RARUS'S GALLERY

[Gebäude der K. Akademie der Wissenschaften nebst der Bibliothec uud Kunst-Cammer in St.-Perersburg nach ihrem Grundriss, Aufriss und Durchschnitt vorgestellet]. СПб.: печ. при Имп. Акад. Наук, 1741. Грав. фронт, [6] с., [2] л., 11 гравированных картин, план. 51,7х37 см. В тканевом переплете. Заглавие и текст на русском  и  немецком языках. Формат титульного листа, посвящения  и  фронтисписа - 2°, листов с описанием Академии наук и гравюрами - in folio. В отличном состоянии, великокняжеский экслибрис на форзаце. Альбом гравюр, выполненных по рисункам архитектора  И.Я. Шумахера граверами А.И. Поляковым, Х.А. Вортманом, И.А. Соколовым, Г.А. Качаловым, Ф.Е. Маттарнови. «Перспективный вид Библиотеки втораго и третяго апартаментов» (табл. XII) гравирован по рисунку Джироламо Бона, фронтиспис - по рисунку Бартоломео Тарсиа. Гравюры этого издания являются единственным детальным воспроизведением внутреннего устройства помещений здания Академической конференции, Библиотеки и Кунсткамеры до пожара 1747 г. Перед гравюрами помещено составленное И.Д. Шумахером описание «Императорская Академия наук со всем, что до оныя принадлежит», которое состоит из «Краткого изъяснения о состоянии Академии  наук, также и Библиотеки и  Кунсткамеры»  и  списка президентов, советников, профессоров, почетных членов, адъюнктов, студентов Академии наук, сотрудников Библиотеки и Кунсткамеры, штата типографии, словолитни  и  т. д. Данный экземпляр имеет посвящение Анне Леопольдовне, неперепечатанный титульный лист и фронтиспис. Большая редкость. Геннади писал: «…неизвестно, сохранились ли где-нибудь экземпляры с этим посвящением». Настоящий экземпляр книги представляет собой унику величайшего значения.

Библиографические источники:

1. Остроглазов И.М. «Книжные редкости». Москва, «Русский Архив», 1891-92, № 259

2. Геннади Гр. «Русские книжные редкости». Библиографический список русских редких книг. СПБ., 1872, № 13

3. Сводный каталог русской книги XVIII века. 1725-1800, № 5094

4. Обольянинов Н. «Каталог русских иллюстрированных изданий. 1725-1860». Спб., 1914, № 1981 (2-е и 3-е изд.)

5. Бурцев А.Е. «Обстоятельное библиографическое описание редких и замечательных книг». Том V, СПБ., 1901, № 1384

6. Губерти Н.В. «Материалы для русской библиографии. Хронологическое обозрение редких и замечательных русских книг XVIII столетия, напечатанных в России гражданским шрифтом 1725-1800». Выпуск I-III. Москва, 1878-1891. Вып. III, № 41

7. Битовт Ю. «Редкие русские книги и летучие издания 18-го века». Москва, 1905, № 879

8. Сопиков В.С. Опыт российской библиографии. Редакция, примечания, дополнения и указатель В.Н. Рогожина. Т.1-2, Ч.1-5, СПБ, издание А.С. Суворина, 1904-1906, № 8040 (2-е изд.)

План Императорского столичного города Санкт-Петербурга, сочиненый в 1737 году.

Plan der Kayserl. Residentz Stadt St. Petersburg wie solcher A 1737 aufgenommen worden.

Гравер: Унферцахт Г. И. Место издания: Санкт-Петербург.

Издательство: Петербургская Aкадемия наук. Год издания: 1741.

Размеры: 39х61 см. Техника издания: Гравюра на меди.

План является первым из известных русских печатных планов города, составленных на основании топографической съемки, проводившейся Петербургской Aкадемией наук с 1729 г., что позволило точно отобразить фактическую застройку города. Издан в 1741 г. в составе альбома: "Палаты Санкт-Петербургской Императорской Академии Наук, Библиотеки и Кунсткамеры" (СПб., 1741). На плане показано административное деление, согласно которому вся территория города поделена на 5 частей: Петербургский остров, Адмиралтейская сторона, Московская сторона, Выборгская сторона, Васильевский остров. План послужил основой для работы "Комиссии о Санкт-Петербургском строении", занимавшейся разработкой планов реконструкции столицы. В картуше - гербы государства и города, вензели Петра I и Анны Иоанновны. Под рамкой плана: указатель общественных зданий (на русском и немецком языках).

Огромное значение для истории русской гравюры имел приезжий иностранный гравер — Христиан-Альберт Вортман, прибывший в Россию в 1727 году по приглашению Шумахера занять место гравера при Академии Наук. Появление Вортмана в России составляет новую эру в истории русского гравирования, преимущественно портретного. Вортман родился в Померании в 1692 году и умер в Петербурге 31 декабря 1760 года; учился он гравированию у И. Г. Вольфганга в Берлине. Еще до приезда в Россию Вортман составил себе имя хорошего гравера исполнением двух больших портретов короля польского Фридриха-Августа и короля шведского. В России Вортман взял к себе целый ряд учеников, из числа которых особенно выделились: Филипп Маттарнови, Иван Соколов, Григорий Качалов, Андрей Греков, Ефим Виноградов, Яков Васильев, Ефим Внуков, Андрей Поляков, Иван Еляков. Эта школа граверов, просуществовавшая у нас около 30 лет, отличалась блестящим резцом и чрезвычайной добросовестностью в исполнении подробностей. Деятельность этой школы относится, главным образом, к елисаветинскому времени, и только доски к изданию «Палаты Санктпетербургской Императорской Академии Наук» были награвированы в 1738 году. История этой книги такова: «Палаты…» вышли в свет за несколько недель до государственного переворота.

В своем первоначальном виде книга имела титульный лист, приведенный выше,  и  четыре листа посвящения  правительнице  Анне Леопольдовне, подписанные  И.Д. Шумахером. На фронтисписе на свитке в руке летящей Славы были выгравированы слова: «Петр I начал Анна совершила». В связи с приходом к власти Елизаветы Петровны в издание был внесен ряд изменений: перепечатан титульный лист  (из его текста удалены слова о посвящении книги «правительнице всея России»), изъято посвящение, изменен текст на свитке: «Петр I начал Елисавет I совершила».

Книга эта одновременно напечатана в двух изданиях, одно в лист, другое в 4°. При издании в лист на фронтисписе изображена мать (Анна Ивановна), приводящая к Минерве детей своих; вдали аллегорические изображения наук и статуя Петра I и подпись: «Петръ началъ, Анна совершила» и вензель «A»: «Bartolomeo Tarsia inv. P. G. Mattarnovy sculp.». Есть экземпляры, на которых вензель «А» заменен вензелем «Е». Издание это не было закончено при Анне Ивановне и поднесено Анне Леопольдовне с посвящением. Впоследствии посвящение это было уничтожено и экземпляры с посвящением чрезвычайно редки. Впереди помещено описание на 26 страницах, далее на 8 страницах идет краткое известие об Академии и объяснение чертежей. При книге 12 гравюр, из них три листа для издания в лист и в два листа для издания в 4° гравированы Вортманом, остальные листы — Иваном Соколовым, Андреем Поляковым, Григорием Качаловым и Маттарнови. Чертежи издания in 4° копированы с издания в лист.

В истории русской цензуры XVIII века читаем:

... До 40-х гг. XVIII в. цензура в России носила церковный характер. Петр I своим указом от 5 октября 1720 г. узаконил существовавший, хотя и не всегда соблюдавшийся, порядок, запретив печатать религиозные книги без цензуры Духовной коллегии. Этот указ Петра иногда условно называют первым русским законом о печати. В ноябре 1741 г. в результате дворцового переворота на русский престол вступила дочь Петра I Елизавета Петровна. Она старалась изъять из обращения все книги, в которых упоминались свергнутый ею малолетний император Иоанн Антонович, его мать, бывшая правительница России Анна Леопольдовна, их родственники и приближенные к трону лица. В "Материалах для истории Императорской Академии наук" приведен текст Сенатского указа 1743 г.: "...сего марта 7 дня ее императорское величество изустно указать соизволила: отданную от ее императорского величества печатную книгу на немецком языке, о жизни бывших графа Остермана, графа же Миниха и герцога курляндского Бирона, в которой между прочим некоторые вымышленно-затейные, предосудительные к российской империи пашквильные посажи находятся - при надлежащей публике сжечь... и впредь таковых касающихся до российской империи пашквильных сочинений во всех местах продавать и выводить накрепко запретить також все печатные в России книги, принадлежащие до церкви и до церковного учения печатать со опробации святейшего правительствующего синода, а гражданские и прочие всякие, до церкви не принадлежащие, со опробации ж правительствующего сената".  Как видно из приведенного текста, не только искоренялось всякое печатное упоминание неугодных императрице лиц, в том числе и на страницах иностранных изданий, вплоть до их публичного сожжения, но и подтверждалась предварительная цензура всех церковных книг со стороны Синода, а гражданских - со стороны Сената. Если книги с нежелательными "титулами" были изданы Академической типографией, их отправляли в "заповедные" фонды Библиотеки Академии наук - первой и в то время единственной государственной научной библиотеки. Тексты присяг бывшему императору с именами прежних правителей публично сжигались Сенатом, страницы из книг с неугодными именами вырезались, иногда заменялись новыми. Вырванные листы академических изданий хранились в "секретной каморе" Библиотеки, в ее "заповедном фонде" - по-видимому это и был первый "спецхран". Сюда же помещались и изъятые из обращения иностранные книги. Неизвестно, по чьему именно приказу была создана "секретная камора". Ясно одно - в 1741 г., еще до воцарения Елизаветы Петровны, она уже существовала. Об этом свидетельствует напечатанный в 1741 г. роскошно иллюстрированный альбом "Палаты Санкт-Петербургской Императорской Академии наук. Библиотеки и Кунсткамеры..." - первый путеводитель и справочник по Академии [11].  Исторические сведения в нем сопровождались описанием помещений, в том числе и библиотечных. На плане восточного крыла здания, где находилась Библиотека, указаны две комнаты на третьем этаже, где хранились "смешанные" и "запрещенные" книги. По обычаю того времени библиотекарь Академической библиотеки И.Д. Шумахер ( 1690-1761), подготовивший этот альбом, посвятил его тогдашней правительнице Анне Леопольдовне и, как бы мы сказали теперь, поместил рекламу на новое издание в "Примечаниях к Санкт- Петербургским ведомостям" за 13 ноября 1741 г. "Но судьбе было угодно посмеяться над Шумахером: всего через две недели после опубликования этой заметки правительство Анны Леопольдовны было свергнуто, и, боясь за свою судьбу. Шумахер приказал срочно вырезать во всех экземплярах «Палат Санкт-Петербургской Императорской Академии наук...» посвящение Анне Леопольдовне и уничтожить все имеющиеся в его распоряжении экземпляры «Примечаний к Санкт-Петербургским ведомостям»". Только через три года, когда немного подзабылся казус с посвящением Анне Леопольдовне, Шумахер переиздал "Палаты..." на русском, немецком и латинском языках. (Книги почему-то плохо раскупались, и он приказал продавать их в принудительном порядке всем посетителям Библиотеки и Кунсткамеры.)  А еще через три года, в 1747 г., в здании Библиотеки и Кунсткамеры разразился страшный пожар. Здание пострадало так сильно, что и книги, и экспонаты музея, сохранившиеся после пожара, пришлось на время - вылившееся почти в 20 лет - перевезти в стоявший неподалеку каменный дом дворян Демидовых. И здесь в помещениях Библиотеки существовала "секретная камора" для хранения запрещенных книг. Удивительно упорство, с которым Елизавета Петровна искореняла всякую память о дворцовом перевороте: в 1750 г. Сенат издает специальный указ "О представлении книг на иностранных языках, в которых упоминаются имена бывших в два правления известных персон, в Академию наук, если оные книги там напечатаны, о препровождении прочих в Правительствующий Сенат и о запрещении ввоза таковых книг из чужих краев". Те же люди, которые не принесут книги "на переправление", "кто такие книги у себя держит... за то каждый без всякого упущения штрафован будет". По-видимому, исправить все книги, несмотря на угрозы, не удалось - в "Материалах для истории Академии наук" отмечено, что в "секретной каморе" Библиотеки в 1750 г. было обнаружено много русских и иностранных изданий, в которых упоминались нежелательные титулы. Цензурная политика Елизаветы Петровны в основном сводилась к борьбе с печатным упоминанием "бывших правителей известных имен" и к защите собственной персоны от компрометирующих ее публикаций. Так, специальный указ от 3 ноября 1751 г. "О непечатании в газетах без Высочайшей апробации артикулов, касающихся до Императорской фамилии" был вызван появлением в печати упоминаний о псовой охоте, в которой участвовала сама императрица. В "секретную камору" Библиотеки в том же 1751 г. попала диссертация академика Герхарда-Фридриха Миллера (1705-1783) "О происхождении русского народа и имени Российского". История эта, описанная в разных источниках, сводится к следующему: 6 сентября 1749 г. на очередном торжественном собрании Академии наук должны были выступить с речами академики М.В. Ломоносов и Г.-Ф.Миллер. На предварительном обсуждении многие академики нашли речь (или диссертацию) Миллера оскорбительной для чести русского народа (Миллер был сторонником "норманской" версии происхождения Русского государства). Все розданные заранее экземпляры решено было отобрать и хранить в архиве. Однако позже Канцелярия Академии, приняв во внимание отрицательные мнения академиков М.В. Ломоносова, С.П. Крашенинникова и Н.И. Попова. постановила вообще уничтожить диссертацию. В архиве АН сохранилось письмо из академической Канцелярии унтер-библиотекарю И.-К.Тауберту: "Поскольку сочиненная профессором Миллером диссертация о начале Русского народа на 6 число сентября 1749 г. для России предосудительна, которую ведено совсем уничтожить как письменные.так и печатные на русском и латинском языке отослать в библиотеку для хранения в секретной каморе, которые к вашему высокоблагородию высылаю... всего письменных и печатных 975 экземпляров хранить в секретной каморе". В конце письма приписка, по-видимому, рукою Тауберта: "По силе сего ордера означенная диссертация как письменные так и печатные в секретную камору положены. 25 января 1751 г.". "Мы не располагаем сведениями о дальнейшей судьбе экземпляров, переданных в Библиотеку. Известно только, что они хранились под замком, в отдельной комнате и в особом сундуке". - пишут авторы статьи, опубликованной в 1962 г. в сборнике "Книга", - известные библиографы, исследователи, много лет проработавшие в БАН, М.М. Гуревич (1898-1972) и К.И. Шафрановский ( 1900-1973). И добавляют: "Издание речи 1749 г. не получило распространения. Но отдельные экземпляры сохранились", называя несколько экземпляров, учтенных библиографами и библиофилами XIX в. В Библиотеке Академии наук имеется одно русское издание и один латинский экземпляр речи. приобретенный в составе частной коллекции в начале XX в. Возникает вопрос: куда же делись остальные экземпляры речи? Очевидно, все они были уничтожены, вот только неизвестно - по чьему распоряжению и когда. Однако история с речью Миллера на этом не кончилась. Через 19 лет, в 1768 г., она была опубликована в т. 5 немецкого издания "Всеобщая историческая библиотека членов Королевского института исторических наук в Геттингене" ("Allgemeine historische Bibliothek von Mitgliedern des Koniglichen Instituts der historischen Wissenschaften zu Gottingen") [19]. Любопытно, как осторожно она была преподнесена читателям: в указателе содержания в самом конце последнего раздела "Исторические известия" ("Historischen Nachrichten") ничего не говорящий заголовок - "Отрывок из одного письма из Санкт-Петербурга от 2/3 июня 1767 г." ("Auszug eines Schreiben aus St. Petersburg vom 2/3 Jun. 1767"). На указанных страницах приводится как бы выдержка из письма анонимного корреспондента из Санкт-Петербурга своему немецкому - тоже не названному - другу, интересовавшемуся сочинением Миллера "О происхождении России и ее наименовании". Анонимный автор (очевидно, что это был сам Миллер) предлагает немецкому другу текст этой "таинственной речи", пролежавшей у него долгих 18 лет, и советует опубликовать ее полностью (in extenso) и тем самым "убедить мир, что во времена Екатерины II в Петербурге, так же как в Берлине, Геттингене и Лондоне, господствует свобода думать и писать". В конце "письма" петербургский корреспондент добавляет: "Еще должен я Вам сказать, что в 5-м томе "Sammlung russischer Geschichte" (S. 385 и далее) г. Миллер отказался от своего, вызывающего споры утверждения о норманском происхождении Рюрика и высказал предположение, что он пришел из Пруссии. Его основания меня не убедили. Рюрик все же был норманном!.. и в этой речи г. Миллер именно так и думал. Может быть - продолжает корреспондент - я сам напишу об этом когда-нибудь, но только не речь". И далее следует латинский текст злополучной речи. И действительно, Миллер выполнил свое обещание, но скрыв и на этот раз свое имя. В 1773 г. в Академической типографии в Петербурге вышла небольшая книга под названием "О народах издревле в России обитавших. С немецкого на Русский язык переведено Иваном Долинским". В последнем разделе книги - "Варяги" - вновь дано краткое изложение норманской теории. Однако в "Предисловии от переводчика" было сказано, что автор сочинения ему - переводчику - не известен и что он сам "старался сколько можно отечности выражений всех Авторовых мыслей, приводя в некоторых местах и собственные изречения древних наших летописателей". Второе издание этой книги вышло уже после смерти Миллера, в 1788 г., и в позднейших библиографических указателях оба издания приводятся под его именем. Вся эта грустная история с мистификациями, к которым прибегал ученый, отстаивая свои идеи, - всего лишь эпизод в извечной борьбе за свободу выражения своих мыслей. Лестный отзыв Миллера о царствовании Екатерины II, когда, якобы, "господствовала свобода думать и писать", значительно преувеличен, даже для первых, наиболее либеральных лет ее правления. Взойдя на престол в результате дворцового переворота. закончившегося убийством Петра III и, вероятно, поэтому получившего в Европе название "русской революции", Екатерина хотела по возможности скрыть от русской, а главное европейской, публики неблаговидный путь, который привел ее к власти. Одной из первых книг, против которой ополчилась Екатерина, была книга французского публициста А. Гудара "Записки к истории Петра III, императора России...", вышедшая в 1763 г. Разгневанная императрица писала в сентябре 1763 г. генерал-прокурору Сената А.Н.  Глебову: "Слышно, что в Академии наук продают такие книги, которые против закона, доброго нрава, нас самих и российской нации, которые во всем свете запрещены.как, например, Эмиль Руссо, Мемории Петра Ill, Писмы жидовские по французскому и много других подобных. А у вольных здешнего и московского городов книгопродавцев думать надобно, что еще более есть таких, которые служат к преобщенин) нравов, по той причине, что оные лавки ни под чьим ведомством не состоят. И так надлежит приказать наикрепчайшим образом Академии наук иметь смотрение, дабы в ее книжной лавке такие непорядки не происходили, а прочим книгопродавцам приказать ежегодные реестры посылать в Академию наук и университет московский, какие книги они намерены выписывать, а оным местам вычеркивать в тех реестрах такие книги, которые против закона, доброго нрава и нас". В работах В.А. Сомова о французской "Россике" эпохи Просвещения подробно рассказывается о запрещенных императрицей книгах, пользовавшихся известностью у образованного русского читателя. Некоторые книги из частных библиотек попадали затем в государственные книгохранилища, в том числе и в Библиотеку Академии наук. Екатерина II, в первые, наиболее либеральные, годы своего правления разыгрывала роль просвещенной монархини, читала труды французских просветителей, переписывалась с Вольтером, приглашала в Россию Дидро, пыталась создать себе славу русской Минервы - покровительницы наук и искусств. Однако крестьянская война под предводительством Пугачева и особенно события Французской революции напугали ее, проявили в ней жестокость самодержицы, всеми силами оберегавшей свою власть. Будучи женщиной умной и проницательной, к тому же достаточно начитанной, она понимала огромную силу печатного слова и не случайно, прочтя "Путешествие из Петербурга в Москву", произнесла о Радищеве ставшую хрестоматийной фразу: "Да он бунтовщик хуже Пугачева!". По Именному, то есть царскому, указу Екатерины от 4 сентября 1790 г. "О наказании коллежского советника Радищева за издание книги, наполненной вредными умствованиями, оскорбительными и неистовыми выражениями противу сана и власти царской",  он был приговорен к смертной казни, замененной 10 годами сибирской ссылки, а "Путешествие из Петербурга в Москву" уничтожено. Принятый Екатериной в 1783 г. знаменитый указ о вольных типографиях был ею же отменен в конце жизни. Само слово "цензура" вошло в обиход в ее царствование. Впервые в стране была создана целая система цензурных учреждений. Все издания частных типографий должны были проходить цензуру в управах благочиния. Однако твердых правил цензуры еще не было, все находилось в личном усмотрении цензоров: чтобы в книге не было ничего "противного законам божиим и гражданским или же к явным соблазнам клонящегося". Как писал в конце прошлого века один из исследователей истории русской цензуры В.В. Сиповский, "причина введения у нас цензуры. конечно, вполне понятна: страх перед революцией, боязнь за русское общество, которое оказалось чересчур восприимчивым к политическим движениям Запада, - все это заставило Екатерину вступить в борьбу с "дореволюционной" литературой, французской. немецкой, английской, и при помощи цензуры забрать в руки ключи от библиотек своих подданных".  А.С. Пушкин в "Заметках по русской истории XVIII в." писал о царствовании прославленной императрицы: "Екатерина уничтожила пытку - а тайная канцелярия процветала под ее патриархальным правлением, Екатерина любила просвещение, а Новиков, распространивший первый лучи его, перешел из рук Шешковского ( домашний палач кроткой Екатерины - [примеч. А.С. Пушкина].) в темницу, где и находился до самой ее смерти. Радищев был сослан в Сибирь, Княжнин умер под розгами...". И хотя последнее утверждение - о Княжнине - современная наука о литературе считает легендой, тем не менее стоит рассказать об этом подробно, тем более, что история запрещения и уничтожения трагедии Княжнина "Вадим Новгородский" менее известна современному читателю, чем расправа с А.Н. Радищевым и Н.И. Новиковым, к тому же она непосредственно связана с Академией наук и ее директором княгиней Е.Р. Дашковой (1743-1810). Яков Борисович Княжнин ( 1742-1791 ) написал трагедию "Вадим Новгородский" в конце 1788-начале 1789 г. Ее уже приняли к постановке в Придворном театре и даже распределили роли, когда разразилась Французская революция. Вольнолюбивые настроения автора, осуждение самодержавия устами героев трагедии ("Самодержавие повсюду бед содетель, вредит и самую чистейшу добродетель") сделали невозможным ее театральную постановку, и автор сам забрал текст из театра. Известно,что Княжнин читал друзьям свое сочинение и, возможно, оно тогда же начало распространяться в списках. В "Словаре достопамятных людей русской земли" Д.Н. Бантыш-Каменский (1788-1850) писал: "Княжнин, как утверждают современники, был допрашиван Шешковским в исходе 1790 г., впал в жестокую болезнь и скончался 14 января 1791 г.". Между тем, драматическая история "Вадима Новгородского" продолжалась. В статье А.А. Зайцевой (1927-1996) "Илья Глазунов - издатель трагедии "Вадим Новгородский" Я.Б. Княжнина" буквально по дням прослежена история публикации: отдельное издание вышло из Академической типографии 14 июля 1793 г., а 30 сентября на склады Академии наук поступила 39-я часть "Российского феатра" с опубликованной в ней трагедией (с того же набора). В начале ноября по распоряжению Екатерины было проведено тайное следствие, и трагедия была конфискована. По воспоминанию графа А.Н. Самойлова, руководившего Тайной экспедицией, "государыня уподобила напечатание "Вадима" изданию знаменитого "Путешествия" Радищева". Княгиня Е.Р. Дашкова, в чьем ведении находилась и Академическая типография, писала, что лицо императрицы выражало сильное неудовольствие, когда она спросила ее: "Но что я вам сделала, что вы распространяете произведения, опасные для меня и моей власти?" и добавила: "Знаете ли... что это произведение будет сожжено палачом". По секретному именному указу Сенат решил трагедию, "яко наполненную дерзкими и зловредными противу законной самодержавной власти выражениями, а потому в обществе Российской империи нетерпимую, сжечь в здешнем столичном городе", что и было сделано на Александровской площади в Петербурге (около Александро-Невской лавры). Во все наместнические и губернские правления был разослан секретный указ "об отобрании и уничтожении" трагедии. В журнале Канцелярии Академии наук от 11 ноября 1793 г. записано: "Из всех напечатанных экземпляров и имеющихся в книжном магазине и лавке 39-й части "Российского феатра" помещенную в оной трагедию "Вадим Новгородский" вынуть и доставить генерал-прокурору чрез присланного от него". А.А.Зайцева впервые и очень убедительно обрисовала роль Е.Р. Дашковой в судьбе трагедии Княжнина. Известно, что сама Дашкова и в своих "Записках", и в письме к брату объясняла публикацию крамольной трагедии в академической типографии своим недосмотром ("я дала приказание отпечатать ее, но позабыла велеть, чтобы ее предварительно просмотрели"). "Публикуя произведения Княжнина, - пишет Зайцева, - Дашкова преследовала сразу несколько целей, в том числе - сделать известными для русского читателя наиболее зрелые и острые произведения драматурга, в чем-то созвучные взглядам самой Дашковой, воздать должное памяти Княжнина". Известный библиограф и историк литературы М.Н. Лонгинов (1823-1875) писал в 1860 г., что отдельное издание "Вадима", хотя и редко, все же встречается у некоторых любителей русской книги, так как оно было раскуплено до его конфискации. И добавляет: "В 1857 г. Академия пустила в продажу залежавшиеся экземпляры "Театра", стала продавать и изувеченную часть. Выдранные листы были сожжены". В бронированном фонде академических изданий БАН, как показала проверка в 1998 г., сохранилось по нескольку экземпляров почти всех частей "Российского феатра", кроме 39-й. Имеющийся в отделе редкой книги (ОРК) экземпляр "Вадима" принадлежал, судя по владельческой записи, Н.П. Лихачеву. В журнале Канцелярии Академии наук сохранилась любопытная запись от 13 марта 1783 г.: "По именному Ея императорского величества повелению, книги непристойные и развратного содержания, выписанные бывшим Академии директором Домашневым, сожжены". А за год до этого, в бытность С.Г. Домашнева директором Академии (1775-1783), меж ним и академиками С.К. Котельниковым (1723-1806), Я.Я. Штелиным (1709-1785) и С.Я. Румовским (1734-1812) произошел конфликт по поводу покупки книг для Библиотеки. Академики жаловались, что Домашнев "против всякого порядка сам собою приказал выдать 300 рублей за иностранные книги по большей части как форматом, так и содержанием для императорской библиотеки не годные...". Может быть, именно об этих "непристойных" книгах, сожженных затем по приказу императрицы, и шла речь в их жалобе? При скудости сведений о запрещенных книгах, хранившихся в Библиотеке в XVIII в.. интерес представляет даже мимолетное замечание французских путешественников, приведенное в статье В.А. Сомова и М.И. Фундаминского "Библиотека Академии наук - достопримечательность Петербурга XVIII в." [39]: "Мы были в различных кабинетах, в которых много книг, еще не приведенных в порядок... В другом кабинете, который сообщается с предыдущим, научные труды всякого рода. Много книг запрещенных Синодом".