RARUS'S GALLERY

В том самом 1844 году, когда Михаил Петрович Погодин приобрел заблудовскую Псалтырь, пришел к нему некий И.Ф. Тархов, промышлявший продажей старых фолиантов, и принес толстый, переплетенный в кожу том. Погодин отстегнул застежки переплета и осторожно открыл книгу. Вначале шли переписанные от руки беседы Григория Богослова, «послание Доминика, архиепископа Венетийского», житие первооткрывателя славянской письменности Кирилла Философа. Сборник был интересным. Погодин с удовольствием и с острым предчувствием великолепной находки перелистывал его. Предчувствие не обмануло. В конец книги были вплетены 62 листа — не написанных, но напечатанных. На титуле, правый нижний край которого был оборван, стояло: «Первая часть Нового завету, або Тестаменту». Руки у Погодина дрогнули. Такой книги не было ни в его Древлехранилище, ни в одной из знакомых ему библиотек. Да и в библиографических указателях издание описано не было — это Михаил Петрович знал точно. Он тут же, не торгуясь, купил сборник. Когда книготорговец ушел, Погодин подробно познакомился с книгой.

Перед печатным текстом оказалось написанное от руки предисловие, составленное человеком по имени Василий Тяпинский. Это имя в ту пору никто не знал! Тяпинский рассказывал, что из любви «ку моей отчизне», «своей Руси услугуючи» он перевел часть Нового завета — Евангелие на народный язык и решил напечатать его «двема языки зараз, и словенским и при нем тут же русским». Переводить книгу и готовить её к печати, по словам Тяпинского, более пристало сведущим людям. Себя же он ученым мужем не считал, говорил, что он «не немец, и не доктор, и ниякийпостановенный меж попы». Но «митрополитове, владыки и нихто з учоных» до сих пор не взялись за издание Евангелия на родном языке. Вдохновлял Тяпинского подвиг славянских просветителей Кирилла и Мефодия, которые перевели Священное писание еще в ту пору, когда у другихнародов — «у недалеких влохов, немцев, поляков, французов, гангликов (англичан), гишпанов (испанцев), а коротко мовечи—всих на свете хрестиянских народов» — таких переводов не было. Тяпинского глубоко огорчало забвение родного языка, особенно же в среде феодальной знати — у «великих княжат, таких панов значных». На смену былой народной мудрости, по его словам, «оплаканная неумеетность пришла». Более же всего его возмущало, что те, «которых межи нами зовут духовными и учители», настолько забыли родной язык, что «его не вмеют, его вырозуменя не знают». Василий Тяпинский призывает знатных и богатых белорусских и украинских магнатов содействовать просвещению народа. Нужно, говорит он, «школы заложите и науку... от так многих лет занедбаную, выдвигнути». Впоследствии историки отыскали в архивах документы, из которых явствовало, что полное имя человека, о котором идет речь,— Василий Николаевич Тяпинский-Омельянович. Родился около 1530 г.— в семье белорусского боярина господарского полоцкого повета Николая Омельяновича и прожил богатую приключениями жизнь. Имя Василия Тяпинского вместе с братьями Жданом и Иваном-Во́йной впервые упоминается в документальных источниках 1560-х годов. Жена Василия Тяпинского Софья Даниловна происходила из рода князей Жижемских. Василий Тяпинский имел родовое имение Тяпино (возле Лепеля, Беларусь), унаследованные и приобрётенные владения в Минском, Лидском, Ошмянском, Виленском поветах. В 1567 году служил товарищем конной роты оршанского старосты Ф. Кмиты-Чернобыльского. Принимал участие в Инфляндской войне 1558—1563 годов. Служил у подканцлера Великого княжества Литовского Остафия Воловича, покровителя реформационного движения, который поддерживал книгоиздательство и просвещение в стране. Некоторые исследователи полагают, что в начале 1570-х годов он жил на Волынщине. В конце жизни Тяпинский, скорее всего, не сохранил за собой всех своих имений, так как в январе 1604 года Полоцкий городской суд рассматривал дело между его сыновьями и женой о разделе только имения в Тяпино. Другие владения, возможно, были проданы им для покрытия расходов, связанных с книгопечатанием. Воевал, путешествовал, сблизился с радикально настроенными протестантами, которых называли антитринитариями. «Тринити» значит «Троица». Антитринитарии— этот догмат, признанный и православной, и католической церквами, отрицали.

В 60-е — 70-е гг. XVI в. в Великом княжестве Литовском было тяжелое положение. Ещё не закончилась Инфляндская война, непростыми были отношения между Польшей и Великим княжеством Литовским в новом государственном образовании — Речи Посполитой. Люблинская уния 1569 г. затронула государственные интересы Великого княжества Литовского, в состав Короны (Польского королевства) были включены его бывшие земли — Волынь, Киевское воеводство, Подляшье. Усилились позиции католической церкви, очевидными стали первые успехи иезуитского ордена. В среде привилегированных пластов общества, князей, панов и магнатов, стали развиваться полонизационные тенденции. Всё чаще в бытовой и общественной жизни местной знати литовский и западнорусский языки уступали своё место польскому, а частично и латинскому языкам, распространилась религиозная конверсия (переход шляхты в католицизм), в кризисном положении оказалась православная церковь. Под влиянием новых государственно-политических условий и внутренних противоречий начался стремительных отход от реформации наиболее знатных и влиятельных родов. Эти процессы по-разному отражались на духовной жизни Великого княжества Литовского с простым, посполитым, людом, значительной частью городского населения, мелкой шляхты, крестьянами. На существовавшее социальное разделение наслаивались чужой язык, обычаи и традиции, чужая конфессия. Общее ухудшение положения, поборы и другие беды военного времени в сознании посполитого люда нередко связывались с усилением польского влияния, а польскоязычная католическая местная шляхта и магнаты ассоциировались с «ляхами» (поляками). Некоторые просветители-реформаторы в Великом княжестве Литовском, в том числе урождённые поляки, с гуманистических позиций высказывались за расширение и реформирование школьного образования, высоко оценивали красоту и духовные возможности западнорусского и церковнославянского языков, высказывались за мирное сосуществование разных, тем более соседних народов.

Пастор Василий Тяпинский продолжил гуманистические и культурно-просветительские традиции Великого княжества Литовского, заложенные Франциском Скориной в деле изданиякниг для народа на родном языке, был лично и идейно связан с Симоном Будным, разделял его общественно-политические и религиозные взгляды. Как и Симон Будный, он перешёл от кальвинизма к антитринитаризму. В книге «Про наиважнейшие артикулы христианской веры» Симон Будный сообщал, что в 1574 году в доме «брата милого Василия Тяпинского» состоялся синод антитринитариев. В другой своей книге он писал про синод 1578 года, на котором Тяпинский отстаивал позицию, заключающуюся в том, что владеть имениями и землей, а также участвовать в справедливых войнах против нашествий и угрозы тирании — это не грех и не противоречит Библии, как считали крайне левые антитринитарии. Такие взгляды Тяпинского совпадали со взглядами шляхетского крыла протестантского движения. В 1570-е годы Василий Тяпинский на свои средства организовал типографию (которая находилась, вероятно, в Тяпино) с намерением издавать книги на западнорусском языке (другие названия — русинский, старобелорусский, староукраинский, русский). У него была хорошая библиотека, необходимая для издательской деятельности. Решившись напечатать Евангелие на двух языках — церковнославянском и западнорусском, Тяпинский начал тяжелую и сложную по тем временам работу по его переводу.

Выпуск Евангелия был связан с большими материальными трудностями, поэтому, по всей вероятности, книга оказалась недопечатанной. Сейчас известно только два экземпляра изданного им Евангелия, которое вышло в 1570-е годы и содержит Евангелия от Матфея, Марка и частично от Луки (хранится в Российской национальной библиотеке в Санкт-Петербурге) и в Краеведческом музее г. Архангельска (из собрания Антониево-Сийского монастыря). РНБ-я часть издания обнаружена в XIX в. в рукописном сборнике, куда были вплетены 62 отпечатанных листа Евангелия Василия Тяпинского. Книга имеет оригинальную структуру: текст напечатан в 2 столбца (на церковнославянском и западнорусском) с многочисленными ссылками на литературные источники. Предисловие к этому изданию на 6 листах написана им же. При переводе Евангелия на западнорусский язык Василий Тяпинский опирался на старославянские переводы Библии Кирилла и Мефодия. Издание украшено наборным орнаментом. Предисловие к Евангелию отличается от других предисловий изданий того времени публицистической страстностью, остротой поднимаемых вопросов. Василий Тяпинский осуждает церковную и светскую знать, которая безразлична к будущему Родины. Вся просветительская деятельность велась им из патриотических чувств к Родине. Про свое предназначение служить народу Василий Тяпинский писал в рукописном предисловии к Евангелию. Он высоко ценил свой «зацный, славный, острий, довстипный» народ, к которому относил и себя. Обеспокоенный упадком национальной культуры, духовности общества, он связывал его с общим упадком науки и морали, призывал панов и духовенство помочь посполитому люду, открыть школы и поднять наука «занедбаную». Василий Тяпинский стремился доказать большую пользу от чтения Евангелия на родном языке как «сумы закону божиего», которое дает возможность лучше понять религию. Таким образом, просветительская программа Василия Тяпинского была рассчитана на подъём национальной культуры, школьного образования, письменности, книгопечатания, усиления позиций западнорусского языка, пробуждение гражданской активности народа и национального самосознания. В его творчестве присутствуют выраженные демократические тенденции. Его подход к религии был рационалистическим, толерантным. Религиозное образование он связывал с просвещением вообще. Евангелие адресовал и взрослым, и детям, и кальвинистам, и православным, и всем, кто хочет читать эту книгу. В своем предисловии к Евангелию Тяпинский писал, что из-за тяжелого материального положения и противодействия неприятелей, ему пришлось выпустить только писания святых Матфея, Марка и начало из Евангелия Луки. Основную причину тяжелого положения и упадка своей родины (Великого княжества Литовского) он видел в официальной политике полонизации и окатоличивания, в поддержке этой политики местными феодалами, которые не только не помогали народу развивать свою культуру, но и сами отреклись от того, что когда-то было сделано их «фалебными предками», стыдились своего происхождения и языка. Поэтому, по Тяпинскому, «за такою неволею» вместо «мудрости и цвичения» «оплаканая неумеетность пришла, же вжо некоторые и писмо се своим… встыдают». Давно назревшим делом он считал открытие школ, в которых преподавание велось бы не на латинском или польском, а на западнорусском языке, достаточно богатом для использования его в учебных заведениях. Такие школы и изучаемые в них предметы, по его замыслу, должны соответствовать всестороннему развитию образования на родном языке и, значит, всестороннему развитию человека «для лепшого розсудку», чтобы у них «детки смыслы свои неяко готовали, острили и в вере прицвичали». В своем издании Евангелия Василий Тяпинский поместил 210 глос (слов-переводов), которые поясняли на полях книги непонятные или малопонятные слова. Не так давно были обнаружены данные, касающиеся смерти Василия Тяпинского. Записи содержатся в актовой книге «Менский гродский суд» (Национальный исторический архив Беларуси) и датируются 1600 г. В городском суде места менского записана жалоба жителей окрестностей Полоцка Константина и Абрама Тяпинских на баярав[неизвестный термин] земенина К. Гурина из имения Юнцевское за разбойное нападение и избиение их в сарае имения Крайское. Подобные столкновения были характерны для того времени.

«…по справе своей, которую мети маем за позвы гродскими… перед судом… з земяны господарскими воеводства Полоцкого с паном Иваном н Василием Матеевичами Тяпинскими о забите через них отцу нашого пана Василя Цяпинского..»

Документ свидетельствует, что Василий Тяпинский был убит своими двоюродными братьями либо в начале 1600 г., либо в 1599 г. Мотивы преступления неизвестны, но корни его, вероятно, берут начало в давней вражде Василия и Матея Тяпинских, про которую говорится в документе из Литовской метрики. О многочисленных недоброжелателях и врагах упоминает Тяпинский и в своём предисловии к Евангелию.

Собрания-«синоды» антитринитариев происходили «в доме брата милого Василия Тяпинского» — об этом сообщает в одной из своих книг Сымон Будный — деятель белорусско-литовской реформации. Об этом человеке нужно рассказать, ибо жизненные пути его и Ивана Федорова пересекались. Сымон Будный родился в 1530 г. Учился он в Краковском университете и здесь познакомился с гуманистическими идеями века. Еще в молодые годы он отошел от католицизма, стал протестантом, затем антитринитарием, а перед смертью вообще порвал с религией. Его отлучили от церкви. Умер «великий еретик» 13 января 1593 г. в местечке Вишневе под Ошмянами. Последними его словами были:

«Ей-богу, я не знаю никакого бога... Ей-богу, я не знаю Христа, я ничего не помню о Христе!»

С именем Будного связана деятельность славянской типографии, находившейся в Несвиже, небольшом белорусском городке неподалеку от Слуцка. Здесь в 1562 г. были напечатаны две книги, сочиненные Будным. Одна из них — «Катихисис для деток христианьских языка русского», вторая — «О оправдании грешного человека перед богом». «Катихисис...» сохранился в 10 экземплярах, которые сейчас находятся в библиотеках Москвы, Ленинграда, Кракова и Праги. Вторая же книга Будного до нас не дошла. В начале прошлого века ее видел и описал Василий Степанович Сопиков. Где находится экземпляр, который он держал в руках, никто не знает. В дальнейшем вышло немало книг Сымона Будного, но уже на польском языке. Он перевел на этот язык сначала Новый завет, а затем и всю Библию. Человек острого и язвительного ума, блестящий полемист, знаток древних и новых языков, Будный не мог не оставить заметного следа в памяти первопечатника Ивана Федорова. Впрочем, встречались ли они? Ответ на этот вопрос можно найти в переводе Нового завета, изданном в 1574 г. в Лоске — небольшом местечке Виленского воеводства. Книга очень редка — сохранилось лишь два экземпляра,которые в настоящее время находятся в Библиотеке Польской академии наук в Курнике и в Библиотеке имени Оссолинских во Вроцлаве. Возможно, именно поэтому никто из русских ученых, изучавших жизнь и деятельность Ивана Федорова, не знал о предисловии Будного «Ко всем верным читателям этих книг», помещенном в издании 1574 г. В 1913 г. предисловие перепечатал польский историк Г. Мерчинг. Но и на эту публикацию никто не обратил внимания. Лишь в 1965 г. белорусский историк Георгий Яковлевич Голениченко заметил, что в предисловии названо имя Ивана Федорова. Сымон Будный говорит о начале книгопечатания в Москве, цитирует послесловие Апостола 1564 г. При этом он ссылается на «друкарей московских, которые здесь у нас уже несколько лет». Московское издание Будный получил от самих первопечатников. Рассказывая о редактировании первых русских книг, Будный пишет:

«Знаю, что многие недавние и небольшие ошибки они, друкари, как сами мне сообщили, по старым книгам исправили, но старые... еретиков искажения не по московскому собранию книг править, и мало для этого голов Ивана Федорова и Петра Тимофеева Мстиславца. Учинили то, что могли, за что им другие должны быть благодарны...»

Можно не соглашаться с Будным, когда он ставит под сомнение компетентность первопечатников. Важно другое: он лично встречался с Иваном Федоровым, значит, мог быть знаком с первопечатником и Василий Тяпинский. Первую часть Нового завета Тяпинского описал в 1849 г. Иван Петрович Сахаров на страницах «Обозрения славяно-русской библиографии». Знакомясь с книгой в Древлехранилище М.П. Погодина, Сахаров нашел на ее полях ссылки на хорошо известный ему московский печатный Апостол. На первое издание Ивана Федорова Тяпинский ссылался тогда, когда ему нужно было растолковать какое-либо иностранное слово. В Апостоле, например, в одном случае было приведено греческое слово «евнух», а в другом — его славянский эквивалент — «скопец». Тяпинский же считал нужным употреблять в переводе народное слово «каженик». Толкуя греческое слово «хламида», Тяпинский ссылался на то, что «в московском недавно друкованном Евангелии» это одеяние именуется «багряница». На московское Евангелие Тяпинский ссылается 8 раз. Ссылки эти И.П. Сахарова удивили. И вот почему. На страницах рукописного сборника, в который вплетено издание Василия Тяпинского, Иван Петрович обнаружил запись монаха Супрасльского монастыря Евстафия, сделанную в 1580 г. А значит, и Новый завет Тяпинского напечатан не позднее этого года. А первое Евангелие в Москве, как это хорошо знал Иван Петрович и как утверждали решительно все библиографы, было напечатано лишь в 1606 г. Анисимом Михайловичем Радишевским, учеником Ивана Федорова. «На какое московское издание ссылается Тяпинский? — писал И.П. Сахаров на страницах «Обозрения славяно-русской библиографии».— Конечно, на Евангелие, напечатанное Иваном Федоровым, доселе не отысканное, но знаемое по одним темным указаниям». Означает ли это, что к числу книг, напечатанных Иваном Федоровым в Москве, нужно прибавить еще Евангелие? На этот вопрос лет двадцать спустя ответил Алексей Егорович Викторов. Но прежде чем рассказать о нем, зададим читателю вопрос, может быть, несколько неожиданный.

Голенченко Г.Я.

Русские первопечатники и Симон Будный

I

Вопрос об отъезде русских первопечатников Ивана Федорова и Петра Тимофеева Мстиславца в Литву остается во многих отношениях загадочным и невыясненным. Источники, освещающие отъезд, как правило, немногословны или спорны. При этом главным источником до сих пор остаются собственные высказывания первопечатников в книгах, изданных уже за границами Московской Руси,— в Литве и на Украине. На титульном листе заблудовского Учительного Евангелия 1569 года — первой книги московских первопечатников, изданной за рубежом,— сказано, что она напечатана «во отчизном имению пана виленьскаго, гетмана наивысшаго Великаго князьства Литовского, старосты городеньскаго и могилевъскаго его милости пана Григория Александровича Ходкевича, в месте зовомом Заблудовью, властным накладом его милости». Далее отмечено, что книгу начали «друковати по воплощению сына слова божия 1568, месяца июля 8». Между датой окончания второго издания московского Часовника (29 октября 1565 года) и датой начала печатания первого заблудовского издания лежат таким образом тридцать два месяца, в течение которых печатники, завершив свои дела в Москве, переехали на территорию Великого княжества Литовского, обосновались в Заблудове и, «оучинившиварстатдрукарьский», начали печатание Евангелия. В послесловии львовского Апостола 1574 года (л. 260) Иван Федоров, излагая многострадальную историю своей типографии и обстоятельства своего отъезда в Литву, дополнительно сообщает:

«...весприяша нас любезно благочестивый государь Жикгимонт Август, кроль польский и великий князь литовъский, руский, пруский, жемонтский, мазовецкий, и иных, с всеми паны рады своея. В то же время с тщанием оумоли государя волеможныи пан Григореи Александровичъ Ходкевича... прия нас любезно к своей благооутешнеи любви и оупокоеваше нас немало время и всякими потребами телесными оудовляше нас».

Уточняя время отъезда первопечатников из Московской Руси, исследователи опираются на внешнеполитические взаимоотношения двух враждующих государств, меняющиеся в ходе Ливонской войны и на данные, сообщенные Иваном Федоровым во львовском Апостоле 1574 года,— о встрече типографов с Сигизмундом-Августом и «всеми паны рады» его. М.Н. Тихомиров в своей ранней работе «Начало московского книгопечатания», приурочивая отъезд первопечатников из Москвы к первым месяцам 1566 года, считал, что встреча их с панами-радой произошла на Виленском вальном сейме, длившемся с 18 ноября 1565 по 11 марта 1566 года. В сравнительно недавней статье «Начало книгопечатания в России» М.Н. Тихомиров расширил возможные сроки отъезда Ивана Федорова и Петра Мстиславца из Москвы на весь 1566 год, связывая этот отъезд с важным политическим событием — перемирием между Московским государством и Великим княжеством Литовским (заключенным в 1566 году). В последние годы были сделаны попытки пересмотреть вопрос и определить более точно дату отъезда первопечатников в Литву. В статье «О прекращении деятельности первых типографий в Москве». Б.В. Сапунов представил дело таким образом:

1. Вальный сейм в Вильно и «паны-рада»— суть организации различные, отнюдь не тождественные. Речь, следовательно, идет вообще не о сейме. Иван Федоров и Петр Мстиславец в начале 1566 года к тому же были заняты окончанием работ по изданию Часовника и не могли попасть в Вильну даже к закрытию сейма.

2. В июле 1566 года в Москве находился брат Г.А. Ходкевича — Ю.А. Ходкевич, с кем, вероятно, и была достигнута договоренность о переезде печатников в Литву.

3. Сам отъезд произошел вероятнее всего зимой 1566/67 года, чему способствовали временное перемирие, заключенное между Москвой и Польшей (со второй половины 1566 года) и ослабление карантина на западных границах Русского государства, связанного с моровым поветрием (в начале марта 1567 года). Правда, не совсем понятно, как ослабление карантина в начале весны 1567 года могло способствовать отъезду первопечатников зимой, когда эпидемия была в разгаре. Встреча печатников с «панами-радой» произошла, видимо, в Городье в первой половине 1567 года.

Г.И. Коляда поддержал, хотя и несколько изменил гипотезу Б.В. Сапунова. По его мнению отъезд печатников не мог произойти до середины 1566 года (с осени 1565 до мая 1566 года Московская Русь и Литва находились в состоянии войны), а во вторую половину года — после посольства Сигизмунда-Августа — сложилась благоприятная обстановка для этого. Приехав в Литву, печатники отправились в Городье, желая установить более тесный контакт с инициаторами известной книжной миссии Исайи Камянчанина и здесь, в Городье, на сейме, повстречались с Г.А. Ходкевичем, радой и Сигизмундом-Августом. Г.И. Коляда отклонил предположение Б. В. Сапунова о том, что встреча не могла произойти на сейме, так как паны-рада «совсем другая организация»,— и думается, он имел на это все основания. Памятники литовско-русского права XVI столетия понимают под «радой» собрание князей, панов и других наиболее видных представителей феодальной знати, получивших звание «панов-рад». «Бальный сейм» (как например, Виленский сейм 1565—-1566 годов) не означал ничего более, кроме как собрания представителей всех территорий и земель Великого княжества Литовского. Вплоть до начала XVI века функции вального сейма осуществляли собрания преимущественно панов-рад, именуемые «conventiones generales», «сеймы великие» или «вальные» (И. Малиновский. Рада Великого княжества Литовского в связи с боярской думой древней России. Часть II, вып. 2 (1492—1569). Томск, 1912, стр. 107). В XVI веке вальный сейм стал включать в себя представителей мелкопоместного дворянства. Сейм панов-рад теперь превращается в сейм панов-рад, княжат, панят, урядников-земских и рыцарства-шляхты. Однако, по-прежнему, паны-рада составляют главную часть любого вального или не вального сейма, хотя в ряде случаев продолжают собираться в замкнутом кругу. Со всеми панами-рады русские первопечатники могли встретиться или на одном из проходивших в то время сеймов или же на каком-либо торжественном приеме, ознаменованном участием полного состава рады. Такое торжественное собрание в присутствии Сигизмунда-Августа и Г.А. Ходкевича имело место в июле 1567 года в Городье при встрече русских послов Федора Ивановича Умного-Колычева, Григория Ивановича Нагого и Василия Яковлевича Щелкалова. Встреча одновременно московских послов и русских первопечатников кажется маловероятной, если учесть, как осложнились в это время отношения Москвы с надворным гетманом Великого княжества Литовского. В 1566 году в Москве был обнародован ряд провокационных писем Ходкевича к боярам, что вызвало исключительно резкий отклик. Московские бояре, подстрекаемые энергичным вмешательством царя Ивана Васильевича Грозного, наперебой стремились выразить свое негодование по поводу искусительных листов Г.А. Ходкевича. Так, от имени князя Ивана Дмитриевича Вельского 22 июня 1567 года Г.И. Ходкевичу писали:

«заньже своим злодейственным обычаем подобно змее на христианство яд изливаете, и мы и о сем дивуемся, яко брат наш, ваш государь, таких вас неучоныхсобатцких людей в раде своей учинил» (подобного рода письма были отправлены Г.И. Ходкевичу через бывшего слугу князя Воротынского — Ивана Козлова —от имени князей: Ивана Федоровича Мстиславского, Михаила Ивановича Воротынского, боярина Ивана Петровича Федорова).

Естественно, было бы предположить, что Иван Федоров и Петр Мстиславец договорились с Г.А. Ходкевичем о поступлении к нему на службу раньше: когда отношения Москвы с гетманом не были еще столь натянуты и чреваты — в случае неудачи — немедленной расправой с замыслившими переход границы переметчиками. Встреча первопечатников с королем и гетманом могла состояться только на одном из прошедших в 1566/68 году сеймов, а именно на Виленском (18 ноября 1565 — 11 марта 1566 года), Берестейском (28 апреля — август 1566 года), Городенском (1 декабря 1566 года — 6 января 1567 года), Городенском (август 1567 года), Лебедевском (ноябрь 1567 года), Радошковичском (первая половина декабря 1567 года), Городенском (апрель — 12 июля 1568 года). Естественно, Исключая те сеймы, которые прошли на территории Польши. Последний Городенский сейм отпадает сразу, потому что заблудовское Евангелие было начато печатанием 8 июля 1568 года, в дни сейма. Городенский сейм в августе 1567 года отпадает по той причине, которая уже была изложена нами выше (торжественный прием в честь московского посольства). На сейме было объявлено, чтобы все служилые дворяне немедленно собирались со своими «почтами» в Молодечно — «днем и ночью яко на кгвалт поспешаючися»; (М. Любавский. Литовско-русский сейм. М., 1901, стр. 780). Г.А. Ходкевич, как надворный гетман Великого княжества Литовского, едва ли имел время заняться делами типографии и упрашивать короля (см. послесловие львовского Апостола 1574 г.), чтобы тот разрешил ему устроить печатников в своем имении. Надо думать другие заботы занимали его. Лебедевский и Радошковичский сеймы — ноябрь-декабрь 1567 года были созваны в походных условиях военного времени, на марше, и Сигизмунд-Август занимался исключительно военными делами. На Берестейском сейме в апреле — августе 1566 года король не присутствовал (М. Любавский. Литовско-русский сейм. М., 1901, стр. 740). Городенский сейм в декабре 1566 — январе 1567 года проходил в обстановке мелких стычек русского войска с литовско-польскими сторожевыми отрядами. Первоначально сейм намеревались собрать в Берестье, но ввиду возросшей опасности со стороны Московского государства, его перенесли в Городье. Карантин на дорогах, ведущих в Вильно и Городье, в связи с моровой язвой, свирепствовавшей осенью во многих городах Московской Руси (в том числе и по ее западным границам), препятствовал выезду за кордон. Чтобы попасть к сейму, надо было выехать из Москвы в сентябре-октябре — в разгар эпидемии. Смоленский владыка Симеон сообщал в сентябре в Москву, что «сие же посещение божие ни памятухи не помнят, что прежде того за долго лет в Смоленске не бывало». Московское посольство Федора Ивановича Умного-Колычева «с товарыщы» вынуждено было на долгое время отсрочить свое путешествие в Литву через Смоленск и Оршу, «а как поветреев Смоленску минется,— сообщали польскому королю Сигизмунду-Августу,— и царевы и великого князя послы будут в Оршу на борзе». Сам Сигизмунд-Август с 6 апреля по 16 сентября 1566 года был в Польше, в Люблине, и раньше октября печатники не могли с ним встретиться. Таким образом из семи перечисленных нами сеймов один лишь Виленский сейм 1565/66 года может быть вероятным местом встречи первопечатников с Г.А. Ходкевичем и радой. В пользу этого мнения отметим, что проезд от Москвы до Вильно не занимал более двух месяцев даже с многодневными стоянками в промежуточных городах и при движении с обозом. Возражение Б.В. Сапунова, считавшего, что печатники не могли попасть даже к закрытию сейма, излишне категорично. Военные действия в конце 1565 года были приостановлены — «завешены» — и сложилась благоприятная обстановка для отъезда первопечатников. В октябре или в начале ноября 1565 года Г.А. Ходкевич отправил письмо московским боярам с просьбой посредничать в переговорах о перемирии между польско-литовским и русским правительствами. 14 января 1566 года в Вильно приехал Владимир Желнинский с грамотой Ивана IV, сообщавшей литовскому правительству, что в знак своей склонности к миру русский государь приказал воеводам, наместникам и всем «воинским людям» прекратить военные действия на границах с Великим княжеством Литовским.

«Того же лета (1566), генваря в 13 день, царь и великий князь ногайских мирз и голов всех воинских людей отпустил, а в войне они в Литовской земле не были, потому что царю и великому князю в ту пору с королем была ссылка о миру».

Печатникам было известно, что литовско-белорусское дворянство в свое время собиралось организовать славянскую типографию, ходатайствовало в Москве о рукописях, пригодных для издания (миссия Камянчанина в Москву 1561 г.), и что одним из инициаторов этого дела был Г.А. Ходкевич. В Вильну и могли направиться Иван Федоров и Петр Мстиславец, рассчитывая предложить здесь Г.А. Ходасевичу свои услуги. Отъезд Петра Тимофеева Мстиславца в Вильну в 1569 году после разрыва с Иваном Федоровым и по окончании работ над первым заблудовским изданием — Учительным Евангелием 1569 года — также позволяет предположить, что Петр Мстиславец имел уже налаженные связи с Вильной (может быть, с той же предпринимательской семьей белорусских купцов Луки и Кузьмы Мамоничей, организовавшей в 70-х годах XVI столетия типографию, в которой ему довелось работать). Исключительно важным аргументом представляется тот факт, что в начале 1566 года в Вильне находился видный деятель литовско-белорусской радикальной реформации Симон Будный. Вопрос о связях первопечатников с Будным, до сего дня не изученный, и рассматривается нами ниже. Попутно сообщаются краткие сведения о жизни и деятельности реформатора.

II

О детских и юношеских годах жизни С. Будного ничего не известно. Лишь благодаря метрике Краковского университета, в который он поступил в 1544 году, мы можем судить о месте его рождения — Мазовия, местечко «Будное»— и вероятном происхождении из семьи мелкопоместного дворянина. Согласно имматрикуляционной записи  этого древнейшего учебного заведения время рождения Будного приблизительно приходится на последние годы третьего десятилетия XVI века, так как действовавший в Краковском университете Гейдельбергский статут разрешал принимать учащихся, достигших четырнадцатилетнего возраста. В 1558 году С. Будный выступает в должности виленского «катихиста» (законоучителя) при столичном реформадионном сборе, куда он был рекомендован местным суперинтендантом Симоном Зациусом. Молодой кальвинистский проповедник не задержался в Вильне,— спустя год, по приглашению меценатствующего князя Николая Радзивилла Черного, он переехал в Клецк и стал отправлять там должность протестантского министра (вместе с Фалькониусом). Сблизившись в начале 60-х годов с несвижским старостой Матвеем Кавечинским и проповедником Лаврентием Крышковским, С. Будный организовал с их помощью первую кирилловскую типографию на собственно белорусских землях — в Несвиже. По сообщению В. Сопикова, видевшего экземпляр книги «Об оправдании...»,— в посвящении к изданию подчеркнута роль литовского магната Евстафия Воловича: «початок сее друкарнии нашее твоей милости наклады исперва еще, яко некое основание уготовали и укрепили». С другой стороны, С. Будный в Библии 1572 года (предисловие, л. 1) отметил заслуги собственника имения Радзивилла в деле организации типографии: «drukarniu przyczynil у paperniu zbudowal». Типография выпустила ряд переводов С. Будного на белорусский язык, в том числе известный Катехизис 1562 года и несохранившееся, но бесспорно существовавшее издание: «Об оправдании грешного человека перед богом» (1562 г.). Авторитетным подтверждением существования этой книги являются послания старца Артемия к Будному, в которых он цитировал и опровергал названное сочинение (РИБ, т. 4, Спб., 1878, столб. 1321). В собраниях ГИМ, ГБЛ, ГПБ, б-ки Московского университета и т. д Имена С. Будного и его коллег по Несвижской типографии даны в транскрипции, принятой самими издателями для кирилловского издания Катехизиса 1562 г.— «Симон Будный», «Матвей Кавечинский», «Лаврентий Крышковский». В конце 60-х годов XVI столетия С. Будный становится руководителем правого крыла антитринитарского движения в Литве и Белоруссии, участвует во многих синодах польско-литовских антитринитариев, занимая по религиозно-богословским вопросам радикальную рационалистическую позицию. В начале 70-х годов после недолгого пребывания в Заславле и Холхло С. Будный обосновался в Лоске и с 1573 года фактически стал негласным руководителем замковой типографии. Из этого небольшого заведения (непосредственно печатанием занимался Даниел Ленчицкий, а с 1575 года Ян Карцан) вышло большинство его сочинений; почти все они составляют в настоящее время библиографическую редкость: «NowyTestament», 1574 год, «О przedniejszych wiary Christianskiey artikulech», 1576 год, «О urzgdzie miecza uzywajcem» 1583 год, «О poczeciu Syna Bozego» (не отыскано) и т. д. На синодах в Луцлавицах, в Любче — в марте и мае 1582 года (и позже в Венгрове в 1584 г.) С. Будный был осужден «польскими братьями» (М. Чеховичем, Я. Немоевским, Н. Житно и др.) под предлогом «безбожных идей и поступков» и освобожден от сана министра в Лоске. В последнее десятилетие жизни С. Будного (после удаления из Лоска в 1583 г.) его сочинения почти не публикуются. По отрывочным сведениям (сохранившимся в памфлетах его многочисленных противников) известно, что он не прекратил общественно-политической деятельности, участвовал в диспуте с иезуитами в Полоцке в 1589 году и кое-какие мелкие литературные опусы его были опубликованы в изданиях его товарищей (сочинении Яна Лициниуса для школы в Ивье и др.). Скончался С. Будный 13 января 1593 года в небольшом белорусском местечке Вишневе (к юго-востоку от Ошмян, недалеко от Лоска) во дворе протестантского дворянина Леона Моклока. Сведения о смерти С. Будного содержатся в сочинении руководителя лютеранской школы в Вильно—Михаила Фрибелиуса Олесницкого «Ех unque leonem, das ist Etliche gewisse Kennezeychen der newen Arianer oder Widertauffer» Вильно, 1603, л. 8—9.С. Будный оставил значительное литературное наследие. В некоторых своих изданиях он уделил внимание трудам русских первопечатников, указав при этом на малоизвестный факт своего личного знакомства с ними. С. Кот отметил, что в ознакомлении с православной догматикой С. Будному помогли русские первопечатники.

Сведения о встрече С. Будного с московскими первопечатниками содержатся в вышедшем в 1574 году из Лосской типографии польском переводе Нового Завета, выполненном С. Будным: «NowyTestament znowu przelozony a na wielu mieyscach za pewnemi dowodami od przysad przez Simona Budnego oczysciony у krotkiemi przypiskami po kraioch obiasniony. Przydane tez sa na koncu tegoz dostatecznieysze przypiski, ktore kazdey iakmiarz odmiany przyczyny ukazuia». Экз. сохранился в библиотеке Польской Академии наук в Курнике. Г. Мерчинг дал ошибочную информацию о том, что второй экз. Нового Завета хранится в библиотеке Баворовских № 121. Предисловие к изданию —«Ки wszem wiernym tych ksiazek czytelnikom»— и толкования в конце книги помимо интересующих нас данных о деятельности первопечатников содержат довольно полное изложение теологических воззрений С. Будного говорящее об исключительной широте его научных интересов. В своей работе над переводом Нового Завета С. Будный использовал как переводы Библии — латинские, греческие и славянские,— так исочинения различных ее толкователей (Лаврентия Валлу, Эразма Роттердамского, Мартина Лютера, Себастьяна Касталио, Теодора Безу, Николая Зегериуса, Тертуллиана, Епифания, Иеронима и т. д.). «Старые книги против новых ошибок крайне потребны,— писал С. Будный в предисловии,— но этого еще мало... Другая дорога к исправлению св. писания — это сочинения древних теологов, историков и всех христианских авторов». С. Будный различал три основных группы редакций «св. писания»: греческую, латинскую и славянскую. По древности текстов наибольшего внимания заслуживает греческая группа, но,— отмечает С. Будный,— Греция породила большинство всех еретиков («iz wszytcy jakmiarz heretykowie i Grekowie byli i w Grecyi powstawali i tam mieszkali»), и это сказалось на греческих переводах. Латинские переводы С. Будный считал наиболее достоверными, хотя и пораженными всевозможными ересями. Содержание этих ересей излагается в кн.: А.Б. Ранович. «О раннем христианстве». М.—Л, 1959; А.М. Иванцов-Платонов «Ереси и расколы трех первых веков христианства». Ч. 1. М., 1877. Отношение С. Будного к славянским переводам Библии, в том числе к «друкованым» изданиям русских и белорусских первопечатников, основано на строгой рационалистической критике источников, предвосхитившей некоторые позднейшие выводы Б. Спинозы, Г.С. Реймаруса, Д.Ф. Штрауса и др.

«Что касается славянского перевода (Библии),— писал С. Будный в предисловии,— его я не только не осуждаю, напротив, он мне пришелся по сердцу, и я многое из него почерпнул. Но мне кажется, что переводчики нашего славянского народа — поляки или русские, хорваты или чехи — кто бы то ни был,— взявшись за перевод Нового Завета, пока того древнего (извода) держаться не будут — ошибок своих не избегнут. Где-нибудь о всем этом, дай бог, расскажу шире. Сейчас только то скажу, что тот перевод настоящим сокровищем для всех славян мог бы стать, но, что с того, когда некоторые о нем не знают (чехи и поляки), другие его не так понимают, как русские, москвичи и иные. И хотя тот перевод прекрасный и нужный, все же правдивее его — перевод латинский. Ибо славянский перевод не сразу явился, а лишь тогда, когда уже в греческих книгах немало фальши было». Новый Завет, стр. 37.

С. Будный замечает, что по желанию «братии милой народу русского» он ввел в издание Нового Завета «зачала», т. е. «славянские разделы», которые помечал цифрами сбоку от основного текста (стр. 49). Ссылки на варианты славянского перевода Библии встречаются во многих местах книги: стр. 332, 368, 389, 466, 499, 540, 552, 568, 608, 720 и т. д.Опираясь на эту предпосылку, С. Будный сопоставляет славянские переводы писания с латинскими и греческими, а в более узком плане сравнивает новые славянские рукописные переводы с печатными и подчеркивает относительно большую достоверность печатных изданий.С. Будный выступает за объективность критического исследования священного писания («Ма byc Chrystyanska rzecz: «Таk, tak. Nie tak, nie tak.») и отстраняет несостоятельные доводы «некоего» сочинителя, в письме к «одному знатному пану», восхвалявшего и безудержно превозносившего славянский перевод Библии.Краткость приводимых С. Будным сведений не позволяет установить имя его оппонента. «Листы» диспутанта написаны между 1564 (так как он упоминает Апостол И. Федорова) и 1574 годами, скорее всего—в начале 70-х гг. XVI в. Возможно, эти листы вышли из кругов литовско-белорусских деятелей, поддерживавших организацию нового кирилловского книгоиздательства в Вильно как раз в эти годы (Мамоничи, М. Гарабурда, А. Курбский, Зарецкие и др.). С. Будный отмечает недостатки этого перевода, проистекавшие от необразованности и небрежности переписчиков. Отвергая довольно странный довод своего оппонента («sprzecznika»), ссылавшегося на то, что славянские попы были глупцами и потому не правили рукописей в отличие от «латынников», С. Будный подчеркивает, что глупость и книжные ошибки суть соседи, и что невежда, не понимая текста, исправляет неясные места, относя их к ошибкам составителя. Для иллюстрации своих доводов С. Будный приводит примеры текстовых вариантов в различных славянских редакциях Апостола. Первый из этих примеров взят из первого послания апостола Павла к коринфянам («зачало» 135, раздел 6, «верш.» 13; «зачало» 146, раздел 10, «верш.» 23):

а) в «посполитых» книгах: «W siemi let sut»;

б) в московском печатном Апостоле 1564 года: «Wsia mi let sut»;

в) в виленском печатном Апостоле 1525 года: «Wsia mi lepa sut»;

г) в Новом Завете С. Будного 1574 года: «Wszytko sie mi godzi, ale nie wszytko pozyteczno» (z. 135). «Wszytko mi sie godzi, ale nie wszytko pozyteczno. Wszytko mi sie godzi, ale nie wszytko buduie» (z. 146).

Ясно, что «посполитые» книги (т. е. в данном случае — польские) в отличие от восточнославянских печатных изданий дают искаженную фразу, смысл которой сводится к тому,— поясняет С. Будный,—«будто бы речь идет о семи годах» («jakoby w siedmi leciech»). С. Будный считал Христа исторически существовавшей, реальной личностью, происшедшей от мужского семени —«насення» («z czego sie ludzie wszytcy poczynaia»), и потому выступил против отождествления Христа с богом, указав на добавления в московском печатном Апостоле 1564 года: «Bog zyawil sie w ciele» и в послании к ефесянам: «Bog wszytko stworzyl Iezusem Chrystem». С другой стороны, С. Будный указывал, что греческие и латинские переводы Библии заменили вслед за Маркионом еретиком слово «Господь», «Пан», «Бог» именем «Христа» и тем вряде случаев придали ему несвойственную божественную природу. «Как ни странно,— замечает С. Будный,— но в старом славянском переводе, которым русские, москвичи, сербы и другие славяне пользуются» сохранился текст первоисточника. В печатных книгах, как в тех«что лет с 50 назад Скорина, доктор некий, друковал, так и в тех, что в Москве недавно накладом самого великого князя вышли,— в них слово «бог» стоит». Московские ортодоксы конца XVI — первой половины XVII вв. не согласились с критикой Нового Завета (предложенной С. Будным) и в данном пункте, касающемся интерполяций Маркиона (не по этой ли линии также шло обвинение московских первопечатников в ереси?) приписали С. Будному «явную лживость» и последование измышлениям Безы-еретика. В «Книге на оглаголующыя священную Библию», монаха Чудова монастыря Евфимия указано, что «Будный и Чехович имя «Христа» извергше, место того написаша «Господа». Будный «того умыслу своего отчаяннаго ничим же твердит, токмо еврейскими лжесловии и неизвестными свидетелствы: Ерасма, Лутра и Касталиона еретиков. Того ради вымыслы его вси вернии отвергати и проклинати должны». Второй пример взят так же из первого послания апостола Павла к коринфянам:

а) в латинских и греческих переводах: «Ani kusmy Chrystusa, jako niektorzy z nich»;

б) в старославянском переводе: «AniiskuszajemBoha» (хотя в некоторых и «Христа»);

в) в печатных изданиях московских и Скорины: «Ani iskuszajem Boha»;,

г) в Новом Завете С. Будного 1574 года: «Anikusmy Рапа, jako niektorzy z nich kusili, a od wezow pogineli».

Отмечая тщательную редакцию московских первопечатных изданий, С. Будный далек от мысли считать их за образец новейшего перевода Библии, ввиду неисправных рукописей, положенных в их основу. Он предпочитает сослаться на мнение самих печатников, «которые здесь, у нас, уже несколько лет» (Ktoby mnie nie wierzyl niechze czyta drukarzow moskiewskich, ktorzy tu juz u nas od kilka lat sa ...»!) и отсылает читателя к послесловию московского Апостола 1564 года («obmowa przy Apostole nа коnсu»), «Там найдет, что московский великий князь Иван, когда завоевал Казань и настроил церквей, приказал накупить книг на торгах,, но, обнаружив много испорченных ненаученными писцами и посоветовавшись с митрополитом, велел соорудить друкарню и печатать книги». «Знаю,— продолжал С. Будный,— что многие недавние и небольшие ошибки они-то друкари, как сами мне сообщили, по старым книгам исправили («Wiem, ze Swieze, a mniejsze bledy oni to drukarze, jako mi sami powiedali, z starych ksiag naprawili»), но старые маркионовские, гомо-зианские и других еретиков искажения не по московскому собранию книг править и мало для этого голов Ивана Федорова (Iwana Teodorowego) и Петра Тимофеева Мстиславца (Pietra Tymoteowego Mscislawca). Учинили то, что могли, за что им другие должны быть благодарны, но это малое еще начало». Далее С. Будный приводит примеры ошибок и добавлений — «фальши», встречавшихся в московских печатных изданиях —«апостольских посланиях» и «славянских евангелиях». Несомненно, С. Будный имеет в виду Евангелия так называемой «анонимной типографии», вышедшие по датировке Е.Л. Немировского в 1553—1554, 1558—1559, 1562—1564 гг. Таково двойственное отношение С. Будного к славянским переводам Библии и к печатным русским изданиям, опиравшимся на славянские рукописи. В ходе их краткого рассмотрения (насколько это возможно в предисловии) С. Будный сообщил детали, косвенно помогающие выяснить, когда московские первопечатники переехали в Литву.

Во-первых, он отмечает, что печатники к этому времени уже несколько лет находились в Литве и в момент составления предисловия еще из нее не выехали;

во-вторых, указывает на факт личного контакта с первопечатниками «как сами мне сообщили!», но, к сожалению, не обозначая место встречи.

Для выяснения, где и когда могла произойти эта встреча, существенное значение имеет датировка предисловия и приписок С. Будного к Новому Завету 1574 года. Хронологические казусы, встречающиеся в предисловии, не позволяют датировать его определенной датой или предположить, что оно составлено в течение короткого времени. Так на стр. 22 своего издания С. Будный заявляет, что Яна Гуса «папежники» сожгли в Констанце «полтораста и шесть лет» назад. Отсюда как будто бы следует, что предисловие и приписки (которые писались одновременно) составлены в 1571 году. Несколько ниже (стр. 22—23) встречается новая дата: упоминается Новый Завет, «пятьдесят лет назад» опубликованный в Париже Симоном Колином. Это издание в свое время наделало немало шума, вызвав недовольство ученых богословов Сорбонны; оно датируется 1523 годом. Исходя из этого указания, составление предисловия можно датировать 1573 годом. Ссылаясь на «Апостол» 1525 года Г.Ф. Скорины, С. Будный замечает (стр. 939), что вышло это издание «так 50 лет назад». Это дает нам третью дату —1575 год. Эти различные даты, противоречащие известной точности С. Будного в хронологии (даже начало книгопечатания в Европе он датирует 1443 годом,— что удивительно близко соответствует данным современной науки!) появились, очевидно, в результате нескольких правок старого, ранее написанного предисловия. Возникновение протографа предисловия связано с историей перевода Библии, выполненного белорусскимиантитринитариями. Краковская и Брестская библии — соответственно 1561 и 1563 годы — не удовлетворили антитринитариев Речи Посполитой и на Скрынском синоде 24—29 июня 1567 года — как сообщает сам С. Будный,— ему, вместе с некоторыми другими лицами было поручено просмотреть названные издания и подготовить необходимый перечень исправлений. Эта задача, как вскоре убедился С. Будный, потребовала бы больших сил, чем издание заново переработанного свода Библии. Подбор редакционной комиссии привел к существенным разногласиям. Л. Крышковский еще на Скрынском синоде 1567 года занял сторону противников С. Будного по некоторым религиозно-философским вопросам; это повлияло на их дальнейшие отношения. Основное бремя по переводу библейских текстов на польский язык взял на себя С. Будный (предисловие к Библии 1572 года подписано им одним, хотя он отмечает заслуги Л. Крышковского в переводе немецких источников). Он же составил обширные приписки —«аннотации»— к Новому Завету (третьей части готовящегося издания Библии). М. Кавечинский и Л. Крышковский изменили его редакцию и придали ей умеренный и осторожный характер.

Библейские тексты выходили из Несвижской типографии дважды: в 1570 году были опубликованы Апокрифы и Новый Завет в переводе С. Будного; в 1572 году (уже после изгнания типографии из Несвижа князем Радзивиллом Сироткой) в Заславле или Узде было закончено издание всей Библии, включавшее наряду с Ветхим Заветом также упомянутые две части. Послесловие С. Будного было опущено, а предисловиезаменено другим текстом, из которого были изъяты замечания критического характера. На особом листе, набранном крупным шрифтом и вставленном по настоянию С. Будного перед Ветхим Заветом, он сообщает читателю, что задуманные им «аннотации» из-за «некоторых завад» (препятствий) не были напечатаны, просит не обращать внимания на имеющиеся на полях Библии ссылки на эти аннотации, а ждать их появления «в особливых книжках».Предисловие 1571 года и составленные С. Будным «аннотации» (с некоторыми изменениями) вошли в лосское издание Нового Завета 1574 года.

Примечательно, что здесь сам С. Будный признается в том, что эта работа была им выполнена, но «от некоторых приятелей Моих вопреки желанию моему переделана... Рад был бы об этом сообщить, но друкарня не в моих руках была, потому и этого мне не позволили. А так прошу — тот перевод (т. е. несвижско-заславский, 1572) за чей хотите, только лишь не за мой считайте». До 1571 года «друкарня» была в руках М. Кавечинского, пригласившего в типографию в 1563 году Даниеля Ленчицкого. Последнее издание Несвижской типографии — Библия 1572 года — было закончено-после смерти М. Кавечинского его братьями — Гектором и Альбрехтом. Оборудование типографии было закуплено лосским покровителем С. Будного — Яном Кишкой и перевезено в Лоск.Нет ничего удивительного и в том, что в 1571 году С. Будный считал русских первопечатников все еще пребывающими «здесь, у нас», в Литве. (В 1571 году Иван Федоров находился в Заблудове, а Петр Мстиславец, переселившийся в Вильну, изыскивал возможности для организации новой типографии). Несмотря на образование в 1569 г. Речи Посполитой, С. Будный четко различал Литву и Польшу и даже оперировал более узкими понятиями, конкретно очерчивая место действия: Подляшье, Мазовия, Великая Польша и т. д. В письме к Фоксу (26/V—1574 г. из Лоска) С. Будный указывал, что Томас Гловер собирается прибыть «к нам, в Литву»; в сочинении «О urzedziemiecza...» (1583) он отмечал, что в 1578 году «мы задумали, здесь в Литве» принять второе крещение... Для участия в этом обряде прибыло несколько братьев из Польши; польские братья «написали нам о том, чтобы собрать синод у нас, в Литве, в Ивье на 18 января 1582 г.» и т. д. Наконец, само издание Нового Завета 1574 года, как это подчеркнуто в окончании,— «доконано» в Великом княжестве Литовском. Где могла произойти встреча первопечатников и Симона Будного? В начале 60-х годов XVI столетия Будный занимал скромный пост протестантского проповедника в Клецке. Отсюда, поддерживая связи с Несвижским старостой М. Кавечинским и протестанским министром Л. Крышковским, он принимал участие в редактировании и подготовке к печати многих изданий Несвижской типографии (в частности, польского «Katichizisa» 1563 года, «Rozmowysw.Iustyna z zydem» 1564 года и т. д.). В конце 1565 года С. Будный вместе со своим коллегой — клецким министром Томашем Фалькониусом (Соколовским) возглавил литовско-белорусскую делегацию на пограничном антитринитарском синоде в Венгрове (25—31 декабря 1565 года). Венгров — местечко над рекой Ливцем, на границе Мазовии и Великого княжества Литовского; около 60 км к западу от Варшавы. Венгровский синод должен был положить конец разногласиям антитринитариев по вопросу о крещении (которое в писании именовалось «baptizmum abo ponurzenie»). Несмотря на внешне поверхностную суть спора, эти доктринерские разногласия отражали размежевание радикального и умеренного крыльев арианского движения Речи Посполитой в вопросах религиозной идеологии, причем С. Будный на Венгровском синоде принял сторону большинства рационалистически настроенных участников синода. Подавляющая часть делегатов, присутствовавших на синоде (представлено 47 министров и 14 шляхтичей) высказалась за поддержку религиозно-философского учения анабаптистов; оппозицию составили восемь министров во главе с суперинтендантом хельмского сбора Николаем Житно. Руководители виленского сбора демонстративно отказались от участия в синоде. С целью содействовать восстановлению эфемерного единства литовско-польских антитринитариев в Вильну постановлением Венгровского синода был направлен Симон Будный или Томаш Фалькониус («Thomas enim aut Simon Budnaeus destinati sunt turbando coetii Vilnensi»). Несколькими днями раньше H. Житно послал предупредительное письмо главе виленского сбора Николаю Вендроговскому (датировано: Wengrouiae, 29/Х II— 1565). Это письмо — единственный пока источник по истории поездки С. Будного или Т. Фалькониуса в Вильно — опубликовано в выдержках у Н. Любовича. Начало католической реакции и упадок реформации в Польше. Н. Житно оповещал Н. Вендроговского о предстоящем прибытии в Вильну одного из анабаптистских «волков»—Будного или Фалькониуса, угрожавших, якобы, существованию сбора и советовал Н. Вендроговскому не только не слушать наставлений венгровских посланцев, но предпринять обходный маневр и, использовав свое влияние на несвижского старосту М. Кавечинского, добиться изгнания С. Будного из Клецка. Ответное письмо виленского сбора послано берестейским анабаптистам в начале того же 1566 года. Выехав в начале января 1566 года в Вильну, С. Будный, вероятно, к середине того же месяца наверняка был уже в столице Великого княжества Литовского.

В этот промежуток времени в январе — марте 1566 года, когда закончился Виленский вальный сейм, видимо, и произошла знаменательная встреча трех зачинателей восточнославянского книгопечатания: Ивана Федорова Москвитина, Петра Тимофеева Мстиславца и Симона Альберта Будного. Любопытно при этом отметить, что С. Будному было знакомо семейство Ходкевичей. Описывая столкновение двух книжников в Супрасльском монастыре (монаха Арсения и архимандрита Кимбаря), происшедшее «на моей памяти в Подляшьи», С. Будный ссылается на берестейского старосту Александра Ходкевича — «теперешних панов Ходкевичей деда»— и указывает, что этот монастырь находился в черте его владений. Освещение последующих лет жизни и деятельности С. Будного выходит за рамки нашей темы. Творчество С. Будного, несмотря на существование пяти основных трудов, посвященных его деятельности, до настоящего времени изучено недостаточно. В работах исследователей (Г. Мерчинга, В. Плисса, К. Гурского) основное внимание уделено изучению личности С. Будного как представителя и организатора литовско-белорусского антитринитарского сбора, в плане его религиозной и общественно-политической деятельности или (Я.И. Порецкий) в плоскости его лингвистического новаторства. Роль С. Будного в деятельности Несвижской и Лосской типографий не выяснена, хотя имеются многие признаки, указывающие на то, что он был одной из наиболее видных, центральных, порой — руководящих фигур обоих книгоиздательств. Изучение творческого наследия С. Будного, равно как и других представителей реформационного книгопечатания в Литве и Белоруссии второй половины XVI столетия, может в будущем приподнять не одну опущенную пока завесу над историей раннего восточнославянского книгопечатания.