RARUS'S GALLERY

Малороссийская повесть, (из народного предания) рассказанная дьяком Покровской церкви. «Отечественные Записки, издаваемые Павлом Свиньиным» [«Любить Отечество велять: Природа, Бог; А знать его-вот честь, достоинство и долг!»] Санкт-Петербург, в типографии Департамента Внешней Торговли, 1830. Части XLI-XLII. Февраль-март, литографированный фронтиспис с видом дворца графа Воронцова в Одессе к 41-й части О.З., стр. 238-264, 421-442. В одном ц/к переплете эпохи с тиснением на корешке. Потертости на корешке и крышках. Формат: 18х11 см. Экземпляр из библиотеки графа Алексея Андреевича Аракчеева — «Без лести предан!» Третья по счету публикация (после «Италии» и «Ганса Кюхельгартена») без указания имени автора, которая в 1831 году войдет в первую книжку «Вечеров на хуторе близ Диканьки»! Чрезвычайная редкость!

Библиографические источники:

1. Соколов Б. «Гоголь. Энциклопедия». Москва, 2003. стр. 92-93.

2. Манн Ю. «Гоголь. Труды и дни:1809-1845». Москва, 2004. стр. 182-183.

3. Мезиер А.В. «Русская словесность с XI по XIX столетия включительно». Спб., 1899, №5640.

После ужасающего провала «Ганса Кюхельгартена», изданного А. Плюшаром в июне 1829 года и сожженного автором и Якимом в гостинице на Вознесенской улице в Санкт-Петербурге, молниеносного путешествия в Любек, Николай Васильевич наконец-то задумался о своей чиновничьей карьере и о добывании средств к существованию. В конце октября 1829 года перед Гоголем, наконец, возникла реальная перспектива. 27 октября он сообщил матери: «В скором времени я надеюсь определиться на службу. Тогда с обновленными силами примусь за труд и посвящу ему всю жизнь свою». Чуть позже он пояснил, что получает «довольно порядочное место в министерстве внутренних дел». Прошение о службе Гоголь подал в конце октября на имя министра внутренних дел генерал-адъютанта А. А. Закревского, который 15 ноября наложил резолюцию: «Употребить на испытание в департаменте государственного хозяйства и публичных зданий и при первом докладе лично господину директору со мной объясниться». И вот новоявленный чиновник ежедневно стал ходить в казенное здание на углу Мойки и Нового переулка, близ Синего моста (ныне Мойка, д. 66). Главным начальником Гоголя был Иван Устинович Пейкер, участник сражения при Аустерлице, за которое он получил орден Анны 4-й степени, неоднократно раненный, бывший костромской и рязанский вице-губернатор. Директором департамента он сделался несколько месяцев назад, 5 марта. Кто помог Гоголю получить место, точно неизвестно. Главные надежды, мы помним, возлагались на Л. Голенищева-Кутузова, однако после смерти Д. Трощинского тот, видимо, охладел к выполнению возложенного на него дела, чем объясняется жалоба Гоголя в письме к матери: «...важной протекции я не имел никакой, а мои покровители водили меня до тех пор, пока не заставили меня усумниться в сбыточности их обещаний». Гоголь говорит, что определение на службу потребовало от него «бесконечных исканий»: «Я не понимаю, как я до сих пор не сошел с ума». Новые заботы наложились на прежние неудачи и разочарования, но достигнутый результат не принес удовлетворения. Очень скоро полученное место показалось ему «незавидным». Жалованья он получил «сущую безделицу»; по отчету, приложенному им к одному из писем, первая выплата последовала лишь в январе 1830 года и составила 30 рублей. Наступивший новый год Гоголь встретил «холодно и безжизненно». Это говорит о степени его разочарования в службе, которой он так мучительно и долго добивался. А в феврале, 25-го числа, он уже подает Пейкеру прошение об отставке: к этому времени у Гоголя возникла надежда на новое место. Мы уже знаем об убеждении Гоголя: нужно испробовать самые разные средства, искать самые разные пути. Время покажет, какое его дарование сильнее, какая дорога надежнее. Гоголя привлекал сам фактор неизвестности, игры со случаем и с судьбой, в результате чего могут открыться совсем неожиданные возможности и один вид деятельности будет способствовать другому виду. Так и получилось с новым его служебным назначением. Выполняя свои обязанности в Департаменте государственного хозяйства и публичных зданий, Гоголь не переставал собирать сведения об Украине и по-прежнему осаждал Марью Ивановну просьбами присылать ему самые разнообразные материалы: и «забавный анекдот между мужиками» «или между помещиками», и описания «нравов, обычаев, поверьев», и сообщения о том, какие платья были в старину «у сотников, их жен, у тысячников, у них самих, какие материи были известны в их времена, и все с подробнейшею подробностью» — «не пренебрегайте ничем, все имеет для меня цену». Интересуют его раритеты: древние монеты, старопечатные книги, антики, записки, «веденные предками какой-нибудь старинной фамилии», стрелы, которые, как хорошо помнит Гоголь, во множестве находили на дне реки Псёл.

Сбор материалов Гоголь намеревается поставить на широкую ногу: пусть Марья Ивановна привлечет родственников и знакомых. Все это нужно ему не только для собственных литературных занятий, но и для передачи другим лицам. В конце 1829 или в самом начале 1830 года Гоголь познакомился с Павлом Петровичем Свиньиным (1787—1839), писателем, художником, географом, путешественником, в частности, автором «Опыта живописного путешествия по Северной Америке». В своем журнале «Отечественные записки» он щедро знакомил читателей с бытом, историей, географией, фольклором различных регионов России, в том числе и Украины. Интерес Свиньина к Украине, видимо, и послужил почвой, на которой произошло его знакомство с Гоголем. В апрельском номере журнала за 1830 год Свиньин опубликовал очерк «Полтава (из живописного путешествия по России издателя О. З.)». Печатал он и материалы, доставляемые Гоголем, хотя неизвестно точно, какие именно. А в февральской и мартовской книжках журнала без подписи появилось первое гоголевское прозаическое произведение «Бисаврюк, или Вечер накануне Ивана Купала. Малороссийская повесть (из народного предания), рассказанная дьячком Покровской церкви». При этом Гоголь позднее в 1831 году существенно переработал повесть, снял редактуру издателя «Отечественных записок» П. П. Свиньина и раскритиковал его в предисловии к повести от имени рассказчика Фомы Григорьевича в изложении Рудого Панька: «...Приезжает из Полтавы тот самый панич в гороховом кафтане... привозит с собою небольшую книжечку и, развернувши посередине, показывает нам. Фома Григорьевич готов уже был оседлать нос свой очками, но, вспомнив, что он забыл их подмотать нитками и облепить воском, передал мне. Я, так как грамоту кое-как разумею и не ношу очков, принялся читать. Не успел перевернуть двух страниц, как он вдруг остановил меня за руку.

— Постойте! наперед скажите мне, что это вы читаете? Признаюсь, я немного пришел в тупик от такого вопроса.

— Как что читаю, Фома Григорьевич? вашу быль, ваши собственные слова.

— Кто вам сказал, что это мои слова?

— Да чего лучше, тут и напечатано: рассказанная таким-то дьячком.

— Плюйте ж на голову тому, кто это напечатал! бреше, сучий москаль. Так ли я говорил? Що то еже, як у кого чертма клепки в головы! Слушайте, я вам расскажу ее сейчас».

3 июня 1830 г. Гоголь писал о «Бисаврюке» своей матери М. И. Гоголь: «Литературные мои занятия и участие в журналах я давно оставил, хотя одна из статей моих доставила мне место, ныне мною занимаемое». Писатель полагал, что именно публикация повести помогла его зачислению канцелярским чиновником в Департамент уделов. Прошение на имя вице-президента Департамента графа Л. А. Перовского было подано 27 марта 1930 г., а на службу Гоголь был определен 10 апреля того же года. В основу сюжета повести положен славянский языческий праздник Ивана Купала, русской православной церковью приуроченный к Рождеству Иоанна Предтечи (24 июня ст. ст.). По народным поверьям, в этот день распускаются все целебные и чудодейственные цветы и травы. В журнальной редакции повести Гоголь сделал специальное примечание: «В Малороссии существует поверие, что папоротник цветет только один раз в год, именно в полночь перед Ивановым днем, огненным цветом. Успевший сорвать его — несмотря на все призраки, ему препятствующие в этом, находит клад». В «Бисаврюке» клад становится дьявольским искушением, которого не выдерживает Петрусь, убивший невинного ребенка — шестилетнего Ивася. Сатана — Басаврюк И позднее: «...одна из статей моих доставила мне место, ныне мною занимаемое». В то время «статьей» называли разные произведения, в том числе и художественные (повесть, рассказ и т. д), так что Гоголь мог подразумевать и свой «Вечер накануне Ивана Купала». В таком случае он впервые на своем опыте убедился в силе воздействия писательского слова, которое способно приносить даже непосредственную, практическую пользу. Кто же реально помог Гоголю получить место? Скорее всего сам начальник ведомства, в которое тот устроился. Лев Алексеевич Перовский (1792—1856), внебрачный сын графа А. К. Разумовского, возглавлял Департамент уделов, имел придворный чин гофмейстера, впоследствии стал графом. Любовь к Украине была у него наследственной — его дед происходил из черниговских крестьян — и подкреплялась, так сказать, двойною профессией его брата Алексея, который был не только известным писателем Антонием Погорельским, автором книги «Двойник, или Мои вечера в Малороссии» (1828), но и попечителем Харьковского учебного округа. Известны любознательность и живой ум Льва Перовского; по свидетельству его сослуживца, он «любил заниматься некоторыми науками, входящими в круг его служебных обязанностей, как-то: минералогией, ботаникой, археологией». По-видимому, именно Л. Перовского имел в виду Гоголь, прося Марью Ивановну присылать раритеты: «Я хочу этим прислужиться одному вельможе, страстному любителю отечественных древностей, от которого зависит улучшение моей участи». Едва ли Гоголь назвал бы «вельможей» Свиньина, как полагают комментаторы первого академического издания, хотя не исключено, что редактор «Отечественных записок» послужил здесь в роли посредника. Иначе говоря, Свиньин помог обратить внимание Л. А. Перовского на молодого писателя. В пользу предположения, что Перовский уже что-то слышал о Гоголе, говорит такой факт. Свое «прошение» об определении в департамент Гоголь начинает словами: «Имея желание служить под лестным начальством Вашего превосходительства...» и т. д. В рамках офи-циального документа это более личный, заинтересованный тон, который словно должен продемонстрировать, что подчиненный «знает» своего будущего начальника. При поступлении в Департамент государственного хозяйства и публичных зданий Гоголь обращался к министру А. Закревскому в другом стиле. Упомянутое прошение Перовскому было подано 27 марта 1830 года. В тот же день прошение подписал начальник II отделения В. И. Панаев. 4 апреля был составлен черновик резолюции, согласно которой Гоголь определялся на службу в II отделение с жалованьем 600 рублей в год. 10 апреля зачисление было оформлено — Гоголь получил место писца. И вот он снова стал ходить в присутствие — в красивое трехэтажное здание на Миллионной (впоследствии ул. Халтурина, д. 9). Настроение у него становится ровным, хорошим. Сложился более или менее постоянный распорядок дня. «В 9 часов утра отправляюсь я каждый день в свою должность и пребываю там до 3-х часов, в половине четвертого я обедаю...» Потом свободное время — занятия, встречи со знакомыми. «Три раза в течение недели отправляюсь я к людям семейным, у которых пью чай и провожу вечер. С 9 часов вечера я начинаю свою прогулку, или бываю на общем гуляньи, или сам отправляюсь на разные дачи; в11 часов вечера гулянье прекращается, и я возвращаюсь домой, пью чай, если нигде не пил...». О своей прежней службе Гоголь говорил скупо. Теперь же он охотно перечисляет всех своих начальников: и главного — вице-президента департамента Л. А. Перовского, и начальника отделения — В. И. Панаева, и столоначальника — Д. И. Ермолова. Все они Гоголю нравятся, все удостаиваются его похвалы. Панаев, кстати, не только чиновник, но и известный писатель, автор многочисленных идиллий — «человек очень хороший, которого в душе я истинно уважаю»; Ермолов — человек «недурной и не без воспитания». Словом, «начальники мои действительно хорошие люди, и я ими весьма доволен». Явно «доволен» он и местом в то время, как прежним местом был недоволен. Чем это объясняется? Тут надо сказать несколько слов о Департаменте уделов. История его начинается в 1797 году, когда Павел 1 выделил часть недвижимого имущества, числившуюся в составе государственных владений, в особые уделы и доходы с них назначил исключительно на содержание особ царского дома. Для управления же уделов создал специальное учреждение во главе с министром. Благодаря своей важности удельное хозяйство получило ряд преимуществ как перед государственным, так и перед крупным помещичьим хозяйством. В отличие от первого оно более свободно располагало своими средствами, не будучи стесненным рамками государственного бюджета и постановлениями различных финансовых служб. В отличие же от второго, то есть частного землевладения, удельное хозяйство велось более последовательно и постоянно: оно «может рассчитывать свои действия на многие годы вперед и осуществлять предприятия в течение десятилетий, не останавливаясь перед временными материальными жертвами и затратами, не посильными для частного лица. В качестве казенного управления оно имеет возможность привлекать к себе на службу наиболее подготовленных деятелей по разным специальностям». Но дело не ограничивалось только финансовой самостоятельностью. Документ, подписанный Павлом I, так называемое «Учреждение», гласил, что Министерство уделов подчиняется непосредственно высочайшей власти — «имеет состоять под собственным нашим ведени-ем; следственно во всех своих деяниях отчет дает токмо Нам самим». На практике не всегда было так, и департаменту приходилось отстаивать свою самостоятельность. Против вмешательства общей администрации официально возражал Д. Трощинский, бывший (в 1802—1806 гг.) четвертым министром этого учреждения. Прямая зависимость от двора, близость к царю, возможность, как сегодня говорят, «выйти» на царя — все это Гоголю должно было прийтись по душе. Не менее важна была для него и филантропическая сторона деятельности департамента. Двор был заинтересован, чтобы его благосостояние покоилось на достаточно твердой основе. «С самого начала на Уделы возложена была обязанность заботиться о благосостоянии вверенных им крестьян». «Внутреннее самоуправление сельских обществ ограждалось от всякого постороннего вмешательства». Хуже обстояло дело с образованием крестьян. Хотя в 1805 году состоялся указ об учреждении в селах церковно-приходских школ, но и двадцать два года спустя (в 1827 г.) таких школ для всей массы удельных крестьян насчитывалось только пять. Чтобы исправить положение, в 1828 году издали постоянные правила об удельных школах. По инициативе В. И. Панаева был разработан проект продажи хлеба с особого поля с целью определения выручки «на устройство и содержание больниц, богаделен и школ»; в мае 1827 года этот проект был представлен Перовскому. Все это также было далеко не безразлично Гоголю. В 1826 году Министерство уделов присоединили к Министерству Императорского Двора, возглавлявшемуся кн. П. М. Волконским. Перовский стал его помощником по управлению уделов и в 1828 году был назначен вице-президентом соответствующего департамента. Он «сделался душою удельного ведомства, и с именем его связан самый блестящий период в истории Уделов». Таким образом, начало службы Гоголя в департаменте совпало с началом этого периода. Остается еще представить себе внешнее устройство и обстановку того учреждения, в которое вступил молодой чиновник. Как раз незадолго перед тем, к концу 1827 года, дом был переоборудован в современном стиле. По словам В. Панаева, «столы, стулья, конторки, шкафы, все явилось новое, просто, но изящно сделанное. Для хранения дел придуманы форменные картонки; на столах однообразные чернильницы, пол паркетный, ковровые дорожки чрез всю анфиладу комнат. Это был первый пример благоприличного устройства присутственных мест, поданный князем Волконским». Многие государственные мужи из других ведомств приезжали осматривать помещение. 21 января 1828 года департамент изволил посетить Император, побывал он и в комнатах II отделения, возглавляемого Панаевым. Гоголя здесь еще не было; но когда он появился через два года, до него, несомненно, дошла весть о необыкновенном визите. Близость ко двору, явные, а еще более скрытые возможности учреждения — все это оживило интерес Гоголя к служебной деятельности, который было погас в треволнениях первых месяцев петербургской жизни. Совсем еще недавно он приходил в уныние от одной мысли о необходимости большую часть дня «не отходить от стола и переписывать старые бредни и глупости господ столоначальников», а теперь он готов беспрекословно тянуть чиновничью лямку. Служба не бессмысленна «для того, кто имеет ум, знающий извлечь из этого пользу, предположивший впереди себя мету, ставши на которую, он в состоянии дать обширный простор своим действиям, сделаться необходимым огромной массе государственной...». Вот для чего стоит трудиться! Мысль Гоголя совершенно ясна: он хочет стать государственным человеком, иметь возможность влияния на политику, на управление. Он верен своей служебной утопии, сложившейся у него в последние годы пребывания в гимназии.