RARUS'S GALLERY

[40] л.л. Шрифт: 85 мм. Строк: 15. Орнамент: заставки, концовки. Заставки с растительным орнаментом. В каждой заставке изображено растение в развитии – от листа к бутону, к цветку, к плоду. Иллюстрации: две с двух досок: герб г. Львова на 40-м листе и там же типографская марка Ивана Фёдорова. 100x157 мм. На л.5 заглавие: "А сия азбука Ѡ книги осмочастныя, сиречь грамматикiи". Известно всего 2 экз.:  Англия, Лондон, Британская б-ка. Куплен в 1982 году. К книге приплетён экз. Букваря В.Ф. Бурцова. Второй экз. находится в США. Кембридж, биб-ка Гарвардского университета (из б-ки С.П. Дягилева). Величайшая библиофильская редкость восточнославянского мира!

В 1574 г. во Львове Иван Федоров напечатал первую известную нам восточнославянскую Азбуку. Это первая украинско-российская печатная учебная книга, изданная почти четыреста сорок лет назад.  Учебное пособие, созданное Иваном Федоровым, представляет собою книгу, составленную из пяти восьмилистных тетрадей, т. е. в ней 40 листов, или 80 страниц, на странице по 15 строк. Две страницы (обороты 4 и 40 листов) пустые. В книге отсутствуют нумерация страниц и ныне принятая сигнатура листов. Азбука скромно оформлена пятью заставками и тремя концовками. Заставки варьируют характерный для других изданий Федорова мотив листьев с цветками, бутонами, маковыми головками и шишками. Концовки представляют собой готические плетенки, одна из них дополнена элементом растительности. Завершают Азбуку две гравюры: на одной — герб города Львова, на другой — типографский знак первопечатника. Иван Федоров положил в основу книги распространенный в то время буквослагательный метод, начинающийся с заучивания букв славянского алфавита и с усвоения двух- и трехбуквенных слогов. Первая часть книги — азбука — включает также и материал по грамматике. На первой странице книги расположены 45 строчных букв кирилловского алфавита, затем приводится «впятословие», так русские книжники называли позднее алфавит, данный в обратном порядке. Далее знаки алфавита располагаются вразбивку 8-мью колонками. Это трехкратное повторение азбуки имело целью более твердое усвоение обучающимися каждой буквы алфавита.

Следующие упражнения представляют собой запись двух- и трехбуквенных слогов, с усвоения которых и начиналось собственно обучение чтению и письму. В разделе «А сия азбука от книги осмочастныя, сиречь грамматикии» даны образцы спряжения глаголов на каждую букву алфавита, начиная с Б. В первом примере — спряжении глагола будити — глагольные формы соотнесены с местоимениями, а формы множественного числа пояснены описательно. Под заголовками «Страдательна ж суть тако» и «Страдательнаго убо золога времена» приведены формы страдательного залога глагола бити. Следующий раздел «По прозодии а еже дващи воединых лежащее се есть повелительная и сказательная» объединяет сведения об ударениях и «придыханиях» в словах. В разделе «По ортографии» даны в алфавитном порядке наиболее употребительные сокращения (слова «под титлами»). Но здесь же,в образцах склонения, приведены и полные написания существительных и прилагательных. Завершает изучение азбуки акростих, служащий для повторения алфавита. Во второй части приводятся тексты для закрепления и развития навыков письма и чтения. Здесь помещены молитвы и наставления. Отрывки из притч Соломона и посланий апостола Павла как бы дают советы родителям, учителям и ученикам. Иван Федоров предстает перед нами провозвестником гуманной педагогики: он защищает детей от произвола родителей и призывает воспитывать «в милости, в благоразумии, в смиреномудрии, в кротости, в долготерпении, приемлюще друг друга и прощение дарующе». Азбука Ивана Федорова открывает историю российских печатных книг для обучения письму и чтению. Вся жизнь печатника-просветителя была посвящена тому, чтобы, как он писал, «по свету рассеивать и всем раздавать духовную пищу». Первая книга в жизни каждого человека памятна так же, как первая любовь. Чаще всего это букварь. И совсем не случайно ныне, когда учебник служит нескольким поколениям, букварь оставляют первоклашкам, сделавшим начальные шаги в освоении богатого опыта предшествующих поколений. Оставляют на память. Ну а первая азбука в жизни народа?!

Человек, создавший ее, достоин бессмертия. Он стоит у истоков робкого и на первых порах неширокого ручейка просвещения, которому со временем суждено было превратиться в могучую реку великой культуры. Книга открывается 45 буквами алфавита, созданного славянскими просветителями Кириллом и Мефодием. На обороте листа буквы перечислены в обратном порядке — от «ижицы» до «аз». Такой алфавит старые русские книжники называли «вспятословием». В третьем перечне знаки алфавита размещены по вертикали в восьми колонках. Если читать их по горизонтали, последовательность будет случайной: «а», «е», «и», «о», «у», «ц», «ы»... Ученики заучивали буквы по первому перечню, а затем закрепляли знания по второму и третьему, где литеры размещены необычно. Следующая стадия в постижении грамоты — начальные упражнения для чтения и, видимо, для письма, представленные сочетаниями согласных с различными гласными. Мы можем представить сейчас, как ученики древней школы водили пальцами по строкам и произносили сначала «двуписьменные слоги»— «ба», «ва», «га», а затем уж «триписьменные» — «бра», «вра», «гра»... Дальше — сложнее. Следующие упражнения для чтения сочетались с элементами грамматики, хотя никаких правил и пояснений Иван Федоров в своей книге не приводил. Предполагалось, что наставления даст учитель в процессе проработки текста. Первопечатник озаглавил раздел так: «А сия Азбука от книги осмочастныя, сиречь грамматики». «Осмочастная книга» — это грамматический труд «О осьми частях слова», который традиция приписывала византийскому писателю и богослову Иоанну Дамаскину, жившему в VII—VIII вв. Азбука Ивана Федорова знакомила учеников с примерами спряжения глаголов, с премудрой системой «ударений» и «придыханий», со склонением существительных и прилагательных. Школяры осваивали также правописание наиболее широко распространенных в тогдашней книжности слов. Слова эти сокращались, писались под специальными, вынесенными над строкой знаками — «титлами». Это позволяло экономить дорогой тогда писчий материал.

Обучая детей чтению, Иван Федоров решил одновременно познакомить их с кирилловской цифирью. В Древней Руси цифры и числа обозначали знаками алфавита, над которыми ставился знак «титла». Первопечатник применил остроумный прием — он разместил числа на боковых полях первых 24 листов Азбуки так, что они смотрелись как нумерация примеров. Познакомимся же вместе с древнерусскими школьниками, нашими далекими пращурами, с кирилловской цифирью: «а» — это 1, «в»—2, «г»—3, «д»—4, «е»—5, «s» (этот знак назывался «зело») —6, «з»—7, «и»—8, «В» («фита») —9, «i»—10. Далее знаки формировались по принципу 1 + 10= 11: «ai»— 11, «Ы»— 12 и т. д. Кратные десяти обозначались следующими буквами: «к» — это 20, «л»—30, «м»—40, «н»—50, «£» (эта буква называлась «кси» и обозначала сочетание звуков «кс») —60, «о»—70, «п»—80, «ч»—90. Начиная со второго десятка принцип формирования чисел был другим — сначала ставились кратные десяти числа, а затем уже цифры, например: 20 + 4 = = 24 («кд»). Сотни обозначались буквами: «р»—100, «с»—200, «т»—300, «у»—400, «ф»—500, «х»—600, «ij)» («пси») —700, «со» («омега») —800, «ц»—900. Выучив все эти обозначения, читатель легко сможет написать любое число. Например: 937— «цлз».

В Азбуке Ивана Федорова есть и знаки, обозначающие тысячи. Это цифры первого десятка, к которым пририсовывалась слева наклонная линия, перечеркнутая двумя черточками. Заключала книгу краткая хрестоматия — тексты для закрепления и развития навыков чтения и письма. Взятые из Библии, они были подобраны таким образом, что создавали нечто вроде свода этических норм и правил: «Не сотвори насилия убогому», «Не дотыкайся межей чужих и на поле сироты не вступай», «послушая отца твоего, иже тя родил». Фразой «К вам же отцы и учители тако глаголет» Иван Федоров предваряет советы родителям и учителям. В полном согласии с духом времени рекомендуется строго наказывать детей: «Не отмай от детища твоего казни, безумие бо есть привязано в сердце отрочате»; «Детищу, иже дают волю его, напоследок посрамотит матерь свою»; «Аще ли накажеши его жезлом, не умрет от того. Ты бо жезлом биеши его, душу же его от ада избавиши»; «Аще ты в юности накажеши его, а он успокоит тебе на старость твою». Призывая на помощь авторитет апостола Павла, Иван Федоров приводит слова из его «Послания к ефесианам»: «Чада послушайте своих родителей... да благо будет вам и будете долголетны на земли». Отдав дань традициям, Иван Федоров устами того же апостола советует родителям и учителям умело сочетать в системе обучения строгость и ласку, наказание и поощрение: «Отцы не раздражайте чад своих, но воспитайте их в наказании... в милости, в благоразумии, в смиреномудрии, в кротости, в долготерпении, приемлюще друг друга и прощение дарующе». Заканчивается Азбука послесловием, которое мы приведем полностью: «Возлюбленный честный христианский русский народе, греческого закона! Сия еже писах вам, не от себе, но от божественных апостол и богоносных святых отец учения, и преподобного отца нашего Иоанна Дамаскина от грамматикии мало нечто. Ради скорого младенческого научения вмале сократив, сложих. И аще сии труды моя благоугодны будут ваши любви, примите сия с любовию. А я и о иных писаниях богоугодных с вожделением потрудитися хощу, аще благоволит бог, вашими святыми молитвами. Аминь». В Азбуке 1574 г. всего 40 листов, но эта небольшая книжечка, отпечатанная в 8-ю долю листа, имела громкое политическое звучание. Она противостояла сильной тогда на Украине католической реакции, стремившейся подчинить православие римскому папе. В 1577 г. в Вильне вышла в свет книга «О единстве церкви божией под одним пастырем». Написал ее польский проповедник Петр Скарга (1536—1612), член воинствующего монашеского ордена иезуитов, призывавшего своих приверженцев идти на любое преступление ради «вящей славы божьей». Скарга утверждал, что «есть только два языка, греческий и латинский, которыми святая вера во всем свете распространяется». По его мнению, еще «не было на свете никакой академии или коллегиума, где бы богословие, философию и другие свободные науки на другом языке изучали и могли понимать». Далее Скарга написал слова, которые прямо направлены против дела, которому отдал свою жизнь Иван Федоров. «Со славянского языка нигде и никто ученым быть не может,— утверждал иезуит.— Уже теперь почти никто его досконально не понимает. Ибо нет на свете нации, которая бы на нем, как в книгах написано, говорила, а своих правил и грамматик с толкованием для языка этого не имеется и быть не может».

Это было написано через три года после того, как вышла в свет Азбука славянского языка, напечатанная Иваном Федоровым. В России, Белоруссии и на Украине дети учились по книгам, выпущенным московским типографом. А Скарга утверждал, что для этих народов другой школы быть не может, как только переводить славянские тексты на польский язык,— иначе смысл их остается темным. Иван Федоров старался как можно тщательнее редактировать отобранные для издания тексты, а Скарга говорил, что в славянских книгах «нелепости и ошибки бесконечно возникают, словно слепой водит слепого». Иван Федоров ответил на эти нападки, напечатав во втором издании своей Азбуки, вышедшем в 1578 г., «Сказание, како состави святый Кирилл Философ азбуку по языку словеньску и книги преведе от греческих на словеньский язык». Это известный памятник древнеболгарской литературы, который сочинен черноризцем Храбром. Читая его, скептики могли убедиться, что славянская культура имеет давние и прочные традиции. Рассказ о возникновении славянского письма был более чем уместен на страницах начального учебника грамоты. Он обращен как к педагогу, так и к ученику. Для учителя это своеобразное пособие по истории культуры вообще и по истории педагогики в частности, а для ученика — занимательный текст для чтения. Были здесь и сведения о том, как следует произносить отдельные знаки кирилловского алфавита. Путники въехали в оживленный город через ворота в крепостной стене. На улицах встречалось много людей в пестрых, разнообразных национальных одеждах. В то время во Львове, кроме украинцев, жили поляки, немцы, евреи, греки, армяне. Всюду слышался говор на разных языках. В поисках пристанища Иван Федоров заехал в Подзямчево, предместье Львова. Поселившись здесь, он немедля приступил к организации типографии на новом месте, третьей по счету типографии. Теперь это было особенно трудно.

В Москве и Заблудове первопечатник имел богатых и влиятельных покровителей. Они щедро отпускали необходимые средства на книгопечатание. Во Львове же у Ивана Федорова таких покровителей не было. Приходилось самому и подыскивать помещение под типографию, и изыскивать средства на ее оборудование, на приобретение бумаги, красок и пр. Нужны были деньги также на жизнь, так как доходов от продажи книг, которые будут отпечатаны в новой типографии, можно ожидать не раньше, чем через год. Иван Федоров обратился за помощью к местным купцам. Он приносил к ним образцы своих книг, напечатанных в Москве и Заблудове, говорил об их значении и о пользе просвещения, показывал шрифт и доски, привезенные из Заблудова, объяснял технику книгопечатания, пытался заинтересовать особой прибыльностью книжного дела, обещал уплатить большие проценты за денежную ссуду. Но львовские торгаши и ростовщики холодно встречали москвича. Они не доверяли ему, бедняку, неизвестно откуда прибывшему. Сомнение вызывало и книжное дело: во Львове до приезда московского первопечатника типографий не существовало. Здесь Иван Федоров стал также зачинателем книгопечатания. Отказ львовских коммерсантов приводил Ивана Федорова в отчаяние. Он умолял их о помощи, унижался перед ними. «Помощи прося от них, — писал впоследствии первопечатник,— и метание сотворяя, коленом касаяся и припадая на лицы земном, сердечно каплющими слезами моими ноги их омывах». Но ни слезы, ни земные поклоны не разжалобили толстокожих торгашей и бессердечных ростовщиков. Тогда первопечатник обратился с теми же просьбами к высшему духовенству, к сановным церковникам. Но и они отказали ему в помощи, равнодушно отнеслись к его мольбам и слезам. По признанию первопечатника, он «не испросих умиленными глаголы, не умолих многослезным рыданием, не исходатайствовах никоеяже милости иерейскими чинми, и плакахся прегоркими слезами, еже не обретох милующаго, ниже помогающего». Горько было первопечатнику! Казалось, исчезала последняя надежда на типографию, на продолжение любимого дела. И вдруг помощь пришла неожиданно от тех, кто сам был небогат. По призыву низшего духовенства украинские патриоты по грошам собрали деньги, необходимые для организации типографии, и передали их первопечатнику. Простые люди поняли, какое патриотическое и нужное для их народа дело задумал наладить московский первопечатник, какую важную роль может сыграть печатное слово в их борьбе за национальную свободу. Неожиданная помощь простых людей обрадовала первопечатника, воодушевила его. С большим увлечением он начал устраивать типографию, принялся за дело, которое получило народное призвание, народную помощь.

Он дополнительно изготовил доски и шрифт, приобрел бумагу, подыскал помещение, нанял столяра для приспособления этого помещения под типографию. Но тут Ива» Федоров опять столкнулся с препятствиями. Выяснилось, что, по местным законам, он не имел права самостоятельно нанимать столяра. В то время все городские ремесленники входили в соответствующие цехи. Помимо них нельзя было приглашать на работу. 26 января 1573 года городской совет города Львова постановил, что друкарь-московитянин Иван Федоров, нуждающийся в различного рода столярных работах, хоть и не имеет права держать собственного столяра, но может нанять такового у какого-либо мастера. Столярный цех выразил протест против такого решения. Тогда городской совет по просьбе Федорова обратился в Краков, к тамошним типографам Матвею Зибенанхеру и Николаю Пренцине с просьбой разъяснить, как надлежит поступить в подобном случае. Уже 31 января пришел ответ. Из Кракова сообщили, что типографы у себя столяров не держат, но согласно обычаю нанимают их на нужное время. На основании полученного ответа городской совет подтвердил свое первоначальное решение. Не тут-то было! Столярный цех заявил, что решению не подчинится и мастеров Федорову не даст.

—           Ничего не понимаю! — пожимал плечами Виттенберг. — Поговорите со столярами, исповедующими вашу веру. Может быть, они что-нибудь объяснят.

Но Иоанн Кавка, виновато улыбаясь, сказал, что сам ничего не понимает. Старшины цеха как один постановили не давать Федорову столяров.

— И ты не дашь?

— Как же я пойду против цеха? Меня выгонят, лишат работы...

Иван Бильдага, заручившись согласием Федорова, пытался действовать при помощи подарков. Подарков.. у него не приняли, а Фома Сикст начал угрожать скандалом. Вдобавок поползли слухи о том, что Ивана Федорова изгнали из Москвы как еретика.

— Что ты ни говори, а без врагов истинной веры тут не обошлось! — волновался Федоров. — Нет, тут кто-то воду мутит! Сорвать печатание хочет! Ладно! И мы не лыком шиты! С удвоенной энергией завершая работу над станком, Федоров для начала вновь обратился в городской совет. На этот раз он просил дать ему возможность пригласить столяра со стороны. Он успел собрать станок и приступил к печатанию Апостола, когда 7 декабря 1573 года городской совет разобрал просьбу. Было решено, что Федоров может пригласить столяра со стороны, но обязан записать того к какому-либо мастеру, и уже от мастера нанять сроком на полгода.

— Благодарю господ советников! — сказал Федоров, выслушав решение. — Я так и поступлю.

— Цех не согласится и на это! — заявил Фома Сикст.

— В таком случае городской совет обратится к королю! — закричал на Фому председатель совета. — Мы научим вас уважать постановления!

— Цех тоже обратится к королю! — отпарировал Сикст.

Федоров слушал перебранку с отсутствующим видом. Пока совет и цех станут жаловаться друг на друга, он вне опасности. А печатание идет днем и ночью... Старшины столярного цеха еще раз пытались сунуться в дом к Ивану Федорову. Но теперь печатник был начеку и просто-напросто не пустил их на порог. Не щадя сил, работал Федоров эту зиму. Даже в Москве он так не трудился и не уставал. Но решалась судьба типографии, решалась судьба православных печатных книг, и станок стучал по восемнадцать-двадцать часов в сутки. Понимая, что помощи одного сына недостаточно, Федоров, пользуясь правом шляхетства, нанял себе слугу — безземельного львовского мещанина Василия Мосятинского. Он взял Мосятинского к себе в дом на все готовое, обязался кормить и одевать его, платя сверх того по пять злотых в месяц, на условии, что тот станет выполнять все поручения Федорова. Существо крайне унылое, полусонное, оживляюшееся только за едой и при виде денег, Василий Мосятинский все же сходил за батырщика и за сушильщика. Ценой неимоверных усилий, нечеловеческого напряжения Ивану Федорову удалось к 15 февраля 1574 года завершить печатание Апостола с московских матриц. Книгу он закончил обширным послесловием, в котором рассказал о своем вынужденном отъезде из Москвы. Федоров писал, что должен скитаться по чужим странам из-за невежд, умышлявших на него ереси, и отводил обвинение в том. что бежал от православного государя — надежды славян. Это было лучшей отповедью тем, кто продолжал распространять слухи об еретичестве Федорова.

— Ну, теперь торговать поезжай, — сказал Федорову Иван Бильдага. — С прибылью будешь!

— Прежде о должке подумать надо, — пошутил Федоров.

— О каком должке? Кому?..

Федоров достал из сундучка кипу исписанных листов. Бильдага по слогам прочитал:

—           Грамматикия... Чего это?

— Тот самый должок мой. Начало письменного и книжного учения. По Ивану Дамаскину составил. Пока не напечатаю, негоже и о прибылях думать... Эх, Иван, что толку в книгах, коли народ грамоты не знает? А народ ее хочет знать. Или забыл, как деньги для меня давали? Ну, а я никогда не забывал, для кого сил не щажу. Ведь истины тогда только восторжествуют, когда каждый пахарь, каждый мастеровой познают глубину их. А для того надлежит обучить народ грамоте. Сие начало начал.

— Да когда же ты успел сочинить все?

— Успел вот. Гляди. Вот таблицы букв, вот слогов... Спряжения на каждую букву... Примеры залога страдательного, примеры, как слова значения меняют, когда ударение изменишь... А вот слова с титлами... За ними молитва азбучная... Завершаю же все молитвами и изречениями царя Соломона да посланиями апостола Павла о пользе обучения и воспитания... Ладно ли долг возвращаю, скажи? Бильдага благоговейно смотрел на букварь.

— Мудр и благочестив ты, Иван, — сказал он.— Воистину труд твой — подвиг...

Букварь Федорова вышел объемистым, в восемьдесят страниц. На последних листах первопечатник опять обратился к читателям. «Возлюбленный и чтимый христианский русский народ греческого закона, — писал Федоров.— Не от себя написал это немногое, но от учения божественных апостолов и богоносных отцов и от грамматики преподобного отца Иоанна Дамаскина, сократив до малого, сложил для скорого обучения детей. И если труды мои окажутся достойными вашей милости, примите их с любовью. А я охотно готов потрудиться и над другими угодными вам книгами, если даст бог по вашим святым молитвам. Аминь». Федоров умалял свои заслуги. Но истинному христианину подобало смирение, а указание на Иоанна Дамаскина должно было помочь избегнуть возможных нападок на самовольное обращение с текстами... Букварь удался. Было совершено большое, полезное дело. Новые книги, как две капли воды походившие на московские, были сложены частью у Федорова, частью у Виттенберга, частью в обширных подвалах дома Ивана Бильдаги. Одну книгу Федоров преподнес епископу Гедеону Балабану, несколько отдал в православные львовские церкви. Священники приняли дар несколько растерянно, епископ поблагодарил весьма сухо. Известие, что московский друкарь закончил работу над первой книгой, сразу облетело весь Львов. Федорова стали замечать богатые купцы и мещане, дотоле не замечавшие его. Однако Федорову вновь нужны были деньги. Доверив продажу части книг тому же Виттенбергу, задумал сам объехать ближние города, а потом податься с Иваном Бильдагой в Молдавию и Валахию, где, по утверждению Бильдаги, он мог бы взять за книги хорошую цену в монастырях, а заодно поискать книги черногорца Макария. У самого Бильдаги денег было в обрез.

—           Попробуй поговорить со своим соседом Сенькой-седельником, — сказал Бильдага. — На самых знатных панов работает. У него деньги водятся. Федоров сомневался в успехе, но Сенька-седельник, державший двух подмастерьев, осмотрев запас книг, полистав Апостол, спросил лишь:

— Сколько надо?

Федоров заранее прикинул, что понадобится, чтобы сразу уплатить и Лаврентию, — шестьсот злотых. На всякий случай он попросил семьсот.

— Пиши расписку, — просто сказал Сенька. — Дело божеское. Дам. Но вернуть сразу по возвращении.

Так и договорились. Федоров отослал четыреста злотых Лаврентию, а сам с Иваном Бильдагой отправился в путь. Был он утомлен, но радовался, что книги его придут к христианам. И они в самом деле пошли и в Польшу, и в Литву, и в Москву. Но одна не двинулась дальше Кракова. Дальше дворца кардинала Гозия. Кардинал, рассмотрев Апостол, присланный краковским епископом, своими руками сжег книгу. А потом долго задумчиво смотрел в растворенное окно. Слишком долго для человека, просто любующегося закатом солнца за Вислой. Были в новой Азбуке и параллельные греко-славянские тексты, набранные в две колонки: в левой — греческие, в правой — славянские. Тексты помогали школярам освоить основы греческого языка.