RARUS'S GALLERY

Я захотел было продвигаться по суше до Уральских гор, но вождь самоедов поведал мне о стольких непреодолимых трудностях, ожидающих нас, что я оставил этот план и принял решение возвращаться. Итак, я находился почти в 1250 верстах от Тобольска и только до Берёзова мне вновь предстояло преодолеть более 350 верст. Наше возвращение оказалось еще более трудным. Нужно было вновь подниматься вверх по реке, из всей пищи - вяленая рыба, не было никакой возможности раздобыть хлеб. Наша единственная надежда теперь была в том самом северном ветре, который так часто досаждал нам во время путешествия на север. Но теперь ветер нам благоприятствовал, однако, плывя против течения, мы вскоре наскочили на камень и наше судно дало течь. Нам ничего не оставалось делать, как продолжать плыть, непрерывно вычерпывая воду и не осмеливаясь отдаляться от берега. Наконец, наша путеводная звезда провела нас мимо места, где находилась рыболовецкая артель под предводительством одного русского, приехавшего сюда основать рыбный промысел. Там мы нашли чай, чудесную уху и хлеб. Вдохновленные этой встречей, мы починили наше судно и вскоре, с большим сожалением, расстались с нашими рыбаками. Мы увидели Березово с радостью, которую испытывают при возвращении на родину: все показалось нам родным и близким, и мы решили остаться здесь еще на пару деньков, чтобы увеличить запасы провизии. Однако нужно было вновь возвращаться в Тобольск, теперь уже очень медленно и со многими трудностями поднимаясь вверх по реке, по которой мы так легко и быстро спустились. В 300-х верстах от Тобольска, уже войдя в Иртыш, мы покинули судно и возвращались в эту столицу Сибири по суше. Итак, чтобы совершить весь этот показавшийся мне бесконечным вояж, я потратил только семь недель, что очень удивило тех, кто имел реальные представления о навигации по Оби, и только тогда я понял, что мне очень посчастливилось. В течение недели я отдыхал в Тобольске, сделал подарок двум казакам с моего судна, которые сопровождали меня в путешествии. Генерал Спренгтпортен давно уехал, он вновь направился по нашей линии, начиная с Омска поднимаясь снова вверх по течению Иртыша, который, как и Урал, на расстоянии боле 1100 верст образует нашу границу с киргизами от Омска до Усть-Каменогорска. Поэтому я тоже направился в Омск, где размещался генерал, командующий этой частью границы Сибири, именуемой Иртышской линией. В ту пору им был генерал Лавров, который одновременно командовал 1-м и 2-м пехотными полками и одним драгунским, охранявшими эту границу совместно с казаками, уволенными солдатами и башкирами, которые были рассредоточены в маленьких деревеньках, укрепленных крепостной стеной почти вдоль всего Урала. Я нагнал генерала Спренгтпортена только в Семипалатной, которая количеством своих жителей, а также высокой и прочной крепостной стеной может заслуживать название небольшого города. Продолжительную остановку мы сделали в Усть-Каменогорске, главном месторасположении 2-го пехотного полка, расквартированного вдоль линии границы, городке, также достаточно основательно построенном.

Узнав, что в 100 верстах от нашей границы в глубь киргизской степи находились довольно внушительные развалины какого-то древнего храма, я составил себе эскорт из 60 казаков и, сопровождаемый несколькими офицерами полка, направился в эти бескрайние просторы. Один из киргизов взялся быть проводником. Двигаясь по бесконечной степи весь день и часть ночи, не встретив ни одной живой души, не обнаружив ни следа жилища, ни единого деревца или ручейка, мы, наконец, прибыли в Аблайкит - имя, коим называют эти руины, подобно чуду средь огромной пустыни возвышающиеся в окружении высоких скал,. Природа этого нагромождения скал, некоторые из которых состояли из ракушечника, свидетельствует о том, что они были образованы стекающей водой. На одной из этих вершин, куда мы с большим трудом вскарабкались, мы с удивлением обнаружили более чем в 100 футах над равниной водоем шириной 25-30 футов, глубина его оказалась столь значительна, что мы не смогли ее измерить. Вода в нем была прозрачная, свежая и отменная на вкус. Сверху нам открылась вся панорама храма. Видны были остатки стены, поднимающейся и опускающейся по глыбам скал, на пространстве в полверсты в длину и почти столько же в ширину, образовавшей замкнутое ограждение, с единственным проходом на юге. Он был достаточно широк и очень хорошо сохранился, не хватало только створок двери. Проход вывел нас на достаточно просторную и ровную террасу, в центре которой возвышались руины древнего храма. Был еще различим фундамент, более 15 футов в высоту, более 120 - в длину и 60 - в ширину; в стороне от входа еще сохранились остатки ступеней простиравшейся во всю ширину храма лестницы; ниже был вход в подвалы, однако слишком тесный для того, чтобы можно было заглянуть туда и составить представление об их назначении. Весь этот впечатляющий комплекс выложен из камня, той же породы, что и скалы, и обтесанного в блоки длиною 4 и 5 футов, полтора в высоту и 2 в ширину. Всё пространство храма, по которому можно было передвигаться без особых затруднений, по-видимому некогда было перекрыто целым рядом арок, обломки которых теперь покрывали пол, среди обломков можно было встретить тщательно обработанные фрагменты, которые вероятно, являлись декором колонн и архитрава.

Прошло почти 60 лет, как русские открыли эти развалины. Согласно рассказам, которые казаки, сопровождавшие нас, слышали от своих отцов, этот храм будто бы и разрушили русские, которые нашли их хотя уже и заброшенными, но ещё достаточно хорошо сохранившимися. Они надеялись найти здесь спрятанные сокровища, а нашли только несколько пергаментов столь тяжелых, что не смогли их развернуть и отправили в Петербург. Я не знаю, что с ними стало и сумели ли их прочитать. Но то, что несомненно, так это что они должны были представлять большой интерес для науки. Воображение отказывалось ответить на вопрос, кто и с какой целью смог возвести это сооружение в дикой пустыне, населенной кочевым народом, без искусств, без законов и без религии. Руины Аблайкита несомненно были бы достойны самых тщательных расследований и изысканий, и наверняка подробные расспросы у тех же киргизов дали бы важные сведения об их происхождении. Несколько кибиток киргизов были разбиты возле ручья, протекающего около этого места, и видя, что мы им не представляем никакой угрозы, несколько вооруженных мужчин верхом начали понемногу осваиваться с нами: на все вопросы, что я им задал, толком ответить они не смогли, а только предостерегли нас, чтобы мы не прикасались к мертвым телам и к брошенной одежде, которые мы могли бы встретить в этих местах; эти страшные следы оставлены эпидемией. Эта эпидемия была ничто иное как оспа, которая свирепствовала у киргизов и была намного опаснее, чем чума. В маленьком ручье мы обнаружили довольно сносную рыбу, которую менее любопытные до руин казаки, ожидая нас, выловили и приготовили на плитках сланца, который они нашли между этими скалами и который послужил сковородой. Мы провели ночь посреди этих руин. Я долго не мог заснуть от силы впечатления: не прошло и двух месяцев, как я спал в полярном Обдорске в устье Оби, окруженный самоедами и льдинами, и вот теперь ночую в другом конце России, под открытым небом в пустынной степи, среди киргизов, у развалин неведомого храма!

На следующий день мы покинули эти дикие и таинственные места и вернулись в Усть-Каменогорск. Генерал Спренгтпортен уже покинул этот участок границы и вернулся в глубь края, направляясь к Томску. Томск - довольно большой город, почти в центре Сибири, населенный несколькими очень богатыми купцами, он был выбран Императором Александром для столицы новой губернии, которая носит его имя. Ее образовали за счет территорий Тобольской и Иркутской губерний, являвшихся слишком обширными, чтобы быть управляемыми двумя губернаторами. Несмотря на это сокращение, каждая из этих трех губерний Сибири больше любого королевства Европы.  Окрестности Томска очень красивы и очень плодородны, несомненно этот край станет одним из наиболее богатых в Сибири. Вся губерния с юга на север рассечена прекрасной и широкой рекой Енисеем, в который впадают другие, тоже крупные реки, среди них три Тунгуски, берущие свои начала в Иркутской губернии и впадающие в Енисей с востока. В месте впадения северной Тунгуски выстроен город Туруханск, который процветает благодаря торговле пушниной, которую жители Туруханска - аборигены края, обменивают на табак и водку. Поистине Сибирь - край изобилия. Все реки полны чудной рыбой, леса - дичью всех видов, скот здесь великолепен и невероятно размножается; здешняя земля дает обильный урожай, строевой лес в изобилии, и неудивительно, что крестьяне живут в достатке, а деревни здесь выстроены лучше, чем в России, Даже преступники, чьи деяния не были столь тяжкими, чтобы быть приговоренными к работам в рудниках (которые повсюду разбросаны по деревням и городам), живут здесь очень хорошо. Многие здесь обзаводятся семьей, строят дома и становятся полезными и законопослушными гражданами. Из Томска мы направились в Иркутск. Прошли по Енисею к Красноярску, небольшому, но основательно построенному городку, затем, минуя Нижнеудинск, расположенный на большом тракте, прибыли в Иркутск. Этот город - второй в Сибири после Тобольска по величине, но первый по богатству.

Он находится на правом берегу реки Ангары и выглядит внушительно. Ангара выстекает из озера или моря Байкал, который находится в 60 верстах от Иркутска, и нам пришлось пересечь эту прекрасную и широкую реку, несущую с быстротою самые чистые воды, на плоту. Первоначально удивляешься, обнаружив на столь большом расстоянии - в более чем 6500 верст - от Петербурга, вполне основательно выстроенный город, с лавками, наполненными всеми предметами роскоши, с экипажами на улицах и всем тем, что составляет богатый город. Причина в том, что здешние купцы сильно обогатились на торговле с Китаем. Но не всё в нём оказалось хорошо и гладко. Мы нашли в действиях иркутского военного губернатора столько деспотизма, несправедливости и различных нарушений закона, что по возвращении сочли необходимым сразу же уведомить об этом императора. Он тотчас же отозвал этого самоуправца, который, пользуясь отдаленностью губернии от столицы, безнаказанно злоупотреблял доверенной ему властью. Чтобы переправиться через Байкал и вернуться до начала зимы, наш генерал ускорил отъезд. Навигация на Байкале очень опасна, из-за большой длины озера, ветер здесь дует как в трубе, а берега обрывисты и испещрены многочисленными скалами. Все это, вместе с утлыми посудинами, используемыми в здешних местах для торговли, составляет большую опасность плаванию. Мы нашли в Листвянке скверное суденышко, недостатки которого восполняло то, что им командовал офицер императорского флота, с этим кормчим мы и пересекли это море, имеющее более 700 верст в длину и от 60-ти до 100 верст в ширину. Мы сошли на берег около Посольского монастыря и уже назавтра продолжили наш путь в Верхнеудинск и Селенгинск. Последний является в этой местности учебным плацем. Здесь есть один довольно значительный гарнизон и склады со всем, что необходимо для войск. Наконец мы прибыли в Кяхту - наиболее удаленный и конечный пункт нашего путешествия, и место, которое более всего возбуждало наше любопытство.

Кяхта является исключительно торговым поселением, в нём живут только торговцы, чиновники и военные, которые несут службу с беспримерной щепетильностью и суровостью, и в строгом исполнении предписаний своегоначальства. Здесь нет, например, ни одной женщины. Единственное место, где разрешена торговля России с Китаем и где осуществляются все операции, - площадь в 1000 шагов, она делит этот маленький китайский город на русскую часть, населенную приказчиками наших купцов, и китайскую половину, заселенную инспекторами. Нам позволили войти в китайскую часть, и китайский офицер устроил нам званый обед на манер своей страны. Нас угостили бесконечным множеством блюд в миниатюрных фарфоровых чашечках и в столь маленьких порциях, что их еле удавалось распробовать. Основу всех блюд, приправленных китайским уксусом, совсем без соли, составляли баранина, различные сладости и мучные изделия. Десерт состоял из довольно большого числа различных конфитюров, сухих и засахаренных фруктов. Надо заметить, дома здесь очень ухожены и почти все построены на единый лад: вся начищенная, как и комнаты, кухня, расположена во дворе, мебель покрыта черным лаком. Нам показали их храм. У главного входа в него стояли пушки, конструкция орудий и форма лафетов указывали на то, что они не является копированием наших пушек, и что изобретение пороха и способа им пользоваться принадлежат скорее Китаю, нежели Европе. Внутри храмового дворика две большие деревянные фигуры, сидящие на деревянных лошадях, как будто охраняющие вход: в храме видно бесконечное множество тех же самых языческих божков различных видов и форм, искусно расписанных и обработанных. Когда мы вернулись к себе, нас порадовали фейерверком, хотя было еще очень светло: это большое количество маленьких петард, привязанных одна к другой, их держат на конце палки и они производят много шума. Торговля, которую мы ведем с Китаем, является полностью меновой. Китайцы берут наши меха, сукно, кожу, железо, а нам дают взамен свой чай, нанку и различные виды шелковых тканей. Китайское правительство столь ревностно хранит свою замкнутость от влияния других наций, что, похоже, предоставляет разрешение на эту торговлю в качестве особой милости и предпринимает все меры для того, чтобы она не могла бы слишком расширяться и, особенно, осуществляться где-либо еще, кроме Кяхты, где она находится под надежным присмотром императорских офицеров. Впрочем, было бы сложно вести незаконную торговлю в другом месте: Китай отдален от наших границ пустыней, заселенной монголами, которые грабили бы китайцев и русских с одинаковой прожорливостью.

Эти самые монголы составляют, однако, самую большую силу китайских армий; именно ими комплектуются посты на границе; эти посты от 25 и до 100 человек включительно находятся под командованием китайских офицеров, которые блюдут самую суровую дисциплину, а проживающие в Урге старшие офицеры, инспектируют их каждые два года. Пока мы были в Иркутске, губернатор получил уведомление от китайского правителя в Урге о том, что отныне последующие 50 лет осмотр всех постов будет производить генерал, назначаемый из Пекина. Вот показатель древности этой империи и стабильности законов, которые ею управляют. Мы в Европе отдаем предписания на месяцы и годы, в Китае же это делают на полстолетие! Китайские солдаты никогда не позволят себе нарушить нашу границу, если только несколько монголов не совершат у нас кражу; тогда скот или украденные лошади добросовестно возвращаются, а воры наказываются смертью. Если какой-нибудь русский солдат или злоумышленник, дезертируя, попытался бы укрыться от заслуженного наказания за китайской границей, он был бы немедленно схвачен и возвращен в то место, откуда сбежал. Но зато китайское правительство настаивает на строгом соблюдении той же дисциплины от нас в отношении своих границ, а при малейшей нашей оплошности с китайской стороны немедленно следует требование объяснений, каждый раз сопровождаемое угрозой разорвать торговлю в Кяхте.

Интересно, что по поводу всех торговых и приграничных дел китайское правительство обращается прямо к губернатору Иркутска, и только в очень важных случаях тот пишет в Сенат Москвы, не обсуждая этих вопросов ни с Императором, ни с судами Петербурга. С помощью русского архиепископа, проживающего в Пекине, которого должны менять каждые 5 или 7 лет и который может привозить с собой от четырех до шести студентов для обучения китайскому языку, мы располагаем достаточными средствами, чтобы иметь общие представления относительно состояния дел в этой стране. Но только общими сведениями дело и ограничивается: поскольку правительство не занимается достаточно нашими отношениями с Китаем, студенты не стремятся остаться в Китае, чтобы служить переводчиками. Похоже, вскоре не останется даже и повода отправлять их в Пекин: наши священники, не хлопоча должным образом или не имея надлежащих предписаний относительно того, чтобы удержать в православной вере тех раскольников из русских, которые оказались в плену и осели в Пекине, позволили обосноваться там монастырю греческого обряда. Этими пленными, живущими в Пекине, являлись семь или восемь сотен казаков с женами и детьми, защищавших город Албазин, воздвигнутый первыми покорителями Сибири на берегах реки Амур. Горсточка храбрецов защищала это новое поселение в течение 10 лет против бесчисленных полчищ, коих посылало китайское правительство. Обидно и несправедливо, что наше общество не знает почти никаких подробностей этой беспримерной осады, выдержанной русскими на краю империи, против сил наших многолюдных и богатых соседей. Одно описание этого подвига сделало бы его знаменитым и внесло бы имена русских героев в скрижали истории. Со времен взятия и уничтожения Албазина река Амур полностью пустынна; ни китайцы, ни русские не осмеливаются здесь плавать, и берега обречены оставаться необработанными и безжизненными. В окрестностях Кяхты, несколько в глубине границы, мы посетили кумирню или братский храм, в котором служат более 40 священнослужителей.

Этот храм ламаистского вероисповедания наполнен сделанными весьма тщательно из дерева и бронзы и разрисованными образами самых необычных форм. Рядовые священнослужители в красных рясах , а главные - в желтых одеяниях держат в руке колокольчики, в которые звонят, вторя духовым инструментам различной величины и размеров, среди которых некоторые напоминают инструменты нашего оркестра, а другие сделаны из больших раковин, дуя в них, служители и извлекают очень резкий звук. Вся эта музыка, и без того весьма неблагозвучная, дополняется громким звучанием ещё одного инструмента, который представляет собой большую подвешенную пластину, изготовленную из особого сплава бронзы. По ней ударяют чем-то вроде молотка, и она издаёт странный, протяжный, жалобный и одновременно жуткий звук. Подле храма почти сотня бурят вызвалась показать нашему генералу зрелище своей военной выучки. Их лошади, несмотря на свой малый рост, очень проворны, а сами буряты владеют луком и саблей с большой сноровкой. Определенно буряты того же происхождения, что и монголы, на которых они похожи внешним обликом, платьем, обычаями и вероисповеданием, но в отношении которых они питают, впрочем, невероятную ненависть. Они служат на нашей границе вместе с нашими казаками, и, если когда-нибудь нам случилось бы иметь наступательные или оборонительные действия против Китая, буряты принесли бы нам самую большую пользу. Возвращаясь с майором Ставицким ночью в Кяхту, мы попали в настоящий снежный буран и, к счастью, набрели на одинокую бурятскую юрту. В ней мы увидели целую семью, спавшую вокруг очага, который, как и во всех юртах или войлочных кибитках, располагается прямо на земле, посреди жилища. Окоченевшие от холода, мы заново развели огонь, и к нашей великой радости, обнаружили, что наш хозяин немного говорит по-русски. Я хотел бы, чтобы наши великие философы - проповедники человеческого счастья в его первобытном состоянии, провели бы эту ночь в этой юрте вместе со мною; они бы, я думаю, изменили бы свою максиму и воспели бы счастье цивилизованного человека. Но они также умилились бы вместе со мной, увидя как эта семья, изнемогающая под тяжестью нищеты, встретила первые лучи солнца. Все они вышли из своего бедного кочевого шалаша, вход которого всегда обращен на восток, упали ниц на землю, приветствуя благодетельное небесное светило и елейно помолились. Есть ли в самом деле более прекрасный храм, нежели природа; более прекрасное божественное изображение, чем светило, которое освещает и греет мир!

Насколько самые величественные церкви малы, насколько самые торжественные обряды мелки! Генерал Спренгтпортен вновь двинулся по Иркутской дороге. Прибыв на Байкал, мы нашли порт уже замерзшим, но лед на озере был весь в полыньях. Чтобы иметь возможность проехать на нартах нужно было прождать, пока Байкал полностью замерзнет, по крайней мере месяц. Взвесив все обстоятельства, мы все же решили плыть. Весь день и всю ночь мы собирались и наконец на борту отвратительного торгового суденышка покинули порт, держась рядом с тремя другими такими же посудинами. Едва выйдя из порта, мы на протяжении целого дня должны были беспрерывно бороться с льдинами, ототалкивать их от нашей лодки; я работал до полного изнеможения и, как только прилег, заснул как убитый и проснулся только на следующий день после полудня. Оказалось, что мы уже стояли на якоре вблизи какого-то берега, изрезанного скалами и в 30-ти верстах влево от порта, из которого отплыли: лоцман решил переждать, потому что надеялся, что ветер переменится и позволит ему вернуться назад в порт, уверяя, что нечего и думать, чтобы пересечь море в таких условиях. Я же решил не отступать и вечером, когда генерал заснул, приказал поднять якорь и развернуть парус. И здесь произошло что-то необъяснимое: внезапно поднялся очень сильный ветер и, к великому удивлению нашего лоцмана, в благоприятном для моего плана направлении. Словно провидение приказало нам плыть, и мы пересекли Байкал с невероятной быстротой - на заре уже была видна Листвянка, где мы благополучно высадились на берег. Лоцман не смог объяснить счастья, которое нам привалило, и заявил, что вот уже 17 лет, как он плавает в этих местах на Байкале, и это был первый такой случай.

Из трех же судов, вышедших с нами, два вернулись в порт Посольское, а одно разбилось о скалы. Я тщеславно приписал удачу этой переправы моей счастливой звезде и с удовольствием принимал от всех в Иркутске поздравления по этому поводу. Чтобы дождаться возможности передвигаться на санях, мы некоторое время оставались в Иркутске. Среди офицеров полкового гарнизона я нашел людей благородных и достойных. Император Павел, Бог знает с каким намерением, сослал сюда многих молодых людей, окончивших кадетский корпус и прекрасно воспитанных, как это было принято в этом корпусе до того, как прусомания Великого Князя Константина превратила его в казармы и не сделала из него охранные корпуса капралов. Я нашел также нескольких довольно красивых девиц - можно сказать образец свежести и ядрёности, которые так отличают прекрасный пол Сибири, и они помогли мне скоротать время и ждать предстоящего путешествия на санях с меньшим нетерпением. Я познакомился также с неким французом, величаемым Монтескью(!), который был приговорен к работам в рудниках Нерчинска, где он провел 7 лет, и который теперь получил разрешение проживать в Иркутске. Здесь он открыл в себе небольшой талант, малюя, с позволения говоря, портреты: он навещал меня ежедневно и с философическим пафосом декламировал бесконечную историю своей жизни и ужасный опыт своих несчастий. Он был отправлен в Сибирь по подозрению, как он выразился, в намерении поджечь наш Черноморский флот и предоставил мне самое убедительное доказательство своей невиновности - у него, представьте, обнаружили только одну единственную свечку - да разве можно поджечь флот столь малым средством! Он уверял, что это был только повод, коим воспользовались его недруги, преследовавшие в его лице родного брата Людовика XVI, и для того чтобы подтвердить правдивость своих слов, он разделся и показал мне какое-то пятно на плече, утверждая, что оно является французским гербом и сделано матерью несчастного короля, которая, произведя его на свет, была вынуждена с ним разлучиться.