RARUS'S GALLERY

Собрание сочинений Всеволода Сергеевича Соловьева. Т.1-10. Санкт-Петербург, Н.Ф. Мертц, 1903-1904. В п/к переплетах эпохи с тиснением золотом на корешках, бумага на крышках типа «павлиний хвост». Переплетная мастерская Н. Трухачева в Санкт-Петербурге на Офицерской, 8. Издательские обложки, передние и задние, сохранены. Все титула на месте. Комплектный экземпляр. Три явных владельца: Его Императорское Высочество Великий Князь Игорь Константинович (1894-1918) с его суперэкслибрисом на корешках, Пражская эмигрантская Академия истории материальной культуры при Карловом университете с печатью на титулах, Его Императорское Высочество Великий Князь Дмитрий Павлович (1891-1942) с его экслибрисом на переднем форзаце каждого тома. Формат: 20х14 см.

Т.1: [4 книги с отдельными титулами]: 184, 189, 71, 232 стр. Княжна Острожская. Исторический роман XVI века. Касимовская невеста. Роман-хроника. Русские крестоносцы. Повесть. Царь-девица. Роман-хроника.

Т.2: [3 книги с отдельными титулами]: 230, 192, 112 стр. Юный Император. Роман-хроника. Капитан Гренадерской роты. Роман-хроника. Старые были: Воскресенье.- Нежданное богатство.- Монах поневоле.-Две жертвы.

Т.3: [3 книги с отдельными титулами]: 297, 33, 182 стр. Злые вихри. Роман. Вопрос. Жених Царевны. Роман.

Т.4: [3 книги с отдельными титулами]: 32, 121, 370 стр. Гений. Рассказы: Приключение Петиметра.- Пансион.- Магнит.- Нашла коса на камень. Сергей Горбатов. Роман конца XVIII века.

Т.5: 384 стр. Вольтерьянец. Рассказ конца XVIII-го века.

Т.6: 372 стр. Старый дом. Роман 20-х годов XIX века.

Т.7: [2 книги с отдельными титулами]: 343, 315 стр. Изгнанник. Роман 50-х годов XIX века. Последние Горбатовы. Роман 70-х годов XIX века.

Т.8: [3 книги с отдельными титулами]: 334, 230, 96 стр. Волхвы. Роман XVIII века. Великий Розенкрейцер. Роман XVIII века. Рассказы и воспоминания: Старик.- Большой человек.- Стихи.

Т.9: [2 книги с отдельными титулами]: 342, 144 стр. Современная жрица Изиды. Наваждение.

Т.10: [2 книги с отдельными титулами]: 256, 104 стр. Царское посольство. Исторический роман XVII века. Святочные рассказы и Кавказские легенды.

Библиографическое описание:

1. Художественная литература. Каталог-прейскурант на покупку и продажу букинистических и антикварных книг. Москва, «Книга», 1977, №1616.

2. Антикварный каталог Акционерного о-ва «Международная книга» №73. Художественная литература. Belles Lettres. Москва, 1935, №№653-658.

3. Мезиер А.В. Русская словесность с XI по XIX столетия включительно. Спб., 1899 — естественно, присутствует только ПСС 1887-го года в семи томах!

Короткая справка из энциклопедии:

Соловьев, Всеволод Сергеевич (1849-1903) — романист; старший сын историка С.М. Соловьева, родился в 1849 г.; учился в Московском университете, где окончил курс в 1870 г. со степенью кандидата прав, и в том же году поступил на службу во 2-е отделение собственной Его Императорского Величества канцелярии. Состоит Председателем постоянной комиссии по устройству народных чтений. На литературное поприще Соловьев выступил в конце 60-х годов стихотворениями (большей частью без подписи) в «Русском Вестнике», «Заре» и «Вестнике Европы»; затем помещал критические очерки в «Спб. Ведомостях» и «Русском Мире»; в 1876 г. в «Ниве» была напечатана первая его историческая повесть «Княжна Острожская», имевшая значительный успех; за ней последовал целый ряд романов: «Юный Император» («Нива», 1877), «Капитан гренадерской роты» («Историческая Библиотека», 1878), «Царь Девица» («Нива», 1878), «Касимовская невеста» («Нива», 1879), «Наваждение» («Русск. Вестник», 1879), «Сергей Горбатов» («Нива», 1881), «Вольтерьянец» («Нива», 1882), «Старый дом» («Нива», 1883), «Изгнанник» (1885), «Волхвы» («Север», 1889), «Великий Розенкрейцер» (там же, 1890), «Новые рассказы» (1892), «Жених царевны» (1893), «Злые вихри» (1894), «Цветы бездны» («Русский Вестник», 1895) и др. Каждый из перечисленных романов выдержал по несколько отдельных изданий. Вместе с П.П. Гнедичем Всеволод Сергеевич Соловьев основал иллюстрированный журнал «Север». Журнал в первый год имел большой успех, но через 2 года перешел в другие руки. В 1887 году было издано 7-томное собрание сочинений Соловьева, в 1903-1904 — уже 10-ти томное при журнале «Север», а в 1917 в издательстве П.П. Сойкина вышло полное собрание сочинений Вс. Сергеевича в 42-х выпусках. Романы Соловьева прежде были очень и очень популярны во всех слоях читающей публики и некоторое время создавали успех «Ниве» и «Северу».

У нашего собрания сочинений три явных владельца: Его Императорское Высочество Великий Князь Игорь Константинович (1894-1918) с его суперэкслибрисом на корешках, Пражская эмигрантская Академия истории материальной культуры при Карловом университете с печатью на титулах, Его Императорское Высочество Великий Князь Дмитрий Павлович (1891-1942) с его экслибрисом на переднем форзаце каждого тома. Как видно, данное собрание проделало гигантский путь во времени, длиною в век, своего рода «путешествие» в искривленном пространстве крушения Российской империи: Санкт-Петербург-Урал-Русская православная миссия в Пекине-Прага-Давос в Швейцарии-США-Москва. 1904-2008, меняя города, государства и даже континенты. Летом 1918 года в г. Алапаевске Верхотурского уезда Пермской губернии, недалеко от Екатеринбурга, содержались в заключении Великая Княгиня Елизавета Федоровна, Великий Князь Сергей Михайлович, Князья Иоанн Константинович, Константин Константинович, Игорь Константинович и князь Владимир Павлович Палей. В ночь на 18 июля 1918 года все они исчезли из Алапаевска, а утром большевики расклеили по городу объявления, что их похитили «белогвардейцы». Население не верило этим объявлениям, но, задавленное террором, оно не смело проявить своей инициативы. 28 сентября Алапаевск был освобожден от большевиков. Военная власть поручила чиновнику Мальшикову начать полицейское расследование. С 11 октября у члена суда Сергеева возникло судебное расследование. 7 февраля 1919 года оно перешло к Соколову вместе с делом об убийстве царской семьи. Вот что установлено расследованием: узники прибыли в Алапаевск 20 мая 1918 года и были помещены в здании так называемой «Напольной школы», на краю города. Это — каменное здание из четырех больших и двух малых комнат с коридорной системой. Угловую комнату с левой стороны коридора занимала охрана. Далее по той же стороне коридора шли три комнаты. В первой жили Сергей Михайлович и Владимир Павлович Палей с их служащими Федором Михайловичем Ремезом и Круковским. В следующей — Константин Константинович и Игорь Константинович. Угловую комнату занимали Елизавета Федоровна и состоявшие при ней сестры Марфо-Мариинской общины Варвара Яковлева и Екатерина Янышева. В угловой комнате с правой стороны коридора жил Иоанн Константинович, в следующей помещался лакей Калин, дальше шла кухня. Позднее прибыл врач Сергея Михайловича доктор Гельлерсен, также поселившийся в школе. Отдельного комиссара при заключенных не было. Власть над заключенными проявляли многие большевики, игравшие в Алапаевске наиболее видную роль. Все это — русские люди, местные жители Алапаевска и его окрестностей. Караул всегда состоял из шести лиц: мадьяр, красноармейцев, местных рабочих, назначавшихся совдепом или чека. 17 июля в 12 часов дня в школу прибыл чекист Петр Старцев и несколько человек рабочих-большевиков. Они отобрали у заключенных последние деньги и объявили им, что ночью все они будут перевезены в Верхне-Синячихинский завод, приблизительно в 15 верстах от Алапаевска. Пришедшие удалили из школы красноармейцев и сами заменили их. Кривова готовила в это время обед. Она показала: «Меня большевики очень торопили с обедом; обед я подала в 6 часов, и во время обеда большевики все торопили: «Обедайте поскорее, в 11 часов ночи поедем в Синячиху». Я стала укладывать продукты, но большевики сказали мне, чтобы я отложила укладку и что я могу завтра привезти их в Синячиху».

Поздней ночью около здания школы стали раздаваться разрывы гранат, слышались ружейные выстрелы. Это вызвало волнение в городе. Многие видели рассыпанные на некотором расстоянии от школы цепи красноармейцев, которых затем повели к самой школе.Характер мистификации был тогда же ясен не только многим жителям, но и самим красноармейцам, бывшим в цепях. Из них было задержано четыре человека. Я ограничусь показанием Якима Насонова: «Часу в третьем ночи на 18 июля у нас в казарме подняли тревогу: наступают белогвардейцы. Мы наскоро собрались, оделись, вооружились. Нас повели к Напольной школе и близ нее рассыпали нас цепью. В цепи мы пролежали с полчаса, а затем мы подошли к самой школе. Никакого врага мы не видели и стрельбы не производили. Комиссар Смольников стоял на крыльце школы, матерился и говорил нам: «Товарищи, теперь попадет нам от Уральского областного совета за то, что Князьям удалось бежать: их белогвардейцы увезли на аэроплане». Тут же еще находился народный судья Постников с «большой книгой в руках» и наводил следствие о побеге Князей. Дня через 3-4 стали говорить, что комиссары обманывают народ, сочинив басню о похищении Князей, а что на самом деле Князья ими убиты». 18 июля в 3 часа 15 минут утра Алапаевский совдеп телеграфировал в Екатеринбург областному совдепу: «Военная. Екатеринбург. Уралуправление 18 июля утром два часа банда неизвестных вооруженных людей напала Напольную школу где помещались Великие Князья. Во время перестрелки один бандит убит и видимо есть раненые Князьям с прислугой удалось бежать в неизвестном направлении. Когда прибыл отряд красноармейцев бандиты бежали по направлению к лесу задержать не удалось розыски продолжаются. Алапаевский исполком. Абрамов. Перминов. Останин». В тот же день в 18 часов 30 минут Белобородов телеграфировал: «Сборная Москва два адреса Совнарком Председателю ЦИК Свердлову Петроград два адреса Зиновьеву Урицкому Алапаевский Исполком сообщил нападении утром восемнадцатого неизвестной банды помещение где содержались под стражей бывшие Великие Князья Игорь Константинович Константин Константинович Иван Константинович Сергей Михайлович и Палей точка Несмотря сопротивление стражи Князья были похищены точка Есть жертвы обеих сторон поиски ведутся точка 4853. Предобласовета Белобородов». Нить для расследования была дана Кривовой: собирались везти в В.-Синячиху. Но помог еще случай. Незадолго до похищения Августейших узников крестьянин Алапаевска Иван Солонин собрался жениться. Он сделал заказ крестьянину Александру Самсонову приготовить к свадьбе кумышки (самогону). Самсонов заказ принял и с нужными припасами поехал готовить кумышку в лес. Но свадьба расстроилась, и мать невесты, неудавшаяся теща, чтобы не платить Самсонову за его работу, пошла в чека с доносом на него, что он-де занимается тайным винокурением. Близкие Самсонову люди, узнав об этом, отыскали его в лесу и предупредили о грозящей ему опасности. Самсонов бросил работу и окольными дорогами уехал в Алапаевск. Своим спасителям он в благодарность дал четверть приготовленной уже кумышки, которую они на месте и выпили. Поздней ночью они поехали в Алапаевск. Ехали они дорогой, которая ведет из Алапаевска в Синячиху, и встретили поезде 10-11 коробков, в каждом по два человека, без кучеров на козлах. Об этой встрече они говорят в одинаковых выражениях. Вот показание Трушкова: «Весь этот поезд направлялся от Алапаевска к Синячихе и попался мне версте на пятой от Алапаевска. Ни криков, ни разговоров, ни песен, ни стонов — вообще никакого шума я не слышал: ехали все тихо-смирно». Синячихинская дорога приковала внимание Мальшикова. Он исследовал ее и пришел к убеждению, что разгадку тайны надо искать на руднике, расположенном вблизи этой дороги. Скоро он заметил, что одна из старых шахт рудника засыпана сверху свежей землей. Он повел раскопки. Шахта имела в глубину 28 аршин. Стенки ее были выложены бревнами. В ней было два отделения: рабочее, через которое добывалась руда, и машинное, куда ставились насосы для откачки воды. Оба отделения были завалены множеством старых бревен, занимавших самое разнообразное положение. На различной глубине шахты Мальшиков нашел трупы: 8 октября Федора Семеновича Ремеза, 9 — Варвары Яковлевой и князя Палея, 10 — Князей Константина Константиновича и Игоря Константиновича и Великого Князя Сергея Михайловича, 11 октября Великой Княгини Елизаветы Федоровны и Князя Иоанна Константиновича. Трупы были в одежде. В карманах оказались разные вещи домашнего обихода и их документы, которые они всегда имели при себе в заключении. На груди Великой Княгини Елизаветы Федоровны была икона Спасителя с драгоценными камнями. По моим сведениям, перед этой иконой молился Государь перед отречением от Престола и передал ее затем Елизавете Федоровне. На обороте ее надпись: «Вербная Суббота 13 апреля 1891 года». Шахта, несомненно, была взорвана гранатами. В ней были их осколки, были неразорвавшиеся гранаты. Экспертиза определила, что смерть Великого Князя Сергея Михайловича произошла от «кровоизлияния в твердую мозговую оболочку и нарушения целости вещества мозга, вследствие огнестрельного ранения». Все остальные были брошены в шахту живыми, и смерть их произошла от «полученных ими кровоизлияний, последствие ушибов». Комиссар юстиции Ефим Соловьев, чекист Петр Старцев и член совдепа Иван Абрамов были пойманы. На совести Соловьева лежало много и других убийств. Он убил, между прочим, местного священника о. Удинцева. Как закоренелый преступник, Соловьев утверждал, что 17 и 18 июля он отсутствовал из Алапаевска, что, однако, было опровергнуто следствием. Старец и Абрамов видели всех, кто увозил заключенных в ночь на 18 июля к шахте и кто, оставаясь у школы, симулировал нападение мнимых «белогвардейцев». Мнимый «бандит», труп которого был найден у школы после увоза заключенных, оказался крестьянином Салдинского завода. Он заранее был схвачен чекистами и несколько дней содержался в алапаевской чека. Старцев объяснил, что убийство Августейших узников произошло по приказанию из Екатеринбурга, что для руководства им оттуда приезжал специально Сафаров. Можно ли в этом сомневаться? Всего лишь сутки отделяют екатеринбургское убийство от алапаевского. И екатеринбургское и алапаевское убийства — продукт одной воли одних лиц: В.И. Ленина и Я.М. Свердлова. Чехословакии везет с президентами! В 1918 году, при образовании первой республики, ее возглавил Томаш Масарик, который, подобно Вацлаву Гавелу, был человеком большого таланта и глубокой культуры. Профессор Карлова университета в Праге, автор фундаментальных трудов по философии, истории, социологии, он оказался ярким политиком-демократом и прекрасным организатором. Именно этот человек возглавил «Русскую акцию», объявленную страной в 1921 году. Беспрецедентность ее заключалась в том, что она была направлена не только на ассимиляцию русских, но и на сохранение и развитие собственно русской культуры, которую Т.Масарик, многократно бывавший в Москве и Петербурге, изучал специально и которой глубоко сострадал в эти страшные для России годы. Он нашел сочувствие в своем окружении. Горячими сторонниками Русской акции были и его министр иностранных дел Эдуард Бенеш и премьер-министр Карел Крамарж. По личному приглашению последнего в Прагу в 1923 году приехала вдова В.Д.Набокова (мать писателя) с тремя младшими детьми и даже некоторое время жила в его собственном загородном доме. Финансировалась «Русская акция» из бюджета республики, но известно, что Т. Масарик и К. Крамарж иногда вкладывали в нее свои собственные деньги, когда не хватало государственных. Ведь каждый принимавшийся человек получал ежемесячное пособие в 500 крон, русские студенты — стипендию, а профессора — приличную зарплату. Некоторые выдающиеся люди культуры продолжали получать материальную поддержку и после отъезда из Чехословакии. Например, Марина Цветаева, которая прожила в Праге 3,5 года и затем уехала в Париж. В Праге были открыты Русская гимназия, Русский народный университет, Русский юридический факультет, Русский институт сельскохозяйственной кооперации... всего шесть высших учебных заведений, 11 научных учреждений и обществ. Здесь стали регулярно защищаться диссертации и выходить научные труды, росло количество русскоязычных журналов, газет, издательств, открывались библиотеки и читальные залы. Очень скоро Прагу стали называть «Русский Оксфорд», ибо обучение шло на русском языке и по старым русским программам, и не была недостатка в преподавателях высочайшего уровня, так как именно их «выбрасывали» из России в первую очередь. В Прагу приехали светила науки: выдающийся русский историк искусства, археолог и историк Византии Никодим Павлович Кондаков, юристы Н. Новгородцев и П. Савицкий, историк А.Кизеветтер, экономист, философ и историк П. Струве, богослов Н. Бердяев (он приезжал регулярно из Парижа), философы Н. Лосский и А. Бем, биолог М. Новиков, юристы и историки А. Флоровский и Г. Вернадский, экономист Ю. Прокопович, историк и литературовед Д. Чижевский и многие другие. Как же надо было верить в то, что большевики в России — лишь временное «недоразумение», чтобы затевать такое грандиозное дело! В скорое возвращение домой верило и большинство русских, и чехословацкое правительство, считавшее свою деятельность временной. Ведь власть в России держалась лишь на массовом терроре, страхе и невежестве. Кто мог в те годы предвидеть, что этот террор может продолжаться более 30 лет, что потом наступит еще 40-летняя стагнация, что невежество подавляющего большинства населения (счастье, что было и меньшинство) станет предпосылкой для воспитания «нового человека» — винтика чудовищной государственной машины. Образованная Россия, сконцентрированная в то время в Европе, предвидеть все это, конечно не могла. Но вот с карты мира исчезает само название «Россия», объявляется НЭП и становится ясно, что «недоразумение» кончится еще не скоро. И постепенно в Праге начинают закрываться русские вузы. Приведу один пример. В 1926 году 1346 человек получили дипломы юристов. Их готовили для свободной России, их знания не могли найти применения в Чехословакии. Пришлось закрыть прием на юридический факультет и открыть курсы маляров и шоферов, чтобы как-то трудоустроить этих людей. С закрытием вузов стали уезжать специалисты — в Берлин, в Париж. В 1927 году это был уже обвал. В том же году закончилось действие «Русской акции» и началась активная ассимиляция оставшихся русских. Открывшийся в 1928 году «Славянский институт» был уже чешским, а не русским учреждением. И только одно дело, затеянное в блистательные годы «русского Оксфорда», не только не закрылось, но продолжало развиваться и расширяться. Это был Русский архив. Все начиналось стихийно. Уже в 1921 году в Праге при русской библиотеке и читальном зале стали собираться исторические материалы. Нашлись люди, которые поначалу совершенно бесплатно их классифицировали. Это были различные документы: мемуары, письма, фотографии времен революции и гражданской войны. А в феврале 1923 года постановлением Земгора был официально открыт «Архив русской эмиграции». Русское частное общество Земгор (собрание бывших земельных и городских работников) имело очень высокий статус в Праге: именно оно принимало эмигрантов, выдавало им вид на жительство, право на работу и при необходимости — паспорта, оказывало материальную помощь, распределяя чешские деньги. Но без активной поддержки министра иностранных дел Эдуарда Бенеша этому обществу вряд ли удалось бы добиться регулярного финансирования Архива. Деньги шли через его министерство, архивисты (число их колебалось от 15 до 17 человек) стали получать ежемесячную зарплату. С самого начала дело было поставлено на твердую научную основу. Был создан Совет Архива из числа крупнейших историков, живших в Праге: А. Кизеветтер (председатель), Н. Астров, А. Флоровский, И. Шмурло и другие. Была создана экспертная комиссия, председателем которой стал все тот же А. Кизеветтер. Архив состоял из отдела документов (заведующий А. Изюмов), книжного отдела (заведующий С. Постников) и газетного (заведующий Л. Магеровский). Совершенно обособленно функционировал «Донской казачий архив», включенный в Архив на правах самостоятельной единицы в 1934 году и собирающий документы, касающиеся Войска донского, Донского правительства и жизни казачьей эмиграции. Первым директором был назначен В.Гуревич. В 1928 году, после окончания «Русской акции», Архив полностью переходит в собственность Чехословакии, подчиняясь по-прежнему МИДу и с годовым бюджетом в 1 млн. чешских крон (30 тыс $). Он получает новое наименование: «Русский зарубежный исторический архив» (РЗИА). Состав Архива, его совета и экспертной комиссии остается тем же, только главой его становится доктор Ян Славик, единственный здесь чех, признанный специалист по русской и современной советской истории. При переходе Архива от Земгора к МИДу был составлен подробный документ, один из пунктов которого гласил, что передача его в Россию возможна только после падения там диктатуры коммунистов и только в том случае, если в этой стране исчезнет опасность для лиц, доверивших ему свои личные документы. При этом сама библиотека была распродана. Любимый брат Марии Павловны Дмитрий родился хилым, но выжил. Мать его, будучи на сносях, внезапно тяжело заболела в гостях у деверя Сергея Александровича, в его усадьбе Ильинское под Москвой. Когда подоспел врач, она была без сознания и уже в сознание не пришла. Через шесть дней она родила сына и умерла, не дожив недели до двадцати одного года. Новорожденный великий князь Дмитрий был таким хилым и слабым, что никто не думал, что он выживет. В суете вокруг умирающей матери о младенце вообще забыли, няня-англичанка нашла его на стуле, завернутого в одеяло. Его укутали ватой и положили в колыбельку, обогреваемую грелками. По рекомендации врачей великий князь Сергей собственноручно купал его в бульоне. Дмитрий пробыл в Ильинском несколько месяцев, пока его можно было перевезти в Петербург. К тому времени он окреп. Двое сироток, лишившиеся, кроме матери, еще и отца, когда того выслали за границу, выглядят трогательно на фотографиях, где угадывается скорбь фотографа по их плачевной судьбе. По свидетельству многих, Мария и Дмитрий были любимцами царской четы. Приходясь государю двоюродными, они были не намного старше его дочерей (как помним, 1895, 1897, 1899 и 1901 года рождения). Для царской четы, с нетерпением ждавшей сына, Дмитрий был очаровательным мальчуганом, глядя на него, они мечтали, что таким же будет и их собственный сын. Со временем Дмитрий стал высоким и стройным, как многие Романовы, хотя он и унаследовал от отца слабое здоровье. У Дмитрия были «слабые легкие», частое выражение во многих странах в прежние времена, означавшее риск заболеть туберкулезом. Однако молодому великому князю ничего не стоило обеспечить себе благоприятные условия: качественную, питательную еду и сухое, теплое жилище. Проблема возникала, когда юным князьям предстояло получить военное образование — по тем временам единственное доступное. Дмитрий Павлович действительно захворал в кавалерийской школе, совсем как его племянник принц Леннарт двадцать лет спустя подхватил воспаление легких во время осенних маневров со смоландскими гусарами. Однако великий князь Дмитрий выздоровел, как и его племянник Что касается Дмитрия Павловича, эта часть его образования всерьез заботила его сестру, ибо он кочевал между офицерским клубом и светской жизнью столь интенсивно, что это также ставило под угрозу его деликатное здоровье. После смерти великого князя Сергея Александровича Дмитрий получил от его вдовы Елизаветы Федоровны дворец на Невском проспекте, у самого Аничкова моста. Во время первой мировой войны он отдал верхний этаж под госпиталь для раненых с фронта. В 1912 году Дмитрий вошел в русскую сборную по конному спорту на Олимпийских играх в Стокгольме и вместе с товарищами по команде и с лошадьми гостил у сестры в Оук Хилл. Побед команда не добилась: шведская пресса отмечала, что у русских хорошие лошади, но тренируются они по устаревшей методе. Дмитрий был также президентом и движущей силой многих других спортивных обществ. Когда началась первая мировая война, он как раз должен был ехать в Ригу открывать Вторую Русскую олимпиаду — грандиозные спортивные состязания, которые из-за выстрелов в Сараеве закончились, не успев начаться. Высокий, ладно сложенный Дмитрий отличался тонкими чертами и был очень красив. Он дружил с другим красавцем, князем Феликсом Юсуповым, одним из самых богатых молодых людей России, который был женат на племяннице государя Ирине, тоже красавице, хоть не столь бойкой и активной. Началась война. 2 августа 1914 года Дмитрий отвез свою вернувшуюся домой разведенную сестру в Зимний дворец, на торжественный молебен перед обращением государя к народу по поводу объявления войны. Вокруг Зимнего дворца было полным-полно народа, и паре серых кобыл Дмитрия пришлось идти шагом. Юному кавалерийскому офицеру минуло 23 года. 4 августа его полк покинул Петроград; брат с сестрой поехали в одном экипаже в казармы, и Мария Павловна в том же экипаже последовала за полком на вокзал. Дмитрий Павлович принимал участие в боях в Восточной Пруссии. Потери были чудовищны. Русские офицеры почитали за честь подставлять себя под вражеские пули и не прятаться в укрытия при обстреле. Их поведение было обусловлено военным воспитанием в стране с жесткой классовой системой: они не были равноправными товарищами своих солдат, между ними, командирами, и рядовыми пролегла глубокая пропасть, и они должны были поддерживать уважение к себе. Их бахвальное презрение к смерти были оправдано в прошлых войнах против азиатских племен и турецких солдат, вооруженных примитивным оружием и плохо обученных стрельбе: тогда русские офицеры могли гордо стоять во весь рост под градом пуль. Но в войне против германских снайперов это было безумием. Последствия оказались роковыми для дальнейшей русской истории: когда наступил 1917 год, на фронте находился уже даже не второй, а третий и четвертый резерв офицеров, потому что прежние профессиональные офицеры были почти полностью истреблены в результате своей привычки не бояться вражеского огня. Однако подобное отношение не умерло вместе с ними. Правозащитник генерал Петро Григоренко рассказывает в своих записках, как трудно было во время второй мировой войны приучить солдат Красной Армии носить каски. Это считалось признаком трусости и слабости. Для членов императорской фамилии было небезопасно идти на войну. В конце сентября 1914 года был тяжело ранен двадцатитрехлетний князь Олег Константинович и через два дня скончался в госпитале в Вильно. Его отец, поэт и инспектор военных училищ великий князь Константин Константинович, К.Р., скоропостижно скончался год спустя, по словам многих, из-за ранней смерти сына на поле боевой славы. Зять великого князя Константина, майор Константин Багратион-Мухранский, погиб в мае 1915 года. Создается впечатление, что после этих инцидентов командование либо получило приказ щадить великих князей и князей императорской крови, либо поступало так по собственному разумению. Война больше не потребовала жертв среди членов императорского дома. Дмитрий Павлович был рад и взволнован, встретив на фронте сестру. Его командир, генерал Ренненкампф, распорядился отослать высокородную сестру милосердия подальше с линии фронта, когда положение сделалось чересчур угрожающим; без сомнения, она приносила больше пользы в псковском госпитале, далеко в тылу. Осенью 1915 года Дмитрий Павлович находился в Ставке главнокомандующего, генералиссимуса Николая Николаевича, но заказал специальный поезд и отправился в Петроград. Он узнал о намерении Николая II взять на себя верховное командование и решил попытаться уговорить кузена изменить решение. Николая Николаевича он не известил о своих планах. Государь по-прежнему относился к Дмитрию как к сыну, часто приглашал его в гости и охотно подолгу беседовал. Но на этот раз потребовалось немало времени и телефонных звонков, пока Николай II согласился его принять. Наконец его пригласили к обеду, и после трапезы он остался наедине с государем у бильярдного стола. Он воспользовался ситуацией, чтобы объяснить государю, что не только он, Дмитрий, но практически вся армия умоляет государя не брать на себя командование. Государь был тронут, было видно, что он готов заново продумать свое решение, казалось, он понял, на какой риск идет, принимая на себя верховное командование армией и покидая Петроград, Дмитрий, не без оснований опасавшийся реакции государя, выслушал множество благодарностей, и прежде чем оба вернулись в покои государыни, они обнялись, растроганные до слез. Дмитрий покинул царскую чету с чувством глубокого удовлетворений. Он был уверен, что добился успеха. Два дня спустя он прочел в газетах, что Николай II принял верховное командование от великого князя Николая Николаевича. У многих осталось подобное впечатление от государя: он всегда соглашался с тем, с кем говорил последним. Объяснить эти повторяющиеся недоразумения можно тем, что на самом деле государь чересчур вежливо благодарил каждого собеседника за совет, а потом взвешивал все советы. С другой стороны, он в конечном счете обсуждал все проблемы со своей супругой. Как бы то ни было, Дмитрий Павлович в дальнейшем служил личным адъютантом государя в Ставке. В этом качестве он однажды позволил себе не передать провокационную телеграмму государя земскому собранию и другим общественным организациям, призывавшим государя вновь созвать Думу. За самоуправство Дмитрий Павлович был отстранен от службы в Ставке вместе с еще одним государевым адъютантом, с которым он советовался. В Думе заседал некий исключительно консервативный депутат по имени Пуришкевич. Он публично нападал на Распутина, притом столь агрессивно, что это вызывало большие толки. Феликс Юсупов обратился к Пуришкевичу и предложил ему вместе убить Распутина. Друг Феликса Юсупова великий князь Дмитрий Павлович был посвящен в эти планы и обещал помочь. Помощь заключалась прежде всего в том, что он предоставил свой автомобиль, чтобы увезти тело Распутина после убийства. Автомобиль был закрытый, к тому же автомобиль с великокняжеским флажком не подвергался риску быть остановленным и обысканным на любой самой странной дороге и сколь угодно поздно ночью. Дмитрию Павловичу также было поручено найти место, где сбросить тело Распутина в реку. Как заговор убийство Распутина было проведено на самом дилетантнском уровне. Юсупов поступил бы умнее, наняв пару революционеров с обещанием пополнить партийную казну. В тех кругах хорошо знали, как по-тихому ликвидировать неугодных. Внезапное исчезновение Распутина утром 17 декабря 1916 года вызвало большой переполох. Государыня и ее фаворитка Анна Вырубова знали, что Распутин накануне ночью собирался к Юсупову, и удивлялись странному часу. Более того, множество людей, от членов Думы до прислуги, слышали намеки на предстоящее убийство. Часть слуг Юсупова помогали заговорщикам, в курсе был и шофер Дмитрия Павловича Скоро весь Петроград знал о случившемся. Через три дня был найден труп Распутина; вскрытие показало, что он умер не от яда и не от пуль, а в конце концов захлебнулся. Вся Россия торжествовала: мягко говоря, малопоучительное зрелище. Радовались даже полицейские, но самодержец всея Руси и его супруга приказали им найти виновных. Собственно, государыня сразу поняла, что произошло. Она велела арестовать преступников, включая великого князя Дмитрия Павловича, на что не имела права. Дело, впрочем, ограничилось домашним арестом. До этого Дмитрий Павлович был в театре, где его встретили бурными овациями. Мало кто из убийц так легко отделывался, особенно учитывая реакцию царской четы. Пуришкевич уехал на фронт с санитарным поездом. Феликса Юсупова сослали в его имение под Курском. Дмитрий Павлович был отправлен на персидский фронт под начало генерала Багратова Переносить домашний арест было необременительно. Дмитрия навещали и Юсупов и родственники, в частности Николай Михайлович. Дмитрия Павловича сопровождал на персидский фронт некий граф Кутаисов, полковые товарищи которого впоследствии отказались иметь дело с беднягой-конвоиром, который лишь выполнял приказ. Когда Дмитрий Павлович поздно ночью покидал Петроград под усиленной охраной, попрощаться на вокзал все же пришла его сестра, а также великие князья Николай и Александр Михайловичи. Начальник станции дал Дмитрию Павловичу понять, что может отвести поезд на запасной путь, откуда легко будет сбежать. Но Дмитрий Павлович не сбежал, и ссылка на персидский фронт спасла ему жизнь. После Февральской революции Временное правительство Керенского предложило ему вернуться в Петроград. Ему было всего двадцать пять лет. Он еще сохранил популярность, приобретенную после убийства Распутина, и единственный из Романовых не считался скомпрометированным. Однако он остался на персидском фронте, а когда настроения в войсках стали угрожающими, он просто-напросто перешел границу и отправился в Тегеран, где поселился в семье английского посла Марлинга; там он прожил два года. Потом он вместе с хозяевами вернулся в Англию. Путь лежал через Бомбей, и на корабле по дороге в Англию Дмитрий заболел тифом. За ним ухаживал его старый русский денщик. Добравшись, наконец до Англии, Дмитрий оказался материально обеспеченным, поскольку его дом в Петрограде был продан, а Временное правительство позволило вывезти капиталы популярного великого князя. Дмитрий Павлович жил в отеле «Ритц», не печалясь из-за дороговизны. Как все эмигранты, он был уверен, что скоро большевики падут и тогда все будет, как прежде. Последовала праздная жизнь в эмиграции. Дмитрий разделял любовь своего зятя Путятина к буйной езде на мотоциклах и автомобилях, так что машины быстро разваливались. Но деньги кончились. У юного красавца с тонкими чертами лица появились морщины, он стал уставать, на нем сказались невзгоды, начались угрызения совести. Одно время кто-то из соотечественников в эмиграции пытался предложить его в качестве претендента на престол вместо Кирилла Владимировича: если мать-протестантка делала последнего непригодным для престола, то это касалось и его братьев Андрея и Бориса, а в таком случае Дмитрий Павлович действительно стоял следующим по очереди на несуществующий русский трон. Споры зашли так далеко, что какой-то период существовало три лагеря: третий рьяно отстаивал великого князя Николая Николаевича; как-то декабрьским утром оказалось, что отколовшаяся от одной из групп фракция выдвигает кандидатом третьего сына великого князя Александра Михайловича Никиту, то есть появился четвертый претендент, но тут запротестовал его отец. В Париже Дмитрий Павлович имел любовную связь с главной покупательницей продукции его сестры, королевой моды Коко Шанель. В Биаррице он познакомился с красивой американской наследницей Одри Эмери, младше его на двенадцать лет, и в 1926 году женился на ней; ей было тогда двадцать два, а ему тридцать четыре. Богатейшая красавица американка приняла православную веру, хотя не без проблем, ибо русский священник, которому было поручено ее обращение, не говорил по-английски, и ее религиозное воспитание происходило через переводчика. Другие два главных заговорщика убийства Распутина, Пуришкевич и Феликс Юсупов, охотно рассказывали о своем участии в убийстве Распутина и написали об этом книги. Дмитрий Павлович был этим возмущен и сам в течение всей жизни никому, даже сестре, словом не обмолвился о том, что произошло в ту ночь во дворце Юсупова на набережной Мойки в Петрограде. Он сожалел о своем участии, и его молчание вызывает известное уважение. Он не хвастался своей причастностью, несмотря на всеобщее торжество по случаю убийства, но и не пытался оправдать его на том основании, что не участвовал непосредственно в акте убийства. В тридцатые годы великий князь Дмитрий Павлович, внук Александра II, некоторое время был виноторговцем в США, но дела шли не особенно хорошо. К концу десятилетия он серьезно заболел туберкулезом: слабые легкие, давшие о себе знать еще тридцать лет тому назад, стали причиной его смерти. Он поехал в Швейцарию, где были хорошие санатории, и умер в 1942 году в Давосе, по некоторым сведениям, не от туберкулеза, пошедшего на поправку, а от уремии. Ему к тому времени исполнилось пятьдесят лет.