RARUS'S GALLERY

М.-Л., Госиздат, 1930. 12 с. с ил.  Тираж 25000 экз. Цена 22 коп. В цв. издательской литографированной обложке. 19,4х14,6 см. Большая редкость!

Часто методы игрового использования книги подсказывались кинематографом. Повальное увлечение советских детей «важнейшим из искусств» настораживало многих педагогов и психологов. Например, директор клиники нервных болезней профессор Г. Россолимо решительно заявлял в 1928 г., что не только отдельные фильмы, но и кино как таковое чрезвычайно вредно для детской психики: «Для детей, склонных к преступлению, кино — настоящая академия наук. Там они видят... изощреннейшие виды преступлений, вдобавок поощряемых и увлекательных. Я рекомендовал бы до семнадцатилетнего возраста оберегать молодое поколение от вредного влияния кино». Увы, подобные суждения (правда, не в столь категоричной форме) часто приходится слышать и сегодня; тот очевидный факт, что зрелищные искусства привлекают детей больше, нежели печатное слово, по-прежнему продолжает волновать родителей и воспитателей. Художники 1920—1930-х гг. решали эту проблему по-своему; в поисках эффективных средств, способных заинтересовать ребенка книгой, они нередко обращались к открытиям киноэстетики.

Детские издания тех лет оперативно откликались на события кинематографической жизни. Так, книга Т. Шишмаревой и Е. Шварца «Кино-загадки» (1930) раскрывает некоторые секреты кинопроизводства, речь идет прежде всего о технологии съемки самых эффектных трюков. Развороты построены на сопоставлении крупных и общих планов; тех кадров, которые так поразили детское воображение, и рисунков, показывающих, как все было на самом деле. Оказывается, эти сцены снимались не в бушующем море, не на крыше небоскреба и не в облаках, а всего лишь в небольшом павильоне, уставленном декорациями и оборудованием для спецэффектов. Конечно, подобные прозаические разоблачения не могли отвратить детей от любимого искусства, да авторы и не ставили перед собой такой задачи. Заимствования отдельных элементов киноязыка можно встретить в книгах самого разного содержания. Вспомним, что у первого издания «Мойдодыра» К.Чуковского был подзаголовок «Кинематограф для детей». Если в рисунках Ю. Анненкова сходство со стилистикой «немой комической» лишь подразумевалось, но не педалировалось, то в книге Ф. Кобринца и И. Эбериля уподобление печатного издания фильму осуществляется гораздо более наглядно, эта параллель подчеркивается и в заглавии: «Книжка-киносеанс о том, как пионер Ганс стачечный комитет спас». Не слишком выразительные сами по себе рисунки многократно выигрывают оттого, что имитируют структуру кинокадров, размещаются на узкой перфорированной ленте, а короткие фрагменты текста, набранные жирным гротескным шрифтом и разграниченные типографскими линейками, играют роль титров. Отчасти эту книгу можно рассматривать как прообраз столь популярных впоследствии диафильмов. Безусловно, незатейливый политический сюжет кажется более эффектным благодаря утрированно-кинематографической форме подачи материала. Использование данного приема представляется оправданным еще и потому, что основные визуальные представления о европейской общественно-политической жизни дети получали именно из кадров кинохроники, традиционно предварявших показ художественных фильмов. Кадрированные изображения попадаются и в оригинальных, слегка стилизованных под примитив рисунках А. Правдиной к «Дому, где живут книги» Е. Микини (1932). Между детской книгой и кинематографом тех лет было много общего не только на формальном, но и на содержательном уровне. Приведем интересное наблюдение киноведа Н. Нусиновой: «Разговорное клише советской эпохи „дети — наше будущее" превращало мир детского фильма тоталитарной эпохи в футурологию оруэлловского типа, где дети представлены как взрослые маленького роста, своего рода пришельцы из прекрасного мира коммунизма в пока еще несовершенный взрослый мир строящегося социализма. Советский ребенок наделялся силой юного Геракла, жизненным опытом горного аксакала и политической бдительностью, достойной секретаря райкома партии». Эта тенденция прослеживается и в очень многих детских изданиях 1930-х гг. Простейший способ искусственного взросления юных героев предложен В. Добровольским в иллюстрациях к «Ребячьему городу» Н. Агнивцева (1929): улыбающиеся детские физиономии словно вклеены в чужие, взрослые фотографии; два румяных мальчугана в шинелях и буденовках принимают парад Красной армии вместо реальных военачальников. Этот прием весьма наивен, но именно таков был посыл книги, призывавшей ребят воспроизводить малопонятные им ритуалы старшего поколения, строить свою жизнь по проверенным схемам. Зачастую несовершенные герои наделялись несвойственными им в реальной жизни добродетелями, с младенческого возраста осваивали самые нужные и перспективные профессии, проявляли повышенную политическую активность, и это не могло не отразиться на их внешнем облике.