RARUS'S GALLERY

По времени первым панорамным планом Москвы является план Сигизмунда Герберштейна, составленный им по памяти для своих записок о России, вышедших в Базеле в 1556 году “Rerum Moscoviticarum Commentarij” («Записки о московитских делах»). Первое издание «Записок» вышло в Вене в 1549 году на латинском языке в лист, но оно настолько редкое, что осталось неизвестным даже для многих европейских источников и писателей и имеется в наличии всего лишь в нескольких экземплярах. В бывшую Публичку (РНБ) в Петербурге эта книга была подарена Г.Н. Геннади в 1853 году. Сам Григорий Геннади приобрел ее на толкучке в СПБ. Незабвенный Аделунг, напечатавший о Герберштейне целую обширную монографию, описывал это первое издание со слов других, никогда его не видав. В России 2-й экземпляр первого издания был еще только в библиотеке графа Палена. Гартье называл это издание суперуникой! К изданию прилагалась карта, по периметру которой было несколько рисунков. В первых изданиях «Записок» плана Москвы не было. Он появился через семь лет и был нарисован Сиги по памяти. Однако этот план дает только общее представление о стенах Кремля и о расположении в нём главных зданий. Но он был первым!

Сигизмунд Герберштейн был в Москве два раза: в 1517 и 1526 годах. В достоверности изложенных в его сочинении фактов исследователи не сомневаются, но план Москвы (точнее, Кремля с окрестностями) определяют как фантастический. Высказывались также предположения, что для иллюстрации книги Герберштейн по какой-то причине использовал зарисовки Кремля, выполненные до его реконструкции конца XV - начала XVI века. В этом случае план Герберштейна - уникальное изображение центра Москвы, каким он сложился в эпоху Ивана Калиты и Дмитрия Донского. Вопрос требует серьезного изучения. В пользу этого предположения свидетельствует наличие схематичных, но могущих быть в какой-то мере правдоподобными изображений храмов с общей для них всех центричностью, подчеркнутой одноглавием и в нескольких случаях подобиями притворов по странам света. Некоторые изображения церквей на плане Герберштейна сопоставимы с процарапанным на стене подклета Благовещенского собора 1416 года рисунком (граффити) обобщенно передающим одноглавую «круглую» церковь. В схематичном изображении рядовой деревянной застройки легко угадывается реальный прототип - жилой трехчастный дом на подклете с сенями, разделяющими его на две неравные части, с примыкающим к сеням крыльцом. Дома показаны почти вплотную стоящими друг к другу, что в действительности вряд ли существовало; этот прием, возможно, был вызван желанием графически отразить тесноту московской застройки того времени.

Издревле местность, которую теперь занимает Москва, была сплошь покрыта лесом. Первые археологические данные о пребывании здесь человека относятся к эпохе, отстоящей от нашего времени на пять-шесть тысяч лет. Первобытно-общинные селения древнейших обитателей края не имели устойчивых сухопутных коммуникаций - основным средством связи были реки. На их берегах, чаще всего на крутых мысах, образованных притоками или оврагами, в эпоху раннего железа возникали укрепленные поселки - городища с валами и рвами. Древнейшие городища относятся к дьяковской культуре (V в. до н. э. - VII в. н. э.), названной так по первому связанному с ней поселению, раскрытому археологами у бывшего села Дьяково (близ Коломенского). Почти каждый мыс на Москве-реке был обжит «дьяковцами». Многие из городищ исчезли под поздней застройкой. Следы дьяковской культуры обнаружены и в центре столицы - в Кремле. Заселение территории Москвы с древнейших времен до XIV века долго изучалось нашими археологами и историками. Современные археологические данные свидетельствуют о концентрации и развитии населения на территории нынешнего города уже в раннем железном веке (VII в. до н.э. - IX в. н.э.).

На береговых мысах реки Москвы и в ее долине отмечены пункты пятнадцати поселений - древнейших укрепленных родовых поселков (городищ) и неукрепленных селищ, относящихся к дьяковской археологической культуре. Население знало обработку черного и цветного металлов, основой хозяйственной деятельности являлись скотоводство и земледелие. О торговом обмене говорят обнаруженные на территории Москвы античные и арабские монеты, а также другие находки. Первоначальный феодальный «град Москов», судя по материалам раскопок, возникает во второй половине XI века. В XII—XIII веках крепость на вершине кремлевского холма с прилегавшим предградьем - посадами по реке Неглинной и берегу реки Москвы. (Подол) - становится значительным по тому времени ремесленным и торговым центром всего района. Исследования подтверждают достоверность древней устной традиции о подгородных «селах красных хороших», окружавших Москву во времена Юрия Долгорукого. Плотность населения в основном на юго-западе и юге территории была достаточно высока: в пределах современного города археологически зафиксировано свыше семидесяти курганных групп ХII-ХIII веков, каждая из которых являлась некрополем сельского поселения. Селища (непосредственные места деревень этого времени) обнаружены в Матвеевском, Братцеве, Головине, Алешкине и др. Слои, синхронные раннему граду, отмечены на всех древних городищах по реке Москве - от Спас-Тушинского до Капотнинского. Археологические антропологические материалы показывают этническую однородность населения Москворечья, принадлежавшего к летописному древнерусскому племени вятичей. Всего на территории современного города в период до монголо-татарского нашествия насчитывалось не менее ста славянских поселений. Наибольшая густота заселения отмечена по правобережью реки Москвы, что связано с удобством местности для земледелия, являвшегося основным занятием вятичей. Обширная болотистая залесенная территория на северо-востоке была еще мало освоена славянами-земледельцами. Вятичи составляли и первоначальное население самого града - их племенные украшения обнаружены при раскопках в Кремле. С обширной сельскохозяйственной округой град связывали реки и сухопутные дороги. Трассы основных путей намечены рядом исследователей по совокупности исторических и топографических данных, исходя из документально известного пересечения у московского града дорог из Киева и Смоленска во Владимирскую землю и из Новгорода Великого на реку Оку, к Рязани. Ко второй половине XIII века относятся первые документальные сведения о московских монастырях - Даниловском на правом берегу реки Москвы и Богоявленском к северу от града (позднее территория Великого посада). С X века начинается славянская колонизация территорий бассейна Оки и Москвы-реки. Основной их поток составляли вятичи. Эти места долгое время развивались обособленно от мощного государственного объединения восточных славян - Киевской Руси. Киевские князья не оставляли надежду на их подчинение. Однако и во времена Владимира Мономаха, в начале XII века, лесной вятический край считался неизведанной землей, населенной язычниками и потому враждебной христианскому Киеву. Торгово-ремесленный поселок вятичей на Боровицком мысу рано выделился среди себе подобных. Его процветание (равно как и длительную самостоятельность окружающей «вятической» волости) обеспечивали проходившие здесь торговые пути международного значения. С VIII века по Москве-реке и ее притокам шла оживленная торговля между Востоком и Западом. Купцы из Средней Азии и Ближнего Востока, проплывая по Волге, Оке, Москве-реке, стремясь к торговым центрам Севера и Северо-Запада, останавливались и торговали в земле вятичей. Волжский путь, более древний, чем знаменитый путь по Днепру - «из варяг в греки», отмечен находками арабских монет IX-XI веков, в том числе и на берегах Москвы-реки в черте современного города. Дублером этого водного пути была сухопутная дорога к Новгороду (позже - Волоцкая, названная так потому, что пересекала водный путь у «Волока» из реки Ламы в реку Рузу, где в 1135 г. встал город Волоколамск). Она шла с юго-востока через Москву-реку бродом в районе нынешнего Большого Каменного моста, то есть почти под самым Боровицким холмом. В этом же месте Волоцкую дорогу пересекал путь из Киева через Смоленск на северо-восток Руси. Поселок на Боровицком мысу контролировал перекрестье этих важнейших сухопутий. Вершину холма, как теперь предполагают исследователи, занимал еще больший укрепленный центр (район Соборной площади), второй - меньший - находился в оконечности мыса. Каждый из них имел круговое укрепление, состоящее из рва и вала с частоколом. Посад, окружая центры, развивался вдоль рек Неглинной и Москвы. Обнаруженные при раскопках, предпринятых перед постройкой Дворца съездов, «конюшни» на склоне берега Неглинной, относящиеся к первому периоду жизни городка, могли быть компонентом своего рода постоялого двора в той части посада, которая ближе всего находилась к узлу торговых путей. В другой его части, узкой полосой тянувшейся вдоль берега Москвы-реки до места, где раньше стояло здание гостиницы «Россия», располагались пристани. С северо-востока дополнительной защитой поселка была промоина естественного происхождения, образованная срастанием двух оврагов, прорезавших берега Неглинной (севернее Троицких ворот) и Москвы-реки (между 2-й Безымянной и Петровской башнями), и выполнявшая функцию фортификационного сооружения еще в дославянское время. Вятичи также включили ров-овраг в систему восточного оборонительного рубежа окольного города, обработав его склоны соответственно приемам фортификации своей эпохи. Городок как бы весь был обращен к реке и ее притокам. Но основные направления его дальнейшего развития, место его центра закрепились благодаря все возраставшему значению сухопутных связей. Древние пути определили трассы позднейших московских улиц. Волоцкая дорога шла от брода через реку Пресню по нынешним улицам Баррикадной, Воровского и Фрунзе, а по другую сторону Москвы-реки уходила в южные земли, возможно, по трассе Б. Полянки. Путь из Киева через Смоленск пересекал Москву-реку выше - у Ново-Девичьего монастыря близ устья Сетуни, шел вдоль берега (очевидно, по Волхонке), через Неглинную, затем по берегу Москвы-реки и уходил к северу, обогнув с востока возвышенность Китай-города, по современным улицам Мархлевского, Сретенке и проспекту Мира на Ростов, Суздаль, Владимир. На пересечении торговых путей, в устье Неглинной, сложился Торг. Найденные в районе древнего брода (где теперь Большой Каменный мост) восточные монеты IX века свидетельствуют, что вначале Торг локализовался по обеим сторонам Неглинной, переходя на подол Боровицкого мыса и побережье Москвы-реки в Занеглименье, то есть «за Неглинной». Выше устья Неглинной, возможно, функционировал своего рода общественный центр, сложившийся в глубокой древности как межплеменной и позднее зафиксированный названием местности - «Старые поля». Территория Старых полей определима лишь по названиям стоявших позже на этом месте церквей. Судя по расположению церквей - Троицы в Старых полях (близ станции метро «Лубянка»); Пятницы в Старых полях (на месте гостиницы «Москва») и Георгия на Красной горке (в начале улицы Тверской) - границы ее очерчивали огромное пространство, способное вмещать массы людей. Исследователи считают, что Старые поля - место судебных поединков древности, а Красная горка - центр языческих праздников в честь солнца. Таким образом, городок на Боровицком холме с его окружением и внешними связями в докняжескую пору - явление уже значительное. Возможно, он был административным центром волости. Ближние связи с городком могли тогда же заложить основы позднее обжитых трасс. Исторические предания говорят о существовании к северу и северо-востоку от Старых полей нескольких «красных сел» последнего владельца докняжеской Москвы - Стефана Кучки. Одно из «красных сел», по преданию, находилось на месте Высоко-Петровского монастыря, другое - судя по археологическим данным, подтвердившим гипотезу, - в северо-восточной части территории, занятой впоследствии Великим посадом (Китай-городом). От них к городку могли уже проходить дороги, предварявшие трассы Петровки (по правому берегу Неглинной) и улицы 25-го Октября; последняя появилась, возможно, еще раньше - как часть пути, проложенного по бровке левого берега Неглинной, связавшего городок с другим древним поселением, которое, как полагают, находилось на месте церкви Николы в Драчах (не существует), то есть наметились трассы улиц Жданова и Трубной. В период феодальной раздробленности и борьбы за Киевское великое княжение необходимость выхода к узлу главных дорог Руси определила повышенный интерес владимиро-суздальских князей к московским землям. «Москов» стал форпостом Владимиро-Суздальского княжества на важнейших магистралях Русской земли ив 1147 году был впервые упомянут в летописи. Юрий Долгорукий, как повествует предание, убил Кучку и превратил городок на Боровицком мысу в одну из своих окраинных резиденций. После захвата Волоколамска в 1160 году Андреем Боголюбским главный узел торгового транзита на Волоцкой дороге, до тех пор контролируемой Новгородом, переместился в Москву. Ее значение как крупного торгового центра усилилось. Связи с владимиро-суздальскими городами возрастают, и посад к северо-востоку от крепости развивается интенсивнее, чем другие предместья. Позднее он получил название Большого, или Великого посада. Через него на выход к древнейшему пути в Северо-Восточную Русь, главным притяжением которого был известный с IX века Ростов, от крепости пролегла дорога. Из крепости выходила и дорога на Коломну. Она шла по трассам улиц Разина, Солянки, Интернациональной. От последней по берегу Яузы пролегла дорога на Владимир, куда при Андрее Боголюбском переместился центр Владимиро-Суздальской земли. Уплотнение посадов вызвало постепенное срастание обоих центров города, довершенное в середине XII века общей линией городских укреплений, включивших и часть посадских территорий. На северо-востоке новая крепость (тогда уже центр княжеской администрации - детинец) не доходила до рва-оврага, поскольку он функционировал как оборонительный рубеж. Одновременно рост числа и значения северо-восточных магистралей обеспечил развитие посада с напольной стороны крепости, вскоре перешагнувшего внешнее укрепление. Посад, разрастаясь к северо-востоку, формировал поначалу основную свою улицу (Великую?), обживая трассу, проложенную на Подоле еще в докняжеские времена. Конец ее фиксировался пристанью. Растет значение торга с северной, напольной стороны крепости, где стояла церковь Параскевы Пятницы. Близ нее складывался новый центр торговли, постепенно стягивая к себе главные дороги («Никольский крестец»; в исторической топонимике Кремля - место слияния Троицкой, Никольской и Чудовской улиц). Уже к нему пролегли пути из Твери и Дмитрова. Первоначальная дорога из Твери не могла идти по улице Тверской, так как последняя направлена туда, куда в те времена посад еще не доходил. Можно предполагать, что дорога шла по линии М. Бронной, а далее прямо к первому отрезку улицы Большой Никитской - от Газетного переулка до Манежа. Не исключено, что направление улицы М. Дмитровки, - резко отклоняющееся от радиуса, является следом прежней дороги на Дмитров. В таком случае она продолжалась в те времена приблизительно по улице Горького, не совпадая с ней в ближайшем к центру отрезке. От Торга за крепостью пролегла кратчайшая дорога к Новгородскому (Волоцкому) пути - нынешний проспект Калинина до Арбатской площади. Поскольку сюда, возможно, еще ранее повернула Киевская (Смоленская) дорога, сформировавшая направления улиц Плющихи и Арбата, то место нынешней Арбатской площади стало большим торговым перекрестком, то есть торгово-транзитный узел от брода переместился к северо-западу. Перемещение «арбата» (от арабско-тюркского «рабат» - место коновязи, пограничный пост или крепость, либо слова «рабад» - предместье) было вызвано, видимо, ростом посада в Занеглименье, который складывался на протяжении ХII-ХIII веков. Заселение здесь шло узкой полосой над долиной Неглинной; вероятно, его защищали укрепления по линии улиц Грицевец, Янышева, Семашко, Газетного и Камергерского переулков.

В 1237 году орды Батыя взяли Москву и сожгли ее. Летописи отмечают, что кроме «града» сгорели прилегающие к нему «монастыри все и села». Следовательно, тогда вокруг Москвы существовала уже целая система поселений, которая предполагает наличие связей между ними и городом, усложнение сети дорог на его периферии, стимулирующих рост этих поселений навстречу друг другу и к посаду. Москва была сравнительно быстро восстановлена. Ее население даже увеличилось за счет беженцев из других городов и селений, опустошенных Ордой. При великом князе Ярославе и его сыне Александре Невском угроза полного разорения Руси была отведена. К середине XIII века единое Владимирское княжество распалось на уделы. Московская земля, входившая в удел князей переславских, быстро превращается в самостоятельное удельное княжество. Москва становится его столицей. В разгоревшейся борьбе за почетный титул великого князя Владимирского (суверенитет его был уже только номинальным) первые московские князья (брат Александра Невского - Михаил Хоробрит, сын Даниил и внуки - Юрий и Иван Даниловичи) должны были укреплять Москву. Возводятся заново укрепления, восстанавливаются, уплотняясь, посады. В начале XIV века город достигает уже тех границ, которые он имел до разорения Батыем. В конце XIII века за Торгом с напольной стороны на обжитом ранее месте основывается Богоявленский монастырь. Он встал близ главной тогда дороги во владимирскую землю - через Переславль, которая особо оживилась со времени выделения Переславского княжества (то есть закрепилась ранее проложенная трасса по улицам Лубянка и Никольской). Существенно и то, что уже тогда к монастырю и Торгу могла выходить Дмитровская дорога, спрямив свою трассу по Б. Дмитровке. В Занеглименье особенной заботой князей были, видимо, ранее названные укрепления, так как усиливается соперничество с Тверью и опасность с северо-запада не убывает. Вероятно, к тому же периоду следует отнести возникновение княжеских и боярских сел вокруг Москвы (в том числе тех, что упомянуты в 1328 г. в завещании князя Ивана Даниловича) и дорог, соединивших села с резиденцией. Последние прокладывались с учетом существующих связей, корректируя и дублируя прежние трассы, охватывая огромную территорию, прилегающую к городу. Дорога на Дмитров была, вероятно, скорректирована появлением села Сущево (позднее - Старое Сущево), через которое она прошла, закрепив большой отрезок нынешнего Дмитровского шоссе; село Семчинское, основанное на берегу Москвы-реки, определило трассу Волхонки - Метростроевской (Остоженки); село Напрудское, расположившись между Дмитровской и Переславской дорогами, дало направление Трифоновской улице; появившиеся с XIII века Михайловское (на Таганке), Лыщиково (близ устья Яузы) и другие села положили начало освоению Заяузья. Эти и прочие села: Дорогомилово (в Ростовских переулках), Кудрино (у пл. Восстания), Хлыново (у Никитских ворот), Воронцово (на ул. Обуха), в Заречье - Голутвино (западнее ул. Димитрова), соседнее с ним Колычево, Хвостовское (у Полянского рынка) и Котел (Нижние Котлы), несколько крупных сел по реке Сетуни - образовали кольцо важных пунктов, определивших в дальнейшем ход развития города, рисунок более локальных связей и встречный поток расселения. Такую же роль сыграли возникшие к концу XIII века первоначальный Даниловский монастырь и княжеское село Крутицы (на месте будущего Крутицкого подворья), которые встали на древних путях в Коломну и Рязань. Внук Александра Невского Иван, по прозвищу Калита, стал великим князем Владимирским. Однако своей резиденцией он сделал Москву, и это стало важной вехой в ее истории. При Калите сюда же переместилась из Владимира митрополичья кафедра. Крепость называется уже Кремлем, а посад на северо-востоке от него выходит за пределы Боровицкого холма, занимая часть будущего Китай-города. Центр Торга - «крестец» - мог переместиться уже ближе к Богоявленскому монастырю, к началу улицы Никольской. Укрупнился посад и в Занеглименье. Средоточие в Москве политической власти и митрополии, рост экономического и торгово-ремесленного потенциала города потребовали новых оборонительных мероприятий и забот по укреплению столицы. В первой трети XIV века появляются известные по летописям каменные храмы, определившие ансамбль Соборной площади XIV-XV веков (возможно, что каменные культовые здания существовали уже в конце XIII в.). К северо-западу от площади закрепляется место Митрополичьего двора. Рядом с ним, как дань политике, на короткое время (до 1358 г.) разместился «Татарский двор». С тех пор как Москва становится церковным и политическим центром Руси, приток в нее знатных фамилий, удельных князей, бояр и духовенства нарастает. В самой цитадели стало тесно от множества дворов служилых бояр. Часть из них разместилась за пределами крепости, на посаде. В 1339 году были возведены новые, дубовые стены. Число ворот могло увеличиться. Их места определяли со стороны Большого посада сложившиеся в XIII - начале XIV века дороги к устью Яузы и на Владимир, выходившие из Кремля. В то же время сохранились ворота к Неглинной и выход к Москве-реке (возможно, на месте Тайницкой башни), необходимый в случае осады. Кремль Калиты простоял менее тридцати лет. При князе Дмитрии Ивановиче, впоследствии прозванном Донским, дубовые стены в 1366-1367 годах заменили на белокаменные. Вероятно, не изношенность стен и даже не частые пожары Москвы (плотники и «городники» - мастера-фортификаторы очень быстро отстраивали город вновь) были тому главной причиной. В условиях борьбы за объединение княжеств, за выход из-под контроля Орды, при постоянно совершенствующейся военной технике Москва должна была иметь максимально надежную по тем временам крепость.

Можно увидеть построение первого каменного Кремля в Москве в 1367 году. Сохранилась миниатюра из Остермановского летописца, входящего в состав Лицевого летописного свода (середина XVI в.). Иллюстрация летописного рассказа о построении белокаменной московской крепости времени Дмитрия Донского («позваша мастеров и начата делать бесперестани»). Интересна прежде всего подробной и живой передачей картины интенсивного строительства : подносчики камня и раствора, каменотесы и укладчики камня под руководством мастера заканчивают кладку прясла стены с квадратной проездной башней. Изображение стены и зданий за ней в большой мере условно: на рубеже XV-XVI веков в Кремле многое переменилось, и художник середины XVI века, выполнявший миниатюру, не избежал известной модернизации. Представляя Успенский собор пятиглавым (справа, в верхнем углу), он уже видел перед собой постройку Фиораванти. Слева от собора, вероятно, условное изображение Великокняжеского дворца. В нижней части миниатюры (согласно кремлевской топографии) показан участок южной стены с Тайницкой башней.

Белокаменные стены Дмитрия Донского охватили почти всю территорию существующего Кремля, кроме северного угла с нынешней Арсенальной башней и узкой полосы вдоль берега Неглинной. Значительная площадь старого посада оказалась внутри крепости. Стены опустились ниже по склонам мыса, и территория - по крайней мере вдоль Москвы-реки - вошла внутрь Кремля. Возведение новой крепости, наличие в Кремле построенных ранее белокаменных соборов и появление к концу XIV века новых белокаменных зданий - церкви Рождества Богородицы, церкви Благовещения (предшественницы Благовещенского собора) на великокняжеском дворе, собора Чудова монастыря - настолько преобразили Кремль, что за Москвою закрепился эпитет «белокаменной», хотя деревянная застройка внутри крепости долго преобладала, а вне ее пределов каменные строения появились много позднее. Но суровое единообразие Кремля и посада прежних лет, когда крепость лишь размерами и мощью бревенчатых стен выделялась в центре посадских территорий, было уже утрачено.

Важно понять этапы формирования планировки Москвы с древнейших времен до конца XVI века. К концу XVI века посады, села, слободы и загородные усадьбы объединяются вокруг Кремля, образуя систему четырех слитных, но окруженных каждый своей стеной «городов»: Кремль, Китай-город, Белый город и Скородом (Земляной город). Их связывает уже почти сложившаяся к этому времени так называемая радиально-кольцевая планировка. Вне стен Белого города еще преобладают поля и выгоны; неустойчивая сеть проселочных дорог лишь в XVII веке сменится здесь четкими группами слободских улиц и переулков. Еще более плотные планировочные образования того же рода появятся тогда и в городе. План центра Москвы XVII века отличается от нынешнего в основном лишь большей насыщенностью (она частично ослабеет в XVIII в., когда слободы и мелкие дворы начнут сменяться крупными городскими усадьбами). Нашими учёными был восстановлен весь процесс сложения московской планировки восстановлен прежде всего при помощи анализа ее структуры - как сегодняшней, так и зафиксированной старыми планами. Учитываются направления улиц, их связь между собой, с рельефом, водными преградами, воротами в городских стенах, а также с известными по историческим документам местами древних поселений и речных переправ; важную роль играют свидетельства археологии и исторической топонимики.

Так, среди радиальных улиц - дорог к Кремлю и Торгу - резко выделяются косые направления домосковских транзитных дорог, минующие Боровицкий холм (линии Поварской - Знаменки, Лучникова – Милютинского переулков). Высоким берегом Неглинной идет дорога от Боровицкого холма к городищу в Драчах (Никольская -Рождественка - Трубная ул.); Охотный ряд формируется как общий для нескольких улиц (Тверской, Дмитровки, Петровки) путь к единой устоявшейся переправе через Неглинную - Воскресенскому мосту. Две удаленные друг от друга церкви «на Болвановке» фиксируют сохранившуюся в связной цепи переулков Болвановскую дорогу. Направления древнейших путей, не закрепившихся позднее в городских трассах, показаны на схеме пунктиром. Таким образом, данная схема представляет собой попытку историко-топографической гипотезы, не исключающей дальнейших уточнений и дополнений. При составлении схемы использованы план Москвы 1813 года, свободный от проектной регулировки, и названия улиц, сложившиеся в XIX - начале XX века. В течение XIV века посады значительно расширились. Великий посад занял уже почти всю территорию будущего Китай-города. Постройка белокаменного Кремля привлекла в Москву огромное количество народа, уплотнившего посад, стимулировавшего рост Торга и производство бытовых товаров. Расширилось гончарное производство на Глинище (зоне Ипатьевского и Спасоглинищевского пер.) - район интенсивно обрастает усадьбами. На месте позднейшего Зарядья растет кирпичное производство и кузнечное дело. Великая улица Большого посада (по традиции - прибрежная), плотно застроенная, доходит до Острого конца (места, где стоит церковь Зачатия Анны). Ремесленники, работавшие с огнем, - гончары и кузнецы - по мере роста и уплотнения посада переселялись к его восточным границам, в Глинище, и даже, может быть, уже за его пределы - в Заяузье. Часть ремесленников-пушкарей, став после 1367 года «княжескими», образовала слободу (будущий Пушечный двор в районе Пушечной ул.). Большой посад, видимо, по-своему укреплялся. Стремительный темп его развития (особенно во второй половине XIV в.), вероятно, обусловил неустойчивость границ посада; укрепления часто перемещались, а прежние исчезали почти бесследно - только направления современных, параллельных Кремлевской стене улиц и переулков, быть может, зафиксировали их местоположение и трассы проездов вдоль них к реке. Возможно и другое: функцию первоначальной защиты посада выполняли локальные укрепления усадеб, а поперечные трассы фиксировали традиционные спуски от главных дорог к Москве-реке. Не исключено, что конфигурацию кварталов и направления трасс определяли временные укрепления, создаваемые поспешно - в случае близкой опасности набега татар. Первое такого рода укрепление, отмеченное в летописи, - ров в рост человека и небольшой вал (вероятно, с тыном по верху), -охватившее почти всю территорию Великого посада, сооружалось в 1394 году : посажане возводили его от Кучкова поля до Москвы-реки. Это - одно из свидетельств окончательного оформления посада, западная граница которого была уже зафиксирована постройкой каменной крепости. Более существенное укрепление Великий посад получил не позднее начала XV века. Его трасса проходила примерно по линии Кривого переулка. Интенсивное переселение в Москву на протяжении XIV века феодальной знати и богатых гостей (купцов, занятых международной торговлей) приводит к тому, что и на посаде их дворы (доходившие до 2000 м2) занимают большую часть территории. По существу, именно крупные владения феодалов положили основу застройке Великого посада; здесь не редкость «осадные», то есть укрепленные дворы бояр и богатого купечества. Ремесленники преимущественно живут на дворах знати. Эти усадьбы до конца XV века существовали как типичные феодальные вотчины, но со второй половины XIV века вкрапления потомственных ремесленников и купечества резко увеличились. Рост крепости и посада повлиял на развитие путей в Замоскворечье. Старые дороги от брода оживились. Изменялось место переправы - и в Заречье возникал новый вариант начального отрезка дороги на юго-восток, роль которой особенно выросла благодаря необходимости общения с Ордой. В современной нам топографии Замоскворечья выходы Ордынской дороги к Москве-реке проследить невозможно, так как первоначальная планировка побережья здесь утрачена в конце XV века при разбивке Государева сада. Не исключено, что небольшой отрезок нынешней Б. Ордынки (до Черниговского переулка) проложился при Калите, когда дорога в Орду начиналась от переправы, располагавшейся, как считают, против 2-й Безымянной башни существующего Кремля. Самый значительный и наиболее древний участок этой дороги сохранила, видимо, Новокузнецкая улица. С ним, должно быть, смыкалась и Ордынка времен Калиты, на соединение с ее трассой выходила и дорога, проложенная от Великого посада в Заречье после возведения белокаменных Кремлевских стен и стабилизации переправы в районе теперешнего Москворецкого моста. То есть трассы улицы Балчуг и начало Пятницкой (до станции метро «Новокузнецкая») уже существовали. К Ордынской дороге протянулись связи от уже стоявших там сел, пересекая и соединяя древнейшие сухопутья. Земли, лежащие против Кремля, попали в число княжеских владений. За старицей появилась слобода дворцовых бондарей (в районе современных Кадашевских переулков). В Заречье в XIV веке поселились «ордынцы», «численники» и «толмачи» - люди, занимавшиеся ведением дипломатических и торговых дел с Золотой Ордой, а также выходцы из Орды. Южная граница размещения «ордынцев» находилась в районе Новокузнецких переулков, северная - в районе церкви Богоматери всех скорбящих на Ордынке. Долгое существование в этой части Заречья «всполий» и «лужков» в какой-то степени связано с бытом селившихся здесь людей, привыкших содержать лошадей к овец как для собственных нужд, так и для продажи. Это в свою очередь обусловило появление здесь ремесленников, занимавшихся обработкой шерсти и выделкой кожи. В Занеглименье на протяжении XIV века в основном заканчивается формирование уличной сети. В связи с передвижением Великого посада к северо-востоку Волоцкая дорога прошла к нему севернее и сформировала направление улицы Б. Никитская (в западной части, возможно, дорога шла по линии ул. М. Никитская). У пересечения границы Занеглименья образовался изгиб, сохранившийся поныне. Он может быть косвенным свидетельством наличия ворот в укреплениях Занеглименья, существовавших до прокладки прямого пути от них к новому месту Торга. Вокруг новой дороги началось активное заселение, тогда-то первоначальная Тверская дорога и могла быть оттеснена на свое окончательное место (теперешней Тверской), которое закрепилось уже в связи со следующими этапами расширения крепости второй половины XIV-XV века. Возможно, что уже к концу XIV века вся территория внутри нынешнего Бульварного кольца с запада до реки Неглинной была заселена (мостовые XIV в. обнаружены в районе Советской пл.) и обнесена валом с рвом. Ров в западной части использовал русло ручья Черторыя, вытекавшего из Козьего болота (между ул. Спиридоновка и М. Бронной) и впадавшего в Москву-реку (у Соймоновского пр.): этим объясняется неправильная, вогнутая линия кольца в части Суворовского и Гоголевского бульваров. Вдоль границы города был поставлен ряд монастырей. На месте села Высокого (где прежде, как считают, стояло село Стефана Кучки) основывается Высоко-Петровский монастырь (упоминается с 1372 г.). Мимо него уже шла дорога на Сущево, а отрезок ее, ведущий к центру, сформировал улицу Петровку. От Рождественского монастыря (основан в 1389 г.) пролегла новая улица - Рождественка. Заселилось и начало древней Владимирской дороги (через Ростов), превратившись в улицу Сретенку, получившую свое название по вставшему в ее конце Сретенскому монастырю. Достаточно интенсивно осваивалась и пригородная зона, намечая пути дальнейшего роста посадов. За пределами Занеглименья вдоль дорог сложились слободы переселенцев из Смоленска, Волоколамска. Здесь же лежали села и угодья крупных владельцев: великокняжеское село Семчинское на дороге к Крымскому броду (ул. Остоженка), село Кудрино, окруженное обширными угодьями внука Калиты, князя Владимира Серпуховского; усадьба князя была на Трёх Горах. К востоку от нынешнего здания СЭВ возник митрополичий Новинский монастырь. К северу от Москвы, в бассейне реки Неглинной, находились старинные села Сущево и Напрудное. Среди лесов к востоку от города стояли дворцовые села - Воронцово и дальше на северо-восток, в бассейне реки Яузы, - Красное (Красносельская ул.), Елохово, Покровское (Рубцовско-Дворцовая ул.), Черкизово, Преображенское. В конце XIV века в систему обороны города на подступах к нему с юго-востока активно включились дальние монастыри. Кроме Симонова и Данилова (на Москве-реке) роль форпостов города на Яузе и Владимирской дороге выполняли Покровский и Андроников монастыри. К концу XIV столетия Москва с посадами, окруженная боярскими, митрополичьими и монастырскими землями, с селами и угодьями на них, превратилась в сложный организм. Ее население составляло приблизительно 30-40 тысяч человек. Сооружение обширного белокаменного Кремля - резиденции великого князя - придало городу зрительную цельность. Великокняжеская культура определила, очевидно, и облик построек внутри Кремля. Сохранившиеся памятники архитектуры Москвы рубежа XIV-XV веков (церковь Рождества Богородицы, собор Андроникова монастыря, близкая к ним по формам церковь Успения на Городке в Звенигороде и др.) говорят нам об искусстве изысканном и княжеском. Московская архитектура выступает наследницей зодчества Владимиро-Суздальской Руси. Членения фасадов храмов ясны и гармоничны, их завершения рядами килевидных закомар, тонкая профилировка деталей свидетельствуют о развитом вкусе, о стремлении к усложнению композиций и своеобразному артистизму. Конечно, далеко не все районы тогдашней Москвы имели подобный облик. Каменных жилых зданий вне Кремля не было, мощенные деревом улицы однообразно ограждались частоколами усадеб, чью монотонность прерывали лишь ворота да глухие стены хозяйственных построек. Жилые дома стояли в глубине участка, и лишь верхи кровель да высокие башни - «повалуши» богатых дворов оживляли вид кварталов. Плотность заселения резко уменьшалась к периферии, где посады распадались на поселки вдоль дорог, слободы, отдельные группы усадеб. Однако город представлял собой уже настолько впечатляющее зрелище, что, как известно, вдохновил знаменитого художника Феофана Грека: в 1399 году он изобразил Москву на стенах, внутри первоначального Архангельского собора, и в «камере» (палате) внука Калиты, Владимира Андреевича Храброго. Особенностью этого этапа жизни Москвы являлась сопутствующая раннему периоду развития феодального города пестрота административных и владельческих отношений. Вплоть до XV века Москва представляла собой сложный конгломерат феодальных владений, слабо связанных суверенитетом московского князя, делившего управление городом с младшими князьями (Иван Калита завещал город трем сыновьям). Раздробленность на отдельные поселения - сотни, слободы, в том числе частновладельческие, имевшие свою, независимую от города внутреннюю жизнь, большие незаселенные пространства между ними - характерные черты тогдашней Москвы. Все же государственная власть уже настолько окрепла, что основные дороги к центру оказались зафиксированными. Крупные землевладельцы из княжеского дома и боярство боролись с прокладкой новых дорог, так как это было связано с нарушением пошлинных прав, а рядовое население, наоборот, было заинтересовано в более коротких или обходящих опасные места путях. Поэтому трассы основных улиц оказывались чрезвычайно устойчивыми, а мелких проездов и переулков - весьма подвижными. Формированию магистралей способствовало также появление крупных монастырей при дорогах (основание большинства из них приходится на конец XIV - начало XV в.) и постройка укреплений, защищавших посадские территории. С середины XIV века в источниках наименования «Великий посад», «Занеглименье», «Заречье» (имеется в виду только ближайшая к Кремлю часть) закрепляются как обозначения собственно городских территорий, устойчиво подчиненных московским князьям. Таким образом складывается первоначальная административная организация Москвы. Тогда же выделяются территории административной власти князей на периферии - станы: Васильцев стан с центром на месте Новоспасского монастыря, Сетунский стан и др. Они оказали заметное влияние на последующее формирование города. Пятнадцатый век стал эпохой расцвета Московской Руси. Золотая Орда была накануне распада. После присоединения в конце XV века Новгорода и Твери Иван III стал называться «государем всея Руси». Его женой была племянница последнего византийского императора. Вскоре появилась теория о Москве - «третьем Риме», то есть потенциальной столице мировой державы. Возобновились связи с западным миром. Преображение Москвы началось, когда «государь всея Руси» пожелал украсить столицу в соответствии с ее новым значением. Тогда со всех концов страны в Москву стали стекаться каменщики и зодчие, а также специально приглашенные великим князем итальянские мастера. Они строят в Кремле соборы, царский дворец, стены и башни. Новые постройки изменили характер центрального ансамбля города. Грандиозность Успенского собора, пышность Архангельского, импозантность дворца великого князя и митрополичьих палат с примыкающими к ним домовыми храмами, высокий столп Ивана Великого, внушительность укреплений в полной мере отвечали значению Москвы как центра мощного национального государства. Регулярность, отчеканенность архитектурных форм вместе с небывало крупным их масштабом создали ощущение официального, государственного значения построек Соборной площади и всего Кремля в целом. Внутри него кроме Великокняжеского двора остались теперь лишь дворы приближенных князя, монастыри да подворья, которые тоже обновили свои строения в камне. Главные улицы Кремля - Спасская, Никольская и Чудовская - были отрегулированы и расширены. Цитадель оказалась окруженной водою со всех сторон, вокруг нее простирался оборонный и противопожарный плацдарм. Обособленный благодаря мощным стенам и воде от окружавшей его застройки, выделявшийся насыщенным силуэтом и масштабом уникальных зданий, Кремль в то же время зрительно сохранял взаимосвязь с посадами: его проездные башни открывались в главные посадские улицы - Сретенскую (Никольскую), Ильинку и Варварку и потерявшую свое прежнее значение Великую улицу. Новые стены Кремля окончательно закрепили западную границу Великого посада, на котором к XV веку сложились все основные улицы (окончательное установление трассы Ильинки относят к началу XVI в.). В застройке преобладают дворы боярства и богатых купцов, ремесленный люд постепенно убывает. Ремесла, связанные с огнем, выносятся за пределы посада, в Заяузье. Великий посад выделился во вторую по значению часть столицы, здесь появились учреждения не только общегородского, но и общегосударственного характера: Ямской двор (конечная станция почты), Мытный двор (где взимали «мыт» - пошлину), Панский двор. Вырастают общественные и торговые центры на крестцах (перекрестках) - этому способствовал запрет торговать в Кремле. Вся торговля была выведена на Ильинский и другие крестцы, где возникали гостиные дворы. Это определило центр огромного московского Торга и роль крестцов как средоточия общественной жизни города: на крестцах не только торговали, но и объявляли царские указы. В застройке преобладало дерево, но появилось значительное число каменных церквей, возведенных на средства прихожан. (Известно, что одиннадцать каменных храмов было выстроено Алевизом Новым.) К концу XV века в составе богатых усадеб возникли первые каменные жилые здания (остатки одного из них существуют в объеме сохранившегося здания Английского двора XVI в.). Тесная застройка Великого посада подчас доходила до стен Кремля, то есть занимала плацдарм перед ним, но после пожара 1493 года, когда выгорело пол-Москвы, пространство между Торгом и стеной застраивать было запрещено. Интенсивно заселяются территории за Великим посадом. На горе, над поворотом Неглинной, где уже существовала Пушкарская слобода, ставится Пушечный двор и расширяется слобода работавших в нем кузнецов. Здесь же, к востоку, поселили семьи бояр, вывезенных из Новгорода после его присоединения, а между ними и Пушечным двором, по Сретенке и ее продолжению, - псковичей (Псков был присоединен в 1510 г.). На южных склонах возвышенности к востоку от Великого посада были разбиты великокняжеские сады и Загородный двор, близ которого встала церковь Владимира (по более позднему наименованию «в Старых садах»). От Ильинских ворот Великого посада, продолжая улицу Ильинку (Куйбышева), шла на восток дорога, у начала которой был поставлен Покровский монастырь, давший ей впоследствии имя Покровка. К северу и к югу от него появились еще два монастыря - форпосты, защищавшие густонаселенный Великий посад: Златоустовский и Ивановский.

Начало преобразования центра Москвы при Иване III.

Княжение Ивана III (1462—1505 гг.) началось с ремонтно-восстановительных работ в Москве, Владимире, Юрьеве-Польском и других городах. Известно имя московского гостя Василия Ермолина, занимавшегося организацией и исполнением многих из этих работ, имевших цель сохранить архитектурное наследие Владимиро-Суздальской Руси, а также ранней Москвы как законной преемницы этого наследия. Поддержание архитектурных памятников— свидетельств былого могущества великих владимирских князей, очевидно, должно было послужить подъему престижа их прямого потомка. В Москве при участии В. Ермолина в 1462 г. «поновлялась» камнем кремлевская стена, а в 1464—1466 гг. его «нарядом» были выполнены две белокаменные резные скульптуры святых Георгия и Дмитрия, установленные соответственно на внешней и внутренней сторонах Фроловских ворот Кремля. Фигуры этих святых, восседавших на конях, имели значительные размеры и яркую окраску. Размещаясь на главных воротах города, которые по предположению Н. Н. Воронина, были достаточно высокими, трехъярусными, эти сходные с деревянной скульптурой резные иконы играли роль не только охранительного знака, но и государственной эмблемы. Оформлению главных ворот Кремля уделялось первостепенное внимание — ведь по ним, как и по главным воротам любой господской усадьбы, определялось лицо хозяина, его место на ступенях феодальной иерархии. Недаром вблизи именно этих ворот на территории Кремля в те же 60-е годы XV в. (и при участии того же В. Ермолина) была возведена церковь Афанасия Александрийского, а также укреплен и завершен строительством собор Вознесенского монастыря. Особая престижность места возле Фроловских ворот сказалась и в том, что именно здесь («слева от ворот», как сказано в летописи) в 1470—1471 гг. богатый купец Тарокан выстроил свои кирпичные палаты, что стало событием, достойным отображения в летописи. Таким образом, Иван III прежде всего позаботился о крепостной ограде своей резиденции, о внешнем виде старого Кремля и оформлении въезда в него со стороны Великого посада. И только через 10 лет развернулись работы по перестройке главного собора города. Новый Успенский собор Москвы должен был повторить древний владимирский собор с превышением его размеров на 1,5 сажени в длину, ширину и высоту. Москва отныне по своей значимости должна была превосходить прежнюю столицу Руси. Характерно, что, закладывая новый собор, мастера исходили вовсе не из местной градостроительной ситуации, потребностей имеющегося ансамбля, они решали задачи прежде всего идейного плана. Умозрительное соотнесение главного московского собора с владимирским, причем соотнесение со знанием незаметных для глаза размерных отличий первого от второго, было не только оправданием резких изменений объемно-пространственной структуры Кремля, но более того — основным программным стержнем всего преобразуемого центрального ансамбля Москвы. И в таком соотнесении территориально разобщенных, но имеющих внутреннюю идейно-символическую связь объектов заключалась существенная особенность средневекового подхода к восприятию и оценке архитектурных сооружений и их градостроительного значения. Это было следствием основного творческого метода средневековых мастеров — метода работы по образцу и подобию. Нельзя недооценивать мастерство привязки к месту отдельных построек в древнерусском городе, но все же надо признать, что это была лишь привязка, обусловленная практической необходимостью, заранее известных, «предустановленных» форм. Подход к идейно-художественной, образной содержательности городского ансамбля был иным,— в нем были широта и полет,— то, что отличало, к примеру, древнерусского летописца, единым взором, как это не раз отмечал Д.С. Лихачев, обозревавшего сразу всю Русскую землю, легко, без задержек переносившегося из города в город, как бы спрессовывая время и расстояние. Основа для такого широкого пространственного и временного соотнесения возникла с образованием политически целостного государства Киевской Руси. Единая феодальная и церковная иерархия распространилась на всю страну, и именно она стала играть определяющую роль в выборе архитектурных образцов и назначении размеров ведущих построек. Соотношения габаритов главных храмов древнерусских городов совершенно определенно указывали на их относительную значимость в масштабах всей Руси. А в каждом городе система соподчинения храмов создавалась как бы в развитие общегосударственной иерархии. Но даже и здесь единовременное зрительное восприятие было необязательно: система иерархических отношений относилась к существу архитектурных объектов и отнюдь не ограничивалась визуальными эффектами. Период феодальной раздробленности принес с собой обособление и соперничество городов, а соответственно и возникновение местных архитектурных школ (хотя главные городские святыни и тогда сохраняли свою общерусскую значимость). Процесс возвышения Москвы объективно вел к возрождению былой широты охвата иерархических соотнесений ведущих сооружений городов Руси. Мало того, как уже отмечалось, Москва начала претендовать на уподобление самому Царьграду. А общую базу для развития таких уподоблений создавала средневековая объективно-идеалистическая картина мира, целиком построенная на символических соотнесениях мира земного с миром небесным, реальной феодальной иерархии с иерархией «горнего царства». Итак, в 1472 г. началось строительство увеличенной реплики владимирского Успенского собора в центре Московского Кремля. Работы возглавили московские мастера Кривцов и Мышкин. Новый собор был уже выведен под своды, как вдруг случившееся в 1474 году землетрясение вызвало его разрушение. Объяснение этой трагедии современники усматривали в «неклеевитости» извести. Вместе с тем можно предполагать, что виной тому было увеличение габаритов собора при механическом повторении внутренней структуры образца. Дурной знак, сильно повредивший престижу Москвы, необходимо было как можно скорее нейтрализовать. Русские зодчие стали казаться уже неспособными. Псковичи, «навыкшие каменосечной хитрости», были использованы лишь в роли экспертов — для них возведение такого собора было едва ли не таким же, как и для Кривцова и Мышкина, небывалым делом. Но идея была иной: владимирский образец был уже перенесен в Москву, новый московский собор уже как бы существовал — надо было лишь реализовать эту идею, реализовать быстро и качественно. Для этого был нужен мастер первой руки. Состоявшаяся к этому времени женитьба Ивана III на приехавшей из Рима Софье Палеолог стимулировала обращение за таким мастером в Италию, славившуюся своим строительным искусством. Можно предположить также, что приглашение в Москву именно Аристотеля Фьораванти — известного специалиста по исправлению повреждений каменных сооружений было связано с намерением заказчика не возводить новый собор, а лишь поправить пострадавшие от землетрясения стены и завершить начатое строительство. Однако приехавший в 1475 г. мастер счел такой путь невозможным и начал свою деятельность с разрушения того, что было сделано его предшественниками. Вот когда, надо думать, окончательно пал авторитет Кривцова и Мышкина. Аристотель Фьораванти заложил новые фундаменты, причем лишь западная стена его собора совпала с линией прежней, но и то с некоторым смещением оси, так как была слегка изменена ориентация собора в целом. Изменились и общие пропорции плана, в котором уже не выдерживалось требование полуторасаженного увеличения длины и ширины. Возможно, что после катастрофы 1474 от такого «неугодного богу» тщеславного требования отказались вовсе. Осталось одно — точное повторение размеров алтаря и подкупольного квадрата Владимирского собора. А общие габариты нового собора стали производными от этих исходных размеров (составлявших 3 сажени по 216 см): Аристотель составил план собора из двенадцати равных квадратов.

Пример создания Успенского собора Москвы показывает, насколько большая свобода предоставлялась мастеру при строительстве по образцу. Древнерусские зодчие из века в век воспроизводили традиционную крестово-купольную систему без специальных на то указаний. Это было их профессиональной традицией. Теперь, когда дело очутилось в руках иноземного мастера, опирающегося на иные строительные традиции, оказалось, что требуемое заказчиком подобие определенному образцу может достигаться и без воспроизведения его конструктивной структуры, чисто внешне, в самых общих чертах. Но необычность произведения Аристотеля Фьораванти была не просто следствием принадлежности его к другой культуре. Геометрическая четкость форм Успенского собора не только удивляла русских людей (как это отразили летописи, описывающие нововведения Аристотеля), но и импонировала им, во всяком случае тем, кто вместе с великим князем видел в этом соборе воплощение нового общерусского образца, возрождающего и суммирующего на новой основе архитектурные традиции Древней Руси. Летописец с воодушевлением охарактеризовал собор как замечательный «светлостию, звонностию и пространством, такова не бывая в Руси опроче Владимирские церкви». Оговорка была вызвана, видимо, установкой на всемерное почтение к древней святыне, за которой должна была сохраниться ее значимость. Придерживаясь в основном исходных размером образца, Аристотель Фьораванти сумел значительно монументализировать масштаб московского собора за счет укрупнения его фасадных членений и особенно венчающего пятиглавия. Правда, этот собор не достигал величия Софии Киевской, хотя по высоте центрального купола он ее все же превзошел. Если сравнить размеры алтарей или подкупольных квадратов главных соборов Древней Руси, то станет ясно, что Москва унаследовала от Владимира масштаб «второго разряда», «епископский» масштаб. Указанные величины в московском и владимирском соборах так же, как и в Софии Новгородской, составляли приблизительно 6,2 м (20 футов, по К. Н. Афанасьеву), тогда как в великокняжеской и митрополичьей Киевской Софии и Великой Успенской Печерской церкви —7,8 м (25 футов, по К. Н. Афанасьеву). И все же огромный в сравнении со старыми церквями, цельный «яко един камень». Успенский собор Аристотеля Фьораванти занял, безусловно, господствующее положение в панораме Москвы. Мало того, пользуясь словами Иосифа Волоцкого, можно сказать, что он воссиял «как великое солнце, посреди Русской земли». Начиная с внука Ивана III Дмитрия, в этом соборе стали венчаться на великое княжение, а несколько позже на царство московские государи. Первоначально во многом как бы отстраненный от существовавшего окружения Успенский собор Аристотеля Фьораванти при дальнейшем преобразовании Московского Кремля взял на себя ведущую градостроительную роль, что в конечном итоге привело к его органическому врастанию во вновь сформировавшийся ансамбль центра Москвы.

«Фряжская» крепость русской столицы.

По завершении Успенского собора (освященного в 1479) началась подготовка к перестройке всего кремлевского комплекса — великокняжеского дворца, соборов, крепостных стен и башен. Вполне вероятно, что этой подготовкой занимался Аристотель Фьораваити. Однако к практическим работам приступили прежде всего псковские мастера, заложившие в 1484. г. церковь Ризоположения и начавшие перестройку Благовещенского собора. А весной 1485 г. в Москву прибыл итальянский мастер Антон Фрязин, начавший строительство новой Пешковой башни Кремля. Под этой башней был выведен тайный ход к Москве-реке, поэтому за ней закрепилось название Тайницкой. В течение последующих трех лет сооружалась южная кремлевская стена с башнями вдоль берега Москвы-реки. 1487 и 1488 гг. датируется строительство угловых круглых башен — юго-восточной Беклемишевской и юго-западной Свибловой. В возведении первой принял участие еще один итальянский мастер—Марк Фрязин, приехавший в Москву в 1487 г. С 1490 г. строительные работы в Кремле возглавил выходец из известной семьи миланских архитекторов и скульпторов—Пьетро Лнтонио Солари. Этим же годом датируется возведение Боровицких и Тимофеевских (Константино-Еленинских) ворот. На следующий год были построены Фроловские и Никольские ворота, а в 1492 г.—северная угловая Собакина башня. Однако стена со стороны Великого посада тогда завершена не была. В 1493 г. отрезок стены между Никольской и Собакиной башнями был выстроен в дереве (хотя ее фундаменты были заложены двумя годами ранее), но в том же году сильнейший пожар уничтожил как эту, так и все остальные деревянные части Кремля. Видимо, такая недостроенность приступной кремлевской стены была связана с тем, что в 1493 г. умер Пьетро Антонио Солари. Завершал перестройку кремлевских укреплений «фряжский» мастер Алевиз (Алоизио ди Каркано). Под его руководством была возведена на специальных субструкциях почти прямолинейная стена с четырьмя башнями по берегу Неглинной. Так как эта стена напрямую соединила уже стоявшие Собакину и Боровицкую башни, то, естественно, возникает мысль, что ее трассировка была намечена еще до приезда в Москву Алевиза. По летописям известно, что в 1493 г. Иван III повелел расчистить от застройки широкую полосу земли за кремлевской стеной со стороны Неглинной: «постави меру от стены до дворов сто сажен да девять». Этот отсчет (около 240 м) производился от еще существовавшей старой степы, проходившей немного дальше от берега Неглинной. Таким образом была обеспечена возможность проведения земляных работ па том месте, где Алевиз», «града прибавиша», возвел кирпичные стены и башни, существующие поныне. В 1495 г. «князь великий повеле сносити церкви и дворы за рекою Москвою противъ города и повеле на техь местехь чинити садъ». «Государев сад» за рекой, с «полуденной» стороны от Кремля, хорошо видимый из окон княжеского дворца — в это, несомненно, вкладывалось столь характерное для средневековья образно-символическое содержание. Скорее всего, в те же годы была освобождена от застройки и территория, примыкавшая к кремлевской стене со стороны Великого посада. Образовалось «полое место» — пространственная основа будущей Красной площади. Такие меры были направлены, как на обеспечение пожарной безопасности Кремля (как известно по летописям, огонь в деревянной Москве иногда достигал такой силы, что перекидывался через стены и даже через Москву-реку), так и на достижение необходимой боеспособности крепости: перед ее стенами необходимо было иметь простреливаемую пространственную полосу -- гласис. В результате Кремль оказался замкнутой городской цитаделью, заметно оторванной от посадской застройки. Ощущение его неприступности во многом усиливалось еще и тем, что со всех трех сторон его окружили широкие водные преграды: с юга — Москва-река, с северо-запада — запруженная река Неглинная, а с востока — более чем 36-метровый по ширине, обложенный камнем ров, устроенный в 1508 г. Алевизом. Такое резкое выделение Кремля, отвечая возросшим великокняжеским амбициям, сближало его с европейскими образцами феодальных замков, в частности, с миланским замком герцога Сфорца, на который, как на образец для Москвы, как раз и указывал в своем письме Алевиз. В дальнейшем, в особенности в XVII в., в записках иностранных путешественников и в экспликациях к планам Москвы Кремль часто определялся именно как «замок» великого князя. Иван III нарочито демонстрировал силу своей единоличной власти, не боясь нарушить традиции. В частности, это сказалось в решительной расчистке территорий вокруг Кремля, произведенной, несмотря на протесты современников: «князь велики церкви на Москве все выметал вон... А церкви Божие стояли колико лет? а где священник служил, руки умывал, и то место бывает непроходно же; и где престол стоял да и жертвенник, и те места не проходимы же; а ныне те места не огорожены, ино собаки на те места ходят и всякой скот». Археологические раскопки в Историческом проезде 1988 г. показали, что на рубеже XV—XVI вв. в пределах широкой полосы кремлевского гласиса старая застройка посада была уничтожена и перекрыта сверху ровным слоем каменного замощения. Представляется очевидным, что и общие планы, и детали перестройки Кремля обдумывались и обсуждались в весьма узком кругу и, наверное, при активном участии Софьи Палеолог и главных итальянских мастеров. Можно думать, что первоначально большое влияние на конкретизацию идейной программы Ивана III оказал Аристотель Фьораванти. И только благодаря определенному повороту этой идейной программы и могло столь широко развернуться «фряжское» строительство в центре Москвы. Итальянские мастера получили возможность напрямую переносить в Москву известные им образцы крепостного строительства. Это касалось не только чисто фортификационных устройств, которые должны были отвечать современному европейскому уровню развития военного дела, но и внешних архитектурно-стилистических качеств кремлёвских стен и башен, которые стали буквально во всем походить на аналогичные сооружения Северной Италии. Поиски каких-либо местных, традиционно-русских черт в архитектуре стен и башен Московского Кремля не имеют, пожалуй, большого принципиального значения, так как очевидно, что итальянские мастера занимали тогда безоговорочно главенствующее положение. Это были мастера особого статуса, мастера на положении бояр, чьи имена попали в летописи. Пьетро Антонио Солари назвал себя «architectus generalis Moscovial» и на главных воротах Кремля увековечил свое имя. Надпись на Фроловских воротах во многом прояснила произошедшее за 30 лет изменение положения заказчика и строителя Кремля. Если В. Ермолин, устанавливая свои белокаменные скульптуры на воротах старого белокаменного Кремля, поднимал престиж молодого Ивана III лишь как наследника великих князей владимирских, то теперь Пьетро Антонио Солари, как гласит надпись, выполнял повеление «ГДРА И САМОДРЪЖЦА ВСЕЯ РУСИИ, И ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ ВОЛОДИМЕРЬСКОГО, И МОСКОВСКОГО, И НОВГОРОДСКОГО, И ПСКОВСКОГО, И ТВЕРЬСКОГО, И ЮГОРСКОГО, И ВЯТСКОГО, И ПЕРМЬСКОГО, И БОЛГАРСКОГО, И ИНЫХ...» О многом говорит и то, что надпись с таким развернутым титулом Ивана III была выполнена на двух языках — русском и латыни, причём плиту с русским текстом установили с внутренней стороны ворот, а с латинским — с внешней. Так и весь Кремль, защищая ядро Русского государства, своими «фряжскими» стенами и башнями был обращен во внешний мир. Это было как бы символическое, умозрительное соприкосновение с европейским миром, вхождение в круг иноземных столиц. В реальности перестроенный Кремль создавал достойный современный образ столицы могущественного государя для прибывавших посольств. Вместе с тем для местных жителей и вообще для русских людей того времени необычные, иноземные архитектурные формы резко выделяли его в городе, указывали на его принадлежность к качественно иной шкале ценностей, к иному миру, то есть служили определенной сакрализации обновленной цитадели Москвы — резиденции великого государя и самодержца, наследника не только русских князей, но и самого Византийского императора. Конечно, контраст с окружением новых стен и башен Кремля был весьма относителен, он ощущался прежде всего в архитектурно-стилистической и образной сферах, тогда как в объемно-пространственном отношении Кремль Ивана III все же остался непосредственно связанным с рельефом и сложившейся планировочной структурой города. Иначе не могло быть, хотя бы потому, что Кремль строился не на пустом месте, новые стены и башни в своей большой части прошли по линии прежних белокаменных укреплений, во всяком случае, по свидетельствам летописей, Фроловская, Константино-Кленинская, Свиблова башни сохранили после перестройки места своего расположения, а изменение границ Кремля в северной и северо-восточной частях было особо отмечено летописцем. Однако и это изменение не шло вразрез с природной ситуацией, и в целом треугольная форма плана Кремля с естественностью предопределялась участком, ограниченным с двух сторон реками. Необходимо отметить и то, что градостроители средневековья как русские, так и итальянские умело использовали рельеф местности. По этому признаку никак нельзя определить степень «русскости» или «нерусскости» Московского Кремля. Другое дело — архитектурные формы, самый «дух» грозной крепости, встроенной между двух рек в древнем центре Москвы. Особенно большое значение имела прямолинейность крупных отрезков кремлевских стен, определенная систематичность расстановки башен, некоторые геометрические закономерности построения плана Кремля в целом. Встраивание города в ландшафт может достигаться по-разному и носить разный, более или менее волевой характер. Новизна Кремля Ивана III состояла в том, что в нем ощущалась активная, преобразующая и подчиняющая себе природу созидательная сила. Кремль был мастерски вписан в ландшафт, но в ландшафт, заметно преобразованный человеком. Если по отношению к более раннему времени можно было говорить о приспособлении естественного рельефа к условиям обороны и создании, таким образом, крепости, то в данном случае ощущалось как бы «втискивание» могучей крепости в существовавшую природную ситуацию с последующей взаимной увязкой одного с другим. Выдвинутые вперед три круглые угловые башни Кремля весьма определенно подчеркнули треугольную схему его плана. И это было уже не простым учетом природной ситуации, но и сознательным выделением таких градостроительных признаков, которые, по-видимому, должны были служить указателями на символическую сущность Кремля как подобия Константинополя — города, построенного согласно средневековым представлениям «на три угла». Предопределенность формы плана Кремля естественным рельефом местности могла служить лишь дополнительным аргументом в пользу того, что самим божественным промыслом Кремлю было предначертано стать преемником Второго Рима. Согласно легенде, содержащейся в «Повести о Царьграде» (XV в.), Константин «пришедъ къ Византию видя на том месте семь горъ и глушицъ морских много ... повеле размерити место на три угла, на все стороны по семи верстъ, тако бо бе место то меж дву моръ—-Черного и Белого». Деятельность Алевиза по подсыпке и укреплению топкого берега Неглинной и созданию каменных арочных субструкций в основании северо-западной кремлевской стены весьма напоминала описание мероприятия Константина. Вероятно, на эту легенду (и близкие к ней) опиралась традиция наименования Москвы «семихолмной». Что касается размерения городских стен «по семи верст», то анализ плана Кремля показывает, что при его разбивке мог использоваться модуль в 1/10 версты (50 саженей), который по семь раз укладывается в восточной стене, а также в западной и южной, если за точку отсчета принять Боровицкие ворота. Но, пожалуй, важнее отметить, что сама идея семичленности с большой определенностью выражалась в расположении на каждой из сторон Кремля по семи башен (включая угловые). Относительно равномерная расстановка башен по всему периметру крепости (что отличало Московский Кремль от крепостей более раннего времени) предопределялась развитием артиллерии, и в то же время она послужила одним из действенных средств воплощения в Кремле образа центричного, идеального города. Это ренессансное градостроительное начало на первом этапе реконструкции Кремля подчеркивалось безусловно доминирующим положением Успенского собора. Судя по всему, разбивка плана кремлевских укреплений производилась с ориентацией на Успенский собор, который, наверное, не случайно оказался практически на равных расстояниях от юго-восточной и юго-западной угловых башен, а также от Никольских ворот. Характерно и то, что Пешкова (Тайницкая) башня расположена прямо напротив южного портала Успенского собора, а Фроловские ворота размещены на равных расстояниях от Никольских ворог, Беклемишевской башни и от Успенского собора. Кроме того, Успенский собор (площадка перед его южным порталом) находится на прямой, соединяющей Фроловские и Боровицкие ворота. На этой же прямой располагались и Золотые Гербовые) ворота великокняжеского дворца. Вполне возможно, что итальянскими мастерами был подготовлен геометрически правильный план новых кремлевских стен, хотя он мог использоваться только как некая идеализированная графическая схема, не слишком сковывающая практические строительные работы в реальных условиях местности. Известно, что для творчества средневековых мастеров всегда была характерна приблизительность размерения даже относительно небольших изделий, отдельных архитектурных сооружений, а тем более городских территорий. И даже Аристотель Фьораванти, удивлявший русских точностью своей работы по «кружалу и правилу», не смог добиться абсолютной правильности построения плана Успенского собора (северная стена уступает южной по длине на 50 см). Надо учесть, что и в Европе эпохи Возрождения идеальные города и ансамбли существовали только в фантазиях, тогда как в реальности, за исключением редких случаев строительства новых городов-крепостей, происходил очень сложный процесс постепенного видоизменения лишь отдельных элементов городской структуры. Хочется остановиться еще на одном обстоятельстве — идейные преемственные связи Московского Кремля с Константинополем могли находить подкрепление в какой-то мере в чертах формального сходства их планов, а именно в характерной вогнутости южной стены Кремля вдоль берега Москвы-реки, сопоставимой с изгибом Золотого Рога, в изломе трехрядных (если учесть, что Алевизов ров был обрамлен каменными стенами) укреплений с напольной стороны Кремля, аналогичном выгибу также трехрядных сухопутных Феодосиевых стен Константинополя, в срезанном угле Кремля возле устья Неглинной с примкнувшей к нему великокняжеской резиденцией, напоминающем вдающуюся в Мраморное море восточную, мысовую часть Константинополя, где также размещался императорский Большой дворец. Конечно, можно сомневаться, использовались ли сознательно такие как бы «реалистические» средства уподобления Московского Кремля Константинополю, хотя в своей основе они не противоречили весьма распространенной в средневековье практике перенесения особо значимых топонимов и гидронимов. Ясно одно, что итальянские зодчие были вовлечены в решение не только узкотехнических задач, но и в поиск средств воплощения весьма сложного, многоаспектного, образно-символического заказа. Можно высказать предположение, что им довелось участвовать в конкретизации самой образной задачи уподобления Кремля Константинополю, тем более что эта задача была по-своему близка художникам и архитекторам Ренессанса. Возможно, что образ Константинополя, к которому обращался русский заказчик, формировался не только чисто умозрительно, на основе лишь описаний и легенд, но и с привлечением изображений западно-европейского происхождения, которые были достаточно распространены в то время. Эти изображения прославленного города отличались наглядностью и в то же время большой степенью условности. Ведущие здания и крепостные стены воспроизводились в укрупненном масштабе, нередко в формах, близких западно-европейским образцам. Такого рода изображения подкрепляют мысль о сопоставимости Московского Кремля после его перестройки с условной, сильно уменьшенной (почти в 50 раз, если говорить об абсолютных размерах) моделью Константинополя. Известно сказание о начале Москвы, содержащее пророчество: «...На сем месте созиждется град превелик, и распространится царствие треугольное, и в нем умножатся различных орд люди». Треугольная форма кремлевского плана могла служить определенным указанием на образ «царствия треугольного» — царства Троицы. К этому надо добавить, что именно так воспринимался в средневековье и Константинополь: «...А стояние его треугольно именуется во образ Святыя Троица». Иногда и Иерусалим характеризовался как «треугольный град». В частности, на это указывал Василий Позняков, побывавший в Святой Земле. Вот такая градостроительная ситуация сложилась в Москве накануне приезда С. Герберштейна.