RARUS'S GALLERY

Zaleski, Bronislas “La vie des Steppes Kirghizes”. Descriptions, recits & contes. Texte et illustrations a l’eau-forte par Bronislas Zaleski. Paris, J.B. Vasseur, 1865, 56, [11]стр., с фронтисписом и 21 офортом, иллюминованные от руки акварелью в то время. Париж, Ж.-Б. Вассёр, 1865. На французском языке. Oblong Folio. В издательском п/к переплете, тройной золотой обрез. На корешке золототиснённые имя автора и заглавие. По углам крышек узорчатые "углы", тиснёные блинтом. Форзацы бумаги "павлинье перо". Офорты проложены папиросной бумагой. Ярлык на переднем форзаце бумажной фабрики Липинского. Экземпляр из библиотеки Владимира Дмитриевича Яковлева. Редкость для российского рынка!

Залеский, Бронислав Францевич (1820-1880) - рядовой, а затем унтер-офицер и прапорщик линейных батальонов Отдельного Оренбургского корпуса.

В середине XIX века обширные пустынные земли от реки Урал до предгорий Тянь-Шаня на востоке, до Аральского моря на юге и до границ Тоболь­ской губернии на севере гео­графы называли киргизскими степями, а кочевавшие по ним племена - киргиз-кайсаками. В наши дни эти территории поделены между Россией и Казах­станом, на них обнаружены колоссальные залежи нефти. Но ещё полтора столетия назад Российская империя ссылала сюда своих полити­чески неблагонадёжных граж­дан. Одним из них оказался поляк Бронислас Залеский. Шляхтич, уроженец Минской губернии, Залеский получил домашнее воспитание. В1837 году поступил на историко-филологический факуль­тет Дерптского университета, но вскоре ока­зался оттуда исключён за участие в тайном сту­денческом обществе. После двухлетнего пребы­вания в тюрьме, где находился на положении подследственного, был выслан под надзор по­лиции в Чернигов. В 1842 году окончил Харь­ковский университет. По окончании ссылки, в 1845 году, поселился в Вильно. Горячий сто­ронник идеи польской независимости, Залеский вновь принял участие в работе антиправительствен­ного кружка, был вторично арестован и приговорён к от­правке рядовым в линейные батальоны Отдельного Орен­бургского корпуса. Здесь, «в киргизских сте­пях», Залеский прослужил с 1848 по 1856 год. Рядовой, унтер-офицер и, наконец, пра­порщик 2-го (Оренбург), 4-го (Ак-Мечеть), 7-го (Златоуст) и 9-го (Богословский завод) линейных батальонов - таковы этапы воинской карьеры со­сланного польского повстанца в Российской армии. Унтер-офицером он стал за «отлично-усердную» службу во время Каратауской экспедиции по разведке месторождений каменного угля (где, кстати, провёл три месяца в одной палатке с другим ссыльным - Т. Г. Шевченко), эполеты прапорщика получил за отличие под Ак-Мечетью. Однако не только личная храбрость выделяла Залеского среди его сослуживцев в глазах начальства. Как «умеющий рисовать», он принял участие в нескольких научных экс­педициях, выполнял поручения начальства по составлению географических карт и «гидро­графических видов берегов Аральского моря». Как человек образованный, знающий литера­туру, осуществлял закупки книг и составлял каталог библиотеки при канцелярии Орен­бургского и Самарского генерал-губернатора (в ту пору эту должность занимал просвещён­ный либерал знакомый Пушкина В. А. Перов­ский). Наконец, 12 июня 1856 года прошение Залеского об отставке было удовлетворено, и он смог вернуться на родину. Некоторое время служил в комиссии по подготовке кре­стьянской реформы. В 1860 году получил загра­ничный отпуск и более в Россию не возвра­тился. Живя в Европе, сотрудничал в польской эмигрантской прессе, по мере сил помогал антироссийскому освободительному движе­нию, в частности закупал оружие для повстан­цев Литвы и Белоруссии. Умер 60 лет от тубер­кулёза во Франции, в Ментоне. Сегодня в России и на Украине Залеского чаще всего вспоминают как друга и адресата писем Шевченко, выполнявшего роль «связ­ного» между опальным поэтом и ссыльными в Оренбурге, Уфе, Ак-Мечети, Богословске. Однако для европейских этнографов Залеский прежде всего - автор альбома офортов «Жизнь киргизских степей», изданного им в Париже в 1865 году. История этого изумительного по красоте издания подробно описывается в авторском предисловии: «Страницы, кото­рые я сегодня представляю на суд публики, не являются ни историческим исследованием, ни этнографическим очерком, ни заметками туриста. Сосланный в эти удалённые места. я провёл в них девять долгих лет и имел воз­можность пересечь необъятные пространства вдоль и поперёк: несколько раз пешком, чаще - верхом на лошади. В это время рисование пре­вратилось для меня в нечто большее, чем про­сто развлечение. Часы, когда я держал в руках карандаш, были для меня самыми счастли­выми, временем предельной концентрации, забвения горестей и печалей. Невидимая связь возникала между мной и природой; я брал у неё уроки, и, когда мне доводилось проводить многие дни в одном и том же месте, я ощущал себя частицей необъятной пустыни и, огляды­вая горизонт, линию которого нарушали лишь несколько одиноких скал, учился находить в этой картине особую неповторимую красоту». «Кибитка киргиза», «Киргизская женщина», «Могила киргиза», «Меловая гора». «Сад в Ман­гышлаке» - каждый офорт представляет из себя отдельный сюжет, а вся серия в совокуп­ности являет величественную панораму при­роды киргизских степей и очерки быта наро­дов, их заселявших. Сюжетную целостность изображений дополняют авторские коммен­тарии, лаконичные, но образные, остроумные и наполненные меткими наблюдениями. Вот одно из них: ««Киргиз необычайно любит поговорить. Кажется, его вопросам не будет конца, если только сам он не является владе­тельным князем или старшим в племени. В этом случае он почитает себя обязанным сохранять важный вид и не вступать с незна­комцем в долгие разговоры; отвечает одно­сложно или же после долгой паузы выдавли­вает из себя отдельные предложения. Он непрерывно обращается к толмачу, заставляя переводить ему каждое слово, и должно пройти какое-то время, чтобы он превратился в про­стого смертного, а позднее даже в друга, «кунака» заезжего иностранца, и только тогда тому будет позволено вести с ним долгие, про­странные беседы». Альбом «Жизнь киргизских степей» не остался незамеченным в России. На страницах «Известий Императорского Русского геогра­фического общества» появилась рецензия известного востоковеда Василия Григорьева, за несколько лет перед тем встречавшегося с Залеским в Оренбурге. Поэтому, говоря о его офортах, рецензент со знанием дела мог утверждать, что «природа киргизских степей и жизнь киргизов отражены на них в полном соответствии с действительностью. Фантазия художника не прибавила и не убавила ни малейшей детали: карандаш и штихель Залеского с удивительной точностью представ­ляют бескрайние пустынные равнины, на которых нет иных строений, кроме кладбищ, иной красоты, кроме голых известняковых скал и болот, поросших камышом». Особо отметил Григорьев тексты, сопровождающие офорты: «Тихой печалью веет от всех описа­ний и рассказов автора. Не могло быть иначе: ведь нелегко найти радость среди монотонной степной природы и в настрое духа, в котором находился пишущий».

Наш экземпляр интересен тем, что принадлежал лите­ратору Владимиру Дмитриевичу Яковлеву (1817-1884). Воспитанник Императорской Ака­демии художеств и Главного педагогического института, Яковлев преподавал в нескольких уездных и приходских училищах, перебрался в Петербург, некоторое время состоял коррек­тором «Санкт-Петербургских ведомостей», а затем оставил и эту службу, чтобы целиком посвятить себя литературе. Его стихи, рассказы, повести, путевые очерки и критические статьи печата­лись в «Отечественных записках», «Библиотеке для чтения», «Современнике», а позднее в «Рус­ском слове», «Светоче», «Сыне Отечества» и др. В 1860 году Яковлев ослеп и в течение двадцати четырёх лет, до самой смерти, не вставал с пос­тели, живя на пенсию от Общества пособия бедным литераторам. В своё время Яковлев приобрёл широкую известность путевыми заметками об Италии, так что книга о путешествиях ссыльного поляка по отдалённым территориям Россий­ской империи должна была привлечь его пристальное внимание.

Б. Залеский и Т. Шевченко. Бронислав Залеский был одним из самых близких друзей Т. Шевченко периода неволи. Так как их многолетние приятельские отношения уже получили весьма подробное освещение в трудах шевченковедов, ограничимся лишь расстановкой главных вех их дружбы, чтобы далее остановиться на отдельных вопросах, достаточного освещения не получивших или трактуемых не во всем основательно. Начало их личных связей относится к ноябрю 1849, когда, по возвращении Аральской экспедиции в Оренбург, Залеский, как "умеющий рисовать", был прикомандирован в помощь Шевченко "для отделки гидрографических видов берегов Аральского моря". Оренбургские их встречи увековечены А. Ф. Чернышевым в рисунке, условно называемом "Шевченко среди польских ссыльных", где запечатлен и Залеский. Однако по-настоящему сблизились они во время совместного пребывания в Каратауской экспедиции по разведке месторождений каменного угля, где вместе, в одной палатке, провели три месяца. Сразу по возвращении Залеского в Оренбург между ним и Шевченко завязалась переписка, которая не прерывалась в течение всего периода солдатской службы поэта; продолжалась она и в последующие годы. Залеский стал надежным "связным" между Шевченко и ссыльными в Оренбурге, Уфе, Ак-Мечети, Богословске, в том числе З. Сераковским, Э.Желиговским, А.Плещеевым и другими. Через него узнавал поэт обо всем новом в жизни оренбургской колонии политической ссылки. От него он получал кисти, краски и все другое для занятий живописью. Бесценной была помощь друга в продаже художественных работ Шевченко, имевшая большое значение для улучшения материального его состояния, а, кроме того, положительно влиявшая на моральное самочувствие изгнанника, который видел в этом один из важных каналов своих связей с внешним миром. Наконец, в переписке содержится и обмен мыслями по вопросам искусства; в этом между ними с самого начала знакомства сложились отношения учителя-ученика, и Шевченко, как заботливый наставник, давал Залескому практические советы, вытекавшие из собственного опыта. Ни один исследователь жизни и творчества Шевченко не может обойтись ныне без изучения переписки его с Б. Залеским. Большой интерес представляют комментарии Б. Залеского к письмам друга, опубликованные Иваном Франко в сборнике "Листочки до вiнка на могилу Шевченка в XXIX роковини його смертi" (Львов, 1890, стр.23-56). К сожалению, последующие их публикации весьма неполны и "дословный перевод", о котором заботился И.Я.Франко, до читателя не доводится. Лишь частично введены в научный оборот шевченковедения воспоминания Залеского об оренбургской ссылке: "Wygnan cy Polsku w Orenburgu" ("Rocznik Towarzystwa historyczno-literackiego w Paryzu, na rok 1866", Париж, 1867). Следует сказать еще об одном источнике, пока, к сожалению, доступном немногим. Речь идет о письмах Залеского и Л. Турно, адресованных главным образом А. Венгржиновскому. Оригиналы их храняться в Ягеллонской библиотеке, в Кракове, а 213 листов фотокопий - в Киевском Государственном музее Т. Шевченко. Научное издание этого эпистолярного богатства давно назрело. Оно послужило бы дальнейшей углубленной разработке проблем взаимосвязей деятелей русского, украинского и польского общественно-политических движений, более широкому изучению обстановки, в которой протекали годы изгнания поэта. Публикация этой переписки, требующая больших усилий текстологов, переводчиков, комментаторов, - одна из важных задач источниковедческого характера. Наконец, еще не отыскан весь архив Залеского, который, будучи обнаруженным, мог бы открыть немало материалов для шевченковской науки. Обратимся, однако, к отдельным моментам деятельности Б. Залеского, вызвавшим, судя по переписке с Шевченко, живой интерес поэта.

"... С(игизмунд)... пишет мне, что ты оставляешь военное сословие и делаешься библиотекарем Оренб(ургской) публичной библиотеки. Дал бы Бог!" - так писал Шевченко Залескому.

"Я чрезвычайно рад, что тебе поручена новая библиотека; лучше для тебя занятия я не мог бы придумать", - заметил он в феврале 1855.

Недавно найденные архивные дела раскрывают историю библиотеки, содержание фондов и роль Залеского в ее организации. Планомерные закупки книг для библиотеки при канцелярии Оренбургского и Самарского генерал-губернатора начались в 1853 г. За эту работу активно взялся видный деятель края ученый-востоковед В.В.Григорьев. Под его руководством были закуплены, прежде всего, издания историко-краеведческого характера, книги о Средней Азии, литература справочная. В первом же списке приобретений значится пушкинская "История Пугачевского бунта", "Описания киргиз-кайсакских степей", сочинения Палласа и другие. Поставщиками новой библиотеки стали книжные лавки А.Смирдина, П.Крашенинникова, Н.Сеньковского. За ее устройством ревностно следил генерал-губернатор В.А.Перовский. Когда штабс-капитан А.И.Антипов попросил в июне 1854 книгу Палласа, намереваясь воспользоваться ею в экспедиции, Перовский наложил категорическую резолюцию: "Брать с собою из Оренбурга не позволяю". По его, Перовского, предложению был составлен каталог библиотеки. Эту работу выполнил, главным образом, Залеский, получивший за нее в апреле 1855 денежную награду. Библиотека расширялась. Сюда поступали "даровые приношения" (к примеру, книги из Казанского университета) и литература, выписанная из столичных лавок. Всю переписку по заказам вел Залеский; каждая книга проходила через него. В названном деле № 13321 имеется двадцать семь собственноручных расписок Залеского по поводу всевозможных библиотечных трат. Последняя запись его рукой сделана незадолго до отъезда на родину. Военное сословие он оставил с радостью, но в библиотекари не пошел. Как свидетельствует переписка, Шевченко получал от Залеского и книги. Надо полагать, что друг поэта умел в данном случае губернаторский запрет обходить. Шевченко искренне интересовался художественным творчеством Залеского, и отголоски этого можно найти в большинстве их писем. Тем более заслуживают дальнейшего изучения все его работы, в том числе альбомы, хранящиеся в Государственном Музее Т. Шевченко (Киев). Альбом из 41-го листа состоит из рисунков, сделанных преимущественно во время похода на Ак-Мечеть. Залеским здесь, безусловно, выполнены зарисовки стен, башен, ворот бывшей кокандской крепости. Что касается других работ, то они, вероятно, принадлежат разным художникам, авторство которых еще предстоит установить. Как все это оказалось в альбоме Б. Залеского? Думается, что альбом именуется так неправомерно. Точнее полагать его одним из альбомов Перовского. Среди доказательств - характерный губернаторский почерк в подписях к отдельным листам, в том числе выполненным Залеским. Другой альбом, состоящий из 55 листов, именуется "Альбомом Б. Залеского" более обоснованно, хотя и не представляет работ только Залеского. Но ими, прежде всего, он ценен. Не разбирая скромных художественных достоинств рисунков, мы не можем не обратить внимания на то, что они позволяют уточнить ряд мест из переписки друзей. В письме от 6 июня 1854 Шевченко выражает восхищение "девственной, торжественно прекрасной" уральской природой, желание провести хотя бы час "в дремучем сосновом лесу, под темной тенью широковетвистой, мрачной, как дума Оссиана, ели". Представление о природе Среднего Урала он получил благодаря Залескому, находившемуся тогда в Богословске. На одном из листов альбома именно такие (если не те же) "оссиановские" деревья; в глубине - рабочее селенье с возвышающейся над ним заводской трубой. Рукой автора проставлена дата: "1854". В письме от 25 сентября 1855 Шевченко восторженно радуется получению "драгоценного подарка" - портрета Э.Желиговского (А.Совы). Можно предположить, что речь идет о том портрете, который значится в альбоме под инв.№ 386. На рисунке с инв.№ 388, помеченном: "Оренбург, 1854", - О.Н.Бутакова, жена известного морехода и исследователя. Тот факт, что Залеский был вхож в эту семью, дает возможность более точно адресовать отдельные приветы "Алексею", которые содержатся в шевченковских письмах этого года. Последние листы альбома заняты стихами на польском и русском языках; авторами их являются Э.Желиговский и А.Плещеев. "Благодарю я тебя и за прекрасные песни Совы: мне особенно понравились из них "Два слова" и "Экспромт"..." - писал Шевченко Залескому 6 июня 1854. На листе с инв.№ 376 переписаны польские стихотворения. Одно из них: "Гedno Slowo na pamid 1854 a 18 Janw." Судя по названию и характеру стихотворения это и есть тот самый "Экспромт", который заинтересовал Шевченко. Здесь уместно сказать, что сравнение оригинала стихотворения "Два слова" с переводом сделанным А.Плещеевым, оказалось у Шевченко явно не в пользу поэтически-вольного переложения на русский язык, также присланного ему Залеским. Разносторонние связи Т. Шевченко с представителем польской революционной ссылки Б. Залеским, здесь лишь очерченные, нуждаются в специальном изучении. При этом непременно должны быть пересмотрены работы Залеского-художника: среди них могут оказаться и еще не аттрибутированные шевченковские произведения. Такие предположения относятся и к составу альбома "Сувенир Оренбурга. 1842-1851" . Сомнительно, чтобы в альбоме Обручевых, в доме которых Шевченко бывал как художник, оказались только копии его рисунков. Нельзя забывать, что Залеский являлся и весьма активным копиистом; копии также могут навести на след утраченных (или не выявленных еще) подлинников Шевченко.

Рассказ о чудесной находке

Впервыя я узнал об этом из маленькой заметки в еженедельнике "Польское обозрение" за 7 апреля 1970 года. "В архиве краковской библиотеки Чарторыских, - сообщалось в ней, - найдено 14 писем Т. Шевченко поляку Б. Залескому - участнику заговора против царского самодержавия. Вместе с письмами Шевченко, хранящимися в Ягеллонской библиотеке, они дают полное представление о переписке 1853-1857 гг. между обоими борцами за социальное и национальное освобождение, которые встретились и подружились в оренбургской ссылке". Уже в следующем номере того же польского еженедельника была опубликована статья Згибнева Войнара - научного работника библиотеки Чарторыских в Кракове. "Весной 1872 года в Курник, под Познанью, было привезено из Парижа библиотечное собрание "Отеля Ламбер" - местопребывания Чарторыских в эмиграции - и оставалось там вплоть до 1876 года, когда оно было передано в Краков, - вел рассказ Войнар. - В коллекции собраны богатые рукописные материалы, принадлежавшие политическим деятелям лагеря Чарторыских. К этим лицам относился и Бронислав Залеский - один из видных представителей этого лагеря после январского восстания 1863 года. Разбирая материалы Залеского, я обратил внимание на небольшой пакетик с 14 письмами, написанными по-русски. Они не были подписаны, и только в конце одного из них виднелась буква Т. Из-за отсутствия подписи и очень неразборчивого почерка ими никто не заинтересовался вплоть до настоящего времени. Чтобы найти ключ к разгадке авторства писем, пришлось внимательно проследить все пути бурной жизни Бронислава Залеского..." Из цитированной выше статьи в "Польском обозрении" за 14 апреля 1970 года читатели узнали, что судьба писем, действительно, была весьма необычной. Оказавшись в 60-х годах XIX в. в Париже, Залеский намеревался опубликовать письма Шевченко - по-польски - в "Ежегоднике Литературно-исторического общества". Это не удалось. Тогда он решил передать письма издательству Академии наук в Кракове. Но и тут публикация не состоялась. Следы автографов затерялись. Влодзимеж Спасович, критик и литературовед, развернул их поиски. Найти, однако, удалось только копии. Они обнаружились у Юзефа Крашевского в Дрездене.Их получил М.Драгоманов, которому и принадлежит честь обнародования этих писем в первых трех номерах "Киевской старины" за 1883 год. Со временем при разборе архива Крашевского была выявлена еще одна копия тех же писем. Как установил М.Павлык, нашедший новый список, между ним и опубликованным в "Киевской старине" оказались различия. Иван Франко, заинтересовавшись находкой, установил, что она, по всему судя, была когда-то в руках самого Залеского, который снабдил сделанную копию собственными примечаниями. На основе ее И.Франко сделал ряд уточнений и дополнений к журнальной своей публикации. ("Листочки до вiнка на могилу Шевченка в XXIX роковини його смертi". Львов, 1890). Сама же копия, им использованная,... затерялась, исчезла. Комментируя шевченковские письма к Б. Залескому, исследователи нередко сетовали на неточность обеих публикаций. Но об автографах не знали ничего. И вот они нашлись! "Письма, как уже говорилось, не были подписаны, - отмечал наш польский коллега, - а архив Бронислава Залеского был систематизирован совсем недавно, поэтому без малого сто лет(!) не было известно об оригиналах шевченковских писем". Однако, в конце концов, "переписка двух друзей дожила до наших дней". Добавим - к общей радости всех, кому дорого имя и творчество Тараса Шевченко! Публикация оригиналов ("Радянськелiтературознавство", 1971, № 6) обнаружила в письмах десятки серьезнейших разночтений, подтвердив, что открытие имеет поистине исключительное литературно-биографическое значение. Позднее, из газеты "Лiтературна Украiна" (1970, 12 июня), мы узнали, что находка в Кракове не была случайной, а явилась результатом совместных поисков исследователей львовских и краковских. Толчок к успешно закончившейся "операции" дало обнаружение в отделе рукописей Львовской государственной научной библиотеке АН Украины неизвестного ранее письма Б. Залеского к генеральному секретарю Академии наук в Кракове Ю.Шуйскому. Оно-то и навело на след.