RARUS'S GALLERY

Глинский. Дума. Перевод с польского К. Рылеева. Санкт-Петербург, в типографии Императорского Воспитательного Дома, 1822 года. [6], 8 стр. Экземпляр на толстой бумаге. В ц/к переплете эпохи с тиснением золотом на корешке. Формат: 21х13 см. Первая книга поэта и декабриста-висельника! Подражание Юману Немцевичу. Впервые была напечатана в Прибавлениях к Русскому Инвалиду в этом же году во II-й книжке, стр. 11-16.  Библиографическая редкость, неизвестная многим биографам и библиографам, так как эта книга автора вышла небольшим тиражом и нещадно уничтожалась!

Библиографическое описание:

1. Геннади Г.Н. «Русские книжные редкости», Спб., 1872, №144.

2. Остроглазов И.М. «Книжные редкости». Москва, 1891-92, №39.

3. Н.Б. «Русские книжные редкости». Москва, 1902, №514 — это издание редкое!

4. Библиотека русской поэзии И.Н. Розанова. Библиографическое описание. Москва, 1975, №1509.

5. Ефремов П.А. «Сочинения и переписка К.Ф. Рылеева». Спб., 1875, стр. 319-320.

6. Мезиер А.В. Русская словесность с XI по XIX столетия включительно. Спб., 1899 — отсутствует!

7. Смирнов–Сокольский Н. П. «Моя библиотека», Т.1, М., «Книга», 1969 — отсутствует!

8. Книги и рукописи в собрании М.С. Лесмана. Аннотированный каталог. Москва, 1989 — отсутствует!

9. The Kilgour collection of Russian literature 1750-1920. Harvard-Cambrige, 1959 — отсутствует!

10. Антикварная книжная торговля П.П. Шибанова в Москве. Каталог большей частью редких и замечательных русских книг, №XXVII. М., 1889, №343 — большая редкость!

«Для славы и Рылеев был рожден;

Но юноша в свободу был влюблен…»

«Рылеев, Муравьев и Каховский заживо упали с виселицы на эшафот, переломав доски и сползая в ров, их веревки оборвались… Пестель и Бестужев медленно покачивались на перекладинах… У Рылеева колпак упал, и видна была окровавленная бровь за правым ухом, вероятно, от ушиба. Он сидел скорчившись, потому что провалился внутрь эшафота. Вдруг он сказал: «Какое несчастье!». Поднявшись на ноги и весь окрававленный, он обратился к генералу Голенищеву-Кутузову: «Вы, генерал, вероятно, приехали посмотреть, как мы умираем. Обрадуйте вашего Государя, что его желание исполняется: вы видете-мы умираем в мучениях». Сергей Муравьев жестоко разбился; он переломил ногу и мог только выговорить: «Бедная Россия! И повесить-то порядочно у нас не умеют!»

Рылеев, Кондратий Федорович — писатель, поэт и политический деятель; родился в небогатой стародворянской семье 18-го сентября 1795 года. Год рождения Рылеева долгое время был в литературе предметом разногласия (см. сообщение Д. Кропотова в «Русск. Старине» 1872 г., №11, стр. 602-604, статью А. Бестужева: «Взгляд на старую и новую словесность в России» в «Полярной Звезде» 1823 г., стр. 29, ст. В. Е. Якушкина: «Из истории литературы двадцатых годов» в «Вестн. Европы» 1888 г., ноябрь, стр. 196-199), пока наконец не был установлен с точностью на основании показания близкого к нему А.А. Бестужева и соображений редактора собрания его сочинений, П.А. Ефремова. Отец его, Федор Андреевич Р., служил главноуправляющим имениями княгини В.В. Голицыной; он отличался жестоким и деспотическим характером. Не такова была его жена, мать Кондратия Федоровича, Анастасия Матвеевна (урожденная Эссен), покорная, тихая, кроткая натура. Федор Андреевич очень дурно обращался с женою, запирал ее в погреб, наносил ей побои; так же круто поступал он и с маленьким сыном. От матери Р. наследовал кроткий характер, глубокое религиозное чувство и чрезвычайную впечатлительность. Когда мальчику было три года, он опасно заболел, и наступил такой критический момент, когда болезнь клонилась к печальному исходу; Анастасия Матвеевна заснула за молитвой о выздоровлении своего дитяти, и ей привиделась во сне виселица, на которой суждено было ее сыну окончить свои дни (сообщение В. Савицкой «Сон Рылеевой» — «Исторический Вестник», 1804 г., январь, 210-214). Безобразные сцены, которые устраивал буйный отец, тихие слезы и молчаливая покорность матери раздирали душу бедного мальчика, и, как ни горько было Анастасии Матвеевне расставаться с сыном, маленький Р. был помещен в Первый Кадетский Корпус, куда был принят в январе 1801 года, в Отделение для малолетних. В корпусе того времени, где был Директором генерал Клингер, науки не особенно процветали, но телесные наказания применялись в видах возмездия и устрашения. Рылеева часто секли, но наказания не могли сломить его, и иногда, перенеся наказание, он тут же, немедленно, грубил начальству. Корпусная жизнь Р. изобиловала шалостями и проказами; особенно популярна была его проделка с любимцем всех кадет, добрейшим экономом А.П. Бобровым. В этой шутке впервые обнаружилась и его страсть к стихам. Выбрав удобный момент, Р. выкрал из треугольной шляпы Боброва рапорт, с которым тот шел к начальству, и на место его положил свою шуточную поэму в стихах — «Кулакиаду». В этой поэме, состоящей из двух песней и 156 стихов, описывалась скорбная кончина «творца пирогов», корпусного повара Кулакова, и горе эконома Боброва, который, «наперсника лишенный, восплакал, возрыдал». Подобные остроумные и довольно безобидные шалости доставили Рылееву любовь товарищей и репутацию удальца. Учился он очень недурно и только в математике был слаб, зато до чтения был большой охотник. В одном письме к отцу он просит денег на книги: «сделайте милость, не позабудьте мне прислать денег на книги, потому что я, любезный батюшка, весьма великий охотник до книг». Среди сантиментально-слезливой беллетристики Рылееву от времени до времени попадалось и «философское» чтение. Книги были для него учителями жизни; в 1812 г. он писал отцу: «я знаю свет только по одним книгам, и он представляется уму моему страшным чудовищем, но сердце видит в нем тысячи питательных для себя надежд». Из того же письма (17-го декабря 1812 г.) видно, как пессимистически смотрит 17-летний юноша на жизнь: «В свете ум мой видит ряд непрерывных действий и ужасается. Несчастия занимают первое место; за ними следуют обманы, грабительства, вероломства в так далее». Вообще все это письмо, в котором молодой Р. излагает свои взгляды на жизнь, носит печать влияния тогдашних романов с их чувствительными, рассудительными и подолгу разглагольствовавшими героями; что же до развиваемых в нем политических взглядов, то по ним можно судить, как мало способствовали корпусное воспитание и замкнутся жизнь развитию политических убеждений Рылеева, который только по выходе из Корпуса на самостоятельную дорогу выработал и развил то политическое credo, певцом, деятелем и мучеником которого суждено было ему стать. Из ранних его произведений, кроме «Кулакиады», до нас дошло только несколько стишков приторно-идиллического настроения, прославляющих прелести скромного и мирного жития (в одном из писем к матери, 1814 года), да ода «Любовь к отчизне», внушенная войной с французами и помеченная 4-м июня 1813 года. Выход Рылеева из Корпуса или, как он выражался в упомянутом письме к отцу, «переход в волнуемый страстями мир» состоялся 10-го февраля 1814 г., когда он был произведен в офицеры и выпущен в первую резервную артиллерийскую бригаду, в конную №1 роту. Рылеев очень обрадовался свободе и долгожданным офицерским эполетам. Почти немедленно по производстве в офицеры он был отправлен в действовавшую за границей армию. 28-го февраля он писал матери из Дрездена, где комендантом был его родственник, Михаил Николаевич Рылеев; в марте находим его в Шафгаузене. Полгода он был в походе и побывал в Швейцарии и во Франции, а в сентябре уже опять находился в Дрездене, где комендант Рылеев выхлопотал ему место при артиллерийском магазине. Здесь он пробыл недолго и в том же году за какую-то провинность был послан обратно в Россию, в Минскую губернию, где была расквартирована бригада, в которой он состоял. 12-го апреля 1815 г. он был вторично отправлен в заграничный поход и побывал в Париже, откуда 23-го сентября того же года поехал на родину. Заграничное путешествие принесло много пользы его развитию и многому его научило. Среди рассеянной, полной недоступных на родине удовольствий Парижской жизни Рылеев учился, читал и сам писал. Его занимала история; до нас дошли некоторые его суждения (»Нечто о средних временах» и отрывок из письма из Парижа от 18-го сентября 1815 г.); они проникнуты духом сентиментального либерализма. Из его стихов заграничного периода до нас дошла только небольшая часть сатиры «Путешествие на Парнас», написанной в Дрездене и помеченной 15-м октября 1814 г. Заграничный поход сильно подвинул развитие Рылеева; он был свидетелем великих политических событий, завершивших эпопею великого завоевателя XIX века, и, может быть, грандиозный пример обаяния Наполеона на массы внушил ему мысль, что и его личность сможет влиять так же сильно на окружающих; он видел разницу между просвещенным западом и своей бедной родиной; он привык задумываться об историческом ходе развития общества, и в нем, еще незаметно для него самого, начинало прозябать революционное семя. Такие настроения и мысли привез он в Россию. Опять потекла его служба. Материальные же дела Рылеева и его родных были очень запутаны. Федор Андреевич Рылеев умер в начале 1814 г., и вдова его принципала, князя Сергея Федоровича Голицына, княгиня Варвара Васильевна, сделала на него начет в 80000 рублей. Бедную семью Рылеева этот начет окончательно подкосил; всю свою жизнь старался он снять с наследственного имущества это тяжелое бремя, но дело было окончено только после его смерти. Воинская часть, в которой служил Рылеев (11-ая конно-артиллерийская рота), стояла в Острогожском уезде Воронежской губернии. Служба была не обременительна, и Рылеев ею не тяготился. Вот как описывает он свою жизнь в одном письме к матери (10-го августа 1817 г., из слободы Белогорья): «Время проводим весьма приятно; в будни свободные часы посвящаем или чтению, или приятным беседам, или прогулке; ездим по горам и любуемся восхитительными местоположениями, которыми страна сия богата; под вечер бродим по берегу Дона и при тихом шуме воды и приятном шелесте лесочка, на противоположном берегу растущего, погружаемся мы в мечтания, строим планы для будущей жизни и чрез минуту уничтожаем оные; рассуждаем, спорим, умствуем»... Здесь, в гостеприимном доме жившего в 30 верстах от Белогорья, летней стоянки части, где служил Рылеев, помещика Михаила Андреевича Тевяшева, Рылеев нашел себе жену в лице младшей дочери Тевяшева, Наталии Михайловны. В письме к матери (17-го сентября 1817 г., из Белогорья), прося ее благословения. Р. описывает свою невесту: «Ее невинность, доброта сердца, пленительная застенчивость и ум, обработанный самою природою и чтением нескольких отборных книг, в состоянии соделать счастье каждого, в ком только искра хоть добродетели осталась. Я люблю ее, любезнейшая матушка, и надеюсь, что любовь моя продолжится вечно... Узнав некоторые достоинства милой Наталии, а особенно доброту души ее, я полюбил ее, и теперь время от времени любовь моя более и более увеличивается»... По желанию Тевяшевых прапорщик Р. вышел в отставку 26-го декабря 1818 г., с чином подпоручика, но, вследствие различных дел и хлопот, свадьба его с Натальей Михайловной состоялась только 22-го января 1820 г.

После женитьбы Рылеев переехал в Петербург. Здесь снова началась его служебная деятельность, — хотя на ином поприще, и правильные литературные занятия. Поэтический талант его окреп. К этому времени принадлежит его перевод написанной по-польски сатиры Ф.В. Булгарина «Путь к счастью» (см. «Вестник Европы» 1888 г., ноябрь, стр.217-221). В столице кипела умственная жизнь, издавалось несколько журналов, существовали масонские ложи. Рылеев был избран в члены Вольного Общества любителей Российской словесности (25-го апреля 1821 г. он был выбран в члены-корреспонденты, а 5-го апреля 1823 г. — в действительные члены); вместе с тем он участвовал в масонской ложе «Пламенеющей Звезды» и в 1820-1821 гг. числился в ней действительным членом 1-ой степени; прения велись там исключительно по-немецки, из чего видно, что Рылеев знал этот язык; польским и французским языками он также владел. Он не писал в это время почти ничего серьезного: его тогдашние произведения — игривые, легкие любовные песенки, буколические послания и описания и беззлобные сатирические опыты. Среди всего этого малозаметного и легковесного литературного багажа начинающего писателя ярко выделилась доставившая ему большую популярность дерзкая и резкая выходка против всемогущего графа А.А. Аракчеева, обличавшая в Рылееве уже вполне созревшего гражданина. Это была сатира «К временщику», явившаяся в «Невском Зрителе» 1820 г., в IV кн., и бывшая первым печатным произведением Рылеева. Она была напечатана с указанием, что это подражание сатире Персия «К Рубеллию»; у Персия ничего подобного сатире Рылеева нет, и ссылка на римского поэта была только уловкой, придуманной для того, чтобы отвлечь подозрения цензуры. Вся читающая публика была поражена смелостью автора, который называл «преданного без лести», всесильного временщика «подлецом», «тираном» и обличал его «низкие страсти и подлую душу». К счастью, этот первый дебют в журнальной литературе прошел Рылееву благополучно: «наверху» не заметили или сделали вид, что не заметили смелого нападения. Сатира сразу сделала Рылеева известным, и он стал «своим» в лучших литературных кругах. Наиболее близки к нему были А.А. Бестужев (Марлинский) и Ф.В. Булгарин, тогда еще не занимавший в литературе той позорной позиции, на которой он очутился впоследствии, и пользовавшийся дружбой и расположением такого человека, как А.С. Грибоедов. Познакомился он и с А.С. Пушкиным, бароном А.А. Дельвигом, Н.И. Гнедичем. Писал и печатал Рылеев немного; свои произведения он помещал в «Невском Зрителе», «Литературных прибавлениях к «Русскому Инвалиду» А.Ф. Воейкова, «Благонамеренном» А.Е. Измайлова, «Сыне Отечества» Н.И. Греча, «Соревнователе просвещения и благотворения», «Литературных Листках» и «Северной Пчеле». Лето Рылеев обыкновенно проводил в Малороссии, в имении родных жены. «Пирую на Украйне, пью донские вина и обжираюсь стерлядями», — писал он из Острогожска 20-го июня 1821 г. Ф.В. Булгарину. Острогожск Рылеев описал в особой исторической заметке (»Об Острогожске») и воспел в думе «Петр Великий в Острогожске» этот «городок уединенный острогожских казаков». Литература не могла поддерживать Рылеева; другие его средства были ничтожны, и ему приходилось служить. Благодаря тому, что у Рылеевых было маленькое именьице в С.-Петербургской Губернии — сельцо Батово, Петербургского уезда, — дававшее ему необходимый служебный ценз, он был избран 24-го января 1821 г. заседателем от дворянства Палаты Уголовного Суда; на этой должности он пробыл до 1824 г. Служба по судебному ведомству в те времена не пользовалась общественным уважением, и если Рылеев выбрал ее, то им, несомненно, руководило желание не только вообще служить, но приносить народу пользу, и притом в такой сфере, где честных и преданных долгу людей было тогда очень немного. Всю свою службу Р. посвятил борьбе с «мучительными крючкотворствами неугомонного и ненасытного рода приказных», как назвал он судейских взяточников в письме к Ф.В. Булгарину из сл. Подгорной, от 8-го августа 1821 г.: «это настоящие кровопийцы, и я уверен, что ни хищные татарские орды во время своих нашествий, ни твои давно просвещенные соотечественники в страшную годину междуцарствия не принесли России столько зла, сколько сие лютое отродье…» Как судья Рылеев стоял на высоте своего призвания, и его очень любили и ценили. Однажды Петербургский военный губернатор граф М.А. Милорадович пригрозил какому-то мещанину отдачей под суд; мещанин обрадовался и стал благодарить графа: «Теперь я знаю, что избавлюсь от всех мук и привязок; знаю, что буду оправдан. Там есть Рылеев, — он не дает погибать невинным». Даже Н.И. Греч, постаравшийся в своих «Записках» унизить и очернить Рылеева, признает за ним эту благородную сторону его служебного поприща. Между 29-м ноября 1823 г. и 1-м октября 1824 г. Рылеев вышел из заседателей Петербургской Палаты Уголовного Суда и тогда же перешел в Российско-Американскую Компанию правителем Канцелярии; там он и прослужил до самого декабря 1825 года. Его честность и исполнительность и здесь были достойно оценены. Благодаря своей службе в Компании он свел знакомство с М.М. Сперанским и с графом Н.С. Мордвиновым. Последний, которого высоко ставили современники (между прочим, и Пушкин) за его честность и прямоту, внушил Рылееву такое уважение к себе, что поэт посвятил ему оду «Гражданское мужество» и отдельное издание своих «Дум». «Думы» Рылеева — ряд исторических картин, в стихах, исполненных в духе умеренного либерализма, лишенных всякого протеста, и проникнутых довольно скромной и невинной гражданской моралью. Судя по ним, трудно угадать в авторе будущего заговорщика и мятежника; негодующего пыла, энергичного гражданского возмущения в них совершенно нет. Если фабульную основу для большинства своих дум Рылеев нашел в «Истории» Карамзина, то композиционные особенности избранного им жанра сложились под впечатлением другой книги. То был сборник исторических песен — «Spiewy Historyczne» — Юлиана-Урсина Немцевича, одного из идеологов польского либерализма первой четверти XIX века. Его «Spiewy Historyczne» вышли в 1816 году и на протяжении четырех лет выдержали три издания. Первое понятие о польском языке Рылеев получил еще в кадетском корпусе от своего товарища Зигмунтовича. После походов 1814 и 1815 годов конно-артиллерийская рота, в которой служил Рылеев, была расквартирована в старинной вотчине польских магнатов Радзивиллов — городке Несвиже, Минской губернии. Здесь Рылееву представилась возможность разговорной практики. Впоследствии он свободно читал и писал на польском языке. Когда именно попали в руки Рылееву «Spiewy Historyczne», мы в точности не знаем. В русской литературной среде они вообще пользовались большим успехом. «Сын Отечества» провозгласил сборник Немцевича «единственным в своем роде творением, коим доселе ни один народ еще похвалиться не может». Александр Бестужев, сочлен, Рылеева по Обществу Любителей Российской Словесности, изучая польский язык, хранил у себя под изголовьем «Spiewy Historyczne». «Я весьма доволен польскою поэзиею. Патриотизм в ней дышит и вымысел облекается часто в одежду новых мыслей и счастливых выражений», — писал он матери, имея в виду прежде всего песни Немцевича. Вот этим-то патриотическим направлением своих песен и пленил Рылеева Немцевич. «Напоминать юношеству о подвигах предков, знакомить его со светлейшими эпохами народной истории, сдружить любовь к отечеству с первыми впечатлениями памяти — вот верный способ для привития народу сильной привязанности к родине: ничто уже тогда сих первых впечатлений, сих ранних понятий не в силах изгладить. Они крепнут с летами и творят храбрых для бою ратников, мужей доблестных для совета». Читая эти строки из предисловия к «Spiewy Historyczne», Рылеев загорался желанием соревноваться с Немцевичем, и цель, одушевлявшая польского поэта, казалась ему возвышенной и «священной». Лишь один из сюжетов рылеевских дум обязан своим возникновением непосредственно Немцевичу — «Глинский». Все остальные думы Рылеева свободны от тематических совпадений с польским сборником. Но зато автор «Spiewy „Historyczne» помог Рылееву определить и разработать самый жанр исторической думы. «Ваши Исторические песни были для меня отличным образцом», — писал Рылеев Немцевичу, Тем не менее, несколько лет спустя, в предисловии к отдельному изданию «Дум», Рылеев отстаивал русское, национальное происхождение этого жанра: «Желание славить подвиги добродетельных или славных предков для русских не ново; не новы самый вид и название «думы». Дума — старинное наследие от южных братьев наших, наше русское, родное изобретение. Поляки заняли ее от нас. Еще до сих пор украинцы поют думы о героях своих: Дорошенке, Нечае, Сагайдачном, Палее, — и самому Мазепе приписывается сочинение одной из них. Сарницкий свиде-тельствует, что на Руси пелись элегии в память двух храбрых братьев Струсов, павших в 1506 году в битве с валахами. «Элегии сии, — говорит он, — у русских думами называются. Соглашая заунывный голос и телодвижения со словами, народ русский иногда сопровождает пение оных печальными звуками свирели». Между сборником исторических песен Немцевича и думами Рылеева существует главным образом внешняя связь. Выполняя задачу популяризации польской истории, Немцевич создал свои «Spiewy» по поручению варшавского Общества Любителей Наук. Откликнувшись на возросший интерес к русской истории, Рылеев писал свои думы как бы по негласному заданию Союза Благоденствия, вся деятельность которого к этому времени сосредоточилась в одной «отрасли просвещения». Но внутренний состав рылеевского цикла отличен от сборника Немцевича. За очень немногими исключениями, «Spiewy Historyczne» представляют сплошную цепь прославлений военной доблести польских национальных героев. Гражданские достоинства уважаются Немцевичем, но не привлекают к себе его особенного внимания. Только в одной песне он говорит: «Счастлив, кто в мирном уделе творит суд землякам; достоин зависти, кто на поприще мужества расширяет границы государства; но тот велик, тот славен, кто служит родине и советом, и мечом». Наоборот, для Рылеева выше всего гражданское мужество, а воинская доблесть в его глазах лишь часть более общего понятия гражданского долга. Любимый герой Немцевича — рыцарь; любимый герой Рылеева — «прямой» гражданин. Словами одного из своих рыцарей Немцевич внушает молодому поколению: «Кто край свой любит, кто бога боится, у кого есть конь да сабля, тому все нипочем». Иного ждет от русского юноши Рылеев:

Да закипит в его груди

Святая ревность гражданина!

Любовью к родине дыша,

Да все для ней он переносит

И, благородная душа,

Пусть личность всякую отбросит.

Пусть будет чести образцом,

За страждущих — железной грудью,

И вечно заклятым врагом

Постыдному неправосудью.

Верный традиции классицизма, вызывавшего тени прошлого в целях нравственно воспитательных, Рылеев ведет своего читателя в глубь отечественной истории, чтобы оттуда, начав с Вещего Олега, пуститься в обратный путь — к современности. Он проводит своего читателя через длинную галерею истории, мимо говорящей стены, с которой смотрят изображения наших исторических предков. И возникают, сменяя друг друга, древнерусские князья — воины и воители — Олег, Святослав, Мстислав Удалой, Михаил Тверской, Дмитрий Донской, «соловей старого времени» Боян, костромской крестьянин Иван Сусанин, не пожелавший купить жизнь ценою предательства, освободитель Украины — «богом данный» Хмельницкий, «друг истины и добра» Артемон Матвеев, «патриот» Волынский, не стерпевший унизительного ярма бироновщины, «дивный бард» — гражданин в поэзии Державин. Все они писаны без светотеней, без полутонов. Все это — образцы, примеры. Светотени наложены только на изображения Бориса Годунова и Глинского. Сплошь черными красками намечены братоубийца Святополк и Дмитрий Самозванец. В исторической панораме Рылеева выделяются писанные с любовью, неизменно положительные женские образы: мудрая — в духе просвещенного абсолютизма — княгиня Ольга, достойная соперница классических римлянок Рогнеда, дочь Глинского, разделяющая заточение отца, жена Чаплицкого, освобождающая из тюрьмы Богдана Хмельницкого, образец супружеской верности — в несчастье и до гроба — Наталья Долгорукова. Лишь в набросках сохранились образы новгородского «республиканца» Вадима и падшего временщика Меншикова. Еще в 1823 году в голове Рылеева рисовался второй цикл дум. Ему хотелось изобразить Рюрика, Владимира Мономаха, Пожарского и Минина, Гермогена, царевну Софью, Петра Великого, Миниха, Румянцова, Суворова, Потемкина и других исторических деятелей. Неотделанные «Владимир Святой» и «Яков Долгоруков» и начатые «Вадим», «Марфа Посадница» и «Меншиков в Березове» являются разрозненными звеньями этой несобранной цепи. Так замышлял Рылеев переписать в стихах чуть ли не всю русскую историю. План рискованный, ибо никакое, даже самое гигантское, поэтическое дарование не смогло бы удержаться на равной высоте при выполнении подобного задания. Можно заранее сказать, что Рылеев неминуемо должен был бы повторять самого себя. Уже и первый цикл дум показал, что автор его не был в силах преодолеть трудностей добровольно заданного себе урока. Пушкин дал суровую оценку «Думам» Рылеева: «…все они слабы изобретением и изложением. Все они на один покрой: составлены .из общих мест (Loci topici). Описание места действия, речь героя и нравоучение. Национального, русского нет в них ничего, кроме имен (исключаю Ивана Сусанина...)».