RARUS'S GALLERY

Однако следующий день - до Кашаура - был самым утомительным из всех переходов Кавказа. Непрерывно поднимаемся по очень узкой и очень плохой дороге; на вершине горы, называемой Крестовая, давшей название и перевалу, страшно посмотреть себе под ноги: селения теряются внизу, в облаках, с трудом можно различить истоки Терека, несущего свои воды в Россию, и воды Арагви, которая спешит оросить равнины Грузии. Из Кайшаури уже спускаемся, и намного быстрее, чем поднимались, и входим в чудесную долину, орошаемую Арагви и затененную великолепными деревьями. Чувствуем, что перемещаемся в новый климат: вся природа здесь другая, воздух более мягок, и нельзя не любоваться на каждом шагу чудесными и живописными ландшафтами. Вечером мы прибыли в Ананур, маленький городок, где мы остановились на ночь, прекрасное местное вино помогло нам заснуть и забыть об опасности чумы. Нам не терпелось быстрее прибыть в Тифлис, и мы с Воронцовым, оставив наших компаньонов и в сопровождении всего двух казаков, отправились вперед рысью. Наши казаки не последовали за нами, испугавшись, что мы поедем не той дорогой. На равнине Мухчарнска мы заметили лагерь с нашими войсками; мы было обрадовались этой встрече, но неожиданно нас ждал неприятный сюрприз: когда мы приблизились к нему, появились часовые, которые, нацелив на нас ружья, приказали нам удалиться. Мы объявили свои звания - не помогло, и нам пришлось проехать мимо. Вскоре все разъяснилось. На некотором расстоянии от этого лагеря мы встретили казачий пикет, который сообщил нам, что в крае свирепствует чума, и егерский батальон, который мы встретили, изолировался, чтобы обезопасить себя от этой заразы. Мы проехали мимо Мцхеты, руин старинного замка и монастыря, построенного на великолепном месте - там, где Арагви впадает в Куру. Вид Мцхеты, гор, и быстрого течения двух извилистых рек один из самых прекрасных, какие только можно увидеть. Наконец, нам открылся Тифлис, довольно большой город, живописно раскинувшийся на берегах Куры, над его древними стенами нависают отвесные скалы. Проехали мимо чумного кладбища, что было для нас суровым напоминанием о реальности, и прибыли в дом князя Цицианова, главнокомандующего в Грузии и на границе Кавказа. Он принял графа Воронцова очень хорошо, а вот меня - прямо скажу - скверно; его разместили в доме князя, а я с Нехлюдовым и Шмидтом отправился ночевать в город. Эта первая ночь была очень неприятной: мы шли в полной темноте по узким, темным и абсолютно пустым улочкам - эпидемия заставила жителей спасаться бегством, при слабом свете нашего фонаря мы различали на некоторых дверях нарисованные дегтем кресты, которые указывали, что в них побывала чума. Наш квартал тоже был заброшен, окна в доме разбиты, по нему гулял ветер и шныряли одичавшие кошки. Не очень-то гостеприимное начало, а чума внушала нам разве что не чувство ужаса. Но со следующего дня мы начали привыкать, а несколько дней спустя о ней больше не думали и находили даже очень забавными меры предосторожности против нее. В Тифлисе есть очень приятные горячие серные ванны, где я, несмотря на мор, частенько бывал. Мне говорили, что когда в городе нет эпидемии, познать столь хваленых красавиц Грузии очень легко, это может позволить себе каждый приезжающий. Теперь же была эпидемия, и нужно было отказаться от этого удовольствия, женщину можно было найти с большим трудом, я лишь ненадолго сошелся с одной, да и то за деньги. Князь Цицианов готовился к походу на Гянджу, и, когда сборы закончились, мы покинули Тифлис и отправились на соединение с армейским корпусом, собранным приблизительно в 15-ти верстах от города и состоявшим из Нарвского драгунского полка, батальона Кавказского гренадерского полка, 17-го Севастопольского егерского полка и некоторого числа казаков. Грузинские и татарские волонтеры присоединялись к ним на ходу, и каждый день несколько князей или дворян, великолепно одетых, на превосходных лошадях, вместе со своими хорошо вооруженными и отлично державшимися в седлах вассалами прибывали, чтобы пополнить нашу маленькую армию и придать ей облик некоего крестового похода. Князья Арбельянов, Амилохваров, Шипзевадзе и другие грузины, татары и армяне высокого происхождения также прибыли, чтобы предложить свое мужество и похвастать своей роскошью. Мы двигались по правому берегу Куры вниз по течению. В пути грузины и татары развлекали нас джигитовкой на своих прекрасных лошадях, и мы не могли налюбоваться их искусством в выездке и боевых упражнениях. На второй день мы переправились через мелкую, но быструю речку Аджету по превосходному каменному мосту, который называют Красный. Он древней и очень прочной постройки. В кладке этого моста, с той стороны, откуда мы пришли, сделана вровень с водой очень просторная и удобная конюшня, в которой может укрыться целый караван. Наша команда без особого труда поднялась на мост, образующий очень высокую арку. Посредине моста, в одной из опор, расположена лестница, которая ведет в помещение, где путешественник найдет укрытие от непогоды и даже очаг. На седьмой день похода мы прибыли в Шамхор, древний город, от которого остались только руины. Князь принял здесь посланца от Джевата, хана Гянджи, который, узнав о марше нашей армии, спрашивал о цели оного, но на самом деле с помощью гонца скорее хотел разведать о силах нашего войска. Гонец нашел наше вооружение внушительным, но, однако, поведал нам, что хозяин его обладает пушками куда большими, чем наши. Прибыв в окрестности Гянджи, князь поначалу хотел произвести разведку, но, видя, что противник развернул свои силы, приказал двинуться почти всему корпусу, и вскоре у городских окраин возле садов дело пошло. Батальон кавказских гренадер под командованием храброго подполковника Семеновицы и большая часть наших казаков вместе с грузинами и татарами, поддержанные несколькими артиллерийскими орудиями, атаковали противника с фронта и вынудили его укрыться за слободскими стенами. Князь с оставшейся частью войск взял правее и самолично прорвался в слободу; персы, укрывшись за одной из стен, обстреливали оттуда всю улицу. Воронцов и я спешились и попросили разрешения включиться в дело, князь охотно доверил каждому из нас по 30 егерей. Выдвинули вперед одно орудие и через несколько минут противника выбили и, преследуя, гнали из одного сада в другой. Мы взобрались на стены и постарались расчистить путь артиллерии: несколько грузинских князей проявили действительно геройскую отвагу и преследовали кавалерию противника до самой крепости. Отряд под командованием подполковника Семеновицы также отбросил противника за слободу и показался на площади, отделяющей слободу от крепости, в то же время, что и мы. Князь разместил артиллерию вдоль внутренней границы слободы, и вскоре то там, то сям послышались залпы из орудий. Огонь из мушкетов, который вел противник из небольшого передового укрепления, отстоявшего от стен крепости, стеснял наших артиллеристов, и князь отдал приказ захватить укрепление. Капитан Котляревский со своей ротой 17-го егерского полка, Воронцов и я с нашими егерями, предприняли атаку, чтобы овладеть им, но, когда мы приблизились и почти добрались до крепостного рва, огонь, направленный на нас со всех сторон, был столь сильным, что большая часть наших солдат или была убита, или залегла. Котляревскому пуля попала в ногу, и Воронцов увел его. Не считая эскадрона драгун, которых князь направил нам на выручку, у нас оставались лишь солдаты, с трудом убежавшие от персов, которые тут же предприняли вылазку и отрезали головы несчастным раненым, оставшимся на месте. Крепость Гянджа окружена рвом, позади коего есть невысокая земляная стена, за ней еще один глубокий ров, за которым очень высокая стена из кирпича и камня с башнями по сторонам. Князь посетил все окрестности крепости, отдал приказания и вернулся на ночевку в лагерь. На следующий день оставшаяся часть корпуса подтянулась, и Гянджа была окружена со всех сторон. Князь Цицианов и начальник штаба разместились на расстоянии пистолетного выстрела от крепости, в маленьких помещениях внутри мечети, окна и двери которых выходили во внутренний двор. Был декабрь месяц, но погода стояла превосходная, так что мы обедали на открытом воздухе во дворе этого персидского монастыря. После обеда мы обычно шли на террасу, чтобы осмотреть крепость и сделать несколько выстрелов из ружья. Время от времени мы объезжали наши позиции верхом. Они располагались так близко к крепости, что в один прекрасный день, когда мы сидели во дворе за столом и обедали, несколько наших гранат, неумело направленных с другой стороны крепости, разорвались прямо над нашими головами. Персы неоднократно делали вылазки, как правило, ночью; их самообладание и ответы Джеват-хана на ультиматумы князя указывали на то, что осада протянется долго. Артиллерия наша была слишком слаба, чтобы разрушить стены крепости, а снабжение наших войск затруднялось; все сводилось к тому, что следовало испробовать последнее и единственное средство для овладения Гянджей - штурм. Решившись на штурм, князь, однако, от нас это скрыл. Он был доволен тем, как мы с Воронцовым проявили себя при взятии пригородов, но не желал подвергать нас слишком большой опасности. Поэтому он направил нас против лезгин, под команду славного генерала Гулякова, сказав нам, что там мы найдем больше возможностей отличиться, нежели при осаде, во время которой нельзя ожидать серьезного боя. Он доверил нас грузинскому князю Лорзапу Арбельянову, которому он дал для нашего эскорта 300 татар. Мы двинулись в путь, но вместо того чтобы, как рассчитывали, заночевать на одном из постоянных постов наших войск, сбились с пути, и, поскольку уже становилось темно, а надо было еще накормить лошадей, пришлось встать среди степи. Едва под обильно валящим снегом мы приступили к скудному ужину, как татары обратили наше внимание на далекие огни, как они утверждали, лезгинского отряда. Чтобы создать впечатление, что у нас сил не меньше, мы разожгли больше костров, чем то количество, которое устрашило наших татар, и спокойно заснули в ожидании восхода луны. Среди ночи Лорзап внезапно разбудил нас, объявив, что татары нас покинули, что оставаться на месте и дальше уже опасно и что ни он, ни его верный грузин не смогут разыскать дорогу, и что, тем не менее, надо уходить. Мы быстро сели на лошадей, и в сопровождении лишь наших слуг и двух казаков двинулись в полной темноте. Мы ехали наугад, выслушивая подшучивания нашего проводника по поводу глупости, которую мы совершили, приехав в Грузию, тогда как в Петербурге могли бы прогуливаться в экипаже или развлекаться в театре. "Откуда это ему известны приметы петербургской жизни?" - удивился я. И он рассказал свою историю. Оказывается, в ранней молодости он был уведен лезгинами, которые захватили и разграбили замок его отца, они продали его одному черкесскому князю, который перепродал его на границе Кавказа некоему офицеру нашей армии. Этот офицер, не сомневаясь в благородном происхождении своего молодого невольника, сделал из него своего конюха и взял с собой в поездку в Петербург. Вот тогда он и узнал нравы и развлечения светского общества Петербурга. Как раз в то время, когда он был в столице, посол царя Грузии, которому сообщили о несчастье, случившемся в семействе Арбельянова - одном из самых прославленных в своей стране и близком царской семье, - нашел и признал молодого Лорзапа и вернул его и к своим родителям, которые несколько лет уже оплакивали смерть своего ребенка, и к своему положению. Итак, ему было более позволительно, чем другим, бояться лезгинов и удивляться тому, что мы по своей доброй воле прибыли сюда, чтобы подвергать себя большой опасности. Несколько часов мы провели, не зная, ни где мы были, ни какого направления следовало придерживаться, прислушиваясь к каждому собачьему лаю, который, казалось нам, слышался, опуская руку в каждый ручеек, который мы переходили, чтобы определить направление его течения, несколько раз возвращаясь к своим следам, пока наконец не подъехали к какому-то селению. Лорзап сказал, чтобы мы ждали, а сам поехал вперед выяснить обстановку. Через некоторе время он вернулся и сказал, что деревня татарская и что мы можем переночевать у старосты. Мы вошли в жилище старосты и начали располагаться на ночлег, но тут нас ждала весьма неприятная неожиданность. При свете разожженного для нас Лорзапом очага мы распознали среди других постояльцев персов, в другом углу тоже расположившихся на ночлег. Лорзап быстро сориентировался и тихо предложил нам лечь подальше от огня и притвориться спящими, а он, чтобы запугать хозяина, будет расхваливать наши успехи у Гянджи и разузнает его позицию. Мы так устали, что действительно, несмотря на серьезность нашего положения, сразу же заснули, а Лорзап, по-видимому, расписывал все так убедительно, что персы в самом деле вскоре убрались восвояси, хозяин же на рассвете дал нам проводника, чтобы довести нас до первой грузинской деревни. Там мы съели обед, показавшийся нам чудесным, и благополучно прибыли вечером того же дня в Тифлис. Мы свалились коменданту как снег на голову, он был в веселом настроении, в окружении певцов и бутылок; мы с удовольствием подстроились к этому обществу, веселились с ними до глубокой ночи и уже искали дорогу к нашему дому довольно нетвердой походкой. На следующий день, первый день Нового года, подобно странствующим рыцарям, в сопровождении одних лишь своих оруженосцев, мы вновь отправились в путь. У нас было настроение искателей романтических приключений, и провидение, похоже, шло нам навстречу. Мы остановились в Сагореджи, где прекрасная красавица княжна Юстиниана, дочь князя Арбельянова, генерала на нашей службе, задержала нас на целый день. Оба рыцаря, разумеется, мгновенно втюрились в эту красавицу и в тщетных усилиях ей понравиться провели всю ночь в танцах. Увы, уже на следующий день пришлось покинуть этот привлекательный уголок и с грустью ехать на ночевку в Синах, маленький, неприглядный на вид и очень грязный городок, к тому же опустошенный чумой. Покидая Синах, мы спустились на равнину, орошаемую Алазани, которая вот уже много столетий являлась театром непрекращающихся кровавых распрей между лезгинами и грузинами. На самом берегу этой реки, которая образует границу между двумя враждебными народами, мы обнаружили лагерь под командованием генерала Гулякова. Он состоял из Кабардинского пехотного полка, части Тифлисского пехотного и 15-го егерского. На некотором расстоянии от лагеря находился мост с плацдармом под названием Александрийский редут, по которому можно было пройти на вражескую территорию. Следовало быть постоянно настороже, особенно ночью; все укладывались спать одетыми и вооруженными, для избежания неразберихи вход в небольшое укрепление, куда нужно было собираться в случае нападения, обозначали два фонаря. Каждый раз, отправляясь за водой или ведя лошадей на водопой, мы рисковали получить пулю; удаляться от лагеря остерегались, и даже казачьи пикеты приходилось ставить от него весьма близко. Нам рассказали, что эти славные, отважные войска провели в таковом напряженном положении уже 18 месяцев, порой не получая провизии и часто вступая в бой. Мы убедились в этом на собственном опыте. Едва мы пробыли здесь пару дней, как генералу Гулякову доложили, что лезгины большими силами вторглись верст на двадцать ниже нашего лагеря и грабят грузинские селения. Он тотчас же приказал выступить. К концу дня мы подошли к месту, неподалеку от которого лезгины перешли реку и куда должны были по расчетам вернуться, отягощенные своей добычей. На заре были посланы несколько стрелков на разведку, они нашли это место занятым бандой пеших лезгин, оставшихся здесь, чтобы прикрыть возвращение основного отряда с добычей. Мы с Воронцовым пошли с первыми стрелками; открылся огонь, но, когда генерал захотел взять этот пункт приступом, они оказали отчаянное сопротивление, мы потеряли много людей, но не смогли выбить их оттуда. Лезгины укрылись в довольно густых зарослях, и, когда наши солдаты, уже потерявшие терпение в утомительной перестрелке, бросились в штыковую, лезгины с такой яростью сами устремились на них с кинжалами в руках, что заставили отступить и самых отважных. Генерал, видя сколько людей он потерял впустую, приказал прекратить атаку; чтобы перехватить основной отряд лезгин, возвращавшийся с набега, мы решили пойти в обход. Скоро мы их обнаружили выше по склону горы. Нам стал виден весь размах их грабежа: огромное количество уведенного ими скота, особенно баранов, который они гнали перед собой, делало гору белой и покрывало значительную часть долины. Мы насколько могли приблизились и несколькими пушечными выстрелами рассеяли большую группу их всадников, сразу стало понятно, что налетчики не рискнут выступить против нас на равнине, а также, что нам не удастся нагнать их основные силы, которые, гоня перед собой большую часть добычи, направились к более удаленной переправе. Стемнело, мы заняли позицию, расположившись в каре. Ночь эта была очень неприятной, шел снег и было очень холодно, а раненым, которые были среди нас, мы не могли оказать никакой помощи, ибо ни для нас, ни для лошадей не было даже воды. В конце концов мы возвратились в лагерь, не слишком хвастая нашей вылазкой, но наше настроение подняло известие о счастливом исходе штурма Гянджи. Князь Цицианов рискнул предпринять его, имея не более трех тысяч пехоты против почти семи тысячного, отчаянно оборонявшегося гарнизона. Джеват-хан с двумя сыновьями и огромное число его войска погибли в сражении; несколько сотен лезгин, бывших в составе гарнизона, сгорели, укрывшись в мечети, где продолжали обороняться до конца. Этот успешный штурм, один из самых блестящих подвигов нашей армии, заставил образумиться народы, которые окружают Грузию, и укрепил власть князя Цицианова.