RARUS'S GALLERY

Ленинград, Брокгауз-Ефрон, 1925. 16 с. с ил. Тираж 10 000 экз. В литографированной обложке. 27х19 см. Большая редкость, как и все детские книги, оформленные Борисом Кустодиевым!

В роли иллюстратора детских книг часто выступал в 1920-х гг. один из известнейших художников «Мира искусства» Б. Кустодиев. Непревзойденный мастер жанровых сцен, летописец провинциального купеческого и крестьянского быта, замечательный портретист в послереволюционные годы всерьез увлекся изображением новых социальных типажей, реалий нового жизненного уклада, его привлекала возможность диалога с самой юной аудиторией. Хотя в эти годы живописец страдал от неизлечимой болезни, был прикован к инвалидному креслу, его работам свойственна редкая для русского искусства жизнерадостность, ощущение полноты и гармонии бытия. Это ощущается и в иллюстративных циклах художника, конечно, уступающих по значимости и художественному уровню его знаменитым полотнам, но все же сыгравших заметную роль в истории книжной графики. «Рисунки Кустодиева для детских книжек всегда ясны и впечатляющи, веселы по выдумке и раскраске. Это та область, где его бытовые уклоны, его наблюдательность нашли себе благодатную почву; чувствуется, что сейчас именно детские книжки Кустодиев делает с большим удовольствием»,— писал в 1925 г. друг и биограф художника Вс. Воинов. Мастеру не была близка вычурная, орнаментальная, чисто плоскостная графическая манера, в которой работали многие «мирискусники» 1910-х гг. «Кустодиеву, природному живописцу, совсем не свойственна каллиграфия, он признается в неумении провести такую связную и протяженную линию, чтобы она была одной толщины... Можно сказать, что Кустодиеву чужда всякая графическая формалистика». Однако отсутствие артистического лоска, броских фактурных эффектов компенсируется в книжной графике художника полнокровностью образов, почерпнутых из самой жизни, убедительной достоверностью деталей, умением вести на графическом языке подробное, увлекательное повествование. В зависимости от характера и предназначения оформляемой книги иллюстратор менял арсенал своих приемов. Например, в альбомах для раскрашивания «Труд» и «Сельский труд» манера рисунка предельно лаконична, художник лишь намечает контуры фигур и предметов, легкими штрихами обозначает необходимые детали, прибегает к «сокращениям и упрощениям». Сквозь налет злободневной идеологии в этих изданиях явственно проступает главная тема творчества Кустодиева: «...сны о спокойной, привольной и изобильной России, живущей своим вековым укладом». Своеобразная эпическая мощь присуща и героям книги «Смычка с солнцем», хотя они не предаются самоотверженному труду, а всего лишь принимают солнечные ванны. Совсем иначе решена художником книга С. Маршака «Чудеса»: здесь Кустодиев не скупится на забавные подробности, смело соединяет на одном развороте разномасштабные изображения, изобретательно применяет рисованные шрифты. Особенно выразительна композиция титульного листа, в которой буквы вплетаются в единый узор с декоративными завитками и росчерками, линии закручиваются в спирали, образуя некий комический портрет, возможно, маску античного бога, изумленного достижениями современной цивилизации. В страничных иллюстрациях пейзажи и интерьеры «...дополняются характерными приметами времени, сливаясь в синтетическую картину многообразного мира, новой жизни, где главным становится труд человека. Картинность и жанровость этих акварелей лишь подкрепляют... обобщающий смысл всех индивидуальных конкретных образов». В более условной и раскованной стилистике выполнены рисунки к книгам «Приключения стола и стула: небылица по Э. Лиру», «Паровоз-гуляка» и «Большевик Том» Н. Павлович, «Джимми Джой в гости к пионерам» Л. Лесной. В графической интерпретации Кустодиева эти произведения обретают сходные черты, их роднит заразительная энергия движения, калейдоскопическая смена сюжетов и типажей, озорная эксцентрика, молодой задор, свойственный даже неодушевленным персонажам. В середине 1920-х гг. Кустодиев оформил несколько детских книг, посвященных жизни В. Ленина. В те годы иконография вождя еще не была столь тщательно разработана и строго канонизирована, как в последующие десятилетия, допускались самые неожиданные трактовки этого образа. Так, в 1924 г. на выставке в Академии художеств можно было увидеть проекты памятников, «изображавшие Ленина в позе танцора, в одеянии монаха, на карнавальной колеснице, между двумя львами и т.п.». На этом фоне рисунки Кустодиева импонировали своей простотой и традиционностью. К работе над циклом он подошел очень серьезно и ответственно, внимательно изучил огромное количество фотографий, тщательно сопоставлял их, стремясь выделить в облике политика самые характерные, существенные черты. Искусствовед Э. Голлербах, часто бывавший в этот период в мастерской Кустодива, вспоминает: «На коленях художника, накрытых пледом, на рабочем пюпитре, на подоконнике, на стульях—всюду были разложены фотографические портреты Ленина: стоящего, сидящего, идущего, улыбающегося, нахмуренного». Но даже столь основательное знакомство с документальным материалом не спасло художника от многочисленных упреков: по мнению критиков, образ вождя получился недостаточно масштабным и героическим, родственники Ленина указывали на отсутствие в некоторых композициях сходства с оригиналом. Подобные обвинения обижали и раздражали мастера, он отстаивал свое право на личностную, субъективную трактовку даже самых социально значимых тем и культовых фигур: «Похожий портрет—это, по-моему, такой портрет, который, оставаясь реалистическим по форме, дает внутреннее сходство, выражает душевную сущность данного человека. Тут нужно предоставить художнику выражать свое понимание этой сущности... Если не доверять художнику, то незачем и обращаться к нему, а лучше идти к фотографу». Безусловно, эти слова справедливы, и все же в большей степени, чем портретные характеристики, Кустодиеву удались в данном цикле сюжеты из истории революционного движения, в которых он погружался в привычную для себя стихию массовых сцен, изображал разнообразные социальные типажи и детали дореволюционного быта.

Об авторе стихов в литературной энциклопедии написано немного:

Павлович, Надежда Александровна [р. 1895], современная поэтесса. Родилась в бывшей Лифляндии в мелкобуржуазной семье. Печатается с 1911 (стих. «Лебедь» в газете «Псковская жизнь»). Эпигон символизма. Революцию восприняла как стихию. Свою «убогую музу», таящую в «складках губ» «звук неисцелимого страдания», Павлович раскрывает в полутонах, полунамеках и «извечной печали». Свою жизнь Павлович сравнивает с ночным небом, сторонится реальности. С 1925 Павлович работает по созданию детской литературы. В произведениях для детей Павлович дает поверхностное изображение явлений соц. строительства, антропоморфическую трактовку природы.

Библиография:  Берег. Стихи, изд. «Неопалимая купина», П., 1922; Золотые ворота (Стихи 1921—1922 гг.), изд. «Костры», М., 1923. Книги для детей: Большевик Том, Стихи, рис. Б. Кустодиева, изд. Брокгауза и Ефрона, Л., 1925; Ванины гости, Стихи, изд. то же, Л., 1925; Капризник Тики, рис. Вл. Конашевича, изд. то же, Л., 1925; Паровоз-гуляка, Стихи, рис. Б. Кустодиева, изд. то же, Л., 1925; Сторож-петух, Игра, Гиз, М. — Л., 1929; Считалочка, Стихи, Гиз, [M., 1929]; Шука и карась, Игра, Гиз, М. — Л., 1929; Веселая пчелка, Стихи, Гиз, М. — Л., 1930 (два изд.); Грибы, Стихи, Гиз, [М.], 1930; Коза в огороде, Стихи, Гиз, [М.], 1930; Манюшкнва кружка, Стихи, Гиз, [М.], 1930 (два изд.); Муравьиный дом, Стихи, Гиз, [М.], 1930; Радио дальнего севера, Стихи, Гиз, [М.], 1930; То же, изд. 2-е, «Молодая гвардия», [М.], 1932; Барабанщик совхоза, «Молодая гвардия», Москва, 1931; То же, издание 2-е, Москва, 1932.