RARUS'S GALLERY

Спб., [тип. Акад. наук], 1753. [2], 6 c.; 21 л. план., илл. 2°. Альбом гравюр, состоящий из плана Петербурга на 9 листах и 12 видов Петербурга на 16 листах. Под планом Петербурга подписи: «Чертил Академии наук адъюнкт И. Трускот. — Под смотр, мастера Ив. Соколова грид. художники обще. — Литеры грид. общеж художн. под смотр. подмастерья М. Махаева». Виды Петербурга рисовал М. И. Махаев под руководством И. Валериани, гравировали — мастер Г. А. Качалов, а также Е. Г. Виноградов, Я. Васильев, И. Еляков, А. А. Греков, Е. Внуков под руководством И. А. Соколова. Заглавие на рус. и франц. языках. На шести страницах помешена «Роспись сторонам, островам, рекам, каналам, монастырю, соборным, приходским и прочим церьквам, домам ея имп. величества, публичным строениям и прочему, также светлицам, лугам, площадям, улицам, переулкам и мостам». «Роспись» напечатана на русском языке с транслитерацией латинскими буквами и французским переводом. «План» во второй половине XVIII в. несколько раз перепечатывался. Гравюры перепечатывались с тех же досок, текст «Росписи» набирался заново.

Гравюра «Проспект Невской Перспективной дороги» встречается в трех вариантах:

Вариант 1. Гравюра до подписи художника и гравера. Название гравюры: «Проспект Невской Перспективной дороги на восток от Адмиралтейских триумфальных ворот». На гравюре слева — дом без звонницы, справа — три дома.

Вариант 2. Гравюра с подписями художника и гравера: «Под смотр, г. Валериани, снимал подмастерья Михайла Махаев. — Грид. мастер Григорей Качалов». Название гравюры несколько изменено: «Проспект Невской Перспективной дороги от Адмиралтейских триумфальных ворот к востоку». Гравюра с теми же деталями, что и в первом варианте.

Вариант 3. Подписи художника и гравера и название гравюры те же, что во втором варианте. В гравюру внесен ряд исправлений: слева к дому подгравирована звонница, справа на месте трех домов награвировано два дома, из них угловой — трехэтажный. Третий вариант гравюры встречается только на бумаге с водяными знаками конца XVIII века.

Отличительные признаки издания: типографская линейка после строчки «Императорской Академии наук и художеств» длинней этой строчки; наборная линейка, отделяющая русский текст титульного листа от французского, состоит из одинаковых элементов. Гравюра «Проспект Невской Перспективной дороги» представлена 2-м вариантом.

Библиографические источники:

1. Антикварная книжная торговля Соловьева Н.В. Каталог №105, Спб., 1910, «Редкие книги», Livres Rares, № 418

2. Обольянинов Н. «Каталог русских иллюстрированных изданий. 1725-1860». Спб., 1914, № 2048

3. Ровинский. Словарь рус. граверов II, стлб. 647-648, № 16-27;

4. Сводный каталог русской книги XVIII века. 1725-1800, т. II, № 5345

5. Губерти Н.В. «Материалы для русской библиографии. Хронологическое обозрение редких и замечательных русских книг XVIII столетия, напечатанных в России гражданским шрифтом 1725-1800». Выпуск I-III. Москва, 1878-1891. Вып. I, № 81

6. Битовт Ю. «Редкие русские книги и летучие издания 18-го века». Москва, 1905, № 1142

Альбом «План столичного города Санктпетербурга с изображением знатнейших онаго проспектов изданный трудами императорской Академии наук и художеств в Санкт- Петурбурге» с планом и двенадцатью видами города, который, как записано в журнале Канцелярии Академии, делался «для славы и чести Российской империи», был отпечатан в мае 1753 года и предназначен «в подарок за море господам послам и посланникам и обретавшимся при чужестранных дворах российским министрам и в королевские тамошние библиотеки». По одному экземпляру было отправлено российским послам и посланникам: Головкину в Гаагу, Кайзерлингу в Вену, Бестужеву-Рюмину в Дрезден, Корфу в Копенгаген, Панину в Стокгольм, Чернышеву в Лондон, Гросу в Варшаву, Голицыну в Гамбург, Шереру в Гданьск, а также кардиналу Квирини в Брешию, коронному референдарию графу Саллуцкому в Варшаву, лорду Гинфорту в Лондон и в королевские библиотеки: Парижскую, Берлинскую, Лондонскую, Копенгагенскую, Стокгольмскую и Дрезденскую. Не были забыты руководители и главные исполнители этой выдающейся работы: по одному бесплатному экземпляру было выдано Штелину, Валериани, Шумахеру, Гриммелю, Трускоту, Соколову и Махаеву. Оставшиеся альбомы продавались по весьма высокой для того времени цене — шесть рублей. Работа Махаева и граверов Академии наук и художеств над видами Санкт-Петербурга получила всеобщее признание.

Созданный ими альбом пользовался большой популярностью. Первый тираж в тысячу экземпляров разошелся очень быстро, и в 1754, 1755 и 1756 годах трижды проводилось дополнительное печатание.

С отдельных его листов в России и за границей — во Франции, Англии, Италии, Испании — делались гравированные и живописные копии. 14 июля 1753 года последовал указ Совета в Канцелярию Академии наук, в котором была дана высокая оценка альбому и констатировалось, что российские художники «до такого достигнули в художестве своем совершенства, что следовательно не туне на оных художников иждивение в жалованье их употреблено было». Поэтому Сенат приказал, чтобы «оная Канцелярия о всех полезнейших производимых при академии художествах имела доброе и прилежное старание, дабы оное и протчие художества могли в наилучшее состояние притти, причем тех художников обнадежить, что они за трудолюбивое их тщательное искусство высочайшею Ея императорского величества милостию награждены быть могут и для того б в тех их художествах тщились как наилутче себя показать». Признание, которое получила эта работа, содействовало росту самосознания выполнивших ее русских художников, пониманию ими общественной важности своего труда и появлению у них желания дальнейшего совершенствования. Об этом свидетельствует удивительный документ, первый подобного рода в истории русского искусства. 12 января 1758 года «гридаровального и ландкартнаго художества мастера и подмастерьи» послали в Канцелярию Академии наук доношение, в котором подчеркивали, что «всякия дела по должности нашей исправляем со всяким прилежанием, и зделанных нами по искусству тех купферштихов всегда довольно в народе обращается», и заявляли о необходимости «иметь каждому своего искуства печатным абдруки, дабы мы видя одного пред другим превосходное искуство впредь наивящей успех оказать могли». Они просили Канцелярию «как ныне так и впредь с тех градарованных досок абдруки нам имянованным от каждой доски выдавать по шести экземпляров».

От имени всех доношение подписал Махаев. Через две недели Канцелярия определила: «Мастерам, а имянно Григорию Качалову, Михаиле Махаеву, подмастерьям Алексею Грекову, Якову Васильеву, Ефиму Виноградову, Екиму Внукову, Ивану Панкину для поощрения их к наивящему искуству гридоровалных портретов, ландкарт и прочаго, что печататься будет, по шести экземпляров каждому с нынешнего времени давать в награждение безденежно». Растет и авторитет Махаева в Академии наук. Через три года после выхода альбома его учитель Валериани пишет ему аттестат: «Атестую сим оной академии ландкарт и литер гридаровального художества подмастерья Михаила Махаева, что он сверх положенной ево помянутой должности, при снимании под моим смотрением исправляет Санкт петербургских кронштатских села Царского и других многих проспектов, доныне всегда охотно упражняясь к удовольствию академии наук; так что некоторый из них, по моей и всего художественного собрания аппробации, печатными листами в свет уже изданы, а протчия гридорованием производятся. Без сомнения же уповаю и впредь, что он Махаев в том болше и удобее себя оказывать будет; и за такие ево полезные труды также и добропорядочное содержание к оказанию ему от Канцелярии академии наук всякой милости и прибавления жалования весьма быть достоин».

После этого, 28 июня 1756 года Махаеву было присвоено звание мастера. 15 сентября 1759 года он вместе с А. Грековым, Г. Качаловым и Ф. Краюхиным указом Сената «за долговремянную их службу и за особливое их в художествах искуство и приносимую народную пользу» был произведен в прапорщики. План и проспекты Петербурга стали настолько популярны, что их начали использовать и в произведениях прикладного искусства. В сентябре 1753 года секретарь президента Академии наук К. Г. Разумовского Г. Н. Теплов уведомил из Москвы, где по-прежнему находился Двор, советника Канцелярии И. Д. Шумахера о приказе кабинет-секретаря барона И. А. Черкасова «зделать из российского порцелину (т. е. фарфора) табакерку для Ея императорскаго величества круглую, на которой в уменьшении наверху крышки намалевать нового выхода план Санкт-Петербургской, а по бокам табакерки снаружи в кварталах уместить лучшия проспекты города в уменьшении, так чтоб на той же табакерке снаружи, где рукою отворяться будет крышка, написан был вензель имени Ея императорскаго величества, а к шарниру на табакерке герб Российской в особливых фигурах.

Работа сия весьма мелка быть дожна, того ради требует лучшаго и прилежнейшаго рисовальщика академическаго, который бы все оное нарисовал на бумаге. Внутри на крышке по записке ничего не назначено. Того ради я уповаю прилично бы было по пропорции крышки зделать проспект Лет-няго дворца, а под дном табакерки снаружи проспект Зимняго, так как оный дворец по новому проспекту строится. Чего ради просить надо господина Росстреллия, чтобы проспект вам сообщил». Кроме того, Теплов извещал о желании Черкасова, «чтоб в число новоизданных проспектов в книгу Махаев снял проспекты Царского Села и Петергофа, так как они по сей день построены». Канцелярия определила нарисовать для табакерки план Санкт-Петербурга и проспекты «во уменьшении» мастеру Гриммелю, «а что ж касается до проспектов Царского Села и Петергофа, оные уже были и сняты, точию в строениях произошла великая перемена, и для того когда во окончание те строения придут, тогда оные проспекты окончить подмастерью Махаеву под смотрением театрального дела мастера и Академии художеств члена господина Валериани». Альбом «План столичного города Санктпетербурга» был поднесён Императрице Елизавете Петровне в день годовщины коронации, 25 апреля 1753 года. История плана города довольно подробно освещена в литературе, прежде всего в статье 1953 года Г. А. Князева. Используя документы Архива Академии наук, авторы не обратили внимания на протоколы Академии художеств, где проходило подробное обсуждение создания плана и его источников, как русских, так и западноевропейских. Впервые о решении издать большой (первоначально предполагалось на 8, затем на 12 листах) план Петербурга в делах Канцелярии Академии наук сообщается 16 мая 1748 года. Решено затребовать из Главной полицмейстерской канцелярии сочиненный «городовою комиссиею (т. е. Комиссией о Санкт-Петербургском строении) оригинальный санктпетербургский план». Через месяц из полиции сообщены два плана. Канцелярия передает их Собранию Академии художеств, которое должно рассмотреть, «как то дело начать и каким образом оное с пользою и похвалою к окончанию привесть». Академия художеств в составе Я. Я. Штелина, архитектора И. Я. Шумахера и живописца Э. Гриммеля, рассмотрев планы, отметила, что они «весьма неполны, и в которых во многих местах целые улицы упущены, понеже первой от 1737 году, в котором времени погорелые места в Морской еще не построены были, тако ж с того времени и другие перемены в городе учинились; другой, напротив того, который хотя новее и с нынешним состоянием города больше сходства имеет, еще не совсем отделан». Решено взять за основу план 1737 года и на нем «прилучившиеся перемены в строениях означить». Один из двух планов, представленных в Академию, был широко известный план Зихгейма. Снятый И. Ф. фон Зихгеймом в 1737 году и нарисованный на 8 листах бумаги общим размером 204х151, он близок к плану 1753 года по размеру, масштабу (6о сажень в дециметре, план 1753 года — 40 сажень в дециметре) и ориентации 70. Копия плана рассматривалась еще раз на заседании 10 августа, а 28 сентября из Главной полицмейстерской канцелярии присланы два плана погорелых мест. Члены Академии нашли, «что оные не совершенно с нынешним состоянием тех частей сходны», а представляют скорее «аппробованный прожект каким образом на оных погорелых местах опять строиться надлежало».

Таким образом, предполагалось, что новый план представит «состояние всего города Санктпетербурга будущего 1749 или 1750 году». «В рассуждении разных манеров, по которым сей план нарисован и на меди вырезан быть имеет, за лучшее почтено следовать новому берлинскому плану, в котором для минования белых и полых мест и для приятства все сады, публичные аллеи и протчие места украшениями выделаны, и, кроме того, в здешнем плане еще прибавить представления знатнейших и публичных строений города на подобие большого парижского плана». Под «новым берлинским планом» члены Академии подразумевали «План Берлина», гравированный на восьми досках при Берлинской Академии наук Г. Ф. Шмидтом (размер 167х118). Следуя примеру берлинского плана, авторы плана Санкт-Петербурга изобразили «для приятства» сады там, где было болото, например на месте Щукина рынка на Садовой улице. «Большой парижский план», послуживший образцом для изображения проекций «знатнейших и публичных строений», — это известный план Тюрго—Брете 1739 года.

План гравирован на го досках (320х250) Клодом Лукасом по инициативе М. Е. Тюрго. Автор оригинала Луи Брете, преподаватель перспективы в Парижской Академии живописи и скульптуры, потратил два года на съемку всех зданий Парижа, показанных на плане с высоты птичьего полета. Внесение проекций зданий в план Петербурга значительно осложнило его подготовку. 17 августа 1748 года члены Академии на санкт-петербургском плане «казенные и публичные строения означили, которые фасадами начертить должно». Составление списка продолжено 24 августа. В соответствии со списком Академии наук в Канцелярии от строений было отобрано 53 чертежа. Однако чертежи не заменяли съемку зданий на натуре. Адъюнкт И. Ф. Трускот, руководивший созданием оригинала плана, объявил, «что ему одному всех фасадов на Плане начертить трудно и мешкательно будет». В помощь были выделены рисовальные ученики — будущий скульптор Михаил Павлов и Федор Алексеев. Зимой 1748—1749 года ежедневно, невзирая на «тяжесть зимней погоды», они отправлялись в город для снятия «планов публичных и прочих знатных дворов и строений» для внесения их в план. Занимался рисованием зданий с натуры и М. И. Махаев. Он сообщает, что в 1749 году «64 копейки истрачено на перевозы для внесения в С. Петербургский план многих публичных мест; их здания и виды рисовал».

В марте 1752 года Махаева посылают в Петропавловскую крепость, где он снимает «внутреннее строение для внесения в план». Затем уже в начале 1753 года художник «врисовывал в тот же план строение, что в Санктпетербургской крепости». Петропавловский собор — одна из лучших проекций на плане Петербурга. В соответствии с поставленной задачей показать город таким, каким он должен стать в ближайшее время, в августе 1749 года фасады строящихся зданий запрашивают у Ф. Б. Растрелли. От Растрелли, вероятно, получен чертеж дворца М. И. Воронцова, помещенный на плане, хотя строительство его закончено только в 1757 году. В мае 1751 года Растрелли был поручен проект Гостиного двора, и после этого проекция будущего здания появилась на плане (здание нарисовано так, что судить о характере фасада невозможно). Изображение фасадов зданий потребовало увеличения плана, и по предложению Академии художеств 24 августа 1748 года это было достигнуто изменением ориентации, что позволило срезать пустые углы и увеличить план «в пятую часть против прежняго». 31 августа был сделан «новый план элевации». Всего на девяти листах плана около 50 зданий, изображенных в проекции с разной степенью мастерства и подробности. Некоторые показаны сверху так, что их фасады почти неразличимы. Это зависело, вероятно, и от мастерства исполнителей, и от состояния зданий. На многих европейских гравюрах рядом с планами городов гравированы виды зданий, улиц, площадей. Вид Берлина и трех его главных строений украшает план Г. Ф. Шмидта 1740-х годов, а вокруг плана Берлина 1754 года помещены виды 41 здания. Окружен фасадами главных зданий план Парижа 1728 года, справа и слева на плане Венеции 1729 года расположены полосы маленьких видов города. Этот перечень можно расширить. В постановлении Канцелярии 21 июня 1748 года указано, что «за благо рассуждено знатнейшие проспекты в Петербурге около оного [плана| на меди вырезать». На заседании Академии художеств 22 июня задача была конкретизирована: «Понеже усмотрено, что сей план и без проспектов уже не мал», виды решено гравировать отдельно, а «оные и главные проспекты о четырех частях города особливо, и всякий проспект длинною вполовину против плана сделать, дабы возможно было два внизу и два вверху приклеить, или особливо оные употреблять, как кто пожелает». Возможно, создание Махаевым четырех генеральных проспектов, представляющих город в целом, было следствием этого постановления. Но ни в одном документе не сказано, что художник должен ограничить себя четырьмя видами. Позднее, в середине 1749 года, когда от подготовки оригиналов переходят к их гравированию, президент Академии К. Г. Разумовский снова возвращается к первоначальной мысли «все города проспекты напечатать в место рамок около плана Санктпитербургского». Формально его распоряжение выполнено. Размеры двенадцати видов, гравированных по рисункам Махаева, позволяют при желании представить их как раму большого плана. Расположенные вокруг по три с каждой стороны, они увеличивают его размер: высоту со 137 до 235 см, а длину с 203 до 335 см. Практически пожелание Разумовского не исполнялось не только из-за грандиозных размеров такого плана, но и потому, что виды, гравированные по рисункам Махаева, имели самостоятельный эстампный характер. К декабрю 1748 года подходит к концу первый предварительный этап подготовки плана. 1 мая 1749 года оригинал, состоящий в это время из 12 александрийских листов, закончен настолько, что определилось место для украшений — справа (на гравюре слева) «долгое узкое», на котором, по мнению членов Академии художеств, следует изобразить обелиск или статую императрицы, и с другой стороны наверху — «нерегулярное» место для картуша. Двор в это время находился в Москве, и президенту были отправлены два варианта первого украшения и один — второго. Одобрив проект со статуей Императрицы, К. Г. Разумовский «приказал постараться сделать другой проект, в котором бы соединить и труды государя императора Петра Великого, и тако, по мнению Его сиятельства, статую всемилостивейшей Государыни оставить так, как она есть, а внизу около пьедестала сочинить такое изображение, в котором бы труд Петра Великого и портрет явственно был изображен». Сочинить такой проект поручено Штелину, и сделанные им два инвента в июле были посланы на утверждение.

Принятый проект с памятником Петру I около здания Двенадцати коллегий следует признать удачным. Нарисовал не существующий в реальности вид Махаев. Гравировать картуш должен И. А. Соколов «с крайнем прилежанием, а особливо статую, чтобы в портрете Ея Императорского Величества сходство было». Однако впоследствии, весной 1753 года, вопрос о портрете поднят снова: по-видимому, первый его вариант не был одобрен. Оригинал для портрета выбирается из нескольких возможных. В Москву к К. Г. Разумовскому в марте посланы в особых футлярах три миниатюрных портрета:

1. Преннеровой работы (т. е. исполненный художником Г. К. Преннером)

2. Портрет Караваковой работы, грыдоровальным мастером Соколовым в малую меру приведенный...

3. Портрет покойного Грота, Георгом Фельтеном в малую меру приведенный.

Кроме этих, два миниатюрных портрета были оставлены в Академии. «Сходственнее прочих» был признан второй портрет. Утвержденный в Москве рисунок И. А. Соколова хранится ныне в Русском музее. Надпись на постаменте также выбиралась по конкурсу. 20 января 1753 года было дано распоряжение «профессорам и членам академического исторического собрания сделать несколько прожектов». Четыре варианта надписи подал Я. Штелин, стихотворный текст сочинил Н. И. Попов, прозаическую надпись составил Ломоносов. Махаев предложил 17 различных написаний этих шести текстов, и все они были посланы Разумовскому. Но принят был и впоследствии гравирован Махаевым новый вариант, представляющий измененный текст Штелина. 1 декабря 1749 года И. Ф. Трускот сообщил, что оригинал плана «к окончанию приведен» и «разделен, на скольких досках» надлежит его вырезать. И. А. Соколову дано распоряжение 9 медных досок заказать и, когда они будут готовы, начать вырезать план. Сведения о гравировании за 1750, 1751 и первую половину 1752 года в документах отсутствуют. К июлю 1752 года готовы все доски, кроме трех, которые Соколов предлагает для быстроты гравировать шести ученикам попеременно и в праздничные, и в свободные часы. Ударная работа закончена к 11 августа, и шесть учеников: Иван Лапкин, Никита Плотцев, Еким Внуков, Лев Терской, Илья Рукомойкин и Филипп Внуков — получают награждение но два рубля, «потому что таких больших досок и трудных в работе еще не бывало». Однако украшения на плане гравируются позже. В начале 1753 года «Санктпетербургского большого плана, состоящего из 9 досок, из которых наградоровано 7 досок без литер и дважды в корректуре были, а к печатанию не подписаны, а последние две доски, на которых изображен картуш и портрет Ея Императорского Величества, имеются в работе». Еще в ноябре 1749 года архитектор Трезини прислал в Академию «реестр званиям улиц, каналов и мостов», чтобы «наложить» их на генеральный план, и Махаев сообщает, что им петербургский «большой оригинальный план по-российски подписывай в департаменте». Позднее в 1753 году, «в пробном печатном плане Санктпетербурга писана для резьбы опись улицам». По-видимому, был момент, когда пояснения — «опись улицам» — собирались вырезать на плане, и лишь позднее решили напечатать это пояснение на двух языках на отдельных страницах, причем для латинского текста была отлита специальная азбука. В начале 1753 года готовые доски плана еще «без литер». Лишь перед окончанием дела ученики Словорезной палаты вырезают надписи под руководством Махаева. В апреле план на 9 больших листах общим размером 137x203 см закончен и подписан: «Чертил Академии Наукъ Адьюнктъ J. Трускотъ», «Подсмотрением мастера Ив. Соколова гридоровали художники обще». «Литеры гридоровали обще ж художники подсмотрением подмастерья М. Махаева». Однако участие Махаева, как мы видели, было значительно шире. Он рисовал проекции многих зданий, а кроме них, на картуше — вид  Двенадцати коллегий и памятника Петру I. Автор оформления, рисунка картушей и рамы не упоминается в академических документах. План Петербурга 1753 года — произведение коллективное. Расположение плана на плоскости, с центром — Петропавловской крепостью, картушами слева внизу и справа вверху, нарядной, но не броской рамкой — все делает его одним из лучших графических произведений этого жанра в Европе. Среди планов столиц наиболее богаты планы Парижа. Для сравнения следует упомянуть: план 1728 года гравера Луи Борде с портретом короля в картуше, окруженный изображением фасадов главных зданий; план Парижа и его окрестностей 1730 года, гравированный, так же как план Петербурга 1753 года, на 9 листах и окруженный красивой рамкой. План Рима Джанбатиста и Карло Нолли 1748 года гравирован на 12 листах, причем три нижних отданы роскошным украшениям. Р. Харпрат отмечает, что ширина римского и петербургского планов совпадает до миллиметра. В большинстве европейских планов столичных городов первой половины и середины XVIII века отразилось стремление включить как можно больше сведений — и пояснения, и виды, а иногда и исторические планы, что, естественно, снижает общее художественное впечатление. Как произведение искусства гравюры план Петербурга удачен по своему ритму, размещению украшений, общему впечатлению свободы и легкости композиции. Сочетание точности и «приятства», свойственное середине XVIII века, проявляется в плане Санкт-Петербурга 1753 года так же, как и в других современных планах европейских городов. То же сочетание мы увидим в махаевских проспектах.

Виды. Сведения о гравировании проспектов отрывочны. Академия наук и художеств недостаточно ценила своих русских граверов. На заседании 22 июня 1748 года было отмечено: «Для вырезывания оного плана на меди с надлежащею выделкою и приличными украшениями запотребно рассуждено Канцелярии Академии наук представить, что необходимо выписать надлежит одного или двух гридоровалыциков, которые бы были в рисовании и вырезывании ландкарт, проспектов и архитектурных представлений искусны, дабы такие мастера не токмо оный план рисовкою выделать и на меди вырезать, но и некоторых из Академических учеников в том обучать могли». Неизвестно, было ли предпринято что-нибудь в этом направлении, но когда в конце 1748 года Махаев закончил свой первый проспект «Вид Адмиралтейства и около лежащих строений», Академия художеств, следуя правилу ориентации на иностранцев, поручила его «вырезать для пробы на меди тушевальною работою» И. Штенглину. Гравер черной манерой Иоганн Штенглин (1710/1715—1777), приехавший в Академию наук из Аугсбурга в феврале 1742 года, был прежде всего портретистом. Правда, в 1744 году в альбом «Описание коронования императрицы Елизаветы Петровны» он выполнил черной манерой одну гравюру иного, не портретного жанра — «Вид фейерверка и иллюминации 25 апреля 1742 года в Москве». Но видовых гравюр черной манерой он, по его словам, не только «не делывал», но и «не видывал». Тем не менее в конце мая 1749 года вид «Адмиралтейство» был им награвирован и «после учиненных корректур» одобрен господами членами Академии художеств, «что оной для первой пробы хорош и надеяться можно, что другие, которые им впредь сделаны будут, гораздо получши выдут». В расчете на это Штенглин обещал добыть «к тому надлежащие инструменты».

5 июня секретарь Академии И. Д. Шумахер отправил выгравированный Штенглином вид «Адмиралтейство» к президенту К. Г. Разумовскому в Москву на утверждение. Можно представить, какой альбом, исполненный однообразно и малопрофессионально, получился бы, если бы президент Академии утвердил замысел И. Д. Шумахера, поддержанный Собранием Академии художеств. Однако «проспект Адмиралтейству, тушевалною работою вырезанной Штенглином, Его сиятельство не апробовал и приказал» делать проспекты «гридоровальною работою», т. е. гравировать офортом и резцом. Штенглину за работу было выплачено 25 рублей, а доска проспекта хранилась у И. А. Соколова. Вероятно, с нее был отпечатан не только один отправленный в Москву пробный оттиск, и было бы интересно найти эту забракованную гравюру. Трудно сказать, на что рассчитывал К. Г. Разумовский, отдавая распоряжение об исполнении проспектов «гридоровальною работою». Не вникая, очевидно, в реальные возможности академических художников, он передал дело на усмотрение Канцелярии. В ответном письме в Москву 3 июля сообщалось, что приказано будет и проспекты, и картуш плана «зделать гридоровальною работою мастеру Соколову». Прекрасный, не боящийся ответственности руководитель граверного дела в Академии, отличный педагог и художник Иван Алексеевич Соколов берется за выполнение труднейшей задачи. В его мастерской всего один опытный гравер — Григорий Аникиевич Качалов, только в 1750 году, во время исполнения альбома, получивший звание мастера гравирования проспектов. Соколов и Качалов в 1741 году гравировали таблицы альбома «Палаты Академии наук», в частности фасады академических зданий. В великолепном образце русского гравирования, альбоме «Обстоятельное описание коронования императрицы Елизаветы Петровны» (1744) вместе с ними принимали участие их молодые ученики. Из десятка учеников гравировальной и ландкартной мастерских виды Петербурга по рисункам Махаева Соколов поручил пяти молодым художникам: Ефиму Григорьевичу Виноградову (1725/1728—1769), Якову Васильевичу Васильеву (1730 — 1760), Ивану Петровичу Елякову (1724/1725—1756), Екиму Терентьевичу Внукову (1723/1725—1762/1763), Алексею Ангильевичу Грекову (1723/1726 — после 1770). Остальные гравировали план, помогали в работе. До этого единственными подписными авторскими гравюрами пяти молодых исполнителей проспектов были иллюстрации книги Ф. Фенелона «Похождение Телемака сына Улиссова», изданной в Академии в 1747 году. В маленьких (14x8) копийных гравюрках еще много ученического. Уже в декабре 1750 года, во время гравирования проспектов, Соколов дает высокую оценку своим ученикам: «Все сии ученики очень искусны, и прилежны, и достойны тройного награждения. Таких молодых людей не лехко можно доставать. Если бы их вшестеро болше против сего было, то найдется им работа, а Академия великую ползу получать будет». Всего было гравировано 12 видов — 4 двойных, «генеральных», и 8 «специальных», в один александрийский лист (т. е. 40x60) — на 16 досках. Итак, вместе с планом, — 25 досок. Основной расчет был на Качалова, и он выполнил треть всех гравюр — четыре вида на пяти досках. Трое — Виноградов, Васильев и Еляков — гравировали по два проспекта, каждый по двойному и по простому, т. е. по три доски. По одному виду исполнили Греков и Внуков. В документах не отразилась последовательность истории гравирования. С июля 1749 года, когда Соколов взялся за это сложное дело, и до апреля 1753 года, когда альбом был готов, прошло почти четыре года. Сведения о работе за этот период отрывочны. Известно, что в мае 1750 года отпечатано «вновь сделанных двух проспектов Санктпетербургских по 100 экземпляров».

Есть основания считать, что один из них — «Двенадцать коллегий». В своем позднем отчете Соколов основную работу над проспектами относит к 1751 году: «С января 1751 по 1 января 1752 гридоровано Санктпетербургских проспектов специальных 8 досок. Еще один проспект генеральный на двух досках». Что-то задерживает дальнейшую работу. Еще осенью 1751 года «за стужею на больших проспектах и протчего работать было не способно». В 1752 году «Санктпетербургских генеральных проспектов три, состоящих каждой из двух досок, на которых по одной половине нагрыдоровано, а последние три половины имеются в работе». В начале февраля 1753 года по указу президента печатают по десять оттисков со всех законченных досок. Из 25 готово 20: семь досок плана и 13 досок проспектов. Такой незаконченный, неполный альбом К. Г. Разумовский еще до поднесения императрице торопится раздать вельможам. В конце марта 1753 года Соколов подает рапорт, предлагая начать печатание проспектов. В готовности по-прежнему все «специальные» и один «генеральный», но за полтора месяца остальные генеральные «хотя и недоделаны, однакож в скором времени окончаются». Гравюры закончены 6 апреля, перед самой отправкой в Москву. Общий уровень всех двенадцати гравюр достаточно высок, в них нет ни ученической робости, ни провинциализма. Но говорить об индивидуальности граверов трудно. Очевидно, большую роль сыграло не только руководство, но и непосредственное участие И. А. Соколова, отраженное в подписях под гравюрами учеников. На всех листах штрих, живой и точный, уверенно оттеняет первый план и заставляет светиться дали, рисунок архитектуры и кораблей верен и непринужден. По тонкости и совершенству общего впечатления выделяются гравюры Г. А. Качалова «Невский проспект от реки Мойки» и «Фонтанка от Грота и Запасного дворца». По-видимому, гравюры, хотя и не достигают художественного уровня оригиналов Махаева, передают их достаточно точно. Сами рисунки — оригиналы гравюр 1753 года — не сохранились. Судить о них можно лишь по гравированным видам и небольшим копиям оригиналов, хотя и происходящим из мастерской Махаева, но уступающим лучшим произведениям мастера. Семь из двенадцати гравированных видов изображают две главные артерии города — Неву и Невский проспект. Четыре двойные панорамы охватывают берега Невы — две из них направлены к востоку, вверх по течению, две — на запад. Три махаевских вида не оставляют сомнения в том, что художник не только видел рисунки Марселиуса и Эллигера, но сознательно вторил им.

Может быть, это свидетельство непосредственной связи Махаева и Эллигера, и ученик повторил если не композицию, то позицию рисующего, отдавая дань своему учителю. Но может быть, хотя и менее вероятно, что академическое начальство не забыло своих замыслов издания видов Петербурга и предложило использовать сюжеты прежних рисунков. Так или иначе Петропавловская крепость и Академия наук на одном берегу и царский дворец и Адмиралтейство на другом становятся той осью, откуда снимают свои виды все три художника. Вид на восток, вверх по Неве, Марселиус рисует от Петропавловской крепости слева и Зимнего дворца Петра I справа. Эллигер берет тот же вид, но несколько отступив справа, чтобы показать новый дворец императрицы Анны Иоанновны, в 1732—1735 годах построенный на месте дома Апраксина. Махаев свою панораму рисует с той же позиции, лишь слева добавив берег Васильевского острова со зданием Академии наук. Все три художника рисуют панораму Невы вниз от Адмиралтейства. Марселиус начинает правый берег от еще недостроенного здания Кунсткамеры. Эллигер помещает на первом плане наплавной мост и справа только что построенное здание Двенадцати коллегий; Махаев создает две панорамы вниз по Неве с довольно близких точек зрения — одну от Зимнего дворца и здания Академии наук, вторую — от наплавного моста. Марселиус смотрит издали, здания едва различимы между огромным небом, занимающим четыре пятых листа, и ширью реки. Точка зрения Эллигера иная: с высоты птичьего полета он представляет небольшой городок, окруженный лесами и холмами. Значительность махаевским видам придает не только формат двойных листов, имеющих почти полутораметровую длину, но и изображение архитектуры, прекрасные здания на берегах полной жизни и движения широкой реки. Рисунок облаков, градации тона, легкость штриховки в глубине листа создают ощущение простора и воздуха. Первый махаевский вид «Адмиралтейство», с широким лугом впереди и Зимним дворцом слева, также находит аналогию с сохранившимся рисунком Марселиуса. Начало Невского проспекта, обсаженного двумя рядами деревьев, составляет плотный центр махаевского вида. У Марселиуса дорога с деревьями сдвинута вправо, центральную, более темную часть площади занимает морской рынок (рисунок назван «Le Grand Marche devant L'Admiraute» — Большой рынок перед Адмиралтейством). Композиционно близки более светлые, левые части обоих видов. Кроме «Адмиралтейства», Махаев посвятил Невскому проспекту еще два вида, снятых с триумфальных ворот: с Адмиралтейских — на восток («Невский проспект от реки Мойки») и с Аничковых — на запад («Аничков дворец и Невский проспект»). В них, кроме зданий первого плана, художник рисует город в глубине, множество строений между Мойкой и Фонтанкой, что отмечено и в названии второго проспекта: «...с частию Санктпетербурга». На двух «знатнейших проспектах» Махаев изобразил деловой Петербург. Площадь перед зданием Двенадцати коллегий на Стрелке Васильевского острова с близкой точки зрения показана на рисунке Эллигера. Из двух зданий — Двенадцати коллегий и Гостиного двора — Махаев основное внимание уделяет коллегиям, освещая их и подробно показывая с торца. Рисунок Эллигера вмещает только две трети длинного темного здания, данного силуэтом. Гостиный двор, освещенный у Эллигера (почему-то он в плане в форме буквы «П» с выступами), Махаев изображает не полностью и убирает в тень, несколько исказив при этом перспективу. Вид «Биржа» Махаева своеобразен по своему решению. Помещенное сбоку слева длинное здание с однообразной аркадой уравновешивает справа живое и трепетное пересечение мачт, реев и вымпелов. Оба вида вызывали интерес современников, их повторяли неоднократно. Из трех остальных видов два изображают дворцы. Старый «Зимний дворец Петра I» — это фрагмент береговой линии Невы, которую Махаев рисовал с Кунсткамеры в начале своей работы. Изящество виду придает цепной подвесной мостик через Стародворцовый канал (нынешняя Зимняя канавка) и открывающийся за ним городской пейзаж. Композиция «Летнего дворца» чрезвычайно удачна. Здание показано с угла, и в перспективе его длинный симметричный фасад сокращается (на чертежах Растрелли число осей-окон по фасаду — около 40, у Махаева видно 23 из них). Обращенная к зрителям углом площадка перед дворцом представляет прекрасную сцену, на которой развертываются эпизоды придворной жизни. Дворец, построенный Растрелли в 1741—1744 годах, был нарисован Махаевым во второй половине 1749 года. В это время над центральным ризалитом еще не было высокой кровли, а слева — купола церкви. Дворец был перестроен в первой половине 1750-х годов, купол церкви Махаев показал на маленькой гравюре 1761 года. Самым пейзажным и живописным из двенадцати проспектов представляется «Фонтанка» от ее начала около Невы. В 1751 году, как сообщает Махаев, «писаны двоязычные пробные подписи ко всем проспектам». Это были надписи-названия на рисунках, подготовленных для гравирования. В том же году утвержденные надписи Махаев «по апробации подписал на двух проспектах в медных досках и вырезаны двоязычные подписи». Проспекты с гравированными надписями были отпечатаны небольшим тиражом, вероятно, в начале февраля 1753 года. Это было первое состояние гравюр до подписей авторов, до настоящего времени почти неизвестное. 24 марта Соколов решил обратить внимание академического руководства: «...подпись соблаговолено было бы посмотреть, не найдется ли каких погрешностей». После этого проспекты печатают «с тою подписью, какая ныне поправленная есть». До недавнего времени был описан один вид в состоянии до авторских подписей и с первым вариантом названия — «Невский проспект от реки Мойки». Удалось найти еще один вид в таком же раннем состоянии — «Адмиралтейство». Первоначальный порядок слов названия воспроизводит один из рисунков-копий, а именно «Фонтанка». Соотношение первых и вторых вариантов названия представлено ниже:

Первая редакция:

1. Проспекта Невской Перспективой дороги на восток от Адмиралтейских триумфальных ворот

Окончательная редакция:

1. Проспекта Невской Перспективой дороги от Адмиралтейских ворот к востоку... vers l'orient

Первая редакция:

2. Проспектъ Адмиралтейства и около лежащих строений с частью Невской перспективой дороги на запад

Окончательная редакция:

2. Проспектъ Адмиралтейства и около лежащих строений с частию Невской перспективой дороги с западную сторону... vers l'occident

Первая редакция:

3. Проспектъ по реке Фонтанке на полдень отъ Грота и Запасного дворца

Окончательная редакция:

3. Проспектъ по реке Фонтанке отъ Грота и Запасного дворца на полдень... vers le midi

Изменения касаются указаний сторон света. В № 1 и 3 оно перенесено в конец текста. Русское «на запад» в № 2 изменено на непонятно не согласованное «с западную сторону». Та же форма «с северную сторону» на виде «Летний дворец», быть может, неудачный перевод французского «du cote du Nord»; «с восточную сторону» — на виде «Двенадцать коллегий». Кто был автором этой неграмотной редакции, сказать трудно. Он не только плохо знал русский язык, но и не взял на себя труд разобраться в ориентации видов. «Адмиралтейство», изображенное с востока на запад, как справедливо означено в первой редакции, в окончательной названо «с западную сторону». На русских гравюрах Петровского времени названия обычно помещались на ленте или в картуше на фоне неба. В картушах наверху поместил французские названия своих видов Марселиус. На гравюрах Эллигера картуши, пышные и несколько громоздкие, спустились в центр полосы под изображение. В них помещены русские и французские названия мелким шрифтом, а по сторонам объяснения цифр на изображении: слева — русские, справа — французские. На пейзажах Петербурга Махаева нет номеров, требующих пояснения. Русские и французские названия разделены гербом Петербурга, представляющим перекрестье двух якорей — двухлапого со штоком и четырехлапого с жезлом в обрамлении изящной рокайльной виньетки. Для подписей под своими проспектами Махаев создал особый шрифт — русский и соответствующий ему французский. Он отличается совершенством пропорций, гармоничностью. Названия видов состоят из двух строк: верхней — крупными буквами и нижней — в два раза мельче. Лишь один вид — «Аничков дворец» — подписан тремя строками, и это утяжелило эстамп. Названия, написанные Махаевым и гравированные под его руководством, — часть художественного облика проспектов. Красоту надписей чувствовали современники, на некоторых английских копиях повторен не только текст, но и шрифт оригиналов.

Альбом. 5 апреля 1753 года, увидев, «что сие дело щастливо ко окончанию приходит», Разумовский «принял намерение» поднести новый альбом императрице «в высокий день» ее коронования. До праздника оставалось 20 дней — время для подготовки минимальное. За ю дней печатают 23 экземпляра со всех 25 досок, т. е. 575 подносных оттисков. 15 альбомов вместо 30 намеченных в марте успевают переплести. Кроме того, в Москву посылают четыре склеенных плана и три несклеенных, и к ним проспекты. Посылают «особым штафетом», «уклавши со всякою бережью по нынешней худой дороге». Итак, в конце апреля 1753 года, спустя пять лет после начала работы в мае 1748 года, вышел в свет и начал свою долгую жизнь знаменитый альбом, по праву названный Махаевским. 25 апреля в день празднования коронования три экземпляра альбома, переплетенные в сафьян, поднесены Императрице, великому князю Петру Федоровичу и великой княгине Екатерине Алексеевне, а десять, в простых переплетах, розданы высшей знати: канцлеру А. П. Бестужеву-Рюмину, А. Г. Разумовскому, вице-канцлеру М. И. Воронцову, генерал-прокурору Н. Ю. Трубецкому, П. И., А. И. и И. И. Шуваловым, С. Ф. Апраксину, И. И. Чоглокову и И. А. Черкасову. В свое время Петр Великий посылал новые гравюры своим посланникам при европейских дворах. Это было принято в Европе: например, большой план Парижа 1739 года был разослан во все французские посольства вплоть до Константинополя и Пекина. Академия наук отдает соответствующее распоряжение: «Новоизданные санктпетербургский генеральный план и проспекты надлежит в подарок за море господам послам и посланникам, и обретающимся при чужестранных дворах российским министрам, и в королевские тамошние библиотеки...». Альбомы отправлены в Прагу, Вену, Дрезден, Копенгаген, Стокгольм, Лондон, Варшаву, Гамбург, Гданьск и в шесть крупнейших европейских библиотек — Парижскую, Берлинскую, Лондонскую, Копенгагенскую, Стокгольмскую и Дрезденскую. В мае 1753 года Э. Гриммель получил указание раскрасить двенадцать экземпляров альбома. К декабрю «иллюминовано» четыре, художник получает деньги, истраченные на краски. Неизвестно, выполнил ли он раскраску остальных восьми. Раскрашенные гравюры встречаются редко. В Петербурге альбомы розданы обер-полицмейстеру Д. И. Кочетову, почт-директору Ф. Ашу, академическим профессорам Я. Я. Штелину, Ф. Г. Штрубе де Пирмонту, членам Академии художеств «господину Валериани, архитектору Шумахеру, мастеру Гриммелю». Дошло дело и до художников-исполнителей. Альбомы выделены «адъюнкту Трускоту, мастеру Соколову, подмастерью Махаеву». Однако альбомов не получили граверы Г. А. Качалов и его товарищи. Впоследствии Махаев добивается, чтобы авторам-граверам выдавали «своего искусства печатные абтруки, дабы мы, видя одного пред другим превосходное искусство, впредь наивящей успех оказать могли». Но это будет значительно позднее, в 1758 году. Между тем академическое руководство отлично понимает, как важно, что авторы рисунков и гравюр — русские художники. Сообщая в письме 8 мая 1753 года в Базель об успехе альбома, И. Д. Шумахер отмечает: «Труд этот очень понравился Ея Величеству, и я думаю потому, что его выполнили русские академические ученики». В июне альбомы направлены в Кабинет, Сенат и Синод «для чести и славы академической и дабы тем показать, какие успехи российские поданные в сем художестве ныне имеют и до какого уже достигнуто в том совершенства...». 14 июля 1753 года последовал указ «Ея Императорского Величества самодержицы всероссийской из Правительствующего Сената», специально посвященный альбому. В нем также подчеркнуто: «...как чертежами (читай рисунками), так и грыдарованием на медных досках произведены российскими художниками». Указ не давал никакого награждения, а лишь сулил его в будущем: «...тех художников обнадежить, что они за трудолюбивое их тщательное искусство высочайшею Ея Императорского Величества милостию награждены быть могут». Однако само появление указа об Альбоме 1753 года было очень важно для художников. Через двенадцать лет, в 1765 году Махаев ссылается на него в конфликтной ситуации. Особое значение указ имел для И. Д. Шумахера в его борьбе за расширение и укрепление художественного отделения Академии наук. В цитированном выше письме в Базель Шумахер не может не упомянуть о своей роли в издании альбома: из похвал «кое-что перепало и на нашу с Таубертом долю». Но как организатору издания Шумахеру адресовали не только похвалы, но и хулу. Так, Ломоносов, которому не понравилось изображение Императрицы на картуше плана, с возмущением восклицает: «Но он [Шумахер] и в главной своей охоте, в рисовании, толку не знает! Посмотрите на изображение е. и. в., что на петербургском плане». И позднее, не только в 1750-е, но и в 1760-е и 1770-е годы, план Петербурга и проспекты неоднократно попадали в Европу, они рассылались и раздаривались. В делах Академии упоминаются как известные, так и загадочные иностранцы, которым направляют альбомы. Например, в 1753 году — Аверкий в Бресции, королевский рефендарий граф Салудский, Сакмарозе в Венеции, бывший английский посланник в Петербурге лорд Гинфорт в Лондоне, в 1755 году — граф Эстергази, Синцендорф, Негрович. План Петербурга «на 9 картах», незадолго до этого присланный из России, Вольтер показывал Павлу и Александру Демидовым, посетившим его 24 июля 1757 года. В программу пребывания знатных гостей в Петербурге издавна входило посещение Академии наук. Там в 1770 году принцу прусскому Генриху среди других изданий поднесли план Петербурга, наклеенный на тафту. В эти же годы приобрел для своего собрания план и проспекты пфальцский курфюрст Карл Теодор, ставший затем курфюрстом Баварии и основателем Мюнхенского кабинета графики. В 1777 году шведскому королю Густаву III, путешествующему по России под именем графа Готландского, в типографии Академии наук был подарен портфель с видами Петербурга. Город сильно изменился за четверть века, но махаевские виды не потеряли своего значения. Сразу после выхода Альбом 1753 года должен поступить в академическую Книжную лавку. Для продажи его печатают ю мая 1753 года. В Канцелярии произведен расчет, из которого следует, что один экземпляр альбома обошелся Академии в 4 рубля 24 копеек. При этом в первую очередь учитывается стоимость материалов — 25 досок, бумага, печатание. Учитывается и гравирование, одна доска — 50 рублей. Создание рисунков-оригиналов в счет не входит. В мае каждый альбом должен продаваться по 6 рублей, по спрос так велик, число бесплатных выдач неуклонно растет, и уже в июне цену решено повысить до 10 рублей. Эта цена сохраняется более десяти лет, до середины 1760-х годов. Позднее она понижается: «Книги у нас продаются и листы гравировальные иные действительно в полцены» (40), — сообщает М. И. Махаев своему корреспонденту 4 января 1769 года. В это время Альбом 1753 года стоит 6 рублей и план отдельно — 1 рубль 8о копеек, с середины 1780-х годов и до конца века альбом продают за 5 рублей 50 копеек, а план — за 2 рубля, продаются отдельно и проспекты. В начале XIX века гравюры середины прошедшего столетия продолжают находить покупателей, но план ценится дороже видов (в 1817 году план стоит 20 рублей, проспекты — 16 рублей). В течение второй половины XVIII века издания альбома претерпевают изменения. Тиражи гравюр печатают с тех же 25 досок, сохранившихся до наших дней. Лишь в одну из них внесено изменение — награвирован недавно выстроенный Строгановский дворец. К началу 1770-х годов доски, выдержавшие огромный тираж, спечатались, стали давать бледные оттиски, и граверам Гравировальной палаты Академии было поручено их поновление, углубление штрихов, особенно легких, спечатавшихся в первую очередь. Подобная реставрация была принята в Академии и широко распространена в практике европейского гравирования. Документы сообщают, что в марте—мае 1771 года поновлены девять проспектов. Доски попадают в руки молодых граверов Н. Я. Саблина, Н. Ф. Челнакова, А. М. Шухина, Е. А. Федосеева, А. Я. Колпашникова, Н. Астапова, W. Е. Бугреева, В. П. Соколова, А. Г. Рудакова. Оттиски конца XVIII — начала XIX века на голубоватой бумаге суше и холоднее первых, живописных, глубоких по тону отпечатков. Тексты Альбома в течение XVIII века несколько раз набирались заново. Так, зафиксировано два разных набора титульного листа: наиболее распространенный — с длинной линейкой, разделяющей текст, и более ранний, в котором между русским и французским текстом в центре помещены три звездочки. Составители Сводного каталога, отметившие это различие, знали лишь один экземпляр раннего набора, хранящийся в Российской государственной библиотеке. Однако первоначальный титульный лист встречается довольно часто, он есть во всех крупных собраниях (ГРМ, РНБ, ГЭ, БАН и др.) и, по-видимому, печатался до 1760-х годов, так как в экземплярах альбома с этим титулом обычно встречается «Невской проспект от реки Мойки» в его первом варианте. Трижды менялся набор «Росписи» — пояснений плана: первый на шести страницах (с номерами страниц 2 и 3) в три столбца — на русском языке, транслитерацией латинскими буквами и на французском языке; затем та же «Роспись» напечатана на страницах 3—8 и, наконец, только на двух языках на страницах 3—7. Медные гравированные доски альбома в 1871 году, вместе с другими досками художественных гравюр были переданы из Академии наук в Академию художеств. Здесь с досок продолжали печатать и продавать оттиски и, возможно, подновляли их в печатной мастерской. В 1917 году доски Альбома 1753 года в числе других были эвакуированы в Москву и по возвращении переданы в Русский музей. Они хранятся в Отделе гравюры, и случаи изготовления с них отпечатков ныне уникальны. Лишь в 1985 году, когда художник Б. С. Угаров, избранный президентом Академии художеств, захотел украсить свой президентский кабинет в Москве видами любимого Петербурга, специально для него была отпечатана панорама Невы по рисунку М. И. Махаева. Вскоре после выхода альбома, 16 мая 1753 года, исполнилось 50 лет со дня основания Петербурга. В XVIII веке этот факт не был замечен; однако XX век рассудил по-своему, меряя события на свой аршин. Можно увидеть по литературе, как своеобразно Альбом 1753 года вплетается в историю города, пытаясь скорректировать ее. Справедливо и осторожно в первой маленькой книжечке о М. И. Махаеве Ю. И. Герштейн заметил: «Выпуск альбома совпадает с пятидесятилетием существования Петербурга». А. А. Федоров-Давыдов сделал небольшой шаг по юбилейной дороге: «Можно с большим основанием полагать, — писал он в 1953 году, — что академический атлас приурочивался к 50-летию основания Петербурга». Очень точно и выверенно относящаяся к словам и фактам Г. Н. Комелова на этот раз изменила себе, назвав альбом юбилейным и посвященным 50-летию Петербурга. Эпитет «юбилейный» стал постоянным в отношении Альбома 1753 года. Авторы уточняли: «В 1748 году русским правительством было принято решение издать к 50-летию основания С.-Петербурга план новой столицы, еще столь мало известной в Западной Европе»; «К 50-летнему юбилею Петербурга правительство Императрицы Елизаветы Петровны распорядилось изготовить парадный портрет столицы». Оценка альбома перенесена и на «Историческое, географическое и топографическое описание Санктпетербурга», составленное в 1749—1751 годах А. И. Богдановым, исследователи и его пытаются связать с мифическим юбилеем. Г. Н. Моисеева в «Словаре русских писателей XVIII века» написала: оно «предназначалось к печатанию в связи с пятидесятилетием столицы, которое отмечалось в 1753». «Юбилей города привлек внимание к его первым зданиям», — замечает Н. А. Евсина, имея в виду «Описание» А. И. Богданова. Что юбилей праздновался, теперь уже не вызывает сомнений: «В 1753 году торжественно отмечалось пятидесятилетие Петербурга. По личному заказу Императрицы Елизаветы Петровны к этому празднику по рисункам М. И. Махаева был выполнен гравированный многолистный план города. По указанию Императрицы к плану был сделан расширенный комментарий — фундаментальное описание города за половину века». В середине XVIII века о юбилее Петербурга не задумываются. К. Г. Разумовский, оценивая картуш плана со статуей императрицы, предлагает «сделать другой проект, в котором бы соединить и труды Государя Императора Петра Великого, ибо сей царствующий град не только сим великим государем зачат строить, но и почти в совершенство приведен да имя сего великого монарха на себе носит». В указании на начало города существенно не время его основания, но личность Основателя. Официальные документы сообщают, что Двор в это время находится в Москве. Камер-фурьерские журналы 1753 года подробно описывают празднование дня коронации Елизаветы в конце апреля, а затем поездку императрицы и Двора в последних числах мая в Троице-Сергиеву лавру. В «Санктпетербургских ведомостях» рассказано, как праздновался с пушечной пальбой и иллюминацией день коронации в столице. Создатели альбома ни в период его исполнения, ни позже, при его презентации, ни разу не упоминают о дате основания города. Дело в том, что в это время еще не существовало понятия «юбилей» в нашем, современном его значении. Слово относилось лишь к иудейской и римской истории. Хотя позднее, в 1774 году, уже отмечается 50-летие Академии наук, а в 1803 году - столетие Петербурга, в «Словаре Российской Академии» слово «юбилей» отсутствует. Поэтому не следует называть Альбом 1753 года юбилейным — это ненужная модернизация. Тем более неверно упоминать о праздновании 50-летия Петербурга, ибо такого праздника не было. Между тем современники понимают значение новой столицы, восхваляют молодой город на Неве. Уже в 1717 году Гавриил Бужинский сравнивал Петербург с городами Европы: «В иных европейских странах не только равное, но ниже подобное обретися может». В 1736 году В. К. Тредиаковский (предваряя Пушкина) такими знаменательными словами переводит немецкую оду Я. Я. Штелина:

Где болота, лесы где, там мы зрим палаты,

Житка прежде грязь была, там те тверди златы...

Самые яркие поэтические отзывы о городе относятся к тому пятилетию с весны 1748 года до весны 1753 года, когда создаются видовые рисунки Махаева, план и гравюры - проспекты и, наконец, выходит альбом. Ломоносов славит Петербург в «Оде на день восшествия на престол» 1748 года:

О сладкий век! О жизнь драгая!

Петрополь, небу подражая,

Подобны испустил лучи...

К городу обращается И. К. Голеневский в оде 5 сентября 1751 года. Первый историк Петербурга, библиотекарь Академии наук А. И. Богданов в том же 1751 году пишет: «Град сей распространен и новыми преславными зданиями украшен и возвеличен, так что пред многими славнейшими европейскими городами, которые древностью своей славятся, имеет преимущество мудрым промыслом не больше как в сорок восемь лет в сие пространство и великолепие произведен быть стал». Посвящена новой столице и ода Тредиаковского «Похвала Ижорской земле и царствующему граду Санктпетербургу», напечатанная в 1752 году:

Преславный град, что Петр наш основал

И на красе построил толь полезно,

Уж древним всем он ныне равен стал,

И обитать в нем всякому любезно, Не больше лет, как токмо пятьдесят...

Возраст города — 50 — в контексте Тредиаковского звучит так же, как 48 у Богданова. Одинаковым оборотом «не больше как» оба автора подчеркивают молодость Петербурга. Его неизменно сравнивают с «главнейшими и древностью превозносящимися городами». Среди европейских столиц Санкт-Петербург самый молодой. И Париж, и Берлин, и Лондон, и Варшава, не говоря уже о древнем Риме, к XVIII столетию насчитывали за своими плечами века. Петербургу, когда в него приехал Михаил Иванович Махаев, было всего 25 лет — расцвет молодости и по человеческим меркам. К середине века город украшен прекрасными зданиями, окружен венком дворцов и парков:

Светило дня впредь равного не зрит

Из всех градов везде Петрову граду.

Во всех европейских странах во второй половине XVII — первой половине XVIII века намечается интерес к городским видам, появляются альбомы, гравированные предшественниками и современниками М. И. Махаева. В конце XVII — начале XVIII века во Франции издана многотомная «Коллекция эстампов Кабинета Короля», в которую входят виды Версаля, Лувра, Тюильри по рисункам Ж. Ае Потра, И. Сильвестра и др.; в 1703 году появился альбом видов Венеции Луки Карлевариса (104 листа), в 1714—1724 годах — четыре тома «Нового театра Великой Британии». В 1740-х — начале 1750-х годов европейские столицы спешат обзавестись альбомами видов. В Италии выходят виды Венеции Микеле Мариески (1741), Флоренции и Тосканы Джузеппе Цокки (1744), несколько альбомов видов Рима с участием Джузеппе Вази и Джиованни Пиранези (1740-е). Виды австрийской столицы создают Соломон Клейнер и Фишер фон Ерлах. Во Франции в 1752 году издан альбом «самых прекрасных видов Парижа», нарисованных и гравированных Жаком Риго (124 листа). Большинство альбомов состоят из многих листов, но размер их обычно меньше петербургских (многие в пол-листа). В этот ряд в апреле 1753 года встал «План столичного города Санктпетербурга с изображением знатнейших оного проспектов», состоящий из большого плана и двенадцати видов, гравированных по рисункам Махаева. Автор статьи М.А. Алексеева.