RARUS'S GALLERY

СПб.: Экспедиция заготовления Гос. бумаг, 1884-1891. Каждый выпуск содержит 40 иллюстраций (гравюры на меди с оригинальных досок, альбертотипии, фотошалотипии и фотолитографии) на отдельных вклейках. Всего 480 листов илл. К каждому рисунку дан текст об историческом и художественном значении каждого листа. Тираж 125 экземпляров. Все 12 выпусков переплетены в 4 книги: кожаные уголки и корешок с золотым тиснением и инкрустациями кожей других цветов , светло-зелёный коленкор на крышках с богатым тиснением золотом и блинтом, узорный растительный форзац, рифлёный обрез; издательские обложки сохранены. 53,5х42,5см. В XII выпуске помещен алфавитный указатель ко всем выпускам. «Цена каждого выпуска при выходе в свет была объявлена по 20 рублей, а за все 12 выпусков – 240 рублей! Вскоре остались лишь выпуски VII-XII, а первые 6 разошлись сполна и приобретались только антикварным путём. Немного спустя распроданы были и эти последние 6 выпусков, цена за комплект дошла до 800 рублей и это не предел, в будущем подымется ещё больше. Однако охотники на него, даже и по столь высокой цене, всегда будут встречаться, так как, благодаря исключительной точности воспроизведения и красоте всего издания, оно представляет собой истинную сокровищницу памятников гравировального искусства, выполненных русскими мастерами или касающихся России»,- так писал Д.В. Ульянинский в 1912 году. Издание представляет историческую и художественную ценность. Занимает одно из лидирующих мест в разделе "Антикварная книга России". Полный комплект из всех выпусков величайшая редкость!

Библиографические источники:

1. Антикварная книжная торговля Соловьева Н.В. Каталог № 105, Спб., 1910, «Редкие книги», Livres Rares, №346. Роскошное и редкое издание. Классический труд нашего знаменитого библиографа не имеющий себе равного в нашей литературе! ... 800 р.

2. Бурцев А.Е. «Обстоятельное библиографическое описание редких и замечательных книг». Том III, СПБ., 1901, №918

3. Н.Б. «Русские книжные редкости». Опыт библиографического описания. Части I-II. Москва, 1902-03, №496

4. Библиотека Д.В. Ульянинского. Библиографическое описание. Том I. Москва, 1915, № 1191

Материалы для русской иконографии. Спб., 1884-1891. Роспись листов:

Выпуск I. 6 с. текста. Илл.: 1) Царевна Софья Алексеевна, грав. Афанасьевым с ориг. Тарасевича. 2) Она же, грав. Блотелинга. 3) Картина, прил. к книге «Благодать и Истина» (1683), с изображениями Софьи и царей Петра и Иоанна. 4) Кн. В.В.Голицын, грав. Тарасевичем. 5—10) Шесть картинок из книги  (1693). 11—14) Четыре листа посольства кн. Я.Долгорукова в 1686 г. 15) Царевна Софья, изд. Боннара. 16) Цари Петр и Иоанн, поясные изображения, грав. в 1685 г. 17) Они же, в рост. 18) Цари Федор, Иоанн и Петр (1721). 19—20) Петр I в русском наряде. 21) Заглавный лист к «Алфавиту» Максимовича, 1705 г. с изображениями русских царей. 22) Гравюра Щирского, с уника, находящейся в библиотеке Киево-Софийского собора. 23) Петр — победитель Азова и казнь Якушки-изменника, гравюра Нахтгласа. 24) Заглавный лист к атласу р. Дона (Крюйса) с изображением Петра I. 25—29) Пять портретов царя Михаила Федоровича. 30—36) Семь досок из Киевской типографии: Владислав IV, Стефан Яворский, Рафаил Заборовский, Мазепа, Варлаам Ясинский (два портрета), и осада Почаевской лавры. 37—39) Три листа работы граверов-серебряников: «О тебе радуется», «Символ веры» и лист сошного письма. 40) Вид Коломенского дворца, грав. Гильфердинга.

Выпуск II. 6 с. текста. Илл.: 41) Владислав IV, царь московский, грав. Ворстерманом. 42) Медаль с его изображением. 43—48) Шесть картинок из польской поздравительной брошюры 1605 г. по случаю бракосочетания Димитрия Самозванца с Мариной Мнишек (портреты Дмитрия, Марины, ее отца, кардинала Мациевского, Афанасия Власова Безоб-разова и московский герб). 49) Димитрий Самозванец, грав. Килианом. 50) Он же, грав. Иоде. 51—54) Он же, четыре фантастических портрета. 55) Карл Ходкевич. 56) Исаак Масса, автор летописи о Смутном времени. 57) Борис Годунов (фантастический портрет). 58) Кн. Михаил Скопин. 59) Вооружение древнего русского воина. 1579. 60) Петр I на коне грав. Алларда. 61) Петр I с аллегорическими. фигурами, работы Нахтгласса. 62) Петр I на коне. 63) Петр I и Екатерина 1.1717. 64) Я.Бухвостов в рост, гравир. М.Махаев. 65) Бирон, работы Соколова, неоконч. 66) Иоанн Антонович. 67) Арест Анны Леопольдовны. 68) Екатерина II. (Елизавета Петровна?) 69—70). Три гравюры Скородумова: Е.Р.Дашкова, скульптор Шварц и кн. Потемкин (покойником). 72) М.Н.Муравьев. 73—80) Восемь видов московских монастырей, гравир. Пикаром до 1715 г.

Выпуск III. 6 с. текста. Илл.: 81) Андрей Виниус, гравир. Висхером 82—88) Семь портретов царя Алексея Михайловича. 89) Кот царя Алексея Михайловича, работы Холлара. 90) Доктор Франциск Скорина. 91) Митрополит Даниил. 92—93) Два портрета царя Федора Иоанновича. 94) Ян Сапега. 95) Станислав Жолкевский. 96—98) Три картинки из брошюры «Виршина погребения гетмана Са-гайдачного». 1622. 99—100) Петр I, работы Файторна и прил. для сличения другой портрет, работы Гунста. 101) Акафист, посвященный царевичу Алексею Петровичу. 102—104) Три портрета Петра I, грав. Хенрикезом в 1777 г., Хубракеном с К. Моора и Афанасьевым с Каравакка. 105) Екатерина П. 106) Барон Строганов, грав. Чемесовым. 107) «Отечество». 108) «Семь смертных ; грехов», две гравюры царского иконописца Симона Ушакова. 109) «Лествица» Иоанна Лествичника. 110) «Повесть о бесе Зерефере», две картинки работы граверов-серебряников. 111) Екатерина II в профиль. 112) А.Н.Радищев. 113) Вид села Измайлова, работы И.Зубова. 114—119) Шесть портретов императора Александра I, с оригиналов Скородумова (1785), Кюгельхена (1799), Сент-Обена (1807), Жерара (1814), Изабэ (1815) и гр. Ф.Толстого. 120) Портрет В.Боровиковского.

Выпуск IV. 6 с. текста. Илл.: 121) 1р. Орлов, грав. Берсенев. 122) Св. Иероним. Его же восемь картинок из замка Вишневецких: 123—124) Портреты Димитрия Самозванца и Марины Мнишек. 125—126) Бракосочетание Марины в Кракове. 127—128) Въезд Марины в Москву. 129—130) Коронование Марины. 131—146) Шестнадцать костюмных кар-тинок с рисунков Вейгеля (1577) и Вечелио (1578). 147—148) Восковой бюст Петра I из кардинала Валенти. 149) Маска, снятая с Петра I в Берлине в 1719 г. 150) Статуя Петра 1 в кунсткамере. Десять сатирических картинок: 151. «Политический тризет». 152. Потоп на севере в 1 806 г. 153. Разорение Пруссии. 154—156) Три карикатуры с изображением Беннигсена. 157—160) Наполеон в беде, четыре картинки.

Выпуск V. 6 с. текста. Илл.: 161) А.В.Олсуфьева. 162) Б.П.Шереметев. 163—164) Два портрета М.В.Ломоносова. 165) Н.П.Румянцев. 166) Семейный портрет кн. Е.Р.Долгорукий, работы Скородумова. 167) Кн. Ю.В.Долгорукий. 168) Пианист Фильд, работы О.Кипренского. 169) Федор Иванович Калмык. 170) С.Ф.Галактионов. 171—172) Заглавные к «Импологии» (Киев, 1630) и к книге «Меч духовный» (Киев, 1666). 173) Картинки из книги «О пяти ранах Иисуса Христа» (1680). 174) Св. мученик Феодор Стратилат. 175) Подстольник Георгий Земля, работы Леонтий Тарасевича. 176—179) Три портрета Петра I и Екатерины I, грав. Михаелем, с усами и эспаньолкой, грав. Хенигом, грав. Голе, грав. Шхонебеком. 187) Посол П.И.Потемкин, грав. Блотелингом. 188) Царь Михаил Федорович из А.Олеария 1647 г. 189) Царь Василий Шуйский, из хроники Гваньини. 190) Екатерины II, в кругу семьи и I придворных, грав. Сидо (1782). Десять сатирических картинок: 191) Свидание в Тильзите. 1807. 192) Глава семейства в добром расположении. 193) Донской казак Земленухин. 194—195) Дочь Платова. 196—199) Казацкие шутки на Наполеона. 200) Русские в Париже.

Выпуск VI. 4 стр. текста. Илл.: 201) Портрет Богдана Хмельницкого. 202—203) Портреты Димитрия Самозванца, работы Снядецкого, и Марины Мнишек. 204) А.Кантемир, работы Вагнера. 205) Кн. Меншиков, грав. Симона. 206—207) Княгиня и княжна Меншиковы. 208—209) Две гравюры Берсенева: Иоанн Богослов и «Диавол искушает Спасителя». 210—211). Портреты царя Алексея Михайловича и царицы Марии Ильиничны из рукописи Мейерберга. 212) В.Б.Шереметев. 213) Хованский. 214) Емешко. 215) Юрий Хмельницкий. 216) Московский великий князь и Татарский хан. 217—220) Четыре картинки костюмов москвитян. 221—222) Два портрета Мазепы. 223—229) Семь портретов Петра I. Из книга грав. Энгельбрехтом, изд. Декара, изд. Вейгеля, изд. Ландри, грав. Гуллетом, грав. Карлом Моором. 230) Яков Делагарди. Десять сатирических картинок: 231) Свидание на Немане. 232) Генерал Мороз. 233) Смотр Великой армии. 234—235) На лейпцигскую баталию. 236) Наполеону обтачивают нос. 237) Союзные пекаря. 238) Наполеон в беде. 239) Оксфордские доктора. 240) Венский конгресс.

Выпуск VII. 5 с. текста. Илл.: 241) Екатерина II, грав. Диккенсона. 242) Гр. Л.Г.Орлов, грав. Шоунлэя. 243) Георг Фридрих Шмидт. 244—246) А.В.Суворов, грав. А.Флорова, Н. Уткина и карикатура Гильра. Девять карикатурных картинок на А.В.Суворова: 247-248) Взятие Праги. 249-254) Отправление А.В.Суворова в Италию. Раштадский трактат. А.В.Суворов глотает французов. А.В.Суворов ведет членов Директории в Петербург на веревочке. Суворов в беде. 255—256) Вызов на единоборство. 257—277) Букварь Кариона Истомина. 21 картинка. 278) Екатерина I, грав. И.Шубина. 279) Ее брак с Петром I в 1712 г. 280) Ее коронование, грав. И.Зубова.

Выпуск VIII. 3 с. текста. Илл.: 281) В.А.Жуковский, грав. Вендрамини. 282) А.П.Сумароков, грав. Валькером. 283—306) «Апокалипсис» иерея Прокопия. 307) Феодор Алексеевич Головин. 308) Его дворец. 309) его похороны. 310) Кн. А.Д.Меншиков, грав. Л.Зубова. 311—314) Четыре картинки на французскую революцию. 315—320) Питт и Европа в 1791 г. постановка Фоксова бюста в Камероновой галерее.

Выпуск IX. 2 с. текста. Илл.: 321) П.И.Потемкин, грав. Война. 323—324) Три портрета Петра I, напоминающие тип Купецкого и 325) Переделка из того же типа. 326—347) Букварь Кариона Истомина. 22 картинки. 348—35.0) Три тезиса, посвященные Кассовскому, Яворскому и Ленницкому. Десять карикатур: 351) На воззвание в Голландии в 1787 г. 352) Наш великодушный союзник. 353—354). Равенство без сапог. 355—356). На союзы 1811 г. 357) Британский зверинец. 1796 г. 358) Неудачный поход Брауншвейгского герцога во Францию. 359—360). На вторую войну с Турцией.

Выпуск X. 5 с. текста. Илл.: 361—367) Семь царских портретов из «Корня государства Российского» (1672) Иоанна Грозного, Федора Иоанновича, Бориса Годунова, Димитрия царевича, Василия Шуйского, Михаила Федоровича и Алексей Михайловича. 368—376) Девять листов: катанье на масленице. 377—379) Польза оспопрививания. 380) Вид осады Новгорода из Видекинда. 1672. 381—386) Шесть картинок из Какаша. 1602. 387) Вид Москвы, работы Пикара. 388) Заголовок из «Артиллерии» Бухнера. 389) Заголовок к «Марсовой книге». 390) Сцена у гроба Фридриха Великого. 391) Александр и Луиза. Девять карикатур: 392) Французский парикмахер в Вене. 393) Тройственный союз. 394) Наказание короля Георгия. 395) Строгий гренадер. 396) Наполеон печет королей. 397) А L incomparable Don Qnichtte Prussien. 398—399) Наполеон, преследуемый союзниками. 400) Обед в Тильзите.

Выпуск XI. 3 с. текста. Илл.: 401) В.Е.Ельчанинов, грав. Герасимов. 402—405) Четыре портрета Петра I, раб. Голе, Шенка и Леопольда. 406—414) Портреты девяти русских патриархов из «Корня». 1б»2. 415—418) Четыре вселенских патриарха, судивших Никона. 419—421) Три народные картинки о пользе оспопрививания. 422—425) Катанье на масленице. 426—427) Две молитвы. Тринадцать карикатур: 428) Ainsi va la monde. 429) Петушиный бой. 430) На мир в Яссах. 431-432) Видения 1796 и 1801 гг. 433—436) Четыре карикатуры на события 1800, 1807 и 1808 гг. 437-348) Наполеон в беде (1813). 439) Венский конгресс. 440) Парижский дилижанс.

Выпуск XII. 4.с. текста. Илл.: 441) Граф К.И.Разумовский, грав. Шмидта. 442) Арсений Мацеевич, грав. А.Осипова. 443) Гравер Шмидт (рисунок). 444) П.Ф.Карабанов, грав. А.Осиновым. Ок. 1840. 445-447) Три портрета Стеньки Разина. 448—452) Пять портретов Пугачева. 453) Картинка Воробьева. 454) Английское любопытство. 455—458) Четыре времени года. Грав. А.Трухменского. 459) «Живописный источник», гравюра серебряника. 460—461) Угощение голландским сыром. 462) Мыши кота погребают. 463) Встреча Наполеона с ремонтером в 1812 г. 464) Корабль «Моление апостола Петра». 465) Свадьба Шанского. 466) Лейпцигская баталия. 467—472) Наполеон в беде (6 картинок). 473) Крестовый поход в 1815 г. Отдельно продавались: 1) Букварь Кариона Истомина. На 43 листах. 1692. 2) «Апокалипсис» иерея Прокопия. 1662. 3) 20 портретов из «Корня государства Российского». 1672. 4) Сборник сатирических листов, извлеченных из «Материалов для русской иконографии». 1893. В 2-х т. по 103 картинки в каждом томе — раскрашенных и черных. Цена 75 руб. Снимки сделаны в одну меру с оригиналами. Самые замечательные и редкие сделаны на меди, по способу Самони, в Экспедиции заготовления государственных бумаг, или печатаны со стекла посредством альбертотипии, в фотографическом заведении Шерера и Набгольца в Москве и за границей или же посредством фотогиалотипии у Скамони. Менее редкие и важные картинки исполнены посредством фотолитографии.

Д.А. Ровинский с 1884 г. начал издавать «Материалы для русской иконографии», печатая их отдельными выпусками. Проект был грандиозным по замыслу - на его осуществление ушло 7 долгих лет. В предисловии к первому из них он писал: «Материалов для каждого из намеченных мной отделов накопилось уже довольно много, но в раду их есть все еще значительные пробелы, до пополнения которых издание в свет систематических отделов иконографии было бы преждевременно. Всего досаднее, что иногда почти готовый уже отдел не может быть выпущен в свет из-за нескольких недостающих листов, которых приходится разыскивать по частным собраниям и за границей. Время, между тем, уходит, редкие и ценные листы, изготовленные для издания и представляющие каждый в отдельности живой исторический интерес, лежат в безызвестности. Некоторые из любителей и собирателей неоднократно приводили мне в пример известного русского иконографа Бекетова.

Они настаивали на том, чтобы к изданию снимков было приступлено немедленно, в виде отдельных выпусков и, не дожидаясь полноты, необходимой для систематических отделов, которые могут быть выпущены в свет и впоследствии. Назидательный пример Бекетова убедил меня в справедливости этих требований, и я решился приступить к «предварительному» изданию собранных мной снимков под общим названием «Материалы для русской иконографии», отложив до поры до времени издание систематических отделов. По крайней мере, добросовестно собранный материал поступит в общее достояние и не пропадет бесследно». «Материалы для русской иконографии» были задуманы в необыкновенно широких размерах. В состав их должны были входить портреты, виды, исторические и бытовые листы; листы, изготовленные для истории русской гравюры; работы граверов-серебряников, а также отпечатки с оригинальных старинных гравированных досок того же разряда. Материал огромный.

Рамка такого широкого объема редко встречается в изданиях, посвященных изображению отечественной истории и жизни. Эту обширную задачу, — воспроизведение русских и иностранных гравюр с историческим содержанием, Ровинский даже еще более расширил и в IV-м выпуске дал целых восемь больших снимков с картин масляными красками, изображающих сцены из истории Лжедмитрия и Марины Мнишек. Всего с 1884 по 1891 гг. вышло в свет 12 больших томов, а считая предыдущий, «Достоверные портреты», — 13, в которых помещено 527 изображений. Все снимки сделаны в одну меру с подлинниками, чего прежде почти никогда у нас не делалось, по способу Г.Н.Скамони, альбертотипией, фотошалотипией и фотолитографией. В «Материалах» даны все известные гравированные портреты Дмитрия Самозванца и Марины Мнишек и копии с 8 картин — коронование Лжедмитрия, въезд в Москву и др.; 20 портретов царей и патриархов, сочиненных старинными русскими граверами-серебряниками, из знаменитой рукописи с картинами, называемой «Корень российских государей», исполненных в 1672 г. В числе этих портретов замечательны по своей достоверности портреты Михаила Федоровича, Алексея Михайловича, патриарха Никона и четырех вселенских патриархов, судивших Никона, портреты эти писаны несомненно с натур.

Далее следуют все портреты, упоминаемые в знаменитом деле Шакловитого, в том числе царевны Софьи в царском одеянии, работы голландского гравера Блотелинга (который по приказу Петра отбирался под страхом смертной казни, а теперь известен всего в трех экземплярах), драгоценный портрет Андрея Денисовича Виниуса, основателя тульских заводов, работы Фисхера. Этот портрет, получивший между любителями название «L'homme aux pistolets», по словам Д.А.Ровинского, «редчайший и вместе с тем самый красивый и самый ценный лист в собрании русских портретов».

В «Материалах» портрет этот был исполнен гелиогравюрой по способу Скамони, с ретушами П.К.Константинова с таким совершенством, что приводил в смятение любителей на Венской и Амстердамской выставках. Далее в «Материалах» воспроизведены портрет и картинки из редчайшей киевской брошюрки «Вирши на погреб гетмана Сагайдачного» (1622; первые две гравюры светского содержания), два портрета знаменитого русского посла конца XVII в. Петра Ивановича Потемкина, портрет доктора Франциска Скорины, переводчика и издателя Библии на белорусском наречии 1517 г., «Кот царя Алексея Михайловича» с оригинала чеха Венцеслава Голлара (1661), около 50 редчайших портретов Петра Великого, портреты гетманов Жолкевского и Сапеги; императора-младенца Иоанна Антоновича «на парадной постели»; арест Анны Леопольдовны и т.д.

Все эти вещи, кроме гравюр наших серебряников, работы иностранцев. Из числа работ русских граверов воспроизведено много замечательного по редкости или высокой художественности. Так, снимок с единственного известного портрета Бориса Петровича Шереметева — «генерал фельт моршалка и ковалера», гравированный черной манерой Адрианом Шхонебеком около 1700 г.; снимки с двух наиредчайших гравюр иконописца Симона Ушакова (1665): «Отечество» и «Семь смертных грехов», несколько снимков со столь же редких листов старинных граверов-серебряников, целые книги «Апокалипсис иерея Прокопия» (1646—1647) и «Букварь монаха Кариона Истомина», сочиненный в 1692 г. для обучения царевича Алексея Петровича и награвированный гравером-серебряником Леонтием Буниным в 1694 г.; снимки с портретов Меньшиковых, матери и дочери, гравированных черной манерой Алексеем Зубовым (два известных экземпляра находятся в Берлинском музее), снимки с гравюр Берсенева, Чемесова, Скородумова, Федора Калмыка, Кипренского, Редига; копии с редчайших портретов В.А.Жуковского (работы Вендрамини), Сумарокова (работы Уолкера); отпечатки с подлинных досок: Шмидта — граф Разумовский и Осипова — митрополит Арсений Мацеевич и П.Ф.Карабанов.

В «Материалах» были воспроизведены громадные, так называемые «тезисы», с редкими портретами знаменитых исторических личностей; огромное количество изображений древних народных русских костюмов XVI, XVII и XVIII вв.; множество видов русских монастырей начала XVIII в.; вид Коломенского дворца — с единственного известного экземпляра Публичной Библиотеки, работы Гильфердинга; громадные листы: вид Москвы, занимающий с монастырями место в целую квадратную сажень; вид Заяузья и похороны канцлера Головина. Чрезвычайно важен и интересен отдел русских и иностранных карикатур и сатирических листов, начиная с «Мыши кота погребают», идя сквозь весь XVIII век и продолжаясь в первой четверти XIX в. (свыше 120 листов). Отдельно продавались «Букварь Кариона Истомина» (1692) на 43 листах, «Апокалипсис иерея Прокопия» (1662) на 24 листах, 20 портретов из «Корня» (1672) и два тома сатирических листов. Таково содержание этого замечательного издания, в котором воспроизведено огромное количество таких редких листов, которые не были известны не только массе публики, но даже специалистам-ученым. Есть немало таких изображений, которые существуют только в одном экземпляре. Не будь Ровинского, они, конечно, долго еще оставались бы для всех тайной, а некоторые, быть может, навсегда исчезли бы бесследно.

«Нужен был такой человек, — говорит Стасов, — который соединял бы в одном себе большое знание, долголетнюю опытность, непреклонное рвение и любовь к своему делу, наконец, решимость употребить много лет своей жизни, чтобы узнать, найти и издать все, что он наметил себе задачей в иконографии русской истории и народной жизни. Нужно было совершить много поездок по России, надобно было изъездить всю Европу, изрыть и переискать все коллекции, общественные и частные, в самых разнообразных странах, употребить на это пропасть труда, хлопот, множество материальных средств. Ровинский все это сделал. От этого-то его издание есть издание истинно монументальное.

Оно выходит как бы второй половиной другого издания того же автора — «Русские народные картинки». Там русский народ являлся хотя и в грубых художественных формах, но со всем своим творчеством, с своей фантазией и художеством; там мы узнали его мысль, взгляды, радость и горе, слышали стон его боли, насмешку, глумление над притеснителем, видели наивное веселье или светлое ликование, религиозный строй, важную думу и глубокое чувство. Здесь русский народ является перед нами воспроизведенный то иностранцами, то русскими в своем внешнем проявлении, в своем портрете, костюме, среди своего города и жилища, со своим царем и войском, с своими культурными вождями и двигателями, с своими друзьями и недругами, с своими великими и малыми историческими и домашними событиями». В течение XVI в. все гравированные картинки, изображающие русских и все русское, исполнены иностранцами. Старейшее между всеми ими — это изображение русских на Ферраро-Флорентийском соборе 1438—1439 гг. На гравюре представлен папа Евгений IV на троне под балдахином, в богатой зале с колоннами; у него в одной руке длинный жезл, с навершием в виде креста, другой рукой он благословляет кардинала и епископа, а между тем русские священники в длинных колпаках и длинных узких подрясниках, таких, какие и теперь они носят, повернулись к нему спиной и уходят из зала. Они с усами и бородами, тогда как все другие лица на картинке — бритые. Эта небольшая, довольно грубая картинка была напечатана около 1506 г.

В изображенном здесь кардинале надо, конечно, признавать русского митрополита Исидора, пожалованного в кардиналы за усердие к католичеству, но все-таки ничего не сделавшего для папы в России. Уходящие попы — это те русские, упорные и неподатливые, которые несмотря ни на какую лесть и ласку, не поддались заискиваниям Рима: против них-то и написана была латинская брошюра «Изъяснение заблуждений русских», сочиненная краковским каноником Яном из Освенцима (Joannes Sacranus). К брошюре и прилагалась описанная картинка. При другом издании этой же брошюры приложено уже иное изображение: папа опять сидит на престоле, со своим жезлом в руке; опять русские бородатые и усатые попы, в длинных своих колпаках, уходят прочь, позади кардинала (митрополита Исидора) стоят двое мужчин в русских меховых шапках — очевидно, художник хотел изобразить и тех русских, которые присоединились к католичеству; перед папой преклонил колени греческий император Иоанн Палеолог в длинной мантии, с католическим крестом.

Гравюра груба, но верно передает исторический момент. Не менее интересна и другая огромная гравированная на дереве картинка, изображающая русское посольство Ивана Грозного 1567 г. к польскому королю Сигизмунду Августу. Это — целая историческая картина, содержащая не одну, а несколько сцен. На одной из них изображено русское посольство в блестящих полувосточных костюмах, русские джигитуют на великолепных конях, их музыканты бьют в литавры, а позади тянется длинный обоз кибиток и телег со старинной русской упряжью и дугами, нагруженных всяким добром. Навстречу русским, в поле за городом выезжал богато и роскошно одетый польский отряд. Начальники русских и поляков сошли со своих коней, встретились и дружески жмут друг другу руки. Но вся эта приязнь на самом деле одна комедия, так как на самом деле с русскими обошлись позорно: их даже не впустили в Гродно, велев остановиться за городом, на пространстве, окруженном со всех сторон тыном; к воротам приставили польскую стражу, и ни один русский не смел даже пойти в Гродно без провожатого — польского драбанта. Этот русский бивуак изображен на картинке.

Другая картинка изображает парадную аудиенцию — процессия русских с подарками от Ивана Грозного: турьи рога, меха, шкатулка с драгоценностями. Картинка эта, кроме самого русского посольства, заключает много других интересных подробностей. Тут изображен город Гродно в таком виде, в каком он существовал в середине XVI в., наполовину польский, наполовину литовский. На картинке изображены литовцы и литовки в национальных костюмах. Картинка эта представляет большую редкость и известна в двух-трех экземплярах, из которых один принадлежит нашей Публичной библиотеке. Дополнением к этому исследованию Д.А.Ровинского служит труд Н.П.Собко «Древние изображения русских царей и их посольств в старых и новых гравюрах», представленный на Уваровскую премию. Труд этот был удостоен почетного отзыва.

Ровинский, Дмитрий Александрович родился 16 августа 1824 г. Его отец, Александр Павлович, служил в военной службе, был участником Наполеоновских войн, затем служил полицеймейстером в Москве. Выйдя в 1830 г. в отставку, занялся сельским хозяйством, умер он в 1838 г. Мать Дмитрия Александровича, Анна Ивановна, была дочерью лейб-медика Екатерины II, Ивана Ивановича Мессинга, она принесла с собой в приданое значительное состояние. Семья Ровинских была большая, и Дмитрий Александрович был четвертым сыном. Два старших — Павел и Иван — служили на Кавказе, где последний был убит, третий, Николай, воспитывался в университетском пансионе в Москве. Последний — Владимир был инспектором пиротехнического заведения. Из сестер Дмитрия Александровича только одна — Софья — была замужем за князем Козловским, остальные: Мария, Елена и Вера — были девицы. Мы не имеем точных сведений о том, как протекало детство Дмитрия Александровича, но несомненно, что кружок славянофилов, к которому принадлежал его отец, способствовал развитию в нем горячей любви к родной стране и дал его впечатлительной и податливой натуре колорит сильно национальный, самостоятельный и народолюбивый. С другой стороны, детство Дмитрия Александровича протекало в старозаветной обстановке полупомещичьей жизни с многочисленной дворней, сказочницами, приживалками и всей той обстановкой, в которой жило московское дворянство 1820-х и 1830-х гг., что также не могло не оставить известного следа в душе Дмитрия Александровича. Так, в своих воспоминаниях об одной сказочнице Марье Максимовне, которая жила у них в доме, он говорит, что она хранила в памяти огромный запас отдельных сказочных эпизодов, из которых она выделывала сотни сказок, изменяя имена собственные и вставляя по временам присказки и прибаутки. Отец Дмитрия Александровича был человек сухой и строгий и с годами становился все суше и строже, продолжая и дома командовать, как в поле солдатами, как на пожаре своими отлично выдрессированными пожарными. К большому счастью Дмитрия Александровича в начале ЗО-х гг. в Петербурге было основано Училище Правоведения, куда он был определен, и этот переход в другую обстановку, среди других людей, спас его от домашних невзгод и фальшивых нот.

По словам одного из старших его товарищей, В.В.Стасова, в училище Дмитрий Александрович жил со всеми мирно и тихо, учился хорошо и исправно. Во все семь лет своего пребывания в училище Правоведения Ровинский ходил по воскресеньям к своему родственнику Бижеичу, и здесь, в маленьком семейном кружке, был всегда весел, жив и остроумен; но при посторонних оказывался всегда застенчивым и робким, как красная девица, тотчас же принимался упорно молчать, сидя в углу, не умел танцевать, ни быть любезным, и из этого молчанья уже невозможно было его вывести. Во время летних вакаций он ездил в деревню, где много возился с цветами, которые всю жизнь обожал. Другой его страстью с раннего детства были фейерверки. Об этой страсти впоследствии он писал: «постоянно имея землю под Москвой, в 36 верстах, с запашкой около 30 десятин, я обрабатывал ее сам — пахал, косил, копал канавы. По окончании же работ пускал фейерверки — сперва доморощенные, которые почти всегда оканчивались увечьями и ожогами. Потом брат мой, который был инспектором пиротехнического заведения, тоже страстный фейерверкер и я завели инструменты и стали заготовлять до 400 ракет, изобрели разные штуки, почти всегда удачнее фейерверков полевого двора».

Ко времени пребывания в Училище Ровинского относятся первые его литературные опыты, так, в № 1 рукописного журнала «Нечто», издававшегося в 1841 г. правоведами, им были помещены «Сцены из училищной жизни», «Прощание» (Шиллера), «Женщине» (Виктор Гюго) и шарада: «Мое первое из целого творится, а целое последнего боится». К сожалению, статьи эти до нас не дошли, сохранилось только оглавление этого журнала. Значительное влияние на Ровинского оказал его родственник, впоследствии известный писатель — Николай Дмитриевич Ахшарумов, имевший много общих черт в характере с самим Ровинским. Ахшарумов был пятью годами старше Ровинского, но несмотря на эту разницу лет, они быстро не только сблизились, но и сдружились. Оба они отличались одинаково благородными чувствами и жаждою знания и истины. Они вместе читали все, что только выходило в России, учились, их споры и прения были бесспорно благодетельны для Ровинского, и именно тут совершалось истинное его образование и закал мысли, характера и художественного вкуса, и тогда, во время пребывания в училище, зародилась у Ровинского та огромная любовь и тот большой интерес к искусству, которому он посвятил 50 лет беспрерывной и серьезной работы.

Тесная дружба Ровинского с Ахшарумовым связывала их всю жизнь, и впоследствии Ровинский похоронил своего друга на своем хуторе в Спасском, на Сетуни в 8-ми верстах от Москвы, завещал и себя похоронить рядом с ним. В 1844 г. двадцатилетним юношей Ровинский окончил одним из первых училище Правоведения и был определен на службу в Москву помощником секретаря VII-го департамента Сената, а 10 мая 1845 г. был перемещен на ту же должность в общее собрание департаментов Сената. Поселился Ровинский в доме своей матери против церкви Успения на Могильцах, занял небольшое помещение в две комнаты в мезонине. Убранство этих комнат отличалось удивительной простотой, одни книги и гравюры, на приобретение которых Ровинский тратил все свои скромные в то время достатки; лично на себя, начиная от костюма, кончая обстановкой, он был до крайности скуп. В нем совсем не было «барича» в своих воззрениях, симпатиях и антипатиях, он был полнейший реалист, т.е. человек непосредственного дела, суровой работы, совершенно чуждый изнеженных форм жизни, всякой сентиментальности, всякой фразы в мыслях и поступках.

Начав свою службу художеству и истории России 20-летним юношей, он в продолжении 50 лет упорной работы никогда не отвлекался в сторону, никогда ей не изменял, твердо и неуклонно идя по раз намеченному пути, никогда не падал духом, несмотря ни на какие неудачи, продолжая неустанно работать, не покладая рук и составляя в этом отношении у нас редкое исключение. В начале 40-х гг. в Москве собралась целая семья правоведов, — кроме Ровинского, были Е.П.Старицкий, Д.П.Набоков, К.П.Победоносцев и др. Душой этого кружка своею светлою натурой, живостью, своей прямотой, умом и юмором был Дмитрий Александрович Ровинский. У него же собирались художники, писатели и коллекционеры, как например, И.Е.Забелин, Я.П.Полонский, Д.В.Григорович, Е.И.Маковский, С.Н.Мосолов, А.В.Новосильцев, Б.Н.Чичерин и др., все те, кого интересовало родное искусство, которые могли найти тут интересную беседу и познакомиться с интересными гравюрами и иконописными прорисями. В это время Ровинский уже с увлечением собирал гравюры, не жалея денег за редкие экземпляры, и настойчиво разыскивал их. По словам И.Е.Забелина он заказывал прориси с интересовавших его старинных икон, платя за них по 25 рублей за прорись. Особенно близко сошелся Д.А.Ровинский с И.Е.Забелиным, служившим в то время в Оружейной Палате, вместе с ним у Ровинского началось изучение хранилища Палаты и ее богатейшего Архива, а также изучение русской старины, древнерусского мастерства в соборах, церквях, монастырях, дворцах и т.д.

Для этого изучения Ровинский вместе с братом Николаем, Забелиным и Ахша-румовым образовали «Общество утаптывания дорог и гранения тротуаров», имевшее целью изучение произведений искусства, церковной археологии, икон, стенописи, церковной утвари, зданий храмов и разыскивание древних городищ и курганов в окрестностях Москвы. Для осмотра достопамятностей предварительно составлялся подробный перечень всего, что можно было найти в известных печатных источниках. Эти «походы» совершались по способу пешего хождения в совершенно спартанской обстановке. Во время походов Ровинский вел краткий, но обстоятельный журнал, отчасти с сатирическим направлением, записывая все, что случалось видеть в дороге интересного. Один из таких «походов» в 1847 г. в Переяславль-Залесский и Ростов Великий продолжался 14 дней и был проведен в суровых условиях, как вспоминает И.Е.Забелин8. Во все время «похода» они в течение двух недель обедали только четыре раза, а в остальные дни, так как в это время был Петровский пост и в деревнях ничего нельзя было достать, питались черным хлебом, зеленым луком и квасом «выдери глаз». В архиве Д.А.Ровинского сохранился журнал «походов» 1849 г., представляющий небольшую тетрадку в 25 листов, в которой кратко записаны все походы этого года числом 13, причем было пройдено 523 версты. Каждый поход, несмотря на краткость записи, описан во всех подробностях: в которому часу выходили, где имели остановки и те условия, при которых приходилось иногда совершать эти походы.

Так, в одном месте читаем: «прошли под сильным дождем по колено в воде 8 верст до д. Частцы, где сушились и обедали в бане в виде Адамов». В дневнике имеются записи и рисунки церквей, монастырей, копии надписей на художественных памятниках, образах и т.п. Так, скопирована надпись, имевшаяся на образе художественной работы св. Димитрия Ростовского: в дер. Котлах: « 1764 года сей образ написан тщанием и старанием Дворцовой мастерской конторы закройщиком Афанасьем Ивановым сыном Воронина». О кельях одного женского монастыря имеется запись Ровинского, что они были обставлены пышной мебелью с драпировками и коврами и напоминали собой будуары. О более или менее крупных памятниках имеются приписки: «опись особо».

К сожалению, этих «особых» описей не сохранилось. Д.А.Ровинский, будучи впоследствии губернским прокурором, самостоятельно много лет подряд предпринимал странствования по селам, деревням и проселочным дорогам всей центральной и восточной России, проникая во многие захолустные углы, где еще била ключом настоящая народная жизнь, и впоследствии, вспоминая с любовью эти странствования, говорил шутливо: «и я в свое время занимался хождением в народ».

Сохранилось много рассказов об этих странных, а иногда комических положениях, в которых оказывался известный далеко за пределами Москвы губернский прокурор, заподозренный по поводу своих хождений и расспросов местными властями и вынужденный прибегать к заимообразной помощи у недоумевающих губернских властей. Во время этих странствований своим проницательным умом Ровинский вникал в жизнь простого народа, чутким сердцем принял его радости и перечувствовал его страдания, возлюбил его юмор, его удаль, его доброту и простил ему его разгул. С самого приезда в Москву по окончании училища Ровинский постоянно бывал у М.П.Погодина, которому он по родному дяде М.И.Мессингу приходился двоюродным племянником. В это время М.П.Погодину уже было 45 лет, он был уже знаменитость, у которой собирались все находившиеся в Москве представители русской литературы, науки и искусства. У Погодина было еще в то время его знаменитое древлехранилище, которое среди других предметов древности и искусства заключало в себе около двухсот икон, большое количество лубочных картинок, старинные русские гравюры и замечательное собрание портретов русских деятелей. В 1844 году древлехранилище М.П.Погодина обогатилось весьма ценным поступлением — художественным и литературным наследством академика Якова Штелина, «профессора аллегории» в царствование Елизаветы Петровны и воспитателя Петра III, прослужившего России 50 лет и умершего в 1785 году. Один из потомков Штелина, некто Отто, директор ремесленного училища в Москве, предложил М.П.Погодину в обмен на новые книги по его выбору взять два сундука Штелинского «хлама», на что М.П.Погодин с радостью согласился.

К разбору этих сундуков Погодин, как пишет в своем дневнике, пригласил «знатока и охотника гравюр — Ровинского». Таким образом, мы видим, что Ровинский, имея всего 20 лет от роду, уже заслужил себе лестный отзыв «знатока гравюр» от такого лица, как М.П.Погодин. В числе штелинского «хлама» нашлись важнейшие документы и акты, драгоценнейшие записки Штелина о русском художестве, множество чрезвычайно редких гравюр и народных картинок". Разборка такого материала не могла не оказать громадного влияния на юного коллекционера: она дала окончательное направление его собственному коллекционерству и, кроме того, доставила ему богатейший материал для изучения русского искусства, совершенно новый, никому до сих пор не известный, и Ровинский умело воспользовался этим материалом, выступив на научное поприще. Именно Ровинским были найдены среди бумаг Штелина много ценных документов. Тот же Погодин пишет в своем дневнике: «в 1853 году Ровинский, у которого оставались сундуки, заглянувши в них почему-то опять, сделал еще открытие, — нашел тетради записок Штелина о Петре III и некоторые другие лоскутки. Я обрадовался этому в полном смысле историческому открытию». В конце 40-х гг., когда М.П.Погодин задумал продать свое древлехранище Публичной Библиотеке, по его поручению Ровинский взял на себя приготовление всего отдела гравюр и лубочных картонок.

Вся эта работа была выполнена им единолично: это был огромный труд в смысле классификации, распределения гравюр по разрядам, по категориям каждой из гравюр, по определению их содержания, времени происхождения, художественного и исторического достоинства. Даже все номера, все надписи тут были работы самого Ровинского, и такими остались в Публичной Библиотеке до сих пор. В данном случае нельзя не удивляться, откуда Ровинский брал знание, определенность взгляда, коль скоро советоваться по этой части ему было не с кем и он все должен был решать сам! В апреле 1850 года Ровинский отправился в Петербург со специальной целью ознакомиться с тамошними коллекциями гравюр. Показателем того, с какой изумительной неутомимостью работал Ровинский, может служить следующее место из его письма к И.Е.Забелину: «Вчера окончил я занятия в Публичной Библиотеке. Теперь переселяюсь в Румянцовский Музеум. На прошедшей неделе был на рынке. Книг столько, что глаза разбегаются. Накупил себе целый воз по художественной части, и в том числе 8 огромных фолиантов «Museum Florentinum» и «Орлеанскую Галерею». Журналов бездна. Никоновской летописи не нашел, а заказал ее принести мне на дом. Обещали отличный экземпляр в кожаных корешках за 9 руб. сер. Печатайте живее иконописные материалы. Впрочем, из Ушаковских погодите тискать до моего приезда. Я напомню графу (С.Г.Строганову) об его намерении (издать Лицевой подлинник, ему принадлежащий). Не надо отбивать у него охоты от изданий. Рассуждение об иконописи Ушакова я уже описал. Ровно три недели я выхожу из дому в 10 утра и возвращаюсь в 10 вечера. Два дня в неделе смотрю галереи и таскаюсь по окрестностям.

Остальное время копчу над рукописями. Как бы вы думали, что я нашел здесь в Собрании кн. Белосельской? 12 огромных томов, в которых собраны Олсуфьевым русские эстампы. Я описываю их по вечерам и кончу дня через два. Много любопытного нашел в этой части в Академии Художеств и Эрмитажном собрании эстампов. Довольно собрал сведений о русских гравюрах Уткина, Иордана и др. Прощайте, 26-го еду в Новгород до 30-го». Как у Ровинского, так и у Забелина накопился значительный материал о русских художествах за XVII столетие, и у них явилась мысль об издании повременного сборника по русскому искусству. Ровинский назначил на расходы печатания 500 руб., и они рассчитали, что по крайней мере типографский расход должен окупиться. С программой издания они решили идти к гр. С.Г.Строганову — авторитету и знатоку искусства, председателю комитета для издания «Древностей Российского Государства». Когда И.Е.Забелин представил свой проект, С.Г.Строганов, коренной западник в своих воззрениях, раскритиковал его на том главном основании, что, по его мнению, никакого русского искусства до реформы Петра не могло существовать, что если и есть какие-либо достойные памятники, то все они воспроизведены иностранными мастерами.

«Я не понимаю, — говорил граф, — о каком искусстве вы будете писать. Тут есть какое-нибудь недоразумение. Я советую вам оставить это предприятие». «Спорить было трудно, — говорит в своих воспоминаниях И.Е.Забелин. — Он имел в виду высоты художественного творчества, а мы в своих соображениях об истории искусства стояли на низинах первого начала художественных работ, с чего начинается сама история. Холод, напущенный на наши мечты критикою Сергея Григорьевича, заставил нас повнимательнее обсудить наше предприятие, и мы поневоле убедились не в отрицаниях графа, а в том важном обстоятельстве, что завалили себя непосильной срочной работой, которую, пожалуй, не сумеем и выполнить. Тем дело и кончилось. Заготовленные Дмитрием Александровичем переводы биографий некоторых художников из сочинения Вазари остались без употребления.

Но это неисполненное предприятие указывало только на то, что накапливавшиеся сведения и собираемые материалы требовали какого-либо выхода». Помимо русского искусства, Ровинский изучал в то же время и иностранное, приступив к изучению Рембрандта, которому посвятил впоследствии так много труда. Близость с московскими коллекционерами того времени значительно способствовала и облегчала это изучение: у С.Н.Мосолова было не только прекрасное собрание картин, но и первоклассная коллекция старинных гравюр; А.В.Новосильцев собирал в отличных оттисках офорты Рембрандта, П.Н.Чичерин имел небольшое, но изысканное собрание иностранных гравюр.

В 1850 году Русское Археологическое общество обнародовало объявление о трех задачах на соискание премий:

1) О металлическом производстве в России до конца XVII столетия в отношении к искусствам, художествам и ремеслам;

2) О русских народных одеждах до конца XVII столетия;

3) История русских школ иконописания до конца XVII столетия. И.Е.Забелин взял первую тему, а Д.А.Ровинский — третью.

В этом исследовании у Ровинского не было предшественников. Ему приходилось черпать все сведения из изучения самих памятников, а для изучения древней иконописи и для раскрытия в ней различия в школах, требовалось внимательное изучение иконного письма, что прежде всего было сопряжено с трудностями в том отношении, что все значительные иконы в соборах и церквах покрыты безобразно чеканными ризами, за которыми скрывается письмо; духовенство чинило Ровинскому немало препятствий в этом отношении. Главнейшие и важнейшие источники — старообрядческие собрания икон — также являлись малодоступными для изучения. Нужны были изумительная энергия и настойчивость Ровинского, чтобы преодолевать все эти трудности и препятствия.

Д.А.Ровинский побывал в Новгороде и других многих городах, славившихся своими иконами, особенностями иконописания, ему удалось проникнуть в многие старообрядческие молельни и подробно ознакомиться с собраниями старообрядческих икон. Каждую достойную примечания икону он тщательно измерял и записывал ее меру с подробной характеристикой письма, наконец, он использовал печатные материалы по летописям и древним актам. Д.А.Ровинский представил Археологическому обществу обширное исследование, в котором каждое слово заявляло или о новых, до того времени совсем неизвестных фактах, или о точных и твердых указаниях на факты, хотя уже и известные, но неправильно толкуемые. Все исследование разделено на две части. В первой изложен исторический ход иконописания в России, влияние на него художников греческих и западных, и разветвление этого мастерства у нас на разные письма: новгородское, строгановское, московское.

Приступая к изучению этих трех школ, Ровинский говорит: «Мне кажется, что, основываясь на летописных известиях и памятниках XVI и XVII вв., можно заключить с достоверностью, что византийское иконописание не оставалось в России в виде исключительного образца и что имели влияние на наше иконописание и художники других стран»". Несмотря на общепринятое следование византийским рисункам, рассуждал Ровинский, в иконах новгородского письма уже прорывается подражание древним итальянским иконам. Так, сложная икона, находящаяся в Благовещенском соборе, писанная в 1554 г. псковскими изографами Останею и Якушкою, в одной из четырех частей сделана по рисунку флорентийского художника Чимабуе, другая писана по рисунку Перуджино.

Давая краткую, но меткую характеристику строгановского письма, Ровинский пишет: «Строгановские иконники, по моему мнению, начали первые смотреть на иконопись, как на художество, и заботится не об одном сохранении символизма и преданий в иконописании, но и о красоте отделки и разнообразии переводов. Они сочиняли новые рисунки и очень редко переписывали одну и ту же икону без изменений и прибавлений»". Вторая часть была посвящена собственно техническому производству. Здесь подробно описаны приемы иконописцев и приложены 142 указа или правила о том, как составлять краски, писать, золотить и т.д., выписанные из подлинников и разных рукописей.

Всем этим указам составлен азбучный указатель. В конце московского письма приложено описание быта и работ царских иконописцев, и собрании их из разных городов для поновления и починки соборов и на разные царские работы; о выдачи при этом жалованья, весьма впрочем скудного, и о старании иконников всеми силами уклониться от царского дела. Историческая часть сопровождалась важными дополнениями. К ней был приложен полнейший к тому времени словарь русских иконописцев, содержащий 600 имен и собранные о них сведения, любопытное письмо изографа Иосифа к изографу Симону Ушакову, в котором ясно выражены тогдашние понятия об иконописи и о живописи, выписка из просьбы, написанной на имя царя Алексея Михайловича, а также собрание из 37 листов снимков старинных образов и снимки с подписей иконописцев. Из письма Ровинского видно, что всего рисунков было им представлено 54. Рассмотрение исследования Д.А. Ровинского было поручено Академией наук М.П.Погодину, который дал весьма лестный отзыв, указав, что «главное достоинство исследования заключается в совершенной новости большей части сведений и основательности выводов. Каждое самое незначительное положение автора подкреплено примером и в особенности указаниями на иконы, находящиеся в церквах и собраниях любителей. Известия о строгановских и московских мастерских совершенно новы. Также совершенно новые сведения о старом московском письме, о св. Петре митрополите в отношении иконописания и об Андрее Рублеве.

Описание иконного производства в Холуе, Палехе и Мстерах и способ распространения плохо писаных и дешевых икон с незапамятных времен по всей России посредством офеней. Для сравнения нашего иконного письма с западным и афинским автор постоянно приводит греческий подлинник, изданный Дидроном, трактат о живописи Ченино Ченнини, и сочинений об искусствах монаха Феофила и других западных писателей». Далее М.П.Погодин отмечает новость описания технической части иконного производства и в заключение говорит: «Из сочинения г.Равинского видно, что он собирал материалы для оного много лет, задолго до задачи Археологе-Нумизматического общества, по собственному влечению и положил много труда, совершив даже несколько путешествий, с целью осмотреть главные памятники нашего иконописания. Разумеется, одна любовь к предметам побуждала его к таким жертвам. По всем сим достоинствам трудолюбивый автор получает полное право на увенчание его дельной, полезной, замечательной «Истории русских школ иконописания до конца XVII века» Уваровской премией»". 18 декабря 1852 г. Ровинскому была присуждена малая Уваровская премия за это замечательное исследование, которое, по мнению профессора Н.В. Покровского, «доныне не утратило своего научного значения и хотя по некоторым частным вопросам допускает возражения и поправки, тем не менее, как изобилующее весьма ценными материалами, составляет настольную книгу для каждого, занимающегося историей русского иконописания». В.В.Стасов так говорит об исследовании Д.А.Ровинского: «оно до сих пор остается не только для России, но и для Европы лучшим, солиднейшим и замечательнейшим сочинением о нашей древней иконописи.

И факты, и выводы, и взгляды, и приговоры, все тут оригинально, прочно и надежно». В своем заключении М.П.Погодин указал и на некоторые недостатки в исследовании Д.А.Ровинского: пропуск соответствующих глав московского собора 1556 г., причисление Вячеслава Прокшинича, внука Малышева, к числу иконописцев (на самом деле тот был новгородским боярином и слово «исписа», сказанное о нем, означает лишь, что церковь была расписана на его иждивение), пропуск имен Гаврилы Андреева и Павла Тимофеева с товарищами. Исследование Ровинского было напечатано спустя четыре года в «Записках общества» (том VIII, 1856 г.) в совершенно искаженном цензурой виде и чьим-то произволом, позволившим себе не только непомерно сокращать, но и по-своему переделывать текст исследования, с весьма многими опечатками. И.Е.Забелин указывает, что основная мысль, вызвавшая эти искажения, по-видимому заключалась в том, чтобы скрыть фактические данные, приводимые автором о заимствовании нашими иконописцами с рисунков у западных мастеров, и вообще о раскрывающихся некоторых соотношениях нашей иконописи с западною.

Затем, по той же мысли, оказалось необходимым устранить с поля известности иконы и имена их владельцев, принадлежавших к старообрядцам. В библиотеке одного московского библиофила сохранилось письмо Ровинского к некоему Михаилу Ивановичу (надо полагать, Семевскому), в котором он перечисляет, что именно было исключено духовной цензурой из его исследования: половина предисловия, в котором излагалось влияние западных художников на наше и на греческое иконописание, греческое и корсунское письмо, старое московское и Рублево письма, палехское иконописание, приложения, в которых находились древние документы о нашем иконописании и письма русских иконописцев друг к другу — итого более половины всего исследования. Кроме того, при иконах выпущены имена любителей — по большей части старообрядцев, у которых они находились. Из 54-х отлично сделанных рисунка с замечательных образцов разных писем не было пропущено ни одного. Это варварское отношение цензуры отбило у Ровинского интерес к дальнейшим изысканиям в области русского иконописания. Присуждая Ровинскому премию, академическая комиссия «не могла не изъявить желания», как она высказалась в своем постановлении, «чтобы сочинение Ровинского было издано в исправном виде, с теми дополнениями, которые содержатся в рассмотренной ею рукописи, и с исправлением указанных г. Погодиным недостатков». Но это положение было только pium desiderium, и старое издание оставалось единственным, составляя библиографическую редкость вплоть до 1903 года, когда, наконец, благодаря энергичным и удачным стараниям Г.К.Репинского, была отыскана рукопись и издана А.С.Сувориным без пропусков, за исключением только альбома, который так и не удалось отыскать.

По просьбе И.Е.Забелина Д.А.Ровинский написал критический разбор его исследования о металлическом производстве. В этом разборе Ровинский явился во всеоружии знания и основательного изучения предмета по первоисточникам. Разбор этот был помещен в «Отечественных записках» за август 1853 г. и оказался первым печатным трудом Ровинского". Несмотря на основательность исследования Забелина, Ровинский оказался в состоянии сделать некоторые дополнения к его исследованию. «Не мешало бы присоединить сюда, — читаем мы там, — некоторые сведения о техническом производстве металлического дела в XVI и XVII веках и сравнить его с производством нашего времени. Конечно, это довольно трудно выполнить; все подобные сведения находятся в небольших отрывках при сборниках и подлинниках, и пользоваться ими надо с большой осторожностью, потому что они часто предлагают такие рецепты, которые явно написаны или насмех ученикам, или круглым невеждой. Так, например, нам случилось встретить в одном сборнике следующий указ: «Возьми золотник ртути да яйцо куричье, пробив язвину невелику и белок выточи вон и в яйцо влить золотник ртути, замазать серой и положить под курицу, вначале, как выпарит цыплят; оно поспеет ртуть и желток составиться, аки золото». «Из отрывочных статей, находящихся при разных сборниках и подлинниках, более всех замечательно собрание указов, находящихся при одном подлиннике XVII в. под заглавием: «Чин всякому мастерству, указы разные на многие потребные вещи, хотящим учитися всякой мудрости и рукоделию, то в сей книге обрящет, зри и разумеет». Здесь находится подробное описание способа одинакового с тем, который употребляется нынешними серебрениками как отделять золото от серебра. Далее объяснено, как золотить медь, серебро и железо на ртути и на олифе, как закаливать железо в смолу, «чтобы гнулось в кольцо», как составлять разные припои и полуду, писать травы на железе сквозь воск свайкой (иглой) и вытравлять их водкой. Другой подлинник предлагает накладывать листовое золото на медь, на соке из свежего конского помета и наскоро золотить серебро или медь, «взяв ртути, смешав с слюной, тереть медь или серебро», чистить железо квасом, делать гнездо для золота из воробьевского песку, замесенного на кислых штях, отбеливать серебро клюквою и т.д. Многие из этих способов, как например, отбеливание серебра клюквою, употреблялись в наших мастерских еще не далее двадцати или тридцати лет назад. И в настоящее время нельзя не подивиться, с какою патриархальною простотой производится русскими серебряниками деление золота от серебра». Напечатавший эту статью А.А.Краевский писал И.Е.Забелину: «Прошу г. Ровинского поделиться с «Отечественными записками» теми материалами, которые есть у него для истории художеств в России. Он меня этим очень обяжет. Пусть начнет со статьи о первом времени нашей Академии художеств, и чем скорее, тем лучше». В октябрьской книжке «Отечественных записок» 1855 г. была напечатана статья Ровинского «Академия художеств до времен императрицы Екатерины II», составленная преимущественно на основании бумаг Штелина и сообщавшая сведения, никому до тех пор не известные. В своих мнениях Ровинский был очень самостоятельным. Так, когда в 1852 г. появилась гравюра Иордана «Преображение», он не разделял общего восторга — о его мнении С.П.Шевырев возмущенно писал М.П.Погодину: «Куда мне не нравится твой маленький Ровинский! Что за самонадеянность и что за дерзость! Теперь пришли мне на память его слова о гравюре Иордана, что у Рафаэля Моргена Христос является идеальным, а у Иордана — русским мужичком. И невежество, и дерзость!» Такое отрицательное мнение о работе Иордана, однако, не помешало Ровинскому пропагандировать эту гравюру, и после известного письма Н.В.Гоголя из Рима устроить в Москве подписку на нее на сумму в 20 ООО руб., о чем впоследствии писал гравер И.П.Пожалостин С.П.Виноградову. Д.А.Ровинский не был узким специалистом в области лишь гравюры, его интересовали и общественная жизнь, и журнальная московская деятельность. Когда в 1853 г. Катков хотел получить в заведование от Погодина «Москвитянин», он для переговоров выбрал Ровинского. В дневниковой записи Погодина от 13 декабря 1853 г. мы читаем: «Ровинский с предложением от Каткова», а под 23 декабрем: «Катков и Ровинский с предложением о сдаче журнала Толкования. Просил сроку». 3 января 1854 г. Погодин созвал совет для обсуждения передачи журнала в другие руки. В конце концов совет, в котором приняли участие Ровинский, Рамазанов и Пановский, решил передать «Москвитянин» Е.Ф.Коршу. Для изучения церковной археологии и художественных памятников Д.А.Ровинский много путешествовал по России. Дневник одного из этих путешествий сохранился в его архиве (Румянцевский музей). Путешествие это продолжалось 127 дней с 2 июня по 22 сентября 1851 г. За это время Ровинский посетил Рыбинск, Тверь, Ярославль, Кострому, Суздаль, Владимир и Ростов. В дневнике сохранилась масса рисунков церквей, описания старинных икон, подписей под ними. Д.А.Ровинский заносил в дневник различные рассказы, песни, отдельные удачные выражения, рисующие быт русского народа. Всего, как записано в дневнике, было пройдено 1926 верст, из них 250 верст пешком, 696 — на лошадях и 980 верст по воде. Показателем того, с какой скромностью совершались эти поездки, может служить запись путевых издержек, которые равнялись 14 рублям 67 копейкам серебром за все 127 дней. Так начиналась творческая жизнь великого русского библиофила - искусствоведа, до краёв наполненная любимой работой.