RARUS'S GALLERY

Разговор. Стихотворение Ив. Тургенева (Т.Л.). Санкт-Петербург, в типографии Эдуарда Праца, 1845. 39 стр. Инициалы Т.Л. на титуле обозначают двойную фамилию: Тургенев-Лутовинов. В темно-зеленом п/к марокеновом переплете второй половины XIX века с тиснением золотом на корешке и передней крышке, ляссе. Печатные издательские обложки сохранены. Небольшое присутствие «лисьих» пятен. Экземпляр из библиотеки Великого Князя Дмитрия Павловича Романова (1891-1942). Формат: 23х15 см. Вторая прижизненная книга великого русского писателя-классика. Редкость в таком виде!

Библиографические источники:

1. Смирнов–Сокольский Н. П. Моя библиотека, Т.1, М., «Книга», 1969. №1198.

2. Смирнов–Сокольский Н.П. Рассказы о книгах. Издание второе. Москва, 1960, стр. 459-460.

3. Книги и рукописи в собрании М.С. Лесмана. Аннотированный каталог. Москва, 1989, №2277.

4. Библиотека русской поэзии И.Н. Розанова. Библиографическое описание. Москва, 1975, №1658.

5. The Kilgour collection of Russian literature 1750-1920. Harvard-Cambrige, 1959 — естественно, отсутствует!

6. Мезиер А.В. Русская словесность с XI по XIX столетия включительно, Спб., 1899, №18579.

7. Библиотека Д.В. Ульянинского, Москва, 1915, Т. III, Русская словесность преимущественно XIX века до 80-х годов — отсутствует!

Ты говоришь: любил ли я?

Понятны мне слова твои...

Так отвечайте ж за меня,

Вы, ночи дивные мои!

Не ты ль сияла надо мной,

Немая, пышная луна,

Когда в саду, в тени густой,

Я ждал и думал: вот она!

И замирал, и каждый звук

Ловил, и сердца мерный стук

Принять бывало был готов

За легкий шум ее шагов...

Смирнов-Сокольский Н.П. в своих «Рассказах о книгах» писал:

«…Существуют книги, являющиеся преимущественно тоже первыми отдельными публикациями сочинений писателей, которые, если не уничтожали их, то не любили, не способствовали их сохранению, а порой и просто отказывались от них, скрывая свое авторство. Таких именно книг в моем собрании несколько. Вот, например, две скромных брошюрки, на обложках которых напечатано всего по одному слову: «Параша» — на первой и «Разговор» — на второй. На заглавном листе сведений несколько больше. Мы узнаем, что «Параша» — это «рассказ в стихах», сочинения «Т.Л.», напечатанный в Петербурге в типографии Э. Праца в 1843 году. На заглавном листе второй брошюры сведений еще больше. Мы узнаем, что «Разговор» — это стихотворение, написанное Ив. Тургеневым («Т.Л.»). Напечатана брошюра также в Санктпетербурге уже в 1845 году. Разумеется, не новость, что обе эти брошюры принадлежат перу Ивана Сергеевича Тургенева. Инициалы «Т.Л.» обозначали: «Тургенев — Лутовинов». Свою литературную деятельность Иван Сергеевич начал как стихотворец. Помимо нескольких стихотворений и поэм, напечатанных в журналах и сборниках, «Параша» и «Разговор» были выпущены им отдельными брошюрами, которые сейчас и служат предметом нашего внимания. Написаны оба эти произведения чудесно. Белинский приветствовал «Парашу» большой статьей, в которой говорил, что он видит поэму — «не только написанную прекрасными поэтическими стихами, но и проникнутую глубокою идеею, полнотою внутреннего содержания, отличающуюся юмором и ирониею». Не менее благожелательно отозвался Белинский и о «Разговоре»: «Теперь перед нами вторая поэма г. Тургенева. Сравнивая «Разговор» с «Парашею», нельзя не видеть, что в первом поэт сделал большой шаг вперед. В «Параше» мысль похожа более на намек, нежели на мысль, потому что поэт не мог вполне совладать с нею; в «Разговоре» основная мысль с выпуклою и яркою определенностью представляется уму читателя. И между тем эта мысль не высказана никакою сентенциею: она вся в изложении содержания, вся в звучном, крепком, сжатом и поэтическом стихе. Содержание поэмы просто до того, что рецензенту нечего и пересказывать. Это разговор между старым отшельником, который и на краю могилы все еще живет воспоминанием о своей прошлой жизни, так полно, так могущественно прожитой, и молодым человеком, который везде и во всем ищет жизни и нигде, ни в чем не находит ее, отравляемый, мучимый каким-то неопределенным чувством внутренной пустоты, тайного недовольства собою и жизнию. В этих стихах вся разница между характером и положением отшельника, этого юного старца, и характером и положением молодого человека, этого старого юноши. Пусть читатели сами проследят в целой поэме ее основную мысль: мы не считаем себя вправе отнимать у них этого удовольствия дальнейшими выписками. Скажем только, что всякий, кто живет и, следовательно, чувствует себя постигнутым болезнью нашего века — апатиею чувства и воли, при пожирающей деятельности мысли, всякий с глубоким вниманием прочтет прекрасный, поэтический «Разговор» г. Тургенева и, прочтя его, глубоко, глубоко задумается...». И однако, Тургенев не только не включал эти свои стихотворные дебюты в последующие собрания сочинений, но в письмах к друзьям говорил: «Я чувствую положительную, чуть ли не физическую антипатию к моим стихотворениям и не только не имею ни одного экземпляра моих поэм, но дорого бы дал, чтобы их вообще не существовало на свете». Так отнесся к первым своим книжкам сам автор. Не поддержанные последующими переизданиями и напоминаниями о них, обе эти брошюры Тургенева быстро исчезли с книжного рынка. Имя писателя в те годы еще не гремело, поэтому и собирателей, стремившихся сохранить эти две невзрачные на вид брошюрки у себя на полках, было немного. «Параша» и «Разговор» сделались весьма и весьма редкими книгами. Едва-едва мне удалось найти их». В 1841 году Тургенев вернулся на родину. В начале 1842 г. он подал в Московский университет просьбу о допущении его к экзамену на степень магистра философии; но в Москве не было тогда штатного профессора философии, и просьба его была отклонена. Как видно из опубликованных в «Библиографе» за 1891 г. «Новых материалов для биографии И. С. Тургенева», он в том же 1842 г. вполне удовлетворительно выдержал экзамен на степень магистра в Петербургском университете. Ему оставалось теперь только написать диссертацию. Это было совсем не трудно; для диссертаций словесного факультета того времени не требовалось солидной научной подготовки. Но в Тургеневе уже простыл жар к профессиональной учености; его все более и более начинает привлекать деятельность литературная. Он печатает небольшие стихотворения в «Отечественных записках», a весною 1843 г. выпускает отдельной книжкой, под буквами Т. Л. (Тургенев-Лутовинов), поэму «Параша». В 1845 г. выходит, тоже отдельной книжкой, другая поэма его, «Разговор». Около пяти лет длилась дружба Тургенева с Белинским, и только смерть великого критика в 1848 году оборвала ее. Благодаря близости с ним Тургенев вошел в круг петербургских литераторов и стал одним из активных сотрудников «Отечественных записок», а затем в 1847 году и обновленного «Современника». До знакомства с Белинским литературная деятельность Тургенева носила более или менее случайный и несколько дилетантский характер. Белинский заставил его взглянуть на писательское дело по-иному. Авдотья Панаева рассказывает в своих воспоминаниях о том, как однажды «досталось» Тургеневу от Белинского в 1843 году (то есть в самом начале их знакомства), когда Белинский узнал, что Тургенев считает унизительным брать деньги за свои сочинения и предпочел бы дарить их редакторам журналов. — Так Вы считаете позором сознаться, что Вам платят деньги за Ваш умственный труд? Стыдно и больно мне за Вас, Тургенев! — корил его Белинский. В дальнейшем Иван Сергеевич уже никогда не высказывал таких странных взглядов на писательский труд. В семье ему прививали пренебрежительное отношение к литературной работе:

«Писатель... Что такое писатель? — говорила Варвара Петровна. — L'ecrivain ou gratte-papier est tout un. (Писатель и писарь — одно и то же). И тот и другой за деньги бумагу марают... Дворянин должен служить и составить себе карьеру и имя службой, а не бумагомараньем».

В сороковые годы, которые прошли для Тургенева под знаком дружбы с Белинским, он становится литератором и даже журналистом, тогда как прежде был только поэтом. С 1843 года на страницах «Отечественных записок» появляются его критические статьи и рецензии, в которых он выступает как литературный союзник Белинского. Работа в журнале приучила Тургенева относиться к писательству как к труду, как к профессии, и впоследствии он сам уже старался привить молодым писателям именно такую точку зрения: «Я надеюсь умереть литератором и ничем другим быть не желаю...» — писал Иван Сергеевич в 1855 году. Льва Толстого он настойчиво убеждал в необходимости стать профессионалом писателем, занять место «у станка». На возражения Толстого он отвечал: «Вы были бы правы, если б, предлагая Вам быть только литератором, я ограничил значение литератора одним лирическим щебетаньем, но в наше время не до птиц, распевающих на ветке. Я хотел только сказать, что всякому человеку следует, не переставая быть человеком, быть специалистом... Лето 1844 года Белинский и Тургенев провели на даче под Петербургом, неподалеку друг от друга: первый жил в Лесном институте, второй — верстах в пяти от Лесного, в Парголове, откуда каждый день приходил навещать больного Белинского. Дни стояли погожие, и они вдвоем часто гуляли в сосновых рощицах, окружавших Лесной институт. «Мы садились на сухой и мягкий, усеянный тонкими иглами, мох, и тут-то происходили между нами долгие разговоры...» — вспоминал Тургенев. Кипение мысли не ослабевало в Белинском, хотя силы его были уже надломлены. Страстность, с которой он каждый раз возобновлял прерванную накануне беседу с Иваном Сергеевичем, увлекала Тургенева, но часа через два-три жаркие прения уже утомляли его, легкомыслие молодости брало свое — ему хотелось гулять, отдыхать или обедать, но только не рассуждать о «матерьях важных». Вот в одну-то из таких минут и были произнесены Белинским с горьким упреком слова: «Мы не решили еще вопроса о существовании бога, а вы хотите есть!» Впоследствии Тургенев говорил, что на него особое влияние оказало не столько чтение статей Белинского, сколько беседы с ним. В той или иной мере оно давало себя чувствовать на всех этапах последующей творческой деятельности Тургенева. Белинский внимательно следил за развитием его таланта. Почти все произведения Ивана Сергеевича, появившиеся в печати при жизни критика — поэмы «Параша», «Разговор», «Помещик», «Андрей», драматические сцены «Неосторожность», «Безденежье», первые прозаические опыты «Андрей Колосов», «Три портрета», «Бреттер», первые рассказы из «Записок охотника» — были так или иначе отмечены и рассмотрены Белинским в его статьях, рецензиях и обзорах. В поэзии Тургенева Белинский ценил глубокую жизненную правду, оригинальность мысли, свободные переходы от лиризма к иронии, умение живописать природу. «Он любит природу не как дилетант, а как артист, и потому никогда не старается изображать ее только в поэтических ее видах, но берет ее, как она ему представляется. Его картины всегда верны, вы всегда узнаете в них нашу родную русскую природу». Белинский относил Тургенева-поэта к числу немногих возможных наследников лермонтовской музы. «Автор «Параши», — писал он, — особенно замечателен тем, что по роду своего таланта и направлению поэтической деятельности более всех других русских поэтов (если у нас есть теперь поэты) приближается к новой школе русской поэзии, которая началась у нас Лермонтовым». А в самом Лермонтове Белинский видел «истинного сына своего времени», на всех творениях которого «отразился характер настоящей эпохи, сомневающейся и отрицающей, недовольной настоящей действительностью и тревожимой вопросами о судьбе будущего». Сказанное здесь о Лермонтове удивительно перекликается с тем, что говорил Белинский о Тургеневе-поэте, которого он также называет «сыном нашего времени», носящим в груди своей «все скорби и вопросы его». Редко случается, что поэт с первых же шагов обнаруживает полную самобытность и независимость от влияний. В этом отношении и Тургенев не был исключением. Напротив, период его ученичества и становления, пожалуй, даже несколько затянулся. И хотя уже в «Параше» Тургенев нашел, казалось бы, собственные интонации, он в последующих поэмах резко изменил вдруг почерк и заново начал поиски тем и стиля. Поиски эти шли в двух направлениях. С одной стороны, лермонтовские мотивы, его протест против пошлости окружающей действительности, его раздумья о судьбе молодого поколения («Разговор»), с другой — гоголевская сатира, обличение помещичьей России, косности, и дикости крепостного уклада («Помещик»). Вторая поэма Тургенева — «Разговор» — совершенно не похожа на первую, она написана совсем в иной, обнаженно-публицистической манере, вообще-то и несвойственной ему. Белинский положительно отозвался о замысле «Разговора», в котором выдвинута острая проблема отцов и детей, проблема молодого поколения, зараженного «апатией воли и чувства при пожирающей деятельности мысли». Но, по-видимому, в беседах с автором Белинский не скрыл от него, что в исполнении этой вещи далеко не все показалось ему убедительным и сильным. Да и формальная зависимость от лермонтовского стиха («Мцыри») проступала слишком очевидно. Во всяком случае, Тургеневу отчетливо запомнилось, что вскоре после «Параши», которую Белинский перечитывал с наслаждением десятки раз, он уже как-то поостыл к его поэтической деятельности. Впервые тогда явилось у Тургенева искушение «положить перо», прекратить литературную работу. Оно и позднее возникало у него не однажды под влиянием различных обстоятельств, но стремление к творчеству всегда побеждало. Победило оно и на этот раз. Двое из молодых поэтов — Тургенев и Некрасов — обладали, по убеждению Белинского, и незаурядными критическими способностями. Поэтому он всячески стремился привлечь их к журнальной работе. Разделяя основные взгляды Белинского на задачи современной литературы, Тургенев и Некрасов выступали в журнале «Отечественные записки» как его союзники в борьбе за новую, реалистическую школу в противовес старой, риторической. Год 1843 остался навсегда памятным Тургеневу не только потому, что был первой заметной вехой на его литературном пути; этот год оставил неизгладимый след и в его личной жизни. Осенью 1843 года в Петербург приехала итальянская опера, в которой выступала замечательно даровитая двадцатидвухлетняя певица Полина Гарсиа Виардо. Родившись в артистической семье, Полина Гарсиа почти ребенком начала свою карьеру. Отец ее, испанец Мануэль Гарсиа, родом из Севильи, и брат Мануэль были певцами, певицей была и старшая сестра — Мария Фелица Малибран, умершая в 1836 году в двадцативосьмилетнем возрасте, в расцвете славы. Уже в конце тридцатых годов Полина с огромным успехом выступала в Брюсселе, в Лондоне, а восемнадцатилетней девушкой дебютировала на парижской оперной сцене в роли Дездемоны в опере Верди «Отелло», а затем в роли Ченерентолы (Сандрильоны) в опере Россини. Несмотря на свою молодость, она уже успела завоевать европейскую известность и признание крупнейших светил музыкального мира. Ее талантом восхищались Гуно и Лист, Мейербер и Вагнер, Глинка и Антон Рубинштейн. Поэты посвящали ей стихотворения, писатели восторженно говорили о ее бархатном голосе, идущем из души в душу, и об исключительном таланте трагической актрисы. «Да, гений — дар небес. Это он переливается в Полине Гарсиа, как щедрое вино в переполненном кубке», — писал Альфред де Мюссе. Жорж Санд, создавая образ Консуэло, наделила ее чертами Полины Виардо, с которой ее связывала тесная дружба. Один из современников так рисовал ее портрет: «Полина Гарсиа отличается благородной, несколько строгой физиономией, но со всем тем исполненной выражения и приятности; в поступи ее есть какое-то пленительное сочетание величия и непринужденности. У нее гибкий стан, блестящие, черные, как смоль, локоны, цвет лица пылкой испанки, все движения ее грациозны, верны и естественны». Первое же выступление Виардо в Петербурге в роли Розины в «Севильском цирюльнике» сопровождалось несмолкаемыми овациями. Очевидец этого триумфа, оставивший подробное его описание, рассказывает, что самое появление главной героини еще не обещало того эффекта, какой через минуту произвело на всех ее пение: «Комната в доме Бартоло. Входит Розина: небольшого роста, с довольно крупными чертами лица и большими, глубокими, горячими глазами. Пестрый испанский костюм, высокий андалузский гребень торчит на голове немного вкось. «Некрасива!» — произнес мой сосед сзади. «В самом деле»,—подумал я. Вдруг совершилось что-то необыкновенное. Раздались такие восхитительные бархатные ноты, каких, казалось, никто никогда не слыхал... По зале мгновенно пробежала электрическая искра... В первую минуту — мертвая тишина, какое-то блаженное оцепенение... Но молча прослушать до конца — нет, это было свыше сил! Порывистое «браво! браво!» прерывали певицу на каждом шагу, заглушая ее... Сдержанность, соблюдение театральных условий были невозможны; никто не владел собою... Да это была волшебница! И уста ее были прелестны! Кто это сказал: «Некрасива»? Нелепость!.. Не успела Виардо Гарсиа кончить свою арию, как плотина прорвалась: хлынула такая могучая волна, разразилась такая буря, каких Я не видывал и не слыхивал... Это было какое-то опьянение, какая-то зараза энтузиазма, мгновенно охватившая всех». Вызовам не было конца. А после спектакля восторженная толпа, осыпая цветами карету артистки, провожала ее до квартиры. Русские зрители сразу оценили бурную страстность и необыкновенное артистическое мастерство Виардо, диапазон ее голоса и ту легкость, с которой она свободно переходила с высокой ноты сопрано на глубокие, ласкавшие сердце ноты контральто. Услышав впервые Полину Гарсиа в роли Розины, Тургенев был покорен ее талантом и с этого дня не пропускал ни одного спектакля приехавшей оперы. Через некоторое время его друзья и знакомые передавали друг другу, что Тургенев без памяти от игры Виардо. «Он теперь весь погружен в итальянскую оперу и, как все энтузиасты, очень мил и очень забавен», — писал Белинский Татьяне Бакуниной. Говорили, что, узнав о новом увлечении сына, Варвара Петровна побывала на концерте, где выступала Виардо, и по возвращении домой, будто сама с собой говоря, ни к кому не обращаясь, сказала: «А надо признаться, хорошо проклятая цыганка поет!» Вскоре Тургеневу представился случай отправиться на охоту в обществе мужа Полины Гарсиа, Луи Виардо, а затем его познакомили и с самой певицей. Впоследствии Виардо шутливо рассказывала, что он был представлен ей как молодой помещик, превосходный охотник, хороший собеседник и посредственный стихотворец. 1 ноября — день, в который состоялось это знакомство, навсегда остался для него незабываемым. «Привет Вам, самая дорогая, любимейшая, — писал Тургенев Полине Виардо из Петербурга в одну из годовщин знакомства, — привет после семилетней дружбы в этот священный для меня день! Дал бы бог, чтобы мы могли провести вместе следующую годовщину этого дня и чтобы через семь лет наша дружба осталась прежней. Я ходил сегодня взглянуть на дом, где я впервые семь лет тому назад имел счастье говорить с Вами. Дом этот находится на Невском против Александрийского театра; Ваша квартира была на самом углу — помните ли Вы? Во всей моей жизни нет воспоминаний более дорогих, чем те, которые относятся к Вам...». «Я ничего не видел на свете лучше Вас... Встретить Вас на своем пути было величайшим счастьем моей жизни, моя преданность и благодарность не имеет границ и умрет только вместе со мною». С юношеских лет до последних дней жизни Тургенев остался верен этому чувству, многое принеся ему в жертву... По окончании гастролей в Петербурге и в Москве итальянская опера стала готовиться к отъезду из России. 30 апреля 1845 года Варвара Петровна писала из Москвы: «Иван уехал отсюда дней на пять с итальянцами, располагает ехать за границу с ними же или для них». Со службой в департаменте министерства внутренних дел все было покончено к этому времени. 10 мая из министерства был переслан петербургскому генерал-губернатору заграничный паспорт «для отставного коллежского секретаря Ивана Тургенева, отправляющегося в Германию и Голландию для излечения болезни». Снова Кронштадт, потом пароход дальнего плавания, снова ветер и волны в безграничном просторе сурового Балтийского моря... В разгаре лета мы уже застаем Тургенева на юге Франции в обществе Боткина и Сатина, а затем он, расставшись с ними, отправляется один «шляться по Пиренеям». Не потому ли влекли его тогда к себе эти края, что рядом, за грядою гор, лежала родина Полины Гарсиа? Потом он был в Париже и, по-видимому, получил приглашение погостить в имении супругов Виардо, расположенном в шестидесяти километрах к юго-востоку от Парижа. Местечко, носившее название Куртавнель, с его старинным замком, окруженным рвами, каналом, парком, рощицами, оставило незабываемое впечатление в душе Тургенева. По возвращении из Франции он снова в Петербурге, в среде Белинского и его друзей. Литературная репутация Тургенева укрепляется день ото дня. Круг знакомств становится все шире и шире, благодаря близости с Белинским. Теперь, кроме Герцена, Боткина, Анненкова, Панаева, Даля, Соллогуба, Аксаковых, у него завязываются отношения с молодыми литераторами, которые вскоре выйдут вместе с ним или почти одновременно с ним в первый ряд крупнейших писателей России. У Белинского знакомятся с ним Некрасов, Достоевский, Гончаров... Некрасов долго помнил, как восторгался Тургенев при первой встрече его стихотворением «Родина»: «Я много читал стихов, но так написать не могу... Мне нравятся и мысли и стих...». Достоевский был пленен Тургеневым с начала знакомства: «На днях воротился из Парижа поэт Тургенев и с первого раза привязался ко мне такою привязанностью, что Белинский объясняет ее тем, что Тургенев влюбился в меня. — Но, брат, что это за человек! Я тоже едва ль не влюбился в него. Поэт, талант, аристократ, красавец, богач, умен, образован, 25 лет, — я не знаю, в чем природа отказала ему? Наконец: характер неистощимо-прямой, прекрасный, выработанный в доброй школе. Прочти его повесть в «Отечественных записках» «Андрей Колосов». — Это он сам, хотя и не думал себя выставлять», — так взволнованно писал брату в ноябре 1845 года автор «Бедных людей». Правда, отношения с каждым из названных писателей в дальнейшем осложнялись, иногда без вины Тургенева, иногда по его вине, а порою без видимых оснований, и принимали далеко не идиллический характер…