RARUS'S GALLERY

1804 год. Достаточно наскучавшись в Моздоке, мы направились наконец в Черкасск, где остановились на несколько дней, соблазнившись возможностью вновь находиться в городских условиях, то есть пожить в удобстве, не иметь нужды ни в оружии, ни в охране, и, по возможности, развлекаясь. Оттуда мы проследовали в Екатеринослав, губернский город, который основал князь Потемкин - можно сказать творец всей этой части юга России. Во время путешествия Императрицы этот главнокомандующий, этот хозяин только что завоеванного края, желая похвалиться своими обширными завоеваниями и преобразованиями и, как галантный любовник, позабавить и заворожить взгляд своей владычицы, повелел в одночасье, словно по волшебству, возвести город, восславляющий ее имя, с превосходными домами, с лавками, ломящимися от товаров, с торговцами со всех частей света, с садами, оранжереями и волшебным дворцом для государыни, в котором счастливо сочетались великолепие и элегантность. Императрица прибыла сюда из Киева в мае, путешествуя по Днепру на великолепной галере. Увиденное так поразило ее и польстило ее честолюбию, что князь Потемкин, которому придворные, замыслив его погубить, и подали идею организовать это путешествие в расчете, что оно подорвет доверие к нему Императрицы, в результате оказался в еще большей милости, ибо этой декорацией благоустройства и изобилия края представил ее еще более великой в глазах иностранцев и ее собственных подданных. Императрица покинула этот чудо-город, и этот город, так же как по волшебству, то есть по воле Потемкина, перестал существовать. Дома разобрали, а жители, торговцы и лавки были переведены в другое место, где вновь представили изобилие и благоденствие и снова поспособствовали тому, чтобы ввести Императрицу в заблуждение и усилить влияние фаворита. Впрочем, без сомнения, климат Екатеринослава, его прекрасное местоположение и богатство земли всей этой губернии, создадут там со временем процветающий город. Мы прибыли наконец в Херсон, где и нашли нашего старину генерала. Значительный город, внушительная крепость, активная торговля, которую ведет Херсон, - все это тоже деяние Потемкина, этого - можно даже наградить его титулом высшего должностного лица побежденной им империи - визиря Императрицы, великого и замыслами, и талантами, и пороками. Херсон стал и мавзолеем Потемкина, там он был предан земле. Вот ведь ирония фортуны: этот столь могущественный человек, арбитр политики Европы, без преувеличения, правивший Россией, грозивший Константинополю, возводивший города, умер на обочине дороги на шинели, и его тело, после того как покоилось несколько лет в церкви в Херсоне, по восшествии на престол Императора Павла, было сброшено в Днепр. Впрочем, невероятно, чтобы эта столь недостойная государя месть была осуществлена непосредственно по приказу Павла - низость придворных всегда идет дальше желаний тиранов. С первыми днями весны мы покинули Херсон и направились в Крым. Въезжают на этот полуостров через единственный проход - Перекоп. Некогда татары - долгое время хозяева России, но в конце концов побежденные и теснимые со всех сторон, нашли в Крыму свое последнее прибежище. Они и возвели этот, как они считали, неприступный земляной вал, или Перекоп, но против отваги наших войск он оказался довольно слабой преградой. Этот оплот был взят приступом, весь Крым был завоеван. Но справедливости ради следует сказать, что вечным позором для завоевателей и для царствования Екатерины будет то, что эта прекрасная область, когда-то житница Константинополя и всей Малой Азии, покрытая городами с цветущими садами и питавшая более миллиона трудолюбивых жителей, была превращена в пустыню. Весь Крым сделался безлюдным. От Перекопа до Ак-Мечети, или Симферополя, добрых 130 верст, и на них уже почти не находишь и следов прежних поселений. Мы направились в Карасубазар, город, который был одним из самых значительных в Крыму, оттуда - в Кафу, или Феодосию, огромные руины которой еще говорят о ее прежнем размере и о ее былом великолепии. Этот город некогда именовался Маленьким Константинополем, имел более 100 тысяч жителей, обширнейшую торговлю, мечети, общественные бани и множество других зданий, даже еле различимые остатки которых восхищают до сих пор. Стены города, или цитадель, были возведены еще генуэзцами. Его весьма просторная бухта была некогда заполнена судами; теперь здесь нет и полутора сотен жалких лачуг, ни тени торговли; разруха и нищета овладели этим городом с того момента, как он перешел под власть великой Екатерины. Находясь в Кафе, испытываешь стыд; татары здесь искусно строили, русские все варварски разрушили. Мы посетили также небольшие крепости Керчь и Еникале, которые защищают вход с Азовского моря и которые также являются сооружениями генуэзцев, этих старых хозяев судоходства и торговли. И все-таки, несмотря на разруху, здесь необыкновенно красиво. Я покинул свою карету и в сопровождении одного татарина пересек южную часть Крыма пешком. Трудно увидеть поселения, более радующие взор, более величественные, чем те, что встречаешь здесь, на побережье и в горах. Судак особенно примечателен своим прекрасным расположением и развалинами античной крепости, построенной на удивительной по красоте возвышенности, оттуда открывается незабываемый вид на безбрежные дали Черного моря.  В эти первые весенние дни погода стояла отличная, и через несколько дней путешествия я прибыл в Бахчисарай, прежнее местопребывание крымских ханов. Нас поместили во дворце, который распоряжениями императрицы Екатерины тщательно поддерживается в том же состоянии, в котором находился, когда принадлежал прежним хозяевам. Город, как и все другие, изрядно утративший свое богатство и население, коими он обладал когда-то, тянется вдоль узкой долины, ограниченной скалами, что придает ей самый живописный облик, который только можно увидеть. Дворец состоит из ряда строений, соединенных друг с другом без малейшей внешней композиции. Внутри его все возможные удобства в сочетании с азиатской роскошью. Купальни из белого мрамора, фонтаны, рощи, сладострастные комнаты и обширные залы. Все это окружено глухой стеной. Мечеть и усыпальница ханов и их домочадцев расположены во внутренней части двориков, только один мавзолей находится вне стен дворца. Мне сказали, что этот мавзолей был построен для какой-то русской женщины, в которую один из последних ханов был влюблен и которую он не осмелился приказать захоронить рядом с мусульманами. Когда мы покидали это прекрасное, овеянное прошлым место и направлялись в Севастополь, я почему-то все пытался представить печаль, которую должен был испытывать хан, вынужденный навсегда покинуть свой дворец и сам прекрасный Крым. Севастополь представляет совершенно иное зрелище. Построенный в соответствии с регулярным планом, он имеет очень большой порт, полный военных судов, это первое, что сразу же бросается в глаза. Кстати, Севастополь и наш флот, который теперь доминирует на Черном море и угрожает Константинополю, - это тоже творения князя Потемкина. В глубине бухты, которая тянется очень далеко, но не шире, чем небольшая река, находятся остатки старого города Инкермана. Этот город весь выдолблен в скале. Мы с любопытством его осмотрели. Обширные помещения, по которым удобно прогуливаться, сочетаются в нем с небольшими кельями и часовенками, свет в них проникает через проемы, проделанные в горе со стороны порта. В нескольких верстах от Севастополя мы посетили древний монастырь св. Георгия, также выдолбленный в скале, отвесно обрывающейся в море. Было жаль покидать это пугающе безлюдное и в то же время живописное, величественное и влекущее к себе место. Весь этот край завораживает древностью и легендарностью своей истории, потрясениями, которые он испытал, народами, которые его населяли, и, сменяя друг друга, владели этой землей - следами присутствия греков, генуэзцев, татар и вот теперь - русских. Здесь еще находят в земле предметы искусства греков: обломки мраморных изваяний, вазы, медальоны. На каждом шагу встречаются развалины древних генуэзских крепостей, повсюду еще видны скудные остатки прежнего богатства и сельского процветания татарского населения. И только в Севастополе прежде всего бросается в глаза произведение новых хозяев этого прекрасного полуострова - можно подумать, что Россия покорила Крым только ради создания порта и флота в Севастополе. Впрочем, так оно и есть: действительно, невозможно найти в Крыму более просторного и удобного места; все флоты Европы могли бы здесь встать на якорь. Несколько хорошеньких женщин, которые нашлись в этом городе, помогли мне очень приятно скоротать время, потребовавшееся, чтобы подготовить военный бриг, на котором мы должны были отплыть в Константинополь. Для меня было праздником взойти на судно, и радость эта увеличилась еще более, когда подняли якорь и свежий ветер вывел нас из порта и вскоре уже нес в открытое море. На четвертый день мы увидели берега Азии и Европы одновременно, в этом месте они сильно сближаются, образуя пролив, на берегах которого расположен Константинополь. Мы салютовали маленькому форту Килья, который нам ответил тем же числом орудийных выстрелов, и к закату дня вошли в пролив. Все самое прекрасное, самое разнообразное, что может представить себе воображение, - ничто по сравнению с красотами и разнообразием, которые открываются взору одновременно вдоль берегов Европы и Азии! Азиатский берег выше, богаче растительностью, но менее населен, менее возделан, чем берег Европы, который выставляет напоказ череду очаровательных вилл и дивных садов. Многочисленные фортификации, которые с двух сторон защищают этот прекрасный вход, о котором можно подумать, что это райские врата, служат лишь дополнительным украшением этой панорамы, а остатки старинных генуэзских башен несут на себе отпечаток античности, которая благородно контрастирует с турецкими павильонами, украшенными позолотой и разноцветными флагами. Все вокруг неожиданное, мы как будто перенесены в другой мир (что, собственно, так и есть); одежда, конструкция кораблей и лодок, великолепные деревья - все привлекает ваш взгляд. А когда заходящее солнце позолотило горы, отбросило огромные тени, красота зрелища и восхищение, которое она у нас вызвала, еще более усилились. Наш бриг бросил якорь перед Бююк Дере, прямо перед домом, в котором проживает наш министр. Бююк Дере - это крепость в проливе, летом здесь живут все дипломаты стран, представленных в Константинополе, а также многие иностранные торговцы, которые образуют европейскую колонию среди турецких поселений. Дом нашего посла самый красивый, к нему примыкает чудесный сад, террасы которого тянутся по склонам горы, возвышающейся над Бююк Дере. Желание видеть и видеть Константинополь, чувствовать себя внутри и частью столь знаменитого города, было столь сильно, что едва состоялось знакомство с нашим послом, г. Италинским, как я поспешил покинуть Бююк Дере, прыгнул в каик, или небольшую турецкую шлюпку, и поплыл вниз по проливу, снова наслаждаясь сменой неповторимых видов обоих берегов, которыми я бегло восхищался накануне. Не могу передать, как я был ошеломлен. Я поймал себя на том, что не могу ни на чем задержать взгляд: все велико, чарующе и невиданно. С каждым взмахом весла чудесная в своей живописности панорама дополнялась новыми деталями и красками, вызывавшими новый прилив изумления, смешанный с сожалением о деталях и штрихах этого зрелища, остававшихся позади. Вот открывается башня Леандра. Она высится посреди воды, слева виден Скутари, простирающийся на плодородных азиатских берегах, вдалеке виднеется Мраморное море, а там - Принцевы острова, справа, за непрерывной чередой селений и садов, где во всей роскоши развертывается азиатское великолепие, глазам предстает античная башня Галата, город Пера, Топхана. Восхищенный взгляд сначала теряется на неохватном пространстве нагромождения домов, построек, минаретов, которые образуют огромный и многолюдный Константинополь и, наконец, замирает на вершине, где среди окружающих его садов возвышается дворец султана - сераль. Поистине Константинополь представляется столицей мира. Не только величие греков, могущество султанов - кажется, что и сами небеса обосновались здесь, между Европой и Азией, между Севером и Югом, чтобы властвовать на земле. Мы спустились к Топхане, или арсеналу. Около плавильни я вышел на берег - здесь мне определили поселиться у нашего консула г. Фродинга, который оказался отцом трех, как мне показалось, самых хорошеньких девушек, которых только возможно встретить. Первые дни я провел в прогулках по городу, в посещении бесчисленных лавочек, а пообедать отправлялся верхом в Бююк Дере, который находился всего в 17-ти верстах от Перы. После обеда я возвращался на лодке, чтобы еще и еще насладиться видами берегов пролива и Константинополя. Мы были представлены министру иностранных дел; он принял нас в Диване, куда все министры, начиная с визиря, должны приходить ежедневно и проводить там весь день. Это центр всей государственной службы, в этом же здании сосредоточены все органы власти и суды, отсюда исходят все приказы, здесь завершаются все процессы, проходят казни. Устройство этого учреждения не плохо было бы позаимствовать у турок и Европе. Сколь многим бы людям в ее столицах тогда не пришлось бы ездить из одного конца города в другой, не будучи уверенными, что всегда смогут попасть на прием даже к простому секретарю, который снимает свой домашний халат только для того, чтобы присутствовать при запоздалом моционе своего министра, не говоря уже о самом министре, которого вообще никто никогда не видит. В этот же день мы проехались по разным базарам; какой повсюду блеск, какое обилие в лавках! Что дает наилучшее представление о численности населения турецкой столицы, так это бесчисленное количество небольших лодок, которые буквально покрывают пролив между Скуттари и Константинополем, и особенно между Константинополем и Пера. В глубине порта, разделяющего эти два города, находится адмиралтейство и верфи военного флота. В один из дней мы посетили главные мечети города. Нас сопровождала охрана из янычар, - это, как нам сказали, чтобы не быть убитыми истинными верующими, которые не любят, когда христианские собаки заходят в эти священные места. Более всего нас потрясла своей грандиозностью Святая София, другие мечети являлись в той или иной степени подражанием этому знаменитому, первоначально христианскому храму. Пока султан находился в своей загородной резиденции, расположенной на берегу пролива, министр получил для нас разрешение побывать внутри сераля. Однако нам не позволили проникнуть в покои и сады гарема, хотя женщин в это время в нем не было, все они были с султаном за городом. Этот знаменитый дворец, так живо привлекающий любопытство всех иностранцев, нисколько не соответствует тому, как его себе представляют. Он состоит из множества отдельных помещений, беседок, садов, соединенных друг с другом и не образующих единого архитектурного ансамбля, их внешний вид не дает ни малейшего представления о сказочных богатствах и неземных наслаждениях, средоточием которых он вроде бы должен являться. После осмотра города мы объехали селения, посетили Принцевы острова, Халцедон, красивую набережную, находящуюся в глубине порта, которая является местом для прогулок и созерцания восхитительных окрестных пейзажей; кладбища, которые турки поддерживают со всей возможной тщательностью и где собираются мужчины с одной стороны, а прекрасный пол с другой. Богатые одеяния разных цветов и покрывала женщин среди могильных плит из белого мрамора, на которые падают тени деревьев, производят волшебное впечатление. Это было время, когда, вопреки желанию народа и особенно янычар, султан создавал пехотные войска. Венгерские и шведские офицеры, сбежавшие из своих стран, взялись обучать их первые формирования. Для них построили благоустроенные казармы, их окружили роскошью, у них была особая униформа. Создали военную школу для обучения молодых людей, которых готовили в офицеры. Их обучили фортификации, артиллерийскому делу и всем наукам, кои составляют военное искусство. Благодаря деспотической воле султана, которую питали мудрые идеи визиря Юссуфа, уже было подготовлено 17 тысяч человек для большей части пехоты. В один из дней визирь проводил за городом смотр новой армии и позволил мне на нем присутствовать. Я поехал туда верхом в сопровождении мнимого переводчика. В момент прибытия визирю отдали военные почести грохотом музыки, очень отдаленно напоминавшей европейскую. Он сошел на землю и проследовал в прекрасный шатер, куда пригласил войти и меня, ему преподнесли трубку и кофе, и маневры начались. Честь, которую он оказал мне приглашением в свой шатер, была для меня весьма некстати: вместо того чтобы наблюдать за войсками, мне пришлось принять трубку и пить кофе. Так и прошло время, маневры закончились, а я их видел только мельком и издали. Потом войска прошли перед шатром, где мы находились, и по крайней мере тут я их смог разглядеть. Пехота была очень хороша, правда у нее не было ни той манеры держаться, ни той четкости, которые присущи нашим войскам. Она довольно хорошо держала ряды и шла достаточно уверенным шагом. Артиллерия, в особенности конная, имела превосходных лошадей и выглядела довольно хорошо обученной; кавалерия же, для кавалерии регулярной, оказалась просто плохой, так, солдаты, сидящие на племенных жеребцах, не могли держать строй. Впечатление от всего увиденного сложилось вот какое: если турки смогут сочетать в своих войсках свойственные им от природы ярость и стремительность с дисциплиной, присущей европейцам, то они смогут однажды вновь достичь прежнего превосходства и снова наводить ужас на весь мир. Но они слишком стары, чтобы учиться; янычары слишком связаны своими привилегиями, власть султана не достаточно сильна, а его жизнь мало застрахована для того, чтобы его могли бояться и чтобы новый порядок вещей, если бы такой случился, смог стать стабильным. В пятницу мы отправились посмотреть на церемонию проезда султана в одну из мечетей города, которую он посещает каждую неделю. Восточный блеск и великолепие окружавшего его кортежа, столь же многочисленного, сколь и богато одетого, могла бы соперничать с самым пышным оперным апофеозом. Общество Перы и Бююк Дере было чрезвычайно приятным. Я прежде всего познакомился с одной очень красивой женщиной, ее звали мадам Серпосс. Наше знакомство состоялось и полностью открыло нас друг другу как мужчину и женщину почти в один и тот же день. Родившись в Малой Азии, она обладала прекрасными глазами женщин Востока и к этому имела все изящество жительниц Европы. Но и этим не ограничивались ее достоинства: будучи вдовой, она была полной хозяйкой своих действий, и я смог приходить к ней наслаждаться ее расположением без каких либо препятствий, что придавало отношениям особую прелесть. Однако продолжались они не долго. Жена неаполитанского консула, мадам Марини, скоро отвлекла меня от этой связи, и хотя была она менее прекрасной и даже немного увядшей, ее любезность и особенно искушенность и утонченный вкус к удовольствиям в любви привязали меня к ней и заставили покинуть мадам Серпосс. С ней я проводил ночи, а утром, когда ее старый муж являлся в гостиную для общего завтрака с супругой, я приветливый и верный друг семьи - входил через другую дверь пожелать семейству доброго дня и разделить с ними трапезу. В этом было даже что-то трогательное. Время от времени, чтобы чувствовать себя еще более свободной, мадам Марини приезжала провести день-другой в дом, который ее муж имел в Бююк Дере, и там уже без малейшей скованности и боязни, что нам помешают, наслаждались всеми удовольствиями, которые только могло придумать ее сладострастное воображение. Помимо всех этих чувственных радостей, я, как уже говорил, в то же время был влюблен и в дочерей нашего консула, но, конечно, это была платоническая любовь, которая не имела иной цели, кроме как придать дополнительный интерес прогулкам и балам, на которых я присутствовал. Их брат, молодой человек, хорошо знавший все злачные места Константинополя, время от времени знакомил меня с ними; однажды он отвел меня к одной старухе-гречанке, у которой был чисто восточный выбор: дамы ее национальности, а также армянки и еврейки. Единственное от чего в Турции нужно отказаться - от надежды обладать турецкими женщинами, мусульмане столь суровы по этой части, что женщина, которая забылась с христианином, будет брошена в пролив, а дом, который служил местом свиданий, может быть разрушен. Молодые турки, наоборот, очень любят приезжать покутить в Перу, где часто забывают предписания Магомета в вине и распутстве. В связи с этим мне рассказали забавную историю, случившуюся незадолго до моего приезда в Константинополь. Один хитроумный грек забавно сыграл на этом тщеславии в разврате золотой молодежи. Чтобы привлечь в свое заведение молодых турок и брать с них подороже, он выдавал своих гетер за жен европейских министров и консулов - так, одному он преподносил свой живой товар как супругу посла Франции, другому - как жену поверенного России (который, надо сказать, не был женат) и т.д. В этом его дипкорпусе терпимости не было разве только весьма престарелой мадам Гюбш, жены министра Дании. Молодые турки, принявшие все за чистую монету, начали хвастать своими высокопоставленными удачами в Константинополе; разразился, я бы сказал, гомерический скандал, шум этого скандала дошел до визиря, который, в законном и нравственном желании оградить нравы и здоровье своих молодых соотечественников от европейского растления, повелел издать циркуляр для всех иностранных министров, в котором он их предупреждал о бесчинствах их супруг и просил держать своих жен в большей строгости. Сотрудники европейских посольств, поначалу обескураженные, а потом и возмущенные этой беспрецедентной дипломатической нотой, причину которой они не могли понять (хотя часть из них, возможно, поверила в неверность жен), собрались и потребовали ответа за подобную наглость. Они организовали расследование, в результате которого все открылось и несчастный грек был повешен. Но при этом, надо заметить, что турецкая молодежь действительно всегда стремилась пользоваться благосклонностью супруг послов и министров. В один из дней нашего пребывания в Константинополе русские военные корабли проследовали по проливу, направляясь в Корфу. На них были войска, а также множество амуниции и продовольствия; действуя заодно с Россией, турецкое правительство разрешило эту переброску, руководствуясь при этом как боязнью рассердить своим отказом нашего Императора и Англию, так и желанием отомстить Бонапарту за египетский поход и за все бедствия, которым он подверг азиатские провинции и войска, посланные Портой против Наполеона. Но поскольку почти основополагающим законом Оттоманской империи является запрет на проход через пролив военных кораблей любой иностранной державы, то наши суда были вынуждены двигаться без флагов, с закрытыми бортами, выкрашенными в черный цвет. Только два линейных корабля получили разрешение поднять военный флаг и показать орудия; это были "Азия" и "Прасковья", они были укомплектованы полком сибирских гренадер, который направлялся пополнить гарнизон Корфу. Суда бросили якорь в Бююк Дере перед домом нашего посланника.