RARUS'S GALLERY

Иждивением П.Я. Москва, в типографии С. Селивановского, 1814. Посвящается князю Дмитрию Ивановичу Лобанову- Ростовскому. VIII, 42 c. В красном марокеновом переплете эпохи с богатым тиснением золотом на крышках. Муаровые форзацы. Золототисненная дублюра. Формат: 19х11 см. Экземпляр из библиотеки Императрицы Александры Федоровны (1796-1855).

Великая княгиня Анна Леопольдовна (нем. Elisabeth Katharina Christine, Prinzessin von Mecklenburg-Schwerin; 7 декабря 1718, Росток — 19 марта 1746, Холмогоры) — правительница (регентша) Российской империи с 9 ноября 1740 по 25 ноября 1741 при малолетнем императоре Иване VI из Мекленбургского дома. Дочь Карла Леопольда, герцога Мекленбург-Шверинского, и Екатерины Иоанновны, дочери брата Петра I. Племянница императрицы Анны Иоанновны.  В России с 1722. В 1733 приняла православие. С 3 июля 1739 супруга Антона Ульриха, герцога Брауншвейг-Люнебургского. Напутственное слово во время венчания было произнесено Амвросием Юшкевичем, а позднее опубликовано в Санкт-Петербурге на русском и латинском языках (впоследствии Елизавета Петровна приказала изъять и уничтожить это издание). В 1740 родила сына Ивана, наследника престола. В том же году по низложении регента Бирона объявила себя правительницей при младенце-императоре Иоанне VI. При ней государственными делами заведовал Миних, потом Остерман, Головкин. Сын фельдмаршала, обер-гофмейстер Эрнест фон Миних писал об Анне Леопольдовне:

« Что касается ее внешнего вида, то роста она была среднего, собою статна и полна, волосы имела темного цвета, а лиценачертание хотя и не регулярно пригожее, однако приятное и благородное. В одежде она была великолепна и с хорошим вкусом. В уборке волос никогда моде не следовала, но собственному изобретению, от чего большей частью убиралась не к лицу».

За время правления Анны Леопольдовны произошёл разрыв со Швецией, подтверждены статьи белградского мира. Порта стала признавать русских государей императорами. Правительница жила во дворце Петра Первого в Летнем саду, а в соседнем доме поселила своего фаворита Линара, с которым виделась по ночам. В конце 1741 года была свергнута в результате военного переворота, приведшего на престол Елизавету Петровну. О планах заговорщиков правительницу не раз информировали, однако она не придавала этим сообщениям значения, всецело полагаясь на дружеское расположение «сестрицы» Елизаветы и занимаясь подготовкой к свадьбе Линара со своей подругой Юлией Менгден. Последние пять лет своей жизни бывшая правительница содержалась под стражей в Дюнамюнде и Раненбурге, а потом в Холмогорах, где родила ещё двух сыновей и дочь (см. Брауншвейгское семейство). Умерла в заточении 8 (19) марта 1746, по официальной версии от «огневицы». Её тело было перевезено в столицу и торжественно погребено в Благовещенской церкви Александро-Невской лавры.

Великая княгиня Анна Леопольдовна (нем. Elisabeth Katharina Christine, Prinzessin von Mecklenburg-Schwerin; 7 декабря 1718, Росток — 19 марта 1746, Холмогоры)— с 9-го ноября 1740 по 25-е ноября 1741 года правительница Российской Империи, до миропомазания, 12-го мая 1733 года, Елиcaвema-Екатерина-Христина, дочь герцога Мекленбург-Шверинского Карла-Леопольда и супруги его Екатерины Иоанновны, внучка царя Иоанна Алексеевича; с 3-го июля 1739 года была в замужестве за Антоном Ульрихом, принцем брауншвейг-беверн-люнебургским. Брак родной племянницы Петра Великого, царевны Екатерины, был очень несчастлив: в мае 1722 года, после шестилетнего замужества, она вынуждена была оставить взбалмошного, деспотичного супруга и переселиться с трехлетнею дочерью, принцессою Елисаветою, в Россию. До вступления на престол Анны Иоанновны, герцогиня вместе с дочерью тихо и скромно жила то в Измайлове, то в Москве, то в Петербурге, не покидая своей матери царицы Прасковьи Феодоровны. Неожиданное восшествие на престол Анны Иоанновны столь же неожиданно выдвинуло принцессу Елизавету, которая вдруг получила важное значение и обратила на себя общее внимание. Уступая, с одной стороны, просьбам герцогини Екатерины, которую поддерживал духовник Императрицы, архимандрит Варлаам, — не покидать единственной племянницы, принять ее ко Двору, позаботиться о ее образовании и воспитать ее в православной вере, а с другой — настояниям вице-канцлера графа Остермана, обер-гофмаршала графа Левенвольде и Феофана Прокоповича, советовавших, для разрешения вопроса о престолонаследии, найти племяннице жениха между иностранными принцами и затем выбрать наследника российского престола из детей, которые родятся от этого брака, — Анна Иоанновна взяла принцессу Елисавету ко Двору, устроила для нее отдельный штат и поместила ее в доме рядом с дворцом. Воспитательницею 12-летней принцессы мекленбургской была назначена вдова французского генерала г-жа Адеркас (см.), а наставление в истинах православной веры было поручено Феофану Прокоповичу. Между тем, брат обер-гофмаршала, генерал-адъютант Левенвольде, по поручению Императрицы, отправился за границу для выбора принцессе жениха, достойного сделаться отцом будущего русского императора. Сначала внимание посланного остановилось на маркграфе бранденбургском Карле, родственнике прусского короля, и начались уже переговоры по этому поводу, вскоре, впрочем, прекратившиеся, так как перевес оказался на стороне принца брауншвейг-беверн-люнебургского Антона-Ульриха, племянника австрийского императора Карла VI. Благодаря представлениям венского Двора и стараниям Левенвольде и Остермана, надеявшимся заключением родственного союза с Австриею упрочить положение в России немецкой партии, Императрица согласилась на приезд принца в Петербург, который и прибыл в столицу в день рождения Анны Иоанновны, 28-го января 1733 года.

Несмотря на то, что девятнадцатилетний Антон-Ульрих своей внешностью, худобой и малым ростом, а также неловкостью и застенчивостью, произвел неблагоприятное впечатление и на Императрицу, и на будущую свою супругу, Анна Иоанновна, не желая огорчить австрийского императора, оставила принца жить при русском Дворе и приняла в русскую службу. 12-го мая 1733 года принцесса Елисавета приняла православие, в честь Императрицы была наречена Ан ною и получила орден св. Екатерины. Брак ее был отложен до совершеннолетия. Оставшись после смерти матери (14 июня 1733 г.) в полном распоряжении тетки, принцесса Анна долго не могла, однако, примириться с мыслью о супружестве с Антоном-Ульрихом; несмотря на все старания сблизиться со своей невестой, принц постоянно встречал с ее стороны только холодность и явное нерасположение. Это объяснялось, между прочим, тем, что принцесса была увлечена молодым и красивым саксонским посланником Линаром. Когда открылось, что воспитательница, рекомендованная прусским посланником бароном Мардефельдом, содействует развитию в принцессе этой страсти, Императрица распорядилась 28-го июня 1735 г. немедленно выслать г-жу Адеркас за границу, а Линар, по просьбе Государыни, был отозван своим Двором. После Адеркас воспитательницею принцессы Анны была назначена, 11-го ноября 1735 г. г-жа Рек, состоявшая старшею гувернанткою Анны Иоанновны, когда Императрица была еще герцогиней курляндской. За принцессою был установлен строгий присмотр: кроме торжественных дней, никто из посторонних входить к ней не смел. Это так приучило принцессу к уединению, что во время регентства она всегда с неудовольствием появлялась на всех официальных выходах и приемах, предпочитая сообщество своей фаворитки, фрейлины Юлианы Менгден, и тесный кружок еще нескольких лиц. Свободно владея французским и немецким языками, Анна Леопольдовна, по словам Миниха-сына, состоявшего при ней обер-гофмейстером, очень любила чтение и много читала на двух этих языках. По свидетельству других современников (леди Рондо, Манштейна, английского посланника Финча, фельдмаршала графа Миниха), принцесса воспитывалась очень небрежно, не любила никакого дела, была беспечна и ленива. Будучи уже правительницею, Анна Леопольдовна "была очень невнимательна, — по словам фельдмаршала Миниха, — к своему наряду: голову повязывала белым платком и часто в спальном платье ходила к обедне, иногда оставалась даже в таком костюме в обществе, за обедом и по вечерам, проводя их в карточной игре с избранными ею особами".

Убедившись в полном равнодушии принцессы к Антону-Ульриху, Бирон задумал женить на ней своего старшего сына Петра и, таким образом, проложить своему потомству путь к российскому престолу. Бирон старался действовать осторожно, боясь раздражить австрийский императорский дом. Он оказывал любезное внимание принцессе и старался, как будто нечаянно, сводить с нею своего сына. Императрица, ничего не зная о намерениях своего фаворита, поручила ему выведать от принцессы — расположена ли она выходить замуж за Антона-Ульриха. Услыхав отрицательный ответ, Бирон поручил придворной даме и любимице Императрицы Чернышевой расположить принцессу к браку с его сыном. Но Анна Леопольдовна с негодованием отвергла это предложение и категорически объявила Чернышевой: "Я много думала и испытывала себя. Во всем готова слушаться Императрицу и соглашаюсь выходить за брауншвейгского принца, если ей так угодно". Этот ответ, переданный Чернышевой Императрице, обрадовал Государыню: наступала, наконец, развязка так долго тянувшегося дела. По словам Бирона, Императрица при этом говорила: "Конечно, принц не нравится ни мне, ни принцессе; но особы нашего состояния не всегда вступают в брак по склонности. К тому же, принц ни в каком случае не примет участия в правлении, и принцессе все равно, за кого бы ни выйти. Лишь бы мне иметь от нее наследников и не огорчать императора отсылкою к нему принца. Да и сам принц кажется мне человек скромный и сговорчивый". 1-го июля 1739 года состоялось обручение, а через день, 3-го июля, совершено с необыкновенной пышностью бракосочетание Анны Леопольдовны с Антоном-Ульрихом. Бирон возненавидел новобрачную чету и при всяком удобном случае старался делать ей неприятности. Он, между прочим, убедил принца брауншвейгского отказаться от намерения иметь свой особый Двор (о чем просила Государыню принцесса) говоря, что тогда принц будет зависеть от жены, которая его не любит. 12-го августа 1740 года Анна Леопольдовна разрешилась от бремени сыном, который при крещении был наречен Иоанном. Императрица была его восприемницею и поместила новорожденного во дворце, возле своей опочивальни. Манифестом 5-го октября 1740 года принцу Иоанну пожалован был титул великого князя и он объявлен наследником всероссийского престола. "А ежели Божеским соизволением, — говорилось в манифесте, — оный любезный наш внук, благоверный великий князь Иоанн, прежде возраста своего и не оставя по себе законнорожденных наследников, преставится, то в таком случае определяем и назначаем в наследники первого по нем принца, брата его от вышеозначенной нашей любезнейшей племянницы, ее высочества благоверной государыни принцессы Анны, и от светлейшего принца Антона-Ульриха, герцога брауншвейг-люнебургского, рождаемого; а в случае и его преставления, других законных, из того же супружества рождаемых принцев, всегда первого, таким порядком, как выше сего установлено". Через одиннадцать дней после этого манифеста, 16-го октября, Императрица, за день до смерти, подписала составленный Остерманом акт о назначении Бирона полновластным регентом Российской Империи, до совершеннолетия великого князя Иоанна, т. е. пока ему не исполнится 17 лет, Вечером 17-го октября 1740 года Императрица Анна Иоанновна скончалась.

На другой день, утром, все присягали Императору Иоанну III и регенту герцогу курляндскому, лифляндскому и семигальскому, Эрнесту-Иоанну Бирону. Все обошлось благополучно. Принц и принцесса переехали в Зимний Дворец, куда перевезли и малолетнего Императора. Герцог оставался в летнем дворце, намереваясь не покидать его до погребения тела усопшей Государыни. Одним из первых дел Бирона, как регента, было назначение ежегодного содержания принцессе брауншвейгской и ее супругу по 200000 руб. На первых порах Бирон не скупился на милости, амнистии и награды, что, однако, нисколько не ослабило к нему ненависти и неприязни, таившихся под наружным уважением. Одни говорили, что если регентом непременно должен быть иноземец, то более прав на это имел отец Императора, принц брауншвейгский; другие указывали на несправедливость по отношению к цесаревне Елисавете; третьи называли молодого герцога голштинского, сына герцогини Анны Петровны, который по летам своим мог бы гораздо скорее освободить Россию от регентства, чем Иоанн Антонович. Гвардия была против Бирона и гвардейцы громко говорили: "Теперь нечего делать, пока матушка Государыня не предана земле; а там, как вся гвардия соберется, то уж"... Некоторые из гвардейцев, как, например, подполковник Пустошкин, Петр Ханыков, Михайло Аргамаков, князь Путятин, сержант Алфимов и др., не хотели, однако, долго ждать и уговаривали своих товарищей свергнуть Бирона, причем одни, как на регента, указывали на мать, а другие — на отца Императора. Все эти гвардейцы были арестованы и биты кнутом в тайной канцелярии. Сам принц Антон-Ульрих, сочувствовавший движению среди гвардейцев против Бирона и желавший изменить постановление о регентстве, был исключен за это регентом из русской службы. Не избавились от доносов секретарь конторы принцессы Анны, Михайло Семенов, заподозривший, что указ о регентстве не подписан Императрицею собственноручно, и адъютант принца Антона, П. Граматин. Раздраженный всем этим, Бирон грозил Анне Леопольдовне, что вышлет ее с мужем в Германию, вызовет в Петербург герцога Гольштейн-Готторпского, преобразует гвардию, рядовых из дворян отошлет в армейские полки офицерами и вместо них наберет людей простого происхождения. Грубое и оскорбительное обращение регента вывело, наконец, из терпения кроткую принцессу. Она жаловалась на Бирона фельдмаршалу Миниху, который понимал, что регент давно хочет отделаться от него, как от соперника, опасного по смелости, энергии, талантам и честолюбию. Видя,, что содействие Бирону в получении регентства не увеличило его влияния на дела, не осуществило его давнего желания получить звание генералиссимуса, Миних решился стать во главе недовольных и, действуя именем принцессы Анны, матери Императора, лишить Бирона регентства. 8-го ноября Миних обедал у герцога, был у него вечером до одиннадцати часов, а в три часа ночи вместе со своим адъютантом Манштейном и 80-ю преображенскими солдатами (по другим известиям с тридцатью) арестовал Бирона с женой, его ближайших родственников и приверженцев. К 6-ти часам утра все было кончено. 9-го ноября появился манифест "об отрешении от регентства Империи герцога курляндского Бирона", объявлявший, вместе с тем, до совершеннолетия Императора Иоанна III, правительницею Анну Леопольдовну, с титулами великой княгини и императорского высочества. В тот же день Бирон с семейством был отправлен в Шлиссельбургскую крепость. Для исследования его преступлений правительница учредила особую комиссию, которая, окончив через пять месяцев свои занятия, единогласно приговорила Бирона к смертной казни; но правительница, манифестом от 17-го апреля 1741 года, заменила этот приговор вечным заточением, с конфискацией всего движимого и недвижимого имущества. Местом ссылки был назначен городок Пелым, ныне слобода Туринского уезда, Тобольской губ. А. П. Бестужев, приговоренный комиссиею к четвертованию, также помилован по указу 22-го мая и сослан в отцовскую пошехонскую деревню на безвыездное житье.

Указом 11-го ноября принц брауншвейгский был пожалован в звание генералиссимуса, а 19-го ноября получил титул императорского высочества; фельдмаршал Миних был назначен "первым министром в его императорского величества канцеляриях" и, кроме того, получил богатый серебряный сервиз, 170000 рублей деньгами и имение Вартенберг, в Силезии, принадлежавшее Бирону; супруге Миниха, "первого в империи по генералиссимусе", всемилостивейше повелено иметь первенство "пред всеми знатнейшими дамами"; вице-канцлер граф Остерман был назначен генерал-адмиралом, с оставлением кабинет-министром; кабинет-министр князь Черкасский — великим канцлером, граф Головкин — вице-канцлером и кабинет-министром, вместо Бестужева. Много было роздано и других наград. Народу также объявлены были милости, подтверждены все прежние указы о прощении "вин, штрафов и недоимок", возвращены тысячи ссыльных из Сибири и других мест, объявлено о нелицемерном и истинном отправлении правосудия по всей империи. Если народ благословлял новую правительницу, избавившись от гнета ненавистного герцога курляндского, то далеко не все высшие сановники были довольны указом 11-го ноября. Миних, мечтавший о звании генералиссимуса, принужден был уступить его Антону-Ульриху, сетовавшему на то, что первый министр пишет к нему не так, как подчиненные должны писать начальникам; Остерман и Головкин недовольны были своим подчинением Миниху, первый — в делах дипломатических, второй — в делах внутренних. Таким образом, на первых порах правления Анны Леопольдовны обнаружилось отсутствие в высшей администрации единства действий, столь необходимого для благополучного течения государственных дел. Вскоре после назначения первым министром, Миних заболел, и этим воспользовались враги его, особенно Остерман, имея на своей стороне принца Антона, обижавшегося на то, что фельдмаршал докладывает ему только о ничтожных делах. По настоянию Остермана, принц жаловался на Миниха правительнице и добился весьма неприятного для первого министра указа — сноситься с генералиссимусом обо всех делах и писать к нему по установленной форме. Остерман внушал правительнице, что Миних несведущ в делах иностранных, что по своей неопытности может вовлечь Россию в большие неприятности; что одинаково несведущ он и во внутренних делах, занимаясь всегда только военными. Интрига Остермана возымела успех: кабинет, по указу 28-го января 1741 года, был разделен на три департамента — военный (Миних), внешних дел вместе с морским (Остерман) и внутренних дел (Черкасский и Головкин). "Первому министру, генерал-фельдмаршалу графу фон Миниху, — говорилось в указе, — ведать все, что касается до всей нашей сухопутной полевой армии, всех иррегулярных войск, артиллерии, фортификации, кадетского корпуса и Ладожского канала, рапортуя обо всем том герцогу брауншвейг-люнебургскому". Этим уменьшением власти унижение Миниха не ограничилось: вскоре при докладах правительница, отговариваясь неимением времени, начала призывать на помощь принца Антона. Этого Миних не мог перенести и потребовал отставки. Правительница сначала колебалась, но затем, подчиняясь внушениям Остермана, которые передавались мужем, согласилась, и 3-го марта 1741 года указ об отставке был подписан. Принц Антон на радостях распорядился читать его на улицах с барабанным боем. Анна Леопольдовна была очень недовольна бестактным распоряжением супруга по отношению к человеку, спасшему ее от Бирона и сделавшему правительницей, и распорядилась, чтобы сенат отправил к Миниху троих сенаторов с извинениями. Причины отставки первого министра правительница объясняла саксонскому посланнику Линару следующим образом: "Фельдмаршал неисправим в своем доброжелательстве к Пруссии, хотя я много раз объявляла ему свою решительную волю помочь императрице Терезии; также мало обратил он внимания на внушения, чтоб исполнять приказания моего мужа, как мои собственные; мало того, он поступает вопреки и собственным моим приказаниям, выдает свои приказы, которые противоречат моим. Долее иметь дело с таким человеком значит рисковать всем". Особенно злорадствовали падению Миниха австрийский посланник и его приверженцы, так как первый министр был сторонником союза с Пруссией: он не мог простить Австрии белградского мира, вообще поселившего охлаждение к ней со стороны России. Союз, правда, не был нарушен, и петербургский кабинет принял на себя гарантию прагматической санкции — знаменитого узаконения австрийского (римского) императора Карла VI, изданного в 1713 году и состоявшего в том, что император, у которого не было сыновей, объявлял наследницею австрийских владений свою старшую дочь Марию-Терезию. Но еще при жизни императрицы Анны Иоанновны австрийский посланник маркиз де-Ботта был отозван из Петербурга и пост его никем не замещался. При таких обстоятельствах Миниху было очень удобно действовать в пользу Пруссии. Фридрих II, король прусский, имевший намерение отнять у Австрии Силезию, не щадил обещаний и подарков, чтобы побудить Миниха и влиятельных русских людей к заключению договора, в силу которого оба правительства, русское и австрийское, должны были посылать друг другу, во всякой войне, кроме турецкой и персидской, 12000 человек. Однако, все устроенное Минихом вскоре было разрушено. В Петербург опять приехали австрийский посланник Ботта и саксонский граф Линар. Император Карл VІ тогда уже скончался, и вступившая на престол Мария-Терезия нуждалась в союзе с Россиею для ограждения своих прав от держав, не одобривших прагматической санкции, и, главным образом, от прусского короля. Ботта и Линар, конечно, легко успели устроить дело, не нравившееся Миниху, тем более, что Линар по-прежнему пользовался неизменным расположением правительницы, в скором времени сделавшей его обер-камергером, пожаловавшей ему ордена Александра Невского и Андрея Первозванного и задумавшей женить его на своей фаворитке Юлиане Менгден. Остерман, на стороне которого стояли Черкасский и Головкин, заключил договор с Австриею, которой было обещано от 30 до 40 тысяч войска. Покровительство Австрии поставило, однако, Россию во враждебные отношения к Франции, политика которой клонилась к раздроблению австрийских владений. Французский посланник в Петербурге, маркиз де ла Шетарди, имел инструкцию помешать нашим намерениям относительно помощи Австрии, а французский посол в Стокгольме действовал на шведов, чтобы втянуть Россию в войну с Швецией, что ему и удалось при помощи французских денег, на которые были вооружены шведские войска. Своевременно получая от нашего посланника в Швеции М. А. Бестужева сведения о воинственных замыслах и приготовлениях шведов, Россия успела приготовиться к войне, о которой Бестужев через надворного канцлера получил от короля извещение 28-го июня. Русский манифест от имени Императора Иоанна III был обнародован 13-го августа 1741 года. Главное начальство над финляндским корпусом, в числе 9900 чел., было поручено фельдмаршалу Ласси; другой корпус, менее значительный, был расположен у Красной Горки под начальством принца гессен-гомбургского Людовика-Вильгельма, с целью защищать Петербург; кроме того, небольшие корпуса, под начальством генерала Левендаля, находились в Лифляндии и Эстляндии. Со стороны шведов главнокомандующим был Левенгаупт. В кампанию 1741 года единственным крупным делом было взятие 23-го августа русскими войсками гор. Вильманстранда, причем попали в плен командовавший шведским корпусом генерал Врангель, несколько офицеров и 1250 рядовых; кроме того, русским достались 13 пушек, 2000 лошадей и много провианта. После этого шведы ничего решительного не предпринимали, и 8-го ноября русские войска расположились на зимние квартиры. Эта война была окончена в пользу России уже при Императрице Елизавете Петровне Абоским миром.

После падения Миниха, Остерман, казалось, никогда еще не был так могуществен. Шетарди писал: "Можно без преувеличения сказать, что Остерман теперь настоящий царь всероссийский; он имеет дело с принцем и принцессою, которые по своим летам и по тому положению, в каком их держали, не могут иметь никакой опытности, никаких сведений". Так казалось издали, но на самом деле люди приближенные к правительнице, не любившие Остермана, фрейлина Менгден и граф М. Г. Головкин, поддерживали в ней желание управлять. Вскоре между Остерманом и Головкиным началась ожесточенная вражда. Головкин не хотел, чтобы Остерман вмешивался во внутренние дела. Орудием Остермана являлся Антон-Ульрих, вполне подчинявшийся влиянию умного дипломата; Головкин же действовал на правительницу и часто устраивал так, что Анна Леопольдовна решала дела, не сказав ни слова ни мужу, ни Остерману. Происходило это вследствие постоянных несогласий между супругами из-за Линара, в котором русские ожидали с течением времени нового Бирона. Такой разлад в правительстве вскоре привел к гибельным последствиям и не мог не отразиться на положении внутренних дел в правление Анны Леопольдовны, искренно желавшей, но не умевшей делать добро для своих подданных. Внутренние правительственные мероприятия за кратковременное управление Анны Леопольдовны немногочисленны и не особенно значительны, хотя были проникнуты гуманностью и касались юстиции, администрации, финансов и промышленности.

Одною из первых мер Анны Леопольдовны, менее, чем через четыре месяца, однако, отмененною, было учреждение 12-го ноября 1740 г. должности придворного рекетмейстера, ввиду необходимости облегчить для челобитчиков волокиту и изменить существовавший неудобный порядок рассмотрения множества челобитных на Высочайшее имя, нередко пустых и докучливых. В указе 27-го ноября говорилось: "..тем челобитчикам, которые по своим прошениям во учрежденных местах во определенные указами и регламентами сроки справедливого решения не получат, не по другим каким законным препятствиям, но токмо за единою напрасною волокитою, челобитные свои, со обстоятельным изъяснением... подавали бы прямо нам и определенному для того нарочно при Дворе нашем рекетмейстеру Фенину". Не подлежавшие Высочайшему рассмотрению челобитные рекетмейстер Фенин отсылал на решение не только в Сенат, но и в другие учреждения; кроме того, он объявлял иногда Сенату Высочайшие резолюции на всеподданнейшие доклады, а Синоду — именные повеления по церковным делам. Деятельность Фенина продолжалась только до 4-го марта 1741 года, когда должность придворного рекетмейстера была упразднена и рассмотрение челобитных на Высочайшее имя снова перешло к кабинету. Вслед за указом 27-го ноября при Сенате была учреждена особая комиссия для решения неоконченных дел. В кабинет велено было подавать ежедневные рапорты о решенных делах не только в Сенате, как делалось прежде, но во всех коллегиях и канцеляриях, "дабы мы могли видеть, с какою ревностью и попечением данные нами указы и высочайшая воля исполняются". В заботах об улучшении финансов правительство Анны Леопольдовны, 12-го января 1741 года, издало указ, в котором говорилось, чтобы "в каждом департаменте знатная сумма из года в год была в остатке и на лицо" и чтобы ежемесячно присылались в кабинет "из всех мест" краткие рапорты о приходе, расходе и остатке денег, а по третям года рапорты обстоятельные. Решено было также пересмотреть все окладные и неокладные государственные доходы и расходы, с целью, если возможно, сокращения последних. В мае месяце 1741 года была учреждена "комиссия для рассмотрения государственных доходов", работавшая под наблюдением кабинета. Сознавая необходимость пополнить существовавший в законодательстве пробел по вопросу о торговой несостоятельности, — пробел, вредно отзывавшийся не только на торговом люде, но и "на общем народе", еще при Анне Иоанновне, в 1736 году, коммерц-коллегия приступила к составлению устава о банкротах, который 15-го декабря 1740 г. был подписан правительницею Анною Леопольдовной. В ряду забот о промышленности замечателен "регламент или работные регулы на суконные и каразейные фабрики", который был разработан, по настоянию Миниха, особою комиссиею, ввиду жалоб войскового начальства на дурное качество сукон. Регламент, появившийся в виде указа 2-го сентября 1741 г., предписывал, чтобы фабричные машины и все приспособления находились в порядке, чтобы сукна выделывались определенных размеров и качества, чтобы фабриканты не заставляли рабочих работать более 15-ти часов в день и выдавали им известное жалованье (от 15-ти до 18 руб. в год), чтобы содержали при фабриках госпитали для рабочих, и пр.

Перед отъездом из Франции в Россию маркиз Шетарди получил инструкцию и в ней, между прочим, на цесаревну Елисавету указывалось, как на единственное лицо, в пользу которого нужно было действовать для свержения немецкого правительства, неприятного Франции по своим симпатиям к австрийскому дому. Маркиз действительно сблизился с дочерью Петра Великого, и вместе с шведским посланником при русском Дворе, Нолькеном убеждал ее уступить шведам, в случае успеха домогательств ее на русский престол, те из прежних шведских областей, которые присоединены к России при Петре Великом. Не отвергая помощи, которую Швеция оказывала ее видам, цесаревна Елисавета уклонялась, однако, от всяких обязательств перед шведами. Тогда Шетарди затеял устроить правительственный переворот, чтобы помочь Швеции одержать верх в борьбе с Россией. Интрига Шетарди открылась, и Остерман, в октябре 1741 г., писал в Париж нашему послу Кантемиру: "Поступки Шетарди так явно недоброжелательны, что мы имеем полную причину желать его отозвания отсюда... Потому он для французских интересов здесь более уже не может быть полезен и вследствие его поведения никто не желает с ним знакомства, все избегают его как только можно, без явного озлобления". Не избегала Шетарди только цесаревна Елисавета, любимая гвардией и народом за свою приветливость, за свое происхождение и верность русским обычаям. Наоборот, существующим правительством были недовольны и не любили его, вследствие слабости, иноземного происхождения и постоянных раздоров между его членами. До правительницы доходили слухи об интригах Шетарди, о тесной дружбе его с Лестоком, о сходках преображенцев, бывавших в смольном доме цесаревны. Маркиз де Ботта предостерегал правительницу, что она стоит на краю пропасти, но Анна Леопольдовна, по своей беспечности, доверчивости и нерешительности, не принимала никаких мер. Она не слушала и Антона-Ульриха, который, узнав о происках Лестока и Шетарди, не раз настаивал на принятии решительных мер. Напрасно вице-канцлер Головкин и некоторые другие приближенные лица советовали Анне Леопольдовне принять титул Императрицы; она отложила это до дня своего рождения, 7-го декабря. Не обратила должного внимания правительница и на манифест, изданный шведским главнокомандующим Левенгауптом и объявлявший, что шведская армия вступила в русские пределы с целью требовать удовлетворения за обиды, нанесенные шведской короне иностранными правительственными лицами, господствующими с некоторого времени в России и, в то же время, чтобы избавить русский народ от несносного ига и жестокости этих иностранцев. 24-го ноября отдан был в Петербурге приказ гвардии — идти, в числе 4000, на другой день в поход к Выборгу. Накануне, 23-го ноября, на куртаге в Зимнем Дворце, правительница наконец, объяснилась с цесаревной Елисаветой, и по одним известиям, говорила, что будет просить короля об отзыве Шетарди из Петербурга, а по другим — прибавила при этом: "Что это, матушка, слышала я, будто ваше высочество имеете корреспонденцию с армиею неприятельскою и будто ваш доктор (Лесток) ездит к французскому посланнику и с ним факции в той же силе делает; в письме из Бреславля советуют мне немедленно арестовать лекаря Лестока; я всем этим слухам о вас не верю; но надеюсь, что если Лесток окажется виноватым, то вы не рассердитесь, когда его задержат". Елисавета, притворившись обиженною, заплакала и, разумеется, отрицала все эти слухи, но втайне решилась действовать и приказ о выступлении гвардии еще более укрепил ее в этом. Больше всех торопил Лесток, каждую минуту ждавший, что его придут арестовать. Антон-Ульрих, получив известие о замыслах Елисаветы, накануне переворота, 24-го ноября, говорил правительнице, что хочет арестовать Лестока и расставить по улицам пикеты, но она запретила ему это делать, говоря, что убеждена в невинности цесаревны. События показали, насколько близорука была Анна Леопольдовна.

Был второй час пополуночи 25-го ноября, когда Елисавета, в сопровождении Воронцова, Лестока и Шварца, своего старого учителя музыки, в санях отправилась в казармы Преображенского полка, откуда, окруженная гренадерами, поехала в Зимний Дворец. По дороге отдельные отряды были отправлены для арестования Миниха, Остермана, Левенвольде, Головкина, барона Менгдена и генерал-комиссара Лопухина. Прибыв во дворец, цесаревна сама разбудила правительницу, которая не сопротивлялась, но только умоляла не делать зла ни детям, ни фрейлине Менгден. Елизавета обещала все это, посадила ее в свои сани и отвезла в свой дворец; за ними в двух других санях отвезли туда же Иоанна Антоновича и его новорожденную сестру Екатерину (род. 26-го июля 1741 г.). Скоро во дворец цесаревны привезли Антона-Ульриха и других арестованных. К 8 часам утра был готов манифест о восшествии на престол Императрицы Елизаветы Петровны. В следующем затем манифесте, 28-го ноября 1741 г., Елизавета объявила, что собирается брауншвейгскую фамилию, "не хотя никаких им причинить огорчений", отправить за границу, "в их отечество". Действительно, 12-го декабря 1741 г., Анна Леопольдовна с семейством, сопровождаемая генерал-лейтенантом В. Ф. Салтыковым, выехала из Петербурга в Ригу. Но пробыв здесь под арестом до 13-го декабря 1742 г., брауншвейгская фамилия была отправлена в крепость Дюнамюнде, где у Анны Леопольдовны родилась дочь Елизавета. На изменение первоначального решения Императрицы Елизаветы подействовали: советы Шетарди и Лестока, предпринятая в пользу Иоанна Антоновича попытка камер-лакея А. Турчанинова убить Императрицу и герцога гольштинского, интриги в пользу брауншвейгской фамилии маркиза Ботты, подполковника Лопухина и других. Убежденная в опасности для будущности России, если Иоанн Антонович и его родители будут на свободе, Елизавета решила арестовать их и отправить в ссылку. Поэтому, в январе 1744 г. последовал указ о перемещении брауншвейгской фамилии в гор. Раненбург, Рязанской губ., а 27-го июля того же года — о перевозе в Архангельск, а оттуда для заточения в Соловецкий монастырь. Перевезти семейство было поручено камергеру барону Н. А. Корфу. Осенью, несмотря на беременность Анны Леопольдовны, семья двинулась в тяжелый, далекий путь. При отъезде из Раненбурга, бывшая правительница была разлучена со своею любимою фрейлиною, Юлианою Менгден, которая была оставлена в этом городе под строгим караулом вместе с бывшим адъютантом Антона-Ульриха, полковником Геймбургом. Четырехлетнего Иоанна Антоновича везли в особом экипаже, под надзором майора Миллера, которому инструкциею повелевалось называть его Григорием. Не имея возможности проехать по льду в Соловки, Корф остановился в Холмогорах, в 72 верстах от Архангельска. Здесь семейство было помещено в бывшем архиерейском доме, где должна была находиться и одна команда солдат, назначенных для стражи; другой команде указано было жить в находившихся близ дома казармах. Все лица, приставленные для службы и стражи, составляли "секретную или известную Ее Императорскому Величеству комиссию", численностью до 137 чел. Всякое общение заключенных с посторонними людьми было строго запрещено. Дом был обнесен высоким тыном. Развлечением заключенных являлись только прогулки по прилегавшему к дому запущенному саду, с прудом посредине, катанье в ветхой карете на старых лошадях, на пространстве двухсот сажен от дома, причем форейтором и лакеями были солдаты. Брауншвейгское семейство нередко нуждалось в самом необходимом, так как из архангельского казначейства отпускалось от 10 до 15 тысяч и на содержание заключенных, и на жалованье приставленным к ним людям (прислуга была из простого звания), и на ремонт дома. Архангельский губернатор по временам навещал, по приказанию Императрицы, сосланных, чтобы осведомляться об их положении. По водворении в Холмогорах, Корфу, указом 29-го марта 1745 г., предписывалось: "Ежели, по воле Божией, случится иногда из известных персон кому смерть, особливо же принцессе Анне, или принцу Иоанну, то учиня над умершим телом анатомию и положа в спирт, тотчас то мертвое тело к нам прислать с нарочным офицером, а с прочими чинить потомож, токмо сюда не присылать, а доносить нам и ожидать указу". Возвращаясь ко Двору, Корф передал это повеление назначенному наблюдать за брауншвейгской семьей майору лейб-гвардии Измайловского полка Гурьеву. Через несколько месяцев после приезда в Холмогоры у Анны Леопольдовны родился сын Петр (19-го марта 1745 г.), а затем 27-го февраля 1746 г. — сын Алексей; после этого бывшая правительница занемогла родильною горячкою и вскоре скончалась на 28-м году своей жизни. 7-го марта 1746 г. Гурьев отправил ее тело в Петербург, с подпоручиком Измайловского полка Писаревым, которому предписывалось от последней перед столицею станции ехать с телом прямо в Александро-Невский монастырь, где была погребена мать принцессы, герцогиня Екатерина Иоанновна. В распоряжениях похоронами принимала участие сама Императрица, приказавшая отпустить на расходы по погребению около 3000 руб. Всем позволено было прощаться с принцессою. В объявлениях о смерти Анны Леопольдовны говорилось, что она скончалась от "огневицы", с целью скрыть рождение принцев Петра и Алексея. Погребение бывшей правительницы совершено в Александро-Невской лавре с большою церемониею 21-го марта, в Благовещенской церкви, против царских врат.

После кончины супруги, Антон-Ульрих жил в Холмогорах более 29 лет; Иоанн Антонович в начале 1756 года был переведен из Холмогор в Шлиссельбург; остальные дети — две дочери и два сына — прожили в заключении 36 лет. Сохранилось следующее известие о холмогорских ссыльных: "Из дочерей... старшая, Екатерина, сложения больного и почти чахоточного, притом несколько глуха, говорит немо, невнятно и одержима всегда разными болезненными припадками, нрава очень тихого; другая — Елизавета роста немалого, сложения плотного, нрава несколько горячего, подвержена разным и нередким болезненным припадкам, особенно впадает в меланхолию и наголову времени ею страдает. Сыновья: старший, Петр, сложения больного и чахоточного, несколько кривоплеч и кривоног; меньшой — Алексей сложения плотного и здорового и хотя имеет припадки, но еще детские". В 1779 году, после поездки в Холмогоры А. Н. Мельгунова, Императрица Екатерина II вступила относительно братьев и сестер принца Иоанна, убитого в Шлиссельбурге 5-го июля 1764 года, в переговоры с датским двором, а в 1780 г., по ходатайству датской королевы Юлианы-Марии, сестры Антона-Ульриха, повелела отправить их в гор. Горсенз (в Ютландии). При отправлении заграницу было, израсходовано, по повелению Императрицы, около 200000 руб. для снабжения детей бывшей правительницы одеждою, сервизами и вещами. С ними был отправлен лекарь с учеником и походная церковь со всею утварью, священник и два церковника. В ночь на 27-е июня 1780 г. принцы и принцессы были перевезены в Новодвинскую крепость, а в ночь на 30-е июля отправлены на фрегате "Полярная Звезда" в Данию. В Бергене они пересели на датский корабль, который доставил их в Горсенз 13-го октября, после 3½-месячного путешествия. Для содержания в Горсензе, Екатерина II назначила каждому принцу и принцессе по 8000 руб. в год до их смерти, а всем вместе 32000 руб., которые от русского Двора полностью выдавались до 1807 г., т. е. до кончины последней представительницы брауншвейгской фамилии. С течением времени, русские служители, состоявшие при принцах и принцессах, были уволены в Россию. Оставлен только священник и церковники, да небольшой штат придворных из датчан. 20-го октября 1782 г. скончалась принцесса Елизавета; спустя пять лет умер принц Алексей (22-го октября 1787 г.). а 30-го января 1798 г. скончался брат его Петр. Принцесса Екатерина доживала свои дни в грустном одиночестве, лишенная возможности свободно обращаться с окружавшими по совершенной глухоте своей и незнанию иностранных языков. Она хотела возвратиться в Россию и поступить в монастырь. С этою целью она препроводила Императору Александру I 16 (28) августа 1803 г. письмо, в котором, между прочим, просила разрешения постричься в монахини, но разрешения этого не последовало. Принцесса Екатерина скончалась 9-го апреля 1807 г. и погребена в Горсензе, вместе с сестрой и братьями. На их могильной плите из черного мрамора вырезана на латинском языке следующая надпись: "Сей памятник посвящен двум принцам и двум принцессам высокого Брауншвейг-Люнебургского дома; щедротою Екатерины II и попечением Христиана VII и Юлианы-Марии, они спокойно провели жизнь в сем городе".