RARUS'S GALLERY

М.-Л., Госиздат, 1-я Образцовая типография на Пятницкой, 1927. 38 с. с ил. Тираж 10000 экз. цена 30 коп. В издательской иллюстрированной обложке. Достаточно редка!

Очень часто обращался к анималистической теме художник Лев Бруни. В основе его иллюстраций к книжкам С. Шервинского не отвлеченные представления о характерах животных, а меткие и непосредственные наблюдения, огромный опыт работы с натуры (художник любил ходить в зоопарк на этюды). В этом цикле проявилось свойственное мастеру «обостренное чувство ритма линии и цветового пятна», редкая способность «анализировать форму и видеть явления жизни сразу же как явления искусства, радостное умение воспринимать красоту». Большую роль играют здесь нюансы, полутона, цветовые рефлексы. Работа Бруни разительно отличается от самохваловской книги «Про диковинных зверей» (автор текста Софья Федорченко), но и в ней можно различить отзвуки мирискуснической графики, влияние которой художник долго и тщетно пытался преодолеть.

Бруни, Лев Александрович (1894, Новгородская губерния — 1948, Москва) — русский и советский художник-авангардист, иллюстратор книг и военный корреспондент. Автор многочисленных контррельефов в жанре конструктивизма. Родился в 1894 году в знаменитой семье архитекторов и живописцев. В 1896—1897 гг. перенёс тяжёлый менингит, после которого осталось сильное косоглазие; в школьные годы — тяжёлую скарлатину, после которой частично потерял слух. Подростком лет увлекся живописью. Вольнослушателем посещал Академию художеств: мастерскую Я.Ф. Ционглинского и мастерскую Ф.А. Рубо (1910-1911), батальный класс Н.С. Самокиша (1913-1916). В 1912-1913 годах учился в Академии Жюлиана в Париже, где также посещал мастерскую Жана-Поля Лорана. Летом 1913 года отдыхая в Коктебеле, познакомился с художниками кружка Макса Волошина — Константином Кандауровым, Константином Богаевским и Юлией Оболенской, а также с Мариной Цветаевой и ее мужем Сергеем Эфроном. Под влиянием Константина Бальмонта иллюстрировал поэму Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре». Примыкал к объединениям «Маковец» и «Мир искусства». В 1914 г. вместе с Петром Митуричем работал журнальным иллюстратором в журналах «Голос жизни», «Вершины», а также в «Новом журнале для всех» (его художественный отдел возглавлял отчим С. К. Исаков); в последнем оформил обложки (№ 11, 12 за 1914 г.), опубликовал статью о Натане Альтмане (№ 4 за 1915 г.). Две его акварели — «Плач Тариэла» и «Бой Автандила», экспонировавшиеся на выставке «Мира искусства» (Петроград, 1915) — принесли Льву Бруни первую известность и первый коммерческий успех, они были куплены неким грузинским князем. Там же выставлялся и большой акварельный портрет Бальмонта («голубой портрет»), выполненный Львом Бруни. Летом 1915 г. несколько месяцев провёл в горах Хевсуретии, где написал серию рисунков «Воспоминания о Хевсуретии», которую посвятил своему другу поэту Михаилу Зенкевичу. Восемь рисунков из этой серии также выставлялись на «Мире искусства» (1915). В 1919 году женился на Нине Константиновне Бальмонт (1901-1989), дочери поэта Константина Бальмонта. В 1910-1920-х годах примыкал к футуризму и конструктивизму, создавая контррельефы и беспредметные композиции. Виртуоз рисунка, легкого цветового пятна, позднее перешел к более традиционной живописи и графике (пейзажи Оптиной пустыни) в духе «тихого искусства».

«Крестьянка»
1916
Холст, масло 68,5 x 61,5
Санкт-Петербругский государственный театральный музей
Санкт-Петербург

В начале 1920-х по приглашению Фаворского переехал с семьёй в Москву. С 1923 жил в Москве, до 1935 года проводя каждое лето вблизи Оптиной пустыни (был духовным сыном последнего оптинского старца Нектария). Лев Бруни был также мастером монументальной живописи (в 1935-1948 возглавлял соответствующую студию при Академии архитектуры), развивая и здесь принципы чуждого официозу вольного, ритмически-изысканного творчества. Возобновил традицию церковных росписей в уникальной для своего времени фреске «Богоявление» на фасаде крещального корпуса Елоховского собора. . Возглавлял графическую, затем — монументальную мастерскую ВХУТЕМАСа-ВХУТЕИНа. Лев Бруни оставил большой след в искусстве и как педагог: с 1923 преподавал во Вхутемасе (Высшие художественно-технические мастерские), Текстильном институте, а также в 1935–1948 годах в мастерской монументальной живописи Академии архитектуры СССР. Умер Бруни в Москве 26 февраля 1948 года от лимфогранулематоза. Похоронен на Даниловском кладбище.

«Леопард»
1930-е гг.
бумага, цветные карандаши, 36x54.

Родословная Льва Бруни читается как захватывающий исторический роман. Фамилия его - итальянская. Род художников Бруни был известен в Северной Италии и Швейцарии с ренессансного XVI века. По материнской линии - тоже сплошные художники. Сам Лев Бруни в детстве был уверен: "Все люди - художники". Знаменитым академическим живописцем был прадед Льва Александровича по отцовской линии, Бруни Федор Антонович. Его картина "Медный змий" - некогда второе по популярности отечественное историческое полотно (первое место, естественно, принадлежало "Последнему дню Помпеи"). По материнской линии - тоже сплошные художники. Блестящему акварелисту Петру Федоровичу Соколову, другому прадеду, позировал сам Николай I с семейством... Напоследок еще одна генеалогическая подробность: супругой П.Ф. Соколова была Юлия Павловна Брюллова, родная сестра великого Карла. В непосредственном окружении - дед-художник, отец-архитектор. Сам Лев Бруни позже вспоминал, что в детстве был уверен: "Все люди - художники". Его собственный природный дар был неизбежен. Когда один из рисунков попал к самому Александру Бенуа, тот отозвался о 14-летнем мальчике как о состоявшемся таланте. Профессиональное обучение Бруни было довольно кратким: две зимы в Академии художеств, год в Париже. Молодой художник, которому едва исполнилось 20, начинает выставляться вместе с "Миром искусства" и сразу становится известен. Все дается ему легко, все вокруг его любят, называя не иначе как Левушкой. Один из знавших его вспоминал: "Он был моложе всех нас, казался мальчиком, но умел собирать и сталкивать людей лбами..." В его мастерской в доме на Университетской набережной регулярно происходили "вечера", которые стали фактом истории русской культуры. О них теперь говорят как о литературно-художественном кружке "Квартира No.5". Постоянными его участниками были художники Альтман, Митурич, Тырса, поэты Мандельштам, Клюев, Бальмонт, композитор Лурье, критик Пунин. Появлялись в квартире No.5 Маяковский, Шагал, Хлебников, Розанова, Зайцев, Татлин... Под влиянием Татлина Лев Бруни начал создавать конструктивистские "контррельефы" - абстрактные подборы из разных материалов. Вместе с Татлиным и Родченко принял участие в футуристической выставке "Магазин", где продемонстрировал "разбитую бочку из-под цемента и стекло, пробитое пулей". Но вряд ли можно утверждать, будто Бруни всерьез погрузился в сражение, которое весело вели сторонники авангарда. Для него в этом не было борьбы, а была дружеская солидарность и, главное, поиск - "живого" искусства, делавший жизнь такой насыщенной и интенсивной. Позже в своих незавершенных воспоминаниях Н.Н. Пунин признавался, что, если бы им всем "был дан другой кусок истории, возможно, эти встречи... сохранились бы в памяти как период времени наибольшей жизненной полноты..."

Самарканд. Дворик. 1934. Акварель.

Однако "времена не выбирают". Шел 1916 год, и время, которое всем им выпало, с бесцеремонной определенностью вторглось в такую счастливую и полную жизнь. В ноябре художника призвали в армию. А вскоре со все нарастающей настойчивостью зазвучала "музыка революции". Ее гипнотическому ритму поддались многие, но не Лев Бруни. Для него гораздо важнее был другой звук - пусть никому больше не слышная, но для него отчетливая мелодия его собственной судьбы. Летом 1917-го он едет на Урал, в Миасс. Там живет со своей семьей Константин Бальмонт и ходит в гимназию дочь поэта - Нина. Венчание Нины Бальмонт и Льва Бруни состоится в том же Миассе весной 1919 года. Мир вокруг будет рушиться в хаосе гражданской войны. Они поедут на восток - в Омск, потом Ново- Николаевск. В этот период бездомных скитаний художник и перестанет писать маслом. Но зато он, как никогда раньше, научится рисовать все: берег озера и спящую жену, цветочные горшки и коляску их первенца в окружении кур и щенят... Это будут не просто дневниковые "зарисовки с натуры" или протокольные репортажи. Это будет то, что на языке искусствоведческих дефиниций носит название "станковая графика". Короче, законченные и самодостаточные произведения искусства.

"Когда б вы знали, из какого сора

Растут стихи, не ведая стыда..."

Самые простые вещи обладают бесконечной ценностью и красотой. Эта истина с отчетливой ясностью открылась Бруни именно в те "окаянные дни". Оказалось, что в этой бездомной и не отягощенной материальными благами жизни у него многое было - любовь, мир вокруг в бесконечности своих форм и разнообразии таинственных связей. И, значит, было, что противопоставить хаосу и смятению, захлестнувшим все. Вернувшись в Петроград, Бруни вновь тесно общается с Татлиным, даже живет у него в мастерской, где творится модель утопического памятника III Интернационалу. И иллюстрирует фантасмагории Гофмана. В общем. Лев Александрович не становится активным создателем нового революционного искусства. Обстоятельства словно отводят его от этого. Так, в последний момент был отклонен уже готовый проект ноябрьского оформления Дворцовой площади. А сам Бруни перебирается в Москву по приглашению В. Фаворского. С семьей уезжает в Оптину пустынь и подолгу живет там. Именно в 20-е годы в Оптиной художник создает свои лучшие вещи.

Портрет А.С. Лурье. 1915

Холст, масло. 138 x 127 см.

В его работах не происходит ничего, а точнее, происходит самое главное: гнутся под тяжестью мокрого первого снега деревья, блестят только что омытые дождем крыши, солнечный свет пронизывает лесную чащу... Все едино, прекрасно-одушевленно и хрупко. Эта хрупкость и мимолетность просто требуют того, чтобы быть запечатленными. И художник откликается на это безмолвное требование. Он работает непрерывно, жизнь и искусство для него оказываются перепутанными, переплетенными. Творчество самой высокой пробы становится частью его повседневного быта; должно быть, оттого он с какой-то моцартовской беспечностью относился к своим уже завершенным работам и их дальнейшей судьбе. Когда в середине 30-х видный художественный критик А. Чегодаев решил отобрать на выставку несколько его произведений. Лев Александрович выдвинул из-под дивана обшарпанный чемодан. Он был доверху набит акварелями - помятыми, с краями то загнутыми для того, чтобы поместить листы в чемодан, то изгрызанными кем-то, - как выяснилось, собакой. Один лист был съеден примерно на треть. Потрясенный увиденным, искусствовед обратился к реставраторам... Теперь эта спасенная акварель - одна из лучших работ Бруни среди тех, к сожалению, немногих, что хранятся в Третьяковской галерее. Розовая лягушка замерла между тонких травинок. Можно с долгим глубокомыслием рассуждать о том, что в визуальных искусствах аналогом звука выступает жест, движение, а пространство всегда - вместилище таинственной тишины и что в данной работе Льва Александровича именно пространство листа, превращаясь в пространство мира, имеет такое определяющее значение... Но, наверное, лучше просто остановиться посреди затягивающей жизненной суеты, чтобы посмотреть и увидеть. И с остротой, доступной обычно лишь детям да художникам, пережить удивление и восторг перед каждой каплей этого мира. Автор статьи: Татьяна Юдкевич.

Из другого источника: Л.А. Бруни рано и быстро сформировался как художник. Его предками были знаменитый акварелист пушкинской эпохи Петр Соколов и Федор Бруни (автор знаменитого «Медного змия»), ставшие классиками отечественного искусства. Л.А. Бруни учился в школе М.К. Тенишевой в Петербурге, в 1910-х посещал Петербургскую Академию художеств, где учился у Ф.А. Рубо, Н.С. Самокиша, Я.Ф. Ционглинского. Затем Бруни занимался живописью в Париже (1912), изучал искусство французских импрессионистов. С 1915 он начал участвовать в выставках, прежде всего — объединения «Мир искусства». В его мастерской на Университетской набережной собиралась  петербургская художественная элита, молодые новаторы и бунтари, среди которых были В. Маяковский, О. Мандельштам, В. Ходасевич, В. Татлин, Д. Митрохин, П. Митурич, Н, Пунин, Н. Тырса, И. Зданевич, В. Воинов, Н. Альтман. Бруни интересовался авангардным искусством, которым занимался с энтузиазмом. Однако его беспредметные композиции той поры лишены индивидуальности и самобытности. Расцвет творчества художника приходится на 1920— 1930-е. В это время он вел активную выставочную деятельность. Особенно ярким и значительным было его участие в выставках объединений «Маковец» и «Четыре искусства», на которых провозглашались преемственность художественных традиций и установка на высокий профессионализм работ — те основные цели и задачи, которым Бруни следовал всю жизнь, в каких бы жанрах и видах искусства он ни работал: в живописи, графике, книжной иллюстрации, в монументально-декоративном искусстве. Начав как живописец, Бруни впоследствии перешел, в основном, к акварели и рисунку как наиболее отвечающим его стремлению к внутренней свободе. Для художника не существовало второстепенных, проходных тем и сюжетов. Даже быстрые натурные зарисовки становились цельными, вполне законченными произведениями со своим образным видением и глубоким смыслом («ОСИНА», «ВЕТКА НАД ВОДОЙ», «САРАЙ», «АРЫК»). Чтобы он ни писал — сосновый лес на Урале или море у Судака, «ЗИМУ» или «МАЙ В ИЗМАЙЛОВО», «ПОРТРЕТ ПИСАТЕЛЯ   И.   НОВИКОВА» или «ТЕТКУ НА БАЗАРЕ», — делал это изящно, вдохновенно и увлеченно, без всяких видимых усилий. Живописные работы Бруни проникнуты большой внутренней художественной и духовной культурой, тонким вкусом, для него прекрасен был весь мир, во всех его проявлениях. Люди, звери, предметы под кистью Бруни становились 4зудто добрее, радостнее и теплее. Особенно трогательны его «звериные» работы — иллюстрации к сказкам Р. Киплинга (1933), к книге «Ребятам о зверятах» О. Перовской (1925). Бруни выполнил иллюстрации ко многим книгам, авторами которых являются Н. Гумилев, В. Хлебников, Фирдоуси, М. Горький, П. Мериме, А. Гайдар. В конце жизни художник приступил к большому труду — станковым иллюстрациям к «Лирике» Низами (1947), но книга вышла уже после смерти художника.