RARUS'S GALLERY

Общее оформление II тома «Царской охоты на Руси» тоже выполнил Н.С. Самокиш. По его дизайну передняя переплетная крышка украшена орнаментом XVII столетия с двуглавым орлом, взятым с тарелки Алексея Михайловича. В центр помещены святой Георгий Победоносец как символ охоты, герб Москвы и царский венец — шапка царя Михаила Федоровича большого наряда, называемая «Астраханскою»; по бокам ее — древние орлы. На задней оборотной крышке изображен сокол, сидящий на добыче. В иллюстрировании II тома приняли участие также художники В.М. Васнецов, В.И. Суриков, И.Е. Репин, К.В. Лебедев, Ф.А. Рубо, А.П. Рябушкин. Основателю династии Романовых, с воцарением которой открылся новый период в истории охоты, посвящено начало первой главы II тома «Царской охоты ». Жизнь Михаила Федоровича сложилась непросто. Часть ее пришлась на царствование Бориса Годунова. «Борис был милостив к тем, которые были с ним заодно... Но он не допускал долгое время проживать спокойно тем, в которых видел себе соперников и недоброжелателей... Борис принялся за бояр Романовых... Романовы не были расположены к Борису. Борис мог подозревать Романовых. По известиям летописей, Борис придрался к Романовым по поводу доноса одного из холопей, будто Романовы посредством кореньев хотят извести царя и добыть «ведовством» (колдовством) царство. Четырех братьев Романовых — Александра, Василия, Ивана и Михаила разослали по отдаленным местам в тяжелое заключение, а пятого, Федора, который, как кажется, был умнее всех их, насильно постригли под именем Филарета в Монастыре Антония Сийского». Его супругу, Ксению Ивановну, сослали в Заонежье, в Егорьевский погост, а малолетнего сына Михаила и дочь отправили в Белоозеро. Боярин Федор Никитич Романов, отец царя Михаила Федоровича, страстно любил охоту, слыл превосходным наездником. С офорта Г. Франка (оригинал И.Е. Репина) на нас глядит высокий, статный красавец мужчина, скорее европейского, чем русского обличья, щегольски одетый, с выражением лица знающего себе цену властителя. Создатель «подлинной нашей галереи предков» И.Е. Репин (1844-1930) и в этом портрете наделил своего героя новым качеством: боярин как бы вступает в диалог со зрителем, демонстрируя распространенное представление о себе. Попав в монастырь, Федор Никитич томился разлукой с семьей и очень тосковал по мирскому житию. Даже в ангельском чине не переставал вздыхать о былых утехах отъезжего поля. Темные, сумрачные тона репинской акварели «Инок Филарет (в мире боярин Ф.Н. Романов) в зато-чении в Антониево-Списком монастыре» как нельзя лучше подходят для воспроизведения удручающей атмосферы кельи, где ссыльный коротает тоскливые дни своего заключения. Слабый свет, проникающий в убогую обитель, обнажает печальную картину: в глубокой кручине, подперев голову правой рукой, а левую положив на сердце, у стола сидит Федор Никитич. Его мятое, обветшалое платье под стать бедной обстановке холодной комнаты, обогреваемой жалкой печуркой. Видно, совсем ослаб он здоровьем: ходит, тяжело опираясь на посох. Но даже за немощным седовласым узником следит недремлющее государево око. Подосланный служка спрятался за шкафчиком и подглядывает за Романовым. Пристав Воейков подслушивает его разговоры и строчит доносы Годунову, что «старец живет не по-монашески; всегда смеется неведомо чему и говорит про птицы ловчия и про собаки …» А маленький Михаил так и не смог привыкнуть к угрюмой природе Белозерского края, томительно-однообразной обстановке отшельничества. Такая жизнь, вдали от дома, без материнской ласки и детских игр со сверстниками, не выработала в нем характер истинного охотника. В натуре Михаила Федоровича таился наследственный зародыш охотничьей страсти, но он в нем не вырос и не развился. В результате взрослого царя больше занимала внешняя сторона охоты, нежели сам ее процесс. Царь Михаил Федорович вступил на престол в очень сложный для страны период. Шла война с Польшей и Швецией, Москва лежала в развалинах, свирепствовал голод. Необходимо было устроить разоренное царство, прежде чем позаботиться о восстановлении былых охот после годуновского «глухого» периода в их истории. Вот почему только в 1615 году Царь позволил себе первую серьезную охоту; это было «лошье и медвежье поле» в имениях князя Ф.И. Мстиславского, в окрестностях села Хвили, в Кунцевской местности, близ Москвы. Настоящие же царские охоты начались с 1619 года. Больше всего Михаил Федорович любил охоту на медведя. Понятно, почему Н.Кутепов поручил ее изображение В.И. Сурикову, неравнодушному именно к этому зверю. Первая встреча с косолапым состоялась у самого Василия Ивановича еще в раннем детстве.

— Пошли это мы с ребятами за город на обрыв, — рассказывал Суриков в кругу друзей. — Сидим... Слышу — сопит кто-то. Подошел я к обрыву, гляжу — медведь взбирается снизу к нам. Ах, ты! Я испугался и медведь испугался, оборвался вниз, а мы убежали».

Передвижник Я.Д. Минченков в своих воспоминаниях с восхищением пишет об этом удивительном сибирском самородке: «У него, выросшего среди необъятной природы, было необычайно развито чутье охотника, выслеживающего зверя, чутье художника, улавливающего тропу, протоптанную людьми давних эпох». На акварели «Охота царя Михаила Федоровича на медведя» запечатлен момент, когда Топтыгина подняли из берлоги, и он встал на задние лапы, готовый с ревом броситься на обидчиков. Собаки отвлекают косолапого, пока Царь, расстегнув шубу, хладнокровно наводит на него пищаль. Рогатчики в форменных зипунах с орлами на груди страхуют Государя. В следующее мгновенье меткий выстрел оборвет жизнь лесного великана. Исполненная в новой, чисто русской гамме красок работа Сурикова органично вписывается в стилевые особенности описываемого времени. Преданного охотничьему обряду Михаила Федоровича порой тешили своеобразным развлечением — стрельбой по шапкам после или во время удачной охоты. Как правило, расстреливали головные уборы простых служивых людей. Иногда такой «чести» удостаивалась и знать. К примеру, были расстреляны шапки конюха Степана Карпова, князей Пронского, Львова и Одоевского. Суриков показал одну из таких забавных сцен в черно-белом рисунке: веселые охотники из луков и самопалов целятся во взлетающую высоко в воздух «жертву». Довольный Царь, выйдя из шатра, любуется необычным зрелищем. Хозяев простреленных шапок успокаивают. Да они, наверно, и не особенно огорчаются. Ведь и бояре, и рядовые слуги получат из казны материал для пошива новых потешных вещей. Для Михаила Федоровича осочили (обкладывали) медведицу, устраивали лосиные травли. Не забывал он и соколиную охоту, последняя из которых состоялась 10 сентября 1643 года в Рубцове-Покровском, где Государь тешился соколами сына, Царевича Алексея Михайловича, будущего истого охотника. «Царь Алексей Михайлович был добрейший человек, славная русская душа... Он любил людей и желал им всякого добра, потому что не хотел, чтобы они своим горем и жалобами расстраивали его тихие личные радости. В нем, если так можно выразиться, было много нравственного сибаритства... Склад его ума и сердца с удивительной точностью отражался в его полной, даже тучной фигуре, с низким лбом, белым лицом, обрамленным красивой бородой, с пухлыми румяными щеками, русыми волосами, с кроткими чертами лица и мягкими глазами». Человек с такими симпатичными чертами характера, по мнению историка В.О.Ключевского, мог иметь литературно-философские наклонности. И Тишайший Царь действительно любил писать и «делал даже опыты в стихотворстве». Но больше всего проявил себя в охоте, которая представляла для него особый мир, полный своеобразной, чарующей прелести. И он вошел в Историю как самый «достоверный» охотник. В ранние годы Царевич еще не в силах был управлять своей страстью к охоте и занимался ею больше, чем царственными обязанностями. Но в зрелом возрасте смог научиться правильному сочетанию досуга и труда, действуя точно по своему девизу: «делу — время, а потехе час». Большую часть своего тридцатилетнего правления он провел в разъездах, или, как тогда говорили, в «походах». И во всяческих походах, коротких и длинных, Алексей Михайлович находил время позабавиться охотой. Увлеченность Царя особенно ее эстетической стороной всегда привлекала внимание творческих личностей — литераторов и художников. В охотничьих изданиях вышло множество интересных, содержательных очерков о Царе — поэте и охотнике. При создании «Царской охоты» живописцам тоже открылось широкое поле для творчества. любой охоте, как известно, предшествуют подготовка к ней и выезд к месту ее проведения. При Алексее Михайловиче выезд на охоту являл собой такое необыкновенное по красочности зрелище, что многие почитатели русской старины не раз выбирали его в качестве своей главной темы. Своеобразное соревнование изобразителей этого явления выиграли два художника: К.В. Лебедев и В.М. Васнецов. Картина Лебедева «Выезд Царя Алексея Михайловича на соколиную охоту из Спасских ворот г. Москвы» украсила заглавный лист II тома. Н. Кутепов отдал ей предпочтение перед первоначально предложенным вариантом Рябушкина. С тех пор воспроизведение лебедевской версии стало почти хрестоматийным. И по заслугам: композиция торжественной царской кавалькады точна по построению и предельно живописна. Васнецовский «Выезд Царя Алексея Михайловича на охоту» выглядит более приземленным, хотя и вполне торжественным. Обыкновенные поездки Царя совершались с большей простотой и без ненужной толпы. Государя сопровождали только люди, необходимые при псовой и соколиной охоте. Но даже обычное ездовое платье Государя отличалось блеском: для летних «походов» он надевал белый атласный зипун с обнизью из драгоценных каменьев, червчатую бархатную чюгу с канительной нашивкой и жемчугом, шитый золотом по лазоревому фону кушак, ферязь из малиновой зуфи с жемчужным украшением, горлатную шапку с колпаком и посох. К сожалению, Васнецов «упрятал» Государя в золоченую карету и не показал зрителю всю роскошь его облачения. По многочисленным сопровождающим Царя также видно, что это не рядовая поездка. Присутствие свиты из ближних бояр и окольничих, боярских детей с пищалями и копьями, стольников и стряпчих, конюшего с ясельничим и ловчего свидетельствует о предстоящем настоящем праздничном развлечении. Картина «обрезана» по краям, что создает ощущение движения пышной процессии. Внизу слова Царя Алексея Михайловича из охотничьего устава «Книга глаголемая урядник Сокольничья пути». От нее веет ароматом давно минувших дней. Алексей Михайлович знал разные охоты. Но будучи по характеру противником резких и сильных волнений, он предпочитал охоту соколиную, которой и отдавался беззаветно. По этой причине живописцы многократно запечатлели Тишайшего в окружении столь обожаемых им ловчих птиц, сокольников и кречетников. Поэтическую сторону соколиной потехи Царь выразил в своем предисловии к «Уряднику Сокольничья пути». Текст царского завета охотникам из этого документа, красочно переписанный Рябушкиным, открывает II том, воскрешая память об искусстве древнерусской книги. О значении государева основного увлечения говорит и включение в список иллюстраций рисунка художника Н.И.Тихобразова парадных рукавиц сокольника XVII столетия, хранившихся в Оружейной палате Кремля. Картина историко-бытового жанриста В.Г. Шварца «Преподнесение почетной рукавицы Царю «Начальным сокольником» на соколиной охоте» была также репродуцирована для «Царской охоты». Из «соколиной» серии художника Н. Кутепов выбрал работу с очень интересным и характерным для той эпохи сюжетом. Кутеповское издание содержит прекрасное описание всех этапов подготовки и проведения соколиной охоты, от добывания ловчих птиц помытчиками до ухода за ними на московских потешных дворах. Художественное воплощение этого старинного способа охоты столь же богато и разнообразно. В книге представлен все тот же Клавдий Васильевич Лебедев: «Пожалование из рядовых сокольников в начальные», «Отведывание соколов под с. Коломенским стольником и московским ловчим А.И. Матюшкиным с начальными и рядовыми сокольниками». Период расцвета соколиной утехи проиллюстрирован также произведениями А.Д. Литовченко — «Сокольничьи времен Царя Алексея Михайловича» и бытописателя глубокой старины Рябушкина — «Пир Царя Алексея Михайловича с ближними боярами в отъезжем поле». Тогда умели не только охотиться, но и красиво отдохнуть. Во время поездок Государь не считал за грех приказать раскинуть шатры, отличавшиеся большой роскошью. Самому Алексею Михайловичу палатку делали из золотой парчи и украшали соболями. Нарядность походного быта передана без прихорашивания, но с добросовест-ностью реалиста. Баталист Ф.А. Рубо тоже подготовил для II тома две вещи: «Царский сокольник» и «Царский бор». Кроме «правильных» охот, в XVII веке получили рас-пространение так называемые медвежьи потехи, суть которых заключалась в неравном единоборстве человека с разъяренным зверем. Зверовые охотники, конные и пешие псари принимали самое деятельное участие в травле медведя. Многие из них, конечно, погибали, но были и такие, кто на этом поприще сумел прославить себя. При Царе Михаиле Федоровиче гремело имя пешего псаря Кондратия Кормчина. В течение десяти лет (1616-1626) ходил он на медведя, увеселяя Государя своей силой и ловкостью. Другой герой царской забавы, конный псарь Алексей Меркульев, сражался с медведем и того больше: 20 лет (1630-1651). А третий псарь Петр Молчанов стаивал на потехе аж 30 лет (1620-1651), четвертый — Осип Молчанов — около 25 лет. Как иногда бывает, благодушные люди тоже позволяют себе иметь тайные страсти. Историки обнаружили, что постившийся чуть ли не восемь месяцев в году Царь втайне от церковников поигрывал в карты. Он не запрещал и медвежьи бои, в которых при нем отличались сыновья Осипа Молчанова, Матвей и Иван, и их родственники: Михаил, Любим и Фаддей Молчановы, а также семья Озорных. Представление об увеселениях Государя было бы неполным без художественного показа этой не самой гуманной царской причуды. В.М. Васнецов нарисовал нам картину давно минувших дней в своей акварели «Царская потеха: борьба царского псаря с медведем (XVII столетие)». II том «Царской охоты» удался на славу. Император Николай Александрович назвал его произведением выдающимся. В самом деле, не только богатство содержания, но и его художественные достоинства неоспоримы. Участие разных по таланту и направлению живописцев не нарушило целостность стилевого воссоздания эпохи Московской Руси XVII века. Напротив, книга вышла вполне органичной и вместе с тем яркой и разнообразной. Таких мастеров, как Суриков, Васнецов, Лебедев и Рябушкин, роднило «поклонение древнерусской культуре» (слова А. Бенуа). Глубокое знание художниками истории Отечества, старинного быта, русского прикладного искусства воплотилось во всех их живописных и графических работах при изображении утвари и оружия, костюмов, построек и, конечно, самой охоты. Н.Кутепов не терял темпа. Во время высочайшей аудиенции 18 мая 1900 года он представил государю «манускрипт» III тома. Автор статьи В.В. Панкратов.