RARUS'S GALLERY

Открытие книгопечатания было поистине величайшим мировым событием, имевшим громадные благотворные последствия для развития науки, литературы, искусства, для развития культуры человечества. Широкое, народное развитие науки и литературы было бы невозможно, если бы не существовало такого мощного распространителя знаний, каким является печатная книга. Появление первой печатной книги на языке того или другого народа означает начало новой эпохи в его культурной жизни.

 

 

 

 

 

I

Книги, напечатанные кирилловским шрифтом, который лежит в основе современной русской азбуки, появились относительно рано, уже в конце XV в. Первенцами славянского книгопечатания считаются Осмогласник и Часословец 1491 г., изданные Швайпольтом Феолем в Кракове. Кем бы ни был Щвайпольт Феоль, его издания принадлежат славянам. Первые славянские печатные книги, изданные в Кракове, были рассчитаны на распространение среди православных украинцев и белорусов. Так, в месяцеслове Часословца 1491 г. мы найдем «памяти» некоторых древнерусских святых (Владимира, Бориса и Глеба, Феодосия Печерского). Загадочная надпись на могильном камне Ивана Федорова, гласящая о том, что он «друкование занедбалое обновил», возможно, имеет в виду эту славянскую типографию в Кракове.

Почти одновременно печатанье славянских книг началось в Венеции (1493 г.) и в Цетинье, в Черногории (1495 г.). Несколько позже типографии появились в Румынии и Молдавии. Выдающуюся деятельность по печатанию книг в Бело­руссии в начале XVI в. развил Георгий Скорина, один из энтузиастов книгопеча­тания, видевший в нем способ распространить письменность среди народа, «посполитых людей».

Печатные книги, несомненно, проникали в Россию уже с конца XV в. Ве­роятно, это были книги на славянском, греческом и латинском языках. Знакомство с латинскими книгами обнаруживается, например, в работах по со­ставлению полного текста Библии на славянском языке, которые велись под руководством новгородского архиепископа Геннадия[1]. Печатные греческие книги, изданные в Италии, могли быть привезены царевной Софьей Палеолог и ее свитой. Трудно усомниться и в том, что довольно многочисленные итальянские и немецкие мастера, жившие в Москве в конце XV — первой половине XVI в., имели некоторый набор печатных книг на латинском, греческом и других языках. На греческие, венецианские и фряжские (итальянские) книги и ссылается послесловие Апостола 1564 г. как на образец для русских печат­ных книг. Поэтому нет никакого основания приписывать первое знакомство русских с печатными книгами посредничеству Максима Грека, как это иногда высказывается в нашей литературе о начале русского книгопечатания. Печатные книги в России не были уже новостью ко времени основания первой типографии в Москве в XVI столетии.

Однако решительные шаги для введения книгопечатания в России были сделаны только в середине XVI в., что стоит в тесной связи с глубокими экономическими и социальными сдвигами, происходившими в России того времени. Правительство царя Ивана IV Грозного стало на путь некоторых реформ, которые в основном были направлены на укрепление самодержавия, опиравшегося на дворянство. Судебник 1550 г. вводит некоторое единообразие в управлении и в суде. Ту же цель преследовали отмена кормлений, введение стрелецкого войска, губные и земские учреждения и т. д. [2] К числу таких реформ принадлежало и книгопечатание.

Нововведения не ограничились только гражданской сферой, а глубоко затронули церковную среду. Стремление к централизации и к упорядочению ряда церковных вопросов особенно ярко наблюдается в постановлениях церковного собора 1551 г., вошедших в Стоглав. Собор осудил многие непорядки в церковной практике. В частности, он обратил внимание на переписчиков книг («писцов по городам»), продававших книги с испорченными церковными текстами. По соборному постановлению переписчики должны были писать книги с хороших, исправных текстов и «править» (исправлять) их текст в случае ошибок[3]. Но такое постановление, конечно, невозможно было выполнить.

Прежде всего, было неясно, какие же тексты церковных книг являются «добрыми». Кроме того, тщательная правка переписанных книг иногда была даже не по силам и не по средствам для переписчиков.

Таким образом, постановление Стоглавого собора о правке церковных книг было явно невыполнимым. Единственным средством для введения едино­образия в церковные тексты могло служить книгопечатание. Именно на унифи­кацию церковных текстов как на основную причину введения книгопечатания в России и ссылается послесловие первопечатного Апостола. Книгопечатание в Москве было заведено, «дабы впредь святыя книги изложилися праведне»[4].

Начальное книгопечатание в России, так же как в Белоруссии, на Украине, в Сербии, в Молдавии, на первых порах сосредоточилось на церковных книгах. В немалой мере это объясняется тем, что первоначальное обучение в православных странах производилось по таким книгам, как Часословец и Псалтырь.

Они служили первыми книгами для чтения, учебниками, по которым в России вплоть до XVIII в. вели обучение детей. Таким образом, книгопечата­ние уже в начальной своей стадии в широкой степени стало служить благород­ным задачам народного просвещения, как бы узко эти задачи ни понимались дворянскими и церковными кругами, стоявшими в России у кормила правле­ния в XVI в. Не случайно уже через десять лет после выхода первопечатного Апостола 1564 г. появляется первый русский букварь, или грамматика, Ивана Федорова, изданный во Львове, но представляющий собою типичный образец московского просвещения этого времени[5].

Как видим, книгопечатание появилось в России не по советам какого-либо иностранца, не было оно и результатом исключительной инициативы царя Ивана IV и «благословения» митрополита Макария, как об этом пишет послесловие Апостола 1564 г., — оно было создано потребностями русского просвещения.

Но если причины введения книгопечатания в России представляются ясными, то совсем иное следует сказать о наших конкретных сведениях по исто­рии начального периода книгопечатания в России. Эти сведения и отрывочны, и противоречивы. К тому же источники по начальному периоду русского кни­гопечатания почти не подвергались критическому изучению, их брали на веру или отвергали и даже исправляли в зависимости от взглядов того или иного автора. Между тем даже краткий анализ немногочисленных источников по истории начального книгопечатания в России позволит сделать кое-какие полезные выводы.

II

Наиболее ценным историческим свидетельством о времени и причинах возникновения книгопечатания в Москве является послесловие первопечат­ного Апостола 1564 г. Согласно послесловию, после взятия Казани царь Иван Васильевич велел строить «многие церкви» и покупать для них «на торжищех» священные книги: псалтыри, евангелия и апостолы. Однако текст большинства купленных книг был испорчен невежественными переписчиками, и только ма­лое количество их оказалось годным. «И сие доиде и царю в слух», вследст­вие чего он начал думать, «како бы изложити печатный книги, якоже в Грекех и в Венецыи и во Фригии и в прочих языцех». Повелением царя и благо­словением митрополита «начаша изыскивати мастерства печатных книг». Царь велел построить дом, «идеже печатному делу строитися». Делателями были Иван Федоров, дьякон церкви Николы Гостунского, и Петр Тимофеев Мстиславец. «И в первее» 19 апреля 1563 г. начали печатать Апостол. Печатание его было закончено 1 марта 1564 г.

Таким образом, послесловие дает такие указания о начале книгопечатания в России: 1) поиски «мастерства печатных книг» начались после взятия Казани, т. е. после 1552г.; 2) причиной создания московской типографии было желание дать точный и единообразный текст священных книг; 3) печатание книг было задумано по типу изданий других стран, в первую очередь таких, как Греция, Венецианская республика, Италия (Фригия); 4) Апостол печа­тался по повелению царя Ивана IV и по благословению митрополита Макария, следовательно, был изданием официальным; 5) для печатания книг был построен печатный дом и давались деньги из казны; 6) печатниками были русские люди — Иван Федоров и Петр Тимофеев Мстиславец.

Время, когда в Москве стали изыскивать мастерство печатных книг, определено в послесловии так (соблюдаем знаки препинания подлинника): «и тако повелением благочестиваго царя и великого князя Ивана Васильевича всея Русии, и благословением пресвященного Макария митрополита начаша изыскивати мастеръства печатных книг, в лето, 61, осмыя тысящи, в 30е лето государьства его. благоверный же царь повеле устроити дом от своея царския казны идеже печатному делу строитися. и нещадно даяше от своих царских сокровищ делателем Николы чюдотворца Гостунъского диякону Ивану Федорову да Петру Тимофееву Мстиславцу на составление печатному делу и к их упоко­ению, дондеже и на совершение дело их изыде...».

Неясная конструкция фразы о начале изыскания мастерства печатных книг вызвала спор, как согласовать две разногласящие даты, имеющиеся в одной фразе: 1553 г. («61, осмыя тысящи») и 30-е лето государства Ивана IV, приходившееся на 1563 г. Иными словами, какая дата правильнее как дата основания печатного дела в Москве,— 1553 или 1563 г.?

Некоторые исследователи разрешали вопрос в пользу того, что опечатка была в годе издания: надо читать 1563, а не 1553 г. Тогда дата изыскания мас­терства печатного дела и 30-е лето государствования Ивана IV совпадут. Та­кой вывод и делает, например, А. С. Зернова, ссылаясь на послесловие Львовского апостола 1574 г., по которому «друкарня» в Москве возникла в 1563 г.[6]

Но это объяснение при более глубоком рассмотрении оказывается поверхностным. Ведь в послесловии Апостола 1564 г. ясно различаются два момента в истории начального русского книгопечатания: 1) время, когда был построен печатный двор в Москве; 2) время, когда началось печатание Апостола.

Печатание Апостола действительно началось в 1563 г., в 30-е лето государствования Ивана IV, когда «первее начата печатати сия святыя книги, деяния апостольска». Апостол 1564 г. и был первой книгой, выпущенной печатным двором, с «выходом» — обозначением места и времени издания. Однако ему, как показывает существование безвыходных евангелий, предшествовали дру­гие книги, напечатанные до создания казенного печатного двора в Москве. Поэтому слова «и первее начата печатати» никак не обозначают, что книго­печатание в Москве возникло только в 1563 г. В Псалтыри 1568 г., напечатан­ной в Москве Никифором Тарасиевым и Невежей Тимофеевым, также читаем о первом опыте книгопечатания в Москве: «первие начаша печатати сию книгу пророческую часть». При этом совершенно не упоминается о более ранних московских изданиях. Слово «первие» (сперва) в данном случае, как и в Апостоле 1564 г., говорит лишь о выпуске первой книги из данной типографии или о впервые напечатанной в ней данной книге, а не о начале книгопечатания вообще.

Но если даже настаивать на опечатке в датах, то почему надо считать опечаткой именно цифру 60 (кси) в годе основания печатного дела в Москве, а не цифру 30(«л»), обозначающую год государствования Ивана IV? Ведь легче было перепутать близкие по начертанию буквы «к» (20) и «л» (30), чем спутать фигурное кси с простым «о» (70). Значительно проще предполагать опечатку в обозначении года царствования, чем года основания типографии.

Еще более вероятно, что в послесловии вообще никакой ошибки в дате сделано не было, и слова «в 30е лето государьства его» начинают новую фразу. Тогда спорная фраза будет читаться так: «в 30е лето государьства его благо­верный же царь повеле устроити дом...». Правда, перед словами «благоверный же царь» в тексте поставлена точка, но подобная же точка в послесловии Апостола 1564 г. полностью разрывает такую, казалось бы, на наш взгляд, неразрываемую фразу: «и сия вся святыя храмы благоверный царь украшаше, честными иконами и святыми книгами». Как видим, понятие современной пунктуации никак не может быть применимо к русскому право­писанию XVI столетия.

Тем не менее, 1553 год как дата начала русского книгопечатания оставалась бы и после высказанных соображений спорной, если бы подтверждение этой даты мы не имели в другом источнике, бывшем до этого времени неизвестным.

Несколько лет тому назад мною были куплены некоторые документы, раньше принадлежавшие углицкому собирателю древностей В. И. Серебренникову. Среди них оказалась небольшая тетрадь в четвертку, в переплете, обтянутом коленкором. На тетради наклеен ярлык в виде сердечка с надписью: «Сборник копий с разных старинных документов». Серебренников переписал эти документы с неизвестных подлинников, преимущественно углицкого происхожде­ния. Документы очень тщательно переписаны карандашом и чернилами, имеют нумерацию и оглавление. Всего в оглавлении показано 40 номеров на 180 страницах (кроме чистых листов).

Под документами есть надписи, позволяющие определить время, когда сборник был переписан. Так, на первой странице читаем примечание: «Составил свящ. А. Розов. 1901 г.» Следовательно, сборник был переписан не раньше этого года, по-видимому, в самом начале XX в.

Под XVI номером в сборнике помещен летописец, который обозначен такими словами: «В 1847 году в г. Тотьме найдена старинная рукопись под за­главием «Русский летописец». Происшествия описаны в нем с Рюрика по 1668 г. Изложение краткое, самое письмо должно относиться к началу XIX в., разнообразие слога и приписки на полях и между строками показывают, что это выборка из нескольких разновременных летописцев. Первая половина рукописи содержит общеизвестные события русской истории, но в последней встречаются и местные заметки; касающиеся Вологды и Ростова. Это обстоятельство указывает на место происхождения как самой рукописи, так и оригиналов ее.

В этом летописце и встречаем запись: «1553. Начатся печатание книг в Москве, при митрополите московском Макарии»[7].

Никаких добавлений и пояснений к тексту летописца В.И. Серебренников не сделал; дата начала московского книгопечатания его не интересовала, и ни­каких оснований заподозрить подложность переписанного им Тотемского летописца нет.

Кроме послесловия Апостола 1564 г. и Тотемского летописца, о начале русского книгопечатания рассказывают два сказания.

Первое из них носит заглавие «Сказание известно о воображении книг печатного дела и о его пресечении». Сказание в основном следует послесловию Апостола 1564 г., но имеет некоторые добавления, сделанные на основании дополнительных источников, если судить по словам: «повествуется от неких». Слова эти могут указывать на письменный источник, рассказывавший о начале книгопечатания в России. Рядом с таким источником сказание ссылается и на устные рассказы: «глаголют же нецыи о них».

Добавления сказания имеют немаловажное значение для истории начального периода русского книгопечатания. Так, в нем в таких выражениях го­ворится о первопечатниках: «и обретеся некто смыслен и хитр к таковому ору­дию, Николы чудотворца Гостунского, иже и ныне зрится той храм близ двора царева, внутрь самого Кремля града, и у тоя убо церкви диякон был званием Иоанн Федоров сын, да другий, клеврет его, Петр Тимофеев сын Мстиславец... глаголют же нецыи о них, яко от самех фряг то учение прияста; повествует же ся от неких, яко прежде их нецыи, или будет и они сами, малыми некими и неискусными начертании печатываху книги, последи же совершение той Иоанн да Петр искус прияста от тех прежереченных фряг».

Ценной особенностью сказания является то, что оно подчеркивает связь начального периода книгопечатания в Москве с его дальнейшим развитием, называя Андроника Невежу учеником первопечатников[8].

Обращают на себя внимание и слова сказания о поисках печатного мастерства Иваном Федоровым и его «клевретом» Петром Мстиславцем. Слово «клеврет» обозначало не только раба, но и помощника. «С своими отрокы, рекше клевреты, помоштьникы»,— читаем в одном древнерусском переводе[9]. Проверить показание о подчиненном положении Петра Мстиславца нет возможности, но оно основано на какой-то древней традиции. Подтверждение правильности этого показания можно видеть в том, что в Литовском великом княжестве, когда Иван Федоров и Петр Мстиславец уехали в разные города, в руках Ивана Федорова остались печатный шрифт и доски для гравюр и заставок, при помощи которых он отпечатал Львовский апостол 1574 г. Иными словами, Иван Федоров был хозяином печатных принадлежностей, вывезенных из Москвы, а Петр Мстиславец только его помощником — «клевретом».

Чрезвычайно интересно свидетельство сказания о заимствовании печатниками типографских знаний от фряг (итальянцев) и первых попытках печатания книг «малыми и неискусными начертаниями», после которых Иван Федоров; и Петр Мстиславец начали печатать «совершение», лучше заимствовав навыки печатного дела от тех же итальянцев. Подтверждение этому свидетельству находим в неясном сообщении Рафаелло Барберини, относящемся к 1565 г., по которому первая типография в Москве пользовалась греческими буквами для печатания славянских книг. По словам Барберини, типография была доставлена в Москву из Константинополя. В действительности греческая и славянская азбуки были в то время глубоко отличны по начертанию, а книгопечатание в России к 1565 г. пустило уже глубокие корни. Однако послесловие первопечатного Апостола указывает на 1563 г. как на время устройства царской типографии. К этому времени и могли относиться технические усовершенствования, заимствованные от итальянских мастеров. Указание трех источников на связь начального русского книгопечатания с итальянским (послесловие Апостола, свидетельство Барберини,«Сказание известно») нельзя игнорировать.

«Сказание известно о воображении книг печатного дела» было составлено при патриархе Филарете, т. е. между 1619 и 1633 гг., вероятно, вскоре после возвращения Филарета из плена в 1619 г. Филарет, по сказанию, похвалил своего сына, царя Михаила Федоровича, за возобновление книгопечатания. Сказание, видимо, возникло в кругу печатников, учеников Андроника Невежи («и по тех мастерох иные мастеры быша»). Ко времени возникновения сказания (вскоре после 1619 г.) могли еще оставаться живые свидетели начала русского книгопечатания или, по крайней мере, люди, рассказывавшие об этом событии со слов очевидцев. Это и есть «нецыи»—«некоторые», повествовавшие об Иване Федорове и Петре Мстиславце.

Второе сказание имеет такое заглавие: «Сказание известно и написание вкратце о блазем сем деле, и воображении печатном, и о его пресечении». По этому сказанию, Иван IV принял в ум благую мысль произвести бы ему от письменных книг печатные, «крепкаго ради исправления и утверждения и скораго делания и легкия ради цены».

Скорое делание и «легкая» (дешевая) цена, ради которых царь приказал приступить к печатанию книг, довольно четко указывают на то время, когда книгопечатание уже укоренилось, печатные книги стали дешевле рукописных, процесс печатания ускорился. Произошло это примерно в середине XVII в. Самое сказание говорит о патриархе Иосифе. Следовательно, оно и возникло не раньше его вступления на патриаршество, т. е. не раньше 1642 г.

Кроме послесловия Апостола 1564 г., Тотемского летописца и двух сказаний, о начале книгопечатания в Москве говорится в сочинениях иностранцев. Важнейшие из них — свидетельства Штадена и Флетчера, которые, впрочем, очень кратки и противоречивы. Поэтому на них мы остановимся позже как на свидетельствах второстепенного характера.

Наконец, сохранились и самые печатные книги, выпущенные Иваном Федоровым и Петром Мстиславцем. Бумага, шрифт и украшения этих книг справедливо сделались предметом изучения, так как их типографские признаки указывают на определенную среду и связи печатного дела в России с книгопечатанием в других странах. Таких книг, имеющих выходные листы с обозначением места и времени их напечатания, сравнительно немного: Апостол 1564 г., Часословец 1565 г., Псалтырь 1568г., Псалтырь 1577 г. К ним надо добавить издания, выпущенные Иваном Федоровым и Петром Мстиславцем в Литовском великом княжестве, в особенности Заблудовское евангелие 1569 г. и Львовский апостол 1574 г. с их обширными послесловиями.

Но этот список печатных книг, относящихся к начальному периоду русского книгопечатания, явно неполон. Уже А. Викторов и Леонид поставили вопрос о существовании появившихся до Ивана Федорова безвыходных русских изданий, т. е. выпущенных без указания места и времени их напечатания. До опубликования статьи Викторова и «библиографического исследования» Леонида эти издания без особых доказательств приписывались южным типографиям (молдавским, сербским, венецианским и др.). Викторов и Леонид провели образцовое для своего времени исследование о безвыходных изданиях по водяным знакам их бумаги, по изучению их орнамента и других украшений, по записям на листах и пр.[10]

Дальнейшие исследования расширили наши представления о русских безвыходных изданиях. Так, А. С. Зернова называет шесть безвыходных изданий: Евангелие, Псалтырь, Триодь постную, Евангелие, Евангелие, Псалтырь. В другом порядке располагает безвыходные книги Т. Н. Протасьева, указывая даже относительно точные даты их издания по водяным знакам. Порядок этот таков: Триодь постная, Евангелие, Евангелие, Евангелие, Псалтырь. В этот список не попала еще одна Псалтырь, так как исследование Протасьевой было ограничено рамками собраний Государственного исторического музея в Москве[11].

Безличное название «евангелие» можно уточнить обозначениями по характеру шрифта: узкошрифтное, среднешрифтное и широкошрифтное, что впервые было представлено мною в статье о начале московского книгопечатания.

Безвыходные издания не имеют обозначений, когда и где они были напечатаны, но на некоторых экземплярах подобных изданий имеются записи о продаже или покупке данной книги, о времени, когда она была продана в ту или иную церковь или монастырь и др. Ценность этих записей увеличивается точными указаниями, когда, кем и где они сделаны. Записи обычно делались на чистых листах в начале или конце книги или на нижнем поле листа, по одному или по два слова на каждом листе, таким образом, что вся запись порой растягивалась на несколько страниц.

Записи на безвыходных русских изданиях и водяные знаки их бумаги служат ценнейшим источником, подтверждающим слова первопечатного Апостола о начале поисков мастерства печатного дела в 1553—1563 гг., до построения царской типографии.

III

Возникновение книгопечатания в России, конечно, не было делом инициативы отдельных лиц. Оно явилось прямым следствием политического и культурного развития России. Но были и особые причины, побудившие Ивана IV и митрополита Макария приступить к работе над созданием печатного дела в России именно в 1553 г. Эти причины и притом с большой ясностью изложены в первопечатном Апостоле. В нем говорится о большой потребности в книгах для новых церквей, создававшихся в Москве и других городах, больше же всего («паче же») в только что завоеванной Казани и в ее пределах.

Политика правительства Ивана IV в «новопросвещенном» городе Казани была направлена на подавление казанских феодалов. Одним из средств для этого была принудительная христианизация казанских татар. После взятия Казани в ней были разрушены мечети и мавзолеи. Некрещеные татары выселены были за пределы крепости в особую Татарскую слободу. Вновь основанная казанская архиепископия сделалась центром христианизации Казанского царства, встречавшей большое сопротивление со стороны мусульман. В царском наказе первому казанскому архиепископу Гурию предписывалось всячески поощрять татар, принимавших крещение. Архиепископ должен был приглашать к себе новокрещенов «ясти почасту», поить их у себя квасом и посылать им мед для питья на тот двор, где они остановились, Татарин, совершивший какое-либо преступление, но захотевший креститься, мог найти убежище у архиепископа и т. д.[12]

Апостол 1564 г. говорит о распространении первопечатных книг в районе Казанского царства. Это свидетельство подтверждается писцовыми книгами Свияжска 1565—1567 гг. В Успенском Свияжском монастыре в это время имелось «евангелье печатное в десть на бумаге... пятеры псалмы в полдесть печатных»[13]. Здесь упомянуты одно из безвыходных евангелий и пять экземпляров безвыходной Псалтыри, которые посланы были в пределы «новопросвещенного» Казанского царства. Известные нам печатные безвыходные евангелия имели, действительно, формат в лист, «десть», а Псалтырь — в четверку, «полдесть». И то и другое издание, как видим, было выпущено до 1565 г.

Послесловие Апостола 1564 г. говорит и о другой причине, которая побуждала царя и митрополита обратить внимание на книгопечатание. Это необходимость унификации текстов церковных книг, чего нельзя было достигнуть при их переписке. Искажения текста и описки при переписке книг были почти неизбежны, как об этом говорят в своих записях сами книжные писцы. Но даже добросовестный и аккуратный писец не всегда мог поручиться за текст переписанной им книги. Ведь эту книгу надо было переписать «с доброго перевода», а кто же мог установить действительную ценность «перевода» — текста переписываемой книги? Иногда писец становился в тупик, какое чтение надо было предпочесть, и многие рукописи XVI в. имеют на полях поправки к переписанному тексту, обозначаемые кавычками в тексте и такими же кавычками и поправкой текста на полях.

Между тем для таких церковных книг, как евангелие, апостол, псалтырь и др., всякая вариация текста могла быть возведена в ранг еретического высказывания, что и было применено врагами Максима Грека, обвинившими его в ереси на основании неудачных выражений переводчиков, работавших под его руководством. Следовательно, печатание церковных книг было теснейшим образом связано с их исправлением, а выполнить это можно было только по «повелению» царя и по «благословению» митрополита. Поэтому свидетельство Апостола 1564 г., приписывающего инициативу создания печатного дела в России царю Ивану Васильевичу, отражает действительный факт.

По Апостолу, царь «возвещает мысль свою» митрополиту, который «зело возрадовася». Перед нами обычная формула времени Ивана IV, когда даже рассмотрение чисто церковных вопросов на Стоглавом соборе приписывалось царской инициативе. «На том же соборе вдаст царь свое рукописание»,— читаем в предисловии к Стоглаву. Митрополит же Макарий с остальными иерархами «зело удивишася» царскому писанию к собору. В Стоглаве находим и раздел «о книжных писцех», и предписание им править книги по добрым переводам[14].

Макарий в послесловии Апостола 1564 г. изображен только исполнителем царских повелений. В действительности это было далеко не так. Митрополит Макарий не только «удивлялся и радовался», но и принимал участие в создании печатного дела в России.

Одной из побудительных причин начать «изыскание» печатного дела были споры, заставившие официальную церковь подумать об исправлении церковных книг. Как раз в тот год, когда начаты были «поиски» печатного мастерства, обнаружилась «ересь» Матвея Башкина и Артемия, бывшего игумена Троицкого монастыря. Митрополит созвал церковный собор, на котором «изтязалися» (спорили) и обличали еретиков[15]. На подобных соборах, превращавшихся в расправу с инакомыслящими, обильно цитировались и комментировались церковные тексты; ересь разоблачали «евангалием, апостолом и правилами апостолов»; между тем существование большого количества рукописных текстов с их разночтениями давало почву для различных и порой прямо противоположных толкований церковных текстов. Так делал и сам Матвей Башкин, который толковал текст Апостола по-своему, «только не по существу, развратно»[16].

Еретики были осуждены на пожизненное заключение, но расправа с ними не была только торжеством православия, как это хотели представить официальные летописцы. Это было подавление оппозиционных элементов, выступавших против царя и митрополита. Недаром же, говоря о церковном соборе 1553 г., Курбский в своей «Истории о великом князе Московском» не отрицает того, что в русской церкви возросли «плевелы между чистою пшеницею»[17].

Об этом же свидетельствует подлинное дело о Матвее Башкине. Свидетелями слов Башкина были протопоп Сильвестр, Алексей Адашев, протопоп Андрей, впоследствии митрополит, и другие деятели середины XVI в. Если вспомнить, что к тому же 1553 г. относится болезнь Ивана IV и начало его расхождения с так называемой «избранной радой», то станет понятным, в каких условиях начали «изыскивать» мастерство печатного дела. Книгопечатание призвано было служить укреплявшемуся самодержавию в его борьбе с попытками вольнодумного толкования церковных текстов. А это вольнодумное толкование было отражением новых идей и классовой борьбы. Недаром же впоследствии к нему прибегнул новый «еретик» — Федосий Косой, говоривший о равенстве всех людей. Таких же взглядов в какой-то мере держался и Матвей Башкин, отпустивший своих холопов на свободу. Свои взгляды он обосновывал Апостолом, который весь «извозчил», покрыл воском, отмечая соответствующие места.

Летописец не случайно связывает начало книгопечатания в Москве с Макарием. В деятельности этого митрополита особенно заметны стремление к централизации и унификации церковной деятельности, решительная борьба с местными церковными традициями, выходящими за пределы московской церковной практики. Его инициативе принадлежат соборы, канонизировавшие русских святых, ему принадлежит создание великих Четьих-Миней, включивших в свой состав основные церковные сочинения, жития, поучения, слова, признанные русской церковью.

Где же и как началось русское книгопечатание в 1553 г.? Ответить на этот вопрос мы пока еще не можем, но некоторые намеки на это, пожалуй, имеем. После рассказа о ереси Матвея Башкина летописец упоминает о чуде, случившемся в церкви Николы Гостунского в Кремле. Оно произошло как раз тогда, «в которое время у митрополита истязалися» о еретических высказываниях Башкина и Артемия. На собор к митрополиту пришел Никольский протопоп Амос и привел с собой исцеленного боярского сына[18].

Упоминание о церкви Николы Гостунского имеет свой смысл, если вспомнить, что спустя десять лет первопечатником окажется дьякон Николы Гостунского, как называет себя Иван Федоров в послесловиях к Апостолу 1564 г. и к Часословцу 1565 г. «Чудо» было воспринято как победа православия над ересями. Это могло побудить к созданию особой комиссии для проверки текстов, в которую был включен и дьякон Иван Федоров, как сведущее лицо. Можно предполагать, что и первые опыты по книгопечатанию сначала были организованы при церкви Николы Гостунского, состоявшей под непосредственным ведением митрополита, как и другие кремлевские соборы. В этом случае мы найдем объяснение того факта, что первопечатником сделался дьякон церкви Николы Гостунского.

Известие о соборе 1553 г. и расправе с Матвеем Башкиным и его последователями позволяет по-новому ответить на вопрос о значении миссии Миссенгейма в Россию, которую иногда пытаются представить началом книгопечатания в России. В мае 1552 г. датский король Христиан прислал царю Ивану IV грамоту с предложением завести книгопечатание в России. Это предложение не имело характера чисто культурного предприятия, а было попыткой распространить на Россию протестантское учение. Как и многие другие иностранцы, Христиан не понимал, что введение того или иного религиозного вероисповедания в России не зависит от одного царя, бывшего к тому же таким же ревностным православным, как и его подданные. Христиан прислал Библию и две другие книги, которые предлагал напечатать в России, куда для этой цели был послан типограф Ганс Миссенгейм.

И. Снегирев, опубликовавший это известие, полагал, что присланные из Дании книги представляли собой печатное издание Лютерова катехизиса и Аугсбургского вероисповедания, переведенные «на краинское наречие»[19]. Но эти издания не могли быть книгами, напечатанными Примусом Трубером, как думал Снегирев, так как эти издания Трубера появились значительно позже 1553 г.

Чем окончилась миссия Миссенгейма, неизвестно, но в явной связи с ней стоит собор 1553 г., осудивший ересь Башкина с его протестантскими воззрениями. Самая грамота Христиана становится понятной в свете того, что мы знаем о ереси Башкина. Грамота была не только простой попыткой подействовать на Ивана IV в пользу его обращения к протестантизму, но и сама была вызвана предположениями о существовании сторонников реформации в России.

Наконец, не забудем и о том, что в 1553 г. английская экспедиция Ченслера появилась в устье Северной Двины. Конечно, не Ченслер привез к нам книгопечатание, но усиление связей с Западной Европой обращало особое внимание правительства на необходимость завести мастерство печатного дела, как и в иных странах. Новый свет на первоначальное русское книгопечатание могло бы дать ознакомление с английскими и голландскими книгами XVI в.

Однако историки искусства, ссылающиеся на немецкие мотивы в наших первопечатных изданиях, до сих пор не потрудились изучить особенности голландских и английских книг XVI в., хотя именно английские и голландские, а вовсе не немецкие, купцы торговали, и притом усиленно, на русском Севере. Как раз в английских библиотеках оказались не известные ранее русские книги XVI в.

IV

Первенцем русского книгопечатания некоторые исследователи считают Триодь постную, так как водяные знаки бумаги этой книги не могли одновременно встретиться в употреблении ранее 1552 г. и позднее 1553 г.[20]

Действительно, Триодь постная представляет собой довольно несовершенный образец типографского искусства, что уже отмечалось в исследованиях о безвыходных изданиях. Так, нумерация листов в Триоди проведена неверно: после листа 219 сразу следует лист 230. Это явилось результатом смешения близких по начертанию славянских цифр «к» (20) и «л» (30). Киноварь в неко­торых экземплярах не отпечаталась. В одном экземпляре на листе 143 об. заглавная буква нарисована от руки и пр.

Где же и когда была напечатана безвыходная Триодь постная? Некоторый ответ на это дают записи на ее экземплярах. На экземпляре, принадлежавшем Воскресенскому Новоиерусалимскому монастырю, имелась запись 1562 г.: «Лета 7070-го дал сию книгу чюдному Богоявлению старец Севастьян митрополичь ключник по своей душе и своих родителей на помин»[21]. Владельцем Триоди постной, как мы видим, был митрополичий ключник, лицо очень видное по своей близости к митрополиту. Ключник ведал хозяйством митрополита. Богоявление, судя по его прозвищу «чюдное»,— это Богоявленский монастырь в Москве. Леонид, впрочем, считает «чюдным» Богоявлением церковь на Троицком подворье в Кремле. Из писцовой книги 1587 г. узнаем, что в библиотеке соборной церкви Успения в Коломне хранилась Триодь постная, печатная, в десть. Между тем первая Триодь постная московской печати была выпущена только в 1589 г. На Триоди постной, хранящейся в Библиотеке имени Ленина в Москве, имеется надпись, сделанная скорописью XVI столетия Федором Елуферьевым, ключарем Успенского собора в Москве.

Для характеристики Триоди постной как издания, связанного с митрополичьим двором, большое значение имеет открытие, сделанное Т. Н. Протасьевой. В рукописи б. Патриаршей, или Синодальной, библиотеки она обнаружила две печатные заставки. Одна из этих заставок напоминает узоры венецианских изданий. «Вторая заставка этой же рукописи представляет собой не что иное, как заставку безвыходной Триоди»[22]. Между тем в основе Синодального собрания, как известно, лежит библиотека московских митрополитов.

Записи на некоторых экземплярах Триоди постной указывают на ее распространение в средней полосе России. Таковы записи XVI и XVII вв. о принадлежности экземпляров Триоди постной безвыходной Белогостицкому монастырю (Ростов Великий), Спасскому монастырю в Ярославле, Боровицкому монастырю (запись 1596 г.).

Так очерчивается тот круг, в котором распространялась безвыходная Триодь постная. Это митрополичий двор, соборные церкви в Москве и Коломне, монастыри среднерусской полосы. Водяные знаки бумаги Триоди указывают на 1553 г., когда начаты были поиски мастерства печатного дела. Таким образом, Триодь постная по праву может считаться первенцем московской типографии, созданной в этом году.

Записи на узкошрифтном евангелии (Кар. №64) резко отличаются от записей на Триоди и по своему географическому размещению и по той среде, в которой это издание распространялось.

На одном экземпляре узкошрифтного евангелия читаем: «сия книга домовая соборново храму Благовещенья святые богородицы и пределов ея у Вычегодцкие Соли на посаде, положение Анекея Строганова» (умер в 1570 г.).

На другом экземпляре того же евангелия читаем запись 1563 г.: «сию книгу нопечатное [надо читать: новопечатное] Евангелие положил на Лампожне страстотерпцу христову Георгию в дом Кирило Михайлов сын Офутина з братьею, а подписал Кирило сам своею рукою апреля в 23 день». Лампожье, или Лампожня, находится на Дальнем Севере, по близости от города Мезени. В XVI в. это местечко было широко известно как центр торговли с народами Севера.

Третья запись на узкошрифтном евангелии сделана в 1559 г.: «В лето 7067 положил сию книгу евангелье в Пречисту на Каменке Иван Клементьев сын Нехорошево». Названий «Каменка» было очень много, и поэтому «Пречистая на Каменке» не может быть установлена с достоверностью. Таким образом, записи прямо указывают на то, что узкошрифтное евангелие было напечатано до 1559 г. а в 1563 г. считалось еще новопечатным. Кроме того, на евангелии Публичной библиотеки в Ленинграде оказалась такая замечательная запись 1566 г.: «Лета 7074-го марта в 29 день по Цареве государеве и великого князя Ивана Васильевича грамоте Путивльской городовой прикащик Ондрей Панин дал в церковь святому Офонасию Великому и Кириллу сию книгу евангелие Пселского города казны. А на евангелье подписал Тренька Иванов сын Воротников».

Евангелие, данное из Псельской казны (Псел — приток Днепра), уже в 1620 г. сделалось достоянием мещанина украинского города Пирятина.

Итак, перед нами области, в которых распространялось узкошрифтное евангелие,— это север (Сольвычегодск, Лампожня) и юг (Путивль). Туда, в место постройки новых городков, и посылали по царскому указу новопечатные евангелия. Узкошрифтное евангелие было еще «новопечатным» в 1559 г., но возникло оно раньше, судя по водяным знакам,— в .1555 г.

Совсем иное географическое распространение имело среднешрифтное евангелие. На одном из его экземпляров читаем запись 1573 г.: «Положил сие Евангелие тетр печатное Федорова монастыря из Переяславля з Горы игумен Харитон в пострижение свое в монастырь к Николе чюдотворцу на Комелское озеро». Другой экземпляр того же евангелия имеет запись 1567 г.: «Положил сие евангелие старець Варлаам Палицын ко Успенью пречистые и к великому Предотече Ивану на Кубрь в монастырь». Монастырь Успения на Кубри находился также в Переяславском уезде. Третья запись указывает на 1566 г., когда среднешрифтное евангелие уже существовало. Наконец, четвертая относится к началу XVII в.: «Продал сию книгу Ивану Петрови Шереметову старец Данилова монастыря священник Тимофей»[23].

Таким образом, среднешрифтное евангелие распространялось в средней полосе России, как и Триодь постная. Оно было напечатано не позже 1567 г. по записи на одном его экземпляре, но по показаниям водяных знаков его бумаги значительно раньше. Т. Н. Протасьева относит издание среднешрифтного евангелия к 1553—1555 гг.

Хотя узкошрифтное и среднешрифтное евангелия, как мы видим, распространялись в разных районах, между их украшениями есть определенная близость. Другое надо сказать об их бумаге. Бумага узкошрифтного евангелия имеет водяные знаки перчатки, кувшина, сферы. В филигранях среднешрифтного евангелия находим медведя с ошейником, тиару, кабана. Это позволило мне высказать мысль, что среднешрифтное евангелие возникло, может быть, и не в Москве. Теперь от этой мысли надо отказаться, так как Т. Н. Протасьева убедительно показала, что бумага среднешрифтного евангелия не является исключением для московских рукописей XVI в. В частности, на бумаге с знаками, имеющимися в среднешрифтном евангелии, написан один том Лицевого летописного свода. «Это обстоятельство,— по мнению Т. Н. Протасьевой,— в свою очередь указывает на то, что типография, выпустившая среднешрифтное евангелие, не только работала в Москве, но работала по заданию правительства».

Имеется и третье — широкошрифтное евангелие. На одном из его экземпляров читаем запись 1569 г.: «лета 7 тысяч семдесят седмаго положили сию книгу святое евангелие в дом Воскресенью христову и пророку Ильи поп Стефан да Павел Ефремов сын». Где находился храм Воскресения с приделом Ильи пророка, установить невозможно, так как таких храмов было несколько. Но на том же экземпляре читаем запись о переплетении этой книги в 1634 г. воскресенским попом Окладниковой слободки с Мезени. Значит, церковь Воскресения находилась в этой слободке. Известен другой экземпляр того же широкошрифтного евангелия с записью 1602 г. Книга была подарена Троице-Сергиеву монастырю под Москвой келарем того же монастыря Евстафием Головкиным. Евангелие уже существовало в 1565 г. Водяные знаки на его бумаге позволяют определить время выхода широкошрифтного евангелия — 1560—1564 гг. Наконец, имеется экземпляр этого евангелия с записью 1594 г. о вкладе книги в церковь Прасковьи Пятницы Каданова Колодязя, сделанном Владимиром Офонасьевым Псковитиновым.

Одинаковым шрифтом с широкошрифтным евангелием напечатана безвыходная Псалтырь. Бумага ее имеет такие же водяные знаки, как и бумага широкошрифтного евангелия. Следовательно, Псалтырь была напечатана также в 1560-1564 гг.

Кроме евангелий, известны также безвыходные Псалтырь и Псалтырь учебная. Экземпляры псалтырей, как правило, дефектные, так как эти книги были в большом ходу и в первую очередь служили для учебных целей. Шрифт псалтырей и водяные знаки позволяют отнести их к числу московских изданий, предшествовавших первопечатному Апостолу 1564 г.

Подготовительный период русского книгопечатания, как мы знаем, продолжался десять лет. За это время было напечатано шесть больших книг (Триодь постная, три евангелия, две псалтыри). В 1564 и 1565 гг. печатный двор в Москве выпустил еще две книги (Апостол и Часословец). Таким образом, с 1553 по 1565 г., за двенадцать лет, в русских типографиях было напечатано восемь больших книг. Но и эта цифра неполная. Кроме Триоди постной, была выпущена Триодь цветная как ее непосредственное продолжение. Триодь цветная печатная упоминается в можайских писцовых книгах задолго до появления печатной Триоди цветной 1591 г. Это, вероятно, то, другое издание, напечатанное шрифтом Триоди постной, о существовании которого предполагает Викторов. Список печатных изданий московской типографии можно пополнить и далее. Так, в «Библиотеке Российской» епископа Дамаскина в числе изданий 1565 г. отмечены: 1) книга Григория Назианзина, 2) Беседы Иоанна Златоустого на послания апостола Павла, часть первая, Mосковской печати, 3) копия смирного трактата царя Ивана IV с королем шведским Эриком XIV 1564 г.[24]

Но если даже показания Дамаскина не принимать во внимание, — остается все же восемь больших книг, вышедших из русских типографий в течение первых двенадцати лет их существования.

V

Наиболее загадочным для начального периода русского книгопечатания является разнообразие шрифтов первопечатных русских изданий. В самом деле, мы имеем образцы, по крайней мере, пяти шрифтов, которыми печатались восемь раньше названных изданий: шрифт Триоди постной, два различных шрифта безвыходных евангелий и первой Псалтыри, шрифт, которым напечатаны широкошрифтное евангелие и вторая Псалтырь, пятый шрифт имеем в Апостоле и Часословце.

Относительно просто объясняется появление шрифта Триоди постной как предполагаемого первенца русской типографии. Но зачем понадобилось создавать три различных шрифта для безвыходных евангелий? Новейший исследователь этих изданий дает такой ответ на этот вопрос: «Московское книгопечатание, которое являлось одной из централизующих государственных реформ Грозного, с самого начала получает широкий размах: за десять лет (1553 — 1563) пробных работ типография сменила четыре шрифта и большое количество типов орнаментальных украшений, что требовало всякий раз резанья новых досок. Закупку значительных запасов бумаги, расходы на оборудование мастерской и содержание ее работников и другие значительные затраты могло себе позволить в XVI веке только государственное предприятие. Московские типографии работали, очевидно, как «государевы мастера», на тех же основаниях, как и мастера серебреники, оружейники и др.»[25]

Приведенное выше высказывание правильно указывает на то, что книгопечатание было одним из мероприятий по централизации государства. Однако нельзя считать вполне обоснованным замечание, что значительные затраты на бумагу, шрифты и пр. в XVI в. могло позволить себе только царское предприятие. Делали же такие затраты и Швайпольт Феоль в конце XV в., и Георгий Скорина в начале XVI в. Почему же то, что было осуществлено в Польше и Белоруссии, не могло быть выполнено на полвека позже в России хотя бы на средства и по инициативе митрополита? Напомним здесь о Геннадиевской библии. Во всяком случае, Иван Федоров считал типографские принадлежности, вывезенные им в Заблудово, а оттуда во Львов, своим имуществом. Иначе надо предполагать о каком-то самовольном захвате нашим первопечатником казенного имущества. Необходимость обращения к помощи царя или меценатов, подобных Ходкевичу, вызывалась дороговизной книжного материала: бумаги, красок, кожи и досок для переплета. Недаром послесловие Апостола 1564 г. говорит о том, что царь «нещадно даяше... делателем... на составление печатному делу и к их упокоению», т. е. оплачивал расходы по типографии и содержанию самих печатников.

Это, конечно, не значит, что первопечатники работали без всякого контроля, по личной инициативе. Их деятельность в московских условиях середины XVI в. могла успешно протекать лишь при поддержке царя и митрополита. Но нельзя настаивать на том, что первоначальные опыты печатного дела сосредоточивались только в государевых предприятиях. Постройка царской типографии, видимо, произошла только в 30-е лето государствования Ивана IV, т. е. в 1563 г., а до этого работа производилась на каких-то иных началах, возможно, с помощью митрополита. Неясность фразы о 30-м лете государство­вания Ивана IV, может быть, и скрывает за собой нежелание первопечатников сказать об этом первоначальном этапе их работы, поставив на первое место создание типографии, дома, «идеже печатному делу строитися». Сказание о начале печатного дела подтверждает мысль о возможности одновременной работы разных мастеров. «Повествует же ся от неких, яко преже их [Ивана Федорова и Петра Мстиславца] нецыи или будет и они сами, малыми некими и неискусными начертании печатываху книги». К этим «нецым» можно причислить печатного мастера Марушу Нефедова, о котором говорится в одном документе.

Большие споры, остающиеся неразрешенными и до нашего времени, вызывает вопрос, откуда были взяты в России навыки книгопечатного дела. К середине XVI в. книгопечатание в Европе достигло уже больших успехов. Даже книги, печатанные кирилловской азбукой, имели за собой больше полсотни лет существования.

Были высказаны различные мнения о том, откуда русские первопечатники получили навыки печатного дела. Ранние исследователи истории русского книгопечатания предполагали, что печатное дело пришло в Россию из Германии в конце XV в. В пользу этого мнения приводят тот факт, что ранние русские-книги использовали мотивы орнаментов, характерных для немецких изданий XVI в.

Другие авторы связывают начало русского книгопечатания с белорусскими типографиями. На это будто бы указывает прозвище второго первопечатника — Петра Мстиславца. Мстиславец — уроженец города Мстиславля в Смоленщине. Однако никакой связи ни в орнаменте, ни в шрифтах между русскими безвыходными изданиями XVI в. и белорусскими изданиями XVI в. обнаружено не было.

Третье предположение, высказанное уже В. Е. Румянцевым, связывает начальное русское книгопечатание с южнославянскими изданиями в Сербии, Черногории и Венеции. В пользу этого последнего предположения, прежде всего, говорит свидетельство послесловия Апостола 1564 г. В нем читаем о желании Ивана IV «изложити печатныя книги, якоже в Грекех и в Венеции, и во Фригии и в прочих языцех». Не вполне ясное географическое определение «Фригия», по-видимому, надо расшифровать, как «Фругия» или «Фрягия» — литературное обозначение Италии.

Прямое указание на Грецию, Венецию и Фригию не может, впрочем, служить безусловным доказательством, что именно оттуда и были взяты книгопечатные навыки. Ведь в послесловии говорится только о стремлении «изложити печатныя книги», как «в прочих языцех» — в других странах. Гораздо большим по значению доводом в пользу тесных связей начального русского книгопечатания с итальянским и южнославянским является отмеченное В. Е. Румянцевым перенесение итальянских печатных терминов в русское печатное дело. По его словам, «все древнейшие типографские термины, встречаемые как в послесловиях к первопечатным московским книгам, так и в архивных документах начала XVI века, взяты прямо с языка итальянского, а не немецкого»[26].

Технические термины, как правило, остаются очень устойчивыми в быту и редко зяменяются новыми. Это явление прекрасно известно всем, кто имеет дело с техникой. Никому в голову не приходит отказываться от терминов «мотор», радиатор» и т. д., заменяя их новыми, однозначащими. Существование итальянских терминов в начальном русском книгопечатном деле прямо указывает, откуда эти термины были принесены. Игнорировать этот факт, как делает, например, А. С. Зернова, невозможно. Даже название печатного дела «штанба» в русских изданиях имеет итальянское происхождение (от Stampa), тогда как в украинских и белорусских применялось название, взятое с немецкого языка, друкарня. Позже это название появляется и в русских изданиях.

Характер заставок и орнамента безвыходных изданий, а также первопечатных Апостола и Часословца, позволяет говорить о близкой связи венецианских, сербских и молдавских изданий с русскими. В частности, Сборник 1538 г., изданный Божидаром Вуковичем, имеет заставки, очень близкие к орнаменту московских безвыходных изданий.

Выше уже говорилось о значении собора Николы Гостунского как возможного центра начального русского книгопечатания. Некоторое подтверждение этого предположения найдем в следующем факте. Среди русских книг сербского монастыря Попрача имеется толковое евангелие с записью XVI в. Его подарил «смиренный в священно презвитере Иаков, бывшей протопоп Благовещенской, Николы Гостунского, а во иноцех старец Иосиф Чюдова монастыря». Пресвитер, священник Яков, был благовещенским протопопом. Он же был протопопом Николы Гостунского и позже чудовским монахом Иосифом. Об этом я уже писал в статье, помещенной в «Славянском сборнике»в 1947 году.

Все сказанное, конечно, не обозначает, что русские первопечатники рабски следовали каким-то определенным образцам. Культурные связи России XVI в. с другими странами были разносторонними. Поэтому так разнообразны заставки и инициалы первопечатных русских изданий. Они находят аналогию то в венецианских изданиях, то в немецких и т. д. Например, инициал в Евангелии 1512 г., напечатанном в Терговиште в Молдавии, крайне близок по форме к инициалу в безвыходном узкошрифтном евангелии[27]. Это только доказательство широкого общения России с другими славянскими и неславянскими странами.

Однако в первоначальных русских изданиях имеются и некоторые особенности, сближающие их с южнославянскими, молдавскими и венецианскими книгами, а не с немецкими. Русские безвыходные и федоровские издания не имеют заглавных листов, а только выходные листы в конце книги. Наоборот, Несвижский катехизис и другие книги, изданные в Литовском великом княжестве, имеют заглавные листы. Глубоко различен и способ употребления инициалов, которые в русских изданиях не имеют рамки, а в белорусских и украинских книгах XVI в. вписаны в рамку. Последним способом инициалы даются и в Острожской библии 1580 г.

В целом же русские первопечатные издания воспроизводят текст рукописей своего времени с их характерными начерками, с их вязью, заставками, инициалами, киноварными значками и т. д. Близость печатных изданий середины XVI в. к рукописям того же времени поразительна. Это наглядно можно видеть на образцах рукописей и печатных изданий, которые приложены к книге Т. Н. Протасьевой.

Подведем некоторые итоги нашему изложению, которое ставило своей задачей более или менее правдиво осветить начальный период русского книгопечатания.

Толчком к введению книгопечатания в России послужила необходимость иметь значительное количество церковных книг с унифицированным текстом для церквей завоеванного Поволжья, а также для борьбы с различного рода отклонениями от официального православия. С 1553 г. начаты были работы по устройству типографии в Москве. Кому принадлежала эта инициатива, точно неизвестно. Исходила ли она из церковных или светских кругов, мы не знаем, можно только предполагать, что эта инициатива на первых порах была поддержана митрополитом Макарием. Первая типография предположительно была основана при церкви Николы Гостунского в Кремле. В этой первой типографии предположительно работал уже Иван Федоров, за которым, таким образом, по праву остается имя первопечатника.

Типографское оборудование было сделано по венецианским, шире говоря, итальянским образцам, отчего итальянские термины так глубоко и утвердились в русской печатной практике XVI — XVII вв. Первенцем русского типографского мастерства была Триодь постная, вышедшая не позднее 1555 г. Вероятно, одновременно с ней вышла и Триодь цветная, пока не обнаруженная в наших библиотеках.

Несколько позже было напечатано узкошрифтное евангелие, местом напечатания которого была, вероятно, также Москва. Новое, среднешрифтное, евангелие и безвыходная Псалтырь были изданы опять-таки в Москве. На основе среднешрифтного возникло новое издание — широкошрифтное евангелие, также напечатанное в Москве, примерно около 1563 г. К этому времени относится и печатание второй Псалтыри.

Из той же типографии вышел Апостол 1564 г., который как первая русская книга с выходными данными может носить название первопечатного.

VI

Решительным переломом в русском книгопечатании было устройство типографии, или печатного дела, в Москве на средства царской казны, что произошло в 1563 г. Об этой типографии, видимо, говорит Рафаелло Барберини, посетивший Москву в 1564 г. и написавший свое сообщение о путешествии в Россию в следующем, 1665, году.

С этого собственно времени печатание книг делается в России государствен­ной монополией.

Каковы же были причины, заставившие Ивана IV построить дом «на составление печатному делу» и содержать его на счет своей казны?

Ответ на этот вопрос мы найдем в событиях 1563 г. 4 апреля этого года была основана новая Полоцкая архиепископия, которая заняла почетное место в русской церковной иерархии, а 19 апреля начали печатать Апостол. Если вспомнить, что к этому времени печатание книг получило уже большое развитие в Польше и Литовском великом княжестве, то связь между двумя событиями — устроением Полоцкой архиепископии и созданием печатного дома в Москве — станет понятной. Создание книгопечатания в России, вызванное внутренними потребностями, было ускорено необходимостью поддержания престижа Российского государства в годы тяжкой борьбы за Ливонию и белорусские земли. Нужно было иметь печатные книги, как и в «прочих языцех», притом печатные издания церковных книг в противовес изданиям кальвинистов, выпускавших свои книги на белорусском и украинском языках.

Первопечатный Апостол был выпущен в свет почти спустя год после начала его печатания, и за этот год в России произошли крупные события. В декабре 1563 г. умер митрополит Макарий, а 5 марта 1564 г. был поставлен на митрополичью кафедру Афанасий. За несколько дней до его поставления, 1 марта, вышел первопечатный Апостол с указанием, что он напечатан в первое лето «святительства» митрополита Афанасия.

С 2 сентября по 29 октября 1565 г. печатался Часословец. Печатали его те же мастера, Иван Федоров и Петр Мстиславец. В послесловии к нему вновь упоминается, что печатное дело началось в Москве повелением Ивана IV и благословением Макария митрополита, причем типографское дело обозначено и русским термином — «печатных книг дело», и итальянским — «штанба» («составися сия штамба, сиречь печатных книг дело».)

Исследователи начального этапа русского книгопечатания, упорно настаивающие на полном подавлении частной инициативы в России XVI в., не обратили внимания на характерное показание послесловия к Часословцу. Если Иван Федоров и Петр Мстиславец в послесловии Апостола 1564 г. говорят о нещадных выдачах им, «делателям», из царской казны «на составление к печатному делу и к их упокоению», то послесловие Часословца не упоминает о какой-либо помощи печатникам. Часословец был напечатан «подвиги и тщанием, труды же и снисканием» Ивана Федорова и Петра Мстиславца. «Снискание»— приобретение, «тщание» — усердие. Эти слова могут служить указанием на то, что «штанба» была в какой-то мере принадлежностью самих первопечатников. Вероятно, тогда же была напечатана и азбука, или грамматика, на наш взгляд, только переизданная Иваном Федоровым во Львове в 1574 г.

Часословец был набран в два месяца — срок очень короткий. После этого все сведения о работе первопечатников в Москве пропадают. Однако всего через три года после выхода Часословца появляется Псалтырь 1568 г. В послесловии к Псалтыри уже ничего не говорится о митрополите Макарии, упоминается только царское повеление и благословение Афанасия митрополита. Новая «штанба» была составлена 8 марта 1568 г., при митрополите Кирилле.

Между тем первопечатники Иван Федоров и Петр Мстиславец уже в июле 1568 г. оказываются в Заблудове, в имении литовского гетмана Григория Александровича Ходкевнча. Как показывают печатные издания Ивана Федорова, изданные им в Заблудове и Львове, первопечатник переехал в Литовское великое княжество с шрифтами и досками для гравюр, служившими при издании первопечатного Апостола и Часословца.

Что же произошло в промежуток между 1565 и 1568 гг.? В литературе до сих пор господствует версия о пожаре московской типографии, о преследовании первопечатников духовенством и переписчиками книг. Духовенство преследует первопечатников якобы по невежеству, переписчики видят в печатниках своих конкурентов. Невежественные люди нападают и сжигают печатный двор, а Федоров и Мстиславец спасаются бегством в Литовское великое княжество. Подобная версия основана только на рассказе Флетчера о том, что еще при Иване IV привезли из Польши в Москву типографский станок и буквы и была основана типография, которую ночью подожгли, «о чем, как полагают, постаралось духовенство»[28].

Эта легенда и до сих пор прочно держится в нашей литературе, хотя она крайне неправдоподобна. Ведь в пожаре должны были погибнуть шрифты и доски для гравюр, а мы знаем, что Иван Федоров вывез их в Заблудово и Львов. Значит, версия о пожаре оказывается недостоверной. Нигде нет никаких указаний на преследование печатного дела со стороны духовенства. Наоборот, печатные книги выходили «по благословению» митрополитов Макария и Афанасия. К тому же Флетчер писал в 1588 г., спустя четверть века после основания царской типографии в Москве, писал по слухам и легко мог перепутать события. Московская типография могла сгореть в пожар 1571 г., опустошивший Москву. Насколько тенденциозно и малодостоверно свидетельство Флетчера, показывает то, что во время пребывания его в Москве уже началось печатание (20 декабря 1587 г.) Триоди постной, оконченное в 1589 г. Следовательно, типография в Москве в это время работала, а не была уничтожена, как пишет Флетчер.

Не пожар, а совсем иные события вызвали переезд печатников в Литовское великое княжество. В своей более ранней работе я предполагал, что причиной отъезда первопечатников было недовольство духовенства во главе с новым митрополитом теми исправлениями, которые были внесены в текст Апостола 1564 г. На это как будто намекает сам печатник Иван Федоров. В послесловии Львовского апостола 1574 г. Федоров пишет: «Сия же убо не туне начах поведати вам, но презелнаго ради озлобления часто случающегося нам, не от самого того государя, но от многих начальник, и священноначальник, и учитель, которые на нас зависти ради многия ереси умышляли».

Что же это были за ереси, которые начальники и священноначальники умышляли на первопечатников? Предположительно можно было бы думать о каких-то нападках на тексты новонапечатанных книг. Но текст Апостола 1564 г., как пишет Румянцев, «долго повторялся потом в московских изданиях почти без всякой перемены или только с самыми незначительными поправками»[29] Значит, дело было не в текстах, а в чем-то другом. Добавим, что Иван Федоров снимая с царя обвинение в преследовании печатников, говорит о причиненных ему обидах от начальников и священноначальников, что пока не нашло еще объяснения в наших источниках. Слова послесловия Львовского апостола 1574 г.: «сия убо нас от земля и отечества и от рода нашего изгна и в ины страны незнаемы пресели», однако, ясно говорят, что именно эти «озлобления» были причиной переезда первопечатников в Заблудово.

Переезд в Литовское великое княжество, по нашему мнению, был совершен с согласия царя. Это предположение вызвало скептическое примечание А. С. Зерновой, но оно гораздо более удовлетворительно объясняет переезд первопечатников в другую страну со шрифтами и досками, чем домысел об их тайном бегстве. Ведь такое громоздкое имущество, каким были типографские принадлежности в XVI столетии, было трудно провезти даже с разрешения, а тайно объехать пограничные заставы в военное время, в разгар Ливонской войны, было делом еще более трудным. Типографское имущество надо было везти на нескольких телегах по проселочным дорогам (на больших стояли заставы) через границу. Во всяком случае следовало бы объяснить подобный случай, а не принимать его на веру. Известно, какие трудности встретились для Ивана Федорова при его переезде из Заблудова во Львов, хотя этот переезд совершался открыто, а не был тайным переходом через границу.

Отъезд первопечатников в Литовское великое княжество состоялся в 1565— 1566 гг. Между тем в этот промежуток времени произошли важные политические события и наступило своего рода перемирие между Россией и Литовским великим княжеством. Сигизмунд Август уже в начале 1566 г. сообщал Ивану IV о временном прекращении военных действий: «войну есмо застегнута казали по всем украинам наших государств»[30].

Летом 1566 г. в Москве находилось посольство от Сигизмунда Августа, во главе которого стоял Юрий Александрович Ходкевич, ближайший родственник Григория Александровича Ходкевича, в Заблудовской вотчине которого окажутся Иван Федоров и Петр Мстиславец. В результате переговоров была составлена «запись», согласно которой было решено «рати и войны не замышляти и не починати»[31].

Приезду литовских послов в Москву предшествовала поездка в Москву литовского гонца Ленарта Узловского, который привез письмо («лист») к митрополиту Афанасию и к боярам от виленского епископа Валерьяна, от Григория Александровича и Яна Иеронимовича Ходкевичей[32]. В этот момент сношения с литовскими православными магнатами имели важное значение для правительства Ивана IV. Ведь и сам Иван Федоров пишет о благоприятной встрече, оказанной ему королем Сигизмундом: «Егда же оттуду семо преидох... въсприяша нас любезно благочестивый государь Жигмонт».

Была, возможно, еще одна причина, которая заставила Ивана Федорова переехать в Литовское великое княжество. Иван Федоров в послесловиях Апостола и Часословца называет себя «дьяконом Николы Гостунского», а в зарубежных своих изданиях просто Иваном Федоровым с прибавлением прозвища «Москвитин». Из других источников мы узнаем о существовании у Ивана Федорова сына. Это прямое указание на то, что Иван Федоров был женат и, следовательно, принадлежал к белому духовенству, а не был монахом. Вероятно, ко времени переезда в Литовское великое княжество Иван Федоров овдовел, и это могло быть одной из причин, по которой оставление его во главе печатного дела в Москве было неудобным. Ведь, согласно существовавшим тогда в России правилам, овдовевшие белые священники и дьяконы должны были постригаться в монахи.

Поэтому наше предположение о добровольном отъезде Ивана Федорова из Москвы, а не о его бегстве, вовсе не является столь неожиданным. Оставление овдовевшего дьякона во главе печатания церковных книг было с точки зрения московских «священнослужителей» делом явно зазорным, это могло быть тем «озлоблением», которое начальники и священноначальники замышляли на Ивана Федорова.

Переезд первопечатников из Москвы в Заблудово, имение гетмана Григория Ходкевича, происходил в тот момент, когда подготовлялась Люблинская уния 1569 г. Литовские магнаты, как известно, оказывали сопротивление унии Польши с Литовским великим княжеством, справедливо опасаясь, что в этом случае их господство в великом княжестве окажется под угрозой. Ходкевичи принадлежали к числу православных магнатов, сопротивлявшихся унии. Значит поддержка православия была для них делом не только религии, но и политики. Поэтому создание типографии в Заблудове не заключает в себе ничего неожиданного, как и ее закрытие, после того как уния совершилась в 1569 г.

Предположение о тайном бегстве печатников в Литву ставит их в ранг изменников, подобных А. М. Курбскому. Между тем Ходкевич ничего не говорит об их бегстве из Москвы, а отмечает только: «изобретох себе в том деле друкарьских людей наученых», Ивана Федоровича москвитина да Петра Тимофеевича Мстиславца, казалось бы, факт бегства печатников из Москвы мог быть использован для пропаганды против Ивана Грозного.

Таковы доводы в пользу добровольного переезда печатников в Заблудово, доводов, имеется и документ, подтверждающий эти доводы, («respons») неизвестного православного автора на анонимную католическую брошюру 1753 г. написанный примерно в 1754 г. В нем разоблачаются утверждения анонимного автора о том, что гетман Ходкевич был католиком. «Тот пан, — читаем в «Ответе», — был именем Григорий Александрович Ходкевнч, и был он таков святого благочестия рачитель, что послал в Москву при святой памяти короле Сигизмунде Августе, просил наияснейшего благочестивого царя и великого князя Ивана Васильевича, чтобы тот послал ему в Польшу друкарню и друкаря, и по его просьбе вышепоименованный царь московский учинил и прислал к нему целую друкарню и типографа, именем Иоанна Федоровича (Joanna Theodorowicza), из той друкарни вышла книга на русском, называвшаяся Апостол, где издано очень обширное предисловие в похвалу тому Григорию Александровичу Ходкевичу». Автор «Ответа» ссылается и на другую книгу, напечатанную в Заблудове,— это Псалтырь, действительно начатая печатью, как это он и утверждает, 26 сентября 1569 г. «Ответ» ссылается также на документ об основании заблудовской церкви в 1567 г. (tak fundusz świadezy), а не в 1572 г., как это было указано в анонимной брошюре[33].

Сведения о Псалтыри целиком совпадают с тем, что напечатано в ее предисловии. Эта книга первоначально была известна нашим книговедам только в единственном, да еще дефектном экземпляре. Во всяком случае показание «Ответа» — уже прямое свидетельство о переходе Ивана Федорова в Литву с согласия Ивана Грозного.

VII

Отъезд первопечатников из Москвы не был вызван какой-либо катастрофой, не явился он катастрофой и для дальнейшего развития книгопечатания в России, так как к этому времени печатание книг было уже прочно налажено.

Впрочем, условия для книгопечатания в России после 1565 г. сильно осложнились. 25 июня 1566 г. на митрополию был поставлен Филипп Колычев, раньше соловецкий игумен. С этого времени началась вначале скрытая, а позже открытая борьба между царем и митрополитом, Однако книгопечатание в Москве не прекратилось и при Филиппе, — это показывает простой расчет времени: Филипп был свергнут и заключен в темницу 4 ноября 1568 г., покинув митрополию еще в марте (22-го числа)[34]. Между тем московская Псалтырь 1568 г. началась печатанием 8 марта и была закончена 4 декабря того же года, а в послесловии к ней говорится, будто бы «штанба» этого издания составлялась по благословению митрополита Афанасия 8 марта 1568 г., хотя Афанасий «за немощию велиею» покинул митрополию еще 19 мая 1566 г. Таким образом, Псалтырь не могла печататься при Афанасии. Она печаталась при Филиппе, которого, следовательно, нельзя заподозрить в особой нелюбви к книгопечатанию, была закончена уже после свержения Филиппа и вышла при его преемнике Кирилле.

Если принять во внимание, что Псалтырь напечатана не тем же шрифтом, что Апостол и Часословец, созданные первопечатниками, то станет ясным, что типография, ее печатавшая, не была типографией Ивана Федорова и Петра Мстиславца.

Вместе с тем ясными становятся и причины, по которым некоторые русские издания XVI в. появлялись без обозначения места их выхода. Церковные издания должны были носить имя не только царя, но и митрополита, при котором они были изданы, а митрополиты после смерти Макария сменялись так часто и так часто попадали в опалу, что всегда могла возникнуть ситуация, подобная той, с которой имели дело печатники Псалтыри 1568 г., вынужденные сделать прямой подлог и заменить имя Филиппа именем Афанасия, уже давно покинувшего митрополию.

Немецкий авантюрист Генрих Штаден при описании Москвы, которое относится к 1565 —1570 гг., говорит о Земском дворе, за которым стоял печатный двор: «за ним друкарня («preme»), или печатный двор»[35]. Значит, печатный двор при Штадене стоял на том же месте, на котором он находился в XVII столетии, как уверяют и сказания о начале книгопечатания в России.

Печатный двор представлялся Штадену таким же зданием, как и другие московские здания. Нет никаких указаний на его особое значение, исключительное для России, нет и намека на пожар печатного двора и т. д. Между тем до сих пор еще часто цитируют слова Флетчера о начальном русском книгопечатании: «Несколько лет тому назад, еще при покойном царе, привезли из Польши в Москву типографский станок и буквы, и здесь была основана типография с позволения самого царя и к величайшему его удовольствию. Но вскоре дом ночью подожгли, и станок с буквами совершенно сгорел, о чем, как полагают, постаралось духовенство»[36].

«Несколько лет тому назад», о которых говорит Флетчер, не может быть отнесено к начальному периоду русского книгопечатания. Ведь Флетчер был в России в 1588 г., тогда как Апостол начат был печатанием почти за двадцать лет до этого. Поэтому известие Флетчера не имеет никакого значения для истории начального периода книгопечатания в России. Может быть, какое-то зерно истины имеется в показании Флетчера, если его отнести к более позднему времени и считать, что пожар печатного двора мог произойти в 1571 г. во время нашествия Девлет-Гирея или еще позже, в последние годы царствования Ивана IV. В какой-то промежуток времени между 1577 и 1587 гг. в русском книгопечатании был перерыв. Только в 1587 г. мастером Андроником Невежей начато было печатание Триоди постной. Эта Триодь постная, оконченная печатанием в 1589 г., начинает новый период книгопечатания в России[37].

Дальнейшие поиски могут обнаружить очень много нового и интерес­ного в истории начального русского книгопечатания, но и теперь его история предстает перед нами как большое и сложное явление в русской и мировой культуре XVI в.

---

[1] См. М. Сперанский. История древней русской литературы. Изд. 2. М., 1914, стр. 96—97.

[2] См. «Очерки истории СССР. Период феодализма, конец XVI — начало XVII в.». М., Изд-во АН СССР, 1955, стр. 291—298.

[3] См. Стоглав. СПб. Изд. Д. Е. Кожевникова. 1863, стр. 96—97.

[4] Послесловия к старопечатным книгам опубликованы в кн.: И. Каратаев. Описание славяно-русских книг, напечатанных кирилловскими буквами. СПб., 1883. (Далее сокращенно — И. Каратаев или Кар. с указанием порядкового номера книги.)

[5] См. «Iwan Fedorov's Primer of 1574». Facsimile edition with commentary by Roman Jakobson and appendix by William A. Jakson. Cambridge, Massachusetts, 1955.

[6] А. С. 3ернова. Начало книгопечатания в Москве и на Украине. М., 1947, стр. 32—35. (Далее — А. С. 3ернова. Начало книгопечатания.)

[7] Приводим выписку из летописца начиная с 1534 г. (везде годы от «сотворения мира» переведены Серебренниковым на новое исчисление лет).

«1534. Преставися великий князь Василий Иоаннович, во иноцех Варлаам, и бысть по нем на престоле великаго княжения сын его Иоанн Васильевич.

1536. Состроен на Москве град Китай каменный. Того ж году преставися благо(верный) князь Георгий Иванович Дмитревский.

1545.Бе митрополит Макарий.

1546.Великий князь Иоанн Васильевич сочетася браком законным на Анастасии Романовне.

1547.Великий князь Иоанн Васильевич царствия рогом первый помазася на царство Российское. В то время бе на Москве митрополит Макарий.

1553. Начатся печатание книг в Москве, при митрополите московском Макарии».

[8] «Последи тех мастеров Иоанна и Петра, ученик их Андроник Тимофеев сын прозвище Невежа, с товарищи, начася мастер быти и царьским тем же повелением поволено ему книги печатати печатным воображением в царствующем городе граде Москве и раздавати по всем градовом во всей Росии Часовники и Псалтыри, Апостолы и Евангелия, Триоды и Октаи, и прочие божественныя книги» (см. стр. 200).

[9] Н. И. Срезневский. Материалы для словаря древнерусского языка, т. I. СПб., 1893, стб. 1216.

[10] См. Леонид. Евангелие, напечатанное в Москве в 1564—1568. СПб., изд. об-ва любит. древн. письменности, 1883; А. Е.Викторов. Не было ли в Москве опытов книгопечатания прежде первопечатного Апостола 1564 г. Труды III Археол. съезда в России. Киев, 1878

[11] Т. Н. Протасьева. Первые издания московской печати в собрании Гос. исторического музея. М., Госкультпросветиздат, 1955, стр. 11. (Далее—Т. Н. Протасьева. Первые издания.)

[12] См. «Акты Археографической экспедиции», т. I. СПб., 1836, стр. 257—261.

[13] См. «Список с писцовой и межевой книги города Свияжска и уезда». Казань, 1909, стр. 27.

[14] Стоглав, стр. 35 и 96—97.

[15] «Полное собрание русских летописей», т. XX, стр. 542.

[16] «Акты Археографической экспедиции», т. I, стр. 246. См. подробнее статью А. А. Зи­мина «Матвей Башкин — вольнодумец XVI в.» (Сб. «Вопросы истории религии и атеизма», т. IV, М. 1956).

[17] А. М. Курбский. История о великом князе Московском. СПб., изд. Археогр. комиссии. 1913, стр. 174—178.

[18] «Полное собрание русских летописей», т. XX, стр. 542.

[19] И. Снегирев. О сношениях датского короля Христиана III с царем Иоанном Ва­сильевичем касательно заведения типографии в Москве. Русский историч. сборник, издав. Об-вом истории и древн. российских, т. IV, кн. 1. М., 1840, стр. 117—131.

[20] Т. Н. Протасьева. Первые издания, стр. 11.

[21] Кар. № 67.

[22] Т. Н. Протасьева. Первые издания, стр. 21.

[23] Кар. № 66.

[24] Дамаскин. Библиотека Российская. Памятники древней письменности, т. XI.

[25] Т. Н. Протасьева. Первые издания, стр. 22.

[26] Тередорщик (печатник), по-итальянски—teratore, по-немецки — Drucker и пр. См. статью В. Е. Румянцева в «Сборнике памятников, относящихся до книгопечатания в России», вып. 1, М., изд. Моск. синод. типогр., 1872, стр. 14—15.

[27] Acad. P. Constantinescu-Jasi. Rolatiile culturule Romîno-Rusi din trecut. Ed. Acad. Rep. Popul. Romîne, 1955.

[28] Флетчер. О государстве Русском. СПб., изд.-2, Л. С. Суворина, 1905, стр. 96.

[29] См. статью В. Е, Румянцева в «Сборнике памятников, относящихся до книгопечата­ния в России», вып. 1.

[30] «Сборник Русского исторического общества», т. 71, СПб., 1892, стр. 327.

[31] Там же, стр. 429.

[32] Там же, стр. 304.

[33] «Архив Юго-Западной России», т. IV, ч. 1-я. Киев, 1871, стр. 513.

[34] «Новгородские летописи». СПб., изд. Археогр. комиссии, 1879, стр. 99.

[35] Генрих Штаден. О Москве Ивана Грозного. Записки немца-опричника. М., изд. Сабашниковых, 1925, стр. 104.

[36] Флетчер. Ук. соч., стр. 96.

[37] См. новейшую статью Б. В. Сапунова «К вопросу о прекращении деятельности первых типографий в Москве» (Труды Отдела древнерусской литературы, т. XII, М.—Л., Изд-во АН СССР, 1956, стр. 440—441).