RARUS'S GALLERY

Так называемое узкошрифтное Евангелие. 326 л.л. 2°. Иллюстрация одна с одной доски: крест и орудия страстей. Гравюра отпечатана черной или красной краской. Орнамент: инициалы 4 с 4-х досок, заставки 5 с 4-х досок, рамки на полях 20 с 6-ти досок, вязь. Строк 18. Шрифт: 107 мм. Литера О особой графической формы: Ѡ. Знак сноски в виде тевтонского крестика. Печать двумя красками в один прогон. То что это издание 50-х годов XVI века не вызывает сомнения, ибо в  РГБ есть экземпляр с записью 1558 года, а в ГИМ - экземпляр с записью 1559 года о вкладе Ивана Клементьева сына Нехорошево! Известно 36 экземпляров. Узкошрифтное Евангелие вышло без выходных данных, но его московское происхождение и приблизительная датировка убедительно доказана русскими учеными – славистами. Незаслужено "обиженное" по цене и недооцененное русской общественной мыслью первоиздание ... Первая московская печатная книга (первенец печати)!

Библиографические источники:

1. Книжные сокровища ГБЛ. Выпуск 1. Книги кирилловской печати XV-XVIII веков. Каталог, Москва. 1979, № 11

2. Каратаев И. «Описание славяно-русских книг, напечатанных кирилловскими буквами». Том первый. С 1491 по 1652 г.г., Спб., 1883, № 66

3. Строев П. «Описание старопечатных книг славянских, находящихся в библиотеке Царского», М., 1836, № 12

4. Родосский А. Описание старопечатных и церковно-славянских книг, хранящихся в библиотеке С.-Петербургской академии. Вып. I-II. СПБ., 1891-98. № 11

5. Каратаев И. «Хронологическая роспись славянских книг, напечатанных кирилловскими буквами. 1491-1730». Спб., 1861, № 50

6. Ундольский В.М. «Хронологический указатель славяно-русских книг церковной печати с 1491 по 1864-й год». Выпуск I-й. Москва, 1871, № 40

7. Зернова А.С. «Книги кирилловской печати, изданные в Москве в XVI-XVII веках. Сводный каталог. Москва, 1958. № 4

8. Ширяев, 1833, № 1.

9. Пташицкий, 1895, л.3, табл. XIV-XV

10. Викторов, 1878, с.с. 211-220

11. 1000-летие русской художественной культуры. Москва, 1988. № 411.

12. Зернова А.С. Начало книгопечатания в Москве и на Украине. М.,1947, с.с. 7-31

13. Гусева А.А. Издания кирилловского шрифта второй половины XVI века. Сводный каталог. Книга первая-вторая. Москва, 2003, № 3

К история вопроса. У Е.Л. Немировского читаем:

В 1912 г. в импозантном томе, изданном к пятидесятилетию Московского Румянцевского музея, был помещен список «личного состава» этого прославленного собрания книг и произведений изобразительного искусства, которому в следующем пятидесятилетии суждено было стать крупнейшей библиотекой мира. Помянут в списке и «младший помощник библиотекаря, сверхштатный чиновник X класса, имеющий свидетельство Императорского университета Николай Петрович Киселев»; он пришел в библиотеку 21 мая 1911 г. В ту пору еще была жива память о человеке, который создавал Отделение рукописей и славянских старопечатных книг и стал его первым хранителем. Имя его также названо в списке: «статский советник Алексей Егорович Викторов». Он стал сотрудником Румянцевского музея в 1862 г., в год его открытия для публики, и трудился здесь до последнего дня — до 20 июля 1883 г. Лицо, которое смотрит на нас с портрета, напечатанного в юбилейном сборнике, ничем не примечательно. Гладко выбритый подбородок, густые, переходящие в бородку баки, мечтательные глаза. Галстук «бабочкой» и фатоватые брюки в полоску как-то не вяжутся с традиционным обликом «книжного червя», вся жизнь которого прошла среди старых рукописей. Внешность обманчива. Чего-чего, а фатовства в жизни А.Е. Викторова не было. Личная судьба его сложилась трагически. Сын деревенского дьячка из небольшого сельца Орловской губернии, он пошел традиционным путем выходца из духовного сословия. Четырнадцати лет от роду поступил в Орловскую семинарию, в 1846 г. стал слушателем Московской духовной академии. Схоластическая система образования, процветавшая здесь, гнетущим образом действовала на слушателей. Вспоминая о годах учебы, Викторов впоследствии писал академику И.И. Срезневскому, что вышел он из стен академии с теми же знаниями, с которыми пришел туда. Карьера священнослужителя не вдохновляла Алексея Егоровича. В 1852 г., окончив академию, он попросил уволить его из духовного звания «за слабым здоровьем». И тогда же поступил на службу в архив Министерства иностранных дел, где когда-то трудились К.Ф. Калайдович и П.М. Строев. Младший архивариус Викторов много читал в те годы. Древняя российская словесность стала его страстью — одной на всю жизнь. Работая в архиве, Алексей Егорович одновременно вел курс древнерусской литературы в Ермоло-Мариинском институте для девиц. Одна из слушательниц— княжна Мария Макушева — привлекла его внимание тем, что самостоятельно изучила древнерусский язык и перевела с него летопись Нестора. Викторов часто беседовал с девушкой и постепенно привязался к ней. Выпускные экзамены Макушева сдала блестяще. Поздравляя ее, Алексей Егорович неожиданно для себя сделал предложение. И добавил:

«Вы княжна, а я попович! Захотите ли идти об руку с поповичем?»

Вскоре сыграли свадьбу. Совместная жизнь складывалась счастливо. Но полтора года спустя молодая жена Алексея Егоровича заболела и умерла. Викторов замкнулся в себе и отныне уже ничем, кроме милых его сердцу старинных книг, не интересовался. Жил он на казенной квартире, в которой, как вспоминают современники, не было «ни кровати, ни обеда, ни даже прислуги — ничего, что делает уютной и приветливой квартиру одинокого человека». Спал Алексей Егорович «на жесткой кушетке, питался — как студент — сухоядением: яйца, колбаса, икра — обычное меню студенческой кухни, и только за год до смерти стал посылать за обедом в один из московских трактиров». В 1862 г. Викторова пригласили в только что открытый в Москве Румянцевский музей, для которого он сделал исключительно много. Коллекция старопечатных книг, собранная графом Н.П. Румянцевым, могла похвалиться первоклассными раритетами. Но была она и весьма фрагментарной. Русских книг XVI—XVII вв. в ней было менее ста. А.Е. Викторов старался пополнить собрание. Он много ездил по стране, посещал монастыри и старые церкви, привозил в Москву рукописи и древние книги. Все собиратели были у него на учете. Некоторых он уговаривал подарить книги музею, у других выменивал раритеты, которых в музее не было, у третьих покупал коллекции целиком.

«Какими-то путями,— рассказывают современники,— ему удавалось всегда знать первым не только о продаже какой-нибудь библиотеки, но даже какой-нибудь одной рукописи или старопечатной книги. И во время хлопот о таких приобретениях он обыкновенно переживал все муки, какие переживает влюбленный, не уверенный во взаимности. Мучился, волновался, лишался аппетита, не спал ночи, если встречались неудачи в задуманных планах».

В годы, когда А.Е. Викторов стоял у кормила Отделения рукописей, в Румянцевский музей поступили собрания Т.Ф. Большакова и Д.В. Пискарева, известных московских книготорговцев, изучателя древней письменности архимандрита Амфилохия (в миру — Павла Ивановича Сергиевского), путешественника и археолога П.И. Севастьянова. Особенно богатыми были библиотеки библиографа и книговеда В.М. Ундольского и украинского коллекционера И.Я. Лукашевича: в каждой более 800 старопечатных книг. Сколько томов за эти годы прошло через руки Алексея Егоровича, сосчитать невозможно! Каждый из них он внимательно изучал и тщательно описывал: архив А.Е. Викторова, который хранится в Отделе рукописей Государственной библиотеки СССР имени В. И. Ленина,— неисчерпаемый кладезь сведений для историков рукописной и печатной книги. Читатель, наверно, помнит слова М.П. Погодина о Василии Федоровиче Моржакове, торговавшем старыми книгами на Нижегородской ярмарке:

«...не зная грамоте, он взглянет на книгу и скажет вам, бывало, где она напечатана».

Алексей Егорович Викторов этим искусством овладел в совершенстве. По сравнению с Моржаковым у него было немало преимуществ, и прежде всего блестящие познания в области древнерусской словесности. Был Викторов и превосходным палеографом (палеография — это наука, изучающая историю письма и рукописного книжного дела), он моментально с листа расшифровывал замысловатую вязь, читал неразборчивую скоропись, мог по почерку определить место и время создания рукописи. В отдаленнейших закоулках его памяти день за днем откладывались приметы времени и стиля — особенности письма, завитушки орнамента, приемы печати. В необходимый момент память срабатывала, разрозненные детали и сведения складывались в стройную картину, рождались выводы и гипотезы. Из великой массы просмотренных Викторовым старопечатных книг мысль его со временем вычленила обособленную группу: три Евангелия, две Псалтыри и две Триоди. Ни в одной из этих книг не было ни предисловий, ни послесловий. Кто, где и когда напечатал их, оставалось загадкой. Попадались они библиографам и ранее. Еще в 1833 г. собиратель старых книг А.С. Ширяев описал одно из Евангелий с характерным узким шрифтом. Напечатано оно плохо: видно, мастер его только-только осваивал типографскую технику. «Она есть одна из первых вышедших на славянском языке книг»,— посчитал Ширяев. И отнес ее к самому началу XVI столетия. Павлу Михайловичу Строеву было известно другое Евангелие с более широким шрифтом и заставкой, в котором изображен один из легендарных авторов книги — евангелист Матфей. Книга нашлась в собрании Ивана Никитича Царского, каталог которого Строев составил. В том же собрании было еще одно Евангелие с совсем уже широким шрифтом, а также Триодь постная с удивительно красивой заставкой. «Напечатано где-нибудь на юге в начале XVI века»,— решил П.М. Строев. Лишь последнее Евангелие вызвало у него некоторые сомнения, и он сопроводил описание следующим меланхолическим размышлением:

«Издание, не известное библиографам, конечно, южное; или не первое ли московское, если оно действительно было».

«Где-нибудь на юге» —значит в Сербии, в Валахии или в Венеции. Мнение это вскоре стало общепринятым. Иван Прокофьевич Каратаев, один из крупнейших авторитетов в области славянской библиографии, описал в своей «Хронологической росписи славянских книг, напечатанных кирилловскими буквами», изданной в Петербурге в 1861 г., три Евангелия и Триодь постную, не имеющих выходных сведений, и атрибутировал: «южной типографии, половины XVI века». Заинтересовавшись безвыходными старопечатными книгами, А.Е. Викторов прежде всего установил, что все они очевидно вышли из одной типографии. Двум Евангелиям — со средним и с самым широким шрифтом — соответствовали две Псалтыри, напечатанные теми же шрифтами. Во всех трех Евангелиях встречалась одна и та же заставка. Были и общие инициалы-буквицы. Шрифт, вязь, заставки книг, вне всякого сомнения, восходили к московской рукописной традиции, превосходно знакомой Алексею Егоровичу. На краковские, черногорские, венецианские они совершенно не походили. А.Е. Викторов тщательно изучил особенности языка и состава безвыходных книг. Редакция их во всем восходила к московским рукописям первой половины XVI в. Постепенно складывалось мнение: безвыходные старопечатные издания напечатаны в Москве. Однако высказать его публично Алексей Егорович не решался. Слишком велик был авторитет П.М. Строева, И.П. Каратаева и других библиографов. Кроме того, нужно было решить и другой вопрос: когда были напечатаны безвыходные издания? Старые русские книговеды, описывая безвыходные Четвероевангелия, помещали на первое место узкошрифтное издание. Так делали, например, А.Е. Викторов и И.П. Каратаев. А.Е. Викторов определенно считал узкошрифтное Четвероевангелие первой московской печатной книгой, хотя и не высказывался об этом категорически. Л.А. Кавелин отдал первенство среднешрифтной Псалтыри. Однако, как ни парадоксально, он ни разу не видел этого издания. В новое время мнения разделились. А.И. Некрасов и Г.И. Коляда вслед за А. Е. Викторовым первой московской печатной книгой считают узкошрифтное Четвероевангелие. А.С. Зернова отдает первенство среднешрифтному Четвероевангелию, а М.Н. Тихомиров и Т.Н. Протасьева — Триоди постной. Мы придерживаемся точки зрения А.Е. Викторова.

История изучения и известные в настоящее время экземпляры. Узкошрифтное Четвероевангелие впервые было упомянуто в печати в 1833 г. в описании собрания старопечатных книг А.С. Ширяева. Поэтому А.Е. Викторов называл его «Ширяевским». Однако наименование в литературе не привилось. Составитель «Реестра» книг А. С. Ширяева отнес издание Четвероевангелия к началу XVI в., отметив, что «оно есть одна из первых вышедших на славянском языке книг». Несовершенство печати библиограф объяснил тем, что книга «отпечатана не свинцовыми, а деревянными буквами». Это было дежурным объяснением для первой половины XIX столетия. Так же объясняли несовершенство Четвероевангелия 1537 г., напечатанного в Руянском монастыре, Брашовского Четвероевангелия ж т. д. Составителю «Реестра» был известен экземпляр издания, находившийся в библиотеке Московской Синодальной типографии. У А.С. Ширяева, по-видимому, было два узкошрифтных Четвероевангелия; второй экземпляр он впоследствии продал А.Д. Черткову (за 50 рублей!). Этот экземпляр описан в одном из прибавлений к каталогу библиотеки Черткова. Из описания нельзя понять, о каком именно безвыходном Четвероевангелии идет речь. Однако в собрании Черткова, которое находится ныне в Государственном Историческом музее, из всех безвыходных изданий имеется лишь узкошрифтное Четвероевангелие, что заставляет нас предполагать, что именно о нем и шла речь в каталоге. Краткие, предельно лаконичные описания каталога известного в свое время собрания А.И. Кастерина также не дают возможности установить, идет ли здесь речь об узкошрифтном Четвероевангелии. Однако книга эта, как явствует из позднейших сообщений И.П. Каратаева, у Кастерина была; известно даже, что он заплатил за нее 18 рублей. И.П. Каратаев знал уже шесть экземпляров интересующего нас издания: экземпляры Петербургской Публичной библиотеки, Московского Публичного и Румянцевского музеев, Библиотеки Академии наук (ширяевский экземпляр), собраний Кастерина, Каратаева и Хлудова. А. Е. Викторов в своем неопубликованном труде о первопечатных безвыходных изданиях упоминает о семи известных ему узкошрифтных Четвероевангелиях. К четырем из упомянутых Каратаевым здесь прибавлены экземпляры П. В. Щапова, Московской Синодальной типографии и Московской духовной академии. В 1870 г. новый экземпляр интересующего нас издания в составе собрания И.Я. Лукашевича поступил в Московский Публичный и Румянцевский музеи. Некоторое время спустя он был описан А.Е. Викторовым в очередном отчете музеев. В 1872 г. хлудовский экземпляр узкошрифтного Четвероевангелия был описан А. Поповым, который без всяких к тому оснований утверждал, что «печать (его) близка к несвижской». В течение тридцати с лишним лет ни одного нового экземпляра узкошрифтного Четвероевангелия не было описано. Наконец, в 1908 г. И. Свенцидкий ввел в научный оборот сведения об экземпляре, принадлежавшем в те годы Церковному музею во Львове. В 1925 г. А.А. Гераклитов подробно описал узкошрифтное Четвероевангелие из собрания Мальцева, которое в первые послереволюционные годы перешло в Библиотеку Саратовского университета.

Таким образом, к этому времени в литературе упоминалось 13 экземпляров интересующего нас издания. В 1935 г. на страницах академического сборника «Иван Федоров» А.И. Малеин описал узкошрифтное Четвероевангелие из собрания Института книги, документа, письма и. Примечательным отличием экземпляра было изображение так называемых «орудий страстей» в конце зачала 45 от Иоанна, воспроизведенное в две краски. М.Н. Тихомиров в интересной статье, опубликованной в 1940 г., привел вкладную узкошрифтного Четвероевангелия Государственного Исторического музея из так называемого собрания «Меньших». В «Описании первопечатных русских книг» Т.Н. Протасьевой зарегистрировано 11 экземпляров узкошрифтного Четвероевангелия, при этом по крайней мере два из них описаны впервые. Это книги из собраний Общества истории и древностей российских и Московской Синодальной библиотеки. В 1958 г., наконец, в научный оборот был введен восемнадцатый по счету экземпляр узкошрифтного Четвероевангелия, принадлежащий ныне Государственной Публичной библиотеке УССР. К этому числу мы можем прибавить еще четыре, ранее никем не учтенных и не описанных экземпляра — из собраний Общества любителей древней письменности, Московского государственного университета, Музея религии и атеизма и собрания Петухова. Общее число известных к настоящему времени экземпляров узкошрифтного Четвероевангелия, таким образом, равняется двадцати двум. Однако мы сегодня не знаем, где находятся два экземпляра — из собраний И.Я. Лукашевича и Московской духовной академии. Первые два собрания попали в Государственную библиотеку СССР им. В.И. Ленина; однако интересующих нас книг там нет. При этом, как мы уже упоминали, в «Отчете Московского Публичного и Румянцевского музеев» документально зафиксировано поступление лукашевичевского экземпляра в библиотеку. Сведения об известных экземплярах таковы. Государственная библиотека СССР им. В. И. Ленина владеет тремя узкошрифтными Четвероевангелиями. Одно из них (№ 3602) — из собрания Н.П. Румянцева, положенного в основу библиотеки Румянцевского музея. Второе (№ 3604) в прошлом принадлежало Московской Синодальной библиотеке, о чем свидетельствует приклеенный к оборотной стороне верхней доски экслибрис. Синодальная библиотека, как известно, в 1920 г. поступила в Государственный Исторический музей. Любопытно, какими путями оказалось это Четвероевангелие в Библиотеке им. В.И. Ленина. Третий экземпляр той же библиотеки (№ 3601) в прошлом принадлежал Обществу истории и древностей российских. В Государственной Публичной библиотеке им. М.Е. Салтыкова-Щедрина — четыре экземпляра издания. Один ранее принадлежал И.П. Каратаеву (№ 153), другой — Обществу любителей древней письменности (№ 5228). Два экземпляра (№ 152и № 152) не дают возможности судить об их происхождении. По-видимому, первый из них — из собрания М.П. Погодина, а второй — из собрания А.И. Кастерина. Государственный Исторический музей имеет четыре экземпляра — из собраний Хлудова (№ 15), Черткова (№ 270), Щапова (№ 16) и «Меньших» (№ 1680). В Библиотеке Академии наук — три экземпляра узкошрифтного Четвероевангелия — известный ширяевский экземпляр (7. 4. 8—инв. 3 сп), экземпляр Института книги, документа и письма (7.7.34 —инв. 980 сп), а также экземпляр, приобретенный 15 декабря 1939 г. у некоего Петухова (7.7.33 — инв. 979 сп). По одному экземпляру узкошрифтного Четвероевангелия имеют Центральный государственный архив древних актов (ф. 1251, № 221 — экземпляр Московской Синодальной типографии), Московский государственный университет (287—1—59), Государственный музей украинского искусства во Львове № 8 (245), Музей истории религии и атеизма Академии наук СССР, Государственная Публичная библиотека УССР (Кир. 753) и Научная библиотека Саратовского государственного университета.

Вкладные и владельческие записи. На шести известных нам экземплярах узкошрифтного Четвероевангелия имеются вкладные и владельческие записи XVI столетия и на четырех — XVII столетия. Древнейшая из них относится к 1559 г. Кстати, ни на одном из первопечатных безвыходных московских изданий нет более старой надписи. Запись сильно смыта. Ее обнаружила М. В. Щепкина, а впервые опубликовал в 1940 г. в извлечениях М. Н. Тихомиров. Запись гласит: «В лето 7067 (1559) положил сию книгу в Пречисту на Каменке Иван Клементьев сын Нехорошего». По словам М. Н. Тихомирова, названий «Каменка» было очень много, и поэтому «Пречисту на Каменке» нельзя указать с достоверностью. Запись очень важна. Она позволяет непреложно установить, что узкошрифтное Четвероевангелие было выпущено в свет по крайней мере до 1559 г.— то есть за пять лет до первопечатного Апостола Ивана Федорова и Петра Мстиславца. Вторая известная нам запись относится к 1563 г. Она была впервые опубликована А. Е. Викторовым в 1878 г. и с того времени цитировалась неоднократно, нередко с ошибками. Гласит она следующее: «Лета 7071 (1563) сию книгу нопечатное еуангелье положили на Лампожне страстотерпцу Христову Георгию в дом Кирило Михайлов сын Офутина з братьею, а подписал Кирило сам своею рукою апреля в 23 день». Еще А. Е. Викторов указал, что Лампожня — слободка в Архангельской губернии на Мезени, крупный торговый пункт, центр товарообмена с народами Севера — «самоядыо». Итак, появляется конкретный географический пункт, с названием которого мы можем непосредственно связать первичное распространение узкошрифтного Четвероевангелия. Мезенская округа и Печорский край были активными потребителями первопечатной продукции Москвы. В дальнейшем мы познакомимся с другим безвыходным изданием, экземпляр которого в XVI в. находился в Окладниковой слободке — также на Мезени, неподалеку от Лампожни. Следующая запись относится к 1566 г.: «Лета 7074 (1566) марта в 29 день по Цареве государеве великого князя Ивана Васильевича всея Русин грамоте путивльской городовой приказщик Ондрей Панин дал в церковь святому Офонасию великому и Кирилу сию книгу Евангелие Пселского гопода козны, а на Евангельн подписал Тренка Иванов сын Воротников». Запись эта тоже очень важна. Она приоткрывает завесу над методами распространения первопечатной книги. Упоминается здесь тот самый Путивль, где «зегзицею» плакала Ярославна по своем супруге Игоре Святославовиче. В середине XVI в. Путивль был центром Северской земли, одним из городов юго-западной «украйны» Московского государства. В годы польско-шведской интервенции книга была вывезена на запад, в пределы Польско-Литовского государства. Об этом говорит следующая запись: «Сию книгу душеполезную, глаголемую Евангелие, тетро надаль раб божий Кондратей Федорович мещанин Пиратинскый до храму Успения пресвятей Богородицы, стоячой в месте Пиратине, за отпущение грехов своих року 1620 месяца августа 14 дня». Экземпляр, о котором идет речь, замечателен вплетенными в него миниатюрами превосходной московской работы конца XV в. Следующая в хронологическом отношении запись на известных нам экземплярах узкошрифтного Четвероевангелия не имеет точной даты: «Сия книга домовая соборново храму Благовещения Святей Богородицы и пределов ея у Вычегодцкие Соли на посаде, положение Анекея... (на одном листе запись оборвана) Строганова». Итак, от одной «украйны» до другой, от Путивля на крайнем юго-западе до Соли Вычегодской на крайнем северо-востоке — такова область распространения узкошрифтного Четвероевангелия. Торговые люди Строгановы — отец Аникей (ум. 1570), сыновья его Яков, Григорий и Семен и внуки Максим Яковлевич и Никита Григорьевич — были людьми книжными и владели большой библиотекой. В соборный храм Благовещения Богородицы в Соли Вычегодской они не раз делали богатые вклады — особенно же книгами. По-видимому, на рубеже XVI и XVII столетий были сделаны вкладные записи в львовском и киевском экземплярах. Записи эти неразборчивы и частично вытерты, чтение их затруднительно. Львовский экземпляр, впоследствии вывезенный из пределов Московской Руси и попавший в библиотеку духовных владык Львовщины — Шептицких, в XVI в. находился неподалеку от Москвы — в церкви Николы Чудотворца села Лучинского, поместного владения князей Черкасских, земли которого раскинулись по берегам реки Истры. Киевский экземпляр имеет полустертую запись южнорусской скорописью о вкладе в церковь св. Василия. Впоследствии этот экземпляр принадлежал Киево-Михайловскому монастырю и был переплетен в 1811 г. «иждивением Иринея епископа Чигиринского». Первая известная нам датированная вкладная XVII в. на экземплярах узкошрифтного Четвероевангелия гласит: «Сие Евангелие Симана Парфениева сына, а положил есми сие Евангиле на престол к Николе чюдотворцу к Белому. И сея Евангелия от Николы чюдотворца никому роду и плямяни с престола не винуть. А положил есми на престол лета 7119 (1611) августа в 15 день». Запись дает нам мало. Атрибутировать ее географически какому-либо определенному пункту мы затрудняемся. Возможно, здесь идет речь о монастыре св. Николая на Белом море — в устье Двины. Следующая в хропологическом отношении запись — на ширяевском экземпляре: «Лета 7133 (1625) положил Евангелие у Рожества Христова, в Козельску на посаде. Дал к церкви козелской пушкарь Ондрон Яковлев сын Онаныш про свое здаровья и по своих родителех». Эта запись опять-таки ведет нас на юго-запад от Москвы, где между Окой и Десной, с одной стороны, и между Калугой и Брянском — с другой, и находился Козельск. На престоле в церкви Рождества Христова книга пролежала недолго. О ее дальнейшей судьбе рассказывает следующая запись: «Лета 7177 (1669) генваря в 29 день сию книгу Евангелие продал козельской соборной поп. Продана Василю Григоревичю Яшкову. А взял поп 3 рубля». Так п пошла книга по частным рукам, пока не была приобретена А. С. Ширяевым. В экземпляре Общества истории и древностей российских имеется несколько вкладных XVI—XVII вв., частично обрезанных и вытертых. Одна из них датирована 1646 г. Какие-либо новые, интересные для нас сведения из этих записей извлечь нельзя. Приведем текст еще одной записи: «Лета 7204 (1695) октября в 1 день Николаевского Песношеского монастыря при архимандрите Феодосии и казначее старце Иосифе з братнею выдано сие Евангелие из монастырские казны в монастырскую ж нашу вотчину в село Суходол в церковь чуда архистратига Михаила». Эта запись ведет нас уже на север от Москвы — в восточные районы бывшего Великого княжества Тверского. На крайнем северо-западе Московского государства находился другой экземпляр узкошрифтного Четвероевангелия, о чем свидетельствует следующая, правда достаточно поздняя (XVIII в.) запись: «Евангелие церкви святых первоверховных апостол Петра и Павла, что Гдовского уезда в селе Ветвенике на берегу Чудского озера». Этот экземпляр впоследствии перешел во владение Кубасовской единоверческой Николаевской церкви, а затем был приобретен Обществом любителей древней письменности. Заканчивая обзор вкладных и владельческих записей узкошрифтного Четвероевангелия, мы хотим подчеркнуть важность такого рода исследований. Мы далеко не уверены, что обзор исчерпывающе полон. Нет никакого сомнения, что последующие изыскания откроют новые экземпляры, а вместе с тем и новые записи, которые — кто знает — могут внести в науку много интересного и неизведанного. Пока же подведем итоги. Все сколько-нибудь ранние записи на экземплярах узкошрифтного Четвероевангелия были сделаны в пределах Московской Руси. Это косвенно свидетельствует о московском происхождении книги. Две записи относятся ко времени до выхода в свет первопечатного Апостола Ивана Федорова и Петра Мстиславца — это записи 1559 и 1563 гг. Итак, узкошрифтное Четвероевангелие напечатано по крайней мере до 1559 г., а следовательно, Апостол 1564 г. не был первой московской печатной книгой. Запись 1559 г.— самая ранняя запись на безвыходных изданиях. Утверждать на основании этого, что узкошрифтное Четвероевангелие — первая московская печатная книга, было бы легкомысленно. Однако этот вывод подкрепляется многими другими материалами. В заключение — о географическом распространении узкошрифтного Четвероевангелия. Вкладные записи позволяют сделать, следующую сводку. Центральные области России: Лучинское. Песношский монастырь.Южные области России: Путивль, Козельск. Поморье: Лампожня, Соль Вычегодская, монастырь св. Николая. Вывод таков: узкошрифтное Четвероевангелие было широко распространено по всей территории Московской Руси.

Общее описание. Внешние признаки узкошрифтного Четвероевангелия достаточно подробно описаны А. Е. Викторовым, И. П. Каратаевым, А. С. Зерновой и Т. Н. Протасьевой. Это максимально упрощает нашу задачу — остается лишь суммировать все то, что говорилось по этому поводу, устранив по ходу дела явные противоречия. Вместе с тем ряд моментов до сего времени оставался не изученным; среди них — графика шрифта, приемы набора и верстки, печатная техника. Узкошрифтное Четвероевангелие отпечатано в лист. Размеры полосы можно определить лишь приблизительно, так как большинство экземпляров сильно обрезаны. По измерениям А. А. Сидорова, формат издания 25-28,3х17,2-18,5 см. Формат полосы набора, по наблюдениям того же автора, 93-103х190 мм. Число строк на полосе. Тетради составлены из четырех двухсгибных листов. Каждая тетрадь, таким образом, содержит восемь листов, или 16 страниц. Есть исключения — одна из всех (41) тетрадей имеет десять листов и одна — четыре листа. Сколько-нибудь правильной печатной нумерации тетрадей, а также пагинации в издании нет. Нумерация мысленно начата с первого листа евангелия от Матфея. Перед этим идет одна тетрадь с оглавлением и предисловием, которая в нумерации не учитывается. Второй лист евангелия от Матфея помечен справа на нижнем поле сигнатурой «б», то есть «2». С этой же полосы начинается пагинация, проставленная в нижнем левом углу полосы. Продолжается она на протяжении всей второй тетради — от 9-го до 16-го листа. После этого пагинация прекращена и больше не возобновляется. Что же касается сигнатур, то они проставлены на тетрадях 6, 7, 8 и 9-й — на нижнем поле слева. По наблюдениям Г. И. Коляды, пагинация и сигнатура проставлены штампами уже в сфальцованных тетрадях.

Состав. Состав богослужебной книги, именуемой Четвероевангелием, или Евангелием-тетр, на русской почве формировался в течение многих столетий. К середине XVI в. существовала прочная и устойчивая традиция, которой и следовали первые русские книгопечатники. Традиция была непреклонной, когда речь шла об основных разделах книги — четырех евангелиях, или благовествованиях (благовестиях), а также предисловиях к ним. Что же касается всевозможных вспомогательных материалов, или, говоря современным языком, справочного аппарата, то здесь допускались перестановки и купюры. Варианты мы найдем и в безвыходных Четвероевангелиях, отдельные издания которых разнятся одно от другого. Первые русские переводы Четвероевангелия появились, по-видимому, вскоре же по принятии Киевской Русью христианства. Древнейшие сохранившиеся русские Евангелия — Остромирово 1056—1057 гг., Архангельское 1092 г., Мстиславово ок. 1115 г. и Юрьевское 1119—1128 гг.— содержат чтения, предназначенные для церковной службы и расположенные по дням недели. Это так называемые Евангелия-апракосы. Евангельский текст здесь приведен неполностью, зачастую опущены начала и концы чтений, есть и добавления. Канонический полный текст содержат так называемые Четвероевангелия, или Евангелия-тетр. Первое из сохранившихся отечественных Четвероевангелий — Галичское — датировано 1144 г. Г. Воскресенский, подробно и тщательно изучивший судьбы Евангелия на отечественной почве, установил наличие четырех редакций славянского перевода этой книги. Древнейший перевод, восходящий к так называемой лукиано-константинопольской редакции греческого текста, находится во всех первых Евангелиях, как апракосных, так и Евангелиях-тетр (Остромирово, Архангельское, Саввино, Галичское и др.). Древнейший славянский перевод, по мнению Г. Воскресенского, возник на землях, населенных южными славянами. Старейшая русская редакция евангельского текста восходит, по словам того же исследователя, к концу XI — началу XII в, (Мстиславово и Юрьевское апракосные Евангелия). Третья редакция относится к XIV в. и содержится в Чудовском списке Нового завета, который предание приписывает митрополиту Алексию. Эту же редакцию находим в Четвероевангелии Никона Радонежского из собрания Троице-Сергиевой лавры, а также Четвероевангелии XIV в. из собрания Толстого. Наконец, позднейшая, русско-болгарская редакция восходит к Константинопольскому Четвероевангелию 1382 г. из собрания Московской Синодальной библиотеки. Эта редакция с незначительными и непринципиальными отклонениями становится обычной в русских Евангелиях XV—XVI столетий. Ее мы встречаем, в частности, в Четвероевангелии Никона Чудотворца из собрания Московской духовной академии, в Геннадиевской Библии 1499 г. и во множестве других списков. Эта же редакция положена в основу текста безвыходных Четвероевангелий. Г. Воскресенский провел подробное текстологическое исследование всех четырех редакций и опубликовал с разночтениями тексты евангелия от Марка. Опираясь на его труды, а также на новейшие работы Г. И. Коляды, мы и предпримем ниже анализ текста первых московских печатных книг. Пока же продолжим ознакомление с составом узкошрифтного Четвероевангелия. Текст книги начинается краткой молитвой человека, приступающего к ежедневному чтению Евангелия: в ней говорится о пользе и необходимости такого чтения (л. 1—1 об.). В Геннадиевской Библии этого текста нет. Нет его и в полном библейном списке 1558 г. (ГИМ, Син. 2). Вместе с тем можно назвать немало рукописей XV—XVI вв., которые содержат этот текст. Непосредственно в подборку, с той же самой строки, где кончается текст молитвы, набрано известие о так называемом четвертичном числе евангелий: «Ведомо буди, яко четыре суть евангелия». Известие это заканчивается следующими фразами: «Четыре евангелия дана быша нам понеже столпи суть сия миру. Миру же четыре части имущу: восток, запад, север, юг. Подобаше бо и столпом четырем быти». Еще А. Е. Викторов заметил, что этого наивного объяснения нет уже в следующих по времени издания среднешрифтном и широкошрифтном безвыходных Четвероевангелиях. Однако сам текст в русской рукописной практике не составляет ничего особенного — мы можем назвать немало списков, включающих его. В XVII и XVIII вв. в русской издательской практике будет принят иной порядок: текст Четвероевангелия станет открываться житием Матфея, написанным Софронием, после чего следует краткое изложение содержания евангелия от Матфея. Аналогичные тексты будут помещаться и перед другими евангелиями. В русских рукописных и первопечатных Четвероевангелиях все эти материалы не встречаются. Следующий раздел — оглавление первой части «Еже от Матфея святаго евангелия главы» (лл. 2—4). Как известно, единый и цельный текст книги был в свое время разделен неким Аммонием Александрианином на небольшие отрывки — зачала. Впоследствии, кем — неизвестно, в Евангелии были выделены более обширные разделы — главы. Евсевий, епископ кесарийский, в послании которого сохранились сведения о проделанной Аммонием работе, внес дальнейшие усовершенствования — составил специальные таблицы — каноны,— в которых указывались аналогичные тексты во всех четырех евангелиях. Так было положено начало достаточно обширному справочному аппарату, сопровождавшему как рукописные, так и печатные Четвероевангелия. Аппарат ставил перед печатниками задачу разработать достаточно наглядную систему выделений, позволяющих удобно и быстро находить те или иные разделы. Русские первотипографы и в этом случае обратились к бесценной сокровищнице многовекового опыта, накопленного мастерами рукописной книги. Послание Евсевия, а также созданные им каноны нередко предшествуют евангельскому тексту во многих рукописях — назовем хотя бы роскошное Четвероевангелие из собрания Государственного Исторического музея50. В безвыходных Четвероевангелиях упомянутых разделов нет. Это понятно — табличный набор затруднял типографов, только-только осваивавших тайны многотрудного ремесла. Каноны до некоторой степени заменены ссылками на аналогичные материалы в других евангелиях, которые приводятся в каждом оглавлении. Так, при главе 6 «О прокаженем»_ оглавления от Матфея имеются следующие отсылки: «В Мар, д. в Лук, в I». Это означает, что аналогичные материалы следует искать в главе 4 евангелия от Марка и в главе 12 евангелия от Луки. Приведем пример такой же ссылки, относящейся к главе 26 евангелия от Матфея и называющейся «О пятих хлебех и двою рыб». В оглавлении цифровые обозначения глав помещены на внешнем поле. Таким образом, на лицевой стороне листа они расположены справа, после названия главы, а на обороте листа — слева, перед названием. Следующий текст, который мы встретим, перелистывая страницы узкошрифтного Четвероевангелия: «Феофилакта архиепископа болгарского предисловие еже от Матфея святого евангелия» (лл. 4—7 об.). Предисловие это составляет необходимый элемент традиционного евангельского текста — его мы неизбежно встречаем во. всех рукописных Евангелиях. Вслед за предисловием идет само евангелие от Матфея (лл. 9—85 об.). Название его, воспроизведенное гравированной на дереве вязью, гласит: «От Матфея святое благовествование». Несколько слов об истории названий отдельных разделов Четвероевангелия. В древнейших списках первой редакции, начиная с Галичского 1144 г., принято следующее написание: «Евангелие еже от Матфея». В третьей редакции, представленной Чудовским списком Нового завета, встречаем другой вариант: «Еже от Матфея евангелие» (или «Еже от Матфея святое евангелие» в других рукописях той же редакции). Древнейший список четвертой редакции — Константинопольский — дает нам аналогичное написание: «Еже от Матфея святого еванулие». В Никоновском академическом списке XIV—XV вв. слово «евангелие» уступает место слову «благовествование»: «Еже от Матфея святое благовествование». И, наконец, в Геннадиевской Библии 1499 г. отбрасывается слово «еже»: «От Матфея святое благовествование». Точно такое же написание находим в роскошных рукописных Четвероевангелиях первой половины XVI в., вышедших из мастерской Феодосия Изографа, а также во всех первопечатных безвыходных Четвероевангелиях. Этот вариант удержался в последующих печатных изданиях и был возведен в норму. Текст евангелия от Матфея разделен на 68 глав и 116 зачал. Индексы глав и зачал обозначаются на внешнем поле книги: первые черной краской, а вторые киноварью. Столетия богослужебной практики и здесь выработали определенную форму, определенный справочный аппарат, упрощающий и облегчающий пользование книгой и нахождение в ней определенных материалов. Первые наши типографы и в этом случае следуют традиции, применяя формы и методы, сложившиеся в рукописной книге. В конце каждого зачала киноварью указывается день, в который полагается читать это зачало, например: «конец, недели» (то есть — воскресенье) или же «конец, вток» (то есть — вторник). Слово «конец» везде отделяется от названия дня запятой, вообще говоря, излишней. В следующем по времени выхода в свет среднешрифтном Четвероевангелии запятой в этом случае уже нет. Первая буква следующего зачала выделена прописной литерой, отпечатанной киноварью. Бывает, что конец чтения не совпадает с концом зачала. Тогда в начале нового чтения, после киноварных слов «конец, ... (название дня)», прописная киноварная литера не ставится. Она стоит только в начале зачала. Для удобства пользования книгой первые слова каждого зачала иногда в сокращенном виде выносятся «под строку» — на нижнее или верхнее поле. Эта своеобразная индексация напечатана киноварью. Фразе предшествует указание дня и недели, когда это зачало необходимо читать. Конец вынесенной фразы в тексте отмечается красным крестиком. Тот же крестик повторяется и под строкой. Этот прием аналогичен принятым в настоящее время подстрочным ссылкам. Исключительный интерес представляет тот факт, что в узкошрифтном Четвероевангелии редакция одной и той же фразы в основном тексте и в подстрочных примечаниях — различна. При этом текст «под строкой» преимущественно следует Мстиславову Евангелию ок. 1115 г.— второй русской редакции евангельского текста. Печатник узкошрифт-ного Четвероевангелия в этом случае, по-видимому, слепо следовал имеющемуся у него рукописному оригиналу. Упомянем еще об одном виде индексации. В левом верхнем углу оборота каждого листа ставится сокращенное обозначение соответствующего раздела Четвероевангелия: М — то есть «от Матфея», Мр— «от Марка», Лоу — «от Луки» и Iw — «от Иоанна». Однако продолжим ознакомление с составом узкошрифтного Четвероевангелия. Евангелие от Матфея, как и остальные три евангелия, оканчивается указанием на количество стихов в этом разделе; напечатано все это киноварью. Далее — оглавление следующего раздела: «Еже от Марка святого евангелия главы» (лл. 85 об.— 87) и «Предисловие еже от Марка святого евангелия» (лл. 87—88 об.). Текст самого евангелия, открывающийся заставкой, гравированным инициалом и выполненным вязью названием: «От Марка святое благовествование» — занимает лл. 89—139. Раздел этот включает 48 глав и 71 зачало. Следующий раздел также открывается оглавлением: «Еже от Луки святого евангелия главы» (лл. 139 об.—141 об.) и предисловием (лл. 142— 143 об.). Пустой лист (л. 144) отделяет вспомогательный аппарат от основного текста (лл. 145—230 об.), именуемого «От Лукы святое благо-вествование». В этом разделе 83 главы и 114 зачал. Четвертый раздел также имеет оглавление: «Еже от Иоанна святого евангелия главы» (л. 231) —и предисловие (лл. 231 об.— 233 об.). Затем расположен пустой лист (л. 234) и основной текст (лл. 235—298), именуемый «От Иоанна святое благовествование». Здесь 18 глав и 67 зачал. На этом, собственно говоря, канонический текст заканчивается. Далее размещен справочный аппарат, существенно дополняющий индексацию самой книги и оглавления с их системой отсылок. Прежде всего мы сталкиваемся с разделом, называемым «Соборник 12 месецем» (лл. 299— 310). Это указатель, поясняющий, на какие дни какого месяца приходятся непереходящие (неподвижные) праздники и «памяти» того или иного святого и чтением какого раздела Евангелия следует почтить эту «память». Под 15 июля в «Соборнике» помещено «успение великого самодержца русского Владимира», под 24 июля — «святых правдивых страстотерпец Бориса и Глеба». Все это — великорусские святые, «памяти» которых в южнославянских богослужебных книгах не встречаются. Отсюда косвенно следует вывод о московском происхождении узкошрифтного Четвероевангелия. Система отсылок в «Соборнике» такова. Прежде всего указывается месяц со сведениями о количестве дней и продолжительности дня и ночи. Например: «месяц септеврии, имать днии, 30. день имать часов, 12. а нощь, 12». Чтобы понять этот текст, вспомним, что в Древней Руси продолжительность дня колебалась в зависимости от времени года от 7 до 17 часов. Приведенный выше текст, являющийся как бы заголовком (их в «Соборнике» 12— по числу месяцев), печатается киноварью. Числа месяцев в узкошрифтном Четвероевангелии указываются на полях черными кирилловскими цифрами. В тексте же все напечатано в подборку, но начало каждого дня выделяется киноварной буквой. Большие непереходящие праздники в тексте «Соборника» целиком напечатаны киноварью. Так, в сентябре выделены: «Рождество пречистыя владычица нашя богородица» — 8 сентября и «Воздвижение честнаго и животворящего креста» — 14 сентября. Киновари, как мы видим, в «Соборнике» много, гораздо больше, чем в основных разделах. Это создавало дополнительные трудности для печатников. Поэтому они сплошь и рядом печатали этот раздел прежде, чем основной текст книги. Следующий раздел справочного аппарата называется «Сказание еже како на всяк день должно есть чести евангелие неделям всего лета» (лл. 311 и сл.). Это роспись чтений на каждый день года, начиная с пасхи. Воскресные чтения указываются в заглавии каждого параграфа (их 52 — по числу недель в году). Например: «Во святую великую неделю пасхи на литургии, евангелие от Иоанна глава 1, в ту ж неделю вечерня...» и т. д. Все это печаталось киноварью, которой здесь еще 157 больше, чем в «Соборнике». Остальные шесть дней недели — от понедельника до субботы — расположены вертикально один под другим. Текст, относящийся сюда, набран в виде пяти колонок, разделенных пробельным материалом. Мы имеем в этом случае таблицу с заменой линеек пробелами. Современный полиграфист применил бы здесь слово «выводы». Таким образом, мы можем утверждать, что наши первопечатники удовлетворительно освоили и технологию сложного набора. В первой из вертикальных колонок указывается день недели, во второй стоит сокращенное слово «евангелие», в третьей указывается соответствующий раздел, например: «От Иоанна»,— в четвертой — слово «глава», в пятой — номер главы. Заканчивается узкошрифтное Четвероевангелие всевозможными справочными материалами — указателями: «Доследование часом светого и великого пятка» (лл. 323), «Евангелия различна в память святым» (л. 324), «Евангелия различна на всяку потребу» (л. 324 об.)—здесь перечислены чтения «на освящение маслу», «за болящих», «за бездождия», «о победе цареви», «о нашествии язык» и т. д. В заключение помещены указатель «Евангелия за упокой на всю седмицу» (л. 325 об.) и «Указ како чтутся тетраевангелия великия недели на часовех».

Язык и правописание. Новозаветные тексты предоставляют исследователям превосходную, но, к сожалению, до сего дня не использованную возможность изучить постепенное становление русского литературного языка. Мы не знаем другого памятника письменности, известного в столь обильном количестве списков, древнейшие из которых восходят к XI столетию. Мертвящие богословские каноны оказали определенное влияние на евангельский текст. Ни в коей мере нельзя ставить знак равенства между языком богослужебных книг и древнерусской разговорной речью. Но не следует и преувеличивать влияние традиции. Развитие литературного языка оказывало сильное воздействие на евангельский текст, отражавший как в зеркале любое изменение привычных норм и правил. Древнерусский евангельский текст не оставался неизменным, как это обычно считается. На протяжении столетий менялся, как мы видели, состав книги. Определенные изменения претерпели лексика, совокупность фонетических, морфологических и синтаксических норм. В XVI столетии на Руси бытовала главным образом четвертая редакция евангельского текста. Однако в грамматическом смысле отдельные списки сильно отличались один от другого. Отличия не считались чем-то предосудительным. Эта практика дала себя знать и при подготовке к печати первых безвыходных изданий. Одно из безвыходных Четвероевангелий—узкошрифтное — отпечатано со списка, близкого к разговорной речи. Два других — среднешрифтное и широкошрифтное — более архаичны. Существование двух редакций, в грамматическом смысле сильно отличающихся одна от другой, как будто бы говорит о том, что сколько-нибудь серьезно канонический текст перед сдачей в набор не редактировался. Ведь все эти книги — дело рук одного издательства и одной типографии! Словарный фонд Четвероевангелия на протяжении его многовековой истории на русской почве подвергся серьезным изменениям. Сказались самые различные влияния, идущие с востока и запада, севера и юга. Едва ли не древнейшими были заимствования из языков германских племен, такие, как «вельбудь» (готское ulblandis). Лексика Евангелия обнаруживает сильное воздействие греческого языка. Это естественно, ибо греческий был в данном случае языком оригинала. Любопытно, что при многократных повторных переводах евангельского текста с греческого на русский переводчики нередко заменяли греческие слова русскими. Таков текст: «...и нача проповедати в десяти граде» (Марк, V, 20 ). В первых трех редакциях— «проповедати в деканомии». Безвыходные Четвероевангелия следуют четвертой редакции (в узкошрифтном — вариант «в десяти граде»). Аналогичный пример —слово «сокровищница» (Марк, XII, 41), заменившее древнее «газофолакия». Однако, и едва ли не чаще, наблюдается и обратная тенденция: «...пославъ царь спекулятора» (Марк, VI, 27). В первых двух редакциях — «пославъ... воина». Безвыходные издания, как и следовало ожидать, повторяют четвертую редакцию. В другом случае слово «стькляница» (Марк, XIV, 2) первых двух редакций впоследствии было заменено словом «алавастръ». Изменение лексики иллюстрируется примером из рассказа о том, как Христос накормил 5000 человек двумя рыбами и пятью хлебами. Стоимость «провианта» — «двема стома пенязь» (Марк, VI, 37). Пришедшее из Германии «пенязь» находим в древнейшей первой редакции, а также в позднейшей, четвертой (здесь не обошлось без польско-литовского воздействия). Во второй редакции — древнерусское «сребрьникъ», в третьей—греческое «динарии». Тенденция к архаизации и привлечению греческой лексики видна в словах о том, что человека не может осквернить то, что входит не в сердце, а в чрево и «афедроном исходит» (Марк, VII, 27). В первой редакции употреблено исконное русское выражение — «и сквозе проход исходит». Автор второй редакции предпочел в этом случае не конкретизировать: «и сквозе проходит». Пресловутый «афедрон» появляется в третьей редакции, возводится в норму и, конечно же, переходит в безвыходные Четвероевангелия. По своим лексическим нормам узкошрифтное Четвероевангелие во всем следует четвертой редакции. Каких-либо серьезных отступлений от нее обнаружить не удалось. Тот или иной вариант слова не всегда выдерживается неукоснительно. Так, одно и то же понятие в узкошрифтном Четвероевангелии обозначается общеславянским «пятел» (Марк, XIV, 30; в древних редакциях в этом случае — «коуръ») и греческим «алекторъ» (Марк, XIV, 68 и 72). Последнее чтение восходит к Геннадиевской Библии, во всех других редакциях в этом случае «коур». Еще больше вариантов в нормах фонетики и правописания. Язык рукописи, с которой печаталось узкошрифтное Четвероевангелие, близок к русскому литературному языку XVI в. Редактор издания во всех случаях предпочитает стародавним омертвевшим нормам живые и современные ему написания. При использовании отдельных знаков кирилловского алфавита это проявляется главным образом в устранении «дублетов», пришедших из греческого алфавита. Постараемся перечислить основные тенденции:

1. Из знаков, обозначавших в стародавние времена носовые гласные, сохраняется лишь «юс малый». «Юс большой», а также йотированные юсы не встречаются ни в одном из безвыходных Четвероевангелий. «Юс малый» употребляется обычно вместо «а йотированного», причем одни и те же слова нередко пишутся и с той и с другой буквой. «Юс большой», которого в нашем Четвероевангелии нет, можно найти во многих московских рукописных Четвероевангелиях XV—XVI вв., а также в печатном виленском Четвероевангелии 1575 г., вышедшем из типографии Петра Мстиславца. Использовался «юс большой» вместо буквы «у».

2. Вслед за Чудовским Новым заветом узкошрифтное Четвероевангелие определенно предпочитает лигатурный вариант буквы «у»: «веру» вместо «вероу», «в дому» вместо «в домоу» и т. д.

3. Буква «земля» предпочитается букве «зело»: «стезя» вместо «стезя», «мнози» вместо «мнosи» и т. д.

4. Буква «омега» («от») встречается редко. Как правило, «омега» заменена буквой «о»: «домъ» вместо «дѠмъ», «народъ» вместо «нарѠдъ». Но есть и исключения: «мнѠгажды» (Марк, V, 4). В среднешрифтном Четвероевангелии в этом случае «многажды». «Омеги широкой», которая встречается в среднешрифтном Четвероевангелии («w роде неверенъ» —159 Марк, IX, 19), в узкошрифтном издании нет совсем.

5. Вместо буквы «пси» применяется сочетание «пс». Ср. «псом» (Марк, VII, 27). В среднешрифтном Четвероевангелии в этом случае «пси».

6. «Фита» применяется очень редко. Обычно ее заменяет «ферт». Ср.:. «Фома» и «Фаддей», но «ВарѲоломей» (Марк, III, 18). В среднешрифтном Четвероевангелии все эти имена написаны через «фиту».

Говоря о фонетических особенностях узкошрифтного Четвероевангелия, прежде всего необходимо отметить исчезновение редуцированных гласных «ер» и «ерь» в слабой позиции и их прояснение до гласных полного образования в сильной позиции. Чаще всего эти гласные исчезают на конце слова, особенно же — в предлогах. Во многих случаях твердый знак на конце заменяется своеобразным надстрочным знаком — «ериком» (Марк, VIII, 25). В предлогах, а чаще в префиксах редуцированные гласные нередко проясняются до «о» и «е». Любопытный пример — «во гробехъ и в горахъ» (Марк, V, 5). Здесь в одной фразе в первом предлоге редуцированная гласная прояснена, а во втором — опущена. Это свидетельствует, что фонетические нормы не были твердыми. Примеры прояснения редуцированных гласных в префиксах: «сотворю» вместо «сътворю», «восходя» вместо «въсходя», «собрался» вместо «събрался» и т. д. Здесь также не обходится без исключений, например «и сътрясе его духъ нечистыи, и возопи гласом великомъ» (Марк, I, 26). В первом из выделенных слов редуцированная гласная осталась, во втором же прояснилась. В среднешрифтном Четвероевангелии в обоих случаях сохраняются редуцированные гласные. Тенденция сохранения редуцированных обнаруживается в прямой речи (ср. «въстани» в обращении Христа — Марк, V, 41). Следствием падения редуцированных было сокращение количества слогов, например «дщи» и «дъщи» (Марк, V, 34), «вълияти» и «влияти», «чли» и «чьли» и т. д. Другое следствие того же явления — упрощение групп согласных: «раздрешити» — «разрешити», «ждребя» — «жребя» и т.д. Важная фонетическая особенность узкошрифтного Четвероевангелия— применение мягких сочетаний «ги», «хи», «ки» вместо твердых «гы», «хы», «кы», что также свидетельствует о близости к современной разговорной речи. В среднешрифтном Четвероевангелии, где, напротив, тенденция к архаизации исключительно сильна, мы встречаемся с обратным явлением. Образуются такие пары: «грехи» и «грехы», «ученики» и «ученикы», «мехи» и «мехы» и т. д. Чрезвычайно характерно для узкошрифтного Четвероевангелия отвердение шипящих и «ц». В среднешрифтном издании, напротив, сплошь и рядом бытуют мягкие шипящие: «оуслышать» вместо «оуслышятъ» (Марк, III, 16), «положатъ» вместо «положятъ» (Марк, IV, 20), «жатва» вместо «жятва» (Марк, IV, 29). Тенденция к отвердению шипящих не была, однако, стойкой. Наряду с «оуслышать» в узкошрифтном Четвероевангелии встречается «слышять» (Марк, IV, 20), наряду с «пробиша» (Марк, XI, 4) — «убишя» (Марк, XI, 5). Различные написания можно наблюдать даже в одной фразе (ср.: «...бежаша и возвестишя» — Марк, V, 14). Морфологические и синтаксические нормы узкошрифтного Четвероевангелия не обнаруживают столь резких отличий от последующих московских изданий и предшествующей рукописной традиции, как это мы наблюдали в области фонетики и правописания. Отметим главнейшие особенности. Краткие прилагательные чаще всего употребляются в роли сказуемого, а не в роли определения, как в среднешрифтном Четвероевангелии. И в этом случае узкошрифтное Четвероевангелие значительно ближе к разговорной речи. Г. И. Коляда справедливо отметил, что в узкошрифтном издании «косвенные падежи кратких прилагательных встречаются главным образом в таких словосочетаниях, которые получили характер штампов,— «гласом велием», «в пещ огнену». Обратный случай дает нам фраза: «...иже на земли добре сеянии» (Марк, IV, 20),— повторяющая древнюю редакцию. В среднешрифтном Четвероевангелии, напротив, усвоена позднейшая редакция — «добреи». Любопытны варианты сочетания существительных с числительными. В узкошрифтном Четвероевангелии числительное «полъ» (половина) управляет родительным падежом существительного («полъ моря» — Марк, V, 1), в среднешрифтном — дательным («полъ морю»), В сочетаниях существительных с числительными «пять», «шесть», «седмь», «осмь», «девять», которые склонялись как существительные женского рода четвертого склонения, в узкошрифтном Четвероевангелии числительное управляет винительным падежом единственного числа: «прием седмь хлебъ» (Марк, VIII, 6). В среднешрифтном Четвероевангелии в этом случае — множественное число: «...седмь хлебы». Во всех четырех редакциях рукописного евангельского текста встречается первый случай. Среднешрифтное Четвероевангелие здесь гораздо ближе к разговорной речи — оно полностью разрывает с рукописной традицией. Но это опять-таки редкость. Как правило, среднешрифтное издание в сравнении с узкошрифтным более архаично. В известном изречении: «Чти отца твоего и матерь твою» (Марк, X, 19) — слово «отецъ», относящееся ко второму склонению, употреблено в форме родительного падежа, а слово «мати», относящееся к пятому склонению,— в форме винительного падежа. В среднешрифтном Четвероевангелии, как это отмечает и Г. И. Коляда, обычно встречается родительный падеж — «матере», «дъщере». Среди вариантов глагольных форм отметим использование в узкошрифтном издании второго лица повелительного наклонения, а в среднешрифтном второго лица настоящего времени изъявительного наклонения: «не прелюбы сътвори» и «не прелюбы сътвориши» (Марк, IX, 19). Резюмируя все сказанное выше, отметим, что с точки зрения фонетических, морфологических и синтаксических норм узкошрифтное Четвероевангелие обнаруживает определенную тенденцию близости к разговорной речи. Это особенно наглядно при сравнении со среднешрифтным изданием той же книги. Хорошим доказательством служат статистические выкладки, проведенные Г. И. Колядой. Архаичные формы на страницах узкошрифтного Четвероевангелия сплошь и рядом соседствуют с разговорными, что может свидетельствовать лишь об отсутствии сколько-нибудь серьезной редакторской обработки. Это можно было бы объяснить и тем, что нормам провописания в середине XVI в. не придавали сколько-нибудь серьезного значения. Такой вывод, однако, неправилен. Вспомним мнение Стоглавого собора о «недописях» и «непрямых точках» в богослужебных книгах! Отмеченные нами особенности языка и правописания узкошрифтного Четвероевангелия характерны для великорусского литературного языка. Языковые нормы во всем следуют московской традиции и категорически чужды южнославянской. Отсюда вывод о московском происхождении издания.

Бумага. Изучая бумагу первопечатных безвыходных изданий, такие авторы, как А. А. Гераклитов, А. С. Зернова и Т. Н. Протасьева, пытались использовать показания водяных знаков для того, чтобы установить дату выпуска издания в свет. По нашему глубокому убеждению, попытки эти привести к успеху не могут. Мы не знаем, сколько времени проходило между датой изготовления бумаги и датой ее использования. Величина эта переменна и в каждом отдельном случае — другая. Она всегда остается неизвестным в уравнении, решаемом палеографом. Водяные знаки — превосходное подспорье в том случае, когда надо датировать документ с точностью, допустим, до одного десятилетия. Но они бессильны, если требуется определить последовательность изданий, выпущенных в свет в течение одного десятилетия. Показательно, что исследователи наши, пользуясь при датировании безвыходных изданий по водяным знакам примерно одинаковой методикой, дают для узкошрифтного Четвероевангелия различные даты. А. А. Гераклитов предпочитает не указывать узких границ; его датировка — 1551—1563 гг.  А. С. Зернова первоначально датировала издание временем «около 1564 г.», затем—«около 1560 г.» Т. Н. Протасьева предлагает дату 1555 г., М. Н. Тихомиров 1558 г.

Узкошрифтное Четвероевангелие напечатано на французской бумаге. Т. Н. Протасьева называет следующие знаки:

1. Перчатка с короной над пальцами (Лихачев, № 2859, 2860; Брике, № 10942). 1551-1555 гг.

2. Перчатка с лилией на ладони и шестиконечной звездой над пальцами (Тромонин, № 669, 688; Лихачев, № 3451, 3452). 1564 г.

3. Перчатка с короной над пальцами и литерой «Р» на ладони (Лихачев, № 3450; Брике, № 11039). 1542-1564 гг.

4. Перчатка без манжета с пятиконечной звездой над пальцами (Тромонин, № 686). 1564 г.

5. Кувшин с полумесяцем над крышкой (Лихачев, № 1709; Брике, № 12817; Тромонин, № 687). 1545-1564 гг.

6. Кувшин с двумя ручками и ветвистым навершием (Лихачев, № 1779; Брике, № 12894, 12896, 12900, 12904; Тромонин, № 670). 1553-1564 гг.

7. Кувшин с литерами «РВ» (Брике, № 12717, 12786). 1549—1556 гг.

8. Сфера (Брике, № 13996; Тромонин, № 646, 1318). 1531-1564 гг.

9. Сфера (Брике, № 13995; Тромонин, № 666). 1550—1564 гг.

Это перечисление — далеко не исчерпывающее. А. А. Гераклитов, большой авторитет в изучении филиграней, пишет, что в узкошрифтном Четвероевангелии он встретил пять вариантов знака «сфера», причем два из них тождественны знакам Лихачев, № 1837 и 1758. Знак «перчатка» отмечен им в шести вариантах (у Зерновой — восемь вариантов). Для этой филиграни кроме знаков Тромонин, № 669 и 686, указываемых и Протасьевой, Гераклитов приводит знак Лихачев, № 1747, датируемый 1551 г. Знак «кувшин» А. С. Зерновой отмечен в 13 вариантах. Отсюда ясно, что даже исследование Т. Н. Протасьевой, наиболее тщательное и аккуратное, нельзя признать исчерпывающим. Важнейший вывод из изучения бумаги узкошрифтного Четвероевангелия заключается в вероятном датировании его 50-ми гг. XVI столетия. Подчеркнем, что это издание напечатано на французской бумаге, которая использовалась в подавляющем большинстве московских первопечатных книг.

Шрифт. Человека, который впервые раскрывает древнерусскую рукопись или старопечатную книгу, поражает великое множество теснящихся между строчками значков. Это всевозможные знаки сокращения — «титла», знаки ударения и придыхания. Незадачливый поэт и «профессор елоквенции» Василий Тредиаковский, посвятивший старой русской пунктуации и правописанию несколько разделов своего «Разговора между чужестранным человеком и российским об ортографии...», считал, что надстрочные знаки появились в Московской Руси с началом книгопечатания: «...но и старина сея ортографии не Аредовых, как говорится, веков: много много, что ей у нас со сто с восемьдесят лет, разумея от начала нашея печати». Профессор «елоквенции» ошибался — применение надстрочных знаков восходит к греческой традиции и имеет глубокую древность. Мы встречаемся с ними уже в первых дошедших до нас русских книгах — Остромировом Евангелии и Изборнике Святослава. Уже первые печатники славянских книг сразу столкнулись с проблемой, каким образом передавать в печати надстрочные знаки. Впрочем, если быть точным, с этой проблемой столкнулся еще Иоганн Гутенберг, ибо в рукописных готических почерках также немало расположенных между строками знаков. Гутенберг решил проблему, дублируя отдельные буквы. Он отливал литеры каждого знака в нескольких вариантах — с различными надстрочными знаками. По этому же пути пошли славянские первопечатники — черногорец Макарий и белорус Франциск Скорина, Швайпольт Фиоль некоторые литеры отливал с надстрочными знаками и в то же время некоторые надстрочные знаки без литер. Как же решали проблему московские первопечатники? Вопрос этот далеко не праздный. Мы с вами увидим впоследствии, что он потянет за собой ряд попутных проблем и, что самое главное, позволит сделать далеко идущие выводы о связях и традициях. Правила применения надстрочных знаков ударения и придыхания, а также всевозможных «титл» до сего дня изучены совершенно недостаточно, хотя в этот вопрос пытались внести ясность такие, например, великие знатоки славянской филологии, как И. В. Ягич. Несмотря на это, мы в настоящее время едва ли находимся в лучшем положении, чем «чужестранный человек» из сочинения Василия Тредиаковского, который, выслушав объяснения «профессора елоквенции», воскликнул: «Уф! В пот меня кинуло слушаючи. Впрочем, доношу вам с горестию, мне никогда не выучиться хорошенько читать старыя вашея печати. Сии титлы, словотитлы, и еще не помню какие дикие имена, мне теперь страшнее всякого медведя кажутся, и для того, где не попадутся мне сии звери, я их везде обегать буду». Мы с вами лишены этой возможности. Поэтому давайте разберемся, как применялись надстрочные знаки в узкошрифтном Четвероевангелии. Прежде всего расскажем о знаках ударения и придыхания. Их в рассматриваемом нами издании пять: «оксия», или «острая», «вария», или «тяжкая», «псилия», или «густая», «исо» и «апостроф». Знаки эти ставятся над гласными буквами, обозначая ударение, или же, как писал Мелетий Смотрицкий, «протяжение или сокращение гласного либо слога». Изучение шрифта показывает, что типографы применяли литеры, отлитые совместно со знаками ударения и придыхания. Поэтому каждую гласную букву приходилось отливать в нескольких вариантах (до шести). Одноименные литеры с разными знаками подчас сильно отличаются одна от другой. Так, «иже» с «варией» значительно шире остальных вариантов. Отдельно от литер отливались знаки «ерик», «титло» и «кендема», ставившиеся преимущественно над согласными, а также надстрочные буквы под титлами и без них. Кроме различных вариантов гласных шрифт нашего Четвероевангелия имеет и отдельные варианты некоторых согласных. Одни из них (например, «с» в широком и узком начертаниях) вызваны к жизни нормами правописания. Другие же («д», «земля», «т» — каждое в двух вариантах) восходят к особенностям рукописного оригинала и правописными нормами не оправдываются. Большинство литер в узкошрифтном Четвероевангелии не имеет ни нижних, ни верхних выносных элементов. Нижние выносные элементы встречаются чаще верхних. Как верхние, так и нижние выносные элементы имеет лишь одна литера— «ферт». Внутри гарнитуры можно выделить четыре группы шрифтовых знаков:

1) без выносных элементов; высота очка 3,5—4 мм

2) с нижними выносными элементами; высота очка 5; 6; 7 мм

3) с верхними выносными элементами; высота очка 5,5; 6 мм

4) с верхними и нижними выносными элементами; высота очка 10 мм.

Кроме строчных литер в распоряжении типографа были в большом: количестве вариантов и прописные знаки, также отлитые вместе со знаками ударения и придыхания. Высота очка прописных литер 6—7 мм. В наборе они опускаются под строку таким образом, что верхняя линия прописных и строчных совпадает. Одна и та же, самая большая в алфавите буква «ферт» применяется и в качестве строчной и в качестве прописной. Прописные буквы употребляются печатником в начале зачал и, реже, в начале недельных чтений.

Пробельный материал. Приемы набора и верстки. В литературе было высказано мнение, что московские первопечатники не знали пробельного материала или в лучшем случае использовали шпации лишь одного размера. Для отделения одного слова от другого, а также для выключки приходилось использовать знаки препинания. Мнение это не верно. Печатая узкошрифтное Четвероевангелие, московские типографы только-только осваивали полиграфическую технику. Отсутствие достаточного опыта сказалось, в частности, в том, что рост пробельных элементов наборной формы мало отличался от роста литер со шрифтовыми знаками. На поверхность пробельных элементов попадала краска, и при печатании пробельные участки отмарывали. Оттиски шпаций, квадратов и бабашек зачастую можно встретить на полях узкошрифтного Четвероевангелия. Такие оттиски сколько-нибудь широко (однако реже, чем в нашем издании) встречаются впоследствии лишь в Триоди постной. В поздних безвыходных изданиях, а также в книгах, напечатанных Иваном Федоровым, отмарывания пробельного материала уже нет. Отмарывание пробельного материала — минус в работе первотипографов. Однако в наших глазах минус этот имеет огромную цену — благодаря ему мы можем определить, какой пробельный материал применялся в первой московской типографии. Нет никакого сомнения в том, что в распоряжении первопечатников было большое количество шпаций, начиная от тончайших и кончая полукруглыми и круглыми. Кегль шпаций таков же, как и кегль литер,— 10 мм (26,6 пункта). Что же касается толщины, то нами зарегистрированы шпации в 2, 3, 4, 6, 7, 9 и 10 мм. По-видимому, их было значительно больше. Наборная полоса с четырех сторон обкладывалась пробельным материалом — квадратами, бабашками и марзанами — и помещалась в раму, по-видимому, деревянную. Размеры рамы по внутреннему краю 138х240 мм. Рама имела отверстие для литер, обозначающих индексацию (колонтитулы) каждого из четырех евангелий. Отверстий было несколько. Случалось, что из одного отверстия забывали вынуть литеры; тогда «чужой» индекс оттискивался на нижнем поле в перевернутом положении. Выключку печатники узкошрифтного Четвероевангелия не производили не потому, что у них не было пробельного материала, а потому, что они попросту не умели делать ее. Техника набора была удивительно простой. Большинство литер без выносных знаков, а также отлитых с надстрочными знаками имели кегль 10 мм. Кроме того, часть литер, преимущественно согласных, отливали на кегль 7 мм. Это позволяло помещать над ними надстрочные буквы. Все выносные знаки в узкошрифтном Четвероевангелии расположены в междустрочии, в промежутке между линией нижних выносных элементов одной строки и верхней линией шрифта следующей строки. Линия нижних выносных элементов первой строки и линия верхних выносных элементов второй строки совпадают (см. рис. на стр. 172). В древнерусских рукописных книгах, напротив, линия нижних выносных элементов постояно пересекает надстрочные знаки следующей строки; будем условно называть эту особенность «перекрещиванием строк». Узкошрифтное Четвероевангелие шло вразрез с многовековой практикой — по своему внешнему облику оно резко отличалось от рукописных книг. Это не понравилось в Москве. Тогда первопечатники изобрели новую технику набора — очень трудоемкую, но вполне оригинальную. Она позволила искусно имитировать облик текстовой полосы рукописной книги. Эта техника будет применена в следующих по времени выпуска московских печатных книгах.

Орнаментика. Убранство узкошрифтного Четвероевангелия достаточно богато — пять заставок, отпечатанных с четырех деревянных досок, четыре инициала — с четырех досок и 20 цветков (рамок) — с шести досок. Все элементы оформления традиционны. Художник, трудившийся над украшением издания,— первый московский художник печатной книги — ничего в этом смысле не изобретал наново. В его распоряжении был многовековой опыт мастеров рукописной книги, опыт, лучшие черты которого воплощены в трудах умельцев первой половины XVI столетия. Великолепные Евангелия первой половины XVI в., и среди них такие шедевры, как Четвероевангелие 1507 г. Феодосия Изографа, Четвероевангелие 1531 г. Исаака Бирева и Четвероевангелие из собрания Государственного Исторического музея, давали превосходный материал если не для простого копирования, то для сопоставления и творческого использования. Читатель знает, что все эти книги вышли из московской мастерской, которую мы условно называем «школой Феодосия Изографа». Гравер издания только-только осваивал многотрудное искусство ксилографии. Изображение человека затрудняло его — особенно такое ответственное, как изображение евангелиста. Поэтому он отказался от фронтисписов. Он немногим погрешил против традиции — изображения евангелистов сравнительно редко встречались и в рукописных книгах. Так, в 1638 г. в соборе Иосифо-Волоколамского монастыря имелось «восьмь евангильев с евангилисты да двадцать два евангилья без евангилисты — в полдесть, да восмь — в четверть, да в осмушку — одна». На первых порах можно было отказаться и от небольших заставок перед оглавлениями и предисловиями. Остались четыре большие заставки перед каждым из евангелий и одна меньшего размера — перед «Соборником». Их-то и вырезал гравер. Впрочем, он решил несколько облегчить себе работу и одну и ту же заставку использовал дважды — перед евангелиями от Матфея и Иоанна. Итак, мы имеем пять заставок четырех различных рисунков. Все они решены в одинаковом ключе — удлиненные прямоугольники с растительными угловыми украшениями — акротериями и треугольным навершием в центре (у больших заставок). Размеры основного поля примерно одинаковы и составляют 107-108х44-46 мм. Первая заставка (лл. 9 и 235 — Зерн. 7) — прямоугольник, украшенный сверху сердцевидным навершием и двумя акротериями. Основание заставки не подчеркнуто выходящими за пределы боковых граней стрелками, как это обычно делалось в рукописной книге. Более того, грани продолжены вниз, где они завершены изогнутой веточкой с листочком. Это единственный в своем роде случай в нашей первопечатной орнаментике. С боков и сверху заставку ограничивает бордюр с растительным вьюнком. Две концентричные дуги делят центральное поле на три части, средняя из которых представляет собой усеченный снизу круг. Схема типична для заставок нововизантийского стиля (ср., например, Ух. 203, 216 и т. д.), обычных для московской рукописной книги первой половины XVI столетия. Гравер наш, естественно, не мог передать в ксилографии эмалевых перегородчатых цветов и листьев нововизантийского стиля. Он сохранил лишь схему, наполнив ее новым содержанием. Основу орнаментики составляют изогнутые и пересекающиеся между собой ветви с «кленовыми» (или «виноградными») листьями. Очертания листьев сильно упрощены. Мотив ведет к Четвероевангелию 1507 г. Феодосия Изографа. Виноградные листья, также значительно стилизованные,— один из излюбленных приемов применяемой им разделки. Исполненные белилами по голубому фону, они выглядели очень декоративно и нарядно. В скупом черно-белом ксилографическом оформлении нарядность была потеряна. Если бы первопечатная орнаментика и дальше шла по этому пути, нам не пришлось бы говорить о ней, как о выдающемся достижении русского декоративно-прикладного искусства. К счастью, наш гравер нашел в рукописной книге мотив, который впоследствии стал доминировать в ксилографическом убранстве московских печатных книг. Речь идет о растительном акантовом вьюнке, который мы находим уже на первой заставке — в промежутке, ограниченном двумя концентричными кругами. Вьюнок обвит вокруг центральной ветви. Как уже известно читателю, в русском книжном искусстве мотив этот восходит к школе Феодосия Изографа. Используя бытующую в литературе терминологию, мы будем условно именовать его «старопечатным вьюнком». Читатель знает, что акантовые листья в сочетании с шишками, бутонами, маковыми головками станут основой нового стиля орнаментики, который также называется старопечатным. Стиль этот имел парадоксальную, более чем оригинальную судьбу.

Элементы его восходят к рукописной книге эпохи Возрождения: первичная обработка связана с деятельностью немецко-нидерландских граверов XV в.— мастера ES, «мастера берлинских страстей» и Израэля ван Мекенема. Стиль этот нигде не привился сколько-нибудь прочно, кроме как на русской почве. Разработанный, улучшенный и поистине созданный наново московскими умельцами, он именно здесь стал по-настоящему национальным. Техника исполнения заставок узкошрифтного Четвероевангелия своеобразна. Она совершенно не похожа на западноевропейскую ксилографию, на гравированные заставки южнославянских печатных книг. Характеризуя эту технику, А. А. Сидоров говорит о белом штрихе и о металлографских приемах. Оба термина верно передают замечательное своеобразие гравированной орнаментики узкошрифтного Четвероевангелия. Контуры изображения исполнены белым штрихом по черному фону. Гравер вынимает не фон вокруг штриха, а сам штрих. Так поступает мастер, гравирующий по металлу. Отсюда сами собой напрашиваются выводы. Ксилографию русские художники книги осваивали впервые. Между тем гравирование по металлу было достаточно широко распространено в Московской Руси на протяжении уже многих столетий. Читатель знает, что гравюра на металле применялась и для оформления рукописной книги. Пример, иллюстрирующий это утверждение, пока единичен. Он снова ведет нас к Феодосию Изографу. Вторая заставка узкошрифтного Четвероевангелия (Зерн. 8) помещена на спусковой полосе евангелия - от Марка (л. 89) и представляет собой удлиненный прямоугольник с килевидным навершием и акротериями. Веточек, продолжающих боковые грани и спускающихся за линию основания, здесь нет. Основание подчеркнуто стрелочками»; в этом отношении заставка следует многовековой традиции. Центральное поле со всех четырех сторон ограничено бордюром со старопечатным вьюнком. По бокам он обвит вокруг центральной ветви; вверху и внизу ветви нет. В углах помещены четырехлепестковые розетки. Графика их находит аналогии в рисунках басм, применявшихся в Московской Руси при тиснении на переплетах. В центре среднего поля заставки — низкая и широкая ваза, из которой исходят три ветви. Одна из них отвесно поднимается — строго перпендикулярно к горизонтали. Эта короткая ветвь, завершенная стилизованным бутоном, делит поле на две равные части с симметричным рисунком. Крайние ветви уходят вправо и влево, закручиваются по спирали и оканчиваются шишками. Моделировка их весьма приблизительна. Гравер не передает объем, и элементы изображения выглядят плоскими, лишенными третьего измерения. Ветки и шишки обильно оторочены все теми же акантовыми листьями.

Третья заставка (Зерн. 4) — перед евангелием от Луки (л. 145) — опять-таки удлиненный прямоугольник с килевидным навершием и акротериями. Основание подчеркнуто стрелками. Трехсторонний бордюр заполнен своеобразным вьюнком с трехлопастными цветками. Среднее поле занимают закрученные по спирали ветви с виноградными листьями. Эта же заставка впоследствии будет повторена в другом безвыходном издании — среднешрифтном Четвероевангелии. Кроме того, очень чистый, ясный и хороший оттиск с той же доски обнаружен Т. Н. Протасьевой в рукописных «Пандектах» Никона Черногорца середины XVI столетия. Четвертая заставка (Зерн. 5) —перед «Соборником» (л. 299) —удлиненный прямоугольник (105х30 мм) с подчеркнутым основанием, но без навершия и акротериев. Ветви с виноградными листьями образуют подобие двух лежащих восьмерок с симметричным рисунком. В тех петлях восьмерок, которые расположены ближе к центру, помещены треугольные плоские шишки, в петлях по краям — пятилепестковые цветки. Очертания шишек и характер их исполнения точно такие же, как в уже рассмотренной нами заставке Зерн. 8. Хотелось бы подчеркнуть одну небольшую деталь, которая говорит о стилистическом единстве некоторых первопечатных заставок. Выходящие из центральной части заставки ветви перехвачены ленточкой, как букет. Гравер передает ленточку прямоугольной рамкой с вертикальной штриховкой. Такие рамочки мы находим в заставках Зерн. 5 и Зерн. 4 из; узкошрифтного Четвероевангелия, а также в заставке Зерн. 3 из среднешрифтного Четвероевангелия. Заставка перед «Соборником» объединяет все три безвыходных Четвероевангелия в общую группу — она использована во всех трех изданиях. Поэтому мы можем предположить, что они вышли из одной типографии. Пять оттисков той же заставки мы находим в рукописном Четвероевангелии из собрания Московской Синодальной типографии. В некоторых экземплярах узкошрифтного Четвероевангелия заставка перед «Соборником» не отпечатана (саратовский экземпляр, описанный А. Гераклитовым; ГПБ, № 152—1. 3. 5 й). Орнаментальное убранство узкошрифтного Четвероевангелия дополняют инициалы (буквицы), цветки (рамки на полях) и ломбарды. Гравированных инициалов в книге четыре. Они помещены на начальных полосах каждого из четырех евангелий — на тех же полосах, что и заставки. Первый инициал — «К» — на спусковой полосе евангелия от Матфея (л. 9 — Зерн. 48). Вертикальный штамб заполнен старопечатным вьюнком, обвитым вокруг центральной ветви. Правую часть литеры образует широколопастный извивающийся лист со многими ответвлениями и завитками. Эти орнаментальные мотивы использовались не раз. Старопечатный вьюнок по вертикальному штамбу широко распространен в инициалах рукописной книги первой половины XVI в. Назовем Псалтырь из собрания Пискарева, Четвероевангелие Исаака Бирева 1531 г., Апостол Путятинский, Апостол из собрания Московской духовной академии... Этот список можно продолжить. Реже встречается мотив, положенный в основу правой сучковато-лиственной части инициала. Но и здесь можно привести аналогии — рукописные «Слова Григория Богослова» (конец XV в.) или Четвероевангелие, которое в 1552 г. дали вкладом в Соловецкий монастырь «благовещенский священник Селивестр да сын его Анфим». В русскую рукописную книгу этот мотив пришел из венецианских инкунабул, на что справедливо указывает Е. В. Зацепина. В заключение отметим, что почти идентичный прототип инициала «К» встречается на страницах рукописного Четвероевангелия, положенного в Соловецкий монастырь Иваном Васильевичем Грозным. Второй инициал узкошрифтного Четвероевангелия — «земля» (Зерн. 41) —находим на начальной полосе евангелия от Марка (л. 89). По размерам своим (высота 90 мм) он более чем вдвое превышает все остальные инициалы нашего издания. Изогнутый ствол литеры заполнен тем же старопечатным вьюнком — на этот раз без центральной ветви. Верхняя перекладина завершена плоской стилизованной шишкой, ствол литеры снизу заканчивается шишкой с загнутым хвостиком, а по краям украшен завивающимися «усиками».

Овальное поле, образованное нижней частью буквицы, занимает своеобразный растительный узор. Гравер исполнил его «черным по белому». И в этом случае мы можем указать совершенно определенные рукописные прототипы. Силуэт знака почти дословно повторяет очертания инициалов «земля» из Четвероевангелия 1507 г. Феодосия Изографа или Четвероевангелия Государственного Исторического музея. Отсюда же взяты усики по контуру ствола. Однако сам ствол заполнен тонкотравным орнаментом с пятилепестковыми розетками. Точно такой же инициал находим в великолепном Четвероевангелии 1531 г. Исаака Бирева. Здесь уже штамб заполнен старопечатным вьюнком. На овальном поле тот же тонкотравный орнамент. Передать его тончайшие извивы граверу узкошрифтного Четвероевангелия было нелегко. Он выпрямил линии, устранил завитки. При этом, конечно, узор потерял свою прелесть. Орнаментика упомянутых выше рукописных книг принадлежит школе Феодосия Изографа. К этому же имени нас ведет форма шишки, завершающей снизу ствол буквицы «земля». Она очень напоминает своим рисунком и прежде всего наклонными линиями с расположенными между ними точками цветки на полях Уваровского Четвероевангелия, гравированные на металле Феодосием. Инициал «земля» впоследствии будет использован и в среднешрифтном Четвероевангелии. Мастер его, не меняя доски, найдет замечательный прием, подчеркивающий изобразительные качества гравюры. Третий инициал нашего издания — «П» (Зерн. 49) — на начальной полосе евангелия от Луки (л. 145) нельзя признать удачным. Он приземист, что никак не вяжется с удлиненными пропорциями полосы. Старопечатный выонок, пущенный по штамбам, сжат и вследствие этого лишен декоративности. Растительное навершие, а также фигурные подножия штамбов выглядят излишними. Кроме того, буквица лишена верхней перекладины и потому «не читается» (см. рис. на стр. 216). Плохо «читается» и четвертый инициал—«В» (Зерн. 47),— помещенный на спусковой полосе евангелия от Иоанна. Конфигурация его напоминает знак «К». Штамбы буквицы заполнены все тем же старопечатным вьюнком, на этот раз без центральной ветви. Заканчивая рассмотрение орнаментики узкошрифтного Четвероевангелия, нам хотелось бы упомянуть, что существует почти точный рукописный двойник его. Это Четвероевангелие из собрания «Тринити колледж» в Дублине, которое, несомненно, имеет московское происхождение. К сожалению, мы не знаем, к какому примерно времени относится эта рукопись, а, следовательно, была ли она оригиналом или копией нашего издания. К художественному убранству узкошрифтного Четвероевангелия сравнительно немного добавляют исполненные вязью названия разделов и ломбарды — напечатанные киноварью инициалы простого рисунка. Вязь — в начале всех четырех евангелий и «Соборника». Ее размеры: 101-106 х 25-26 мм. Исполнена она, по-видимому, гравюрой на дереве. Ломбардов в книге всего три — они открывают текст предисловий к евангелиям от Матфея, Луки и Иоанна. Высота их 18—20 мм. Ломбарды частично выходят на корешковое поле. Рамки на полях служат для указания чтений по дням недели. Они имеют форму перевернутого сердечка с крестиком или розеткой на конце. Одна из рамок, по сути дела, представляет собой иллюстрацию, изображающую так называемые «орудия страстей» — восьмиконечный крест, пику и трость — на фоне крепостных стен Иерусалима. «Орудия страстей» помещены в небольшой киотец, контуры которого обведены рамкой с крестиком на вершине. О технике печати рамки речь пойдет ниже.

Слепое тиснение. Ни один из исследователей, изучавших первопечатную книгу, не писал ничего о слепом тиснении. Во многих изданиях XVI столетия, преимущественно московских, на некоторых страницах можно заметить слабый, сглаженный временем рельеф. Присмотревшись, вы узнаете очертания отдельных шрифтовых знаков кирилловского алфавита. Какой-то текст был вытиснен на страницах первых печатных книг с набора, не покрытого при печатании краской. Слепое тиснение наблюдается чаще всего на чистых страницах, разделяющих самостоятельные разделы книги, а также на концевых полосах. Изредка его можно заметить и под напечатанным впоследствии текстом. В узкошрифтном Четвероевангелии мы встречаемся со слепым тиснением прежде всего на л. 138. Здесь вытиснена одна строка, забитая литерой «ю» с надстрочными знаками— «апострофами». Лист 143 совершенно пуст — обе стороны его свободны от текста. Однако лист с обеих сторон покрыт слепым тиснением. Изучение его показывает, что здесь повторен текст, который отпечатан с обеих сторон л. 136. Слепое тиснение на л. 143 — совершенно точная копия отпечатка на л. 136. Продолжаем перелистывать страницы книги. На л. 229 об. вытиснено 11 строк. Каждая строка забита какой-либо одной литерой: первая— литерой «д», четвертая — литерой «м», шестая — литерой «ц» и т. д. На л. 232 об.— две строки слепого тиснения. Рассматривая эти строки во многих экземплярах книги, мы прочитали следующий текст: «Будет попираем языки, дондеже скончаются времена язык». Эти две строки набора перенесены с одного из соседних листов. Слепое тиснение на чистом л. 233 повторяет отпечаток на л. 303, на л. 309 об.— отпечаток л. 313 об. На концевой полосе л. 297 три строки забиты литерами «т». На обороте этого листа — также какое-то тиснение. Изучая первопечатные книги зарубежных славянских типографий, мы видели слепое тиснение в южнославянских глаголических изданиях и в пражской Библии Франциска Скорины. Там это было приемом своеобразной шифровки какого-либо текста (имени печатника и т. д.). В московской типографии слепое тиснение приобрело иной характер, совершенно оригинальный. На первых порах наши первопечатники используют в качестве пробельного материала для воспроизведения пустых полос, соседствующих при печати с занятыми текстом полосами, неразобранный набор уже отпечатанной полосы. Отсюда мы можем сделать важные выводы. Первый из них: в московской типографии с самого начала стоял стан, рассчитанный на одновременное печатание двух полос. В противном случае (как в Руянской типографии) не было нужды забивать пространство пустой полосы набором или пробельным материалом. Второй вывод относится к последовательности печатания отдельных разделов книги. Слепое тиснение набора л. 303 на л. 233 заставляет предполагать, что последний раздел книги — «Соборник» — печатался раньше евангельского текста. Можно, правда, предположить, что первопечатники, как и современные полиграфисты, прежде всего, изготовляли формы для всей книги, а затем уже приступали к печатанию. Но это маловероятно, ибо в таком случае необходимо допустить, что в первой нашей типографии было очень много шрифта и пробельного материала. Да и помещение типографии должно было быть очень большим, чтобы вместить готовые формы 652 полос будущей книги. Факт первичного печатания «Соборника», как наименее ответственного раздела, не нуждающегося в редакторской правке, так сказать в опытном порядке, очень вероятен. Наблюдения над слепым тиснением узкошрифтного Четвероевангелия подтверждают это предположение. В дальнейшем первые московские типографы начинают использовать слепое тиснение как своеобразный прием художественного убранства книги. Зачатки этого есть уже в узкошрифтном Четвероевангелии — на тех полосах его, которые вперемежку с пробельным материалом забиты отдельными литерами. Рассмотренные нами приемы слепого тиснения не встречаются ни в западноевропейской, ни в зарубежной славянской книге. Они имеют чисто московское происхождение и служат одним из серьезных доказательств самостоятельного освоения в Москве полиграфической техники.

Приемы двухкрасочной печати. Использование второй краски — киновари — в узкошрифтном Четвероевангелии, да и в других московских безвыходных изданиях строго регламентировано. В этом отношении наше первопечатание, как отмечает и А.А. Сидоров, представляет резкий контраст практике западных и особенно южнославянских изданий. Там двухкрасочная печать носит резко выраженный декоративный характер. В черногорском Октоихе 1494 г. чередуются черные и красные инициалы. В венецианских изданиях отца и сына Вуковичей нередко чередуются наборные украшения и знаки препинания, отпечатанные то красным, то черным. В Москве вторая краска применяется лишь в смысловом порядке — для облегчения пользования книгой. В узкошрифтном Четвероевангелии киноварью воспроизведены:

1) заголовки отдельных разделов — евангелий, выполненные вязыо; заголовки предисловий и оглавлений;

2) первые буквы названий глав в оглавлениях;

3) указатели зачал на полях (указания на главы отпечатаны черным);

4) указания «под строкой» и «над строкой» (вверху и внизу полосы) на порядок чтения отдельных зачал;

5) указания в тексте на конец очередного недельного чтения;

6) первые (прописные) буквы зачал, недельных чтений и некоторых фраз. Ломбарды в начале предисловий;

7) индексы евангелистов в левом верхнем углу оборотной стороны каждого листа;

8) указания на количество стихов в конце каждого евангелия.

Очень много киновари в «Соборнике 12 месецем» и в «Сказании еже како на всяк день должно есть чести евангелие», где применение красного также регламентируется. Впрочем, были и случаи, когда применение красного и черного определенным правилам не подчинялось. Это прежде всего рамки («цветки») на полях, указывающие начало недельных чтений. В отдельных случаях и в различных экземплярах рамки воспроизводятся по-разному. Так, например, на л. 88 рамка в некоторых экземплярах отпечатана черным, а в других — киноварью. То же можно сказать и о цветке на л. 9. Печатая некоторые листы, типограф определенно экспериментировал. Сам цветок он воспроизводит киноварью, а небольшой крестик сверху делает черным. Иногда и наоборот: цветок черный, а крестик красный. «Орудия страстей» на полях евангелия от Иоанна в большинстве экземпляров узкошрифтного Четвероевангелия отпечатаны киноварью. Лишь в одном из экземпляров весь знак оттиснут черным. Нам известен также один экземпляр, в котором сам знак отпечатан черным, а тонкая рамочка вокруг него сделана красной, и другой экземпляр, в котором знак красный, а крестик на вершине черный ". Сразу встает вопрос, как это сделано. Во всех случаях мы имеем дело с цельной формой. Так мы подходим к вопросу об однопрокатной двухкрасочной печати — оригинальному изобретению московских первопечатников. Первые наблюдения в этой области принадлежат М.А. Доброву. Техническая суть процесса раскрыта А.А. Сидоровым при консультации С. М. Михайлова и В.В. Попова. Киноварные оттиски в узкошрифтном Четвероевангелии очень редко бывают чистыми. К киновари почти всегда примешана черная краска. Это можно, конечно, объяснить загрязненностью самой краски. Однако наблюдения говорят о другом. Легко заметить, что отдельные участки «черных» литер, примыкающие к «красному» набору, бывают окрашены киноварью. Следовательно, печать с двух форм в ее общераспространенном варианте отпадает. В момент нанесения краски на «красный» набор «черный» набор присутствует. Отсюда следует неизбежный вывод — печать производилась с одной формы. А.А. Сидоров восстанавливает процесс следующим образом. Первоначально на всю форму, включая как «черные», так и «красные» ее участки, наносили черную краску. Затем ее осторожно вытирали со слов и литер, которые должны быть отпечатаны красным. На эти участки формы кисточкой наносили киноварь. Под киноварью оставалась какая-то часть черной краски. С другой стороны, кисточка задевала соседние «черные» литеры. В результате киноварные оттиски получались загрязненными «черным», а соседние литеры нередко окрашивались киноварью. Однопрокатность печати превосходно объясняет все описанные выше случаи — двухцветный знак «орудия страстей» и черные цветки с красными крестиками (или наоборот). Раскрашивая отдельные участки киноварью, печатники нередко делали ошибки. Так, в экземпляре Московской Синодальной типографии в зачале 68 евангелия от Марка указания в тексте на конец очередного недельного чтения («преступи, пяк»), которые всегда печатались красным, воспроизведены черным. Слова эти обведены тушью и на полях сделана помета: «Напиши киноварем». Во всех остальных известных нам экземплярах узкошрифтного Четвероевангелия текст напечатан красным. Можно думать, что помета сделана в корректурном экземпляре — вспомним, что в основу собрания Московской Синодальной типографии положена библиотека Печатного двора, комплектовавшаяся в XVI—XVII столетиях. В другом случае в зачале 36 от Марка пропущен киноварный текст «конец, соук». На этой же странице есть немало слов и литер, отпечатанных красным. Нельзя, следовательно, говорить о том, что пропущен «красный оттиск». Печатники попросту забыли нанести киноварь на два слова. Это еще одно доказательство однопрокатности печатного процесса. «Опечатки» в распределении красного и черного нередки. Так, в одном экземпляре пагинация «гI» отпечатана киноварью (во всех других случаях — черным).

Немировский Е.Л.

УЗКОШРИФТНОЕ ЧЕТВЕРОЕВАНГЕЛИЕ ОКОЛО 1553 ГОДА

[Описание сохранившихся экземпляров].

ИСТОРИЯ ОТКРЫТИЯ И ИЗУЧЕНИЯ

(К 450-летию возникновения книгопечатания в Москве).

М., «Наука», 2003.

Первым произведением московского печатного станка была сравнительно большая группа изданий, за которыми в нашей литературе прочно закреплено наименование безвыходных, или анонимных. Названы они так потому, что не имеют выходных данных - предисловий или послесловий, обычно сообщающих время и место издания, а также принадлежность типографии тому или иному владельцу и имя типографа. Московское происхождение этих книг было в свое время доказано Алексеем Егоровичем Викторовым, архимандритом Леонидом Кавелиным и Александром Александровичем Гераклитовым, мотивировки которых уже в наши дни уточнены Михаилом Николаевичем Тихомировым, Антониной Сергеевной Зерновой и Татьяной Николаевной Протасьевой. Группу составляют семь изданий: узкошрифтное Четвероевангелие, Триодь постная, среднешрифтное Четвероевангелие, среднешрифтная Псалтырь, Триодь цветная, широкошрифтное Четвероевангелие и широкошрифтная Псалтырь. Мы используем здесь удобную, выдвинутую М.Н. Тихомировым терминологию, в основу которой положен характер шрифта. Все эти издания были выпущены в свет в Москве в 50-60-х годах XVI столетия. Это общепризнанно. Однако о порядке выпуска существуют различные мнения. Старые русские книговеды, описывая безвыходные Четвероевангелия, помещали на первое место узкошрифтное издание. Так делали, например, Алексей Егорович Викторов и Иван Прокофьевич Каратаев. А.Е. Викторов определенно считал узкошрифтное Четвероевангелие первой московской печатной книгой, хотя и не высказывался об этом категорически. Архимандрит Леонид (Л.A.Кавелин) отдал первенство среднешрифтной Псалтыри. Однако, как ни парадоксально, онни разу не видел этого издания. В новое время мнения разделились. Алексей Иванович Некрасов и Григорий Иванович Коляда вслед за А.Е. Викторовым первой московской печатной книгой считают узкошрифтное Четвероевангелие. А.С. Зернова отдает первенство среднешрифтному Четвероевангелию, а М.Н. Тихомиров и Т.Н. Протасьева - Триоди постной. Мы придерживаемся точки зрения А.Е. Викторова. Прежде всего познакомим читателя с формальным общим описанием книги. Внешние признаки узкошрифтного Четвероевангелия достаточно подробно описаны А.Е. Викторовым, И.П. Каратаевым, А.С. Зерновой и Т.Н. Протасьевой. Это максимально упрощает нашу задачу - остается лишь суммировать все то, что говорилось по этому поводу, устранив по ходу дела явные противоречия. Вместе с тем ряд моментов до выхода в свет нашей монографии 1964 г. оставался не изученным; среди них - графика шрифта, приемы набора и верстки, печатная техника. Узкошрифтное Четвероевангелие отпечатано в лист. Размеры полосы можно определить лишь приблизительно, так как большинство экземпляров сильно обрезаны. По измерениям А.А. Сидорова, формат издания 25-28,3 х 17,2-18,5 см. Мы несколько уточним эти данные, сведяв таблицу сведения о размерах некоторых экземпляров.

При этом экземпляры, листы которых сильно подклеены при реставрации, нами учитываются не все. Сведения размещены в порядке уменьшения абсолютных размеров высоты экземпляра.Формат полосы набора узкошрифтного Четвероевангелия, по наблюдениям того же А.А. Сидорова, 93-103 х 190 мм. Число строк на полосе 18. Тетради составлены из четырех двухсгибных листов. Каждая тетрадь, таким образом, содержит восемь листов, или 16 страниц. Есть исключения - одна из всех (41-я) тетрадей имеет десять листов и одна - четыре листа. Сколько-нибудь правильной печатной нумерации тетрадей, а также фолиации (нумерации листов) в издании нет. Нумерация мысленно начата с первого листа Евангелия от Матфея. Перед этим идет одна тетрадь с оглавлением и предисловием, которая в нумерации не учитывается. Первый лист второй тетради Евангелия от Матфея помечен справа на нижнем поле сигнатурой “в”, то есть “2”. С этой же полосы начинается фолиация, проставленная в нижнем левом углу полосы. Продолжается она на протяжении всей второй тетради - от 9-го до 16-го листа. После этого фолиацияпрекращена и больше не возобновляется. Что же касается сигнатур, то они проставлены на тетрадях 6,7, 8 и 9-й - на нижнем поле слева. По наблюдениям Г.И. Коляды, фолиация и сигнатура проставлены штампами уже в сфальцованных тетрадях. А.С. Зернова предлагает следующую листовую формулу узкошрифтного Четвероевангелия, в которую мы вносим некоторые коррективы:

[*]8[1]828[3]8_[5]868_98[Ю]8_[27]8 [28] 10[29]8—[37]8[38]4[39]8[40]8 = Л.

[1 пустой], [2]—[16], 9-16, [25]—[ 143], [144 пустой], [ 145]—[233], [234 пустой]. [236]—[326] = 326 л.

В первой части этой формулы указаны порядковые номера тетрадей. Если тетрадь не имеет сигнатуры, число заключено в квадратные скобки. Показатели, вынесенные над строкой, указывают количество листов в тетради. Во второй части формулы указаны порядковые номера листов. Если лист не имеет фолиации, порядковый номер заключен в квадратные скобки. В третьей части формулы указано общее количество листов. А.С. Зернова считала, что в книге четыре пустых листа - первый и последний, а также 136-й и 226-й. Давая нумерацию двум последним листам, она исходила из того, что мысленная фолиация начинается со второй тетради. Мы же начинаем отсчет фолиации с первой тетради. Поэтому пустые листы имеют у нас порядковые номера 144 и 234. Пустыми оставлены и оборотные стороны листов 298 и 309. В экземпляре РГАДА есть еще один пустой лист - между листами 88 и 89 нашей нумерации. Если учитывать и его, нужно внести изменения в формулу, чего мы не сделали. Заметим в скобках, что определение объема тетрадей в старопечатных изданиях, особенно же тех, которые не имеют фолиации, всегда затруднительно. Все экземпляры неоднократно переплетали и при этом сильно обрезали иногда и с корешковой стороны. Поэтому нельзя определить, составляет ли лист часть первоначальной тетради или же вклеен в книжный блок. Мы обычно исходили из того, что тетради должны иметь четное количество листов, ибо печатный стан был рассчитан на одновременную печать двух листов. Один из них мог быть пустым. Иногда, впрочем, это правило нарушалось, лишний лист вклеивали на фальце. Убранство узкошрифтного Четвероевангелия достаточно богато -пять заставок, отпечатанных с четырех деревянных досок, четыре инициала - с четырех досок и 20 “цветков” (рамок) - с шести досок. Все элементы оформления традиционны. Художник, трудившийся над украшением издания, - первый московский художник печатной книги - ничего в этом смысле не изобретал наново. В его распоряжении был многовековой опыт мастеров рукописной книги, опыт, лучшие черты которого воплощены в трудах умельцев первой половины XVI столетия. Узкошрифтное Четвероевангелие впервые было упомянуто в печати в 1833 г. в описании собрания старопечатных книг А.С. Ширяева. Поэтому А.Е. Викторов называл его “Ширяевским”. Однако наименование в литературе не привилось. Составитель “Реестра” книг А.С. Ширяева отнес издание Четвероевангелия к началу XVI в., отметив, что “оно есть одна из первых вышедших на славянском языке книг”. Несовершенство печати библиограф объяснил тем, что книга “отпечатана не свинцовыми, а деревянными буквами: это доказывается безобразностью шрифта и неровностию на концах строк, отличающее его от всех прочих сего рода книг”. Это было дежурным объяснением для первой половины XIX столетия. Так же объясняли несовершенство Четвероевангелия 1537 г., напечатанного в Руянском монастыре, Брашовского Четвероевангелия и т.д. Рассказывая об истории изучения первопечатных изданий, мы будем мысленно составлять их инвентарь, присваивая каждому новому экземпляру определенный порядковый номер. Ширяевский экземпляр в этом инвентаре будет первым. Составителю “Реестра” собрания А.С. Ширяева был известен экземпляр издания, находившийся в библиотеке Московской Синодальной типографии. В нашем подсчете он будет вторым. Так были введены в научный оборот первые два экземпляра интересующего нас издания. Библиотека А.С. Ширяева была приобретена Российской Академией, которая впоследствии вошла в состав Императорской Академии наук в Санкт-Петербурге. В Библиотеке Российской академии наук книга находится и сегодня. А экземпляр Московской Синодальной типографии после Октябрьской революции поступил в Российский государственный архив древних актов. В недавно изданном каталоге московских старопечатных книг этого архива книга странным образомне описана, хотя автор этих строк еще в 1960-х гг. сумел познакомиться с ней. У А.С. Ширяева, по-видимому, было два узкошрифтных Четвероевангелия. Второй экземпляр, в нашем подсчете он получит третий порядковый номер, Ширяев продал (за 50 руб.) московскому собирателю Александру Дмитриевичу Черткову. В научный оборот книга была введена в 1845 г. Из описания в печатном каталоге собрания нельзя понять, о каком именно из трех изданий Четвероевангелия, вышедших из Анонимной типографии, идет речь. Однако в собрании Черткова, которое ныне находится в Государственном Историческом музее в Москве, есть лишьузкошрифтное Четвероевангелие, что заставляет нас предполагать, что именно о нем и шла речь в каталоге. Четвертый экземпляр этой книги был введен в научный оборот Вуколом Михайловичем Ундольским на страницах составленного им каталога старопечатных книг, принадлежавших петербургскому собирателю Алексею Ивановичу Кастерину. Но и в этом случае нельзя сказать о каком именно безвыходном Четвероевангелии идет речь. Однако из более позднего сообщения И.П. Каратаева мы знаем, что у Кастерина было узкошрифтное Четвероевангелие и что он заплатил за него 18 руб. Собрание Кастерина после его смерти в 1848 г. поступило в Императорскую Публичную библиотеку в Санкт-Петербурге. В нынешней Российской национальной библиотеке в настоящее время находятся четыре экземпляра узкошрифтного Четвероевангелия, причем происхождение двух из них доподлинно известно. Возможно, что к кастеринскому собранию восходит один из экземпляров, в которых примет о происхождении нет (шифр 1.3.5а или 1.3.5б). Учитывая кастеринский экземпляр, В.М. Ундольский отметил, что это издание было в 1813 г. описано B.C. Сопиковым под № 274 и что оно есть также в собраниях А.С. Ширяева, А.Д. Черткова, И.П. Каратаева, И.Н. Царского, Академии наук и Общества истории и древностей Российских. Под № 274 Сопиков описал Евангелие из погибшего в 1812 г. собрания профессора Баузе. В книге, которую он датировал XVII столетием, было 159 листов. В узкошрифтном же Евангелии 326 листов. Так что этот экземпляр интересующим нас в данный момент изданием быть не может. Ошибся В.М. Ундольскийи утверждая, что узкошрифтное Четвероевангелие хранится в собрании И.Н. Царского под № 12. По современной терминологии это среднешрифтное Четвероевангелие. Известный нам уже экземпляр Ширяева идентичен экземпляру Академии наук. Упоминали мы уже и об экземпляре Черткова. Остальным же, впервые введенным в научный оборот, дадим порядковые номера пять и шесть. Первый из них, учтенный и самим И.П Каратаевым в 1861 г., был приобретен им за 15 руб. Экземпляр этот ныне находится в Российской национальной библиотеке. С экземпляром Общества истории и древностей Российских можно познакомиться в российской государственной библиотеке. Седьмой экземпляр узкошрифтного Четвероевангелия был описан в 1872 г. Андреем Николаевичем Поповым, который ввел в научный оборот узкошрифтное Четвероевангелие из собрания Алексея Ивановича Хлудова. При этом, без всяких к тому оснований, утверждалось, что “печать (книги) близка к Несвижской”. Речь шла о типографии, работавшей в 1562 г. в белорусском городе Несвиже и выпустившей в свет Катехизис Симона Будного. С хлудовским экземпляром узкошрифтного Четвероевангелия ныне можно познакомиться в Государственном Историческом музее в Москве. Следующий, восьмой по счету, экземпляр был приобретен в 1870 г. Московским Публичным и Румянцевским музеями вместе с собранием украинского коллекционера Ивана Яковлевича Лукашевича. В научный оборот книгу ввел в 1873 г. А.Е. Викторов на страницах очередного тома печатного отчета музеев. Среди пяти экземпляров узкошрифтного Четвероевангелия, находящихся ныне в Российской государственной библиотеке, книги, принадлежавшей в свое время И.Я. Лукашевичу, мы обнаружить не смогли. Как сложилась ее судьба и где она находится сейчас, мы сказать не можем. В 1878 г. И.П. Каратаев сообщил, что он видел узкошрифтное Четвероевангелие с записью, сделанной в 1563 г. Где именно находилась эта книга, Каратаев не указал. Мы знаем сейчас, что речь шла об экземпляре, принадлежавшем московскому коллекционеру Павлу Васильевичу Щапову (1848-1888). С этим экземпляром, девятым по счету, сегодня можно познакомиться в Государственном Историческом музее. Каратаев упомянул также об экземпляре Московского Публичного и Румянцевского музеев. Судя по всему, эта книга была в Отделе рукописей и славянских старопечатных книг музеев еще до поступления туда экземпляра И.Я. Лукашевича. Мы будем считать этот экземпляр десятым в составляемом нами перечне узкошрифтных Четвероевангелий. А.Е. Викторов в последние годы жизни работал над большой статьей, посвященной московским безвыходным изданиям. К сожалению, завершить ее он не успел. Часть статьи была набрана; корректурные оттиски сохранились в архиве ученого, который находится в Отделе рукописей Российской государственной библиотеки. Автор этих строк опубликовал эту неоконченную статью в 1976 г. Викторов знал о существовании семи экземпляров узкошрифтного Четвероевангелия. Кроме тех, которые уже были упомянуты выше, он познакомился с экземпляром Московской духовной академии. В нашем подсчете он будет одиннадцатым. В настоящее время книга находится в Российской государственной библиотеке. В течение тридцати с лишним лет ни одного нового экземпляра узкошрифтного Четвероевангелия не было описано. Наконец, в 1908 г. украинский историк и археограф Иларион Семенович Свенцицкий описал это издание, приобретенное им для Церковного музея во Львове. Происходила она из собрания митрополита Андрея Шептицкого. В настоящее время книга - в нашем подсчете узкошрифтных Четвероевангелий она двенадцатая - находится в Национальном музее этого западноукраинского города. О тринадцатом экземпляре стало известно в 1925 г., когда саратовский историк Александр Александрович Гераклитов подробно описал узкошрифтное Четвероевангелие из собрания П.М. Мальцева, которое в послереволюционные годы поступило в Научную библиотеку Саратовского государственного университета. Здесь книга находится и сегодня. В 1935 г. на страницах академического сборника “Иван Федоров первопечатник” Александр Иустинович Малеин описал узкошрифтное Четвероевангелие из собрания Института книги, документа, письма. Примечательным отличием экземпляра, четырнадцатого по счету, было изображение так называемых “орудий страстей” в конце зачала 45 от Иоанна, воспроизведенное в две краски. В настоящее время книга находится в Библиотеке Российской Академии наук в Санкт-Петербурге.М.Н. Тихомиров в интересной статье, опубликованной в 1940 г., привел вкладную узкошрифтного Четвероевангелия Государственного Исторического музея из так называемого собрания “Меньших”. В нашем подсчете этот экземпляр, который и сегодня находится в музее, будет пятнадцатым. В 1958 г. в научный оборот был введен шестнадцатый экземпляр узкошрифтного Четвероевангелия, который находился в Государственной Публичной библиотеке УССР(ныне Национальная библиотека Украины имени В.И. Вернадского). Первую попытку собрать сведения о всех известных к тому времени экземплярах московских безвыходных изданий и описать их предприняла в 1959 г. Т.Н. Протасьева. Она знала о существовании 11 узкошрифтных Четвероевангелий. По крайней мере один из них упоминался впервые; в прошлом он принадлежал Московской духовной академии. Он, правда, был известен еще А.Е. Викторову, но, как помнит читатель, его статья о безвыходных изданиях в ту пору опубликована еще не была. Ранее мы присвоили этому экземпляру десятый порядковый номер. В большой монографии автора этих строк - “Возникновение книгопечатания в Москве. Иван Федоров”, опубликованной в 1964 г., шла речь о двадцати экземплярах узкошрифтного Четвероевангелия. Четыре из них впервые вводились в научный оборот: экземпляр Общества любителей древней письменности, который после революции попал в нынешнюю Российскую национальную библиотеку, второй экземпляр Библиотеки Академии наук СССР, приобретенный 15 декабря 1939 г. у некого Петухова, экземпляры Музея религии и атеизма в Ленинграде и Научной библиотеки Московского государственного университета. В нашем подсчете мы присвоим им порядковые номера семнадцать, восемнадцать, девятнадцать и двадцать. Писали мы и об узкошрифтном Четвероевангелии Московской Синодальной библиотеки, который после революции попал в нынешнюю Российскую государственную библиотеку и был здесь зарегистрирован под № 3694. На обороте верхней крышки книги был приклеен ярлык с надписью “Старопечат. Моск. Син. Б-ки № 1”. В 2000 г. мы этой этикетки в книге уже не нашли. Но зато обнаружили печать “Библиотека Московской духовной академии”. Следовательно, речь идет об экземпляре, который был известен еще А.Е. Викторову. В 1966 г. стало известно еще об одном экземпляре узкошрифтного Четвероевангелия, по счету двадцать первом, который был найден археографической экспедицией за год перед тем у жителя деревни Черговщицы Каргопольского района Архангельской области Макара Ивановича Залесского. Книга поступила в Библиотеку Академии наук СССР в Ленинграде.В 1968 г. И. Крайцар познакомил общественность с узкошрифтным Евангелием из собрания Папского Восточного института в Риме. Это был двадцать второй экземпляр интересующего нас издания и первый, который был найден за пределами СССР. Впрочем, книга была приобретена в Москве и в столицу Италии попала сравнительно недавно. Александр Хаимович Горфункель в 1970 г. познакомил научную общественность с узкошрифтным Четвероевангелием, найденным в 1967 г. в городе Кимры Калининской области археографической экспедицией Института русской литературы и впоследствии переданным в Научную библиотеку Ленинградского университета. Это был уже двадцать третий экземпляр интересующего нас издания. 19 ноября 1971 г. Ирина Васильевна Поздеева рассказала на заседании Археографической комиссии о результатах археографических экспедиций Московского университета в Брянскую и Гомельскую области. Был введен в научный оборот и новый, двадцать четвертый по счету экземпляр узкошрифтного Четвероевангелия. Юрий Андреевич Лабынцев нашел узкошрифтное Четвероевангелие в Капитульной библиотеке Вроцлава (Бреслау) и в 1977 г. ввел его в научный оборот. Это был двадцать пятый ставший известным экземпляр и второй из найденных за рубежом. В начале 70-х годов Государственная библиотека СССР им. В.И. Ленина по инициативе и под руководством автора этих строк начала работать над созданием Сводного каталога старопечатных изданий кирилловского и глаголического шрифтов. В рамках проекта был составлен и в 1979 г. выпущен в свет подготовленный Ю.А. Лабынцевым предварительный список кирилловских изданий второй половины XVI в. Здесь было учтено 25 экз. узкошрифтного Четвероевангелия. Впервые вводились в научный оборот четвертый экземпляр нынешней Российской государственной библиотеки и третий экземпляр Научной библиотеки Московского университета. Не назван был, однако, римский экземпляр. Тем же, которые упоминались впервые, мы присвоим порядковые номера двадцать шесть и двадцать семь. В 1980 г. в каталоге старопечатных книг Научной библиотеки Московского университета, составленном Ириной Васильевной Поздеевой, Инной Даниловной Кашкаровой и Майей Михайловной Леренман, был подробно описан один же известный нам экземпляр узкошрифтного Четвероевангелия, и, вместе с тем, сообщалось, что одной из археографических экспедиций 70-х годов были найдены узкошрифтное Четвероевангелие и т.н. среднешрифтное Четвероевангелие, которому в библиотеке МГУ присвоили инвентарный номер 3033-1-7547. Как выяснилось впоследствии, этот четвертый экземпляр университетской библиотеки в действительности был узкошрифтным изданием. Впервые об этом с определенностью сказала О.Н. Кичина, которая в 1987 г. опубликовала комплексное исследование филиграней московских безвыходных изданий. В нашем подсчете этот экземпляр будет двадцать восьмым. В 1984 г. в печати был кратко упомянут двадцать девятый экземпляр узкошрифтного Четвероевангелия, хранившийся в Пермском краеведческом музее. В 1985 г. в научный оборот был введен тридцатый экземпляр узкошрифтного Четвероевангелия. Книга была найдена в Львовской области и поступила в Музей Ивана Федорова во Львове, в недавнее время закрытый. Ныне этот экземпляр, судя по всему, находится в Львовской картинной галерее. В 1989 г. А.Г. Мосин упомянул об узкошрифтном Четвероевангелии, найденном экспедицией Лаборатории археографических исследований Уральского государственного университета. На самом деле он ошибся, речь должна идти не об узкошрифтном, а о среднешрифтном Четвероевангелии. В 1998 г. И.В. Поздеева описала фрагмент узкошрифтного Четвероевангелия, вплетенный вместо утраченных листов в московское Четвероевангелие 1633 г. Книга была найдена археографической экспедицией Московского университета. Мы присвоим этому фрагменту тридцать первый порядковый номер. В 2000 г. И.В. Поздеева ввела в научный оборот тридцать второй по счету экземпляр узкошрифтного Четвероевангелия, который былприобретен Московской духовной академией. Тридцать третий экземпляр узкошрифтного Четвероевангелия принадлежал Марии Спиридоновне Бурмагиной, родившейся в 1917 г. в деревне Чубаково на северной реке Топси в Архангельской губернии. В 2001 г. она передала Институту русской литературы (Пушкинскому дому) богатую библиотеку - 159 рукописей и 88 книг кирилловской печати. Среди них нашлось и узкошрифтное Четвероевангелие, первые сведения о котором появились в печати в январе 2002 г. В 2002 г. был впервые описан и экземпляр из собрания Калязинского филиала Тверского государственного объединенного музея. Мы присвоим ему тридцать четвертый порядковый номер. До сего времени в литературе ни разу не упоминался тридцать пятый по счету экземпляр узкошрифтного Четвероевангелия, сравнительно недавно поступивший в Отдел редких книг Российской государственной библиотеки и зарегистрированный здесь под № 9129; мы впервые даем здесь его подробное описание. Не известен исследователям и впервые описываемый нами экземпляр, который находится в частной библиотеке московского коллекционера Михаила Евгеньевича Гринблата. По счету он тридцать шестой. До сего дня, насколько нам известно, не были описаны экземпляры, которые находятся в историко-архитектурном заповеднике в Ярославле и в Библиотеке Академии наук Республики Беларусь. Мы дадим им порядковые номера тридцать седьмой и тридцать восьмой. Подведем итоги. Мы привели сведения о тридцати восьми экземплярах узкошрифтного Четвероевангелия. Подсчет этот не окончательный. По крайней мере еще три экземпляра этого издания находятся в частных библиотеках московских коллекционеров, которые не хотят, чтобы какие-либо сведения о них были опубликованы. Одна из этих книг ранее принадлежала М.Е. Гринблату, но была продана им, когда он приобрел более полный экземпляр. Из упомянутых нами 38 экз. неизвестно местонахождение лишь одного - того, который принадлежал И.Я Лукашевичу и вместе с его собранием поступил в Московский Публичный и Румянцевский музеи. Из 37 экз., с которыми можно познакомиться и сегодня, 17 находятся в Москве, 9 в Санкт-Петербурге, 2 - во Львове и по одному во Вроцлаве, Киеве, Минске, Перми, Риме, Саратове, Сергиеве Посаде, Твери и Ярославле. Познакомимся теперь подробнее с сохранившимися до наших дней экземплярами узкошрифтного Четвероевангелия и приведем сведения об их происхождении.

Российская государственная библиотека владеет пятью узкошрифтными Четвероевангелиями. Одно из них (№ 3602) - из собрания графа Николая Петровича Румянцева, положено в основу библиотеки Румянцевского музея. Размеры этого экземпляра 271 х 185 мм. Переплет - доски, обтянутые тканью. На обороте верхней переплетной крышки скорописью XIX в. сделана надпись: “Московского музея № 14 изъ Румянцевского собрания”. Здесь же наклеен экслибрис: “Московскаго Публичнаго и Румянцевскаго музеевъ № 22”. В экземпляре сохранились листы [2]—[143], [145]—[233], [235]—[325]. Среди особенностей экземпляра отметим такую: фолиация 13 на листе 21 отпечатана красной краской. В книге есть запись 1611 г. Второй экземпляр (№ 3604) Российской государственной библиотеки в прошлом принадлежал Московской духовной академии, о чем свидетельствует печать на одном из листов. Его размеры 260 х 170 мм. Доски, составляющие основу переплета, обтянуты зеленым бархатом. В книге сохранились все листы за исключением пустых - первого и последнего. Любопытной особенностью экземпляра являются сделанные киноварью оттиски пальцев типографа на обороте листа 97. Было бы интересно поискать такие оттиски на других безвыходных изданиях и на книгах Ивана Федорова и Петра Тимофеева Мстиславца и подвергнуть их криминалистической экспертизе. Возможно, это позволило бы однозначно решить вопрос об участии названных выше первопечатников в работе над безвыходными изданиями. Третий экземпляр той же библиотеки (№3601) в прошлом принадлежал Обществу истории и древностей Российских. Размеры книжного блока 240 х 165 мм. И в этом экземпляре сохранились все листы за исключением пустых. В книге много разных записей в основном XVII столетия. Четвертый экземпляр Российской государственной библиотеки (№ 8013) приобретен в 1972 г. Его размеры 267 х 190 мм. Экземпляр неполон; сохранились листы [11 ]— [143], [145]—[304]. Отсутствующие листы в начале и в конце книги восполнены от руки. Экземпляр в прошлом бытовал в Белоруссии; в нем сохранилась запись, сделанная в Витебске. Пятый (№ 9129) экземпляр Российской государственной библиотеки также был приобретен сравнительно недавно - в 1984 г. у жителя города Березовский Кемеровской области В.Д. Чворо. Оценили этот экземпляр в 1000 руб. Он сильно обрезан; его размеры 259 х 175 мм. Переплет книги новый - доски, обтянутые холстом. Книжный блок скреплен медными застежками. Сохранились листы [2]—[325]. Порядок последних трех листов перепутан. Особенность экземпляра в том, что в нем не проставлена фолиация на листах 12-15. Нет также заставки перед Соборником на листе 299. С пятью экземплярами узкошрифтного Четвероевангелия можно познакомиться и в Научной библиотеке Московского государственного университета. Все они были приобретены в последние годы, поэтому в монографии 1964 г. автора этих строк шла речь лишь об одном из них. Первый экземпляр (2Agl22N287-I-59) был куплен в 1959 г.в одном из московских букинистических магазинов. На последнем форзаце книги проставлена цена, которая за нее была заплачена: 1250 руб. Многие листы этого экземпляра утрачены. Сохранились же следующие: [18], [20]—[24], [26]—[76], [78]—[143], [145Н225], [227]-[234], [237]—[294], [296]-[300]. Утраченные листы [3]—[17], [19], [25], [77],         [235], [236], [295], [301]-[321] восполнены от руки в XVIII-XIX вв. Первые 14 рукописных листов воспроизведены на бумаге, водяные знаки которой указывают на год ее изготовления -1831. Размеры книжного блока 314 х 200 мм, но это с подклейкой листов, сделанной при реставрации. Переплетена книга в XVIII столетии в доски, обтянутые кожей с золотым тиснением. От застежек сохранились одни лишь петли. В книге несколько владельческих записей XIX в., интересных тем, что в них указана цена, за нее заплаченная. Второй экземпляр Научной библиотеки Московского государственного университета (№ 10534-18-71) был приобретен 13 июля 1971 г. в единоверческой общине города Клинцы Брянской области. Экземпляр почти полон. В нем, кроме пустых, отсутствует всего два листа. Сохранились же листы [2]—[143], [145]—[233], [235]-[325]. Размеры книжного блока 251 х 184 мм. Размеры переплета значительно больше книги: 320 X 210 мм. Видимо, он взят из какой-либо другой печатной или рукописной книги. Сделан переплет в XVIII столетии; его основа доски, обтянутые выцветшим от времени зеленым бархатом. Третий экземпляр Научной библиотеки Московского государственного университета (№ 3033-1-75) подарил в 1974 г. священник белокриницкой церкви Г.Л. Кожемякин в поселке Плавневое Раздельнянского района Одесской области. Размеры этого экземпляра 252 х 180 мм. В нем сохранились листы [2]—[143], [145]-[233], [235]—[325]. В книге есть рукописные вставки. Так, в начало ее вплетены два листа с текстом “Прокимны воскресны на утрени первого гласа”, а в конец - три листа с текстом “Прокименнъ рожествоу престыи бдцы”. В книге есть запись 1597 г. Четвертый экземпляр Научной библиотеки Московского государственного университета (№ 3033-29-75) также получен в подарок, о чем свидетельствует дарственная запись на одном из листов. Размеры книжного блока 245 х 160 мм. В нем сохранились листы [5]-[8], [1]—[3], [9]—[62], [64]—[143], [ 145]—[233], [235]—[325]. Мы указываем их условные порядковые номера в той последовательности, в какой они переплетены. Очевидны ошибки подборки. В качестве фронтисписов перед началом каждого из Евангелий вплетены выполненные черной тушью изображения евангелистов. Работа эта, надо сказать, довольно посредственная. Каждый из рисунков подписан: “Апслъ Maтfeи”, “Апслъ Маркъ” и т.д. Книга переплетена уже в XX столетии в доски, обтянутые красным бархатом. Пятый экземпляр Научной библиотеки Московского государственного университета - это фрагмент, вплетенный в московское Четвероевангелие 1633 г. Книга эта в прошлом принадлежала семье старообрядцев-необщинников Килиных. Последним ее хозяином был Ананий Клеонович Килин, родившийся в 1916 г. Он-то и восполнил утраченные листы книги листами из узкошрифтного Четвероевангелия. Листы эти были приобретены в 1944 г. на рынке города Таштагол Кемеровской области. Торговец, на прилавке которого они оказались, делал из них кулечки для семячек. Фрагмент, размеры листов которого 248 х 173 мм, содержит листы [294]—[303], [309]—[316]. Они вплетены после листа 443 Четвероевангелия 1633 г. Книга эта переплетена в доски, обтянутые малиновым бархатом. Верхняя крышка украшена позолоченными фигурными накладками и драгоценными камнями. В Российской национальной библиотеке - четыре экземпляра узкошрифтного издания. В первом из них (1.3.5а, инв. № 151) нет примет, которые бы позволяли судить об его происхождении. Мы условно предполагаем, что он ранее принадлежал Михаилу Петровичу Погодину. Размеры экземпляра 263 х 178 мм. Книга переплетена в XVIII столетии в доски, обтянутые зеленым бархатом. Обрез книжного блока окрашен в зеленый цвет. В книге утрачены первый и последний пустые листы, а также листы [144] и [234]. Лист [323] вплетен после листа [325]. Особенность экземпляра в том, что в нем перед каждым из четырех Евангелий в качестве фонтисписов вплетены миниатюры, изображающие евангелистов. Писаны они по золоту и заключены в красные двухоттеночные рамки. Делал их в конце XV в., несомненно, большой мастер, происходивший, как нам кажется, из школы Дионисия-Феодосия. В узкошрифтное Четвероевангелие они перенесены из рукописной книги. Замечателен экземпляр и своей вкладной записью 1566 г. Второй экземпляр Российской национальной библиотеки (1.3.56, инв. № 152) предположительно происходит из коллекции Алексея Ивановича Кастерина. В нем сохранились листы [1]—[81], [83]—[233], [235]-[325]. Размеры книги 263 х 165 мм. Заключена она в переплет XVII в.: доски в коже с орнаментальным тиснением на корешке и сторонках. Застежки утрачены. На корешке приклеен бумажный ярлык с надписью “Evanreлie южнославянское”. До работ А.Е. Викторова, да и позднее, многие библиографы считали, что безвыходные издания отпечатаны где-то на южнославянских землях. Запись в экземпляре сравнительно поздняя; она сделана в 1695 г.

Третий экземпляр Российской национальной библиотеки (1.3.5в, инк. № 153) ранее принадлежал И.П. Каратаеву. Об этом свидетельствует экслибрис “Изъ библиотеки Ивана Прокофьевича Коротаева”, наклеенный на обороте верхней переплетной крышки. Разница в написании фамилии пусть не смущает читателя; сам ее обладатель писал то так, то иначе. Известно, что собиратель заплатил за книгу 15 руб. Размеры экземпляра 275 х 190 мм.Переплетен он, видимо, уже в XIX столетии в доски, обтянутые синим бархатом. На корешке приклеен бумажный ярлык “Евангелие XVI века”. Как видим, вопрос о происхождении издания здесь не конкретизируется. Книжный блок скреплен медными застежками. В книге утрачены листы [1], [144], [234], [326]. Листы [322]и [323] вплетены после листа [325]. Никаких примечательных особенностей экземпляр не имеет. Нет в нем и читательских записей. Последний четвертый экземпляр Российской национальной библиотеки (XXII.5.15, инв. № 5228) ранее принадлежал Императорскому Обществу любителей древней письменности. Об этом свидетельствует этикетка “Библиотека ИОЛДП”, наклеенная на корешке. В книге был и экслибрис, но во время моего посещения библиотеки в 2000 г. я его уже не обнаружил. Что поделаешь, даже в крупных книгохранилищах неизбежны утраты! Пропадают экслибрисы, застежки, отдельные листы... Размеры книжного блока этого экземпляра 270 х 180 мм. Переплет книги: доски, обтянутые кожей, расписанной красками. На верхней переплетной крышке написана миниатюра, изображающая Распятие. На корешке и нижней крышке - орнаментальные узоры. Медные застежки в этом экземпляре сохранились. Есть и медные жуковины, прикрепленные к нижней крышке. Их назначение - уберечь переплет от истирания. Экземпляр, о котором идет речь, полный. В книге много записей, в основном сравнительно поздних. Государственный Исторический музей имеет четыре экземпляра, происхождение которых определить легко, ибо в этом собрании, единственном из всех более или менее крупных, цельность личных книжных коллекций не нарушена. Первый экземпляр, с которым нам предстоит познакомиться, происходит из собрания Алексея Ивановича Хлудова (его шифр Хлуд. 15). Об этом свидетельствует экслибрис “Изъ библиотеки А.И. Хлудова № 15”, наклеенный на обороте верхней переплетной крышки. Экземпляр полон, утрачены лишь пустые листы. Старый переплет экземпляра - доски в коже с тиснением на корешке и сторонках - был реставрирован в сравнительно недавнее время. На корешке приклеен ярлык, содержащий ложную информацию: “Еуглйе печатано.в Несвиже афк [1560]”. В Несвиже, напомним, работала типография Симона Будного. Размеры книжного блока 255 х 179 мм. В книге есть очень интересная запись, свидетельствующая о том, что она в XVI столетии принадлежала одному из представителей семьи торговых людей и горнозаводчиков Строгановых. Второй экземпляр Государственного Исторического музея (шифр Чертк. 270) в начале XIX столетия принадлежал московскому книготорговцу Александру Сергеевичу Ширяеву. Его собрание, как помнит читатель, поступило в Библиотеку Российской Академии, а заем - в библиотеку Императорской Академии наук. Но экземпляр, о котором идет речь, был дублетом. И Ширяев, еще раньше, “уступил” его за 50 руб. Александру Дмитриевичу Черткову. В Государственный Исторический музей книга поступила в 1883 г. Переплетена книга в XVI-XVII вв. в доски, обтянутые тисненой кожей. В среднике верхней переплетной крышки вытиснено изображение орла. На корешке наклеены бумажные ярлыки с надписями: “Евангелiе древнее заграничное, без выхода”; “207 Чртк.”; “4433”. Застежки книжного блока, размеры которого 272 х 180 мм, не сохранились. На форзаце надпись “А 17 7/5”. На первом листе оттиснута печать“Чертковская библиотека”. Отличительная особенность экземпляра в том, что одна из заставок - на листе [299] - не отпечатана. Следующий экземпляр Государственного Исторического музея происходит из коллекции московского собирателя Павла Васильевича Щапова (Щап. 16). Книга заключена в переплет конца XVII - начала XVIII в., основой которого служат доски, обтянутые тисненой кожей. Книжный блок, размеры которого 254 х 172 мм, скреплен медными застежками. Обрез блока окрашен. На корешке - бумажные наклейки с надписями: “Евангелiе безъ выхода, южной типографии, средины XVI века”; “16”. На обороте верхней крышки проставлен старый шифр: “25 01/16”. На втором листе форзаца надпись “Евангелiе напрестольное безъ выхода, южной типографии, средины XVI века, в листъ, 322 листа. Каратаевъ № 50”. Экземпляр ценен прежде всего ранней владельческой надписью, датированной 1563 г.Этим же прославлен и четвертый экземпляр Государственного Исторического музея, который хранится в собрании “Меньших” (Меньш. 1680). Дата здесь самая ранняя из всех тех, которые обнаружены на страницах безвыходных изданий - 1559 г. Первоначально этот экземпляр был переплетен в доски, обтянутые кожей, которая впоследствии была заменена первоначально фиолетовым, а ныне почти полностью выцветшим бархатом. В качестве фронтисписов в книгу вклеены гравированные на дереве изображения четырех евангелистов, отпечатанные на синей бумаге XVIII в. В Библиотеке Российской Академии наук в Санкт-Петербурге - четыре экземпляра узкошрифтного Четвероевангелия. Первый из них -это известный ширяевский экземпляр (7.4.8 - инв. № Зсп), который был самым первым, описанным в печати. Он полон; отсутствует лишь первый пустой лист. Есть ошибки в подборке: листы [81] и [86] поменялись местами. Переплет - доски, обтянутые синим бархатом. На обороте верхней крышки наклеено печатное описание книги, вырезанное из каталога собрания А.С. Ширяева. Размеры книжного блока 262 х 183 мм. В книге есть две старые записи, датированные 1625 и 1669 гг. В последней из этих записей указана цена, по которой книга была куплена - первый случай для этого издания. Второй экземпляр Библиотеки Российской Академии наук (7.7.33 -инв. № 979 сп) приобретен 15 декабря 1939 г. у некого Петухова. Переплет книги - доски в фиолетовом бархате - сделан в XVIII в. Обрез книжного блока, скрепленного медными застежками, окрашен и покрыт тисненым узором. Размеры книжного блока 257 х 174 мм. Третий экземпляр Библиотеки Российской Академии наук (7.7.34 -инв. № 699 сп) ранее принадлежал Институту книги, документа и письма, закрытому в конце 30-х годов прошлого столетия. Происхождение указано на вложенной в книгу карточке. Переплет традиционен: доски в фиолетовом бархате. Книжный блок, размеры которого 277 х 196 мм, скреплен медными застежками. Вкладных и владельческих записей в книге нет. Наконец, четвертый экземпляр той же библиотеки (№ 980 сп) был подарен ей в июне 1965 г. краеведом из Каргополя М.И. Залесским. Переплетена книга в доски, обтянутые красным бархатом. Сохранились медные застежки. В этом экземпляре замечательна вкладная запись, сделанная в 1569 г., - четвертая по древности на экземплярах узкошрифтного Четвероевангелия. В настоящее время известны по крайней мере 12 книгохранилищ, имеющих по одному экземпляру узкошрифтного Четвероевангелия. К сожалению, далеко не со всеми из них нам удалось познакомиться devisu. Нет у нас никаких сведений об экземпляре, который в настоящее время находится в Капитульной библиотеке во Вроцлаве (Польша).

Экземпляр Национальной библиотеки Украины в Киеве (Кир. 753) в прошлом принадлежал Киево-Михайловскому монастырю. В книге сохранились листы 2-6, 9-143, 145-233, 235-324. В начало тома вплетен чистый лист голубой бумаги. Переплетена книга в XIX в. в картон, обтянутый кожей, которая украшена золотым тиснением. На корешке тисненная золотом надпись “Евангелiе”. Размеры книжного блока 254 х 165 мм. В книге есть записи 1811 и 1861 гг. Среди особенностей экземпляра - цветки на листах 38 и 54, напечатанные черной краской, а венчающие их крестики - красной. Цветок же на листе 69 красный, а крестик у него черный. Экземпляр Национального музея (ранее Государственный музей украинского искусства) во Львове № 8 (245) в прошлом принадлежал епископу, а впоследствии и митрополиту Андрею Шептицкому, подарившему книгу Церковному музею во Львове. Об этом свидетельствует экслибрис “Библиотека епископа Шептицкаго”, наклеенный на обороте верхней переплетной крышки. На переплете из досок, обволоченных кожей, остались следы от когда-то прикрепленного к ней металлического средника. Это украшение пропало, но медные застежки, скрепляющие книжный блок, сохранились. В книгу вклеены гравированные фронтисписы, изображающие евангелистов, взятые из более позднего издания. По листам проставлена выполненная от руки сигнатура. Экземпляр Львовской картинной галереи был найден Игорем Зиновьевичем Мыцко и И.М. Хомыном в 1977 г. в селе Монастырок Бродовского района Львовской области. В нем утрачен один лишь лист [325] и все четыре пустых листа. Деревянные доски переплета обтянуты тем-но-коричневой кожей, украшенной тисненым геометрическим орнаментом. В качестве средника верхней переплетной крышки использован овальный медальон (его размеры 130 х 80 мм) с изображением головы Иисуса Христа. По мнению впервые описавших этот экземпляр М.Б. Выдашенко и И.З. Мыцко, медальон этот русской работы, ибо он не имеет аналогий среди известных украинских переплетов. В книге есть польские и украинские записи, старейшая из которых сделана в 1610 г. Об экземпляре Фундаментальной научной библиотеки Академии наук Республики Беларусь мы, к сожалению, ничего сообщить не можем. Экземпляр Российского государственного архива древних актов (БМСТ № 332; старый шифр ф. 1251, № 221) ранее принадлежал Московский Синодальной типографии, преемнице Московского Печатного двора. Об этом свидетельствует экслибрис, наклеенный на оборотной стороне верхней крышки сравнительно недавно реставрированного переплета: “Библиотека Московской Синодальной типографии. Палата В. Шкафъ 11. Полка 1. Место 2. Каталога № 221”. Первые листы книги сохранились лишь в небольших фрагментах. Размеры книжного блока 270 х 172 мм. В книге есть недатированные записи. Особенность экземпляра в том, что на некоторых его листах, как и в экземпляре Российской государственной библиотеки, мы встречаем киноварные отпечатки пальцев типографа. Экземпляр московского собирателя М.Е. Гринблата был приобретен в букинистическом магазине. В нем утрачены первые шесть листов, включая первый пустой, лист 144 пустой, листы 317 и 319, а также последний пустой лист. Листы 317 и 319 заменены рукописными копиями. Переплетена книга в доски, обтянутые вишневым бархатом. Есть обе медные застежки, скрепляющие книжный блок, размеры которого 270 х 190 мм. Листы книги перенумерованы от руки кирилловскими числами, проставленными на нижнем поле справа. Среди особенностей экземпляра - цветок на листе 98 об., напечатанный красной краской. Другая особенность: неправильно набранное слово “оученщи” на листе 40 об.в четвертой строке сверху частично заклеено и на наклейке воспроизведено от руки правильное написание. На обороте нижней крышки - карандашная запись: “Четвероевангелие 1563 г. каталогъ Каратаева № 64”. Старых записей в книге нет. Экземпляр Пермского областного краеведческого музея (№ 16925/68) не полон. В нем утрачены листы 313-322, текст которых восполнен рукописными копиями, а также все пустые листы. В начало книги вложены два листа с рукописным текстом “Сказаше приемлющее всего лета число евангельское”. В конце -три рукописных листа с указателем воскресных евангельских чтений. Переплет выполнен в XVIII в. - доски в тисненой коже, обтянутой позднее бархатом. Корешок кожаный более позднего времени. Средником верхней крышки служит изображение Распятия. На первом рукописном листе оттиснута печать “Фундаментальная библиотека Пермской духовн. семинарии”. На обороте верхней крышки записи: “Припиской от 17 ноября № 026 от правления семинарии”; “Отношение 27 октября 1864 г.”; “По каталогу № 579”. Размеры книжного блока 254 х 170 мм. Среди особенностей экземпляра - цветок на листе 69, отпечатанный красной краской, но с черным крестиком сверху. В книге есть недатированная запись XVII в. Описание этого экземпляра сообщено мне И.В. Поздеевой. В экземпляре Папского Восточного института в Риме сохранились 325 листов. Книга была подарена институту представителем (“администратором”) Ватикана в Москве Пием Нево (Pius Neveau) в 30-х годах XX столетия. Гравюра с изображением орудий страстей на л. [277 об.] напечатана киноварью. Экземпляр Государственного музея истории религии в Санкт-Петербурге (Сл-741 № 745) сохранил все листы, кромепустых - первого и последнего. Переплетен он в доски, обтянутые бархатом, на котором золотыми и красными нитями вышиты изображения цветов. Сохранилась лишь одна медная застежка, другая же - оторвана. Особенность экземпляра в том, что заставка перед Соборником не отпечатана. Записей в книге нет.Экземпляр Института русской литературы (Пушкинского дома) Российской Академии наук (коллекция М.С. Бурмагиной № 87) поступил в 2001 г. О более раннем владельце говорит печать, дважды оттиснутая на оборотной стороне нижней переплетной крышки: “Никита Васильевичъ Макаровъ”. Экземпляр полон. Переплетен он в доски, обтянутые светло-коричневым бархатом. Верхняя крышка украшена прекрасными литыми из меди металлическими накладками. На среднике изображено Распятие с предстоящими, на угольниках - евангелисты Матфей, Марк, Лука и Иоанн. В книге есть тканная закладка. Имеется недатированная запись XVIII столетия. Экземпляр Научной библиотеки Саратовского государственного университета (№ 4) ранее находился в собрании книголюба-старообрядца купца П.М. Мальцева. В нем сохранились все листы кроме пустых -первого и последнего.

Заставки перед Соборником на листе [299] в этом экземпляре нет. Интересна вкладная 1635 г. В экземпляре, который находится в городе Сергиев Посад в библиотеке Московской духовной академии (Ц. Арх. Каб, К-5), утрачено несколько листов. Переплетена книга в доски, обтянутые тисненой кожей. В ней есть новые - XX в. - записи. Экземпляр Тверского государственного объединенного музея (№ 2779), ранее принадлежал Калязинскому монастырю. Экземпляр не полон, утрачены листы 1-8, 310-315 и все пустые. Нарушена последовательность некоторых листов: [308], [319]—[325], [309], [316]— [318]. Книга переплетена в первой трети XIX в. в доски, обтянутые кожей с золотым тиснением. На корешке вытиснено “Евангелiе”. Сохранились обе металлические застежки, скрепляющие книжный блок размером 269 х 179 мм. Обрез книги окрашен. Записей в ней нет. Среди особенностей экземпляра цветок на листе 69, отпечатанный черной краской, с красным крестиком наверху. Экземпляр Ярославского историко-архитектурного музея-заповедника (№ 15592 К.К.-67) дефектен, в нем утрачены листы 1,64 и 317, а также пустые. Книга переплетена в доски, обтянутые бархатом. На верхней крышке следы от когда-то приколоченных к ней металлических средника и наугольников. Застежки книжного блока, размеры которого 265 х 179 мм, не сохранились. Оборотная сторона нижней крышки оклеена частным письмом, которое написала “грешна сирота..., греховна Марфутка” “государю моему батюшке Сергею Афанасьевичу”. Среди особенностей экземпляра - цветок на листе 69, отпечатанный красной краской, но с черным крестиком сверху. В книге есть недатированные записи XVI-XVII вв. Описание и этого экземпляра сообщено нам И.В. Поздеевой. Узкошрифтное Четвероевангелие, которое мы считаем первой московской печатной книгой, - замечательный памятник отечественного книжного дела, изучение которого должно быть продолжено.