RARUS'S GALLERY

Глава первая.

КНИГА ПЕРВОЙ ЧЕТВЕРТИ XVIII ВЕКА.

Крюйсь, К. вице-адмир. Новая чертежная книга,

содержащая великую реку Дон или Танаис по ее истинному положению,

расширению и течению из города Воронежа, даже до того где оная в море,

впадаетъ со своими втекущими реками, островами, городами, деревнями и проч.

При сем зело любопытный чертежь Азовского моря или Езера Меотского,

Ипонта Эвксинского или Черного моря...

В Амстердаме, у Гендрика Дункера книг чертежных художеств,

Без указ. года печати (между 1703-1704 гг.)

о Петра Великого все средства к просвещению у нас сосредоточены были в руках духовенства, отличавшегося непримиримой ненавистью ко всему иностранному и усвоившего взгляд на знание, как на еретичество, как на нечто несовместимое с православием. Наша церковь, дорожившая больше обрядовой стороною, чем духом и сущностью религии, целым рядом безусловных запрещений стесняла всякое проявление свободного творчества, причем на произведения светской литературы — былины, сказки и песни — прочно установила взгляд, как на бесовскую потеху, осуждаемую наравне со срамословием, пьянством и клятвопреступлением. При таких условиях естественно, что до-петровская книга была исключительно духовной; книг светского содержания, изданных до Петра Великого, было весьма ограниченное количество. Несколько лучше стояло дело просвещения на Украине, с основанием в Киеве Петром Могилою Духовной Академии, питомцы которой сыграли крупную роль в просветительных реформах Петра Великого. Источниками просвещения в России являлись: киевская школа, на которой заметно сказывалось влияние Польши, московская славяно-греко-латинская школа и влияние европейского просвещения, просачивавшегося из Голландии, Германии, отчасти Англии, Франции и даже Италии. Цель и задача Петра Великого состояли в желании практически применить на русской почве те начала, которые были выработаны современной наукой в иностранных и преимущественно протестантских государствах, и в основном своем стремлении план Петра сводился к стремлению сравнять русский народ с великими народами Европы и политически и умственно. Для проведения в жизнь этого плана у него не было подготовленной почвы и мало подходящих людей, все надо было начинать с азбуки, с усвоения самых элементарных познаний, и преобразование, по необходимости, становилось разбросанным и поспешным. Несмотря на то, что киевские ученые, за исключением Феофана Прокоповича, были мало способны к этому прежде всего уже по складу своего образования, все-таки в начале XVIII столетия в деле народного просвещения они явились главными деятелями. Бывшие питомцы Киевской Академии были прежде всего переводчиками с древних языков, а также авторами трактатов, театральных пьес, стихов на прославление реформ и побед Петра Великого. В этом направлении значительно меньше трудов тех русских, которые учились по приказу Петра за границей. Эти лица явились преимущественно переводчиками разных сочинений, касавшихся исключительно мореходства, математики и языкознания, и ни один из них не известен как автор самостоятельного труда в области науки. Только в одном 1697 году Петром было отправлено из комнатных стольников в Италию 28, в Англию и Голландию — 22. Эта первая посылка русских была сделана Петром исключительно в видах познания мореходства: «дабы то вечно утвердилось въ России», сказано в предисловии к Морскому Регламенту: «умыслилъ государь искусство дела того ввести въ народъ свой, и того ради многое число благородныхъ послалъ въ Голландию и иные государства учитися архитектуре и управления корабельнаго». Хотя из всей этой плеяды побывавших за границей лиц не вышло ни одного настоящего моряка или кораблестроителя, но большинство из них стали более или менее опытными и сознательными исполнителями планов Петра. Это путешествие вышло для них общеобразовательным, познакомило их с общим складом европейской жизни и пробудило первую любознательность. Единственными самостоятельными трудами этих русских, побывавших за границей, являются записки, дневники и письма. Из их числа известны: Василия Васильевича Головина — «Записка бедной и суетной жизни человеческой» (1), затем письмо кн. Михаила Голицына (2), «Записки Ив. Ив. Неплюева» (3), «Записки стольника Петра Андреевича Толстого» (4), гр. Бориса Петровича Шереметева, посетившего в 1697—1699 гг. Польшу, Австрию, Италию и Мальту (5), Записки неизвестного, бывшего в 1697—1698 гг. в Голландии, Германии и Италии (6); дневник этот встречался во многих рукописных сборниках и считался за дневник самого царя. Дневник другого неизвестного 1714-1717 гг., разъезжавшего с братом и учителем по Голландии, Испании, Италии и Франции (7), и наконец, графа Матвеева, от которого дошел статейный список его посольства во Францию в 1705 г. (8). Наиболее любопытными из этих записок являются «Записки П.А. Толстого», добровольно вызвавшегося на эту поездку, несмотря на то, что в это время он был человеком уже не первой молодости, имел жену и детей. Авторы этих записок и дневников не интересовались совершенно политической жизнью в иностранных государствах; они не были также в состоянии оценивать памятники художественных произведений и все внимание свое сосредоточили исключительно на внешности городов, селений, монастырей, церквей и различных памятников; описывая последние, они ни одним словом не касаются событий, вызвавших постановку этих памятников. Авторы эти были отчасти виновниками того сильного изменения в русском как письменном, так и разговорном языке, которое произошло во время Петра с введением в него многих иностранных слов. Встречая множество невиданных раньше вещей европейской науки, искусства, быта и нравов, они вынуждены были брать прямо иностранные названия и совершенно к ним привыкли. Те, которым приходилось оставаться за границей долго, писали совершенно макароническим языком, как, например, кн. Борис Куракин. В конце концов это было временное брожение, крайности которого сгладились уже у первых даровитых писателей, как, например, у Ломоносова. Увлекаясь всем голландским, Петр Великий не мог, конечно, не обратить внимание на голландское типографское искусство, доведенное целым рядом талантливых и образованных издателей-типографщиков, как Плантен, Блэй, Эльзевир и подражателями их: Франсуа Фрипенс, Эжень Анри Фрикс и Ван-дер-Аа — до высокой степени совершенства. К сожалению, Петр не обратился в данном случае к специалистам-типографщикам, а дал дозволение печатать русские книги в Голландии и продавать их в России голландским знакомым купцам: Елизару Избранту, совершенно не воспользовавшемуся данной ему привилегией и ничего не издавшему, а затем Яну Тессингу, которого Петр знал по Москве, где он, как равно и его братья, Эгберт и Фридрих, имели торговые дела, при чем последний жил в Вологде, где торговал пенькой. Некоторые из наших исследователей по истории книгопечатания в России указывают, что инициатива в получении привилегии на печатание русских книг исходила от самого Тессинга; на самом же деле несомненно, что это было навязано Тессингу Петром, причем это дело для него было совершенно незнакомое. Автор классического труда «Наука и литература в России при Петре Великом» П. Пекарский (9) определенно указывает, что Тессинг завел типографию по желанию царя. Современники Тессинга совершенно отрицательно смотрели на эту затею; так, Спарфенфельд 10 апреля 1700 года писал: «Я узнал о намерении Тессинга действовать по силе преимущества и привилегии, данных ему царем; но он еще ничего не сделал, да и не думаю я, чтобы он что-нибудь сделал, — разве захочет человек более ученый вмешаться в это дело и сделаться товарищем по предприятию, что очень бы хотелось Тессингу; но трудно ему будет сыскать такого человека. Притом же москвитяне, как и вам это известно, нисколько тем не интересуются; они все делают по принуждению и в угоду царю, а умри он — прощай наука». Так же отрицательно смотрел и другой современник — Петцольд, писавший 9 апреля того же года: «У Тессинга привилегия на 15 лет, но он очень мало сделал, да и нет у него к тому способностей» (10). У одного из Тессингов, потомков Яна, сохранилась, по указанию Пекарского (11), подлинная грамата, пожалованная Петром Яну Тессингу; она напечатана на пергаменте, по краям каймы, разрисованные золотом, серебром и яркими красками; наверху русский герб с 25 другими гербами областей, подвластных царю; государственная печать привешена на золотом шнуре, и вся грамата оболочена в шелковую ткань и красное сукно. Грамата датирована 1700 годом. Полностью она напечатана в Полном Собрании Законов (12) и на голландском языке в книге Берга (13). В других трудах, как например, митрополита Евгения (14), Сопикова (15), Булгакова (16) и Пекарского, она напечатана, к сожалению, не полностью. В силу этой граматы, данной Тессингу «за учиненные имъ великому посольству (русскому) службы», Тессинг должен был завести типографию и печатать в ней «земныя и морскiя картины, и чертежи, и листы, и персоны, и математическiя и архитектурныя, и градостроительныя, и всякiя ратныя и художественныя книги на славянскомъ и латинскомъ вместе, тако и славянскомъ и латинскомъ языкахъ по особну, отъ чего pyccкiе подданные много службы и прибытка могли получить и обучитися во всякихъ художествахъ и веденiяхъ». Для книг церковных сделано исключение, так как «книги церковныя, славянскiя и греческая, со исправленiемъ православнаго устава, восточныя церкви, печатаются въ нашемъ царствующемъ граде Москве». Напечатанные Тессингом книги и чертежи дозволялось привозить в Архангельск, а также и в другие города «по-вольною торговлею, съ платежомъ указанныхъ пошлинъ, на уреченное время съ настоящаго (1700) года впредь на 15 летъ». В Архангельске пошлины с книг должны были взиматься с продажной цены по 8 денег с рубля, в других же городах пошлин не полагалось. В Москве с привозимыми из Архангельска книгами надо было являться в государственный посольский приказ, после чего они продавались уже свободно. Если бы явились продавцы книг из других типографий вне России, то таковые книги подлежали конфискации, а на продавцов налагалась пеня в 3.000 ефимков, из которых третья часть шла в пользу Тессинга. Для отличия своих изданий Тессинг обязан был прилагать на книгах свой штемпель и подпись, и мы видим на его изданиях красивую монограмму, которая является у нас первой издательской и вместе с тем типографской маркой. Петр точно определил тот дух и направление, в котором должны были издаваться Тессингом книги. В грамате это направление указано в следующих выражениях: «Показать намъ, великому государю, нашему царскому величеству службу свою и прилежное раденiе, чтобы те чертежи и книги напечатаны были къ славе нашему, великаго государя, нашего царскаго величества превысокому имени и всему нашему россiйскому царствiю межъ европейскими монархи къ цветущей, наивящей похвале и ко общей народной пользе и прибытку, и ко обученiю всякихъ художествъ и веденiю, а пониженiя бы нашего царскаго величества превысокой чести и государства нашихъ въ славе техъ чертежахъ и книгахъ не было». Таким образом Петр требовал от книги, чтобы она служила орудием для прославления царствования, прославления его самого и возвеличения России. И мы видим, что во все его царствование все духовные и светские писатели были призваны им для воплощения и популяризации этих идей. Тессингу, не специалисту в типографском деле, и, повидимому, человеку мало образованному, удалось найти именно такого человека, который был ему необходим, именно польского выходца, жившего в Амстердаме, Илию Федоровича Копиевича или Копиевского (он сам писал свою фамилию то Kopiewcki, то Kopiewiz) человека сравнительно хорошо образованного, знакомого с типографским делом и, что самое главное, владевшего славяно-русским языком. Этим знанием воспользовался и Петр, и нашел для него занятие — давать уроки русским, жившим в Амстердаме. Очевидно, Тессинг энергично взялся за дело, ибо в 1699 году им была издана первая русская книга: «Введение краткое во всякую историю, по чину историческому от создания миpa ясно и совершенно списанное», в 4° л. на 67 стр. с заглавным листом, гравированным на меди. В том же году появилась и вторая книга: «Краткое и полезное руковедение в арифметику», изданная Копиевичем в 8°. Эта первая русская арифметика была изложена на 16 страницах, а остальные 32 страницы занимали сентенции и притчи. Книжка была напечатана в количестве 3.350 экземпляров по заказу русских приказчиков Филатьевых, которые в заключение отказались от нее, несмотря на то, что цена была назначена всего по 2 алтына за экземпляр, что вынудило Копиевича отправить ее в Москву. Третьей книгой, изданной Тессингом в том же 1699 году, была «Поверстание кругов небесных» с толкованием, в 12 долю листа на 41 стр. с чертежами, гравированными на меди, с иллюминованной картой с изображением небесного глобуса и с гербом Головиных, так как книга была посвящена Головину. В 1700 году в типографии Тессинга был отпечатан перевод с латинского, сделанный Копиевичем по приказанию Петра под заглавием: «Краткое собрание Льва Миротворца Августейшаго Греческаго Кесаря, показующее дел воинских обучение. В друкарне Ивана Андреева Тессинга в Амстердаме 1700». Заглавный лист воспроизведен в книге Булгакова (17); гравирован на меди с изображением медали, на которой представлен кесарь Лев с подписью: «D. N. Leo Perpetuus Augustus». Наставления Льва Кесаря занимают 35 страниц, с 36 стр. начинается «Синопсисъ» — рассуждения из латинского сочинения (18) польского писателя Симона Старовольского о качествах полководцев, о ведении войны и проч.

Последним изданием, напечатанным у Тессинга, являются «Притчи Эссоповы» вместе с «Гомеровой Ватрахиомахией», в переводе Копиевича, в 12 долю листа, с 47 голландскими гравюрами, являющееся первым изданием русского перевода древних писателей. В 1701 году умер Ян Тессинг; что касается судьбы его славянской типографии, то известно, что в 1708 году мастер ее отправился вместе с нею в Россию; но в Данциге шведы завладели всеми типографскими принадлежностями и начали печатать разные воззвания к народу для распространения их в русских пределах. Копиевич, о котором у нас, к сожалению, нет полных биографических сведений (19), недолго ладил с Тессингом и уже в 1700 году сошелся с известным Петру голландским купцом Яном де-Юнг-Вуттер (в русских изданиях писался Иван Иевлев молодой), который в том же 1700 году отправил Петру написанное Копиевичем прошение (20) с просьбой «печатать латинкiя, съ русскимъ толкованiемъ книги и чтобы мне свободно было привозить и продавать те книги въ Великороссiйскомъ государстве, а я что лучше книги делать и посылать стану». В 1701 году Копиевич в собственной типографии напечатал «Книга учащая морского плавания», с посвящением Федору Головину. Кроме того, им были напечатаны книги: о вокабулах и две грамматики — славянская и латинская и в 1706 г. «Руковедение в грамматику в славяно-российскую»; эта последняя книга напечатана в Штольценберге, у Христиана Гольца, но предисловие подписано Копиевичем. Еще в 1700 г. он же напечатал на прославление Петра по случаю взятия Азова: «Слава торжеств и знамен побед» — с гравюрой на меди, изображающей Петра на престоле, окруженного аллегорическими фигурами. В 1705 г. Копиевич выпустил «Символы и Эмблемата» у Генриха Ветстения в 4°, 281 стр. + 10 нен. стр. с 840 гравированными символами и эмблемами и гравированным портретом Петра с оригинала Кнеллера 1698 г., окруженного эмблемами, относящимися к личности царя. Дошедшие до нас (21) прошения Копиевича ярко рисуют его книгоиздательскую деятельность. При одном из прошений Петру он приложил два напечатанные в типографии Тессинга листка реестров на латинском и русском языках книг, которые он или издал или приготовил к печати. Два других реестра были напечатаны им при латинской грамматике 1700 г. и славяно-российской 1706 года. Всех таких книг значится 21. Рассматривая этот список, нельзя не удивляться его огромному разнообразию. Копиевичу, по приказанию Петра, приходилось, очевидно, браться за все, что только требовалось тогда в России для просвещения. Тут мы видим несколько книг по грамматике, риторике, арифметике, истории, воинскому и морскому делу, переводы Эзоповых басен, Квинта Курция об Александре Македонском, разговоры на трех языках и даже Горация в стихах. Тут особый интерес представляет сочиненная Копиевичем также по приказанию Петра, но не напечатанная «Книга политичная»; содержание глав ее приведено было при прошении Копиевича (22). Судя по названию глав этого труда, здесь описывается все хозяйство России вплоть до главы под заглавием: «Откровение сокровищ в деревенских промыслах». Все это рисует нам Копиевича, как далеко не заурядную личность, оказавшую крупные услуги не только переводами и изданием первых учебных книг, но и первому знакомству русских с древними классиками и первыми печатными учебниками для изучения иностранных языков в России. Наконец, есть полное основание предполагать об участии Копиевича по введению у нас гражданского шрифта. Так, Р.Ф. Брандт (23) высказывает, что Петр «задумал эту перемену чуть ли не во время пребывания в Голландии в 1697 году, при чем, может быть, первая мысль принадлежала не ему, а работавшим на него заграничным типографам: Копиевичу или одному из Тессингов, либо Елизару Избранту». Само собой разумеется, что из этих трех лиц со значительно большим вероятием можно предположить Копиевича, чем двух других, по профессии купцов, мало знакомых с типографским делом вообще и совсем не знакомых со славянским языком. Гораздо более определенно в этом отношении высказывается Н. Григорович (24): «В 1707 году, — пишет он, — Копиевич приехал в Россию с наборщиком Индрихом Сильбахом, тередорщиком и батырщиком Яганом Фоскулом и словолитцем Антоном Демеем» (он же Тильманс). Последним из этих лиц были привезены с собой «новоизобретенных русских литер три азбуки с пунцонами, матрицами и формами, да два стана на ходу со всяким управлением». Из этого сообщения можно предположить, что Копиевич принимал участие в создании нового гражданского шрифта, введение которого было основано на желании сближения России с Западом. Большое сходство некоторых букв, напечатанных в типографии Копиевича в Амстердаме, с буквами гражданской печати, также служит подтверждением предположения об участии Копиевича во введении у нас гражданского шрифта; так, курсив в книге «Поверстание кругов небесных», напечатанной в 1669 году в Амстердаме Копиевичем, имеет поразительное сходство с нынешней нашей печатью. В книге «Краткое собрание Льва Миротворца» 1700 г., заглавие которой набрано отчасти капителью, отчасти курсивом, многие буквы мало отличаются от нынешних, а на последней странице слово «конецъ» напечатано крупным шрифтом, в котором все буквы, кроме латинского N, сходны с введенной впоследствии гражданской азбукой (25). Что касается пребывания в России Копиевича, то сведения об этом, сообщаемые Пекарским (26), отличаются крайней скудостью. Так, он указывает, что по приезде вместе с дочерью в Россию он был ограблен казаками и по приказу Петра состоял «в полках» при Якове Вилимовиче Брюсе, и в мае 1708 года он просил дать ему какое-нибудь другое назначение, а также и жалованье. Брюс также писал, что он ему не надобен, и предлагал Петру отослать Копиевича к начальнику посольского приказа Г.И. Головкину, где он мог бы переводить польские книги, летописные или геометрические. «Дальнейших известий, — говорит Пекарский, — о судьбе Копиевича в России не отыскалось». Митрополит Евгений (27) и Сопиков (28) ошибочно указывали год смерти Копиевича 1701. До 1708 г. печатание русское производилось одним славянским шрифтом. Изобретение и введение в употребление гражданской печати составило эпоху в русской письменности. Благодаря этой реформе письмо стало значительно проще, а потому легче и доступнее. Чрезвычайно полезною реформой было сопряженное с установлением гражданской азбуки введение арабских цифр вместо обозначения чисел буквами по греческому способу, затруднявшему арифметические действия. Наконец, перемена начертаний имела важное значение, как внешний символ освобождения русской речи из-под усиленного гнета языка церковно-славянского, как призыв к созданию живого литературного языка. Вместе с тем гражданский шрифт давал в наборе огромную экономию времени в сравнении с церковно-славянским, так как отпадала сложная система надстрочных знаков церковно-славянского шрифта. Уже в амстердамских изданиях, как замечает Я. Грот (29), наблюдается начало округления букв по образцу латинских, в особенности в шрифте типографии Копиевича, который несколько тоньше, чем шрифт типографии Тессинга. Из документов Московской Синодальной типографии видно, что в России отливка новоизобретенного гражданского шрифта началась в мае 1707 года, т.-е. в год привоза шрифта из Амстердама. Сохранилась замечательная по важности известий для истории гражданского шрифта челобитная словолитца Михаила Ефремова (30), поданая им в январе 1707 года на имя Петра I. Представляя при челобитной пять оттисков азбуки, Ефремов написал на одном из них: «Къ сей азбуке пунцоны и матрицы и формы делалъ и руку приложилъ Михайло Ефремовъ». Митрополит Евгений указывает, что гражданская азбука была изобретена еще в 1704 году. Р.Ф. Брандт (31) считает это свидетельсто «недостоверным». Ни один из наших исследователей до настоящего времени не отметил, что гражданский шрифт появился еще в 1701 году, хотя он был не напечатан, а гравирован; но самое его появление указывает, что он уже в 1701 году был, так сказать, «изобретен». Так, на гравированной Адрианом Шхонебеком карте реки Двины имеется надпись в левом верхнем углу, награвированная гражданским шрифтом. Карта гравирована резцом на меди и пройдена крепкой водкой и имеет размер 60х51 сантиметр. Д.А. Ровинский, указывая эту гравюру (32), не приводит этой подписи. Подпись эта следующая: «Чертежъ | река Двина | или | архангелска | повеленiемъ царскаго величества делалъ на | Москве Адриан Шхоне|бекъ 1701 году: его превосходительству высокошляхе|тному господину | Феодору Матвеевичу Апраксину | его царскаго державнейшаго величества адмиралитейству (?) воспризнанiя и благодарствiе за | воспрiятую бла|гость | cie всепокорнейше приносится отъ его покорна|го раба Адрiана Шхонебека». Эта надпись, награвированная в Москве в 1701 году, показывает, во всяком случае, что образец гражданской азбуки уже существовал в это время, так как шрифт, которым награвирована эта подпись, совершенно одинаков с утвержденным Петром шрифтом. Как указано выше, 1 января 1708 г. прибыли в Москву голландские печатники, приглашенные в Россию по особому договору на 3 года (33). Иноземцам дали в обучение несколько русских подмастерьев, и они приступили к печатанию первой книги, выбор которой Петр остановил на геометрии с немецкого оригинала, напечатанного в Аугсбурге в 1690 году. Перевод был сделан во время похода против шведов, и Петр перечитал его и сам во многих местах поправил. Первая книга, напечатанная гражданским шрифтом, появилась в свет 17 марта 1708 года, она носила заглавие: «Геометрiа славенскi sемлемерiе isдадеся новотiпографскiмъ тiсненiемъ. Повеленiемъ благочестiвеiшаго велiкаго государя нашего царя, велiкаго княsя Петра Алексiевiча, всея велiкiя i малыя i белыя Poccii самодержца, npi благороднеiшемъ государе нашемъ царевiче Алексii Петровiче. В царствующемъ велiкомъ граде Москве. В лето мiроsданiя 7216, отъ рождества же по плотi Бога слова 1708. Iiндiкта перваго месяца марта». Второй заглавный лист имел такое заглавие: «Прiемы цiркуля i лiнеiкi iлi isбpaннеiшoe начало во математiческiхъ iскуствахъ iм же возможно легкiмъ i новымъ способомъ вскоре доступiтi seмлемеpia i iныхъ iзъ онаго npoicходящiхъ iскуствъ» (34) в 4°, 233 стр. и 5 лист, не нум. В начале, на особом листе, гравюра на меди: ребенок в римской одежде подводится к трону Геркулесом и Мудростью; на заднем плане несколько лиц в римском одеянии, а также во французских кафтанах и треугольных шляпах; на троне, осеняемом двуглавым орлом, —держава, скипетр и корона; на подножьи трона постлана карта с подписью: «Ungariaofen», а внизу «Amling sculp. Monachy». В конце книги 135 гравированных чертежей, среди которых, помимо геометрических фигур, в нижней половине большей части листов находятся изображения крепостей и замков, с латинскими подписями. Книга эта, составляющая в настоящее время большую библиографическую редкость, была прислана в Москву «из военного походу» в 1707 году и была напечатана прибывшими в Россию голландскими мастерами под наблюдением справщика Федора Поликарпова. Особенностью издания является присутствие в книге ударений или «сил», которых уже во второй книге, вышедшей в том же 1708 г., нет. Геометрия была отпечатана в количестве 100 экземпляров на лучшей александрийской бумаге и стоила 1 рубль. Одновременно было выпущено еще два издания, по 200 экземпляров каждое. Для продажи предназначался третий вид, экземпляр которого стоил всего 9 алтын 3 деньги. Новая гражданская азбука вырабатывалась в течение целых двух лет — с 1708 по 1710 г. Петр Великий постоянно вносил разные изменения. Самое название ее не было устойчиво. Ее называли то амстердамскими литерами, то гражданской, то белорусской азбукой. Сохранился целый ряд писем Петра к Мусину-Пушкину о разных изменениях в азбуке: так, в письме от 25 января 1709 года было сказано: «Я только писалъ, чтобы силы ставили, а ныне и силъ ставить не вели». Далее Петр замечает: «что печать толста передъ прежней — чаю оттого, что слова уже притупились, чего надо смотреть и чаще переливать». Усмотрев кривизну печати, Петр 4 января 1709 года пишет Мусину-Пушкину: «Литеру буки, также и покой вели переплавить: зело дурно сделаны». Только в 1710 году был выработан образец, который был одобрен Петром. Этот образец под заглавием: «Изображенiе древнихъ и новыхъ письменъ славянскихъ печатныхъ и рукописныхъ» был прислан в Синодальную типографию 10 февраля 1710 года со следующей собственноручной надписью Петра: «Сими литеры печатать iсторическiя и манифактурныя книги, а которые подчеркнены, техъ въ вышеписанныхъ книгахъ не употреблять». В этом образцовом оттиске Петр перечеркнул все заглавные и прописные славянские буквы и совершенно исключил буквы «от», «омегу» и «пси». В архиве типографии сохранилась и препроводительная бумага, при которой была прислана эта азбука, в которой даны были указания насчет печатания (35). Об этой гражданской азбуке В.К. Тредьяковский (36) дал восторженный отзыв: «Прекрасна была сiя самая первая печать: кругла, мерна, чиста. Словом, совершенно употреблена такой, какова во французскихъ и голландскихъ типографияхъ употребляется». Второй книгой, вышедшей в апреле 1708 года, были «Приклады, како пишутся комплементы», в 8°, 210 стр. и 3 нен. листа. На основании мнения В.К. Тредьяковского, книга эта считалась долго первой книгой, напечатанной гражданским шрифтом в России (37). Ошибка эта повторяется в юбилейном издании по поводу 300-летия кончины Ивана Федорова (38). Впервые на эту ошибку было указано в «Библиотеке для чтения» (39), а затем А.Ф. Бычковым в «Отчете Публичной Библиотеки» (40) и в его же труде «Каталог хранящимся в Публичной Библиотеке изданиям, напечатанным гражданским шрифтом» (41). Издание этого письмовника вызвано было желанием Петра ввести поскорее приемы и обычаи европейских народов. «Приклады» петровские переведены были с немецкого, а немцы того времени писали о самых обыкновенных вещах очень напыщенно и темно, перевод сохранил все германизмы, и в этих образцах уже нет помина о челобитьи до земли, нет гиперболических уподоблений и превознесения до небес лица, к которому писано послание, и жалкого самоуничижения подписывающего письмо, — все это стало исчезать вместе с исчезновением вредного влияния наших старинных книжников. В «Прикладах», согласно европейскому обычаю, в обращениях к лицу употребляется вы, а не ты, хотя глагол очень часто оставался в единственном числе и подобная смесь единственного и множественного во втором лице в разговорах и письмах продолжалась до конца XVIII века. «Приклады» были напечатаны в количестве 300 экземпляров и в 1712 г. были выпущены вторым изданием, а в 1725 г. — третьим. В июле 1708 года вышла третья книга, напечатанная гражданским шрифтом, под заглавием: «Книга о способах, творящих водохождение рек свободное», или, как она называлась в петровские времена, «Книга слюзная» в 8°, 2 нен. л., 138 и 1 нен. лист, с 11 чертежами, гравированными на меди на особых листах с изображениями машин для углубления каналов, для поднятия из воды потонувших грузов, для устройства мостов и т.п. Книга переведена с французского Борисом Волковым (42). У наших исследователей в отношении этой книги нигде нет указаний на второе ее издание, а между тем П. Дмитриев в статье «Шрифты гражданской печати времен Петра Великого» (43) описывает три принадлежащие ему экземпляра этой книги, из которых два напечатаны разными шрифтами и с некоторыми отличиями друг от друга, и вопрос о втором издании этой книги до настоящего времени остается не выясненным. В том же 1708 г. вышло еще только две книги: «Побеждающая крепость къ счастливому поздравлению славной победы над Азовым» (44) и «Календар или месяцеслов на лъто 1709 г. Напечатан 1708 Декабря въ 28 день», в 4°, 16 нен. листов. В 1709 году гражданским шрифтом напечатано было 15 книг (45), в том числе две книги вторым изданием: «Побеждающая крепость» и «Геометрия». Издания петровского времени подробно описаны в классическом труде Пекарского (46) и Бычкова (47). Добавлением к этим образцовым описаниям может служить описание библиотеки А.В. Петрова (48), в котором значится несколько книг, не описанных ни Пекарским, ни Бычковым, как, напр., «Объявление аудиенции, какову имел у его царского величества, нынешнего 1710 года февраля в 5 день, ея королевина величества великобританский чрезвычайный посолъ комиссар и полномочный господин Карл Витфорт. Печатано в Москве 1710 в маии» (49). Витворт приезжал с извинениями по случаю оскорбления в Лондоне русского посла Андрея Матвеева в 1708 году. В брошюре подробно описывается прием Петром Великим английского посла, содержание его речи и ответ царя; Витворт при этом вручил и грамату с извинениями, подписанную королевой Анной. Не следует забывать, что оскорбление Матвееву было нанесено в 1708 г. а извинение принесено в 1710, т.-е. после Полтавской баталии. Далее у А.В. Петрова указана отсутствующая у Бычкова — «Новая манера укреплению городов. Блонделя» с приложением и известной лишь в некоторых экземплярах краткой инструкции о сочинении регулярной фортеции по манере Блонделя (50). Издание «Алкоран о Магомете» (51) 1716 года с заглавным листом, который ни у Пекарского, ни у Бычкова не описан, так как известные им экземпляры не имели заглавных листов. У Петрова также описаны (52) «Копии всех его царского величества указов, публикованных от 1714 года, с марта 17 дня, по нынешний 1718 годъ. Напечатаны въ Санкт-питербургской Типографии 1718 году марта въ 18 день». 8°, 124+3 стр. У Пекарского имеется только упоминание об указах, изданных в 1718 году (53). Самого издания он не видел и не описал. У Бычкова также не значится. Петров исправляет ошибку у Пекарского в указании числа страниц 456, вместо следуемых 465 в издании «Синопсисъ» 1718 года (54). А.В. Петров отмечает, что у Бычкова не значатся: «Правда воли монаршей 1722 г.» (55) и «Указ Петра (Регламента Берг-Коллегии); печатано в Московской типографии в 1722 году ноября 13 дня» (56), «Юности честное зерцало» — в Москве 1723 г. в ноябре (57) и «Указ Синода о раскольниках самосожигателях» (58). Пекарский этого указа также не видел, но ссылается на библиотеку Павла Демидова (59). Этим кратким перечнем исчерпываются добавления А.В. Петрова по его каталогу к описаниям Пекарского и Бычкова. Некоторые данные о петровских книгах имеются в сборниках и каталогах: Сопикова, Толстого, Каратаева, Кастерина, Сахарова, Царского, Ундольского, Березина-Ширяева, Лихачева, Бурцова и др. Петр Великий основал первый орган периодической печати. До него с 1621 года у нас выходили рукописные вестовые письма, или «Куранты», представляющие переводы и выписки из современных европейских ведомостей. Куранты эти выходили неаккуратно, по мере накопления материала, и предназначались для царя и его приближенных. Появление в России иностранных газет относится к 1631 году, и только с 1665 г., когда у нас была заведена иностранная почта, газеты начали появляться регулярно каждые две недели, причем в 1703 г. их выписывалось 44 названия. Составление в посольском приказе Курантов продолжалось до 1701 г. (60). 16 декабря 1702 г. был опубликован следующий указ: «Великiй государь указалъ: по ведомостямъ о воинскихъ и всякихъ делахъ, которые надлежитъ для объявленiя московскимъ и окрестныхъ государствъ людямъ, печатать куранты, а для печати техъ курантовъ ведомости, въ которыхъ приказахъ о чемъ ныне какie есть и впредь будуть присылать изъ тъхъ приказовъ въ монастырскiй приказъ безъ молчанiя, а изъ монастырского приказа те ведомости отсылать на печатный дворъ» (61). Через несколько дней после этого указа, 27 декабря, вышел «Юрнал или поденная роспись осады Нотебурха» в одну страницу на целом листе, в количестве 1.000 экземпляров. Этот «Юрнал» впервые вводил читающую публику в круг политических событий. 2 января 1703 года вышел в свет первый номер первой русской газеты, носившей следующее заглавие: «Ведомости о военных и иных делах, достойныхъ знания и памяти, случившихся в Московском государстве и иныхъ окрестных странах. Начаты в лето от Христа 1703, отъ генваря, а окончены декабрем сего же года». Всего в 1703 г. вышло 39 №№ по 2—7 листов в 8° в количестве 1.000 экземпляров. В виде особых приложений к «Ведомостямъ» прибавлялись реляции военных действий, которые печатались славянским шрифтом, так же, как и многие номера самих «Ведомостей»; с 1717 года «Ведомости» печатались уже исключительно гражданским шрифтом. К «Ведомостямъ» 1710 г. был приложен «реестръ книгамъ гражданскимъ, которыя напечатаны новоизобретенной амстердамской азбукой». Реестр этот заключал в себе 15 названий книг и составляет первое дошедшее до нас объявление о продаже книг. С 1711 г. «Ведомости» начали выходить попеременно в Москве и Петербурге, но петербургские номера перепечатывались потом в Москве. Некоторые номера 1714 г., выходившие в Петербурге, украшены довольно грубой работы виньеткою, изображающей Петропавловскую крепость, Неву, покрытую судами, и парящего над ней Меркурия с кадуцеем и трубой. В 1719 году размеры номеров «Ведомостей» увеличиваются до 22 страниц. Главным редактором первых «Ведомостей» состоял гр. Федор Алексеевич Головин (62). Около 1719 года ими заведывал М. Аврамов, а в 1720 г. при них состоял переводчик Яков Синявин, в 1723 г. их «правил» Михаил Волков. Несмотря на обширную сравнительно литературу (63), история «Ведомостей» не приведена до настоящего времени в полную ясность. В 1855 году, ко дню столетия Московского университета, «Ведомости» за 1703 год были перепечатаны в весьма ограниченном количестве экземпляров, с соблюдением всей внешности первого издания. Как известно, все книги в царствование Петра, как оригинальные, так и переводные и даже учебные, печатались по единой воле царя, «повелением» или «по указу» царя. И это не была одна формальность, потому что множество книг прошло действительно через его руки. Книжная деятельность того времени, в которой он принимал участие, поражает не только разнообразием, но и целостью и глубиною его замыслов. Все книжное дело Петр направлял и регулировал сам. «Ведомости» тоже не были исключены им, и он сам назначал карандашом места для перевода из иностранных газет и сам лично держал корректуру. Обзор общественной хроники проходил под строгим надзором «посольских советников», исключавших все неудобное с точки зрения правительства. Эти стражи политической и общественной чести России не давали воли репортеру Синявину. Зато официальные торжества, фейерверки, иллюминации, гулянья в садах и разного рода катанья находили для себя свободный доступ в правительственном издании. В «Ведомостяхъ» сильно сказалась правительственная опека или, вернее сказать, гнет, доходивший при Петре до того, что были изданы указы, заграждавшие уста писателям, если эти последние не состояли под непосредственным надзором подлежащего начальства. Несомненно, что во время Петра литература или книжная деятельность представляла собой нечто среднее, смешанное, переходное. Рассматривая книги петровской эпохи, мы прежде всего должны остановиться на переводах с иностранных языков. Историк русской литературы Полевой (64) говорит: «Переводная литература петровского времени отличалась большим разнообразием, выросла до весьма значительного объема и по качеству переведенных книг представляла собою даже весьма ценный литературный вклад, прочную основу для будущих самостоятельных трудов русских образованных людей». С самых юных лет Петр увидел, что для усвоения иноземного знания надо обратиться к иноземным книгам. В Эрмитажной библиотеке сохранилась рукопись, которая свидетельствует, что он приказывал переводить книги, когда ему было всего тринадцать лет. Это — прекрасная рукопись с отчетливо нарисованными тушью чертежами, под заглавием: «Художества огненныя и разныя воинскiя орудiя ко всякимъ городовымъ приступамъ и ко оборонъ приличныя, издателемъ Iосифомъ Бойлотомъ Лангрини, изобретенные. Съ французскаго переведены на нъмецкiй языкъ Яганомъ Бранцiемъ. Печатано въ Страсбурге 1603 г., по числу россiйскаго счета 7111 году. А по указу великаго государя царя и великаго князя Петра Алексiевича всеа великiя и малыя и белыя Россiи самодержца, переведено съ французскаго и немецкаго языка на русскiй языкъ 7193 (1685) году» (65). Заботу о переводах Петр повел систематически. Он воспользовался прежде всего теми людьми, какие имелись: ученые иерархи, преподаватели школ, монахи и молодые люди, прошедшие ученую школу в Киеве и частью в Москве; практики посольского приказа, иноземцы и русские, побывавшие за границей. Для образования новых переводчиков он послал ненужных ему стольников и спальников за границу. В декабре 1716 года он пишет Мусину-Пушкину из Амстердама: «По полученiи выберите немедленно изъ латинской школы лучшихъ рабятъ, высмотря гораздо которые поостряя, человекъ 10, и пришлите моремъ на шнавъ, которую будетъ отпускать генералъ-фельдмаршалъ и губернаторъ кн. Меншиковъ».

Наконец, Петр желал воспользоваться для переводов даже пленными шведами. В 1714 г. он писал московскому коменданту Измайлову: «Господинъ комендантъ, посылается къ вамъ роспись къ шведамъ, которые умъютъ по-русски и которыхъ мы могли напамятовать; но понеже ихъ более того числа есть, того ради везде проведай о нихъ и, собравъ сколько возможно, пришли сюда, а дело ихъ то, что имъ переводить книги съ шведскаго на россiйскiй языкъ». Заботясь о выборе книг для переводов и привлекая всех, кого возможно было привлечь, Петр заботился и о самом исполнении переводов. Просматривая и поправляя книги, Петр прилагал большую заботу о самом языке. Так, относительно перевода книги Пуффендорфа сказано было в указе, чтобы книга эта «не поконецъ рукъ переведена была, но внятно и хорошимъ штилемъ». В письме к Ивану Зотову в феврале 1709 г. о переведенной им фортификации Блонделя он указывает некоторые места, где переведено «зело темно и непонятно», и вообще остерегает о том, «дабы внятнее перевесть, и не надлежитъ речь отъ речи хранить въ переводе (т.-е. переводить слово в слово), но точiю ciю вразумевъ на свой языкъ уже такъ писать какъ внятнее». В 1724 г. по поводу исполненного по его приказанию перевода о сельском и домашнем немецком хозяйстве, Петр, сам переправивший несколько глав книги, дал переводчикам следующее собственноручное наставление: «Понеже немцы обыкли многими разсказами негодными книги свои наполнять только для того, чтобы велими казались, чего, кроме самаго дела и краткаго предъ всякою вещью разговора, переводить не надлежитъ; но и вышереченный разговоръ, чтобъ не праздной ради красоты и для вразумленiя и наставленiя о томъ чтущему было, чего ради о хлебопашестве трактатъ выправилъ (вычерня негодное) и для примера посылаю, дабы по сему книги переложены были безъ излишнихъ разсказовъ, которые время только тратятъ и чтущимъ охоту отъемлютъ» (66). Петр решил внести в переводную литературу строгие правила; эти наставления переводчикам были изложены в особом указе, изданном в 1724 г., который начинается с заявления, что переводчики «зело нужны для перевода книгъ, а особливо для художествъ» (т.е. специально научных или технических). Далее встречаем указание на то, что к переводческой деятельности следует тщательно подготовлять деятелей, «которые умеютъ языки, а художествъ не умъютъ, техъ отдать учиться художествамъ, а которые умеютъ художеству, а языку не умеютъ, техъ послать учиться языкамъ». Приводя этот указ, П.И. Покровский правильно замечает (67): «Это уже целая теория и притом совершенно правильно выработанная на опыте, которой указывается, «что никакой переводчик, не умея того художества, о котором переводит, перевести правильно не может». Среди писателей и переводчиков киевской школы выделялись: Феофан Прокопович, Стефан Яворский, Феофилакт Лопатинский и Гавриил Бужинский, бывший протектором типографий для надзора и цензуры над книгами, печатавшимися в русских типографиях. Кроме того, переводами занимались братья Лихуды и ученики их — Федор Поликарпов и Алексей Барсов. Среди массы переведенных этими лицами книг особенно-замечателен перевод именно Бужинским в 1718 г. труда Пуффендорфа «Введение в Гисторию европейскую». Сочинение это сделало эпоху в истории литературы, так как в нем откинута прежняя рутина — бесполезные философские и теологические толки — и внимание устремлено на внутреннюю жизнь государств, причины их возвышения и упадка. Перевод этого сочинения важен, как первое сообщение русскому обществу систематических понятий о вопросах политики и государственного устройства. «Введение» Пуффендорфа в русском переводе есть первое, если не считать компиляцию Копиевского — «Введете во всякую гиcтopию 1699 г.», в России изданное руководство к всеобщей истории. Бужинский, не знавший немецкого языка, перевод сделал с латинского перевода Крамера. Русский перевод замечателен тем, что сделан без всяких пропусков, по приказу Петра, хотя Пуффендорф далеко не лестно отзывался в своем труде о России и духовенстве XVIII века (68). Пекарский замечает по этому поводу, что это уважение к неприкосновенности иностранной книги в русском переводе обязано вмешательству царя. Тем же Бужинским (с помощниками) был сделан перевод в 1724 г. сочинения протестантского епископа Стратемана «Феатрон или позор исторический». Книга эта вместе с сочинением Пуффендорфа была первым образцом изложения всеобщей истории. Книга была написана в протестантском духе, и переводчик, вероятно, наученный примером перевода Пуффендорфа, передавал книгу сполна, что впоследствии повело к ее запрещению — главным образом, за неуважительные отзывы об отцах церкви. При Анне Иоанновне 25 июля 1738 г. велено было отбирать у частных лиц оба петровских издания «Введения». Таким образом мы видим, что книги, изданные при Петре, вскоре после его смерти оказались слишком смелыми для обычного уровня русских понятий. В 1717 г. был напечатан перевод сочинения Гюйгенса «Книга мировоззрения», — первое в России сочинение, в котором принята система Коперника (69). Рассматривая вышедшие при Петре книги, переведенные с иностранных языков, мы видим, что их можно разделить На три главных отдела:

1) Книги, имевшие целью познакомить русское общество с теориями устройства государства, а также со сведениями по части истории права и законодательства. Таковы, напр., Гуго Гроция — «О законах брани и мира», Самуила Пуффендорфа — «О законах семейства народов», «О должностях человека и гражданина»; Иоста Липсия — «Увещания и приклады политические»; Иоанна Слейдена — «О четырех  великих  монархиях»; Барония — «Деяния церковныя и гражданския». По географии, кроме вышеназванной книги Гюйгенса, можно указать на книгу Гюбнера — «Краткие вопросы из  новой географии» и др.

2) Ко второму отделу относятся книги общеобразовательные, например, «Притчи Эссоповы», «Библитека о богах », «Зрелища жития человеческаго», «История о разорении града Трои», «О изобретателях  вещей», «Метаморфозы Овидия», «Юности честное зерцало» и др.

3) К третьему отделу относятся учебники, лексиконы и т. п. Значительное количество переводов осталось в рукописях. Переводчики получали за свои труды в начале XVIII столетия сравнительно очень скромное вознаграждение: так, Мусин-Пушкин выхлопотал Поликарпову за его историю и перевод лексикона 200 руб.

В 1725 г. Алексей Барсов за перевод книги Аполлодора о богах, а также по переводам с русского на греческий язык присяги архиерея смоленского, архимандрита венецианского Фоки, и с греческого на русский — грамот, присылаемых из Греции, по постановлению Синода, получил всего 100 рублей (70). Среди переводчиков петровского времени обращает на себя внимание усердный слагатель силлабических виршей, компилятор-книжник в старом стиле в качестве ученика братьев Лихудов, враг «латинской части» — Федор Поликарпов, происходивший из домашней школы славяно-греко-латинской Академии и бывший директором московской типографии. Поликарпову, подобно Копиевскому, приходилось по воле Петра браться за все, что тогда требовалось и что зачастую было далеко не по его силам. Сначала он недружелюбно относился к книжным нововведениям. В 1701 г. им был напечатан «Букварь славенскими, греческими, римскими письмены учитися хотящимся...», где по-старине он восхваляет розгу. В этом издании впервые появляются греческий и латинский шрифты, которых до того не было в московской типографии. В 1704 г. Поликарпов напечатал «Лексикон троязычный сиречь речений славенских, еллиногреческих  и латинских  сокровищ». В 1718 г. он перевел с латинского языка «Географию генеральную» Бернгарда Варения, доктора медицины в Амстердаме. Заглавный лист гравирован на меди, с изображением на нем Петра I, внизу по сторонам две фигуры — Астрономия и География с математическими инструментами в руках и у ног. В средине — в эллипсисе награвировано заглавие книги, увенчанное двуглавым орлом с андреевским крестом на груди; по сторонам его — пеликан кормит своих детенышей и орел с орленком смотрит на солнце. В предисловии Поликарпов сознается в своем бессилии сделать удовлетворительный перевод этой книги, но тут же прибавляет, что вследствие повеления царя «малымъ и худымъ корабельцомъ смысла моего с прочими на широкiй сей океанъ толкованiя дерзнулъ» (71). Петр, относясь с живым интересом к русской истории, поручил Поликарпову написать для образца первые пять лет русской истории. Труд этот Петру не понравился; в 1716 г. Мусин-Пушкин извещал Поликарпова: «История твоя росс. не очень благоугодна была». В книгах петровской эпохи обращает на себя внимание прославление Петра и его реформ. Это прославление выражается не только в длинноречивых предисловиях к различным изданиям, но ему посвящены целые книги. Надо полагать, что авторы этих восхвалений Петру, за исключением Феофана Прокоповича и Гавриила Бужинского, курили ему фимиам, главным образом, в чаянии милостивой подачки: известно, что правительство и знатные лица подкупами склоняли частных лиц к своему прославлению. С точки зрения писателей петровского времени, апологетов Петра, вся его государственная деятельность — акт величайшей мудрости и неиссякаемый источник благоденствия России. Преобразовательная деятельность Петра приводит этих авторов в восторг и умиление. Адорация Петра рельефно выступает в титулах и послесловиях книг, их гравюрах и содержании. Если взять эпитеты из предисловий разных книг времени Петра, то мы видим, что авторы и составители книг истощили, кажется, все свои таланты, чтобы увековечить достойно Петра: «богомъ венчанный, укрепляемый и прославляемый священнейшiй монархъ; благочестiя поборникъ и разоритель идолослуженiя», «державнейшiй, непреодолимый монархъ, неусыпающiй въ браняхъ воинъ-победитель на земле и суше, громомъ поражающiй укротитель всей вселенной». В то же время он — «любитель мудрости и основатель красоты и славы своего отечества». Словом он — «чудо века». Восхвалению Петра посвящались целые книги; так, Феофилакт Лопатинский с монахом Симонова монастыря Туробойским и с преподавателем Академии сочинили книгу приветствий Петру в 178 страницах по возвращении его в Москву после Полтавской победы под заглавием «Политиколепная Апофеозис». Вообще, всего более речей посвящено Петру по поводу Полтавской победы, как событию, имевшему огромное значение. Три проповедника того времени: Стефан Яворский, Гавриил Бужинский и Феофан Прокопович состязались в прославлении Петра, и последнему из них, восхвалявшему Петра на латинском, славянском и польском языках (72), принадлежит, несомненно, пальма первенства. Гавриил Бужинский посвятил панегирик Петру после победы при Ангуте (73). Не только победы Петра, но даже его торжественные въезды в столицы приводили ораторов в восторженное состояние, находившее себе выражение в дифирамбах, ему посвященных. Приветствуют Петра по всякому поводу; служители с.-петербургской типографии приносят долг своего усердия в приветствии «по долгомъ странствованiи, со всемiрною Россiи радостью къ намъ возвращаемуся» из-за границы. В видах патриотического прославления допускался подкуп за границей лиц, способных курить фамиам Петру. Известно, например, что Паткуль отыскал в Вальдеке барона Гюйссена, который нанимался прославлять пером и не одного только царя. По условию, собственноручно Петром подписанному, барон Гюйссен обязывается склонять голландских, германских и других стран ученых, чтобы они посвящали царю или членам его семейства или, наконец, царским министрам замечательные из своих произведений. Петр понимал очень хорошо силу и значение общественного мнения в Европе, и сознавал то влияние, которое имела на него даже и в начале XVIII столетия журналистика и разные политические издания. О России петровских времен европейские журналисты и публицисты говорили или с насмешками, когда дело шло об умственном состоянии страны, или с опасениями, похожими на страх римлян при слухах о варварах, когда получались известия о воинских успехах русского царя. Петр понимал, что достаточно нанять десяток голодных журналистов и писателей, которые будут уверять европейскую публику, что в России происходит много примечательного по воле царя и вследствие распоряжений его министров, которые все без исключения отличнейшие и образованнейшие люди и т. д. И действительно, барон Гюйссен подрядил редакторов журналов «Europдische Fama» и «Weltund Staats Spiegel» писать хвалебные статьи о России, уговорил профессора прав в Риме Гравину напечатать похвальное слово Петру. Сам он очень усердно писал в иностранных журналах и выпускал отдельные брошюры в защиту лиц и действий русского правительства, при чем нередко пересаливал в своих похвалах. Он уверял, напр., «что о подвигах Петра говорит с удивлением весь мир, и что даже китайцы считают постановления царя схожими с учением, преподанным Конфуцием» (74).

Еще более восхвалять Петра должны были книги русские. Задача их должна была, по мнению Петра, заключаться в пропаганде его реформ, в расчистке почвы к созданию общественного мнения в одном только направлении — одобрении его реформ. Особый интересный отдел петровских книг составляют полемические сочинения по расколу и сочинения, имевшие живой интерес, откликавшиеся на современные волновавшие умы темы. Эти последние сочинения подвергались особой опале, так как Петр требовал проведения в книгах двух основных тем: похвалы его реформам и осуждения хулителей таковых, и являлся грозным орудием для своих врагов. Известно, что во время Петра стали входить в жизнь и развиваться протестантские идеи: люди, охладевшие к православной церкви, не соблюдали постов, не посещали храмов, не служили молебнов, не признавали икон и не верили в святость мощей. Когда Стефан Яворский произнес проповедь о «разорителях» закона божьего, то подвергся опале, ему было запрещено за это изобличение протестантских идей говорить проповеди. Особенно интересна в этом отношении судьба Григория Талицкого, —лица, приобревшего известность рассуждениями о последнем суде и о пришествии в мир антихриста в лице Петра. За свои таблицы, встреченные сочувственно не только простым народом, но и некоторыми лицами из высшего духовенства, он был казнен, доведенный до сознания самим Петром. За дерзновенность мысли был запрещен «Рожнец  духовный». «Зерцало» Посошкова, ратовавшее против немцев, и его «Завещание отеческое» подверглись той же участи, а сам автор попал в Петропавловскую крепость, где и умер. Некоторые заподозренные книги не подвергались уничтожению, но задерживались и появлялись в свет после смерти Петра, как, например, «Обличение неправды раскольничьей» Стефана Яворского, вышедшее уже при Елизавете. Сочинения, которые, по мнению правительства, могли дискредитировать власть, восстановить против нее народ и дурно повлиять на духовенство, подвергались опале и не видали света. Даже в центре умственной жизни, откуда выходило более всего книг, — в монастырях, не позволялось иметь бумагу и чернила без разрешения настоятеля (75) под страхом «жестокаго на теле наказанiя», как сказано было в «Регламенте» о монахах. Один из исследователей петровской эпохи (76) говорит: «Мало того, правительство из боязни, чтобы не пробилась где-нибудь свободная мысль, поставило новую броню — учредило беспримерную по своей строгости цензуру. При таком положении вольнолюбивые мечты могли пропагандироваться только тайно, путем подложных писем и пасквилей. Правительство и это скрытое зло, более опасное, чем открытое, парализовало учреждением фискалов, беспощадно наказывавших недовольных и разрежавших число таковых водворением в застенок Преображенского приказа. Диктатура эта убила свежую мысль и парализовала общественное самосознание. А насколько притупилось чувство гражданственности, видно, например, из надписи одного ученого, вышедшего из народа, на иллюминацию:

Пусть мнимая других свобода угнетает,

Нас рабство под твоей державой возвышает».

Нельзя, конечно, забывать, что Петр жил в то время, когда учение о божественном происхождении верховной власти пустило глубокие корни; когда думали, что судей делам его нет, как нет суда богу — источнику всякой власти; когда понятие о государе, как неограниченном монархе, поглощало и самое государство; когда Россия была в Петре и через него в государстве. В эту пору народ был затронут в самых коренных своих симпатиях и привычках; весь склад его жизни был насильственно потрясен до корней, начиная от самых важных национальных основ и кончая мелкими подробностями внешности. В народе упорно держалось мнение, что Петр «антихрист» «от нечистые девы рожден, православных давит, а немцев жалует, с церквей колокола снимает; иностранцев-еретиков обласкал и обеспечил, им дал полный ход в слове и деле, а русскому духовенству запрещает писать». Раскольники стали обзывать православную церковь «мерзостью запустения» (77). «Мироед, — говорилось о государе, — весь мир переел, на его копилку переводу нет, только переводит добрые головы». Представление о Петре, как об антихристе, встречается во многих раскольничьих рукописях. В Историческом Музее в Москве имеется интересная рукопись XVIII века на 468 листах, писанная полууставом с поморским орнаментом и, по исследованию В.Н. Щепкина (78), появившаяся после смерти Петра, представляющая серьезное произведение гонимого религиозного фанатизма. В этой рукописи выражено отрицательное отношение к петровским реформам; на нескольких же рисунках этой рукописи изображение антихриста имеет портретное сходство с Петром. Чтобы внести некоторое успокоение в умы народа и убедить его неуклонно пребывать в верности православной церкви и полном с нею единении, а кроме того так как раскол стал угрожать авторитету церковному и государственному, появился целый ряд полемических сочинений: Стефана Яворского — «Знамения пришествия антихриста и кончина века», «Обличения неправды раскольничей»; Питирима — «Пращица противу вопросов  раскольнических» Посошкова—«Зерцало»; Феофана Прокоповича — «Пастырское увещание к  обращению раскольников  в  недра православной церкви» и «Увещания от  св. Синода невеждам ». Все эти сочинения имели сравнительно большой круг читателей, и, выполняя свое специальное назначение, они заменяли современную публицистику, газету. Не имея сил сопротивляться, народ гнулся и покорялся, но все-таки роптал и жаловался и выражал свое недовольство в той форме, которая почти одна еще ему и оставалась доступной, —в форме юмора и художественного иносказания в своих лубочных картинках, о которых нельзя не сказать несколько слов. Разбирая классическое сочинение Д.А. Ровинского «Русские народные картинки», эту одну из лучших русских книг, В.В. Стасов говорит (79): «Среди лубочных картинок является целая масса картинок истинно оригинальных, вполне самобытных, созданных непосредственным творчеством русского народа, ни откуда не заимствованных. И вот оказывается, что именно эти последние картинки имели наибольшее распространение среди народа, получили наибольшую знаменитость. Это картинки с политическим содержанием, относящиеся к тем особенно важным событиям и личностям, которых крупное неизбежное влияние сильно отразилось на жизни русского народа. Можно смело сказать, что эти вполне народные картинки были несравненно более распространены в народе и пользовались у него большею знаменитностью, чем картинки религиозного содержания. Картинки эти отличались смелостью оригинального почина, новостью форм, своеобразием этнографических и других подробностей». Одним из важнейших народных созданий этого рода является знаменитая лубочная картинка «Мыши кота погребают», в которой выражен протест русского народа против реформ Петра, причем в этом протесте нет ничего чужеземного, ничего заимствованного: все своеобразно, все полно подробностей специально национальных. Замечательно, что сам народ изображает себя тут слабою бессильною мышкой, сам над собой трунит, подсмеивается и зубоскальничает. Картинка эта есть целый «обвинительный акт» против Петра I, полное перечисление всего, чем были недовольны и возмущены русские люди конца XVII и начала XVIII века, это — обвинительный акт его деяний государственных и исторических. Наряду с этой знаменитой картинкой существует целый ряд политических карикатур, направленных против частной жизни Петра, как, напр., «Яга-Баба, дерущаяся с крокодилом », на которой представлен Петр I — крокодил (любимое название Петра у раскольников) и Екатерина I — злая чухонская колдунья. На них же существуют и другие картинки: «Баба-яга в  ладах  со своим  мужем », — они пляшут вместе; затем «Немка верхом  на старике», «Старый немец  на коленяхъ у молодой немки» и т. д. Наряду с большим распространением в народе этих лубочных картинок, в громадном количестве расходились указы, оглашавшие царственные скандалы из жизни Петра. Читателей привлекала, очевидно, их романическая и политическая сторона. Манифест о царице Евдокии разошелся в количестве 2.312 экземпляров. В этом манифесте напечатаны три любовных письма Евдокии Феодоровны к Глебову и шесть ее писем к нему же в VI томе «Истории царствования Петра Великого» Устрялова (стр. 328—334). Письма эти чрезвычайно любопытны в том отношении, что представляют едва ли не единственный образчик сердечных отношений русской женщины, до которой еще не коснулась петровская реформа. Еще больший круг читателей имело «Объявленiе розыскнаго дела и суда, по указу его царскаго величества на царевича Алексея Петровича», в Петербурге и Москве разошедшееся в 5.329 экземплярах, и третий манифест «Правда воли монаршей», разошедшийся в 5.445 экземплярах и имевший целью доказать право государя, по желанию своему, избрать наследника по закону; кроме этого, правительство сочло нужным издать особый трактат, написанный Феофаном Прокоповичем, где между прочим объясняются причины появления этого манифеста. Особый отдел книг петровского времени, притом имевший сравнительно большой круг читателей, составляют календари, что объясняется их разнообразным содержанием. Помимо общих календарных сведений, давались сведения о плодородии и недородии, пророчества о мире и войне, «собрате знаковъ и временъ лекарственныхъ», «о кровопусканiи жiлномъ и рожечномъ». В каждом календаре читатель находил сведения, полезные для здоровья с точки зрения того времени, об универсальном средстве — кровопускании. С глубокой древности существовало верование, что количественное приращение крови в сосудах человека находится в полной зависимости от фаз луны. Это повело к установлению дней удобных и неудобных для кровопускания и вообще лечения болезней, появление которых опять же приписывалось фазам луны. В календарях даже обозначены числа, когда нужно пускать кровь и принимать лекарство. В календаре 1713 г. к статье о кровопускании приложено изображение человека с проведенными от него линиями к знакам зодиака — ряда созвездий, которых соответственно месяцам было 12. Каждая часть тела подчинялась особому знаку: Водолею — икры и голени, Деве — брюхо и кишки, Козерогу — колени и т.д. Календари, кроме того, вводили читателей в круг понятий о домостроительстве для домашнего обихода и диэтетики, а также о плодородии и неплодородии. Большой интерес представляли для читателей календари своими прогностиками. Они касались двух тем — войны и мира, с одной стороны, и различных правил житейской мудрости — с другой. Первый календарь при Петре был составлен знаменитым Яковом Вилимовичем Брюсом в 1709 г. и появился во множестве изданий (80). Все вычисления были сделаны на многие годы, так что раз приобретавший такой календарь освобождался на долгое время от покупки нового. Календарь гравирован на меди на 6 отдельных листах и единственный полный экземпляр его хранится в Эрмитаже. Наверху первого листа двуглавый орел с андреевским крестом на груди, увенчанный, кроме трех обыкновенных корон, четвертою большею над щитом, который держат два гения. По сторонам круги солнечный и лунный и стихи. Под гербом — московский кремль. На втором листе всевидящее око над двуглавым орлом и ниже — Петропавловская крепость. На 5 листе награвировано: солнце, 12 знаков зодиака, портрет Петра Великого, окруженного арматурою, и аллегорические изображения семи планет с астрономическими знаками для обозначения их. На 6 листе также изображены Минерва, Меркурий, три глобуса. В том же 1709 г. появился другой календарь, напечатанный в Москве 28 декабря 1708 г. в 4°, 16 ненумерованных листов. Этот календарь в настоящее время известен в одном экземпляре (81). Второй календарь на 1710 г. был также напечатан в Москве в декабре 1709 г. в 4°, 18 ненумерованных листов. Сопиков и Быстрое считали этот календарь первым (82). Затем календари печатаются ежегодно и некоторые из них не только гражданским шрифтом, но и церковно-славянским. По содержанию календари эти весьма мало разнятся между собой. Первый календарь, напечатанный в Петербурге, вышел в январе 1713 г. с изображением, гравированным на меди, Петропавловской крепости и церкви св. Троицы, в продолговатое 4°, 20 ненумерованных листов. Это одна из первых книг, напечатанных в Спб. типографии. В 1714 г. там же был издан календарь на русском и немецком языках с гравированным на меди изображением Петропавловской крепости и части Невы, повторяющейся в других изданиях. В календарях, вышедших в Спб. и Москве в 1721 г., — гравюры на дереве. Исключительным успехом среди книг петровского времени пользовалось «Юности честное зерцало», выпущенное в феврале 1717 г. —  в количестве 100 экземпляров, а в августе того же года — в количестве 600 экз. и при жизни Петра выдержавшее еще два издания. По содержанию «Юности честное зерцало» — своего рода «Домострой», в котором давались наставления о сохранении в чистоте ногтей, рта и запрещении громко чихать, сморкаться и плевать, что, при известной славянской неряшливости, было очень не бесполезно (83). Таково было в общем содержание книг, вышедших в России при Петре. Обращаясь теперь к внешнему их виду, мы прежде всего видим, что из числа всех 295 книг, напечатанных при Петре гражданским шрифтом, почти половина их была иллюстрирована гравюрами на меди. При вступлении на царство Петра Великого гравирование на меди находилось в Москве в совершенном упадке; хороший гравер, Афанасий Трухменский, состарился, ученик его, Василий Андреев, гравировал мало, и с 1690 г. имени его мы вовсе не встречаем. Так говорит знаменитый исследователь истории русской гравюры Д.А. Ровинский (84). Истинным своим началом развитие русской гравюры, как и всех вообще отраслей науки и искусства в России, обязано Петру Великому. При нем принимаются меры к более или менее рациональной постановке дела гравирования, и впервые мы видим богато иллюстрированные книги. Учителями русских граверов были голландцы во главе с Адрианом Шхонебеком (Schoonebeck), школа которого просуществовала во все петровское время в течение 30 лет. Ближайшим помощником и заместителем Шхонебека был его пасынок, Петр Пикар (Picart). Кроме этих двух главных деятелей, долго живших в России и умерших в ней, при Петре приезжали в Россию де-Вит и Бликлант. К петровскому времени относят и гравера Еллигера, но это ошибочно, так как Еллигер прибыл в Россию в 1726 г. и деятельность его относится ко времени Анны Иоанновны, описание коронации которой исполнено под его руководством. Петр сознавал необходимость иметь хороших граверов; так, в в Указе Сенату об учреждении Университета и Академии, он писал: «Безъ живописца и гравировальнаго мастера обойтися невозможно будетъ, понеже изданiя, которыя въ наукахъ чиниться будутъ (ежели оныя сохранять и публиковать), имеютъ рисованы и градированы быть» (85). Петр был страстный любитель праздников и триумфов и для их устройства пользовался всякими поводами: и заключением мира, и выигранной баталией, и освящением крепости, и торжественным въездом в столицу; все это вызывало помпезные торжества, с устройством фейерверков, церемониальных шествий, иллюминаций и т. п. С другой стороны, Петр желал, чтобы помимо книг и гравюры служили к ознакомлению Западной Европы с его не только подвигами, но и забавами, а для этого нужны были граверы. В бытность свою в Амстердаме, еще 1697 г., Петр и сам учился гравировать у Шхонебека и лично исполнил аллегорический офорт, представляющий победу православия над магометанством. Д.А. Ровинский указывает, что единственный известный экземпляр этой гравюры находится в Амстердамском музее, но это не так — другой экземпляр был в Эрмитаже, откуда был передан в Музей Петра Великого при Академии Наук. По приглашению Петра, Адриан Шхонебек приехал в Россию и по заключенному условию принял на себя чрезвычайно разнообразные занятия: «грыдоровать для царя гисторiи, персоны, ланшанпы, городы, строенiя, крепости и домы, печатать указы, сочинять рисунки для огнестрельныхъ потехъ, огородныхъ рядовъ, украшенiя кораблей, каретъ и саней, и что еще къ назнаменательному художеству принадлежитъ и ко украшенiю надлежитъ и иные дела, которыя по власти случая приключиться могутъ». Шхонебек выговорил себе право в свободное время от дел «книги печатать и доски гравировать на себя и къ прибыли своей продавать». Вместе с этим он просил дать ему «честная титла, которая ни во что не станетъ, сиречь библiотекарiусъ и надворный резчикъ его царскаго величества». На первых исполненных в России гравюрах Шхонебек, однако, подписывался «книгохранитель», титло «библiотекаря» дано было в 1709 г. Василию Киприянову, граверу и издателю Брюсова календаря. Шхонебек был образованный человек и знал много языков, учился он гравированию у Ромейна де-Хоогхе (Romyn de Hooghe) и вполне усвоил его манеру, доведя ее до приторности. В своих гравюрах Шхонебек заботился, главным образом, о воздушной перспективе и соблюдении эффекта в освещении, но был плох в рисунке; на одном из листов, копированных им с Жерара Одрана, попадаются руки с 6 пальцами. 10 октября 1698 г. Шхонебек явился в Оружейную Палату; в начале следующего года к нему поступили ученики: Петр Бунин и Алексей Зубов, в 1701 г. Василий Томилов, в 1704 г. Иван Зубов, Варфоломей Фадеев, Парфен Иванов, Никифор Волков, Иван Никитин и Стефан Закройщиков. До приезда в Россию Шхонебеком было награвировано 19 листов, из которых особенно ценятся за границей листы черной манерой; в России с 1698 г. по 1705 г. (год его смерти) им было исполнено 59 листов, из них лучшим листом является «Взятие Азова», на котором, кроме Петра, изображены и его сподвижники; третьи слабые отпечатки этого листа находятся в книге «Феодози, Жития Петра I. 1744». 42 его гравюры появились после его смерти в 1710 г. в книге «История о орденах». В 1702 г. в Россию прибыл пасынок Шхонебека, Петр Пикар, также плохо рисовавший и сильно травивший свои доски крепкой водкой. В год его прибытия к нему поступил ученик Егор Воробьев, а в 1708 г. Пикар вместе с учеником Иваном Зубовым значится в московской типографии (86). В 1714 году Пикар был отправлен в типографию в Спб., где пробыл до 1727 г., т.-е. до ее упразднения; в этой типографии его учениками были А. Ростовцев и И. Мякишев. Судьба Пикара, подобно судьбе многих иностранных граверов, приезжавших в Россию, была очень печальна: уволенный от службы после 40-летних трудов, старый и больной чахоткой, он на свои многочисленные ходатайства о выдаче содержания не получил удовлетворения. Пекарский указывает (87), что после 1732 г. сведений о нем уже не встречается. Хотя Пикаром было исполнено всего 54 листа, но некоторые из них колоссальных размеров, как, напр., знаменитый вид Москвы с монастырями на 8 досках, портрет Петра на двух досках, лист, на котором помимо изображения Петра в рост, 23 поясные фигуры великих князей и царей, планы крепостей, завоеванных Петром, и виды баталий. Также огромных размеров карта Европы на 6 листах с портретом Петра, Полтавская баталия на двух листах и др. Несомненно, что для исполнения таких гравюр требовались целые годы работы. Под руководством Пикара и при его участии были исполнены целые собрания гравюр в изданиях: «Куншты садов. СПБ. 1718» и «Куншты корабельные. СПБ. 1718» (88). Особенно хороши заглавные листы работы Пикара к Марсовой книге 1713 г., «Устав Морской 1720», «Овидиевы фигуры 1721», два заглавных листа в книге Бухнера — «Учение и практика артилерии. М. 1711». Делая оценку работ граверов шхонебековской школы, В.В. Стасов (89) говорит, что «рисунок граверов этой школы так дурен, что, кажется, можно предположить, что они никогда не учились рисовать и что Шхонебек и Пикар прямо давали им резец в руки без предварительных рисовальных классов». В отношении этого строгого приговора, надо принять во внимание огромную массу работы, а главное ту спешность, которая требовалась в исполнении Петром Великим, и ту строгость и настойчивость, которые он проявлял ко всем своим распоряжениям. Мусин-Пушкин 28 августа 1708 г. писал Петру относительно издания латинской Римплеровой книги, в которой больше 300 фигур не малых, «а Пикторъ, — добавляет он, — и въ полгода не сделаетъ»; медленность к работе Мусин-Пушкин объясняет тем, что Пикар один и у него всего два ученика и те плохи, хотя он в свое оправдание добавляет, что определил к ним одного человека «непристанно смотреть, что бы не гуляли». В 1709 г. тот же Мусин-Пушкин сообщает про флагову книгу: «Фигуры у Пиктора еще не поспели, числомъ же ихъ есть не мало — 190». Несомненно, что при таких условиях у Пикара решительно не было времени обучать учеников предварительно рисованию и действительно приходилось прямо заставлять их гравировать. Из русских граверов петровской эпохи особенно выделились братья Зубовы, из которых Алексей в продолжение 17 лет (до 1727 г.) награвировал 114 гравюр, в том числе громадный вид Санткпетербурга в 8 листах — лучшее произведение этого трудолюбивого гравера. А. Зубов гравировал и черной манерой и совершенно усвоил себе манеру своего учителя Шхонебека. Имя его с годом встречается первый раз на доске с изображением «сигналов» (1701 г.). Что касается книг, то им исполнен заглавный лист в издании Виньолы «Правила о пяти чинах  архитектуры. М. 1712», а также заглавный лист к «Уставу Морскому» 1720—1728 г.г., копия с пикаровского. Иваном Зубовым исполнены заглавные листы к «Псалтырю» 1723, «Апостолу» 1726, к «Беседам Иоанна Златоуста», несколько тезисов, всего 79 листов. Среди других граверов можно назвать Михаила Карновского и особенно А. Ростовцева, ученика Пикара, вполне усвоившего его манеру. В общем гравюры петровской эпохи не содержали в себе ничего русского, национального: большинство их сюжетов были или прямым подражанием или заимствованием с иностранных образцов. С другой стороны, в это время было награвировано множество листов, которые могли представлять интерес для читателей как новых, так и старых. В московской гражданской типографии были изданы: «Описание св. града Iерусалима и предградий его», «Святая богошественная гора Синайская, с  греческаго древняго описания», «Изображение глобуса небеснаго и земнаго», «Баталия царскаго величества с  турком  при Пруте», «Хартина меркаторская Америки или Индии западныя» (для навигационных учеников), «Изображение Святыя земли обетованныя», «Новое небесное зерцало, чрез  которое возможно небо, землю и море в скорости размеряти и разделяти, по всякой час  коегождо месяца и числа...» (переведено с голландского и латинского диалектов и в 1717 году было издано «во славу въ Троице славимаго Бога, трудолюбивымъ юношамъ и всякаго возраста иже разумети желаютъ, течение, яко небо, тако и земли по Коперникову разсужденiю: Москвы, Санктъпетербурха, Нарвы, Ревеля, Риги и прочихъ городовъ и провинцiй, яже надъ обоими полюсы содержатся всего света»); «Новое и тщательное описание Европы, разделенное на царствии и страны наилучшия противо амстердамских  карт». Граверу петровского времени приходилось гравировать самые разнообразные вещи; один из них так перечисляет свои труды: «Антиминсъ большой и среднiй, ботъ, две баталiи морскiя, трiумфальныя ворота, флотъ корабельный, фейерверкъ и проч.». Таким образом мы видим, что и гравюры, в огромном большинстве случаев, служили, подобно книгам, утилитарным целям. Гравюры должны были, так же как и книги, распространять всякого рода практические познания, которые служили бы прямой пользе или удовлетворению любознательности. В видах простоты и наглядности никогда до этого времени не было издано на русском языке столь разнообразных «кунштовъ» в книгах или отдельными листами. Одной из особенностей книг петровского времени является то, что даже в учебниках и книгах ученых заглавные листы красиво гравированы на меди. Известно, что произведения книжной иллюстрации имеют двоякое назначение: они являются или в качестве простого пополнения и пояснения печатного текста, или же в качестве его украшения. Этому последнему назначению они отвечают тогда, когда они представляют самостоятельное художественное значение, т.-е. могут и помимо текста удовлетворять эстетическим требованиям читателя. С этой точки зрения, заглавные листы к различным артиллериям, фортификациям, таблицам синусов и тангенсов, различным уставам и т.д. со своим аллегорически-мифологическим содержанием, бесспорно, имеют самостоятельное художественное значение. Другая особенность петровских книг, это — наличие во многих из них портретов Петра Великого и гравюр, имеющих целью показать, нередко аллегорически, воочию, победоносные подвиги его. В данном случае, гравюры эти выполняют те же задачи, что и книги—служить к прославлению Петра. Одной из первых таких гравюр является портрет Петра, под которым двуглавый орел, на груди которого андреевский крест и план крепости с городом и с подписью «S. Pitersburg». Портрет этот приложен к «Триумфу» Гурчина 1706 г. (90). В «Приветствии» Петру Кременецкого 1717 г. есть гравюра, в середине которой изображен Петр в латах и порфире, над ним слово «бог» с сиянием, которое распространяется на царя через венок, поддерживаемый Славою, парящей в облаках; по сторонам от нее три ангела; около Петра — Екатерина с двумя дочерьми, впереди которых малолетний царевич Петр Петрович в длинном русском платье с застежками. Царь подает этому сыну скипетр, к нему же на блюде аллегорическая фигура подносит корону. Несколько поодаль этой группы стоит царевич Алексей Петрович, с лицом, обращенным в сторону. Гравюра эта тем замечательна, что содержит в себе намек на лишение престола царевича Алексея ранее формального о том объявления (91). В «Политиколепной Aпoфeocиce» 1709 г. гравюра с монограммой М. Карновского: всадник в латах и шлеме поражает копьем змия (Мазепу) и попирает конем льва (Швецию). Над всадником в извивающейся ленте надпись: «Попреши льва и змия». Справа в облаках — двуглавый орел с тремя коронами, скипетром и державой; от державы спускаются молнии, поражающие льва. «Апофеосиc» приписывается Феофилакту Лопатинскому. В посвящении Петр сравнен с Геркулесом, который оказался, однако, ниже царя. В «Преславном  торжестве свободителя Ливонiи» Петр представляется то Геркулесом, то Персеем, то Язоном, отыскивающим золотое руно. В книге «Патерик, или отечник » в гравюре на земле справа всадник в римской одежде поражает змия, а небесная молния — льва; слева Петр и сын его Алексей в коронах, кругом воины в римских одеждах; от Петра идет надпись: «Благодаренiе богу, давшему намъ победу». Над всадником и царем масличные ветви, с надписями: «Буди миръ въ силе твоей» и «Въ мире воздержите руки ваши и благословите господа». В самом низу разрушенные города, под одним подпись: «Паде, паде, великiй градъ Вавилонъ» (т.-е. Азов), а под другим: «И ты, Капернаумъ, до небесъ вознесыйся, низверженъ есть» (Кизикирмень). В книге «Торжественныя врата» объяснены аллегорические картины, украшавшие ворота, сооруженные в Москве по случаю побед Петра в 1703 г. В одной из них Аполлон приглашает Гомера описать подвиги Петра, потому что скромные составители торжества не чувствовали в себе достаточно для того сил. Такого рода восхваления мы находим в заглавном листе книги «Символы и эмблемата» и во многих других. Среди иллюстрированных книг петровской эпохи первое место принадлежит по богатству и красоте гравюр «Марсовой книге» 1713 г. До нас дошло 4 экземпляра этого издания, и все они несходны между собой. Это несходство экземпляров объясняется тем, что находящиеся в ней реляции припечатывались потом в разное время, гораздо позднее гравированных заглавий, остававшихся почти без изменения при каждой последующей перепечатке. Книгу начали печатать еще в 1712 г. На первом заглавном листе награвирована часть Невы с несколькими кораблями, на противоположном берегу — Петропавловский собор и церковь св. Троицы. На набережной по сю сторону — три всадника, три пешехода и две собаки. На втором заглавном листе — портрет Петра, окруженного аллегорическими фигурами и арматурой. В других экземплярах первый заглавный лист несколько иной и имеет подпись «Санкт-питербурхъ» и имя гравера «Пикаръ». Всего в книге считают 22 виньетки и 19 гравюр. Об этой книге существует целая литература (92): помимо Пекарского, давшего описание ее на стр. 290—305, есть статьи: Снегирева, Строева и Сошкова. Кроме Пикара, гравюры для этой книги работали: Алексей Зубов, А. Ростовцев и де-Витт. К числу наиболее красивых изданий также относятся: «Алярд, Новое голландское корабельное строение» 1709 г. с гравюрами в красках Пикара; Виньола — «Правила о пяти чинех архитектуры» с гравюрами А. Зубова; «Архитектурная книга» 1712 г. с гравюрами Пикара и Зубова; «Лавреа или венец безсмертныя славы» 1714 г. Кременецкого; «Панегирик» кн. Меншикову; «Земноводнаго круга краткое описание» 1719 г. и др.; всего можно назвать 25 наиболее художественно иллюстрированных изданий (93). При Петре было издано 47 фейерверков, из них только 4 с текстом. В фейерверке на 1 января 1712 г. гравюры: Ростовцева, Тепчегорского и Шамшурова. Почти все иллюстрированные книги петровского времени имеют гравюры на меди; исключение представляют только некоторые календари, в которых гравюры на меди заменены гравюрами на дереве, да книги богослужебные, изданные в Киево-печерской типографии, также украшенные гравюрами на дереве. Целый ряд книг был напечатан на русском и параллельно с ним на иностранном языке. Так, «Устав Морской» 1720 г., «Регламент шкиперам» 1724 г. — на русском и голландском языках, «Генеральные сигналы» 1720 г. — на русском и итальянском, «Реляция» 1721 г. — на русском и немецком; несколько книг — на русском и латинском, в том числе «Два каталога рукописных книг греческих в Синодальной библиотеке в Москве обретающихся 1723», напечатанных в количестве 55 и 25 экземпляров (94). Крупную роль в книгоиздательстве времен Петра Великого сыграл Василий Киприанов — библиотекарь и начальник состоящей под надзором гр. Я.В. Брюса гражданской московской типографии. Его трудами изданы почти все учебные пособия, книги, карты и таблицы для навигаторов петровского времени, а также знаменитый Брюсов календарь. Почти все издания подписаны: «Подъ надзренiемъ... Я. В. Брюса... тщанiемъ Василiя Кипрiянова». Сам Киприянов гравировал на меди и был первым учителем гравирования А. Ростовцева. Как было указано мною выше, шрифт, введенный Петром, подвергался несколько раз различным изменениям. Привезенным из Голландии шрифтом были напечатаны в 1708 г. только первые три книги. Но, вероятно, опыт убедил, что этот шрифт не совсем удобен для чтения, а потому в «Побеждающей крепости» сделаны были уступки, напоминающие прежнюю азбуку: в книге являются три славянские буквы, над п стоят две точки, сверх того, введены над словами «силы», которые в том же году были отменены, и некоторые буквы получили очертания, более подходящие к нынешним. В 1709 г. гражданские книги печатались безразлично, то тем, то другим шрифтом; тогда же встречаются буквы «Э» и «Ф». В «Ведомостях» 1710 г. та же смесь шрифтов только в первых нумерах, но книги этого года печатались так, как 2-е издание «Побеждающей крепости»; в них попадается V. В таком виде гражданский шрифт находился во все продолжение царствования Петра. Такие указания дает наиболее глубокий исследователь петровской эпохи — Пекарский (95). Но эти указания не совсем точны. Так, Пекарский утверждает, что буква 0 появляется в петровских изданиях 1709 г. Некто П. Дмитриев (96), имевший в своей библиотеке три экземпляра «Слюзной книги», изданной в 1708 г., доказал, что буква 0 существовала уже в первоначальном шрифте, вывезенном из Голландии. Основываясь на указаниях того же Пекарского и других определенных данных (97), мы знаем совершенно точно, что Антон Демей привез с собой новоизобретенных русских литер три азбуки. Таким образом можно думать, что из Голландии был привезен шрифт не одного вида. Как различались между собой упоминаемые в указе эти три азбуки, мы, конечно, не знаем, но можно с уверенностью сказать, что различие между ними, несомненно, было, и определенно известно, что точек и «сил» (ударений) совсем не было привезено из Голландии, что подтверждается письмом Мусина-Пушкина к Петру Великому от 17 мая 1708 г. Петровская переделка придала азбуке приблизительно тот вид, который она имеет теперь. Была, однако, разница в некоторых частностях. Фигура нашего маленького «б» употреблялась и как большое, т.-е. были не две буквы «б», как теперь, а только одна. Буква «д» малое резко отличалась от «Д» большого, почти совпадая с длинною рукописною разновидностью этой буквы, равной латинскому рукописному «g». «И» десятеричное печаталось обыкновенно не с одной точкой, а с двумя, или вовсе без точки. Буква «Н» значительно превосходила теперешнюю шириной. Буквы «р» «у» и «ф» и в большом виде подходили под строчку и отличались от малых только ростом. Буквы «ц» и «щ» представляли своеобразные отростки (хвостики) — с изломом и загибом. «0» была перечеркнута не прямой чертой, а витой, «ъ», «ь», и «е» были высокие, выдававшиеся над строкою. Такое начертание буквы эти сохранили и в шрифтах екатерининского времени; в общем, петровский шрифт был простой, не вычурный и удобочитаемый. Обращаясь к форматам книг петровской эпохи, мы видим, что самым распространенным является 4°; ни grand folio, ни очень маленьких книг в формате, распространенном Эльзевирами, в то время не издавалось. Очень многие книги петровской эпохи выпускались прямо в переплетах, при чем они делались из целой кожи. Что касается тиража книг петровской эпохи, то большинство книг печаталось в количестве от 100 до 1.200 экземпляров. Указание одного из исследователей последнего времени, В.В. Буша (98), на 5.000 экземпляров не совсем точно. Только азбуки, книги духовного содержания и указы выходили в значительном количестве экземпляров: так, в 1722 г. в московской типографии азбук учебных было выпущено 14.292 экземпляра, святцев в 8° — 4.559, эктиний на победы — 16.799, присяг для духовных — 16.800; в 1725 г. азбук — 11.840. Календари выпускались в количестве 1.600, фейерверки — в 100 экз.; брошюра на погребение Петра в 1725 г. была выпущена в количестве 1.170 экземпляров (99). Огромный тираж имели манифесты и указы, касающиеся скандалов в семейной жизни Петра, о чем уже упоминалось выше. При Екатерине I, когда стали появляться подметные письма, «Правда воли монаршей» была вновь перепечатана в количестве 14.430 экземпляров, а манифест от 3 февраля 1718 г. — в количестве 11.000 экз. (100). Еще в 1727 г. шла деятельная переписка обер-коменданта выборгской крепости Ивана Шувалова с пасторами новозавоеванных провинций; этим лицам также посылалась «Правда» с тем, чтобы они читали ее по воскресеньям своим прихожанам. Тщетно пасторы возражали, что их прихожане не понимают по-русски, а переводить книгу некому, — исполнительный Шувалов стоял на своем, и неизвестно, чем бы могло все это кончиться для пасторов... только с восшествием на престол Петра II, сына царевича Алексея, состоялось тотчас же определение (101) отбирать и отсылать следующие книги: а) манифест об отречении от наследования царевича Алексея, б) объявление по делу о нем, в) объявление по делу Глебова и епископа Досифея, г) устав о наследовании престола от 5 февраля 1722 г. «также и прочiя, ежели къ темъ деламъ явятся приличныя» (102). Когда именно началась продажа книг в Петербурге — точно неизвестно, но в 1714 году существовала уже при тамошней типографии книжная лавка в Новом Гостином дворе (103). Больше всего расходился календарь, затем различные уставы, указы, артикулы; так, например, указа о взятках, так сильно практиковавшихся в то время, в одном мае месяце 1715 г. было продано 270 экземпляров, указа о фискалах в марте месяце того же года разошлось 345 экземпляров. Манифест о лишении наследования царевича Алексея Петровича в марте 1718 г. разошелся в количестве 1.329 экземпляров. Мемориал о разрыве в 1720 г. с Англией был напечатан на русском языке в количестве 1.181 экземпляра и на немецком 1.184 экземпляра, и из всего этого количества за два года было продано всего 181 экземпляр. Голландского лексикона, вышедшего в апреле 1717 г., в течение двух лет не было продано ни одного экземпляра. «Рассуждения» Шафирова о войне со шведами отпечатано было 20.000 экземпляров, а продано с 1722 г. по 1725 г. всего 50 экземпляров. Из дел Московской Синодальной типографии видно, что за время с 1721 г. по 1725 г. в ней было напечатано всего книг 394.813 экземпляров, которые обошлись печатанием 54.136 рублей, а по продажной цене стоили 71.081 рубль. Продажа книг шла очень плохо, — так, московская типография в 1724 г. выручила от продажи книг всего 3.000 руб. Типографии страдали хроническим безденежьем (104). Вместо денег, в жалованье за работу и литье литер мастеровым выдавались книги по продажным ценам: так, в 1724 г. их было выдано на 3.603 рубля, в 1725 г. —  на 1.872 рубля. Выдача книгами производилась нередко и за поставленную в типографию бумагу: так было выдано книг в 1723 г. на 2.000 руб. и в 1726 г. —  на 503 рубля. Такие выдачи книгами вместо денег производились «за неимуществомъ въ казне денегъ». Замечательно, что в таких случаях служащие и мастеровые просили выдавать им книги церковные московской и киевской печати. Киево-печерская и черниговская типографии при Петре Великом были подчинены синоду и было отдано распоряжение «вновь книгъ никакихъ, кроме церковныхъ прежнихъ изданiй, не печатать». Помимо этого, выход в свет изданий был поставлен под цензуру, так как в том же распоряжении было сказано: «а другихъ никакихъ книгъ, ни прежнихъ, ни новыхъ изданiй, не объявя объ оныхъ въ духовной коллегiи, и не взявъ отъ оной позволенiя, въ техъ монастыряхъ не печатать, дабы не могло въ такихъ книгахъ никакой въ церкви восточной противности и съ великороссiйскою печатью несогласiя произойти». Бумага, на которой печатались книги петровской эпохи, покупалась за границей. В некоторых изданиях небольшое количество экземпляров печаталось на александрийской бумаге. В 1723 г. состоялся указ Петра для типографий Москвы и Петербурга покупать бумагу «русскаго дела на петербургской и дудоровской мельницахъ» (105). Но и после этого указа многие книги печатались на заграничной бумаге. С началом деятельности Петра Великого завершаются наши средние века. Традиционное мировоззрение средних веков сменяется новым: на место старого «книжнаго почитанiя» и легенды ставится реальное знание; старая боязнь перед иноверным Западом и его наукой, подозреваемой в чародейском происхождении, для самого Петра не существует и поневоле исчезает у его сотрудников, когда он, вырывая их из умственной лени старого обычая, посылает их прямо в этот иноверный Запад учиться. Под влиянием его собственного примера и нового опыта и науки, умственная жизнь и литература получают характер светский; книжный человек не есть уже только церковник, как бывало в старину; книга говорит о реальных предметах знания, о современных политических делах, обращается ко всем грамотным людям и говорит новым языком. Несмотря на то, что издания петровской эпохи по своему внутреннему содержанию имеют преимущественно утилитарный характер, по внешности они отличаются крупными достоинствами: хорошая бумага, простой и удобочитаемый шрифт, художественное исполнение репродукций и удобный формат, бесспорно, дают книгам этой эпохи одно из самых почетных мест в истории книги на Руси.