RARUS'S GALLERY

Живописное путешествие по России, украшенное 30 гравюрами, собранными графом Карлом Рехбергом, гравированными лучшими художниками, с  историческим текстом, составленным Г.-Б. Деппингом. Париж, 1832. Voyage pittoresque en Russie orne de 30 gravures representant les vues des principales  villes, sites, monumens de l’Empire Russe, recueillies par le Comte Charles de Rechberg. Gravees par les meilleurs artistes, avec un texte descriptif et historique par M. Depping. Paris, chez Bance Aine, 1832. 56 + 2[н.н.] стр. текста + 30 резцовых гравюр и акватинт. Grand in Folio, 52х35 см. В великолепном зелёном марокеновом переплете с тиснением золотом на крышках и корешке. Экземпляр из библиотеки герцога Георгия Георгиевича Мекленбургского (1859-1909), сына Великой Княгини Екатерины Михайловны (1827-1898), с двойной сюитой: 30 гравюр черно-белые и 30 гравюр раскрашены от руки в то время: акварель, гуашь и темпера. Гравюры проложены листочками из рисовой бумаги. Все тексты на гравюрах на французском языке. На большинстве листов в качестве художников указаны Л. Кленце или Манц, которые на самом деле выступали как рисовальщики, готовившие чужие оригиналы для гравирования. Автором рисунков являются Корнеев Емельян Михайлович (22 рисунка), Ж. Делабарт (1), Алексеев (1), Дамам-Демантре (1), Патерсен (1)…не худший  состав, и т.д.

Корнеев, Емельян Михайлович-академик исторической живописи, родился 8 ноября 1780 г., умер в 1839 году. В 1795 г., будучи ещё юношей, получил в Академии 1-ю серебряную медаль, в 1799—2-ю золотую; в 1800 — первую золотую, за картину "Изгнание из храма"; вместе с тем Корнеев был оставлен при Академии, и в 1803—1805 гг. ездил за границу. Еще в бытность учеником Академии исполнил для строившейся тогда в Царском Селе церкви образ Воскресения, за который ему было выдано 150 руб. В 1807 г. признан академиком за картину "Похищение Деяниры Центавром". Как известно, Емельян Михайлович был прикомандирован к генералу Спренгпортену, который по повелению императора Александра I совершил обширное путешествие по России в 1802-1805 г.г. Корнеев нарисовал за это время большое количество рисунков, которые привлекли внимание баварского посланника при русском дворе графа Карла Рехберга, страстного собирателя акварелей и рисунков на русские темы. Рехберг предложил Корнееву издать альбомы гравюр по его рисункам. Это было как раз то, о чем мечтал художник: показать широкому зрителю свои работы-виды отдаленных уголков России, облик народов ее населяющих. И Корнеев уехал с Рехбергом за границу. Там он напряженно трудился над созданием двухтомного альбома “Les peuples de la Russie”, состоящего из 96 гравюр. “Все рисунки, составляющие этот труд, были самым превосходным образом выполнены заслуженным мастером г-м Корнеевым в течение его трехлетнего пребывания в Мюнхене”- сообщал издатель альбома.

Мюнхен, столица Баварского королевства, был родным городом Карла Рехберга. Здесь же жил и его знаменитый брат Алоизий фон Рехберг известный дипломат, министр иностранных дел, участник Венского конгресса и Карлсбадской конференции. Здесь, в Мюнхене, Е. Корнеев делал рисунки по своим путевым эскизам, а затем наблюдал за созданием гравировальных досок. Печатался альбом в Париже в 1812-13 г.г. уже без присмотра автора. Два роскошных тома не исчерпывали запаса рисунков, а также замыслов издателя и художника. Однако в Европе грянули наполеоновские войны. Корнеев вернулся домой, а Граф Рехберг стал главным интендантом баварской армии на долгие годы. В 1826 г. Корнееву назначена была пенсия в 720 руб. ежегодно за большие заслуги перед Академией; и в этом же году Адмиралтейский департамент посылал в Академию художеств требование о доставлении в оный 100 рисунков, сделанных Корнеевым к путешествию вокруг света капитана Васильева. К изданию своего главного труда Рехберг вернулся лишь в начале тридцатых годов. Появление на рынке такого экземпляра “Живописного путешествия” целое событие. Величайшая редкость!

Гончарова Н.Н. Е.М. Корнеев. Творческая биография. М., 1987.

В АКАДЕМИИ ХУДОЖЕСТВ

Емельян Михайлович Корнеев происходил из мещан Хоролского уезда Полтавской губернии. В 1792 году в экзаменационных списках учеников и воспитанников Академии художеств Емельян Корнеев числится сыном академического служителя. Но прошение о приеме в Академию подавал не отец, а дядя мальчика, надворный советник Андрей Корнеев. «Я, подписавшийся, — заверяет он, — отдаю добровольно в Воспитательное при Императорской Академии художеств училище на основании академического устава племянника моего Емельяна Корнеева, сына брата моего, мещанина Киевского наместничества города Хорола Михайла Корнеева, коему от роду 8-ой год, с тем, что, до истечения предписанных в уставе урочных лет, обратно и ниже на время, для каких бы то причин ни было, требовать не буду. А о точном времени его рождения и крещения при сем прилагаю свидетельство. Оспа же на нем уже была». Свидетельство, подписанное двумя лицами, действительно приложено. Однако дата рождения, названная там, — 8 ноября 1782 года не бесспорна. Она расходится с данными самого прошения, согласно которому мальчик родился в 1781 году, и с другими, более поздними источниками — исповедными росписями и послужными списками. Год рождения Корнеева высчитывается то как 1776-й, то как 1778-й или тот же 1782-й. Вопрос этот не до конца ясен, поэтому приходится остановиться на дате, указанной в свидетельстве и принятой справочниками. Хотя прошение надворного советника А. Корнеева подписано 1789 годом, Е. Корнеев учится в Академии художеств уже в 1788 году. Впервые имя будущего художника встречается в списках учеников, аттестованных за свои работы, 23 декабря 1788 года. Место, занятое его рисунком, еще очень далекое — 106-е из 116 представленных рисунков. Поначалу Корнеев среди 110—116 экзаменующихся был приблизительно на сотом месте. Но уже к концу 1789 года он значится в первых двух десятках. Курс обучения для художников всех специальностей делился на пять разрядов, или классов. Низшей, пятой ступенью обучения было рисование орнаментов и «оригинальных голов» (копирование «оригиналов»), в четвертом разряде рисовали с «оригинальных фигур», в двух следующих, гипсовых, — с гипсовых голов и гипсовых фигур, после чего ученики допускались в первый, высший разряд—натурный класс. Два низших разряда составляли Воспитательное училище, три высших — собственно Академию (счет «возрастов» шел в противоположном порядке). С переходом в Академию ученик выбирал специальность. Тогда же начинались занятия живописью. В каждом разряде полагалось заниматься три года. Принимали в училище детей пяти-семилетнего возраста, весь срок обучения продолжался около пятнадцати лет. Но бывали и отступления от этого порядка, обусловленные индивидуальными особенностями ученика. Сильных учеников педагоги старались не задерживать на рисовании с оригиналов. За три года Корнеев прошел три разряда. Уже в декабре 1791 года он работает по второму разряду — по рисунку с гипсовых фигур. Выбор специальности дался художнику не сразу. В 1794 году он числится в списках учеников гравировального класса. Кончил же Академию Корнеев как исторический живописец. Переход из класса в класс был нередким явлением. Иногда это происходило вследствие изменившихся склонностей молодого человека. Из исторического класса в другой переводили академистов по причине недостаточных способностей. Напротив, переход в исторический класс свидетельствовал о даровании ученика. «Большой исторический род» в Академии последней четверти XVIII века прочно держал первенство среди всех родов живописи. Туда отбирали сильнейших учеников, отбирали по умению мыслить и писать обобщенно, по наличию живого воображения, способности сочинять, компоновать, а также по общему культурному уровню будущего художника, по его эрудиции. Корнеев считался одним из наиболее способных учеников. С 1795 года, когда имя Корнеева появляется в списках натурного класса, он на протяжении ряда лет систематически получает на экзаменах, как за работы с натуры, так и по эскизам, первые номера. Если вывести средний балл, то места среди лучших учеников за 1795—1797 годы распределятся таким образом: А. Иванов, А. Егоров, С. Безсонов, Е. Корнеев, П. Иванов, П. Бердашевский, В. Шебуев. Корнеев был младшим среди них. В 1798 году шесть старших учеников окончили Академию художеств, и с тех пор вплоть до выпуска в 1800 году Корнеев неизменно занимает первое место. Академия конца XVIII века давала широкую общеобразовательную подготовку, особенно по гуманитарным дисциплинам, хотя там преподавались также точные и естественные науки, которые рассматривались как прикладные. В начале 1780-х годов в Академии произошли перемены, они сводились к русификации всей системы обучения. В 1783 году на должность инспектора училища был возвращен талантливый и чуткий педагог К.И. Головачевский, уволенный одиннадцать лет назад, ибо проводимая им линия воспитания юношества не совпадала с официальной. В значительно большем объеме теперь стали преподавать русский язык, литературу и историю. Программы были исправлены, по выражению Головачевского, «в рассуждении нации». Проводимые мероприятия имели конечной целью воспитание патриотизма и гражданственных идеалов. В историческом классе Корнеев был учеником Г.И. Угрюмова, который вел класс с 1790 по 1823 год. Угрюмов не только обладал даром обучать профессиональному мастерству, но был умным педагогом и прогрессивно настроенным человеком. Он внушал своим питомцам идеи гражданственности, развивал в них чувство национальной гордости, долга художника перед Отечеством. В Академии он был поборником русской тематики, что нередко еще встречало активное противодействие. Обстановка изменилась коренным образом лишь в 1802 году при новом президенте, А.С. Строганове. Тогда же Советом Академии было принято решение давать ученикам программы из национальной истории. А в конце XVIII века программы предлагались лишь религиозного или мифологического характера. Из работ Корнеева академического периода сохранился только один рисунок — «Изведение грешников из ада», хотя известны по названиям несколько: рисунок с Лаокоона, картина 1799 года «Ангел выводит апостола Петра из темницы», за которую художник получил вторую золотую медаль, икона «Рождество Христово» для иконостаса в «новостроящуюся малую» в Царском Селе церковь, а также картина «Изгнание Христом торгующих из храма». Последняя работа была выпускной программой Корнеева, за нее он получил первую золотую медаль и звание художника. Кроме наград за перечисленные выше работы Корнеев имел еще вторую серебряную (в 1795 г.) и первую серебряную (в 1799 г.) медали. Но историческая живопись с ее религиозно-мифологической тематикой не удовлетворяла молодого художника. Пробуждающаяся новая склонность привела его еще в ландшафтный класс. Видимо, занятия там Корнеева были не вполне официальными. Художник упоминает о них в одном из своих послужных списков много лет спустя, уже прочно осознав себя пейзажистом. Ландшафтный класс вел до 1804 года Сем. Ф. Щедрин. Но большую роль в формировании молодых пейзажистов в это время играли М.М. Иванов и Ф.Я. Алексеев. 18 августа 1800 года Емельян Корнеев был выпущен из Академии. С января 1800 года Академию художеств возглавлял новый президент, граф А.С. Строганов, человек просвещенный, знаток и ценитель искусства, видевший задачи свои в воспитании талантов, а не в администрировании и преследовании свободомыслия. Академия в период его президентства переживает свои лучшие годы. В числе двенадцати учеников Е. Корнеев был оставлен при Академии пенсионером. За несколько лет до того, в 1791 году, институт пенсионеров был реорганизован постановлением академического собрания и стал носить более широкий характер, чем прежде. Цель реорганизации состояла в помощи наиболее одаренным художникам в первые после выпуска годы: молодые люди получали возможность, оставаясь еще в течение трех лет на государственном содержании, «усовершенствоваться в мастерстве». Они по-прежнему жили в Академии, занимались в натурном классе, выставляли свои работы на экзаменах. (Вскоре, впрочем, это начинание сошло на нет, и опять количество пенсионеров свелось к единицам, которых посылали в Европу.) Выпуск 1800 года был очень сильным. Этим объясняется большое количество пенсионеров. Четверо лучших — Корнеев и скульпторы И. Теребенев, В. Демут-Малиновский и И. Моисеев - приобрели право через три года отправиться в заграничную поездку. А пока тем же четырем, награжденным первыми золотыми медалями, определено было постановлением Совета от 21 августа 1800 года: «... сверх казенного содержания получать для отличия от прочих ... по пяти рублей на месяц с 1-го сентября». Однако судьба Корнеева сложилась иначе.

ПУТЕШЕСТВИЯ КОРНЕЕВА

В 1802 году по приказу Александра I была снаряжена экспедиция «объехать с целью военно-стратегического осмотра Азиатскую и Европейскую Россию». Экспедицию, как это обычно практиковалось, должен был сопровождать художник. Вызвался ехать Корнеев. Всего лишь год пробыл художник в звании пенсионера. Но, по-видимому, в нем уже определилась склонность к пейзажной живописи. Вероятно, привлекала и возможность самостоятельной работы. Так или иначе, но это был довольно смелый шаг — отказ от пенсионерства мог помешать его академической карьере. 25 февраля 1802 года Корнеев отправился «по России, Сибири и в чужие края для снятия видов и костюмов разных народов». Путь экспедиции лежал в Сибирь. В это время особенно возрос интерес к Сибири, землям необъятным и далеким, мало или совсем не исследованным. В 1802 году помимо Е. М. Корнеева в Сибирь для снятия видов Нерчинских рудников был послан художник В. П. Петров. В 1805 году с посольством графа Ю. А. Головкина в Китай отправили трех художников -А. Е. Мартынова, И. П. Александрова и Т. А. Васильева. Группу, к которой был прикомандирован Корнеев, возглавлял иностранец на русской службе, генерал от инфантерии Георг Магнус (в России его звали Егором Максимовичем) Спренгпортен (1741—1819), шведский подданный, финн по происхождению, барон, затем граф, видный деятель на международной политической арене последней четверти XVIII и начала XIX века, борец за освобождение Финляндии от протектората Швеции. Для исполнения задания был избран именно Спренгпортен, так как он считался крупным военным специалистом, «настоящим мастером во всех отраслях военного искусства», как сообщает Я. К. Грот. Спренгпортен был, по словам Грота, тактиком, на маневры которого в Финляндию съезжались офицеры не только из Финляндии и Швеции, но и из России, а также военным инженером, имевшим большой опыт в рекогносцировке границ еще в 1760-е годы. Последнее обстоятельство и сыграло, по-видимому, решающую роль для данного поручения. В состав экспедиции входили майор М. Ф. Ставицкий и А. X. Бенкендорф, впоследствии шеф жандармов, а в ту пору девятнадцатилетний флигель-адъютант. Четвертым был Е. М. Корнеев. На следующий год, во время путешествия по югу России, к группе присоединился А. Д. Гурьев (1786—1865), сын министра финансов Д. А. Гурьева, но его, впрочем, нельзя назвать членом экспедиции, так как он ездил для самообразования и на свой счет. Можно предположить, что Спренгпортен, республиканец по убеждениям, с большим энтузиазмом воспринял смену царствования, от которого, как и другие, многого ждал. Для него лично все складывалось удачно: впавший было в немилость при императоре Павле, теперь он снова был обласкан и получил важное задание. Что же до Корнеева, то для молодого и любознательного художника познание неведомых дотоле уголков родины составило неиссякаемый источник впечатлений. Документальных данных, по которым можно было бы установить маршрут экспедиции, очень мало. Материалы экспедиции изданы не были, так как миссия была секретной. Сохранились лишь рисунки, редкие упоминания в разных источниках, печатных и архивных, да несколько писем. В Санкт-Петербурге, в Публичной библиотеке, хранятся бумаги Спренгпортена литературные опыты, черновики и копии писем, счета. Но в одиннадцати толстых тетрадях удалось обнаружить только четыре письма, относящихся к нашей теме. Почти полное отсутствие материалов по экспедиции 1802—1804 годов объясняется отчасти конфиденциальным характером поручения: докладывать генерал должен был непосредственно царю. Но основная причина состояла в том, что все трехлетнее путешествие было для Спренгпортена лишь заполнением временного вакуума, образовавшегося в делах с Финляндией вследствие сложившихся политических обстоятельств. В рапорте, посланном Александру I с острова Корфу, Спренгпортен так описал маршрут экспедиции по России: «... В 1802 году я получил лестное поручение объездить часть России и ее южные границы от Кяхты до Корфу в сопровождении нескольких офицеров и одного рисовальщика для сбора живописных объектов. Первый год я использовал для прохождения маршрута до Оренбурга, затем по Иртышу в Сибири и по китайской границе от Бухтармы до Кяхты. Второй год мне пришлось следовать по линии Кавказа, а в третьем году отправиться из Крыма через Константинополь... в Корфу». Письмо генерала подтверждается формулярным списком М. Ф. Ставицкого. Путь военноинспекционной группы обозначен там сжато, но точно: «... в 1802, 1803 и 1804 гг. посылаем был, по высочайшему же повелению, с упомянутым графом Шпренгпортеном на Оренбургскую, Сибирскую и Нерчинскую линии и по реке Амуру на Китайскую границу, до г. Албазина и частью в Киргиз-Кайсацкую степь, а потом на Кавказскую и Кубанскую линии и Черным морем в Константинополь и в Малую Азию». Из письма Спренгпортена видно, что путешествие по Сибири заняло один год. Историки второй половины XIX века высказывали предположение, что генерал не ездил дальше Тобольска. Однако в дневниковых записях жителя Иркутска за 1802 год читаем: «30-го ч. (30 сентября 1802 г.) прибыл в Иркутск генерал от инфантерии Егор Максимович Шпрейпартен с 15-летним сыном. При нем находился его величества флигель-адъютант Бекендорф. По каким делам приезжал в Иркутск этот генерал, неизвестно, а между тем Бекендорф ездил в Якутск. Октября 12-го генерал Шпрейпартен уехал в Кяхгу, а по возвращении оттуда 19 ноября уехал в Россию». Акварель «Вид Кяхты» из Литературного музея документальным характером своим свидетельствует, что со Спренгпортеном до Кяхты ездил и художник. В то время, когда генерал отбыл в направлении Кяхты, а Бенкендорф был в Якутске, Ставицкий самостоятельно ездил в Нерчинск и далее, до устья Амура, а на обратном пути углубился в киргизские степи. Это обстоятельство подтверждается его письмом Спренгпоргену, обнаруженным в бумагах последнего, которое было послано 13 ноября 1802 года из Ачинской крепости. В нем дается характеристика жалкого состояния пограничных гарнизонов, отмечается бедственное положение населения, вызванное неурожаем. «Пуд муки стоит на протяжении моего пути от 3 до 3,5 рублей», — сообщает Ставицкий. «...Здесь столько зла подлежит исправлению!» — заканчивает он свое письмо. Благодаря тому что члены экспедиции путешествовали порознь, они обследовали огромные пространства. Но художник при них был один и поспеть во все места не мог. Однако охват территории в рисунках, и именно корнеевских рисунках, был даже большим, чем сумели проехать Спренгпортен, Ставицкий и Бенкендорф вместе. Это несоответствие маршрутов экспедиции и изображенных художником мест представлялось загадочным, но прояснилось благодаря обнаруженным архивным материалам. Оказалось, что к Корнееву попали в 1810 году эскизы художника-любителя, который провел в Сибири несколько лет. По ним Корнеев делал некоторые свои рисунки. Мы остановимся на этом подробнее в следующих главах. В 1803 году путешественники побывали в Казанской и Саратовской губерниях, спустились по Волге до Астрахани, затем были на Кавказе, где генерал лечился водами. Оттуда Спренгпортен послал царю работы Корнеева — две карты кавказских минеральных вод, а также несколько типажно-костюмных зарисовок. Осенью углубились в калмыцкие степи, посетили озеро Эльтон, подались на Дон, через Воронеж, Харьков и Полтаву добрались до Херсона, где встретили Новый год. Февраль—апрель 1804 года экспедиция провела в Крыму. Акварели, связанные с путешествием Е. Корнеева по России, составляют основной фонд его художественного наследия. В своем послужном списке Корнеев отмечает, что в 1804 году он преподнес царю «эскизы видов и костюмов» и получил в награду из кабинета его величества золотые часы. По всей вероятности, это были те самые карты кавказских минеральных вод и костюмно-типажные зарисовки, которые Спренгпортен приложил к своему рапорту с Кавказа царю. В 1804 году Корнеев едет со Спренгпортеном в Турцию и Грецию. Генерал имел задание обследовать военные укрепления Республики Ионических островов. Новое это государство было основано в 1798 году адмиралом Ф. Ф. Ушаковым после освобождения островов русско-турецкой эскадрой из-под власти наполеоновской Франции. Самоуправляющаяся республика просуществовала под протекторатом России до 1807 года, когда по Тильзитскому миру Ионические острова были опять переданы Франции. Посещением Ионических островов заканчивалась официальная миссия Спренгпортена. Писал Корнеев и портреты. Некто Усков, находившийся осенью 1804 года в Греции, дружеское свое письмо Спренгпоргену кончает такими словами: «Прошу передать сердечный привет от меня... в особенности г-ну Корнееву, которому моя жена так обязана за его доброту, за то, что сделал ее портрет». Звание пенсионера давало Корнееву право на пребывание в Италии. С острова Корфу он пишет А. С. Строганову: «Имея желание уже давно видеть Италию, жертвовал я тремя годами моего путешествия по России и Сибири. Наконец, будучи столь близко от оной, осмелился просить позволения его высокопревосходительства генерала Спренгпортена следовать за его превосходительством Дмитрием Павловичем Татищевым, отправляющимся в Неаполь на военном фрегате, он охотно согласился... я почитаю долгом своим уведомить Вас об оном и просить в сем случае предстательства Вашего. Буду ожидать приказаний Ваших в Неаполе». Все русские художники классицисты и романтики стремились в Италию. Посещение Италии расширяло кругозор, приобщало молодых художников к мировой культуре, давало знание классических образцов. Кроме того, привлекательна была возможность независимого существования, свободного художественного творчества, общения между собратьями по искусству. Последнего же Корнеев был лишен уже три года. В предложении Совету Академии от 22 апреля 1805 года президент рассказал, что получил сведения о художнике Емельяне Корнееве, который «желает отправиться в Италию для вящего усовершенствования в художествах и испрашивает на сие моего позволения. А как он во время пребывания его в Академии неоднократно представил опыты своих талантов и знаний, сверх же того и доставленные им во время путешествия его рисунки достаточно свидетельствуют о рачении, с которым он исполнил возложенное на него дело; то я поставлю долгом моим поощрить к дальнейшим успехам сего молодого художника, принесшего честь Академии... сим предлагаю включить его в число находящихся в чужих краях пенсионеров на том же основании, как и прочих, и переслать ему положенную по штату сумму в Венецию». Сведениями о жизни Корнеева в Италии (в продолжение года) мы не располагаем.

СНОВА В ПЕТЕРБУРГЕ

5 июля 1806 года Корнеев возвратился в Россию. Известна его картина этого периода «Вид города Афин», за которую он вскоре по возвращении награжден был из императорского кабинета золотыми часами. Ближайшей целью Корнеева было получение звания академика. В 1806 году за картину «Вид Везувия» он был признан «назначенным». В этой картине, по-видимому, Корнеев точно повторил свою акварель «Извержение Везувия, случившееся 18 августа 1805 года» (собрание И.С. Зильберштейна), использовав ее как эскиз. Весной 1807 года Корнеев и еще два художника — И.П. Александров и Т.А. Васильев (пенсионеры Академии художеств, прикомандированные в 1805 году вместе с А. Е. Мартыновым к посольству графа Ю.А. Головкина в Китай) — обратились к президенту Академии с просьбой утвердить им программу на звание академика, обязуясь выполнить ее к 1 сентября того же года. Картины были представлены в срок, и всех трех художников произвели в академики со званием чиновников 10-го класса. Александров написал портрет Вана, зятя китайского императора, Васильев — вид города Селенгинска, и лишь программа Корнеева не была связана с его поездкой по России. Сюжет картины был мифологическим — «Похищение Деяниры кентавром Нессом», что явилось как бы отчетом за годичное пребывание в Италии на средства Академии. Кроме того, Корнеева к этому обязывало звание исторического живописца. Что представляла собой в художественном отношении картина, за которую Корнеев получил звание академика, мы, к сожалению, не знаем. Местонахождение ее в настоящее время неизвестно. В 1807 году Корнеев поступает на службу в Комиссию построения церкви Казанской Богоматери «по части архитектора». Из письма президента Академии художеств в Комиссию от 18 января 1807 Года видно, что об этом назначении хлопотал сам Воронихин. «Производящий строение оной церкви Архитектор господин надворный советник Воронихин, — сообщает Строганов, — прописывал в поданном ко мне рапорте способности и знания художника 14-го класса Корнеева и просил об определении его по настоящей в нем надобности в число находящихся при нем по художественной части чиновников. А как художник Корнеев известен мне лично с весьма хорошей стороны, и будучи удостоверен, что он с немалой пользой при строении употреблен быть может, то я оной комиссии предлагаю определить его при г-не Архитекторе Воронихине». Казанский собор был детищем всей Академии. Его называли «памятником отечественным искусствам». Лучшие русские, и только русские архитекторы, художники, мастеровые участвовали в его строительстве и украшении. Это было делом принципа для А.С. Строганова, возглавлявшего Комиссию. «Все материалы заимствованы из недр отечества и все мастерства произведены искусством и рукой отечественных художников», — писала газета «Северная почта», комментируя освящение собора. И создатели его и общественность — все относились к строительству собора с большим воодушевлением. До Е. Корнеева в Комиссии построения собора не было художника, были лишь архитекторы и чиновники. Но в 1807 году, когда строили купол и штукатурили тело собора, когда дело подошло вплотную к художественно-отделочным работам и писались образа для иконостаса, Комиссии потребовался художник. Привлечение Корнеева говорит о том, что и Воронихин и Строганов ценили его талант. Одновременно Корнеев не оставляет занятий графикой, пишет акварели по путевым эскизам. Этот род деятельности художник, видимо, считал для себя основным. Он гордится своими «видами», приглашает приятелей их смотреть, что известно из свидетельства А. X. Востокова. А. X. Востоков, впоследствии выдающийся русский филолог-славяновед, «образовался», как тогда говорили, в Академии художеств в одни годы с Корнеевым. Он был организатором первого тайного общества в Академии — кружка «остеиекистов», куда входили однокашники Корнеева — И.И. Теребенев, И.А. Иванов, С.И. Гальберг, Ф.Ф. Репнин. Позже, в 1803 году, вся эта группа влилась в созданное летом 1801 года Вольное общество любителей словесности, наук и художеств. Востоков был одним из активнейших его членов и неизменно принадлежал, как и Теребенев, вместе с поэтами-радищевцами к левому крылу Общества. Востоков и его товарищи были людьми, жившими напряженной интеллектуальной жизнью. Они усердно занимались самоусовершенствованием, причем интересовались и социально-политическими вопросами, а в своей литературной и художественной деятельности осознанно стремились осуществлять идеалы просветительства. Нет сведений о том, что Корнеев был членом кружка «остеиекистов». В Вольном обществе он не мог принимать участия, так как уехал из Петербурга еще до того, как туда вошли художники, вернулся же летом 1806 года, когда деятельность Общества после смерти И.П. Пнина, его президента, поправела и затем резко пошла на убыль. Дружба же Корнеева с Востоковым была совершенно естественна. Вся жизнь и творческая деятельность художника говорят о служении просветительским целям. Закономерным было и его обращение в 1812 году к политической сатире, как это сделали и лучшие друзья Востокова - Теребенев и Иванов. В «Записках», представляющих собой дневник за несколько лет, Востоков пишет: «1808, март. 11-го в середу с Ивановым были у Корнеева (Емельяна) и смотрели его виды крымские и греческие». В своих записках Востоков крайне немногословен, упоминает малое число людей, и лишь тогда, когда есть веские причины зафиксировать этот факт. Позже Востоков еще несколько раз называет Корнеева, а 5 июня 1809 года делает запись: «5-го в субботу снял работу у Карнеева». В это время Востоков вел полуголодное существование и был озабочен поисками работы. Корнеев по своей должности в Комиссии построения Казанского собора имел возможность помогать другу, тем более что Востоков получил в Академии образование архитектора. Лучшие художники — исторические живописцы, а также некоторые портретисты — писали образа для новостроящейся Казанской церкви. Корнеев, лишь в 1806 году возвратившийся в Петербург и в течение 1807 года занятый программой на звание академика, заказов на живописные работы для собора не имел. Но когда в 1809 году умер Ф. И. Яненко, которому было поручено написать три запрестольных образа и Тайную вечерю, заказы передали Корнееву и С. А. Безсонову. По-видимому, Яненко только начал картины, так как при их колоссальных размерах проделанную работу Комиссия оценила лишь в 300 рублей. Все художники добивались чести писать иконы для Казанской церкви. Корнеев получил очень большой заказ, выполнение его помимо солидной оплаты сулило славу, награды. Кроме того, и служебное положение Корнеева в Комиссии расценивалось современниками как достаточно высокое. Это ярко видно из следующего эпизода. Востоков, пользовавшийся в критических случаях помощью Корнеева, посоветовал, по-видимому, то же Фролу Репнину, на что Репнин ответил: «Не хочу обременять Емельяна Михайловича Корнеева, бог знает, каков он теперь, зделавшись любителем фортуны, так, может быть, не удостоит и выслушать чад бедности». И вдруг 24 мая 1810 года, за год до освящения собора, художник под предлогом болезни оставляет выгодную службу и уезжает в чужие края. Картины кончал Безсонов. Газета «Северная почта» называет Безсонова среди авторов лучших живописных работ. Художники и служащие при строительстве были награждены орденами, чинами, пожизненными пенсиями. Корнеев же все бросил, так как неожиданно ему представилась возможность отдаться своему призванию. Не исключено, что решение его оставить официальную службу и уехать из России явилось в какой-то степени и следствием усилившейся реакции в стране, сменившей «дней Александровых прекрасное начало». Художник, возвратившийся из Италии в 1806 году, должен был остро чувствовать эти перемены. Корнеевские виды России привлекли внимание баварского посланника при русском дворе графа Карла Рехберга, страстного собирателя акварелей и рисунков на русские темы. Рехберг предложил Корнееву издать альбомы гравюр по его рисункам. Это было как раз то, о чем мечтал художник: показать широкому зрителю свои работы — виды отдаленных уголков России, облик народов, ее населяющих. И Корнеев уехал с Рехбергом за границу. Там он напряженно трудился над созданием двухтомного альбома «Les peuples de la Russie» («Народы России»), «Все рисунки, составляющие этот труд, были самым превосходным образом выполнены заслуженным мастером г-ном Корнеевым в течение его трехлетнего пребывания в Мюнхене», — сообщал издатель альбома. Мюнхен, столица Баварского королевства, был родным городом К. Рехберга. Здесь Е. Корнеев делал рисунки по своим путевым эскизам, а затем наблюдал за созданием гравировальных досок. Печатался альбом в Париже уже без присмотра автора. Два роскошных тома не исчерпывали запаса рисунков, а также замыслов издателя и художника. Однако война в Европе принудила Корнеева вернуться домой, а Рехберга -приостановить издание. К началу наполеоновского нашествия Корнеев был уже на родине. Точная дата возвращения художника в Россию неизвестна. Но все подготовительные работы, которые проводились в Мюнхене, были закончены примерно к началу 1812 года, так как в 1812 году альбом печатался в Париже, причем уже без присмотра автора. Как известно, русские художники не остались в стороне от событий, потрясших всю страну. Одним из наиболее интересных и значительных явлений в искусстве, порожденных героической эпохой Отечественной войны, была сатирическая графика 1812 года. Если к политической сатире обратились в это время живописцы и даже скульпторы, то для Корнеева, художника-графика, рисовальщика и гравера, привыкшего ориентировать свой труд на широкого зрителя, работа в жанре политической карикатуры была совершенно естественной. Ему принадлежит несколько рисунков, по которым были выполнены гравюры (а может быть, Корнеев и сам гравировал некоторые свои листы), прославляющие подвиги русских людей в борьбе с захватчиками. 28 октября 1816 года Корнеев вновь поступает на государственную службу—«в Департамент горных и соляных дел для рисования медалей» на место освободившего эту должность Ф.П. Толстого. Производство медалей входило тогда в ведение Горного департамента (1-е отделение). Медальерному искусству, предназначенному восхвалять деяния современников, придавалось в эти годы особое значение. «Каким же временам, — восклицает А. Н. Оленин, — нужнее могли быть медали для удостоверения позднейшего потомства в невероятных почти событиях и в беспримерных подвигах царей, воителей и народов, как не нашему чудесному времени?» Медали он называет «изящными произведениями художества, могущими свидетельствовать позднейшим векам о неимоверных событиях нашего времени». Скульптура вообще была ведущим и излюбленным видом искусства в эпоху классицизма. Медали же рассматривались как «миниатюра в ваянии». От медали требовалась ясность выражения идеи, лаконичность, строгость и безупречность линий. Но в первом десятилетии XIX века медальерное дело еще далеко не отвечало этим требованиям. В 1809 году на Монетный двор пришел работать Ф. П. Толстой. В своих «Записках» он отмечает низкий художественный уровень медалей, усложненность трактовки сюжетов. Причиной тому было главным образом отсутствие специальных художников для рисования медалей. Резьба штемпелей производилась по рисункам «весьма плохо сочиненным и нарисованным... которые присылались... в монетный департамент от разных правительственных мест, учреждений и заведений». Усилиями Ф. П. Толстого медальерное дело было поднято на большую высоту и в первой четверти XIX века достигло своего расцвета. Выступая против отвлеченности и аллегоричности сюжетов, Толстой разрабатывает новые принципы медальерного искусства: историческая достоверность места, действия, обстановки, костюмов, портретность лиц, знание законов перспективы, изображения архитектуры, наконец, исполнение изящное и строгое, «сообразно с натурой». Такими же положениями руководствовался в своей практике видописец-бытописатель, и потому они были близки Корнееву. Корнеев в должности художника для рисования медалей пробыл два года, и как раз в то время, когда на исполнение рисунков для медалей было обращено уже серьезное внимание. Однако работ его в этой области найти не удалось. Очевидно, он не подписывал свои рисунки и здесь. Известно лишь, что «в продолжение службы в Департаменте исправлял должность с весьма довольными сведениями и способностями». Но вряд ли художник, вкусивший независимости, знавший длительные периоды свободного творчества, мог быть увлечен этой службой.

КРУГОСВЕТНОЕ ПЛАВАНИЕ

В январе 1818 года Корнеев оставляет Монетный двор. У него были свои, уже сложившиеся интересы и репутация известного художника-путешественника, гравера и рисовальщика. Поэтому он с радостью откликнулся на предложение министра духовных дел и народного просвещения князя А. Н. Голицына, переданное художнику новым президентом Академии художеств А. Н. Олениным, — предложение отправиться в дальний вояж. Готовилось кругосветное плавание на двух военных шлюпах (так первоначально предполагалось, потом экспедиция была расширена до четырех шлюпов). Задачи экспедиции были комплексные — географические открытия, изыскания по самым различным отраслям знания, поиски удобных морских путей. Это было грандиозное научно-исследовательское предприятие, главным образом для изучения высоких широт обоих полушарий. Экспедиция делилась на две партии — в южные и северные моря. И художников требовалось два. Одновременно предполагалось еще четырехмесячное плавание «для описания Новой Земли», куда тоже нужен был художник. На Совете Академии художеств, состоявшемся 29 марта 1819 года, были предложены в эту поездку десять художников: А. А. Васильевский, Константин Волков, М. П. Дубровин, Е. М. Корнеев, П. Н. Михайлов, В. П. Мохначев, В. П. Суханов, Хворинов, Иван Червинский и Ф. Ф. Чернявский. Четверо из них, сообщает Оленин Голицыну, «г. г. Михайлов, Корнеев, Дубровин и Чернявский лично объявили мне желание свое участвовать в сем путешествии и охотно соглашаются употребить способности свои для доставления упомянутой экспедиции желаемого успеха во всех тех случаях, где для оной может быть нужно пособие художников. ...Г-н Корнеев, имеющий звание академика, еще прежде сего уже много лет путешествовал по Азии и Европе; плоды трудов его известны Ученому Свету по изданным графом Рейхбергом описанию костюмов обитающих в России народов. Г-н Чернявский также находился уже в путешествии к китайским границам. ... Г. г. Дубровин и Михайлов08, образовавшиеся равномерно в Академии, оказали отличные в художествах успехи. Следовательно, в хороших художниках для сей экспедиции недостатка нет». Однако Корнеева как художника Оленин отличает особо. В том же письме, напоминая Голицыну об условиях оплаты труда «едва выпущенного из Академии художеств» Тиханова, отправленного в 1807 году в подобную экспедицию на шлюпе «Камчатка» под начальством капитана В. М. Головнина, он добавляет: «.. .Я думаю, что первым двум (Корнееву и Михайлову) из числа ныне вызвавшихся в новое мореплавание должны быть предоставлены большие против сих выгоды: ибо они превосходят г-на Тиханова, особливо г-н Корнеев, который во время многолетних путешествий приобрел большой навык в упражнениях и занятиях, какие свойственны странствующему художнику». Но художникам было предложено столь мизерное жалованье, что участвовать в экспедиции на таких условиях все отказались. «Я на принятие оной должности решиться не могу по той причине, — писал Оленину Михайлов, — что выгоды, с нею сопряженные, гораздо меньше тех, кои имею здесь от занятий моим художеством и что я жертвовать последним для предлагаемых с потерею самою чувствительною для моего состояния никак не смею и не должен». Оленин комментирует их отказ таким образом: «...хотя любовь к изящным художествам еще не так высока в России... однако же вкус в оных уже столько распространился, что нет почти ни одного даже самого посредственного живописца, который бы своим художеством не снискивал себе в год до полутора тысяч рублей». Поэтому, объясняет президент, он и не смог убедить никого из ранее согласившихся художников отправиться в дальний вояж. На протяжении месяца идет эта переписка. Оленин упорно добивается для художников оплаты, соответствующей их труду, а также заботится об обеспечении их в дальнейшем. «Поелику после окончания их путешествий им непременно должно будет употребить год и даже более того времени на сделание чистых рисунков с их эскизов, ибо в продолжение путешествия нельзя будет им сего исполнить и во все время им почти невозможно будет заниматься никакими другими работами для выручения потребной для их содержания суммы, то необходимо нужно будет обеспечить их по сей части произвождением им в течение одного или двух лет того же жалования, которое им ныне определяется... особливо при обязанности их отделать начисто рисунки... для гравирования с них эстампов либо для хранения в императорских библиотеках». К 1 июня 1819 года эти вопросы были наконец согласованы. Теперь Оленин начал торопить морского министра маркиза И. И. де Траверсе с выдачей художникам подъемных денег, что необходимо для приобретения «художественных припасов». Он напоминает, что художники должны иметь деньги не менее чем за три недели, чтобы быть вовремя готовыми. Кроме того, говорит он, если условия путешествия и работы будут различными, то надобно будет распределить живописцев (Корнеева и Михайлова) на суда по жребию, так как «одно судно может иметь выгоднейшее против другого назначение». В четырехмесячное плавание был командирован Дубровин. Он отправился в путь первым. История его иеудавшегося вояжа раскрывает пренебрежительное отношение к художникам со стороны высшего чиновничества. Прибыв в Архангельск, Дубровин узнал, что корабль уже ушел. Художник оказался в безвыходном положении. В письмах Оленину он сообщал, что «дошел до крайности», тот переслал эти письма морскому министру, и наконец последовал приказ Траверсе выдать Дубровину прогоны до Санкт-Петербурга. Вины за Дубровиным не было: он выехал в Архангельск через четыре дня по получении денег. Тем временем продолжались сборы отправлявшихся в дальний вояж. 23 июня 1819 года художники получили назначение, приказ о немедленном прибытии в Кронштадтский порт к своим командирам, а также написанное Олениным «наставление по художественной части», каждому особое. Впервые «наставление» было составлено Олениным вскоре после занятия им поста президента Академии художеств в 1817 году для отправляющегося в кругосветное плавание с капитаном В. М. Головниным художника М. Тиханова. Корнеев и Михайлов также получили по экземпляру «наставления», которое отличалось от варианта Тиханова, однако не принципиально. Любопытно, что положения, разработанные Ф. П. Толстым для медальерного дела, почти взаимозаменяемы с «наставлением по художественной части» Оленина. Так в разных видах искусства обнаруживают себя одни и те же веяния эпохи. Основное требование — во всем следовать натуре. Кроме того, из «наставления» видно, что художнику, отправляющемуся в путешествие, полагалось работать во всех жанрах — выполнять портретные, бытовые, этнографические изображения, натюрморты, делать натуралистические зарисовки флоры и фауны посещаемых мест, но прежде всего он должен был рисовать «виды» — документальные, «портретные» виды. Таким образом, необходимость совмещать работу в пейзаже и бытовом жанре диктовалась не только логикой развития того и другого жанра, но и требованиями заказчика — научного учреждения, отправлявшего экспедицию. И то и другое нашло отражение в «наставлении» Оленина. Художники разделились по отрядам кругосветной экспедиции таким образом: Михайлова приписали к южному отряду, маршрут которого был рассчитан на два года. Командовал им Ф. Ф. Беллинсгаузен, он же вел флагманский корабль «Восток». Командиром второго шлюпа, носившего название «Мирный», был М. Н. Лазарев. Этой экспедицией капитаны Беллинсгаузен и Лазарев вписали свои имена в летопись великих свершений как знаменитые первооткрыватели Антарктиды. Корнеев попал в северную дивизию, состоявшую из шлюпов «Открытие» и «Благонамеренный», которые вели капитаны М. Н. Васильев (начальник экспедиции) и Г. С. Шишмарев. Возможно, художников назначили на суда по жребию, как предлагал Оленин. Но не исключено, что Корнеев, как опытный путешественник, сам выбрал более долгий, трехлетний маршрут. В задачу второй дивизии входили исследования в высоких широтах северного полушария и «отыскание северо-западного прохода» — через Берингов пролив и Северный Ледовитый океан в Атлантику. Обогнув Южную Америку, экспедиция достигла Берингова моря и два летних сезона проводила работы в Ледовитом океане у берегов Азии и Америки. Русские мореплаватели поднялись до 70° 40' северной широты, им удалось углубиться на 25 миль севернее, чем капитану Д. Куку. Дальше путь преградили сплошные льды. Прошел положенный срок. Все четыре судна благополучно вернулись в Кронштадтский порт. Оба художника привезли большое количество рисунков. Работы Михайлова находятся в Русском музее (286 листов), куда были переданы из музея Академии художеств. Кроме того, в Историческом музее имеется альбом законченных, приготовленных для печати акварелей Михайлова с пометками Ф. Ф. Беллинсгаузена. Привез свои работы и Емельян Корнеев. Однако они не были изданы, и отыскать их нам не удалось.

ИСТОРИЯ РИСУНКОВ ИЗ КРУГОСВЕТНОГО ПЛАВАНИЯ

Рисункам Корнеева второго путешествия посвящена обширная переписка, раскрывающая их историю. 25 июня 1822 года, более чем за месяц до прибытия в Кронштадт, капитан Васильев потребовал, чтобы художник, согласно инструкции, еще на корабле передал ему свои работы. Затем Васильев запросил начальника морского штаба контр-адмирала А. В. Моллера, куда препроводить рисунки, прибавляя, что «картины еще не приуготовлены к гравированию и некоторые недокончены». В ответ на это последовало распоряжение Корнееву — все, что у него осталось, сдать морскому министру, а Васильеву — «все собранные виды и рисунки Академика Корнеева... представить... в Государственный адмиралтейский департамент, который по рассмотрению оных не оставит сделать дальнейшего о них положения». Но так как выполненные в дорожных условиях акварели еще не были закончены, Корнеев через Оленина пытался получить их обратно. В августе 1822 года Оленин просил А. В. Моллера препроводить к нему рисунки Корнеева, чтобы отдать их художнику для отделки его эскизов начисто. Среди бумаг экспедиции Васильева есть «перечень зарисовок береговой линии островов, сделанных Академиком живописи Корнеевым». Под заголовком «Звание видов, собранных в путешествие во круг света» следует список на тридцать девять рисунков с подробным наименованием каждого. Рисунки эти чисто видовые — острова, берега, бухты. То один и тот же объект берется с разных точек зрения (№ 28—30: «Мыс Лизбурн с южной стороны», «Мыс Лизбурн с якорного места», «Мыс Лизбурн и Ледяной мыс»), то несколько рисунков составляют общую панораму (пять листов — «Берега Америки в Ледовитом море от мыса Крузенштерна к NW» (русское побережье Аляски), еще четыре — берега Камчатки с ее сопками, мысами и бухтами. Здесь же вид «новооткрытого острова Нунивак», признанного «обретения» экспедиции. Все эти изображения являются, как и эскизы Михайлова, научной фиксацией географических исследований путешествия, но одновременно и пейзажами. В «перечне» нет ни этнографических, ни бытовых зарисовок, несмотря на то, что подобную тематику Корнеев любил, да и должен был выполнять такие работы по инструкции. Из записок лейтенанта А. П. Лазарева, хотя он встречался с художником мало, так как плавал на шлюпе «Благонамеренный», а Корнеев — на шлюпе «Открытие», выясняется, что среди работ последнего было изображение водопада в окрестностях Рио-де-Жанейро. «Живописец наш Корнеев снял вид онаго», — сообщал Лазарев. На Сандвичевых островах, которые экспедиция Васильева посетила в апреле 1821 года, английский миссионер X. Бингхем для организованной им школы попросил «нашего живописца изготовить ему начальные рисунки для детей, что Корнеев, с позволения начальника экспедиции, сделал отлично хорошо». Бингхем преследовал вполне практические цели и по-деловому распорядился полученными от Корнеева «начальными рисунками». Он составлял в то время гавайский алфавит, и уже в январе 1822 года миссионеры издали букварь, первую книгу на гавайском языке, а в 1829 году — специальный учебник для детей, азбуку с картинками. По иронии судьбы безделице суждено было увидеть свет, в то время как плоды серьезных трехлетних трудов пропали напрасно. В журнале шлюпа «Благонамеренный», который вел мичман Н. Д. Шишмарев, есть также рассказ о том, как Корнеев рисовал в Гонолулу полинезийцев в национальных одеждах. Должны были быть у Корнеева и натуралистические рисунки. Известно, что экспедиция осталась без натуралистов. Два русских студента добивались этой должности, но им предпочли иностранцев — Мартенса и доктора Кунце, которых ожидали на суда в Копенгагене. Однако натуралисты на корабль не явились. Обязанности их делили между собой художник Михайлов и астроном Симонов в южном отряде, в северном — штаб-лекарь Штейн и Корнеев. У Михайлова такие работы есть, они очень точны, передают не только внешний облик животных, но и их повадки. Но тридцать девять номеров перечня далеко не исчерпывали всего запаса рисунков Корнеева. Вскоре по прибытии кораблей в Кронштадт в «Отечественных записках» П. П. Свиньина в разделе «Взгляд на новые отличные произведения художеств» появилась корреспонденция «О портфеле академика Карнеева». «Г. Карнеев, — говорится там, — известный уже с самой выгодной стороны роскошным творением о России, изданным в Париже графом Рехбергом, составил ныне не менее любопытную портфель рисунков во время путешествия своего к Север-ному полюсу... Портфель его содержит до 200 рисунков и разделен систематически: одно (например) отделение посвящено Бразилии и южной части Америки, другое — Тихому Океану, третье — Новой Голландии, четвертое — нашим Американским владениям и Северному Океану и пр. Наблюдательный художник не упустил заметить ничего любопытного, ничего отличительного не только в виде людей и прочих предметов столь различных климатов, но представил искусною кистию противуположенности вкусов и привычек, изменяющихся в человеке большею частию по влиянию Природы. Весьма желательно, чтоб рисунки сии показались скорее в свет..,». В документах, относящихся к следующему периоду (с весны 1823 г.), также встречаются упоминания именно о двухстах, а затем и о трехстах рисунках из путешествия. Эти документы отражают тревогу художника о своем будущем, а также о судьбе привезенных произведений. Кончается год. Через пять месяцев он останется без средств к существованию, не успев закончить работу. Обстоятельства Корнеева были осложнены тем, что спустя несколько месяцев после возвращения из плавания он женился. 21 января 1823 года он взял у А. Н. Оленина свидетельство о том, что холост и может беспрепятственно вступить в законный брак. Настойчивость, с которой художник в дальнейшем добивается своих прав и ищет средств к существованию, объясняется ответственностью за семью. 5 марта 1823 года Корнеев подает прошение А. Н. Оленину о продлении жалованья и ссылается на трудности, с которыми встретился: оклад он получал наравне с мичманом, а не с лейтенантом, как было условлено вначале, денег на экипировку ему не хватило, пришлось за бесценок продавать перед отъездом вещи, бумага и прочие художественные принадлежности за три года путешествия испортились от жары и сырости. Здесь же художник указывает, что по приезде он представил Морскому департаменту шестьдесят пять рисунков, оконченных во время вояжа, а со времени прибытия — еще тридцать шесть. За Корнеева ходатайствует капитан Васильев, а также Морской департамент, который просит положить художнику жалованье по 2000 рублей в год, как и академику Воробьеву, путешествовавшему по Сирии и Палестине («Департамент, рассматривая труды г. Корнеева, заключил об отличном искусстве в живописи оного академика»); А. Н. Оленин также поддержал просьбу художника выплачивать ему жалованье вплоть «до окончания рисунков и составления оным краткого описания». Министр просвещения А. Н. Голицын в ходатайстве отказал. Таким образом, Корнеев продолжал работать над рисунками из кругосветного плавания, но денег больше не получал. По-видимому, материальное положение художника действительно было крайне тяжелым, и президент Академии художеств об этом знал. Прошения Корнеева, сопровождаемые ходатайствами Оленина, следуют ежегодно. В феврале 1824 года Корнеев хлопочет о пенсионе: «... по примеру г-ну Академику Курляндцову 1000 руб., художнику Тиханову 600 руб. и, наконец, академику Воробьеву 2000 в год, а сверх того и рисунки их произведения остались в их собственность». Здесь же художник жалуется, что «кроме расстроенных дел утратил зрение». Одновременно он ищет помощи у Общества поощрения художников и обращается туда с просьбой дать ему работу. На заседании Комитета Общества 18 марта 1824 года «член Кикин представлял на рассмотрение Комитета разные рисунки художника Корнеева и объявил при том, что он (Корнеев) желает получить от Общества работу. Положено: потребовать от г. Корнеева, чтобы он представил какой-нибудь совершенно законченный рисунок, дабы по оному можно было судить, какого рода занятия может дать ему Общество». На заседании 6 мая 1824 года (через одно собрание) «... рассматриваем был пробный рисунок, представленный г-ном Корнеевым. Положено иметь сего художника в виду на случай встретиться могущих занятий, с его способностями сообразных». Направление творчества Корнеева вполне соответствовало характеру деятельности Общества, которое, поддерживая все передовое и новое в искусстве, охотно помогало видописцам, а также ученикам Венецианова. Преследуя просветительские цели, Общество ценило художественное издание, эстамп и оказывало широкую поддержку графикам. Однако, одобрив работу Корнеева, Общество не спешило использовать его. Дело в том, что Общество поощрения распространяло свою благотворительность на молодых художников в период их становления. Корнеев же был художником, уже давно сформировавшимся. В августе 1825 года Корнеев вновь собирает все бумаги (аттестат от Васильева, из Горного департамента, выписку из формуляра и из журнала Адмиралтейского департамента) и с очередным прошением обращается уже прямо к царю. Каждое прошение художника содержит подробности о его жизни, а также новые сведения о рисунках, выполненных во время кругосветного плавания. «Для окончания собранных мною в вояже более 300 рисунков остаюсь без должности», -пишет художник. Да еще «во время наводнения 7 ноября прошлого года я потерял все свое и жены моей имущество более нежели на 20 000 рублей и по свидетельству о таковом моем несчастии бывшего очевидцем г. генерал-адъютанта е. и. величества Бенкендорфа, поддержавшего до того тяжкое мое с семейством моим существование по определению главного комитета о наводнении выделено мне в вознаграждение невозвратной потери моей 1900 руб.». Ухудшающееся зрение еще более осложняет жизнь художника. Он жалуется на невозможность «со слабостью зрения... пропитать себя с семейством...». А после наводнения 1824 года Корнеев впал уже в крайнюю нужду. Дело в том, что он жил в «3-й адмиралтейской части во 2-м квартале у Семеновского моста (в доме генерал-майорши Сталь № 128)», то есть на берегу Фонтанки при пересечении ее Гороховой, где вода стояла очень высоко - от пяти до шести вершков. У художника действительно погибло все имущество. Об этом говорит и размер выданного ему пособия. По установленному порядку сумма эта находилась в прямой зависимости от объема потерь. Лицам, лишившимся пятой части имущества, возмещалась четверть убытков, при утрате четверти, трети и половины возмещалась половина потери. Но единовременное пособие было ограничено 1000 рублями, и лишь по специальному разрешению центрального комитета помощи пострадавшим оно могло быть увеличено. Временно художник с семьей поселился в доме своего родственника, статского советника Корнеева, на 4-й линии Васильевского острова, № 16596. А. Н. Оленин старался помочь Корнееву. В феврале 1826 года он напоминает А. Н. Голицыну, что «согласие сего искусного художника участвовать в новом путешествии, когда никто другой не решался подвергнуться опасностям, сопряженным с долговременным мореплаванием, было весьма счастливым приобретением для снаряжаемой экспедиции». Оленин обращает внимание на высокое качество работ художника и просит для него пенсиона и следующего чина. Наконец дело закончилось в мае 1826 года назначением Корнееву пенсиона в размере 720 рублей в год. Затем начинается последний этап «дела о рисунках». На этот раз переписка идет между А. Н. Голицыным, морским министром А. В. Моллером и А. Н. Олениным. Причиной этой переписки послужило прошение Корнеева, поданное в июне 1826 года на высочайшее имя, с просьбой возвратить ему сто один рисунок «видов разных частей света, костюмов разных народов, зверей, птиц, рыб и проч.», так как «предполагает он издать в свет свое путешествие, приобщив к нему упоминаемые виды». Корнеев надеялся опубликовать созданные за время кругосветного плавания рисунки по типу альбома «Народы России», изданного на материалах его первого путешествия. Такая работа была его призванием. Осуществление задуманного Корнеевым предприятия составило бы несомненно вклад в сокровищницу русской культуры. В издании тиражом в триста экземпляров автор предполагал поместить сто пятьдесят рисунков с объяснительным текстом. «Приступая же к изданию сему, — сообщает со слов художника Голицын Моллеру, — имел он намерение предохранить шестилетние труды своего путешествия от совершенного забвения, каковому подверглись уже многие подобные путешествия, оставшиеся для ученого света вовсе неизвестными, как оно: рисунки художников Мартынова, Александрова и Васильева, бывших при посольстве графа Головкина в Китай, Тиханова на Алеутские острова с капитаном Головниным, Курляндцева в Камчатку с капитаном Крузенштерном, Воробьева в Сирию и Палестину, Михайлова к Южному полюсу с капитаном Беллинсгаузеном и многие другие». По подсчетам Корнеева, все издание обошлось бы в 45 тысяч рублей. Не имея, разумеется, средств, художник обращается к царю с просьбой выдать ему единовременную ссуду — пособие из сумм, ассигнованных «по 10000 рублей в год из кабинета для награждения художников», и разрешить открыть подписку на издание. По поводу предполагаемого издания министр просвещения прежде всего запросил мнение Оленина. Президент Академии художеств, как всегда, дал лестный отзыв о работе художника. «Имею честь сим донести вашему сиятельству, — ответил он, — что талант Академика Корнеева по части рисования мне давно известен с весьма хорошей стороны. Рисунки его, принадлежащие к последнему его путешествию, мне также известны и будут любопытны в отношении к истории и художествам. А потому очень можно дозволить ему открыть подписку на издание его путешествия с принадлежащими к оному рисунками». Однако в пособии из сумм Академии художеств Оленин, естественно, отказал, объяснив, что Академии важнее употребить эти деньги на свои нужды. (Академия вообще находилась в постоянных бюджетных затруднениях.) Но морской министр был категорически против издания рисунков самим художником. По его мнению, «описание путешествия капитана Васильева имеет быть издано в свет от Морского ведомства, почему и принадлежащие к оному рисунки трудов Академика Корнеева не могут быть возвращены сему художнику». Это заключение было «высочайше» утверждено. Почему Корнеев так радел об издании своих рисунков? Вся жизнь его была служением идеалам просветительства. В 1802 году он прервал пенсионерство, не думая о последствиях этого шага для его академической карьеры, и отправился в трехлетнее путешествие. Затем ради издания альбома «Народы России» отказался от выгодной службы в Казанском соборе и больших правительственных заказов. Наконец, он оставил работу на Монетном дворе, чтобы отправиться в длительное и тяжелое плавание. Лежащие без движения акварели, которые, несомненно, представляли большую познавательную и, судя по отзывам, а также прежним произведениям Корнеева, художественную ценность, ждали публикации. Но вследствие тяжелой правительственной реакции, наступившей во второй половине 1820-х годов, положение с частными изданиями крайне осложнилось. Голицын, Моллер — все боялись брать на себя ответственность. Царь приказал Корнееву впредь не только не требовать обратно своих произведений, а сдать еще сто рисунков. Но в эти годы Корнеев уже не работал больше как художник. Основной причиной, по-видимому, явилось ослабевшее зрение. Однако у него на руках оставались еще семьдесят рисунков, которые он упорно пытался сохранить. В 1828 году дела, связанные с изданием всех морских путешествий, перешли в ведение Морского ученого комитета. Председатель этого учреждения князь Л. И. Голенищев-Кутузов ревностно взялся за сосредоточение всех рисунков Корнеева в своих руках. Прежде всего, он вытребовал из Адмиралтейского департамента сто один рисунок, хранившийся там, а затем призвал к себе Корнеева и убедил его, ссылаясь на приказ царя, сдать остальные работы. «Он (Корнеев) ныне отдал сии рисунки, которые приняты и хранятся в комитете вместе с прежними», — сообщал Голенищев-Кутузов. Рисунки были взяты у Корнеева под предлогом их издания. Но материалы плавания в северных широтах не были опубликованы Морским министерством. Сам Васильев не имел такого авторитета, как Беллинсгаузен, чтобы этого добиться. В 1830 году лейтенант А. П. Лазарев, участник экспедиции Васильева, предложил для опубликования свой дневник — описание путешествия, — однако начальство не санкционировало издание. Лазареву дали понять, что печатать его дневник неудобно перед Васильевым. Труд этот оставался в рукописи до 1950 года. Существенных подробностей о работе художника экспедиции он не содержит, так как Лазарев плавал на другом судне и пути их пересекались редко. Но лейтенант Лазарев просил разрешить ему присоединить к своим запискам «разные рисунки и карты, снятые и сочиненные во время означенной экспедиции», а это была вторая реальная возможность публикации рисунков Е. Корнеева, которая тогда тоже не осуществилась. Итак, сто семьдесят рисунков, представляющих большую историко-художественную ценность, — виды берегов и островов, изображения народов, встреченных экспедицией на своем пути, флоры и фауны тех мест — все оказалось в 1828 году в Морском ученом комитете. Но найти их пока не удалось.

ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ ЖИЗНИ ХУДОЖНИКА

После возвращения Корнеева из кругосветного плавания жизнь улыбалась ему. Он женился, был полон надежд и творческих планов, связанных с изданием новой серии рисунков. Затем последовал ряд ударов судьбы: прекращение выплаты жалованья, утрата имущества и всех готовых работ при наводнении, частичная потеря зрения, длительные и унизительные хлопоты о пенсионе. Но была семья, родился ребенок, и нужны были деньги. В 1825 году Корнеев взял в долг 1500 рублей у надворного советника Резвого, а затем 2440 рублей — у надворного советника П. Шубина. Назначенный наконец в 1826 году пенсион в 720 рублей в год не только не дал художнику возможности расплатиться с долгами, но составлял приблизительно лишь половину прожиточного минимума. Выходом из этого положения могла быть только постоянная служба. В конце 1825 года Корнеев подал прошение о принятии его на работу в контору императорских театров на открывающуюся вакансию гардеробмейстера. В прошении он сообщает, что в Академии обучался не только исторической, но и ландшафтной живописи. Он отмечает это обстоятельство, стремясь подчеркнуть свою причастность к театру, так как театральные декорации писали перспективисты, а иногда ландшафтные живописцы. Далее Корнеев напоминает театральной дирекции, что работы его уже использовались в театре. Они были «представлены... Императорскому Российскому театру для пьесы Сулиоты через его превосходительство Алексея Николаевича Оленина.. ,» (среди гравюр Корнеева были изображения типов населения Малой Азии, в числе которых есть листы «Сульеты» и «Сульетка». — Альбом «Собрание костюмов», доски LVIII и LIX). Театр вообще был близок академистам конца XVIII века. Особенно он процветал со времени поступления Корнеева в Воспитательное училище, с 1789 года. Драматические представления чередовались здесь с «театральными балетами». Академисты писали декорации, выступали на сцене, из них же состоял оркестр. И лишь в 1798 году академический театр высочайшим указом был передан профессиональной немецкой труппе. Одновременно на ту же должность, что и Корнеев, претендовал некий Натье. 27 апреля 1826 года Натье был назначен гардеробмейсте-ром, а Корнеев — главным бутафором с окладом 1000 рублей в год. В то время роль художника в театре была очень скромной и ограничивалась эскизами декораций, и то далеко не для каждого спектакля. Тем более возрастала роль главного бутафора, который, по существу, оформлял спектакли. Кроме того, работа Корнеева состояла в покупке всего необходимого для спектаклей, заключения договоров с художниками в тех случаях, когда это касалось бутафорской части. Так, для писания портретов Корнеев неоднократно приглашал своего однокашника Павла Ремезова. Когда менее чем через год выяснилось, что Натье с работой не справляется, он был уволен, и обязанности гардеробмейстера также возложили на Корнеева. Он должен был «иметь надзор за гардеробом и заведовать остальными частями к гардеробу принадлежащими, как обувью, цветочною и париками». Фактически он стал главным художником. Так и расценивает его работу Н. П. Собко, указывая, что Корнеев был определен главным художником императорских театров. Дирекция императорских театров при этом экономила, так как за вторую должность художнику прибавили не 1000, а 500 рублей в год. Работа была хлопотная, гардероб оседал у актеров, и каждый, уходивший с этого места, в том числе Натье, выплачивал недостачу. Однако помимо множества организационных обязанностей, сопряженных еще и с материальной ответственностью, должность требовала от Корнеева мобилизации его художественных способностей. Быть театральным художником мог лишь человек, обладающий достаточной разносторонностью, артистичным художественным вкусом. Годы службы в театре были последним творческим периодом в жизни Корнеева. В то время он работал еще и над своими акварелями из кругосветного плавания с Васильевым, а также хлопотал о праве на их издание. Но вся кипучая деятельность художника в конце 1828 года разом оборвалась. Началось с того, что Резвой и Шубин подали векселя к опротестованию. Корнеев предложил отдавать им по 1500 рублей в год. На большее он пойти не мог, так как и в этом случае, лишаясь всего жалованья, он обрекал себя и свою семью на самое скромное существование, возможное лишь благодаря тому, что квартира и дрова при должности гардеробмейстера были казенными. Но надворный советник Шубин потребовал «описать движимость г. Карнеева, заключающуюся в картинах, мебелях и прочих украшениях, и крепостного человека Петра с матерью и сестрой, что может служить к скорейшему удовлетворению иска, с дополнением из жалования г. Корнеева». Санкт-Петербургская управа благочиния постановила описать имущество Корнеева. Это было тяжелым ударом. Почти одновременно последовали запрещение собственного издания рисунков и приказ сдать последние семьдесят работ в Морской ученый комитет, что окончательно сломило Корнеева. Он уходит из театра. Но художник и вообще прекращает творческую деятельность. Отчасти причиной тому было ослабевшее зрение. Для акварели, техники миниатюрной, требовался зоркий глаз, а масляной живописью Корнеев не занимался уже более двадцати лет. Но главная причина состояла в том, что последние годы оставили в его душе тяжелый след. В связи с усилением реакции после трагедии, разыгравшейся на Сенатской площади, между государством и передовой общественностью легла глубокая пропасть. «Первые годы, следовавшие за 1825 годом, были ужасающими. Потребовалось не менее десятка лет, чтобы в этой злосчастной атмосфере порабощения и преследований можно было придти в себя», — вспоминал А. И. Герцен. Обостряется конфликт между художником и обществом. Забросил искусство А. О. Орловский, метался в безнадежной борьбе с действительностью О. А. Кипренский. Факты, иллюстрирующие крах творческой личности эпохи романтизма в период николаевской реакции, многочисленны, особенно в среде литераторов, и общеизвестны. Емельян Корнеев, такой гордый своей нравственной силой и независимостью человек 1800—1810-х годов, каким предстает он в автопортретах, на протяжении ряда лет поставлен был в положение докучливого просителя, а затем вообще принужден был оставить искусство. 31 декабря 1828 года Корнеев поступает на службу в ведомство Государственного контроля чиновником особых поручений и переезжает жить в Москву. Но еще в течение трех лет он отдает свой пенсион в уплату долгов Резвому и Шубину, а также в погашение недостачи по гардеробу. Дальнейшие сведения о Корнееве отрывочны и случайны. В 1833 году он в чине титулярного советника продолжает служить по ведомству Государственного контроля. В связи с пятнадцатилетней выслугой в обер-офицерских чинах он получает здесь знак отличия беспорочной службы. Об этом сохранилось свидетельство в архиве Академии художеств. В 1835 году Комиссариатский департамент Морского министерства обнаружил, что тринадцать лет назад художникам Корнееву и Михайлову, находившимся в дальнем вояже, были выданы деньги сверх положенной суммы. А потому с них «следует взыскать за незаслуженные ими во время вояжа порционы... с Корнеева 59 руб. 68 коп. и с Михайлова 97 руб. 56 коп. Вследствие чего Комиссариатский департамент Морского министерства покорнейше просит императорскую Академию художеств доставить буде имеется сведение, где именно ныне находятся Академики Корнеев и Михайлов». Академия ответила, что о пребывании «г. Академика Корнеева оной (Академии) вовсе неизвестно. Г. же Академик Михайлов имеет жительство в доме ИАХ в квартире г. профессора Варнека». Были ли взысканы с Корнеева «59 руб. 68 5 коп.» — неизвестно. В 1836 году Корнеев через Бенкендорфа обратился к Оленину с просьбой определить его одиннадцатилетнего сына в Академию художеств на казенное содержание. «Принимая в нем участие по недостаточному его состоянию, — пишет всесильный министр, — я имею честь покорнейше просить ваше высокопревосходительство удостоить просьбу Корнеева своим милостивым вниманием и, в особенное мне одолжение, не отказать». Но, по правилам, действовавшим в 1836 году, в Воспитательное училище поступали дети не моложе четырнадцати лет. И если бы сделано было для маленького Корнеева исключение, он не мог бы соревноваться на экзаменах по наукам со старшими детьми. Так и ответил Оленин Бенкендорфу. Этим исчерпываются биографические сведения о художнике Емельяне Михайловиче Корнееве. О его дальнейшей жизни почти ничего не известно, не установлена точно и дата смерти. По материалам, которыми располагал Н. П. Собко, Корнеев с 1830 года жил в Москве, а умер в 1839 году. С. К. Исаков пишет, что последние годы (какие именно — неясно) художник провел в Варшаве, где и умер. По С. Н. Кондакову, Корнеев умер после 1839 года. Емельян Михайлович Корнеев прожил жизнь, полную тревог, перемен и исканий. Может показаться, что он разбрасывался, брался то за одно, то за другое: исторический живописец, график-видописец, пейзажист и жанрист, гравер, книжный график, путешественник, художник в Комиссии построения Казанского собора, для которого писал образа, рисовальщик медалей, театральный художник. Но как раз сама эта художественная универсальность, отсутствие узкой специализации, ощущение широты своих творческих возможностей характерны для мастеров первой трети XIX века, для искусства эпохи романтизма. В большей или меньшей степени то же можно сказать почти обо всех художниках этого времени. В творчестве Корнеева нераздельно переплетаются просветительский классицизм и романтизм. В жизни же своей он был типичным романтиком — вечно куда-то стремящийся, неудовлетворенный, неустроенный, и так вплоть до полного жизненного краха.