RARUS'S GALLERY

Porter, Robert Ker, sir. Travelling sketches in Russia and Sweden, during the years 1805, 1806, 1807, 1808. London: Printed For Richard Phillips, 1809. First Edition. 4to. VIII, VI, 303 c. + VIII, 296 c.; 41 plates: 1 etched portrait, 28 hand-coloured aquatints (2 folding) & 12 aquatints hand-tinted with sepia wash (1 folding).

 

 

 

 

 

Библиографические источники:

1. Abbey, Travel, 13;

2. Colas, № 2407;

3. Lipperheide, № 1346;

4. Russica, № 1036;

5. Соловьев Н.В. Редкие книги. Каталог 105, № 333. «Наиболее любопытное и редкое издание из сочинений Портера о Pocсии. Крайне интересны гравюры по рисункам самого автора, особенно виды Спб. и Москвы»  … 50 р.

Елизавета Ренне

Художник сэр Роберт Кер Портер в России

В центре Петербурга расположено одно из прекраснейших сооружений города — здание Адмиралтейства. Оно было построено архитектором А.Д. Захаровым на месте судостроительной верфи и «адмиралтейского дома», заложенных Петром Первым 5 ноября 1704 года. Гениальный архитектор тактично перестроил и соединил в единое целое обветшавшие строения морского ведомства и судостроительной верфи со всеми ее доками, эллингами, складами, производственными мастерскими (функционировавшими до 1860-х годов). Захаров сохранил первоначальный петровский план верфи и облик центрального сооружения с башней, увенчанной шпилем со знаменитым корабликом. Созданное им в содружестве с лучшими русскими скульпторами Ф.Ф. Щедриным, В.И. Демут-Малиновским, С.С. Пименовым, И.И. Теребеневым, А.А. Акимовым грандиозное по масштабу и исключительное по выразительности здание стало не только своеобразным памятником Петру I  —  основателю русского флота, заложившему морское величие и могущество России, но и архитектурной эмблемой столицы Российской империи. Это символическое значение прочитывается в каждой детали внешнего облика Адмиралтейства, запечатленного в многочисленных изображениях художников, но как мало известно, что представляли собой его интерьеры, от первоначального убранства которых практически ничего не сохранилось! В то же время в таком же возвышенно-патриотическом духе, что и внешняя архитектура, задумывались и интерьеры Адмиралтейства, о чем можно судить по описаниям современников. Например, в журнале «Сын Отечества», № 19, за 1819 год некто, посетивший Адмиралтейство, открытое уже для публики (хотя окончательная реконструкция была завершена только в 1823 году) писал:

«Прошед несколько комнат Адмиралтейской Канцелярии, входим в огромную… великолепную залу главного присутствия… На стенах одна насупротив другой четыре картины очень хорошей кисти. В первом портрет Петра Великого; направо и налево, две большие картины; первая изображает сражение флота под Азовом… вторая победу Русского флота при Гангуте… Вот две картины драгоценные для России, перед которыми и тысячу лет спустя сердце Русского будет трепетать, чувства умиляться…»

С тех пор в XIX и XX столетиях не раз менялись функции располагавшихся в здании Адмиралтейства учреждений, и это влекло за собой утрату первоначального облика интерьеров. После революции картины и портреты работы русских и западноевропейских живописцев, украшавшие стены Адмиралтейства, были расценены как ненужные для выпускников Высшего военно-морского инженерного института и переданы в различные музеи. Вход в Адмиралтейство был строго ограничен. И только в последние годы удалось частично реконструировать первоначальный облик интерьеров этого уникального памятника. Среди рукописей Института русской литературы (Пушкинского Дома) сохранились два письма, посланные из Каракаса британским консулом в Венесуэле сэром Робертом Кером Портером своей племяннице Екатерине Александровне Свербеевой (урожденной Щербатовой). В первом из них, датированном 30 апреля 1835 года, английский дядюшка благодарит за письмо, присланное из Москвы и написанное на том же листе, что и письмо его любимой дочери Мэри, извещающей его о своем намерении выйти замуж за поручика П.Е. Кикина. Кер Портер выражает радость по поводу важной новости, надежду на счастливый союз и далее пишет:

«Я даю им мое родительское благословение и искренне сожалею, что мои обязанности перед моей страной лишают меня того истинного счастья, каким было бы для меня присутствие на церемонии венчания, в котором так глубоко заинтересовано мое сердце. Я надеюсь и молю Бога, что скоро я смогу покинуть эту страну, чтобы увидеть моих любимых детей в России… и когда я это сделаю, какие приятные, и все же болезненные, воспоминания пробудятся в моем сердце, воспоминания о счастливых днях, давным-давно ушедших днях — более, чем 30 лет назад».

Во втором письме Кер Портер подчеркивает, как важны для него каждое слово, каждая строчка, полученные из России от родственников Той, чью память он лелеет. В надежде на скорое возвращение, он уверяет, что не очень сильно изменился — только «волосы стали седыми, а лицо обожжено горячим солнцем, сердце же молодое, как всегда». Получив долгожданный отпуск, Роберт Кер Портер в сентябре 1841 года отправился в Россию со своей сестрой Джейн, чтобы навестить дочь и зятя. Николай I принял его сердечно, словно старого друга. 26 апреля 1842 года Кер Портер встретил в России свое шестидесятипятилетие и собирался 3 мая отплыть в Англию. Перед отъездом он нанес прощальный визит императору. На обратном пути в карете с ним случился удар, и он скончался на следующий день, не приходя в сознание. Его погребли на кладбище для иностранцев, в присутствии представителей британского посольства и всего дипломатического корпуса, а также многих русских, с которыми его связывали долголетние деловые и дружеские узы. Кем же был этот англичанин, которого так торжественно провожали в последний путь в Петербурге, и что, кроме дочери, объединяло его с Россией?

Сэр Роберт Кер Портер (1777–1842) — человек незаурядный, проявивший себя в самых различных областях. Художник, военный, писатель, дипломат, археолог — в чем только он не пробовал свои силы! С каких только сторон не рассматривались исследователями его бурная жизнь и кипучая деятельность! Однако эта личность привлекательна не только и не столько ее бесспорными талантами, но и как яркий психологический тип, в котором проступают характерные черты сложной, противоречивой романтической эпохи, с ее мятежностью, взлетами и падениями, желанием объять необъятное, трепетом перед могуществом природы, неослабевающей верой в силу человеческого духа и познания и — одновременно — с ее сомнениями, меркантильностью и мелкими людскими страстями, двигающими, однако порой, целыми нациями. В его биографии причудливо сплелись судьбы разных людей и стран. Значительная часть его жизни оказалась связана с Россией, что должно быть особенно любопытно для тех, кто занимается русской историей и культурой.

Роберт Кер Портер родился в Дарэме, а детство провел в Эдинбурге, славившемся своими школами, университетом, многочисленными дискуссионными клубами, в городе, жившем в этот период интенсивной научной и культурной жизнью, пропитанной особой национальной романтикой. Мать Роберта Джейн Портер, оставшаяся вдовой, когда мальчику исполнилось два года, поощряла в своих детях интерес к литературе и искусству. Имена ее дочерей, Анны Марии и Джейн Портер, с юных лет проявлявших страсть к писательской деятельности, вошли в историю английской литературы если не среди первых, то, во всяком случае, среди популярных в свое время авторов5. В отличие от сестер, Роберт с детства увлекался рисованием. Когда его мать показала зарисовки сына Бенджамену Уэсту, президенту лондонской Королевской академии художеств, последний посоветовал юноше продолжать занятия рисованием и помог устроить его в школу при Академии. Роберт проявил чрезвычайные успехи. В 1792 году он получил в качестве приза серебряную палитру за рисунок «Аэндорская волшебница», в шестнадцать лет он исполнил алтарь для церкви в Шоредиче, в 1794 году — алтарную картину для католического собора в Портсмуте, в 1799-м — «Св. Иоанна, молящегося в пустыне» для церкви в Сент-Джонз-Колледж в Кембридже.

С 1799 года семья Портер жила в Лондоне в доме на Лейстер-сквер, который когда-то занимал основатель и первый президент Королевской академии художеств Джошуа Рейнолдс. Здесь у них собирались художники и литераторы, среди которых часто присутствовали Бенджамен Уэст, исторический живописец и портретист, Джон Флаксман, скульптор и рисовальщик, Джозеф Норкот, ученик Рейнолд­са, более известный своими записками об искусстве, Ханна Мур, прославившаяся сочинением политических памфлетов и созданием воскресных школ для бедных. Бывали в доме и друзья отца — морские и военные ветераны. Здесь, в кругу близких по духу людей, они обсуждали литературные и художественные новости, грозные политические события, потрясавшие Европу.

Настоящую славу принесли Роберту Керу Портеру огромные батальные композиции, посвященные современной военной истории. Здесь следует напомнить, что в конце XVIII века широкое распространение в Англии получили широкоформатные живописные панорамы — изобретение художника Роберта Баркера, представившего впервые в середине 1780-х годов «Панораму Эдинбурга», дававшую обзор в 360°. С тех пор в Лондоне, в Большом зале на Спринг-гарденз и в помещении театра «Лисеум» на Стрэнде, художники постоянно демонстрировали свои достижения в этой области6. Как правило, это были виды городов или изображения морских баталий, панорамы известных сражений, написанные на огромных холстах, натянутых на рамы с приспособленными к ним роликами. Они составляли иногда полный круг, иногда полукруг в 180°. Уже первая такая панорама «Штурм Серингапатама», выставлявшаяся в Лисеуме Кером Портером с 17 апреля 1800-го по 10 января 1801 года, потрясла зрителей. Она состояла из трех частей, занимавших более 200 кв. м, и насчитывала почти 700 фигур, написанных в человеческий рост. Бенджамен Уэст назвал ее «чудом света», а художественный критик Томас Дибдин писал, что «женщины падали в обморок», глядя на реалистически выписанные детали. Как и многие произведения художника, панорама не сохранилась. Но некоторое представление о ней дает сильно уменьшенная реплика из собрания графа Стэра, предположительно выполненная для того, чтобы облегчить ее гравирование. Гравюра была исполнена Джоном Вендрамини и так же, как и реплика, составлена из трех частей. Несмотря на высокую аренду помещения, показ панорамы в Лондоне принес Портеру доход в 1202 фунта и 14 шиллингов. Не менее успешно она демонстрировалась в Эдинбурге, Дублине, Ливерпуле, Плимуте, Глазго и других городах Британии, а также в 1805 году в Филадельфии. За этой работой, принесшей такой успех художнику, последовали другие: «Сражение при Лоди» (1803), «Князь Багратион, ведущий в атаку казаков» (1804), «Победа русских под командованием генерала Суворова над французами на Чертовом мосту в 1799 году» (1805). Они, как и написанные в тот же период «Азенкур», «Сражение при Александрии», «Осада Акко», «Смерть Ральфа Аберкромби», отражали интерес общества и, конечно, самого Кера Портера к современной военной политике Европы. Помимо больших батальных картин, он занимался иллюстрацией. К 1803 году относятся 26 рисунков к «Анакреону» Томаса Мура, гравированные Джоном Вендрамини. Одновременно он сделал четыре рисунка для готовящейся серии антинаполеоновских гравюр «Жестокости Бони», выбрав для них наиболее трагические страницы истории 1793–1798 годов — массовые убийства в Яффе и Тулони. Один из исследователей творчества Кера Портера, профессор Гомбрич, высказал предположение, что гравюры по рисункам Кера Портера могли повлиять на графическую серию Гойи «Ужасы войны».

Проект для зала Адмиралтейского Совета

Возможно, под воздействием политической ситуации или вдохновленный примером старших братьев, избравших военное поприще, Кер Портер в 1803 году вступил в ряды Вестминстерского милиционного ополчения. В чине капитана в августе 1805 года волею судьбы он оказался в России, где, вероятно, не случайно получил престижный заказ от Александра I — написать три большие картины для украшения главного зала здания Адмиралтейства, где должен был собираться Адмиралтейский Совет. Можно предположить, что до императора дошли разговоры об актуальном, как сейчас принято говорить, художнике-монументалисте, чьи огромные батальные панорамы и исторические полотна потрясали воображение современников. Более того, в России вполне могли быть известны две появившиеся в январе 1805 года гравюры Дж. Вендрамини по картинам Кера Портера, посвященным подвигам русской армии под командованием Суворова и Багратиона. Немаловажно и то, что художник приехал в Россию с рекомендательными письмами С.Р. Воронцова, русского посла в Лондоне. Одно из них было адресовано морскому министру адмиралу П.В. Чичагову (1767–1849), увлечение которого английской культурой и восхищение английскими порядками и законами иной раз даже ставилось ему на родине в упрек. Во всяком случае, в этот период и к тому времени, когда, завершив работу над картинами, художник вынужден был уехать из России, Чичагов имел непосредственное отношение к делам Адмиралтейств-коллегии. Его имя упоминается в связи с передачей произведений Кера Портера из Эрмитажа, где они находились пока в центральной части здания Адмиралтейства велись работы по реконструкции, в уже законченный к 1809 году зал Совета. Вот как сам художник писал о проекте и работе над ним в одном из писем в Англию, которые впоследствии составили книгу «Путевые заметки, сделанные в России и Швеции в 1805–1808 годах»:

«Картины мои, одобрением которых оказал мне честь Император, предназначены для украшения вновь строящегося Адмиралтейства и будут помещены в зале Большого Совета, как только это роскошное помещение будет восстановлено. Проект его великолепен, и поскольку стены его будут покрыты трудами моего карандаша, то я постараюсь дать Вам некоторое представление о том, что они будут прославлять. По мере моего изложения Вы увидите, что обрамление моих картин или, вернее, их окружение, будет самое изысканное. Большой, в полный рост, портрет неувядаемого Петра будет помещен в верхнем конце этой государственной палаты под пышной завесой пурпурного бархата, отделанного золотом, задрапированной с царственным блеском и увенчанной всеми императорскими достоинст­вами… Я изображаю мою прославленную натуру, окруженной всеми морскими и воинскими доспехами… На заднем плане — вид Кронштадта с военными и торговыми кораблями, показывающий военные и торговые успехи под его заботливым покровительством. С двух сторон от портрета Петра будут помещены картины размером восемь на семь футов. На одной будет изображен Император, спасающий людей с судна, терпящего кораблекрушение на Ладожском озере. На другой — победа Его Императорского Величества над адмиралом Эреншельдом. Остальные сюжеты я еще не обдумал, но потолок зала Совета, представляющий собой окружность диаметром в 25 футов, предоставлен полностью в мое распоряжение. Я думаю заполнить его символическим изображением Петра, созидающего Империю. Символы искусства, торговли, войны, мира и религии — все в своих совершеннейших образах — будут представлены стремящимися вперед перед гением бессмертного властелина. Прочие мои изображения будут относится к замечательным деяниям его прославленной жизни. Если, будучи законченными, они почтутся достойными своего героя, то тогда они по праву назовутся “Триумфами Петра Великого”. Живопись, как и Поэзия, воскрешает в памяти прошлое. Если эпическая поэзия учит истинному величию, описывая его, то почему бы исторической картине не совершать то же самое, изображая беспристрастными глазами примеры подлинной доблести? Такое применение искусства облагораживает и по всей справедливости отводит музам место среди Богов».

Из грандиозных планов автора суждено было осуществиться лишь части. Он начал писать картины только после того, как тщательно собрал различные сведения о Петре Первом, изучил памятник Фальконе, посетил Кунсткамеру, где ему показали личные вещи царя, его инструменты, одежду. В процессе работы он заменил один из сюжетов. Теперь «Взятию в плен шведского контр-адмирала» — кульминации Гангутского сражения в 1714 году, соответствовало другое поворотное историческое событие, имевшее важное значение для утверждения морской мощи России, — «Взятие Азова в 1696 году». Художник едва успел закончить все три изображения, когда в результате заключения в 1807 году Тильзитского мира между Александром I и Наполеоном резко оборвались дипломатические отношения между Россией и Англией и Кер Портер вместе с прочими своими согражданами спешно покинул Петербург. В России он оставил не только захватившее его занятие, но и сердце, которое он успел предложить русской княжне Марии Федоровне Щербатовой (1780–1827). Живописец предполагал переждать какое-то время в Швеции и вернуться в Россию, как только появится возможность. За четыре года, проведенные вдали от России, Роберт Кер Портер побывал в Швеции и Германии, в 1808 году разделил с сэром Джоном Муром тяготы войны на Пиренейском полуострове, в 1809 году издал «Путевые заметки, сделанные в России и Швеции», а в 1810-м анонимно «Письма из Португалии и Испании», которые назвал «отчетом о бедствиях и разрушенных надеждах одной из лучших армий, когда-либо покидавших британские берега». Проявив беззаветную храбрость в морских сражениях с флотом Наполеона, герой Корунна и Вильмейра, он вернулся в Россию овеянный военной и литературной славой, награжденный шведским орденом за услуги, оказанные королю Густаву IV, и орденом св. Иоакима Вюртембергского. 7 февраля 1812 года состоялась его свадьба с русской княжной. 24 февраля Н.М. Лонгинов писал графу С.Р. Воронцову в Лондон:

«Недавно была свадьба Англичанина Портера с княжной Щербатовой, которая теперь пишется лэди Портер. Таким образом кончился сей роман, продолжавшийся 5 лет, хотя невеста уже в таких летах, в коих романы казались бы не кстати. Наделав столько шуму в обеих наших столицах, чета сия скоро отправится в Англию».

Вторжение Наполеона в Россию помешало осуществиться намерению новобрачных посетить Англию, Мария Федоровна побывала в Лондоне лишь в 1813–1814 годах. Женитьба на русской княжне и служба — «его попечению были вверены британским правительством жизнь и безопасность его соотечественников в России»  —  заставили Кера Портера остаться в Петербурге и стать свидетелем исторических событий 1812 года: вторжения и быстрого продвижения неприятельской армии по русской территории, сражения при Бородине, сожжения Москвы и последовавшего изгнания наполеоновской армии за пределы России. В своей книге, которая так и называется «Рассказ о кампании в России в 1812 году», он дал полный отчет о событиях, интересовавших Европу, в весьма патетических выражениях прославив русскую армию, ее полководцев и солдат. Текст сопровожден гравированным портретом М.И. Кутузова по рисунку Кера Портера и двумя картами, иллюстрирующими продвижение французов внутрь страны и их отступление из Москвы. Книга неоднократно переиздавалась, была переведена на немецкий и французский языки. В Российской национальной библиотеке хранится несколько разных изданий книги, среди них том 1813 года на английском языке в дорогом переплете из тонкой зеленой кожи, тисненной золотом, ранее принадлежавший Императорской Эрмитажной библиотеке и скорее всего подаренный автором императору Александру I. С начала войны Мария Федоровна, леди Портер, «движимая благородным порывом горячего патриотизма, спешно, энергично, не жалея средств, принялась за снаряжение ополченцев из крепостных людей своих вотчин в помощь действующей армии и делала щедрые пожертвования на непредвиденные, неотложные расходы военного времени», за что по окончании военных действий была награждена бронзовой медалью на Владимирской ленте. В июне 1813 года государь император и императрица Мария Федоровна изъявили согласие быть восприемниками родившейся 27 мая 1813 года дочери супругов Портер — Марии. В семье бережно хранился подаренный по этому случаю императором роскошный бриллиантовый фермуар. В том же году принц-регент, будущий английский король Георг IV, в своей резиденции в Карлтон-хаусе в торжественной обстановке возвел Кера Портера в рыцарское достоинство. С тех пор художник с гордостью добавлял перед своей фамилией — «сэр». К сожалению, о жизни сэра Роберта Кера Портера в России известно очень мало, хотя, судя по воспоминаниям правнучки княжны М.Ф.Щербатовой по линии брата Александра Федоровича Щербатова, М. Мариной, известно, что в Петербурге ее прабабушка, а потом и бабушка, Мария Робертовна, жили в доме гофмаршала Ланского, на углу Мошкова переулка и Дворцовой набережной. Упоминается в архивных документах и другой адрес — по Английской набережной, где, вероятно, чета Кер Портер проживала после венчания. От своих родителей князя Федора Федоровича Щербатова и Анны Григорьевны, урожденной Мещерской, Мария Федоровна унаследовала большое состояние — особняк на Арбате в Москве и несколько имений. В московском доме, как и в родовом гнезде, селе Мещеры Рязанской губернии, до революции сохранялось много свидетельств тех далеких дней. Особенный интерес представляли портреты, среди которых были гравированные изображения самого Кера Портера и его сестер — жизнерадостной белокурой Анны Марии и Джейн, в костюме канонессы с четками в руках. Все три гравюры были исполнены с оригиналов английского художника Дж. Харлоу. В семье хранилось предание о том, что будто бы стихотворение «Пью за здравие Мэри» А.С. Пушкин посвятил Марии Робертовне Портер, которая была дружна с близкими поэту сестрами М.О. и Н.О. Смирновыми и А. Керн. Благодаря женитьбе на русской княжне Роберт Кер Портер вошел в аристократическое общество Москвы и Петербурга, расширил круг знакомств, ранее ограниченный проживавшими в России крупными негоциантами, предпринимателями, военными на русской службе. В своей книге он описал памятную для него встречу в Крыму в 1817 году с адмиралом А.С. Грейгом, сыном славного адмирала Самуила Грейга, приглашенного в Россию Екатериной II, генералом Томасом Кобли, родным братом жены адмирала Н.С. Мордвинова, и знаменитым атаманом М.И. Платовым, которых он знал по Петербургу. Большую роль в жизни Роберта Кера Портера сыграл кузен его жены, А.Н. Оленин.

Кер Портер, Оленин и персидские древности

Алексей Николаевич Оленин (1764–1843), директор Императорской Публичной библиотеки и президент Академии художеств, был одним из наиболее просвещенных людей своего времени, бесконечно преданным науке. Прослышав, что Кер Портер собирается в путешествие на Восток, и зная его как образованного человека и хорошего художника-рисовальщика, обладающего даром зоркого наблюдателя, он предложил ему совершить вместо праздного путешествия научную экспедицию с целью изучения и точнейшего фиксирования древнеперсидских памятников. Именно он возложил на Кера Портера серьезную и точно сформулированную исследовательскую задачу, придав его путешествию научное значение и официальный статус, что, несомненно, должно было помочь англичанину в его передвижениях по всегда неспокойным пограничным районам России. Мысль посетить восточные пограничные территории России на Кавказе и Каспии и далее — Персию могла возникнуть у Кера Портера во время пребывания в Петербурге в 1815–1816 годах персидского посольства, направленного к русскому царю во главе с Мирзой Абуль Гассан Ханом для уточнения границ и сфер влияния на пограничных территориях. Разбудила ли фантазию английского дипломата, пробудила ли желание путешествовать восточная роскошь церемониального въезда, с которой, на слонах, вступили посланники персидского хана 20 декабря 1815 года в северную столицу? Действовал ли он по заданию британского правительства, всегда с заинтересованностью относящегося к выяснению истинной ситуации в областях, на подступах к Персии и Индии, и ревниво наблюдавшего за расширением на Восток российских рынков сбыта? Послужил ли толчком к путешествию неугомонный характер Кера Портера, жаждавшего новых впечатлений и острых ощущений? Имел ли он честолюбивые планы, связанные с надеждой получить дипломатический пост в Персии? Ясно одно, что уже тогда сотрудник британской миссии в Петербурге встречался с персидским посланником и, вероятно, заручился его поддержкой в предполагаемом мероприятии. Позднее, вспоминая аудиенцию наследника персидского престола в Тебризе, принца Аббаса Мирзы, Кер Портер писал в книге «Путешествие в Грузию, Персию, Армению и Древний Вавилон», что сын шаха « …принимал его как старого друга, давно известного ему по донесениям и что Абуль Гассан Хан не раз повторял, какое ему было оказано гостеприимство» со стороны Кера Портера в России. Через несколько страниц, описывая посещение Тегерана, автор добавлял:

«Мой старый знакомый, Абуль Гасан Хан, с которым я познакомился в Петербурге, когда он был там в качестве посла, с вежливой готовностью оказывал мне ответное гостеприимство в столице своего государя…»

Дополнительным подтверждением завязавшихся между художником и принцем отношений явились адресованные сэру Керу Портеру Аббасом Мирзой письма на персидском языке. Они приложены к альбому с рисунками путешественника, находящемуся в Отделе рукописей Британского музея. Возможно, из всех многообразных дел, за которые брался энергичный англичанин, это путешествие принесло наиболее ощутимые плоды для пользы «наук и художеств». Помимо точных, иногда до скучного подробных, иногда поэтических описаний виденного путешественник оставил большое число рисунков. Только 87 из них были гравированы И.Кларком в качестве иллюстративного материала для двухтомной книги «Путешествие в Грузию, Персию, Армению и Древний Вавилон», появившейся в 1821–1822 годах, а остальные (более 200) законченные рисунки и подготовительные наброски были переданы сестрой Кера Портера, Джейн, после его смерти в Британский музей. Они выполнены карандашом, пером, чернилами, с размывкой тушью, иногда раскрашены акварелью. 60 рисунков, составляющих отдельный альбом, находятся в Отделе Востока в Эрмитаже. В своих работах Кер Портер предстает как искусный рисовальщик и акварелист, умеющий создать с помощью темных и светлых пятен и удачно найденной точки зрения романтические эффекты. Кроме пейзажных рисунков, изображений национальных типов, костюмов, архитектурных сооружений, чертежей и планов местностей, встречавшихся ему в Грузии, Армении, Иране, чрезвычайную ценность имеют рисунки, запечатлевшие древние памятники и археологические находки, сделанные им во время посещения Пасаргад, Накш-и Рустама, Накш-и Раджаба, Персеполя, Таки-Бостона, Бехистуна и других мест, в то время еще мало изученных. Особую важность имели точно скопированные им наскальные надписи и другие образцы древнеперсидской письменности, например зарисовки цилиндрических печатей с текстами. Его вклад в развитие древневосточной археологии и изучения памятников ахеменидского и сасанидского времени отмечен многими учеными. Не останавливаясь специально и подробно на достигнутых Кером Портером научных результатах, приведем в пример лишь одно открытие английского путешественника, чтобы понять, каким исследовательским чутьем он обладал. Кер Портер описал в деталях руины Пасаргад и включил в свою книгу гравюру с изображением гробницы Кира, которая была незадолго до него, в 1809 году, открыта Джеймсом Мориером. Мориер не связывал памятник с именем Кира и не знал его назначения, но опубликовал набросок с него в книге «Путешествие по Персии» (Лондон, 1812). Кер Портер смог правильно идентифицировать руины с древним описанием гробницы Кира и, кроме того, зарисовал общий план долины с руинами дворца персидского царя, ныне частично утраченными. На одной из акварелей в собрании Британского музея, с изображением божества с четырьмя крыльями и причудливым головным убором, он от себя сделал набросок очень похожего египетского головного убора, проводя тем самым наглядный сравнительный анализ, демонстрирующий несомненное взаимовлияние культур. 13 июня 1818 года он обнаружил рельеф с крылатой фигурой, скопировал надпись на нем и послал ее знаменитому немецкому филологу Георгу Фридриху Гротефенду, который с помощью этого точного рисунка дешифровал надпись, подтвердившую догадку Кера Портера о связи памятников с царем Киром. Говоря о важности наблюдений Кера Портера, его вкладе в науку, еще раз подчеркнем роль А.Н. Оленина, без участия и влияния которого труд путешественника вряд ли приобрел бы то научное значение, которое отличает его от обычных поверхностных описаний и зарисовок любопытствующего иностранца, увлеченного экзотикой, как это было, например, с книгой того же Кера Портера о России. Среди увлечений Оленина одной из главных была страсть к древностям и «всему, что до сей части касается, в том числе и чтению путешествий». Сравнивая рисунки персидских памятников, исполненные знаменитыми путешественниками Шарденом, фон Брюйном, Нибуром и Мориером, он обратил внимание на большие различия в изображении одних и тех же предметов и собирался, сделав точные гравюры с наиболее разительно отличавшихся рисунков, представить «сие странное обстоятельство на суд ученых людей».

«Едва я успел кончить мою работу изготовлением прилагаемых при сем гравированных картин… как вдруг г-н Кер Портер открыл мне свое намерение ехать в Персию по стопам вышеупомянутых путешественников для обозрения на месте всех тех памятников древностей, которые они в своих путешествиях столь небрежно представили. Намерение г-на Кер Портера остановило мое собственное предприятие. Я рассудил поверить ему изготовленные под присмотром моим рисунки, дабы он на самых местах уже мог открыть, кто из сих путешественников прав — или не прав. На сей конец я положил на бумагу мысли мои, каким образом для пользы наук и художеств должно действовать в подражаниях с древних памятников. Г-н Кер Портер, как человек просвещенный и несамолюбивый принял мои предложения с изъявлением чувствительной своей благодарности».

В лице Кера Портера Оленин нашел великолепного исполнителя, хорошего и добросовестного рисовальщика, думающего человека, способного оценить значение поставленной перед ним задачи. Известно, что, отправляясь в экспедицию, Кер Портер изучил всю доступную в то время литературу об Иране, от древних авторов — Геродота, Ксенофонта, Страбона, — до современных ему научных трудов. А.Н. Оленин обратил внимание путешественника на то, какие памятники в первую очередь нужно копировать и как, объяснил ему необходимость их точного фиксирования, особенно подчеркнув значение надписей. Он предостерегал Кера Портера от ошибок, сделанных предшествующими исследователями, домысливавшими утраченные детали, и призывал его к научному подходу, как это сделал бы ученый-археолог. Он изложил свои взгляды в письме, написанном по-французски 4 августа 1817 года и переданном кузену накануне его отъезда на Восток. Позднее, когда Кер Портер издавал свою книгу «Путешествие по Грузии, Персии, Армении и Древнему Вавилону», он счел необходимым в предисловии не просто поблагодарить Оленина за ценные советы, но и частично процитировать письмо, ставшее для него руководством в работе. Путешествие захватило Кера Портера. Он пробыл в экспедиции три года вместо одного планировавшегося. Некоторое время он провел при дворе Фатх Али Шаха в Тегеране, нарисовал с него портрет, был награжден орденом Льва и Солнца. Но не только светская жизнь, археологические изыскания и работа по копированию древностей занимали его. Пребывание на Востоке открывало для любопытствующего ума много пищи для размышлений. Персия представляла в этот период центр англо-русских противоречий. С помощью пограничных с Россией малых государств активно манипулировали ею ведущие европейские державы. С конца XVIII века Ближний и Средний Восток стал играть особую роль в международной политике. Европейские державы рассматривали расположенные здесь государства как потенциальных союзников или противников в своей дипломатической, военной и политической борьбе за влияние и господство в этом регионе. Иран, занимающий выгодное географическое положение на подступах к Индии, Средней Азии и Кавказу, имел в этой борьбе исключительное значение. Конец XVIII—первая четверть XIX века — самый трудный период в истории дипломатических отношений между Россией и Ираном. Он ознаменовался острой политической борьбой в прикаспийских ханствах и в Закавказье, двумя ирано-русскими войнами, военными действиями в пограничных с Ираном областях, бесконечно провоцируемыми Францией и Англией, трагическим разгромом русской миссии в Тегеране в 1829 году, печально знаменитым в связи со зверским убийством А.С. Грибоедова, гибелью российских и иранских солдат, жителей Грузии, Армении, Азербайджана и Закаспия. На таком фоне поездка Кера Портера в столь горячую точку пересечения интересов приобретала специфический оттенок. В 1994 году удалось обнаружить в Бодлеанской библиотеке в Оксфорде письмо, написанное рукой Кера Портера неизвестному, но высокопоставленному адресату, способному влиять на ход политических событий. После чего не приходится сомневаться, что Кер Портер был связан еще и с тайной деятельностью, либо вынужденной (по долгу службы), либо невольно вызванной причастностью к событиям на Востоке и захлестнувшими его патриотическими чувствами. Кажется уместным привести здесь это письмо целиком, чтобы оценить его значение во всей полноте:

«Вы, несомненно, захотите знать мои заключения о происходящем в тех краях Востока, которые я недавно посетил. Я отвечаю Вам откровенно и настолько точно, как того требует предмет, но Вы должны понять, насколько это деликатный вопрос для человека, занимающего мое положение. Большая часть времени, предназначенная для моего путешествия, прошла в Тегеране, столице Персии, и в Азербайджане, провинции, управляемой Аббасом Мирзой, назначенным наследником престола. Пока я был при этих дворах, где благодаря необычным обстоятельствам я был принят шахом и его сыном с любезностью и лаской, я имел много возможностей близко познакомиться не только с политическими взаимоотношениями Персии с Британией и другими державами, но и узнать личные взгляды правителя и принца на предмет. Так как особые обстоятельства связывали меня с Великой соседней Северной Империей, я имел исключительные преимущества, которые помогли мне узнать о ее видах в этой части мира больше, чем выпадает на долю многих дипломатических агентов. Но именно эти обстоятельства заставляют меня сказать, что мое сообщение должно быть в строжайшей тайне из уважения к источнику, из которого оно проистекает. Вкратце, во время моего пребывания в Персии я ежедневно если не ежечасно был свидетелем того, как Россия, имеющая господствующее положение на границе здесь, влияет на персидское правительство сейчас и как легко вслед за этим (исходя из такого близкого соседства и ее быстрого осознания этого преимущества) открыть все барьеры и с малой кровью или бескровно стать хозяйкой всех наиболее богатых провинций в северной части государства. Один такой шаг, а предлоги всегда найдутся, когда это необходимо, и наше влияние в Персии придет к концу, а когда мы рассмотрим последствия, мы, возможно, сочтем, что навсегда. Но со времени заключения Мира, в результате которого Россия владеет столь многим в этой части света, и последующих событий, которые привели к падению Бонапарта и его конечных планов на Востоке (завоевание Индии), мы дома, кажется, годами думаем, что нет ничего ни сейчас, ни в будущем, что бы вызвало нашу тревогу со стороны какой-нибудь европейской державы по поводу Индии. Но мы знаем, что эта богатая страна была не однажды опустошаема чужими силами, как из Персии, так и из Европы. Я знаю, что крупные государственные и военные деятели утверждают, что подобные завоевания из Европы в наше время были бы дикими и неосуществимыми фантазиями. Но все же, что было сделано однажды, может быть повторено. Это не невозможно, и очень в духе нашего времени смелых и необычных предприятий. Конечно, если это мое скромное суждение может быть принято во внимание, я бы сказал, что такое вторжение должно быть предпринято с русско-грузинской границы со всем вполне обоснованным успехом. Если она до этого станет распорядительницей Персии, то ее потери будут меньше, чем когда такая попытка была предпринята Александром Македонским или Надир Шахом. Персидские крестьяне — материал для формирования солдат, не хуже, чем в любой другой части света, а когда они дисциплинированы и управляемы европейскими офицерами, я рискую утверждать, что лишь немногие войска смогли бы превзойти армию таких людей. Вообразить, что Россия (в состоянии войны с Англией) внешне ограничилась бы попыткой достичь наших поселений в Индии, не обеспечив себе поддержку Персии, абсурдно. Но, когда мы рассматриваем настоящее положение вещей в Персии и естественные взгляды Великой Империи, распоряжающейся на ее границах, не кажется невозможным, что прежде, чем пройдут годы, прежняя мощная держава будет полностью в распоряжении последней. Тогда, конечно, это мое искреннее мнение, может быть сделана и будет сделана попытка потрясти нашу Восточную Империю. В случае смерти нынешнего шаха грузинская армия вполне способна посадить на персидский трон любого, кого ей укажут сверху, даже против воли народа, если этот народ и его кандидат на престол будут обладать лишь своей силой, политической, и военной, чтобы противостоять Диктату. В таком случае Диктаторская Власть проведет новую границу. Исфахан будет снова законной столицей государства, и южная гряда гор от ущелий Кавы (старых каспийских ущелий) до турецкой границы за горой Арарат обозначит тогда границу Империи или ее постов. Наш старый Союзник, которого мы держим в благоговейном страхе, даже более того в совершенном порабощении, будет неизбежно превращен в эффективный инструмент против нас, и как только будет сочтено целесообразным, послужит, чтобы тревожить нас на Востоке. Конечно, ничего не может быть более здравомыслящего нежели все шаги, предпринимаемые Россией для расширения ее мощи и укрепления интересов в этой части мира. И то и другое возрастает в течение этих нескольких месяцев, после извлечения выгоды из высадки на южном побережье Каспийского моря, в той части Туркмении, которая известна под именем Хива. Оговорив с этим народом некоторые условия, Россия собирается основать поселение с разными выгодами для себя. Правитель Туркмении склоняет соседних вождей гарантировать русским караванам безопасное передвижение из Большой и Малой Бухары или из соседних земель Татарии, Кашмира и др. Эти новые приобретения на побережье имеют первостепенное значение — первые результаты военных планов, указывающих на грядущие завоевания, не зависимые от того, что они могут дать в плане коммерции. Из этого поселения товары переправляются в устье Куры, которая судоходна отсюда почти до места слияния с Алазанью и удобна с точки зрения высадки и разгрузки. Там почти завершены хорошие дороги к Тифлису вдоль берега Куры, пересекающие Имеретию через Кутаиси, к новому, процветающему порту на Черном море, неподалеку от устья Риона. Здесь товары снова грузятся и отправляются в Одессу, Таганрог и др. Я уже упоминал, что нынешняя грузинская граница оставляет Персию уязвимой со стороны России в нескольких местах. И если никто не повлияет на ее выгодные соглашения с туркменами, она, обосновавшись на юго-восточном побережье Каспия, где благодаря судоходству Куры и находящимся в безопасности военным резервам может под любым предлогом с легкостью вторгнуться в Персию со стороны Хоросана. Такой шаг почти наверняка означает падение провинций Еревана, Азербайджана и даже государственной столицы Тегерана. Тогда с несомненной помощью туркменских племен (которые являются заклятыми врагами шаха) она станет таким устрашающим завоевателем, что Персия (если не заручится более сильной поддержкой) будет вынуждена пойти на Мир на любых условиях. Мне нет нужды преувеличивать возможные последствия такого захвата территорий армией людей привычных к азиатскому климату — они открывают дорогу для более важных инициатив на Востоке. Я не берусь предлагать никаких мер в связи с развитием этих событий, но я считаю своим долгом передать эти записки представителю моей страны, имеющему власть, а также желание положить их перед Тем, кто способен противодействовать по всем указанным пунктам. Я не беру на себя смелость оспаривать права представителей официальных кругов в Персии. Я только следую своим личным наблюдениям, которые заставляют меня еще раз подчеркнуть, что сейчас правительство Англии не должно так полностью упускать из виду шаха и его сына как политическую силу, не имеющую непосредственной связи с интересами Англии, в то время как есть другие, заинтересованные в проведении противоположной политики. Персидский принц принадлежит к тем характерам, которыми движут только благородные мотивы, но большинство государственных деятелей и военных согласно обычной практике в азиатских государствах слишком подвержены искушению золотом и объяты желанием обогатиться. Если эта информация может быть полезна, я снова заклинаю сохранить мое имя как Вашего информатора в глубине Вашего сердца».

Возвратившись в Петербург, Кер Портер преподнес в дар императору Александру I пять предметов из собранной им на Востоке коллекции и посвятил ему издание своей книги на французском языке. Публичная библиотека получила от него в дар альбом с его рисунками древнеперсидских памятников. Высоко оценивая «трудное, смелое и полезное во многих отношениях предприятие путешествовать по Южной Персии, единственно в пользу наук и художеств»30, А.Н.Оленин ходатайствовал о достойном вознаграждении трудов г-на Кера Портера. Ничего не подозревавший о тайной деятельности англичанина Александр I пожаловал ему золотой перстень со своим вензелем, стоимостью 2,5 тыс. рублей. В Англии «труды» писателя, художника и дипломата сэра Роберта Кера Портера также, вероятно, не пропали даром. Его способность к наблюдению и умение точно анализировать факты и излагать свои впечатления должны были сыграть определенную роль в его назначении в 1825 году консулом в Каракас. М. Марина писала, что «занятая образованием единственной дочери, леди Портер не могла последовать в Каракас за мужем, с грустью покидавшим и гостеприимную Россию, ставшую ему близкой-родной, свою семью и многочисленных друзей»31. Можно предположить, что, отправляясь в Америку без семьи, Кер Портер надеялся через какое-то время, устроившись на новом месте, вызвать к себе жену и дочь. Возможно, этим планам воспрепятствовала болезнь Марии Федоровны, заразившейся тифом и умершей 27 сентября 1826 года. Заботы о дочери Мэри приняли на себя многочисленные родственники и друзья княгини Щербатовой. Судя по уже цитировавшимся письмам, хранящимся в архиве Пушкинского Дома, английский дипломат поддерживал связь с родными жены и с дочерью, интересовался их жизнью и искренно скучал по России. Кер Портер провел в Венесуэле 15 лет. Кроме чисто коммерческой деятельности, которая официально входила в его обязанности, он должен был посылать секретарю Министерства иностранных дел Джорджу Каннингу «отчеты о происходящих событиях для информации правительства Ее Величества». Нестабильная политическая обстановка в Венесуэле, недавно освободившейся от испанской зависимости, давала английскому консулу много материалов для донесений. Помимо работы, возложенной на него британским правительством, Кер Портер продолжал заниматься живописью — написал несколько картин для католических церквей в Венесуэле, в том числе «Христос, исцеляющий ребенка», «Се человек», «Св.Иоанн, пишущий Апокалипсис», создал несколько портретов Симона Боливара. Он исследовал местную фауну и флору, собрал коллекцию растений. Редкие экземпляры или их подробные описания он посылал в ботанические сады Лондона и Петербурга. Он переписывался с Зоологическим обществом, держал и разводил у себя диких животных и даже переправил в лондонский зоопарк тапира. В возрасте шестидесяти лет он не ленился лезть в горы, чтобы увидеть palo de vaca, так называемое молочное дерево, и затем сообщить о нем ботаникам. Подробные дневники Кера Портера за время его пребывания в Америке составили несколько томов и являются отдельным предметом изучения, выходящим за рамки данного повествования. Британский консул оставил по себе очень хорошую память в Венесуэле. Писатель Хуан Висенте Гонсалес вспоминал:

«Я представляю себе эту важную и импозантную персону идеалом человечества. Кто в Венесуэле мог бы вспомнить о нем без слез? Бедные плакали у дверей его дома в день его траурного ухода… какая скромность была в этой благородной и щедрой душе. Сколько лет мы знали его… и никогда не слышали из его уст славную историю его жизни… но я легко угадывал в великом человеке благородную простоту, очаровательную приветливость и совершенные манеры».