RARUS'S GALLERY

1803. Как только санный путь установился, генерал Спренгтпортен вернулся в Тобольск, а я направился в Якутск. Меня сопровождали мой слуга и один казак. В суровую стужу я легкомысленно ехал в лёгких санях. Тем не менее вплоть до Киренска - маленького городка в 950 верстах от Иркутска - дорога, как и погода, была сносной и мы катили довольно быстро. Но затем нам пришлось прокладывать себе путь по глубокому снегу и, при этом, следовать всем изгибам извилистого берега Лены - другой дороги не было: летом до Якутска добираются спускаясь по Лене на лодках, а зимой нужно ехать по льду реки. Путевые станции, которые представляют собой просто какие-то шалаши, находятся, как правило, на левом берегу и обслуживаемы из рук вон плохо, - видно из расчета, что в этой стране никогда не путешествуют. Случалось, мы еле-еле могли втащить нарты на обрывистый берег, и было большой удачей, если на станции мы могли найти нескольких убогих лошадей, мы были тогда просто счастливы. Естественно, мы стремились как можно быстрее проехать эти жуткие места с их невесёлыми поселениями, где путешественник подчас не может найти даже кусок хлеба. Эти заставы обслуживаются обитателями страны якутами, и, надо сказать, мы были даже удивлены, что эти несчастные, коих не вознаграждают и не обеспечивают даже лошадьми, тем не менее довольно добросовестно исполняют свои обязанности. Даже хороший санный путь по руслу реки непрерывно вновь заносится глубоким снегом, и нам приходилось запрягать лошадей в один ряд, в мои небольшие нарты мы их впрягали порой до семи и восьми цугом; столько же якутов верхом составляли ещё одну упряжку. Холод был столь жесток, что мои проводники были не только закутаны в шубы, но и на лицо надевали еще нечто вроде маски из меха с небольшими отверстиями для глаз. В нескольких сотнях верст от Киренска нам попался крохотный городок, или, скорее, небольшое поселение, в котором нам удалось согреться и заготовить провизию в дорогу. В таких условиях, без какого-либо облегчения, наше путешествие продолжалось вплоть до Якутска; не верилось, что в этой ледяной пустыне можно встретить кого-нибудь кроме якутов-постовых; ко всему ещё, я очень страдал от мороза, потому что неосмотрительно не приобрёл в дорогу настоящего тулупа. Я прибыл в Якутск к полудню - об этом можно было судить по тому, что было еще довольно светло, светало и смеркалось здесь одновременно; как не видел я ночи в Обдорске в течение лета, так не увидел я дневного света здесь в конце декабря.

Только в полдень, его еле хватило, чтобы прочесть на столбе: 2600 верст от Иркутска и 9250 от Москвы! Это расстояние не на шутку меня испугало: вот что мне ещё предстоит преодолеть, чтобы вернуться; я вдруг осознал, что был без преувеличения на краю света, этот столб произвел на меня впечатление зловещего оракула, в одно мгновение я живо представил все испытания, все тяготы, которые меня ещё ожидали и которые казались теперь, когда любопытство путешественника было уже удовлетворено, тем более невыносимыми. Для того места, где он построен, то есть, где природа уж более ничего не производит, Якутск - город довольно значительный. Он подобен связующему звену, которое соединяет Камчатку и Охотск с остальной частью Сибири. Нужно непременно побывать здесь, если уж оказался в столь удаленном краю России. Якутск является в Сибири основным местопребыванием торговой конторы американской компании; я опасаюсь, что эта компания скоро исчезнет, ибо основы ее торговли и ее связей с островами японских морей, с Кадиаком и американским континентом, стали основываться на обмане, лицемерии и самом постыдном унижении. Несколько мошенников обогащаются, а торговля падает. Якутские купцы осуществляют большую торговлю меховыми изделиями, самыми красивыми в Сибири. Кроме того, вблизи устья Лены они собирают великое множество клыков мамонта, которые совершенно похожи на слоновую кость.

Меня заверили, что если бы я приехал летом, то смог бы, спустившись по реке верст на 400, увидеть большое количество останков этого колоссального животного, которого на земле более не существует. Скелет мамонта много больше, чем скелет самого крупного слона; натуралисты и ученые ломают себе голову, стремясь понять, как появились здесь, в стране вечного холода, эти животные и какое потрясение смогло их уничтожить. Я встретил в Якутске одного морского офицера, который в течение многих лет занимался строительством кораблей и портов в Охотске и Петропавловске-на-Камчатке, а теперь направлялся в Петербург. Он заверил, меня, что желает снова вернуться в этот край, по его словам очень приятный и очень доходный; его можно было понять - он увозил с собой молоденькую камчадалку, имевшую очень миловидное и, я бы сказал, даже одухотворенное личико. Этот офицер живописал мне жуткую картину преступлений и махинаций, кои служащие американской компании позволяют себе не только с несчастными обитателями Курильских островов, алеутами большого острова Кадиака, но даже с русскими матросами. Я сразу же захотел посетить Охотск и Камчатку, но было уже не то время года, когда можно предпринять это долгое и утомительное путешествие, к тому же я должен был присоединиться к генералу Спренгтпортену. Мой приезд стал в Якутске большим событием: никто не хотел верить, что вот этот молодой человек, адъютант Императора, приехал сюда только из любопытства, а мошенники, чувствовавшие себя виновными и достойными виселицы, я думаю, еще долго после моего отъезда не спали ночей, страшась обыска. Я провел в Якутске целых восемь дней, почти не выходя из дома - никак не мог прийти в себя от перенесённого в дороге холода.

Исключение составила лишь одна поездка - приблизительно в 30-ти верстах от города я посетил поселение якутов. Это племя гораздо менее дико, чем большая часть других коренных жителей этих краев. Они обитают в деревнях и живут в деревянных, достаточно основательно выстроенных хижинах, посреди которых расположен большой очаг и дым из него выходит через трубу. Якуты уже начинают смешиваться с русскими и перенимать их привычки и сноровку, в их домах множество хозяйственной утвари. В этом поселении мне показали отвратительный спектакль шамана, или колдуна. Это действо якуты созерцали как завороженные. Постепенно посредством судорожных гримас шаман, казалось, терял всякую связь с миром и становился одержимым неким демоном, владевшим всеми фибрами его души и тела и вещавшим его брызжущими слюной устами. Всё это продолжалось по меньшей мере добрый час, после чего шаман впал в обморочное состояние, бывшее естественным следствием судорог, которые сотрясали его тело. То, что зачаровывает якутов в этом ритуале и делает действо шамана в буквальном смысле потрясающим, так это одеяние и позы, которые принимал этот неистовый демон. Он был одет в платье из дубленых шкур, покрытое кусочками железа и кожи, изображающими фигурки различных животных и еще каких-то существ, которые при каждом его движении ударялись друг о друга, дополняя этим хаосом звуков гул, который производил шаман, стуча в бубен какой-то колотушкой. Его почерневшее от дыма одеяние было еще украшено длинными тонкими кожаными ремешками, пришитыми по кругу в виде бахромы. Свои волосы, длинные и закрывающие лицо, шаман встряхивал при каждом движении, что придавало ему по-настоящему зловещий вид.

Наконец, несколько отдохнув, я вновь направился в Иркутск, куда и прибыл в середине января. Доклад о предпринятой мной поездке, обмороженные ноги, которые невыносимо болели, вынудили меня и здесь задержаться с отъездом. Как только я пришел в себя, я сразу же отправился в путь. Я переночевал почти в 60-ти верстах от Иркутска, на фабрике, где производят сукно, кожу и большую часть того, что необходимо для обмундирования и снаряжения войск, находящихся в Сибири, и которые стоили бы гораздо дороже, если бы их ввозили из России. Эта фабрика выгодна ещё и тем, что содержит и использует почти пять тысяч преступников, мужчин и женщин, которые являются здесь единственной рабочей силой: не только почти все рабочие различных мастерских, но и и даже большая часть надсмотрщиков набраны среди этого "общества". И что самое удивительное, они действительно способствуют поддержанию здесь порядка и повиновения. Я видел этих рабочих: большая часть из них имеет вырванные ноздри, а некоторые - кандалы на ногах. Около сотни старых солдат, лениво охраняющих фабрику, тем не менее достаточно для удержания этой толпы разбойников, наименее виновные из которых, по крайней мере, убили человека, грабили дома или разбойничали на большой дороге. Думаю, нужна основательная привычка и выдержка, чтобы жить среди подобных людей, и, признаюсь, я покинул колонию без большого сожаления. В то же время, какая школа для философов, какое необъятное поле для всех их исследований и умозаключений! Ведь какие бы чудовищные преступления, какие бы ужасные замыслы ни бродили в их головах, дети этих отбросов общества все-таки становятся законопослушными, мирными крестьянами или промышленными рабочими...

Но выше наших мыслей - сердце человека. На следующей от фабрики станции я был поражен совсем другим: молодая и очень красивая женщина без долгих размышлений и промедления целовала меня с пылом, свойственным только более жаркому климату. Это была жена смотрителя станции, ее муж отсутствовал, как говорится, жизнь коротка и она спешила воспользоваться случаем, чтобы отдаться своей неуемной чувственности. Я, разумеется., тоже не долго размышлял, да и не придумал бы ничего лучшего, чем поддаться её желаниям и провести несколько приятнейших мгновений в объятиях этой горячей сибирячки. Я продолжал свой обратный путь на удивление быстро: дорога была очень хорошей, лошади превосходными, настроение отличное, а посты обслуживались просто замечательно, за сутки я преодолевал по 350 верст! С той же скоростью я миновал пустыню Бараба, которая вскоре не будет больше заслуживать этого имени, ибо здесь начали строиться несколько деревень, а небольшой городок Тара уже украшен красивым каменным домом, принадлежащим какому-то богатому купцу. Я нашёл генерала Спренгтпортена в Тобольске, где он развлекался, давая балы. Мы организовали очень веселый карнавал - насколько это возможно в Сибири. Самой большой забавой были катальные ледяные горы, которые я приказал соорудить в саду дома, где остановился, и на которых я провел, катаясь, целый день. После этого мы дали ещё несколько балов, проведение подарило мне встречу с очень красивой женщиной, которая сразу же захотела оказать мне честь в своей спальне. Старый генерал тоже не терял времени даром, он предавался утехам с одной весьма стройной девицей, содержание которой обходилось ему, надо сказать, не дёшево. Между нами говоря, беря с него деньги, ко мне она приходила только ради, так сказать, чистого удовольствия. В общем, женщины в Сибири, я скажу, отменно хороши: кровь с молоком, сильные, горячие и очень шаловливы.

Наконец, празднества завершились, и мы направились в Россию. В Екатеринбурге я вновь с удовольствием увидел мадам Певцову, но добился у неё не больше успеха, чем в первую встречу. Я уже был просто одержим желанием возвратиться в Петербург, и генерал пошёл мне навстречу, направив в столицу с докладом обо всем путешествии. Я не могу описать чувство охватившее меня в тот миг, когда я наконец пересек границу Сибири, страны, одно название которой вызывает трепет, страны, как я теперь знал не понаслышке, приговоренной к слезам и к покаянию, где я своими глазами видел стольких несчастных и так много несправедливости. Короче, я был просто счастлив, что наконец покинул этот край. Лишь на один день остановился я в Казани, скорее для того, чтобы вновь увидеть здесь татарочку, благосклонность которой я недорого приобрел в свой первый приезд, чем для того, чтобы отдохнуть. Я торопился, а дороги были ужасные, оттепель была уже в полном разгаре, и я уже с трудом добрался до Петербурга на санях. Как я был счастлив вновь очутиться среди своих друзей, со своими сестрами, после довольно утомительного путешествия, которое разлучало меня с ними больше года!