RARUS'S GALLERY

Большая часть представителей старокнижнаго Московскаго рынка представлена на четырехъ большихъ фотографическихъ группахъ, снятыхъ осенью 1898 года. Одна, изображающая старейшихъ книжниковъ, воспроизведена въ июльскомъ № „Антиквара" 1902 г. На другой снято 10 человекъ, более молодыхъ букинистовъ, а 3-я и 4-ая, сделанныя на средства Московскаго библиофила и коллекционера А. П. Бахрушина, представляютъ двадцать одного мелкаго торговца въ разноску, изъ которыхъ большинство типичные „стрелки". Группы эти очень интересны по своей характерности и, какъ специальный аксессуаръ, украшаютъ одну изъ стенъ моего книгохранилища. Тутъ-же рядомъ виситъ интереснейшая фотография, изображающая чудомъ уцелевший доныне уголокъ старой Москвы—книжную лавку Аф. Аф. Астапова у Проломныхъ воротъ. Скоро такие уголки безследно отойдутъ въ область преданий и сохранятся лишь въ памяти старыхъ книжныхъ собирателей и на немногихъ фотографическихъ снимкахъ. Но пока я не сделался своимъ человекомъ у антиквариевъ и букинистовъ, я прошелъ чрезъ общее, надо думать, для всехъ собирателей первоначальное неумение ориентироваться въ цене антикварныхъ книгъ и покупать ихъ. Помню, начинаешь что нибудь торговать; купецъ говоритъ цену; стараясь не обнаружить своего совершеннаго незнания, что можно, действительно, дать за эту книгу, пытаешься прежде всего вспомнить, не встречалъ-ли ея оценки где-нибудь въ каталогахъ, для чего мной были даже сделаны изъ нихъ многочисленныя выписки; втихомолку подглядываешь въ эти выписки, но, не найдя въ нихъ нужныхъ сведений, „на ура" решаешься дать торговцу половинную цену, въ разсчете, что, если онъ и запросилъ, то врядъ-ли более чемъ вдвое. Наконецъ, такъ или иначе книга куплена; тогда спешишь къ другому более знакомому торговцу, и здесь, сведя разговоръ, какъ-бы случайно, на только что купленную книгу, но отнюдь не показывая ея, стараешься выпытать ей цену. Если эта цена оказывается выше данной, то съ торжествомъ развертываешь свою покупку и начинаешь разсказывать, какъ и где ее приобрелъ; но тутъ часто выясняется, что въ книге или недостаетъ чего-нибудь, или годъ издания не тотъ, или что-нибудь еще въ томъ-же роде. Торжество сменяется огорчениемъ и конфузомъ; книга поскорей опять завертывается въ бумагу, изъ которой, впрочемъ, и совсемъ не показывается на светъ, если обнаружилась изрядная за нее переплата. Особенно безпомощнымъ чувствовалъ я себя, когда попадалъ въ настоящий антикварный магазинъ. Здесь и каталоги съ рядами самыхъ звонкихъ ценъ, и хозяинъ, закидывающий васъ какими-то неведомыми книжными названиями и громкими библиофильскими именами, покупавшими эти названия по необычайнымъ ценамъ. А ведь въ сравнении съ ними скромная цена какой-нибудь торгуемой мною книжки кажется столь мизерной, что решаешься поскорее ее дать, чтобы не затруднять более своимъ ничтожнымъ спросомъ важнаго хозяина. И не мало времени прошло, пока я, войдя совершенно въ курсъ библиофильскаго собирательства и изучивъ свои книги и дезидераты въ достаточной подробности, сталъ самъ подлавливать своихъ антикварныхъ учителей и выяснять имъ, въ свою очередь, разныя библиофильския тонкости. Кончая речь о книжникахъ, долженъ высказать въ заключение не только свое, но, думаю, и общее мнение, что, конечно, несравненно удобнее и приятнее иметь дело съ книжнымъ торговцемъ лично, а не чрезъ почту. Изъ моей обширной въ этомъ направлении практики я могу отметить всегда корректное отношение къ моимъ заказамъ и высылаемымъ книгамъ только Киммеля и Клочкова. Отношение другихъ оставляло желать многаго, а последняя выходка недавняго Петербургскаго антиквария Соловьева— наиболее яркое тому доказательство. Какъ примеру, довольно любопытному для иногороднихъ его покупателей, не могу не уделить ей небольшого воспоминания. Летомъ 1902 года я выписалъ отъ него наложеннымъ платежомъ по каталогу № 11—книгу „Девизы Высочайше утвержденныхъ гербовъ Российскаго дворянства", ценою 3 руб. При отправке книги была наложена, конечно, и стоимость пересылки. Когда я ее получилъ, мне не понравилась сохранность экземпляра, а потому я отослалъ его обратно, причемъ чрезъ день, въ пояснение отсылки, написалъ Соловьеву, что возвращаю книгу, какъ не понравившуюся мне своимъ видомъ, а уплоченные за нее 3 руб. прошу записать приходомъ въ мой счеть на случай будущихъ зака-зовъ. Но на следующий день после отправки пояснительна-го письма, я получилъ отъ Соловьева открытку такого со-держания: „М. Г., недоумеваю, по какому поводу возвращена Вами выписанная Вами книга „Девизы". Деньги за нее высылаю Вамъ завтра обратно, и извещаю Васъ, что отныне — „никакия претензии Ваши на неаккуратность доставки журнала (Предъ этимъ я жаловался г. Соловьеву, что одинъ № издаваемаго имъ „Антиквара" получилъ въ совершенно измятомъ видь и просилъ перемънить его) удовлетворяться не будутъ, равно какъ и заказы „Ваши будутъ оставаться безъ исполнения." Несмотря на тонъ, крайне вызывающий и совершенно неподходящий для сношений торговца и редактора-издателя съ покупателемъ и подписчикомъ, я имелъ неосторожность принять Соловьевскую открытку за вспыльчивую выходку человека, действовавшаго подъ первымъ впечатлениемъ, а потому немедленно и очень сдержанно ответилъ ему, что сожалею о происшедшемъ недоразумении и что чрезъ день за обратной отсылкой книги писалъ ему, объясняя ея возвратъ. Что когда покупаешь книгу лично, видишь, что покупаешь и непонравившийся экземпляръ не берешь; поэтому, если иногородний покупатель, принимая на свой счетъ пересылку, какъ было и въ данномъ случае, возвращаетъ по почте такой экземпляръ, то этимъ путемъ шансы личнаго и иногородняго покупателя только сравниваются. Въ заключение я выразилъ надежду, что за настоящимъ разъяснениемъ, вероятно, можно считать инцидентъ исчерпаннымъ. (Не оставивъ копии своего письма, передаю смыслъ его). Можетъ быть, подобный взглядъ мой съ коммерческой точки зрения г. Соловьева былъ и неправиленъ, но во всякомъ случае, за данными мной разъяснениями, таже коммерческая вежливость обязывала его ответить мне, чего, однако, онъ не счелъ нужнымъ сделать. Конечно, никакихъ заказовъ, которые онъ могъ бы оставлять безъ испол¬нения, для устрашения непокорнаго покупателя, я давать ему не стану, но разсказомъ объ этомъ хочу предупредить и другихъ о возможности нарваться на подобный-же обидный инцидентъ. Возвращаюсь, однако, къ нашей старушке Москве. Книжный мирокъ ея долженъ быть пополненъ еще нами, современными Московскими книголюбцами—собирателями. Число насъ невелико, но мы, несмотря на общность наклонностей, симпатий и стремлений, совершенно разрознены, иногда лишь по наслышке зная другъ о друге. У насъ нетъ места общихъ собраний, и только немногие изъ насъ знакомы другъ съ другомъ. Существующее въ Москве „Русское Библиографическое Общество" не объединило любителей, и каждый изъ насъ втихомолку возится съ своими книжками. Не знаю совершенно, чему приписать эту печальную изолированность Московскихъ библиофиловтъ, но это фактъ, не подлежащий сомнению. Между темъ какъ много интереснаго и полезнаго другъ для друга могли-бы мы сообщить взаимно, делясь сведениями, указаниями, данными опыта, облегчая поиски нужныхъ книгъ. Впрочемъ, большинство любителей предпочитаетъ, кажется, держать свой опытъ про себя; по крайней мере, даже при знакомстве трудно иногда добиться какихъ-нибудь ценныхъ сведений. Въ недавнемъ прошломъ въ Московскихъ книжныхъ лавкахъ часто можно было встретить оригинальную личность. Это былъ пожилой человекъ, холостякъ, принадлежавший къ известной и очень богатой купеческой фамили. Звали его Федоръ Федоровичъ М-нъ. Одетъ онъ былъ всегда такъ, что при встрече на улице его легко можно было счесть за попрошайку. Все свои доходы онъ употреблялъ на покупку старинныхъ книгъ и рукописей, причемъ торговался всегда нещадно целыми часами; собрате его было замечательно по своему подбору и красоте экземпляровъ. Но это былъ нелюдимъ и библиотафъ въ полномъ смысле слова. Жилъ онъ въ нижнемъ этаже стариннаго купеческаго дома въ одномъ изъ переулковъ на Мясницкой, съ тремя старухами—кухаркой, горничной и экономкой и со старикомъ-же дворникомъ, окруженный целымъ штатомъ кошекъ, создававшихъ въ его комнатахъ такую специфическую атмосферу, отъ которой у свежаго человека кружилась голова. Скудно меблированныя комнаты были заполнены книгами, которыя стояли на полкахъ, лежали на полу, на стульяхъ, сто- лахъ. Наиболее ценные и редкие экземпляры, хранились завернутыми въ бумагу въ сундукахъ, и врядъ-ли какой московский любитель ихъ виделъ. Бывали у него изредка лишь некоторые торговцы, которыхъ онъ при случае даже угощалъ чаемъ. Впрочемъ, отъ его чаю стали отказываться, когда разъ случайно заметили, что изъ техъ-же чайныхъ чашекъ лакаютъ молоко библиотафския кошки. Зналъ онъ книги, по отзыву спещалистовъ-букинистовъ, превосходно, но его знания и оставались при немъ; ни съ кемъ онъ ими никогда не делился и унесъ ихъ съ собой въ могилу года четыре тому назадъ (Къ счастию превосходное книжное и рукописное собрание покойнаго не погибло и поступило въ библютеку Московскаго Главнаго Архива Министерства Иностранныхъ Делъ). А какой-бы онъ могъ быть высокоинтересный и полезный собеседникъ и руководитель для каждаго, кто интересовался одинаковыми съ нимъ книжными отраслями. Впрочемъ, это одинъ изъ многихъ при-меровъ, только наиболее рельефный. Представляется мне и другой, хотя не специально-московский, типикъ. Этотъ былъ общителенъ донельзя, всегда готовый дать вамъ самыя подробныя сведения о любой книжке, объ ея редкости, цене, где ее можно найти и т. п. Но да хранилъ васъ Богъ отнестись къ его болтовне въ серьезъ! Это былъ въ своемъ роде книжный Хлестаковъ. Зачемъ онъ выдумывалъ все свои подробности, онъ, вероятно, и самъ-бы не могъ объяснить. Довольно туманно говорилъ Хлестаковъ и о своей библиотеке, которую никто, однако, не видалъ, но въ которой были будто-бы чуть не все редчайшия русския книги. Однако, когда его просили дать такое издание для просмотра или какой-нибудь справки, то всегда оказывалось, что онъ его или уже далъ кому нибудь, или не можетъ найти, или что-нибудь въ этомъ роде. Надо думать, никакихъ редкостныхъ книгъ у него не было и въ заводе, а существовали оне только въ Хлестаковскомъ воображении. Если-же такому субъекту удавалось тиснуть какое-нибудь библиографическое „творение", тогда вы до него и рукой не доставали:—такъ полонъ онъ былъ чувствомъ своего значения и авторитетности. А вотъ еще одна богатейшая частная библиотека, полная редкихъ и интересныхъ изданий, владелецъ которой попалъ въ безвыходное положение. Человекъ онъ очень занятый, вести лично свое библиотечное хозяйство совершенно не можетъ, а между темъ страсть сильнее этой невозможности, и онъ неустанно и постоянно собираетъ. Библиотека переполняется, но новыя поступления не каталоги-зируются; за переходомъ-же несколько летъ тому назадъ библиотеки въ другое помещение, книги были переставлены на новыя места, и прежние каталоги, веденные въ форме переплетенныхъ гроссбуховъ, совершенно не отвечаютъ распределению книгъ по полкамъ. Такимъ образомъ въ настоящее время въ этой библиотеке нельзя достать ни прежнихъ книгъ, которыя хотя и значатся по каталогамъ, но неизвестно, где находятся, ни новыхъ, которымъ нетъ ни описей, ни карточекъ. Пригласить-же для приведения библиотеки въ порядокъ постороннее лицо владелецъ не решается, съ одной стороны боясь не встретить въ своемъ библиотекаре всехъ желательныхъ ему знаний и библиотечнаго опыта, а съ другой—не решаясь доверить своихъ книжныхъ сокровищъ лицу малознакомому. И получается такое курьезное положение: есть отличная обширная библиотека, и нетъ никакой возможности пользоваться ею, такъ-какъ можно взять лишь только то, что предъ глазами и ничего нельзя найти, вне этого. Да, впрочемъ, и то, что предъ глазами, взять не такъ-то легко, потому что нашъ библиофилъ имеетъ непохвальное, по моему, обыкновение такъ заставлять полки своихъ книжныхъ шкафовъ фотографическими и всякими другими снимками, портретами и видами, что добраться изъ-за нихъ до книгъ стоить не малаго труда. Здесь тоже характерная библиотафия, хотя въ силу совершенно другихъ условий, чемъ у любителя, о которомъ я упоминалъ выше. Чистейшимъ типомъ библиомана является, судя по его многотомнымъ описаниямъ, петербургский любитель Бурцевъ. Его безсистемныя и нередко заимствованныя описания „редкихъ и замечательныхъ книгъ" невольно наводятъ на вопросъ, чемъ-же, действительно, интересуется человекъ, и такъ какъ ответь лишь одинъ—всемъ, что только можетъ иметь намекъ на редкость, безразлично къ ея содержанию, то такое собирание приходится признать типичнымъ библиоманскимъ коллекционерствомъ. Я употребляю нарочно определение „коллекционерство, потому что не вижу въ такомъ собирании внутренняго духовнаго начала, которое давало-бы ему право на имя „библиотеки", а усматриваю лишь одно внешнее коллекционерство книжныхъ редкостей. Затемъ надо еще заметить, что и подобныя-то коллекции у некоторыхъ собирателей составляются не по ихъ собственному выбору, а какъ-бы на заказъ. Дело въ томъ, что иные не любятъ, по разнымъ причинамъ, лично ходить по антиквариямъ и букинистамъ, а требуютъ, чтобы книжники сами привозили имъ весь подходящий для ихъ библиотекъ товаръ. Отдаваясь, такимъ образомъ, на усмот-рение и вкусъ книжника, они кроме того становятся и объектомъ чистейшей спекуляции, ибо есть специальные книжники-коммиссионеры, которые бегаютъ по лавкамъ и отыскиваютъ пригодный, по ихъ мнению, для этихъ сидней товаръ, при продаже котораго берутъ потомъ съ нихъ изрядный коммиссионный куртажъ. Въ результате же обычно бываетъ, что масса хорошихъ и редкихъ книгъ проходить мимо этихъ неподвижныхъ собирателей, такъ-какъ любители, сами отыскивающие по книжникамъ новинки, по большей части, успеваютъ раньше подобрать лучшия издания. Къ сожалению, подобной-же странной манеры придерживается и кой-кто изъ настоящихъ библиофиловъ, въ силу, вероятно, глубокой уверенности во всемогуществе своихъ капиталовъ, какъ непреодолимой приманки для торговца, который долженъ, будто-бы, предпочесть его всемъ другимъ своимъ покупателямъ и везти ему первому все лучшее.