RARUS'S GALLERY

В двух томах, причем, данный экземпляр в четырех переплетах. C приложением дополнительной книги: Н.Ф. Федоров и его книга "Философия общего дела" в противоположность учению Л.Н. Толстого о "непротивлении"и другим идеям нашего времени: Статьи Н.П. Петерсона — 183 с.

Том I: Верный (совр. Алма-Ата), М.: Типография Семиреченского Областного Правления, 1906. [2], XII, 731, III с.

Том II: М., Печатня А. Снегиревой. 1913г. IX, 473 с.

Полукожаные переплеты времени издания, большая 8°. "Философия общего дела" в двух томах разделена на четыре переплета. Сохранены издательские обложки обоих томов. Книга статей Петерсона также с сохранением издательской обложки. Н.Ф. Фёдорова относят к основоположникам русского космизма.

Первый том ,,Философии общего дела“—главного труда Николая Федоровича Федорова—вышел в 1906 году уже после смерти автора. Эта книга привлекала внимание многих выдающихся умов в России и на Западе. Автор ,,Философии общего дела“ — своеобразный человек, библиофил, свободный философ—работал в Румянцевском музее. Книгу издали его ученики и друзья „не для продажи". Часть тиража они разослали в крупные библиотеки и научные общества России. Кроме того, каждый желающий мог заказать себе бесплатный экземпляр.

„Вопрос о возможности научным путем бороться со смертью составлял предмет изысканий философа Федорова,— писал В.Я. Брюсов.

75 лет назад в Верном (ныне г. Алма-Ата) в первом томе „Философии общего дела", изданном тиражом 480 экземпляров, были напечатаны космические провидения оригинальнейшего русского мыслителя Н.Ф. Федорова:

„человек крепостной земли, праздный пассажир... захребетник ее и совершает с нею невольные рейсы вокруг солнца. ...В человеке движение получает сознание, соединенное с понятием бесконечности; таким образом, следуя природе, задача человека есть безграничное перемещение" (с. 337).

Автор „Философии общего дела" родился в один год с Л. Толстым и Н. Чернышевским и прожил 75 лет. Треть из них отдана беззаветному служению книге в Румянцевском музее. Оставаясь „коллежским ассесором" и заведующим „каталожной", Федоров стал душой и гордостью лучшей библиотеки Москвы. Сотрудники не представляли музей без энциклопедиста-библиотекаря. Он не только помнил место каждой книги на бесчисленных полках огромного хранилища, но и знал содержание большинства из них, свободно владея многими языками. Библиограф-уникум, составивший первый систематический каталог книг Румянцевского музея, всегда был готов сделать для читателя все возможное, а нередко и почти невозможное. Книги, отсутствующие в фонде, но крайне нужные для работы читателям, он покупал на свое скромное жалованье, остальные деньги шли на помощь нуждающимся товарищам по работе. Сам же он обходился без горячей пищи. Занимавшиеся в читальном зале знали имя и отчество скромнейшего библиотекаря, но не фамилию, которую он не любил называть, будучи внебрачным сыном князя П.И. Гагарина и пленной черкешенки. Мало кто подозревал, что скромный библиотекарь по ночам писал на листочках заветные мысли, составляя грандиозный план общего дела для всего человечества. В его идеях многое поражало и роднило с ним Достоевского и Льва Толстого. Последний гордился тем, что живет в одно время с Федоровым. Помета „не для продажи" на первом томе „Философии общего дела" не случайна. Величайшим злом автор считал личную собственность на книги и идеи, больше всего возмущаясь теми, кто „строчит за деньги". Сам Федоров печатался редко и всегда без подписи. Ненавидя войну и с горечью наблюдая, как научные открытия используются на подготовку к войне, он счел долгом опубликовать в „Новом времени" статью „Разоружение". Лишь через два месяца после его смерти подпись „Федоров" впервые появилась на страницах печати. В февральской книжке „Весов" за 1904 г. Брюсов напечатал попавший к нему отрывок из рукописей родоначальника космизма в русской философии. В небольшой публикации под названием „Архитектура и астрономия" были строки, поражавшие воображение в начале XX в.: „существо, прежде только взиравшее на небо, становится пловцом в небесных пространствах". До полета Юрия Гагарина оставалось 57 лет, а Федоров предсказывал: „сыны человеческие делаются способными к переходу на планеты и на каждой планете повторяют то, что было сделано на земле" (Весы, 1904, № 2, с. 21 и 24). Федорову многим обязан отец космонавтики К.Э. Циолковский. 16-летним застенчивым юношей Циолковский познакомился с ним в 1873 г., когда библиотекарь-философ работал еще в Чертковской библиотеке. „Изумительный философ и скромник", как называл его позднее Циолковский, поразил гениального юношу своими космическими идеями. Федоров руководил его самообразованием, давал читать запрещенные книги и не только помог Циолковскому самостоятельно изучить университетский курс и получить диплом учителя математики, но и поддержал в нем веру в космическое будущее человечества. Сравнение идей Федорова и философских работ Циолковского убедительно показывает, что создатель ракетной теории был учеником, единомышленником и продолжателем „загадочного мыслителя". С детства Федорова потрясло „небратское состояние мира", символами которого для него на всю жизнь стали черный-пречерный хлеб, война и глубокая чуждость людей друг другу. Он был глубоко убежден, что иные этические нормы рано или поздно станут общечеловеческими:

„Жить надо не для себя одного и не для других только, а со всеми и для всех".

В шестой редакции „Воскресения" Толстого философские взгляды Симонсона включали в себя одну из основных идей Федорова — необходимость силами науки добиться воскрешения всех умерших. В этом страстный жизнелюб и человеколюбец видел „общее дело", которое объединит всех. Убедить может только слово, книга. Она для него, идеального библиотекаря - энциклопедиста, — главный памятник прошлого, такой, по его мнению, она должна остаться и в будущем. В этом смелый провозвестник космических будней человечества не ошибся.

Фёдоров, Николай Фёдорович (1829, Ключи, Тамбовская губерния — 1903, Москва) — русский религиозный мыслитель и философ-футуролог, деятель библиотековедения, педагог-новатор. Один из родоначальников русского космизма. Его именовали «московским Сократом». C уважением и восхищением отзывались о Фёдорове и его воззрениях Лев Толстой, Фёдор Достоевский, Владимир Соловьёв. Он мечтал воскресить людей, не желая примириться с гибелью даже одного человека. С помощью науки он намеревался собирать рассеянные молекулы и атомы, чтобы «сложить их в тела отцов». Науке Фёдоров отводил место рядом с искусством и религией в общем деле объединения человечества, включая и умерших, которые должны в будущем воссоединиться с ныне живущими. Родился 7 июня 1829 года в селе Ключи Тамбовской губернии (ныне — Сасовский район, Рязанская область, Россия). Как внебрачный сын князя Павла Ивановича Гагарина он получил фамилию крёстного отца. В 1849 г. по окончании гимназии в Тамбове поступил на юридический факультет Ришельевского лицея в Одессе, проучился там три года, затем был вынужден оставить лицей ввиду смерти дяди Константина Ивановича Гагарина, платившего за обучение. Работал преподавателем истории и географии в уездных городах среднерусской полосы. В середине 60-х годов познакомился с Николаем Павловичем Петерсоном, одним из преподавателей в яснополянской школе Л. Н. Толстого. Из-за знакомства с Петерсоном был арестован по делу Дмитрия Каракозова, но через три недели освобождён. Летом 1867 года Фёдоров оставил Боровское уездное училище, где он преподавал, и пешком отправился в Москву. В 1869 году устроился помощником библиотекаря в Чертковской библиотеке, а с 1874 г. в течение 25 лет работал библиотекарем Румянцевского музея, в последние годы жизни — в читальном зале Московского архива Министерства иностранных дел. В Румянцевском музее Фёдоров первым составил систематический каталог книг. Там же после трёх часов дня (время закрытия музея) и по воскресеньям был дискуссионный клуб, который посещали многие выдающиеся современники. Фёдоров вёл аскетическую жизнь, старался не владеть никаким имуществом, значительную часть жалования раздавал своим «стипендиатам», от прибавок к жалованию отказывался, всегда ходил пешком. Фёдоров обладал хорошим здоровьем, но в 1903 г. в сильный декабрьский мороз друзья уговорили его надеть шубу и поехать в экипаже, он заболел воспалением лёгких и от этого умер. Похоронен Николай Фёдорович Фёдоров был на кладбище Скорбященского монастыря. Фёдоров отказывался фотографироваться и не позволял нарисовать свой портрет. Единственное изображение Фёдорова было нарисовано тайком Леонидом Пастернаком. В 1870-х годах Фёдоров, работая библиотекарем, был знаком с К. Э. Циолковским. Циолковский вспоминал, что его Фёдоров тоже хотел сделать своим «пансионером», называл Фёдорова «изумительным философом».Он познакомился с Николаем Федоровым в Чертковской публичной библиотеке в Москве. Циолковский признавал, что Федоров заменил ему университетских профессоров. В 1878 году с учением Фёдорова в изложении Петерсона познакомился Ф. М. Достоевский. Достоевский писал о Фёдорове:

«Он слишком заинтересовал меня… В сущности совершенно согласен с этими мыслями. Их я прочел как бы за свои».

В 1880-х и 1890-х годах Л. Н. Толстой и Вл. Соловьёв регулярно общались с Фёдоровым. Л. Толстой говорил:

«Я горжусь, что живу в одно время с подобным человеком».

Вл. Соловьев писал Фёдорову:

«Прочел я Вашу рукопись с жадностью и наслаждением духа, посвятив этому чтению всю ночь и часть утра, а следующие два дня, субботу и воскресенье, много думал о прочитанном. „Проект“ Ваш я принимаю безусловно и без всяких разговоров… Со времени появления христианства Ваш „проект“ есть первое движение вперед человеческого духа по пути Христову. Я со своей стороны могу только признать Вас своим учителем и отцом духовным… Будьте здоровы, дорогой учитель и утешитель».

Влияние Фёдорова заметно в работе Соловьёва «Об упадке средневекового миросозерцания». А. Фет также высоко ценил личность и идеи Фёдорова.

Философия общего дела — учение русского философа Николая Фёдорова. При жизни Н.Ф. Фёдоров, избегая известности и не желая получать деньги за свои сочинения, печатал свои статьи под псевдонимами или не печатал вовсе, давая на прочтение в рукописном виде. Название «Философия общего дела» было дано значительному портфелю сочинений Н. Фёдорова его друзьями и учениками В.А. Кожевниковым и Н.П. Петерсоном, которые собрали и издали их под этим наименованием в 1906—1913 годах. Первое издание 1906 года было предназначено не для продажи: «Кожевников и Петерсон разослали эту книгу по библиотекам и научным обществам, а остающиеся экземпляры были распределены бесплатно среди желающих». Главным для Фёдорова является вопрос о жизни и смерти, о том, «почему живущее страдает и умирает». Жизнь — это насущнейшее, необходимейшее для человека; жизнь и смерть оказываются синонимами добра и зла: «жизнь, то есть жизнь бессмертная, есть истинное добро, а смерть — истинное зло».Природа предстаёт для Фёдорова источником зла, страданий и смерти — слепой механической силой, которая должна быть подчинена и управляема человеком. Смерть не только должна быть побеждена — Фёдоров ставит целью «всеобщее возвращение жизни, всеобщее воскрешение» всех наших предков, всех когда-либо живших людей. Всякий человек живёт за счёт смерти своих предков, живёт, вытесняя их, и это делает каждое поколение виновным в смерти предшествующего, делает нас преступными; этот счёт должен быть оплачен. Именно и только всеобщее спасение и бессмертие — а не индивидуальное, не только для ныне живущих поколений, и не для одних только праведников — Фёдоров считает единственно моральным. Это чувство ответственности каждого за всех и стремление к всеобщему спасению Бердяев называет характернейшей чертой русского духа, нашедшей предельное выражение в учении Фёдорова. Учение Фёдорова «требует рая, Царства Божия, не потустороннего, а посюстороннего, требует преображения посюсторонней, земной действительности, преображения, распространяющегося на все небесные миры и сближающего нас с неведомым нам потусторонним миром: рай, или Царство Божие, не внутри лишь нас, не мысленное только, не духовное лишь, но и видимое, осязаемое». И этот земной рай должен быть достигнут трудом самого человечества, а не дан ему свыше. Для осуществления этого общего дела должно быть достигнуто братское единение людей и синтез культуры. Должно произойти объединение всех народов, всех сословий — учёных и неучёных (интеллигенции и народа), верующих и неверующих; синтез науки и искусства, который воплотится в религии, синтез теоретического и практического разума в общем деле человечества — овладении природой для победы над смертью. Своё учение Фёдоров связывает с христианством, считая его живым, подлинным воплощением христианских, в особенности православных, идеалов. Тем не менее в некоторых существенных вопросах учение Фёдорова значительно отступает от христианского мировоззрения. В основе философии Фёдорова лежит категория родства, семейственность. Человечество мыслится как братство сынов, помнящих отцов. При этом именно сыновство является здесь фундаментальным отношением, ибо «только по отцу люди братья». Этому отношению сыновства Фёдоров придаёт космическое значение, усматривая его и в Триедином Боге — Святой Троице (где Бог Сын и Святой Дух стоят в отношениях соответственно сыновних и дочерних к Богу Отцу), которому должно уподобиться человечество. Человек для Фёдорова — не автономная личность, но «сын человеческий», сущностно связанный с родом, предками. Так, рассматривая различие между (европейскими) язычниками и семитами, Федоров обращает внимание, что язычники сохранили общность языка, но забыли свое происхождение от Юпитера-Яфета-Иапета, тогда как семиты сохранили память о своем первопредке Симе, восходящем к Адаму (славян Федоров считал арийским племенем, которое вобрало в себя чудский компонент; однако это не порча, а осознание единства происхождения и начало великого объединения). Долг сынов — возвращение жизни отцам. Фёдоров говорит о задаче «сынов, сознающих утрату, свое сиротство, и только в исполнении долга к отцам находящих свое благо, свое дело». Опираясь на Библию, Федоров утверждает, что воскрешение составляет принципиальный момент христианства. Доказательство этого следующее: смерть — это наказание за грех, посему искупление греха — это избавление от смерти, то есть воскрешение. Природа — «сила неразумная и слепая, рождающая и умерщвляющая», рождая сынов — поглощающая отцов. В её познании и управлении ею и состоит наша задача. Но господство над природой должно быть не мнимым — эксплуатирующим, утилизирующим и истощающим её ради капризов человека, изготовления «игрушек и забав» (вещей ненасущных, предметов роскоши), не должно ограничиваться производством, — необходимо «внесение в природу воли и разума», направленное на преодоление смерти.

…Потому-то и нет в природе целесообразности, что её должен внести сам человек, и в этом заключается высшая целесообразность. Творец чрез нас воссоздает мир, воскрешает все погибшее; вот почему природа и была оставлена своей слепоте, а человек своим похотям. Чрез труд воскрешения человек, как самобытное, самосозданное, свободное существо, свободно привязывается к Богу любовью. Поэтому же человечество должно быть не праздным пассажиром, а прислугою,экипажем нашего земного, неизвестно ещё какою силою приводимого в движение, корабля — есть ли он фото-, термо- или электроход.

Овладение природой для победы над смертью — дело всеобщее, только объединённому, преодолевшему рознь человечеству оно под силу. Между людьми должна установиться всеобщая любовь, человечество должно стать братством сынов для дела воскрешения отцов, а «образцом для нашего многоединства до́лжно поставить Божественное Триединство, в котором единство не иго, а самостоятельность личностей не рознь». Фёдоров рассматривает два рода чувств между людьми.

«Увлечение внешнею красотою чувственной силы», особенно половое влечение, порождает уклад современного городского общества, разобщающий людей. Современная городская промышленная культура в основе своей имеет половое влечение, обслуживает половой инстинкт; «можно сказать, — замечает Фёдоров, — что вся городская культура есть обожание, обоготворение, то есть культ женщины».

Но похоть не должна заменять любовь к отцам. Половому влечению Фёдоров противопоставляет всемирную любовь, рождающуюся из детской любви к родителям — «силу чувствующая, но не чувственную». Следовать нужно не похоти и не её противоположности — аскетизму; не эгоизму (жизнь только для себя) и не альтруизму (жизнь только для других), но всемирной любви. Половая чувственность связана со смертью, ибо рождение оборотной стороной имеет смерть. Любовь к родителям вытеснит «половое чувство… заменяя деторождение отцетворением, или воссозиданием отцов». Должно произойти объединение народов, «чрез конференцию мира совершаемое», и «по мере такого объединения народов орудия истребления обращаются в орудия управления» природой, армия из взаимоистребительной силы превратится в силу, исследующую природу и противостоящую её слепым силам. Отвергая как деспотизм, так и конституционализм (ибо небратские гражданские отношения не должны заменять отношения родственные), Фёдоров видит идеал в подлинном самодержавии, где снимается противопоставление Бога и кесаря («Богу — Богово, кесарю — кесарево»), духовного и светского, и царь становится орудием Бога:

«Не народ для царя и не царь для народа, а царь вместе с народом, как исполнитель дела Божия, дела всечеловеческого».

Философия для Фёдорова — «младенческий лепет человеческого рода, или мысль без дела». Отделённый теоретический разум ведёт к солипсизму, отрицанию объективного знания. Только деятельное знание может быть подлинным. Теоретический разум должен объединиться с практическим (учёные, интеллигенция — с неучёными, народом) для общего дела — познания природы, а в конечном счёте — познания жизни и смерти и управления ими. Наука должна быть не сословной, кабинетной, университетской, занимающейся обслуживанием потребностей городского индустриального общества, производства «игрушек» — предметов роскоши, оружия и т. п., — а быть «достоянием всех, то есть быть выводом из наблюдений, производимых везде, всегда и всеми», и прилагаться к управлению природой для преодоления смерти. Весь народ должен стать «естествоиспытательной силой» — с помощью интеллигенции как «воспитательной силы». Должно появиться обязательное всеобщее образование. Объединившееся человечество научится управлять землетрясениями, погодными, вулканическими и т. п. явлениями, обеспечивать хорошие урожаи; будет побеждён голод, болезни, одряхление организма и наконец — сама смерть. Мнимым, или музейным, воскрешением называет Фёдоров сохранение памятников, собирание реликвий и мысленные реконструкции, которые осуществляет западная наука. Также и искусство даёт лишь тень подлинного воскрешения. Искусство должно измениться, из создания мёртвых подобий превратившись в действительное воссоздание, воскрешение прошедшей жизни. Наука и искусство воссоединятся в религии, и тогда религия, объединив знание и веру, «достигнет совершенства, действительности, осуществления» в овладении природой и воскрешении предков. Именно в этом деле Фёдоров видит истинную живую религию, исполнение воли Божией. Отвергая деизм (не требующий никакого дела) и гуманизм («требующий даже разъединения под видом свободы»), он утверждает, что подлинная живая религия должна быть объединяющей и деятельной, обязывать к общему делу — победе над смертью. Наблюдая борьбу прогрессистов и консерваторов, Федоров приходит к относительной правоте каждой из сторон. Ныне консервативная Церковь прежде была проектом объединения всего человечества. Однако современное русское православие стало консервативной силой, поскольку Московское государство заимствовало византийское христианство эпохи кризиса. Посему главным храмом Руси стал Храм Успения Богородицы, а не Храм Софии. В не меньшей мере объединяет людей современная индустрия. Федоров весьма высоко ценит изобретение аэростата, железной дороги и телеграфа, коими он предлагает соединить Европу и Индию. Человечество сейчас находится лишь на «первой ступени перехода природы от слепоты к сознанию». Человек изменится. Его органы будут преобразованы «психофизиологическою регуляциею (то есть управлением душевно-телесными явлениями)». Человечество научится воссоздавать людей «из самых первоначальных веществ, атомов, молекул», и тогда преображённый человек «будет способен жить во всех средах, принимать всякие формы и быть в гостях… во всех мирах, как самых отдаленных, так и самых близких». И это изменение человека должно произойти не как результат слепой эволюции, но трудом единого человечества. Технически метод воскрешения предков будет состоять «в собирании рассеянного праха и в совокуплении его в тела, пользуясь для сего и лучистыми образами, или изображениями, оставляемыми волнами от вибраций всякой молекулы», которая когда-либо существовала. Так человечество сумеет воссоздать тела предков, какими они были при жизни. Многочисленные воскрешаемые поколения заселят другие планеты, постепенно распространяя познание природы и управление ею на все миры — от Земли на другие планеты Солнечной системы, а потом и дальше — на всю Вселенную. Осуществление этого проекта ведёт к «одухотворению» всей Вселенной, к её морализации и рационализации, «ибо тогда все миры, движимые ныне бесчувственными силами, будут управляемы братским чувством всех воскрешенных поколений». Это позволит «объединить миры вселенной в художественное целое, в художественное произведение, многоединым художником коего, в подобие Триединому Творцу, будет весь род человеческий, в совокупности всех воскрешенных и воссозданных поколений, воодушевляемых Богом, или Духом Святым, уже не говорящим лишь, и притом чрез некоторых только людей, пророков, а действующим чрез всех сынов человеческих в их этической, или братской (супраморалистической), совокупности». И объединённые наука и искусство будут направлять это миростроительство как его этика и эстетика. Для этого и создан человек, в осуществлении этого проекта — смысл его существования:

«люди созданы быть небесными силами, взамен падших ангелов, чтобы быть божественными орудиями в деле управления миром, в деле восстановления его в то благолепие нетления, каким он был до падения».

Фёдоров, предостерегая, рисует пугающую картину иного пути, по которому может пойти человечество: установится господство технологий; человечество научится искусственно синтезировать пищу и другие материалы; половое влечение возобладает над любовью и к предкам и к детям, породив брак без деторождения, существующий ради одного удовольствия; противоестественное перестанет быть постыдным. Этот новый «животный человек, или горожанин», уничтожит ставших ненужными растения и животных и сделает самосохранение, наибольшее продолжение своего существования главной задачей, отказавшись от всего, что может представлять опасность для жизни — от летательных аппаратов, опытов по управлению климатом и т. п. И эти люди «станут истреблять друг друга, пока не наступит день гнева». Федоровский проект «общего дела» — это утопия, которая носит поистине глобальный, космический характер. Преодоление смерти — центральная нравственная задача, вслед за решением которой человечество придет к полной «регуляции» природы. Русский космист в своей философской утопии воплотил горячую веру в человека, его разум. Человек с помощью различных технических средств сможет построить идеальное гармоничное общество. Федоров — технократ в самом современном значении этого слова (и в этом тоже сказывается удивительная созвучность его мыслей сегодняшнему дню!). Он считает, что с помощью научно-технических достижений (одухотворенных нравственностью!) человечество сможет решить не только вопросы господства над природными силами, но и социальные проблемы. Более того, для него социальные проблемы вторичны по отношению к решению главных вопросов регуляции природных процессов — вопросов о преодолении смерти, непогоды, неурожаев, стихийных бедствий и т. п. «Нужно иметь в виду, — пишет Федоров, — что вопрос о богатстве есть вопрос лишь о мануфактурных игрушках и забавах, а не вопрос о насущном и необходимо нужном, разрешение которого без радикального устранения неурожаев, или голода и моровых язв, или болезней вообще... немыслимо, а потому вопрос о насущном входит в вопрос о всеобщем возвращении жизни». Пока будет смерть — будет и бедность, делает вывод философ. «Вопрос о богатстве и бедности отождествляется, конечно, с вопросом о всеобщем счастии, невозможном при существовании смерти... Вопрос о богатстве и бедности... есть вопрос несовершеннолетних... он не может устранить вопроса о смерти, а этот последний и лишает богатство всякой его ценности. Поэтому-то за эпохой увлечения богатством и следует всегда отречение от него, эпоха аскетизма». Для Федорова социальный пауперизм — это следствие пауперизма природного, когда человек ощущает себя нищим с точки зрения продолжительности своей жизни. Поэтому осуществление федоровского проекта предполагает не только преодоление смерти, но и ликвидацию социального неравенства. Ведь всеобщее и полное спасение (в отличие от спасения немногих избранных, предполагаемого церковью) может наступить только в результате соединения всех людей в единой трудовой задаче. А соединившись в «общем деле», люди в совместном труде внутренне преобразятся, и небратские отношения между ними (войны, эксплуатация человека человеком и др.) станут невозможны. Мысль, сходная с марксистским тезисом о том, что, изменяя обстоятельства своей жизни, люди изменяются и сами. Всеобщее, совместное трудовое действие должно привести к гигантским результатам. Мир будущего видится Федорову как «сияющее Царство Божие». Причем описание этого царства во многом роднит с современными фантастическими произведениями, многое кажется наивным, но оптимизм и вдохновение философа вряд ли кого-то оставят равнодушным. Грядущий мир у Федорова — это и «хоровод небесных светил», траектория движения которых изменяется по велению человека, это и «полнота жизни умственной, нравственной и художественной» в человеческом обществе, это и регуляция метеорологических явлений и т. д. Человек не может, стать бессмертным, если тип его деятельности конечен. Значит, полем человеческого действия станет вся Вселенная. Бессознательные, слепые силы уступят место сознательной регуляции. Человек выйдет в космос, освоит новые планеты, не замыкаясь в пространстве «крошечной Земли». Кроме таких «дальних», принципиальных предвидений в философии истории Федорова можно найти немало и более конкретных указаний на пути достижения «братства». Как правило, именно за эти, менее «масштабные» рецепты Федорова причисляли к реакционерам, не издавали на протяжении почти семидесяти лет, обходили стороной в курсах истории русской философии. Федоров — сторонник русского самодержавия и православный философ (несмотря на критику исторического христианства и расхождения с официальным богословием).

«Для своего осуществления естественное дело, т. е. воскрешение, требует двух объединений: объединения внешнего, которое может совершиться через самодержавие, и внутреннего — через православие, и это будет объединением всех разумных существ в деле познания неразумной силы... и управления ею...».

В связи с таким пониманием самодержавия и православия Федоров не мог обойти стороной пресловутую «русскую идею». Федоров видит в России задатки проекта воскрешения, которые являются условиями дальнейшего движения: община (при которой, по мнению философа, не может быть вражды между отцами и детьми, в основе которой лежит круговая порука, а не мысль о личном только спасении), земледельческий быт (более «естественный», правильный, нравственный, чем городской образ жизни), «служилое» государство (в основу которого «положено самоотвержение, имеющее целью не благосостояние сочленов, а службу; ибо ему некогда было заботиться о благосостоянии, ему... приходилось спасать само существование государства: оно было поставлено в такое положение, что постоянно должно было жертвовать собою за весь мир, и особенно за Западную Европу»), географическое положение России (евразийское расположение, просторы, сформировавшие определенную национальную психологию), процесс «собирания» земель, в котором «прошла вся жизнь России», и др. Все указанные задатки, по мнению русского мыслителя, говорят о том, что Россия способна стать орудием движения к будущему единству человечества. Федорова вряд ли можно упрекнуть в национализме. Он писал:

«Особенности нашего характера доказывают лишь то, что и славянское племя не составляет исключения в среде народов, что и оно так же не похоже на другие народы, как евреи не были похожи на греков, а греки на римлян».

А раз славяне не исключение, то они не могут быть освобождены «от обязанности потрудиться» для решения главного вопроса — вопроса воскрешения. Федоров видит особенность России и славянства в целом не в какой-то исключительности, избранности, превосходстве, а в том, что для России путь ее собственного возрождения во многом совпадает с путем объединения человечества и изменения его жизни. Культ индивидуализма, свойственный Западу, цивилизация «роскоши», созданная им, и пессимизм, «безличность» Востока находят в России некую «золотую середину», которой не чужды ни западные, ни восточные культурные влияния. В такой трактовке «русской идеи» явно видно влияние славянофилов — Хомякова, Киреевского, которые, даже проповедуя мессианское предназначение России, никогда не отрицали единства исторического потока, необходимости диалога культур, выступали против национального ограничения и обособленности.

Николай Федоров при жизни сделал все, чтобы его загадочная личность и учение остались неразгаданными до конца. Тот, кто попытается реконструировать философскую систему Федорова, неизбежно столкнется с трудностью аутентичного, истинного изложения его идей. Дело в том, что, как уже отмечалось, при жизни Федоров почти ничего не публиковал. С его идеями были знакомы Ф. Достоевский и Вл. Соловьев, Л. Толстой и М. Тареев, но никто из них не имел дела с рукописями самого Федорова. Как правило, речь шла об изложении взглядов Федорова одним из его учеников. Кроме того, за год до смерти Федоров сжег некоторые свои рукописи. Посмертно было издано два тома его сочинений, но издавали их опять-таки ученики Федорова — В. Кожевников и Н. Петерсон, которые, хотя и были чрезвычайно близки к своему учителю в течение ряда лет, тем не менее не могли не привнести своих мыслей, мнений, оценок в текст издания при его редактировании, подготовке к печати. Поэтому для историка философии вопрос о том, что же относится к взглядам самого Федорова, а что принадлежит его ученикам, видимо, неразрешим.