RARUS'S GALLERY

Вып.1. Маска мести. (1-51 с.) Вып.2. Тайна знака. (53-90 с.) Вып.3. Вызов брошен. (91-124 с.) Вып.4. Труп в трюме. (125-158 с.) Вып.5. Радио-город. (159-192 с.) Вып.6. За и против. (193-222 с.) Вып.7. Черная рука. (223-248 с.) Вып.8. Гений сыска. (249-278 с.) Вып.9. Янки едут. (279-304 с.) Вып.10. Взрыв совета. (305-331 с.) В цветных издательских конструктивистских обложках, оформленных с помощью фотомонтажа А. Родченко. Тираж 25.000 экз. В комплекте - чрезвычайная редкость!

 

 

 

Джим Доллар (Мариэтта Шагинян). Месс Менд. 10 вып.

Москва, ГИЗ, 1924.

Оформление каждого выпуска - Александр Родченко.

Александр Родченко. Макет обложки

для романа "Месс Менд", вып. 7. 1924.

На самом деле книжечек вышло гораздо больше, всего 3 серии, но Александр Родченко оформил только 1-ю серию:

Джим Доллар. Месс-Менд, или Янки в Петрограде (Роман, вып. 1-10, 334 стр.); Предисл. Н. Мещерякова; Обл. худож. А. Родченко. - М.-Л.: Госиздат [Напеч. в М.], 1924. - 25.000 экз. Вып.1. Маска мести. (1-51) Вып.2. Тайна знака. (53-90) Вып.3. Вызов брошен. (91-124) Вып.4. Труп в трюме. (125-158) Вып.5. Радио-город. (159-192) Вып.6. За и против. (193-222) Вып.7. Черная рука. (223-248) Вып.8. Гений сыска. (249-278) Вып.9. Янки едут. (279-304) Вып.10. Взрыв совета. (305-331)

Джим Доллар. Лори Лэн, металлист (Роман, вып. 1-9, 251 стр.) - М.-Л.: Госиздат [Напеч. в М.], 1925. - 15к. 30.000 экз. Вып. 1. Жена банкира. - 31 с. Вып. 2. Человек в кимоно. - 32 с. Вып. 3. Хрустальная чаша. - 31 с. Вып. 4. Успехи сыска. - 32 с. Вып. 5. Воен-Хим. - 31 с. Вып. 6. Люди лиги. - 31 с. Вып. 7. Гнездо бриллиантов. - 32 с. Вып. 8. Тайна Лорелеи. - 32 с. Вып. 9. Последний бой. - 32 с.

Дорога в Багдад: 3-я книга серии «Месс-менд». - журн. "Молодая гвардия", 1935, № 12 (стр.18-110).

Джим Доллар - псевдоним писательницы Мариэтты Шагинян (1888-1982). В 1924—25 гг. Шагинян под псевдонимом «Джим Доллар» публикует серию агитационно-приключенческих повестей «Месс-Менд» («Янки в Петрограде», «Лори Лэн, металлист», «Дорога в Багдад»), обошедшую мировую рабочую печать и имевшую огромный успех (экранизирована в 1926).

Первая часть “Месс-Менд”, “Янки в Петрограде”, вышла в ГИЗе в 1924 г.; вторая, “Лори Лэн, металлист” — там же в 1925-м; третий роман серии был, по словам Шагинян, заказан ей еще в 1925 г. (тогда писательница написала “сперва 18 глав романа из китайской жизни (забраковано) и, наконец, 52 главы романа “Международный вагон”” [Шагинян М. Дневники 1917—1931 гг. Л.: Изд-во писателей в Ленинграде, 1932. С. 151]) и анонсировался (Красная газета (Ленинград). Веч. вып. 1925. 25 сент. с. 2), однако вышел только в 1935 г. под заглавием “Дорога в Багдад” — в журнале “Молодая гвардия” (№ 12. с. 18—110) и отдельным изданием (Шагинян М. Собр. соч. М.: ГИХЛ, 1935. Т. 4).

Лишь одна книга М. Шагинян, не принесшая ей никаких государственных наград, зато почти сразу же экранизированная, по сию пору читается не без увлечения. Мариэтта Сергеевна начала писать её осенью 1923 года, когда наша страна «ещё находилась в тисках разрухи и голода».

«В тот день… у нас был лавровый суп. Под тарелкой лежала “Правда”. Отодвинув суп, я заметила заманчивый фельетон о том, что нам, советским людям, необходимо создать для молодёжи свою приключенческую литературу и своего “красного Пинкертона”. Писала я в необычном возбуждении: мне самой хотелось поскорей узнать, что будет дальше».

Так появился роман «Месс-Менд, или Янки в Петрограде». Это был роман авантюрный, пародийный, утопический, не в последнюю очередь — агитационный и даже, согласно авторскому определению, — сказочный («роман-сказка»). Успех его оказался таким, что темпераментной М. Шагинян пришлось досочинить ещё два продолжения: «Лори Лэн, металлист» и «Международный вагон» («Дорога в Багдад»). При первой публикации роман был выдан за иностранный и опубликован под псевдонимом Джим Доллар. Мариэтте Сергеевне не составило особого труда мистифицировать таким образом своих читателей, ведь её бойкому перу принадлежат также известные переводы с английского; прежде всего, это роман Уилки Коллинза «Лунный камень».

Об авторе нашумевшего романа ходило много слухов. Писательница Мариэтта Шагинян повторяет якобы ею слышанные три “легенды” об истинном авторе “Янки”:

“Когда тов. Стеклов, после выхода первой книжки “Месс-Менда”, позвонил по телефону Зав. Госиздатом Н.Л. Мещерякову и попросил его “от души поздравить Николая Ивановича Бухарина с написанием такой очаровательной и остроумной вещи”, — он попал впросак и родил легенду № 1”. Стратегия Шагинян проста: Ю.М. Стеклов как раз в 1925 г. оказался в опале и не у дел (он был освобожден Президиумом ЦИК от обязанностей главного редактора “Известий” и снят с поста зампреда Ученого комитета при ЦИК), поэтому ему можно было приписать любую степень неосведомленности и наивности — при этом Шагинян повышает акции своего романа как абсолютно санкционированного властью “коммунистического пинкертона”, который мог написать сам его заказчик Н. Бухарин. Другое явно противоречивое утверждение Шагинян касается социальнолитературного генезиса “Янки”: с одной стороны, она утверждает, что писала роман “для себя”: “Писать на заказ все равно, что кормить грудью чужого ребенка: отдаешь себя, но не передаешь себя. Осенью 1923 года мне посчастливилось написать книгу для собственного удовольствия, без всякой мысли, что она будет когда-нибудь напечатана”, — с другой, тут же сообщает, что к написанию ее подтолкнул “заманчивый фельетон Бухарина о том, что “недурно бы нам создать своего красного пинкертона!”. Перерабатывая “Месс-Менд” в 1954 г. в роман-сказку для детей, Шагинян, видимо, невольно прямо назвала — хотя и в форме отрицания — ту социально-литературную интенцию, с которой писался роман: это “не халтура. От первой до последней страницы “Месс-Менд” создан тем лихорадочным подъемом, который вызывается “горением фосфора”, иначе сказать — творчеством”. Вторая “легенда” возводится Шагинян к культурной московской публике, создавая возможность восприятия романа как попутнической халтуры: “…за профессорским чайным столом в Москве решили, что Джим Доллар написан Алексеем Толстым, Ильей Эренбургом и Бэконом Веруламским, — профессора родили легенду № 2”. Ироническинеуместное “ученое” упоминание английского философа и политического деятеля Фрэнсиса Бэкона Веруламского (1561—1626) оставляет возможность при необходимости иронически дискредитировать “профессорское мнение”, при этом используя его для саморекламы и легитимации: в 1926 г. Шагинян называет близких к власти попутчиков А. Толстого и И. Эренбурга, а переиздавая “Как я писала Месс-Менд” в середине 1950-х, добавляет менее известных “серапионов” — “тогдашних молодых ленинградцев Слонимского, Никитина”. И, наконец, прием псевдонимизации разыгрывается для заявления о коммерческой успешности книги, выпущенной Государственным издательством: “Когда коммерческие издатели заподозрили в авторстве “коллектив молодняка” и стали его ловить на перекрестках, это был просак № 3”. Все эти “легенды” и “просаки” имеют сугубо имитационный характер и ничем не подтверждаются (за исключением утверждения об успехе романа, который действительно был переведен на многие языки, раньше всего на немецкий, и несколько раз переиздавался, однако здесь трудно отделить собственно читательский успех от содействия со стороны власти), то есть их стратегическая роль сводится исключительно к конструированию вымышленной истории и репутации книги и ее автора — максимально пластичной, способной адаптироваться к меняющемуся контексту. Если Шагинян в первую очередь стремится создать литературный продукт, способный в случае необходимости дезавуировать одни свои стороны, приписывая их псевдонимной, мнимой, иностранной авторской фигуре, и подчеркивать другие, объявляя подражание пародией или сатирой и меняя ее объект, то собственно псевдопереводной роман в большой степени является реакцией на такого рода мнимую литературу — в нем объектом иронии служит сама вынужденно и компромиссно занятая литератором-попутчиком “иностранная” позиция, когда он, “отсиживаясь на мастерстве” (проявившемся в том, что псевдопереводные романы, в зависимости от типа рецепции, могли восприниматься и как вполне увлекательное стилизаторское чтиво, и как заказанная близкими к власти издательствами пародия на него) и работая с заведомо безопасным — “заказанным” и пародийным, а также банальным, вторичным, негодным материалом, то есть занимаясь “греко-татарской халтурой”, — создает литературный продукт и авторскую личность, которые могут быть описаны только как “блеф” и “подлог”. Специфика компромиссной халтуры авторов псевдопереводных романов — в эксплицитном и доминантном мотиве псевдохарактера текста и его автора, который настойчиво заявляется на всех уровнях текста: в самом приеме демонстративно небрежного раскрытия псевдонима и в его форме — “подлог Ю. Слёзкина”; в заглавии — “Блёф, поддельный роман”; в устойчивой, во всех текстах этого корпуса, мотивировке действия газетной “уткой” (в “Блёфе”), обманом (“Атлантида под водой”), фильмовой иллюзией (в “Красавице с острова Люлю”). Эффект настойчиво декларируемого разделения авторской личности и маски достигается также через сплошную ироническую интонацию68 и постоянно вторгающиеся в текст иронические металитературные “апарте”: “Какой тематический умысел позволил Генри выиграть втемную и, вдобавок, в самой высшей комбинации? Что это? Желание во имя старых серьезных традиций дать облик героя? Благосклонность к нему стихий? Сюжетный ход с последующим отголоском? Ах, до чего может быть лукав и всесилен автор! Ужасно!”, однако эти иронические обращения к читателю довольно очевидно раскрываются как социально-литературная авторефлексия имплицитного автора: “Читатель — оригинальнейшее существо. Где его альфа и омега — неизвестно. На последних страницах в нем происходит непередаваемый кризис. В нем борются два желания: одно ждет под занавес флер-д’оранжа и прочих приятностей, другое рисует мрачную картину расположенных поленницей трупов героев. В таких условиях создается безвыходная для автора обстановка — не разбежаться с идеологической и тематической увязкой. Соглашательство — наиболее распространенный вид обслуживания заинтересованных сторон. Трезвые читатели имеют привычку требовать от каждого авторского начинания элементов общественности, поэтому не окажется ли в их глазах подобный труд излишним подражанием заслуженным фантазерам или обыкновенной револьверной повестью?.. Что поделать. Авторство — вообще трудная вещь, и, кроме того, роман это всегда роман, а не оперетка”. Игра с повествовательной и авторской маской порождала крайне экзотические нарративные конструкции: так, в опубликованной в серии “Библиотека “Огонек”” повести автора, названного немецким журналистом Рен Т. Марком, “Месс-Менд — вождь германской Чека” (М.: Огонек, 1925) — возможно, здесь мы также имеем дело с псевдопереводным романом отечественного автора, — в которой мотивы романа Шагинян используются, как сообщается в издательском предисловии, для сатирического изображения “жестокости и усердия германской полиции, создающей несуществующие заговоры и выдумывающей пинкертоновскую чертовщину для того, чтобы посадить на скамью подсудимых немецких коммунистов”, инстанция повествователя конструируется почти так же, как в набоковском “Отчаянии”: права наррации отданы фашисту, германскому националисту и провокатору Марку (проблема повествовательной инстанции дополнительно сильно усложняется совпадением имени этого ненадежного повествователя, Марка, с именем автора, обозначенным на обложке брошюры, — Рен Т. Марк), рассказывающему о действующем в Берлине отряде Чека (его пароль — “Месс менд”). Рассказ этот полон нелепых преувеличений, в изобретении которых имплицитный автор с явным удовольствием дает волю фантазии (в арсенале Чека якобы имеются слова с особой длиной звуковой волны, способные разрушить живой организм; роговые очки, превращающиеся при необходимости в лифт; белый кролик, носитель бациллы смертельной болезни смеха; красный летающий автомобиль, сражающийся в воздухе с аэропланами), — которые, однако, как бы помимо воли повествователя, оборачиваются прославлением силы и изобретательности загадочных революционеров с русскими именами и ироническим разоблачением их врагов.  Сплошная и при этом двусмысленная, направленная на разные объекты и адресованная слишком разным типам читателей, ироническая интонация псевдопереводных романов в конечном счете оказывается их доминирующей, конституирующей этот жанр чертой. Объект пародии все время смещается: халтурные переводы иностранной беллетристики — “красная пинкертоновщина” — компромиссная позиция писателя-попутчика, сочиняющего “халтуру” на “заказ”, пытаясь при этом использовать свой профессиональный вкус, — и в результате ирония оказывается автоадресованной. Наиболее внятно и трезво этот опыт с внутренней точки зрения описан Лидией Гинзбург в связи с ее документально-детективным романом для юношества “Агентство Пинкертона” (М.; Л.: ОГИЗ, Молодая гвардия, 1932) в дневниковых записях (представляющих еще более сложный, чем у Шагинян, акт конструирования собственной литературносоциальной личности как в отношениях с современниками, так и для будущего читателя). Несмотря на то, что этот роман, конечно, не является ни псевдопереводным (хотя Гинзбург и размышляет о своем “инкогнито” в области профессиональных занятий для денег, преподавании на рабфаке и сочинении текстов “о консервах”, где ее литературоведческое творчество как бы становится не бывшим), ни собственно пинкертоновщиной (детективный элемент в нем ослаблен в пользу документального — разоблачения реального американского агентства Пинкертона и низкого литературного качества дореволюционной пинкертоновщины), общий контекст дневниковых размышлений Гинзбург этого времени отчетливо связан с той проблематикой литературного быта, из которой появился псевдопереводной роман: необходимость зарабатывания денег, перерождение личной судьбы под внешним давлением, варианты соединения “халтуры”, “социального заказа” и позиции литературного “спеца” с “творчеством для себя” и проч. Гинзбург находит целый репертуар определений мнимости своего литературного проекта и своего собственного писательского положения, созданного написанием этой книги, его социальной вынужденности и одновременно лежащего в основании профессионального мастерства — подходящий и для описания социально-литературного аспекта псевдопереводного романа (важно также, что Гинзбург определяет здесь себя как “обыкновенного человека” в противоположность “большим людям”, О. Мандельштаму и Б. Пастернаку, которым позволены “дерзости”, — то есть, отчасти наигранно, причисляет себя именно к тому писательскому уровню, к которому принадлежали авторы псевдопереводных романов): “Я написала не свою книгу (“Агентство Пинкертона”). Как кто-то сказал: сознательный литературный фальсификат. Книга  авантюрная, книга с заранее известными выводами и готовым отношением к действительности — все это виды защитной окраски и приспособления. Главное же — снятие творческой ответственности. Человеку, создавшему литературную условность, легко дышится. За его идеологию отвечает государство, за материал — история; за его литературную манеру отвечают жанры. Любопытно следить, как жанр рождается из обстоятельств. Из социального заказа, который становится социальным соблазном — соблазном нужного дела или точного ответа на вопрос. Когда свобода невозможна, суррогатом свободы становится условность”. Псевдопереводной роман, конечно, является пародией (возможно, заказанной издательствами и властью) на советские переводы и подражания западной авантюрной беллетристике, в огромных количествах выходившие и потреблявшиеся при НЭПе. Однако ряд внешних этой прагматике черт, общих для всего круга этих произведений — сходный габитус авторов — профессиональных беллетристов второго ряда с дореволюционным опытом, перед которыми остро стояла необходимость найти для себя диспозицию в нэповском литературном поле; непропорционально большое число паратекстов; маркированная на всех уровнях текста его вторичность, мнимость и поддельность; сплошная ироническая интонация, становящаяся автонаправленной, — позволяют рассматривать псевдопереводной роман как разыгрывание позиции писателя, пытающегося компромиссно соединить “свободу” как “мастерство”, оборачивающееся “условностью” заданного авантюрного жанра, с соблазном “нужного дела”, борьбой “за право свое пребывать в рядах советских писателей” и просто с тем, что “есть надо было”. При этом поддельный, компромиссный характер собственного литературного проекта и вообще положения в новом литературном поле, его “иностранность” преобразуются в доминанту текста и фактически создают сам жанр псевдопереводного романа, прекративший свое существование вместе с исчезновением, в начале 1930-х гг., породивших его условий литературного поля.

Вильбур Грэсс. Одна минута. Издание автора. 1925.

В цв. издательских фотомонтажных обложках.

Оформление каждого выпуска - Петр Галаджев.

Марк Максим. Чемодан из крокодиловой кожи.

Издательство О.Д.Д.- 1925 г.

Илл. обложки - А. Воронецкого.

Цветная илл. обложка. 18х13,5 см.

 

Вып. 1. Тайна пряди волос. 32с.

Вып. 2. Браслет балерины. 32с.

Вып. 3. Пассажир каюты № 16. 32с.

Вып. 4. Жертвы Эдиссон-Коттеджа. 32с.

Вып. 5. Заговор тринадцати. 32 с.

Тайна профессора Бураго / Ник. Шпанов, рис. П. Алякринского: [в 6 вып.]. - [М.]: "Молодая гвардия", 1943-1944. - Вып.1. 1943. 77, [3] с.: ил.; Вып.2. 1943. 77, [3] с.: ил.; Вып.3. 1943. 77, [3] с.: ил.; Вып.4. 1944. 50, [2] с.: ил.; Вып.5. 1944. 93, [3] с.: ил.; Вып.6. 1944. 102, [2] с.: ил.; 19,2х12,8 см. Каждый выпуск в цветной иллюстрированной издательской обложке.

Роман советского писателя и сценариста Николая Николаевича Шпанова (1896-1961). В своём детективном произведении "Тайна профессора Бураго" автор показал борьбу советских учёных и разведчиков против фашизма. Роман пользовался необычайным успехом у читателя.

Николай Николаевич Шпанов (1896 - 1961). В 1958 году Николаем Шпановым была выпущена книга «Война невидимок» (М: Советская Россия, 1958, 484 стр.). Книга написана на основе выходивших в 1943-44 шести выпусков «Тайны профессора Бураго» и двух частей «Войны невидимок», выходивших в журнале «Огонек» (1944 г., №№1-17, публикация не была завершена). При подготовке издания 1958 г. автор переработал практически весь текст. Кроме того, были внесены изменения в количество и названия глав.

Марк Максим. Шах и мат [Роман: Вып. 1-7]; Обложка художника А. Воронецкого. - Ростов н/Д: Изд-во ОДД, 1924. — 10.000 экз.(+ переизд. вып.1-7, 1925 - 25.000 экз.) Формат 13x18 см.

Вып. 1. Убийство на Уолл-Стрит, 18-в (32 с.)

Вып. 2. Акула из Нью-Йорка (31 с.)

Вып. 3. Двое против Харлэя (32 с.)

Вып. 4. Ролл-Ройс № 24569 (32 с.)

Вып. 5. К.К.К. (31 с.)

Вып. 6. Женщина с динамитом (32 с.)

Вып. 7. Мат королю (31 с.)

О псевдониме Марк Максим (Marc Maxim):

События в повестях “Шах и мат” (Ростов-на-Дону: О.Д.Д., 1924) Марка Максима (Бориса Оленина) и отчасти “Месс-Менд” Джима Доллара (Мариэтты Шагинян) происходят в Америке, где рабочие-коммунисты борются с “акулами капитализма”, ку-клукс-клановцами, фашистами и русскими белоэмигрантами. В рекламе на обложке первого выпуска романа Марка Максима “Шах и мат” в списке произведений автора анонсировался роман “Люди из Лондона”, выходящий в харьковском издательстве “Пролетарий”, — этот роман в течение 1924 г. публиковался по частям в харьковской газете “Пролетарий” под именем Бориса Оленина. Многоликий авантюрный герой этого “романа из современной жизни”, как он назван в подзаголовке, советский шпион Григорий Сухих типологически схож с героем “романа из современной жизни” Марка Максима “Похождения Баржевского” (Ростов-на-Дону: Типография Госиздата, 1922) — оба восходят к традиционному протейному бескачественному герою-авантюристу, деятельному и полностью лишенному психологической рефлексии.

Дети Черного Дракона.

Роман приключений из жизни современного Китая.

Написан Д. Туманным, иллюстрирован Н. Кравченко.

"Рабочая Москва", 1925.

Вып. 1-2. Трущобы Пекина; Невеста живого Будды (32 стр.)

Вып. 3. В горах Тибета (20 стр.)

Вып. 4. Когти двуногих тигров (16 стр.)

Вып. 5. Слепой китаец (18 стр.)

Советский нэповский псевдопереводной роман — с десяток иронически-приключенческих романов отечественных авторов, опубликованных в 1924— 1928 гг. под подчеркнуто небрежно разоблаченными иностранными псевдонимами, — явление в литературном отношении довольно необычное, однако в контексте культурного поля НЭПа едва привлекшее внимание критиков-современников и позднейших исследователе. Речь идет о романах Жоржа Деларма (Юрия Слёзкина) “Кто смеется последним” (ГИЗ, 1925, то же под заглавием “2х2 = 5” — Л.: Новый век, 1925 2); Пьера Дюмьеля (Сергея Заяицкого) “Красавица с острова Люлю” (Л.: Круг, 1926); Ренэ Каду (Овадия Савича и Владимира Корвин-Пиотровского) “Атлантида под водой” (Л.: Круг, 1927); Риса Уильки Ли (Бориса Липатова) “Блёф, поддельный роман” (М.: Библиотека всемирной литературы, 1928), а также о “Месс-Менд” Джима Доллара (Мариэтты Шагинян), с которым псевдопереводные романы соотносятся. Успех издания во многом формировался за счет конструктивистского оформления.  Броский парадокс от литературного критика той эпохи Виктора Шкловского: “Джек Лондон, О’Генри, Пьер Бенуа сейчас самые читаемые русские писатели”, — лишь повторял результаты многочисленных социологических исследований, которые свидетельствовали о том, что массовый, прежде всего молодой пролетарский, читатель предпочитает сюжетную, “кинематографическую”, преимущественно иностранную беллетристику (в 1924 г. на первом месте по числу отдельных изданий иностранных авторов в Советской России был Джек Лондон, за ним шли Эптон Синклер, О’Генри и Уильям Берроуз, автор “Тарзана”).

“Читатель, — по словам Михаила Зощенко, — пошел какой-то отчаянный. Накидывается он на французские и американские романы, а русскую, отечественную литературу и в руки не берет. Ему, видите ли, в книге охота увидеть этакий стремительный полет фантазии, этакий сюжет, — черт его знает какой”.

Следы советского нэповского авантюрного романа ведут в Царскую Россию: «ПИНКЕРТОНОВЩИНА» — низкопробная вульгарная литератуpa о похождениях знаменитых сыщиков: Ната Пинкертона, Ника Картера, Шерлока Холмса и пр. Возникнув в Америке в начале XX в., «П.» появляется затем и в Европе и наводняет книжные рынки. Соблазняя читателей необычайной действенностью и активностью своего героя, чуждого всяких психологических коллизий, она окружает ореолом славы и геройства сыщика и полицейского, стоящего на страже буржуазного правопорядка. Идеологическая функция «Пинкертоновщина» — защита буржуазного строя, заостренная пропаганда империалистических тенденций.  В России «П.» получила большое распространение среди городских мещанских слоев и учащейся молодежи в эпоху реакции после революции 1905. Педагогическое начальство и родители ставили «П.» под запрет формального характера, однако, несмотря на это «П.» распространялась вполне легально через газетные киоски. Презрительно третируемая «высокой» литературой, «П.», особенно в годы реакции, находила своего тайного читателя в среде не только школьников и обывателей, но и интеллигенции, отшатнувшейся от революции. Любопытно свидетельство В. Розанова: «Дети, вам вредно читать „Шерлок Холмса“. И отобрав пачку, потихоньку зачитываюсь сам. В каждой 48 страниц. Теперь „Сиверская — Петербург“ пролетают, как во сне. Но я грешу и „на сон грядущий“, иногда до четвертого часа утра. Ужасные истории» (Розанов В., Опавшие листья). Свою функцию отвлечения от революции «П.» выполняла наряду с порнографической литературой. Но соседствуя, «П.» и порнографическая лит-pa обслуживали разного читателя. Средняя цена порнографической книжки — не ниже 1 рубля, в то время как выпуск о сыщиках стоил 5—7 коп. Характерно, что в рассказах о сыщиках отсутствуют элементы порнографии. Тираж «пинкертоновского» выпуска достигал 60 тысяч экземпляров и даже 200 тысяч (обычный же тираж того времени — 2—3 тысячи). Шерлок Холмс и Нат Пинкертон попадают на подмостки театров, становятся темой «феерий-балетов» в Петербургском зоологическом саду. Антипсихологизм и действенность, фабульная напряженность и сенсационно-уголовная тематика — эти особенности сыщицких рассказов сближают «П.» с теми романами, где главным героем является «благородный разбойник». Таковы напр. «Картуш», «Антонио Порро», «Пещера Лейхтвейса», «Антон Кречет», более ранний «Разбойник Чуркин» Пастухова и др., по своей традиции восходящие к разбойничьему роману начала XIX в., роману тайн и ужасов (roman noir). Повествования о «сыщиках» и «благородных разбойниках» составляли авантюрный уголовно-сенсационный поток «низкой» литературы, наряду с которым широкое распространение имел также сентиментальный роман, удовлетворявший тягу мещанства к «роскошной жизни» и обслуживавший в значительной мере женского читателя: проституток, прислугу, ремесленниц и пр.  Сюжет «П.» авантюрен — в центре ставились перипетии преследования сыщиком злодея-преступника. Весьма несложная схема сыщицкого рассказа такова: сыщик узнает о преступлении (убитый банкир, похищенная девушка, найденный труп, фальшивомонетчики и пр.) и пускается по следам преступника со своими помощниками. В погоне и борьбе с преступной шайкой он проходит через целый ряд приключений, сопровождаемых традиционными еще для романа тайн и ужасов аксессуарами: подземельями, секретными ходами, мнимыми привидениями, опускающимися комнатами и пр. Герой неоднократно попадает в ловушку, но неизменно спасается и доводит преступника до электрического стула или каторжной тюрьмы. Сыщицкая новелла пользуется в развитии авантюрного сюжета аксессуарами жизни больших городов: телефоном, телеграфом, курьерскими поездами, последними изобретениями и пр., быстро откликаясь на все сенсации текущей жизни — успехи авиации, войны, модное оккультное движение и т. п. Несмотря на громадное, не поддающееся учету количество сыщицких рассказов, в их фабуле едва ли найдется два десятка различных сюжетных схем. В «П.» все рассчитано на сенсацию и дешевый эффект, начиная с пестрой кричащей обложки, изображающей героя-сыщика в решающий кровавый момент рассказа (бежит за преступником по крыше или висит над пропастью на полуперерезанном канате, непременно с револьвером в руке), и кончая всеми приемами рассказа. Сыщик наделен необыкновенной силой, храбростью и благородством. Женщины-героини — все необычайные красавицы, отрицательные персонажи — отвратительные уроды. Общие места сопровождают все сюжетные перипетии: «Ловким ударом она вонзила ему кинжал в грудь. Одно мгновение стоял он еще на ногах, устремив на нее застывший взор: „Убийца“, сорвалось с его уст, и он повалился на пол». Подобное описание постоянно, традиционно для «П.». Сенсационны и названия выпусков: «Заговор преступников», «Страшный Карл, гроза китайского квартала в Нью Иорке», «Борьба на висячем мосту», «Павильон крови», «Отравительница из замка Кастель-Рок», «Притон убийц», «Привидение в доме умалишенных» и т. п.  Форму «П.» подготовили уголовный роман-фельетон французских газет, «Ньюгетская новелла» в Англии (Newgate novel) — рассказ уголовного характера — и наконец так наз. dime novel в Америке — авантюрные новеллы 10-центовой стоимости. В Америке среди юношества чрезвычайно распространены написанные в форме dime novel «Приключения Буффало Билля» (Gody W. F., Adventures of Buffalo Bill) — героя колонизаторских войн с индейцами за завоевание американского Запада. Буффало Билл принадлежит к типу «западных историй» (fiction of west), наиболее талантливым представителем к-рого был Купер. К «западным историям» как к своему прототипу восходят и приключения сыщика Ника Картера, начавшие появляться в Америке в 1884 также в форме dime novel и первым автором к-рых, как теперь установлено, был Джон Кориель (Coryell). Ник Картер — это тот же Буффало Билл, снявший свои моккасины и шляпу с перьями и ставший сыщиком. Романтика прерий заменилась в связи с падением интереса к завоеванным и вымирающим индейцам романтикой городских трущоб. Количество выпусков Ника Картера огромно. Фредерик Дей (Day) например, один из более поздних его авторов, написал 1076 выпусков. Ник Картер в свои приключения вносит достаточное количество буржуазной деловитости типичного янки. Его соперник Нат Пинкертон, к-рому так повезло в России, значительно грубее его, бездарнее, менее изобретателен и весь пропитан духом буржуазного делячества, активизма. Безыменные авторы Ната Пинкертона никогда не забывают прибавить, что он получил «крупное вознаграждение» от благородных клиентов. Повидимому рассказы о Пинкертоне возникли как реклама сыскного агентства Аллана Ната Пинкертона и его сыновей, известного сыском и провокацией в рабочей среде. Возникнув в Америке в период роста политической мощи капиталистического государства, экономического расцвета буржуазии, «П.» направлена против растущего революционного рабочего движения; она была оружием борьбы буржуазии за влияние на колеблющиеся мещанские слои. Идеализируя колониальные войны в «западных историях» (Буффало Билл), крайне нетерпимо изображая желтые и черные расы (негры, китайцы, японцы как правило — всегда злодеи в сыщицких рассказах), восхваляя буржуазное делячество Пинкертона и окружая ореолом славы полицейский сыск, «П.» призывает к защите буржуазного правопорядка приемами и методами, к-рые в настоящее время окончательно оформились в фашизме. Ту же социальную функцию, как в Америке и Западной Европе, выполняет «П.» в России. Наиболее известные изд-ва, выпускавшие «П.» в России: в Петербурге изд-во А. Н. Александрова, выпускавшего позднее книги под маркой изд-ва «Развлечение», «Отрада», Ю.К. Гаупта и др.; в Варшаве — «Печатное слово» И. Левинсона. Издавались «сыщики» также в Москве, Киеве, Одессе, Казани и даже Симбирске, не только по-русски, но и на польском, латвийском, литовском, еврейском и даже тюркском языках. Перевод обычно чрезвычайно неграмотен и неряшлив. Невысоко литературное достоинство и доморощенных сыщицких историй: «Приключение сыщика — Ивана Путилина», «Шерлок Холмс в Симбирске» и пр. Октябрьская революция положила конец деятельности издателей «П.», но влияние «П.», ускользающей от библиотечного учета, до конца еще не ликвидировано. В противовес этому влиянию в СССР была сделана попытка создать «Красный Пинкертон». За исключением «Мес-менд» Джима Доллара (М. Шагинян) это начинание законно потерпело полную неудачу, создав только откровенную халтуру, якобы революционную, а по существу приспособленческую (Инкогнито, Большевики по Чемберлену; Марк Максим, Шах и мат, Дети черного дракона; Липатов и Келлер, Вулкан в кармане, Библиотечка революционных приключений и др.). Революционная приключенческая литература не может быть создана по застывшим шаблонам «П.» — орудия буржуазного воздействия на отсталые мелкобуржуазные массы с целью всяческого разложения их.

Библиография:

I. Кроме указанных в тексте серий

«Нат Пинкертон»,

«Ник Картер» и

«Шерлок Холмс»,

выходивших в разных издательствах, столичных и провинциальных, с некоторыми вариациями в заглавиях, можно указать еще следующие:

«Лорд Листер»,

«Буффало Билл»,

«Биль Каннон»,

«Этель Кинг»,

«Капитан Моро»,

«Иван Путилин»,

«Галерея всемирно известных гениальных сыщиков» и др.

Романы в выпусках:

«Картуш, Атаман разбойников или защитник угнетенных и оскорбленных. Гроза тиранов, Кумир женщин»,

«Антонио Порро, грозный мститель»,

«Знаменитый экспроприатор»,

«Черный ворон и его похождения, или Тайны голубой маски»,

«В сетях преступлений»,

«Убийство кн. Зарецкой»,

«Палач города Берлина»,

«Тайны современных окультистов»,

«Гарибальди»,

«Пещера Лейхтвейса»,

«Крест и полумесяц» и др.

II. Суворовский А., Нат Пинкертон в детском понимании, «Вестник воспитания», 1909, № 1;

Веригин Н., Литература сыска в оценке учеников средних классов гимназий, «Педагогический сборник», 1909, X;

Сивков К., Идеалы учащейся молодежи, «Вестник воспитания», 1909, II;

Чуковский К., Нат Пинкертон и современная литература, изд. 2-е, М., 1910;

Фридман М., Что такое в действительности сыскное агентство Пинкертона. Очерк деятельности «Национального сыскного агентства Пинкертона» в Америке, перев. с английского, СПБ, 1910;

Коварский И., Лубочная литература Германии и борьба с ней, «Русские ведомости» от 26/V 1912;

Тасин И., Бульварный роман во Франции, «Современный мир», 1913, № 9;

Шагинян М., Как я писала Мес-менд, М., 1926;

Messac R., Le «De'tektive Novel» et l’influence de la pense'e scientifique, Paris, 1929;

Chasse' Ch., D’Edgard Poe a` Nick Carter.