RARUS'S GALLERY

Оформление детской дореволюционной книги — тема для многих исследований, начало которым было положено еще книгой П. Дульского и Я. Мексина (см. П. Дульский, Я. Мексин. Иллюстрации в детской книге. Казань, 1925). Пристального внимания заслуживает творчество Г. Нарбута, С. Чехонина, И. Билибина, Б. Зворыкина, В. Курдюмова, Н. Калмакова, С. Ягужинского, С. Малютина, Э. Лисснер, М. Добужинского, Д. Митрохина, А. Бенуа, В. Белкина, Н. Ульянова, В. Тиморева, А. Ложкина, Е. Бём, Е. Поленовой и некоторых других мастеров, обращавшихся к детской книге.

Однако, изучая эти высокие (хоть и не вполне совершенные) образцы, мы ни на минуту не должны забывать и об общем уровне и характере детской книги во всех ее проявлениях,— о той реальной книге, которую выпускали издательства, которая воспитывала детей. Рассмотрение (самое первоначальное, общее) основного потока детских книг, выпускаемых в 1901—1917 годах, и явится целью статьи. Пытаясь сделать это, необходимо учитывать, по крайней мере, три основных непосредственно действующих фактора: состояние книжной графики, детской литературы, издательского дела. Состояние книжной графики было сложно. Искусство XIX века, давшее замечательные взлеты иллюстрации, не сформировало каких-либо твердых прогрессивных традиций в области графического оформления книги, которое оставалось, как правило, рутинным, безвкусным. Господствовали самые нелепые представления о красоте книги и ее убранстве. Издания, на внешность которых обращалось особое внимание, сочетали в себе натуралистичность с украшательством. Могучие средства новой полиграфии не были соединены с подлинной художественностью. Книга ждала обновления. Специфичность исторической обстановки привела к тому, что в роли обновителей выступили «мирискусники» — мастера талантливые, но несущие в самой, сердцевине своего творческого метода идейную бесперспективность и ущербность. Усилия их чрезвычайно слабо отразились на массовой книге, в частности, на детской. Работали они в немногочисленных, чаще всего малотиражных «роскошных» изданиях. Вся же остальная масса книг была дана на откуп ремесленникам. Детская литература этих лет представляла зрелище удручающее. Крупные таланты и раньше не часто посещали ее. Правда, русская литература являла собой редкий пример внимания к детскому чтению. Детям перепадали также и крохи от пиршества взрослых, не предназначавшегося для них (от Пушкина и Ершова до Чехова и Леонида Андреева). Наконец, существовали сокровища русского народного творчества, сокровища замечательные, хоть мало и дурно раскрываемые. Но беда в том, что все это составляло лишь небольшую (и часто — малотиражную) долю книг, выпускаемых для детей. А основная масса писалась профессиональными детскими писателями. Постепенно сформировалась своего рода традиция «ненародной, антинародной детской литературы, начиная с ишимовской «Звездочки» и кончая «Задушевным словом» Маврикия Вольфа». Нудная, поучительная, слащавая, литература эта варьировалась, перепевала сама себя, была чем угодно, только не зеркалом жизни. Детскую литературу нельзя было принимать всерьез как подлинное искусство. Она прочно стала прибежищем ханжей, пошляков, бездарностей. В начале XX века картина не стала отрадней. Участились, правда, случаи обращения больших писателей к детям, но несравненно разрослась и профессиональная детская литература. Книги А. Свирского, Д. Мамина-Сибиряка, А. Серафимовича терялись в мутном потоке книг либеральных, откровенно монархических, народнических, развлекательных, бульварных — написанных сотнями ловких ремесленников. Старомодную С. Макарову сменяла бойкая Л. Чарская, но лучше от этого не становилось. Последнее предреволюционное десятилетие дополнило эту картину усилением шовинистической пропаганды, распространением бульварной литературы и появлением даже, в своеобразном преломлении, эротических элементов (нашумевшая трилогия Е. Аверьяновой).

Не только идейное убожество самого широкого диапазона — от прямой реакционности до либеральной ограниченности — характеризует детскую книгу тех лет, во и убожество художественное. Истертая, серая проза, вся словно построенная из набора шаблонных приемов; неуклюжие, бесформенные стихи. Обе эти стороны — идейная и художественная — тесно связаны друг с другом и питают друг друга, но необходимо все-таки их четко разграничивать, чтобы понять запутанность борьбы вокруг детской книги и противоречивость отдельных попыток обновить ее. Детская книга была предметом ожесточенных дискуссий и идейных боев. Естественно, что основой для споров становилась, как правило, ее литературная сторона, эстетические и педагогические качества текста, но в ходе полемики дискутировалось и полиграфическое и графическое оформление книги. Здесь нецелесообразно сколько-нибудь детальна анализировать эти споры. Хотелось бы восстановить лишь одно столкновение, которое, «а наш взгляд, очень остро выразило как существо большинства сталкивающихся мнений, так и необычайную сложность затрагиваемой темы. А. Бенуа в своей статье «Кое-что о елке» высказал крайне пессимистический взгляд на современное состояние и развитие детской книги. Он язвительно высмеял ее эстетическую неполноценность, ее претензии на поучительство, ее нудный плаксивый характер. Он требовал вернуть детской книге детскость и беззаботность. Статья вызвала резкую отповедь Н. Саввина, который не без основания усмотрел в ней покушение на моральный характер, высокие воспитательные функции детской литературы.Его позиция казалась бы безупречной, если бы он не опирался в своих выводах на якобы блестящее состояние детской книги — ив части литературной, и в части оформительской, ссылаясь при этом на «полные вкуса и изящества издания Вольфа» и апеллируя к мнению С. Либровича — борзописца того же Вольфа, издания которого являли собой образец безвкусицы, пошлости и антидемократизма. В этом споре как в увеличительном стекле виден один из пороков отношения русской критики 1900-х годов к детской книге — вольное или невольное противопоставление идейно-воспитательной и эстетической сторон. Эстетическая близорукость побуждала педагога Н. Саввина принимать назидательную, слезливую и слащавую жвачку за подлинно идейную, гуманную и прогрессивную литературу. Либерал А. Бенуа, чутко ощущавший художественное убожество детской книги, вполне основательно связывал его с убожеством идейным, но делал из этого вывод, будто идейность, моральность вообще губительны для детского чтения. Такая односторонность заметна ощущалась и во всех практических попытках реформировать детскую книгу, что сказывалось и на их результатах. Что было наиболее характерно для русского книгоиздательства тех лет? И что было наиболее важно для развития детской книги? Монополизация производства шла семимильными шагами, подминая мелких хозяев—типографов и издателей (колоссальная фигура И.Д. Сытина — великолепный пример тому). Но, тем не менее, продолжало действовать множество издательств, порой карликовых, порой однодневных, угасавших после выпуска нескольких книг,— самых различных типов и направлений. Конкуренция и анархия капиталистического производства оборачивались здесь идейной пестротой, бессистемностью, организационной несогласованностью. Конечно, невозможно было бы ожидать от тысяч хозяев и хозяйчиков какой-либо единой программы даже в таком важном деле, как народное просвещение. Постоянная грызня между издательствами, многократные торопливые перепечатки ходких книг, беззастенчивая реклама, порочащая конкурентов, — были явлениями обыденными. Частные издательства составляли большинство. Книга представлялась для них средством обогащения. Лишь немногие ставили перед собой более или менее четкие воспитательные задачи, в соответствии с которыми и строили свою деятельность. Но и такие, «идейные» (по терминологии современников) издательства были неоднородны. Противопоставляя себя и откровенно «коммерческим» изданиям, и «тенденциозным» (черносотенным), они в свою очередь либо ставили перед собой пассивно просветительские, отвлеченно гуманистические идеалы, либо связывали себя с декадентскими течениями (символизмом, акмеизмом). Примечательной чертой этого времени была все более закрепляющаяся специализация издательств — чаще всего не по одной отрасли, а по нескольким, близким друг другу, чтобы иметь возможность маневрировать в условиях неустойчивого капиталистического рынка. Так, мы смогли бы буквально счесть по пальцам издателей, специализирующихся исключительно по детской книге. Остальные сочетают это с выпуском книг по какой-либо другой отрасли, или двум-трем отраслям. Характернейшей чертой русского книгоиздательства была и специализация, так сказать, «социальная» — неизбежное порождение классово-сословного общества и кричащей неравномерности культурного уровня населения. Отдельно выпускались книги «для народа» (своеобразный жанр того времени), отдельно для интеллигенции, отдельно для наиболее состоятельных кругов и т. д. Подобная специализация целиком сохранялась и в детской книге. В эти годы выпуск детских книг сильно растет. Еще в 1901 году их общий тираж составлял 3243 тыс. экз., а в 1913 году уже 5779 тыс. или даже 6175 тыс. Эту массу книг выпускали несколько издательств, специализирующихся исключительно на детской книге, несколько десятков издательств, выпускающих детскую книгу постоянно, а также редакции многих детских и педагогических журналов. Наконец эпизодически детские книги выпускало едва ли не каждое российское издательство и даже отдельные лица или организации. Все это представляло собой картину пеструю и запутанную. Да и деятельность каждого издательства отнюдь не выражала его идейные позиции с кристальной чистотой и строгой последовательностью — соображения коммерческого характера, противоречия идейной борьбы, а подчас и индивидуальные черты самого издателя многие смешивали и путали. Тем не менее, допустимо предпринять попытку как-то осмыслить многоречивую картину книжного дела, сгруппировать издательства, близкие друг к другу. В первую очередь выделим тех издателей, которые, исходя из коммерческих побуждений, твердо держались рутинных традиций в детской книге. Часть их ориентировалась на низшие слои населения, другая, заметно обособленная,— на зажиточные круги. В ряду коммерческих издательств, выпускавших книги для детей «из народа», важное место занимает товарищество И.Д. Сытина. Обратившись в начале своей деятельности к выпуску народной литературы, И. Сытин уже тем самым потенциально приобрел широчайший рынок, а освоить тот рынок ему помогли дополнительные обстоятельства, и прежде всего экономичная постановка дела, позволяющая выпускать громадные тиражи по низким ценам (иные шли по 75—90 копеек за сотню).

Немаловажную роль сыграло и то, что деятельность свою И. Сытин связывал с демократическими и просветительскими течениями (например, издания книжки «Посредника»), в известной мере противопоставляя свои издания безвкусной и примитивной литературе «для народа». Уже в начале 1880-х годов И. Сытин начал выпускать книжки для детей — азбуки, а также сказки с раскрашенными картинками. Со временем это дело приняло широкий размах, вообще свойственный И. Сытину. Разнообразие жанров, разнообразие способов подачи материала, гибкость системы цен (для одних только дошкольников выпускалось около десяти серий, иные из которых так и обозначались: по 7 копеек за штуку, по 10, 15, 20 копеек), громадные тиражи — все это делало И. Сытина монополистом, широко удовлетворявшим запросы обслуживаемой им категории читателей. Читателями И. Сытина были дети из неимущих слоев общества — особенно крестьянства, а также мелкого мещанства, рабочих, для которых дешевизна играла решающую роль. Что же касается стороны идеологической, то являясь издателем «коммерческим», строя свою деятельность на соображениях чисто деловых, И. Сытин выпускал чрезвычайно пестрые по составу книги:

«Лубок и художественные произведения в лучшем смысле слова; научные произведения и собрание плоских анекдотов; литература, отдающая шовинизмом, и сочинения с чисто-демократическим содержанием».

Образно говоря, И. Сытин одной рукой подрывал то, что созидал другой. Поэтому нелегко четко выяснить общее идеологическое направление сытинских книг для детей. Значительно более ясную картину представляет издание современной детской литературы. У И. Сытина были излюбленные писатели, по-видимому, наиболее четко выражавшие его «программу». В большинстве это писатели пишущие «о народе», особенно о крестьянстве. Очень часто издавался П. Засодимский (одни «Задушевные рассказы» выдержали семь изданий). Искреннее сочувствие писателя тяжелому положению крестьян, гуманность его взглядов не подлежат сомнению. Но при всем этом личность его вряд ли заслуживает идеализации. Ограниченность и скудость его творений отмечалась даже умеренно-прогрессивным (не марксистским, не революционным) журналом «Новости детской литературы». Впрочем, П. Засодимский—это, пожалуй, наиболее светлая и даже наиболее прогрессивная фигура в изданиях И. Сытина. В постоянном соседстве с ним Кл. Лукашевич. Безгранично смелая в выборе тем, сентиментальная и ходульная в их трактовке, Кл. Лукашевич в ряде книг занимает позицию откровенной апологии существующего уклада жизни, при котором один класс с благодарностью принимает то, что снисходительно уделяет ему другой (таков часто встречающийся сюжетный мотив). А исторические ее произведения, проникнутые открытым монархизмом и великодержавным шовинизмом, характеризовать нет нужды. Рядом с Кл. Лукашевич, дополняя и развивая ее, спекулируя на внимании к язвам российской жизни, целый отряд сочинителей снабжал И. Сытина чтивом. Их было много, но все на одно лицо — один язык, одни приемы. От слащавого анекдота «Митя и Сеня» А. Борисова (барчук забывает принести уличному мальчику молока для больной собаки, но, вспомнив, ищет и находит его и слышит:«А все-таки он добрый») до «Из мрака к свету» В. Огарковой (где противопоставление старательного рабочего, ставшего инженером-самоучкой — смутьяну, кончившему жизнь в пьяной драке, оборачивается прямым восхвалением штрейкбрехерства).Значительное место в изданиях Сытина, особенно для самого младшего возраста, занимали книги безымянные — труд неизвестных ремесленников, наскоро компилировавших, перелицовывавших, подгонявших текст к уже имеющимся клише. Безымянность книги в подавляющем большинстве случаев — признак ремесленной поделки, работы на рынок, без идей и без стремления к художественности. Внешность сытинских книг в целом была очень дурна. Общий упадок искусства русской книги здесь подкреплялся принципом «ешь что дают».

Делячество издателя спекулировало на тяготении широких читательских кругов к яркости, украшенности, насыщенности иллюстрациями, разнообразию впечатлений. Сытин наполнял свои книги множеством иллюстраций, подчас набранных из старых изданий или скупленных по дешевке. Сытин частенько наезжал в Петербург, покупал у Маркса использованные гальвано-клише. Картинки самого различного качества и происхождения (частью — иностранные), не без ловкости подтягивались» к тексту с помощью подписей. Разнокалиберные заставки, концовки, инициалы смешивались в изобилии. Именно у И. Сытина были часты случаи, когда одна иллюстрация «монтировалась» из двух разномасштабных изображений, совершенно неподходящих друг к другу. Именно у И. Сытина получили широкое распространение безвкусные, так называемые «просечные» книжки (вырезанные в форме замка, пасхального яйца, куклы и т. п.). С художественно-оформительской точки зрения издания И. Сытина были крайне низкого качества. Армия художников обслуживала И. Сытина. Их большинство составляли ремесленники, не обладавшие порой элементарными навыками (и умением рисовальщика. Лишь в 10—15% книг И. Сытина указаны имена оформителей, и это не случайно. Ужасные хромолитографские обложки — пестрые, с нагромождениями завлекательных сцен; безграмотные иллюстрации — с дикой перспективой, искаженными пропорциями, с персонажами на одно лицо или вовсе без лица, с красками, лишенными не только гармонии и образности, но и какого-нибудь соответствия реальности — плоды деятельности этих художников. Художники-профессионалы, работавшие на Сытина, как правило, не возвышались над средним уровнем. Странно встречать рядом с их именами имена С. Малютина, Д. Митрохина, Г. Нарбута, рисунки которых один, много — два-три раза, воспроизводил И. Сытин, А. Апсит, Н. Бартрам, С. Ягужинский, А. Неручев, В. Курдюмов, А. Комаров, В. Спасский, Г. Алексеев, 3. Пичугин — вот неполный перечень этих художников, модных в свое время, но сейчас более или менее забытых. Это мастера разной степени одаренности и квалифицированности. Объединяла их неяркость творческого облика, внешнее правдоподобие изображаемого, скучная добротность работы, примитивная «натуральность», полное равнодушие к проблемам книжного оформления или попытка решить их старомодными приемами, восходящими в книге 70—80-х годов, неумение воспринять дух и стиль книги и передать его образными средствами, неумение понять психологию ребенка, найти формы и краски, могущие взволновать его. Впрочем, деятельность И. Сытина была настолько многообразна и противоречива, что она, безусловно, не укладывалась полностью в рамки характеризуемой группы «народных» издательств и в какой-то мере представляла явление исключительное. Значительно цельнее и проще выглядят рядом с ним другие книгоиздательства. Своеобразной фигурой среди издателей, выпускающих массовые детские книги, был А.Д. Ступин. Его биография — от мальчика в книжной лавке до издателя—сходна с сытинской, (впрочем масштабов И. Сытина он не достиг). Основное место в его продукции занимала известная «Библиотечка Ступина». Ей он уделял максимальное внимание, она, по-видимому, лучше всего характеризует деятельность издателя. В «Библиотечку» входило свыше сотни книжек. Состав ее был более или менее постоянный; иные названия, наиболее ходкие, переиздавались по 6—7, и даже по 10 раз, что позволяло в любое время продавать всю серию комплектно. Дешевизна книжек (по 10 копеек, а потом — по 6 копеек за штуку) явно предназначала их наименее состоятельным кругам населения. Идейно-тематически «Библиотечка» сильно отличалась от продукции всеядного Сытина. В ней очевидна направленность и цельность замысла. Есть основания связывать эту направленность с индивидуальными чертами Ступина — русофила, приверженца патриархальной старины,— которые проявлялись во всем его облике и поведении (по свидетельству И. Павлова, близко звавшего издателя и запечатлевшего его в своих воспоминаниях). «Библиотечка» была его любимым детищем, чем-то большим, нежели просто доходное дело. Кроме беллетристики в серию входили и книжки научно-популярные — исторические были, очерки, путешествия,— в подавляющем большинстве беспомощные, ставящие целью «приспособиться к неподготовленному читателю, поразить и позабавить его диковинками, порою имеющими характер плохих анекдотов». Отдельные книжки были посвящены играм и развлечениям. Ступин явно стремился дать детям целостную, универсальную «библиотеку» (интересно, что покупателю всей серии предназначался в премию шкафчик, составлявший с книжками единое целое).

За редчайшими исключениями в «Библиотечке» не представлена зарубежная литература (что особенно заметно при сравнении ее с прочими книгами Ступина — не входящими в серию). Обильно представлен русский фольклор — сказки, песни, былины, прибаутки, не менее трети всех выпусков. Но качество их литературной обработки традиционно плохо. Много псевдонародных рассказов из крестьянского, отчасти — мещанского быта, крайне примитивных и безудержно морализирующих по любому поводу. Книжки из детской жизни отличаются той же «тягучей нравоучительностью», по выражению рецензента «Новостей детской литературы». Это вообще принципиальная черта серии, ее лейтмотив. Чрезвычайно силе» в «Библиотечке» и религиозный элемент, связываемый с нравоучительством,— и в книгах непосредственно церковного содержания, и в поучительных цитатах из святого писания, которые завершают отдельные рассказы, и, наконец, во всем духе «Библиотечки» с ее проповедью кротости, смирения, ханжеского благополучия. Художественно-литературное качество этих книг чрезвычайно низко. Даже пушкинские сказки изуродованы купюрами и искажениями, ничем не оправданными. Былины и сказки безобразно «переложены». Что и говорить о творениях современных авторов (большей частью безымянных) — это откровенная халтура. Наиболее характерны из них И. П. Деркачев, автор псевдонародных, сусальных и фальшивых книжонок, и уже известная нам Кл. Лукашевич. Ступин очень заботился о внешности «Библиотечки». По свидетельству И. Павлова, он «не жалел денег на свою любимую библиотечку. Она печаталась в лучших московских типографиях...», на превосходной бумаге. Художнику-иллюстратору платилось 200 рублей, столько же — граверу. (Энтузиаст репродукционной ксилографии, Ступин очень редко прибегал к фотоцинкографским воспроизведениям, предпочитая использовать труд лучших граверов — И. Панова, А. Янова, И. Павлова.Некоторые гравюры заказывались в Париже, у Паннемакера). Расходы, конечно, окупались с оарышом при последующих переизданиях, на что и рассчитывал Ступин; :но несомненно, погоня за чистоганом не была для него единственной целью, и гораздо меньше, чем у других издателей, отразилась на внешности его книг. Небольшие книжки стандартного, редко и незначительно нарушаемого, формата (приблизительно 105 X 150 мм) были компактны, удобны в обращении. Их обложки печатались на мелованной бумаге, тонированной бледной краской (желтоватой, розоватой, голубоватой и т. п.). Строгое серийное решение обложек разнообразилось иллюстрационными рисунками. Книжки были опрятны и некрикливы. Внутри та же заботливость в компоновке. Характерна неизменно окружающая полосу набора рамка из тонких линеек, с включенной в нее колонцифрой. Шрифт всегда четкий, разборчивый, хоть и довольно мелкий. Текст в большинстве случаев разбит на шпоны. Если грандиозная деятельность И. Сытина имела определенные положительные элементы, если пристрастие А. Ступина к его «Библиотечке» может вызвать сочувствие, то книги, выпускаемые издателем М. Клюкиным — пожалуй, одно из наиболее сильных проявлений убожества дореволюционной детской книги. Издавал он несколько серий («Историческая библиотека», «Библиотека сказок», «Добрые души» и другие), а кроме того — отдельные книги. Это беллетристика для детей среднего возраста, отчасти — младшего и старшего, совсем незначительно — для самых маленьких. Литературная сторона его продукции характерна и отчетлива. Редки, буквально, одиноки произведения классической литературы. Зарубежных авторов почти нет. Основной массив — современные русские писатели, точнее — узкий круг их, пишущих для издательства, связанных идейно-стилистической общностью: А. Круглов, Вл. Лебедев, П. Алексеев, П. Елисеев, П. Дудоров, П. Андреев («вождь» клюкинщины), П. Антонов, П. Лебедев, П. Орловец. Редакция журнала «Что и как читать детям» (1914, № 4, стр. 9—10) вполне резонно предполагала, что последние семь фамилий — суть псевдонимы одного автора. Масанов частично подтверждает это, указывая псевдонимы П. Дудорова: П. Орловец, П. Антонов, Антонов-Орловец. Факт достаточно характерный. Тут же и сам Михаил Васильевич Клюкин, пишущий под прозрачным псевдонимом М. Васильев. Удивительное однообразие обнаруживают эти писания. Нудное морализирование, слащавый тон в изображении современности, нестерпимая фальшь и откровенная религиозность, приобретающая (в сравнении с «Библиотечкой» Ступина) заметный оттенок официальности, догматичности. Заметен уклон Клюкина з сторону исторической тематики, очерков познавательного характера. Выпускалась даже специальная «Историческая библиотека». Девиз «Православие, самодержавие, народность» — мог бы стать ее эпиграфом. Того, хотя бы поверхностного, стремления поддержать демократические традиции, какое наблюдалось у Сытина, здесь нет в помине. Сусальный царь, сусальные бояре и боярышни, преданный народ, отвергающий смутьянов,— таковы постоянные герои. Слащавый бытовизм, мелкая развлекательность, научная безграмотность. И написано все ходульно, скучно, суконным языком. Оформление книг Клюкина так же убого. Однообразные тонкие бумажные обложки, отпечатанные, как правило, в одну краску, с наборным текстом, по слепым вялым рисуночком (иногда и без него). Клише для обложек — большей частью случайно выхваченное из текста. Это именно убогость, а не скупость средств или строгость стиля. Иллюстрации, обычно, безымянные, крайне дурны и неуклюжи. Вряд ли есть возможность сколько-нибудь заметно отличить от этого издательства издательство Д.П. Ефимова. Тот же А. Круглов в изобилии, а к нему И. Любич-Коршунов, Кл. Лукашевич, А. Федоров-Давыдов и другие. Тот же поучительный тон, та же слащавая фальшь. Та же — в сущности, кулацкая — концепция справного работящего мужика и смутьяна-побирушки. Некоторое отличие— в преобладании книг природоведческого характера. Это чаще всего полуочерки, полурассказы, написанные с позиций убогого сентиментального антропоморфизма. Тем же художникам поручалось иллюстрирование некоторых книжек. Впрочем, большая часть их шла без всякого оформления, скучно, тускло бедно. К издателям типа М. Клюкина или Д. Ефимова можно причислить еще некоторых. Прежде всего — К.И. Тихомирова, занимавшегося выпуском литературы по сельскому хозяйству и «для народа», содержания самого разнообразного — от инструктивных агрономических пособий до бесед о гражданских правах и религиозных сборников. Большая часть детских книг носит непосредственно морализирующий характер. Внешность этих книг крайне дешевая. Грубы, дешевы издания А.С. Панафидиной, В.А. Березовского, Гранстрема. В какой-то мере примыкают к этой группе издателей В.И. Губинский и М. Стасюлевич. Они ориентируются скорее не на самые демократические слои, а на мещанство, низы интеллигенции. Но, во всяком случае, разница между ними и издательствами, выпускающими дорогие книги, весьма заметна. От дешевых, народных изданий значительно отличались книги, выпускаемые для детей из зажиточных кругов. В этой «гостинодворской литературе», безусловно, главенствующее место занимает книгоиздательское товарищество М.О. Вольфа, одно из старейших, специализирующихся на детской книге. Верность своему кругу покупателей М.О. Вольф и его наследники хранили прочно. Один только указатель цен на переплеты книг говорит об этом достаточно красноречиво. Так называемый «учебный» переплет ценой по 15 копеек, «полушагреневый с бумагой»— 50 копеек и вплоть до «коленкорового с золотым тиснением» от 75 копеек до 2 рублей. Читатель книг Вольфа— ребенок из состоятельных слоев—-дворянства, чиновничества, высшего офицерства, преуспевающей буржуазной интеллигенции — это «...детство с городовым, гувернатками, корью, коклюшем, и елкой...». Протоптанная дорожка: детская— классическая гимназия — высшее учебное заведение — карьера — определялась соответствующим воспитанием. И естественно, что основные принципы книгоиздательства были: во-первых, стремление уберечь ребенка от настоящей жизни с ее противоречиями, «проклятыми» вопросами, и во-вторых, дать ему продукцию более высокого качества, получше. Беглый анализ изданий Вольфа убеждает нас в этом. Значительный вес литературы зарубежной (например, в серии «Золотая библиотека» до 80—90%) отразил и боязнь современной русской действительности и, конечно, традиционное представление о зарубежном, как о чем-то сортом повыше. Именно поэтому (разумеется, и в силу объективного понимания эстетической ценности) большинство этих книг составляли выдающиеся произведения литературы (Твен, Андерсен, Дефо и др.). Но и среди них непременно находит почетное место Ф. Вернет, Л. Олькотт, гр. де Сегюр, пошлейшие «Приключения Мурзилки» Кокса. Более целостную картину представляет современная русская детская литература. Книги написаны потоньше, «поинтеллигентнее». Тематикой они тоже отличаются от книг Сытина, Ступина, Клюкина. Постоянный круг авторов обнаруживает определенное единство, своего рода идейно-эстетическую платформу издательства. Основы этой платформы были заложены авторами, работавшими еще на М.О. Вольфа в начале его деятельности: А. Панов (он же Люсин, он же Верунин) и М. Чистяков, писавшие для «малюток», А. Разин — историк-популяризатор и, конечно, С. Макарова, автор многих детских книг, в некотором смысле родоначальник «вольфовщины», основательница и многолетний редактор обоих журналов «Задушевное слово». В дальнейшем традицию активно развивали такие авторы как Н. Вучетич, А. Круглов, С. Либрович (он же Литвинцев, он же Викт. Русаков — плодовитый летописец деятельности М.О. Вольфа) и, наконец, Л. Чарская, эта вершина вольфовщины, наиболее яркое и, вместе с тем, наиболее гибкое, утонченное ее проявление. Вольф почти монопольно издавал ее многочисленные повести и романы, связанные общими героями, взаимной сюжетной дополняемостью. Произведения Л. Чарской были неизменным спутником и «Задушевного слова». Литературная деятельность Л. Чарской подвергалась не раз детальному разбору, и нет необходимости анализировать ее. Существенно подчеркнуть лишь то, что традиционная вольфовская пошлость облекается у Л. Чарской в псевдореалистические и псевдопрогресоивные одежды. Она непрочь спекульнуть на Эмансипации женщины, свободомыслии, на бунте светлой личности против заурядной действительности, на жертвенности, подвижничестве, романтичности. Она отказывается от пресных сюжетных построений, насыщает книги динамикой, потрясениями, характерными типами. Все это сильно отличает ее от водянистой идиллической кашицы многих ее современников. Словом, Л. Чарская— яркий пример того, как приспосабливалось издательство Вольфа к новым условиям, сохраняя при этом свою идеологическую направленность. Ибо книги эти отлично служили поставленной цепи: воспитывать детей в сознании незыблемости и справедливости существующего строя, замыкать этих детей в круг узких сословно-имущественных интересов, с одной стороны —  отделяя их от низов, с другой стороны — внушая им трепет перед верхами. «Читательницы изданий Вольфа не любят «простых» героинь. Девицы-аристократки... почти всегда несимпатичны основным героиням, но зато безупречно красивы «гордой холодной красотой» и внушают невольное почтение окружающим. Каждая девочка отчетливо сознает ту ступень социальной лестницы, на которую ее поставила судьба». Внешний вид книг Вольфа, сформировавшийся под воздействием тех же идейно-практических соображений, представляет собой вполне сложившийся тип, легко узнаваемый и отличаемый. Наилучшее выражение этого типа — книги, входившие в «Золотую библиотеку». Добротные толстые книжки переплета, обтянутого ледерином или коленкором, прочное тиснение, превосходная бумага, часто применявшаяся разбивка текста на шпоны, высокое качество печати — все это делало книгу не только дорогой, но и подлинно высококачественной с точки зрения полиграфической. Однако с точки зрения художественно-оформительской издания Вольфа по-своему, но не менее сильно отразили упадок искусства книги, который отмечался в изданиях дешевых. Во внешнем оформлении обильная позолота, многочисленные тиснения в несколько красок, забивающие иногда весь переплет (символ «роскошного» издания) неумеренное использование орнамента (без определенного стиля, без вкуса, без такта), веночков, медальончиков, в которые вклеивалась репродукция, сплошь и рядом уродливо обрезанная. Внутри безвкусные украшения — то модернистские, то в «русском стиле», то совершенно бесформенные — порой смешиваемые в одной книге; эффекты в размещении иллюстрации: сочетание нескольких сцен, словно бы «изображенных на клочках бумаги» (с подрисовкой «тени» от этих клочков), обрамления из цветочков (незабудок или анютиных глазок), выделение части рисунка фигурной рамкой с тем, чтобы остальная часть выходила на чистое поле страницы. Наконец, полное безразличие оформления к сущности текста, к его особенностям. Деятельность иллюстраторов заслуживает отдельного разговора (о работе художника книги, оформителя вряд ли возможно говорить). Для вольфовских изданий не характерны безымянные ремесленники. Художники с именем — модные, но не настолько выдающиеся, чтобы их труд прошел вразрез с банальностью текста. Это грамотные и бойкие мастера, представляющие собой тоже единую группу, рознясь лишь в деталях: гладкий И. Гурьев, скучный В. Табурин, топорный А. Сударушкин — вот самые характерные имена. Стилистически их можно сблизить с группой, работавшей на Сытина. Однако есть и определенное отличие. Специфика Вольфа требовала большей изящности, утонченности, гладкости. Бравурность А. Апсита сюда не годилась.

Поэтому закономерен тот успех, который имела Е. Самокиш-Судковская. Ее отличает эффектность, стремление к «изяществу», ненатуральная красивость, «утонченная слащавость. Именно Самокиш-Судковской было по плечу переносить на бумагу упоительные институтские балы и очаровательные головки героинь Чарской. Она была тем идеалом, на который, как могли, равнялись другие иллюстраторы Вольфа. Другой старой фирмой (основана в 1872 году) выпускающей дорогую детскую книгу, было издательство А. Девриена. Каталоги издательства не объемисты, тиражи не велики. Книги эти не массовые. Преобладают «книги-подарки». Книги, не входящие в эту категорию, ничем особенно не отличаются от аналогичных, изданных Вольфом. Уже само название «книга-подарок» говорит о том, что предназначалась она не для простого смертного, а для ребенка из «хорошей семьи». Цены, пожалуй, самые высокие, достигали пей рой 12 рублей («Басни Крылова») и 14 рублей («Вечера на хуторе близ Диканьки») и делали эти книги недоступными даже для некоторой части покупателей, удовлетворявшихся продукцией Вольфа. С точки зрения литературной подарочные «здания А. Девриена — книги, испытанные временем, проверенные, не возбуждающие страстей. Нередки научно-популярные, роскошно-издан-ные. Много сказок, но народных среди них мало (в том числе сильно подглаженные русские былины). Издательство заметно предпочитает сказку литературную. Из отечественных сказочников пользуется успехом Н. Каразин, это понятно — издательство чуждается нового в литературе, ему (и его потребителям) больше по душе спокойная манера писателя, благонамеренность и эклектическая традиционность. В бытовой повести преобладает не вульгарная Кл. Лукашевич, и не экзальтированная Л. Чарская, но вполне респектабельная В. Желиховская. Таким образом, репертуар Девриена не широк, но устойчив; Многие книги переиздаются по нескольку раз. Обновление и расширение его заметно лишь в последние годы и носит какой-то случайный характер. По-видимому, издательство вынуждено было уступать новым веяниям в литературе, сильной демократизации книжного рынка, но делало это неуверенно, с трудом ориентируясь в непривычной обстановке. Издания А. Девриена прежде всего богаты. Это книги большого объема и большого формата. Их переплеты обтянуты коленкором и украшены многокрасочным тиснением. Они не так сильно перегружены орнаментом и рисунками, как переплеты Вольфа, а выглядят «солиднее». Растительный орнамент, соединенный с деталями рисунка (например, «головки»), стилизованный шрифт заголовка. Крышки переплетов толстые и твердые. Нередки кожаные корешки. Обрез часто бывал раскрашен «под мрамор». Внутри книги — высокое техническое качество. Великолепная плотная бумага, до сих пор сохраняющая свою привлекательность, прекрасная печать. Превосходные тоновые клише часто со сложной фигурной обтравкой, с тщательной проработкой оттенков и неуловимым «размыванием» краев изображения. Сплошь и рядом книга дополняется многочисленными вкладными иллюстрациями, исполненными либо дуплексной автотипией, либо хромолитографией в 5—6 и более красок, а в некоторых случаях даже гравюрой на меди. Эти вклейки защищены листками папиросной бумаги. Однако совершенство полиграфических средств особенно резко вступало в противоречие с художественным оформлением книги, застывшим на уровне давно минувших дней, искусственно законсервированным в угоду любителям старомодной роскоши. Издательство упорно цеплялось за всевозможные устаревшие приемы: хитроумные способы заверстки тоновых рисунков в текст, сопровождающие их фигурные обрамления, натуралистические шрифты заголовков («будто» из бревен, «будто» из фигур людей, «будто» засыпанные снегом и т. п.) — все эти откровенно украшательские методы. Очень медленно, нехотя они уступали место чему-то новому, причем, увы, по злой иронии — не настоящему искусству, а подделкам под модерн или под «мирискусников». Процесс этот шел так же случайно и неорганично, как мы отмечали и в обновлении литературного текста. Одной из подобных уступок было известное издание «Басен» Крылова с иллюстрациями А. Жаба (плоскостные рисунки с черным «проволочным» контуром и сплошной заливкой цветом). Художники, иллюстрировавшие книги А. Девриена, немногочисленны. Это, прежде всего, умеющие удовлетворить тяготение к «изящному благородству» Е. Самокиш-Судковская и Соломко. В книгах исторического содержания чрезвычайно часто выступал К. Лебедев (внешне реалистический, а по сути мещански-бытовитый исторический живописец), который бойко, с хорошим знанием старины, населял рисунки боярами, стрельцами, теремами и братинами — традиционно по трактовке, но отчетливо и пышно.

Очень долгое время и неоднократно воспроизводились Девриеном рисунки Н. Каразина — художника безусловно одаренного, но поверхностного, чрезвычайно плодовитого; в сущности безразличного к духу и стилю иллюстрируемой книги, но модного, снискавшего славу «русского Дорэ» как раз в те годы, когда формировался уже охарактеризованный выше тип детской иллюстрированной книги (собственно, своими трудами способствовавшего формированию этого типа). Разумеется, его иллюстрации как нельзя лучше подходили к требованиям издательства и соответствовали оформлению его книг. От весьма консервативного по своим тенденциям издательства А. Девриена несколько отличается книгоиздательство «Гросман и Кнебель» (позже И. Кнебель). Оно тоже ориентировалось на высокосостоятельные круги населения. Книги его тоже дорог». На первый взгляд трудно выделить нечто наиболее характерное для издательства. Современная отечественная литература представлена как-то пестро и случайно. Не чувствуется ясно очерченной специфики, нет постоянных авторов. Здесь и старенькая сентиментальная, традиционно-детская «Миньона» С. Макаровой и «100 рассказов» Хр. Шмидта, обслужившие не одно поколение своей скучной нравоучительностью, и — рядом — «Голуби» С. Юшкевича. Бросается в глаза явное преобладание сказки, особенно литературной. Именно в сказке видится тог «волшебный мир», который направит внимание маленького читателя в сторону возвышенных грез и светлых мечтаний, отвратит его от созерцания грубой жизни. Значительная часть этих книг не отличается большими достоинствами художественного оформления. Оформление зарубежных сказок не поднимается до попытки как-то, хоть в общих чертах, передать их стиль. Тут и отвлеченные «восточные» рисунки «1001 ночи» и европеизированные индейцы и (конечно!) скучные этнографические зарисовки, долженствующие сопроводить национальные сказки. В связи с этим необходимо уточнить распространенное мнение, будто для издательства И. Кнебеля характерен выпуск высокохудожественных книг. Очевидно, что это не так, или не совсем так. Однако важное место в репертуаре издательства занимали богато оформленные, щедро иллюстрированные многоцветными рисунками книжки небольшого объема и крупного формата, приближающиеся к распространенному ныне типу «книжки-картинки». Естественно этот уклон связывать с общим профилем издательства, которое специализировалось на выпуске наглядных пособий, «художественных изданий», альбомов, репродукций, книг по истории искусства. К оформлению некоторых из них привлекались большие художники — в частности — Д. Митрохин и, особенно, Г. Нарбут. Именно их работы и составили изданиям И. Кнебеля заслуженную высокую репутацию. Но вряд ли есть основание видеть в этом факте выражение какой-то твердой эстетической программы, каких-то новаторских побуждений. Слишком уж ничтожно было количество этих высококачественных книг, слишком был резко контраст между ними и прочей вульгарной продукцией этого же издательства.Интерес «мирискусников» к детской книге, детской игрушке, сказке — увлекательная тема специального исследования. Здесь возможно лишь коротко охарактеризовать те их работы, которые были выпущены издательством И. Кнебеля. Первое место принадлежит Г. Нарбуту, книги которого с 1906 года выпускались почти регулярно.

В их числе «Деревянный Орел», «Война грибов», «Как мыши кота хоронили», «Игрушки» Б. Дикса, басни Крылова, «Соловей» Андерсена и другие произведения, принесшие Г. Нарбуту славу мастера детской книги. По одним этим книгам можно было бы полно представить творческий путь художника от ранних подражаний И. Билибину до виртуозных поздних работ. Нет сомнения, по графической культуре, по высокому качеству рисунков издания эти немного имеют равных себе. Детская книга в целом впервые стала произведением искусства. Однако подлинным детским художником Г. Нарбут все же не был.

«Той интимности, того ощущения детской стихии, которые так характерны для Малютина и Поленовой, у него нет. Массовый ребенок, еще не тронутый художественной шлифовкой, не прильнет к этому строгому мастеру и почерпнет у него лишь немногое для своих наивных переживаний».

Нечто сходное можно было бы сказать и о книгах, оформленных Д. Митрохиным. Это сказки Гауфа, Густафсона, Андерсена, баллады Жуковского. Но если в рисунках Г. Нарбута была холодноватая четкость, графическая прочерченность и изысканность, то здесь — перегруженность орнаментикой, дробность, насыщенность и измельченность деталей, неясность сюжета, становящегося             элементом пышного декоративного изображения— все, что характерно для раннего Д. Митрохина в пору его работы в издательстве И. Кнебеля.

К этим изданиям по типу своему и по характеру оформления примыкает несколько книг, выпущенных Экспедицией заготовления государственных бумаг. Их мало, и выпущены они в большинстве только в 1901 —1906 годах, .но их рассмотрение существенно дополняет картину состояния детской книги и существующих в ней группировок. Семь книг — пять русских сказок и былин, две сказки Пушкина — иллюстрированы И. Билибиным. В сущности, это отчет Билибина за первый, по-видимому, наиболее здоровый период его дореволюционного творчества. Работы И. Билибина долгое время слыли за проявление истинно русского стиля, наилучшее выражение национального начала. Нет нужды опровергать специально это заблуждение, когда уже современники указывали на эклектичность его манеры и образного строя, (сочетавших в себе влияние В. Васнецова, Е. Поленовой, М. Якунчиковой, С. Малютина с одной стороны, и японских художников и немецких иллюстраторов — с другой), на число внешнее стилизаторское использование им богатейшего материала русского народного творчества.

Книги Экспедиции заготовления государственных бумаг, будучи великолепным образцом издательской культуры и полиграфического мастерства, целостности художественного подхода к книге, остаются ярким, но сторонним явлением в истории детской книги, а малые тиражи и высокие цены ограничивали их широкое распространение. Такова была и выпущенная в 1904 году знаменитая «Азбука в картинках» А. Бенуа. Ни великолепие издания с полиграфической точки зрения, ни продуманность и гармоничность его графического (решения, равно как и изобретательность художника, не могут быть оспариваемы. Но для полной оценки книги необходимо обратить внимание на ряд ее недостатков. Даже если оставить в стороне «недетскость» манеры художника, затрудняющую в ряде случаев восприятие рисунков— само содержание их вызывает серьезные возражения: А. Бенуа отвергает мир простых обыденных вещей, окружающих ребенка. Он настойчиво поворачивается в сторону причудливого, необычного, далекого от повседневности, в сторону ретроспективизации, мифологии, эстетского любования игрушками. Если и думал А. Бенуа о ребенке, то о ребенке, живущем в мире грез, легенд и старинных игрушек, преждевременно напичканном образами прошлого, о маленьком старичке, упивающемся старыми эстампами и очаровательными безделушками.

Книги, оформленные «мирискусниками», разумеется, значительно отличаются от общей массы «дорогих» книг, книг-подарков, «роскошных» изданий, выпускаемых издательствами типа М. Вольфа и А. Девриена. Однако, есть и нечто общее между ними, и общее это— недемократичность. Различныбылитолькоформыеепроявления. Наряду с «коммерческими» издательствами действовали и издательства, пытающиеся по тем или иным (но чаще всего — идейным) мотивам порвать с рутинной традицией. Они не были едины. Некоторые из них руководствовались просветительско- воспитательными принципами, другие, ища эстетического обновления, связывали себя с «новыми течениями» в литературе. Первым среди издательств демократического направления (и по идеологии и по читательскому назначению) должен быть назван «Посредник», а точнее — выпускаемая им «Библиотека для детей и юношества» И. Горбунова-Посадова. Основанное в 1885 году П. И. Бирюковым и В. Чертковым, издательство это было одним из немногих «идейных», т. е. полностью строивших свою работу не на соображениях выгоды, а на пропаганде определенных общественных идеалов. Объединив вокруг себя кучку энтузиастов-сотрудников, разделявших нравственные идеи Л. Толстого, со всеми их слабыми и сильными сторонами, «Посредник» стремился руководствоваться этими идеями, практически осуществлять программу своего вероучителя. Обращение к детям в практике «Посредника» не было случайным, а являлось частью всей воспитательной программы издательства, связываясь, между прочим, и с журналом «Свободное воспитание». Еще на первых порах существования «Посредник», наряду с книгами для взрослых, выпускал серии книжек и для детей (сборники «Малым деткам», потом другие). Собранные вместе (а они часто и продавались в общей бандероли) крохотные книжечки эти, в тонких цветных обложках, украшенных силуэтными рисунками. Е. Бем, должны были составить подобие библиотечки разностороннего содержания: и фольклор, и современная беллетристика, и научно-познавательные очерки. Эти принципы позднее, с 1903 года, когда «Посредник» приобрел полную самостоятельность, нашли развернутое применение в «Библиотеке для детей и юношества». «Библиотека» полностью предназначалась для крестьянских детей, являясь, таким образом, органической частью обширной деятельности «Посредника». Сам И. Горбунов-Посадов с удовлетворением подчеркивал, например, что его хрестоматия «Золотые колосья» была первой книгой, «соответствовавшей детям земледельческой России». «Библиотека» невелика, но по разносторонности и продуманности своего плана она вряд ли имела себе подобную. Цели ее были:

«...Во-первых, втом, чтобы... способствовать развитию и укреплению в юной душе широких деятельных симпатий ко всему живому— человеку, животному и растению; во-вторых, в том, чтобы выяснить насколько возможно лучшие стороны человеческой души и лучшие цели жизни; в-третьих, близко знакомить с окружающей нас природою, и, в-четвертых, вызвать интерес в юношестве и детях к полезным работам и занятиям».

Основные идеи «Библиотеки» — идеи, разумеется, не революционные. Это идеи антимилитаризма, туманности, трудовой жизни, просвещения. Но какая разница между этими (достаточно широкими для трактовки) идеями и тем сентиментальным сюсюканьем и религиозным морализированием, которые мы встречаем в изданиях Сытина, Клюева, Ступина! Влияние взглядов и планов Л. Толстого здесь достаточно очевидно. И в общих принципах издательства, ставящего во главу угла просвещение и воспитание, и в конкретном претворении их, сочетающем энциклопедичность, универсальность подачи знаний с внушением нравственной идеи, и в проповеди народных идеалов — гуманности, взаимовыручки, разума в труде; и даже в исключительном интересе к миру животных — все это традиции Л. Толстого, его педагогические заветы.Для И. Горбунова-Посадова характерно стремление связать идеи нравственного воспитания с просветительством, а в проповеди своей опираться на конкретные знания и реальные факты из социальной жизни и естественной истории, на художественные образы, наконец. И обе цели «Библиотеки» достигаются не розно друг от друга, ими проникнуты все книги. В книгах исторического содержания привлекают образы борцов против рабства, феодального закабаления, религиозных гонений. Значительное внимание уделяется жизни детей других народов— японского, голландского, американского, эскимосского, норвежского. Чаще всего это переводные книги. Все они призваны внушить уважение и симпатию к людям разных национальностей. Вообще внимание к зарубежной литературе, отчетливо связываемое с пацифистскими идеями, характерно для И. Горбунова-Посадова и заметно отличает его от шовинистических деятелей типа Клюкина или Ступина. Сборники «Наша Земля», «Путешествия по Африке», многотомная хрестоматия «Кругом света» и другие издания тоже преследовали цель соединения знаний (географических в данном случае) с пропагандой гуманистических идей. И в борьбе против пьянства, курения табака И. Горбунов-Посадов старался опереться не на отвлеченные моральные (или морально-религиозные) суждения, но на убедительно и доступно изложенные начатки физиологии, подкрепленные реальными примерами из жизни или литературы. Громадное место в «Библиотеке для детей и юношества» занимала тема природоведческая—зоология, ботаника — в виде популярных очерков (например, три части «Друга животных») и художественных произведений (Лонг, Робертс, особенно Сетон-Томпсон были едва ли не самыми частыми авторами). Этот обширный материал призван был нести маленьким читателям «любовь ко всему живому», преклонение перед многообразием форм жизни и вновь гуманизм. Состав «Библиотеки для детей и юношества» своеобразен и по типу изданий. Сборники и хрестоматии в ней заметно преобладают над отдельными самостоятельными книгами, и думается, что не случайно. В этом, с одной стороны, сказалось скудость современной детской литературы и, с другой, принципы И. Горбунова-Посадова—максимальный и тщательный отбор по строгим критериям, желание дать широкую картину знаний и образов, активность в формировании круга чтения и в воздействии на читателя. Многочисленные сборники, составленные самим И. Горбуновым - Посадовым, а также его ближайшими сотрудниками, особенно Е. Горбуновой и В. Лукьянской, включают в себя разнообразнейший материал, часто сгруппированный по тематике, но и в пределах этой группировки сохраняющий свою жанровую мозаичность. Этот принцип, несомненно, тоже восходит к Л. Толстому. Трудолюбиво и настойчиво работали сотрудники издательства над сборниками, вкладывая в это дело большую культуру и вкус, горячее желание содействовать просвещению. В сущности вся«Библиотека» была наполовину создана руками этих энтузиастов. Сюда включались целиком, в доступных отрывках, в пересказах (правда, не всегда удачных) произведения классиков, современных писателей и поэтов, естествоиспытателей, журналистов, путешественников. Совершенно особое место занимали произведения Л. Толстого и, отчасти, К. Ушинского (известна та острая и убедительная критика, которой Л. Толстой подверг детские рассказы К. Ушинского). Часты имена крестьянских поэтов — С. Дрожжина, Семенова. Скуднее всего в «Библиотеке» представлена современная детская литература. То, что писали Л. Чарская, Кл. Лукашевич, В. Желиховская, А. Круглов, Е. Шведер, «Библиотеке» не годилось. Но другого почти не было. И жизнь современного ребенка отражена меньше всего. Сотрудники И. Горбунова-Посадова не обладали тем высоким литературным дарованием, которое могло бы поднять их произведения над уровнем скромных непритязательных зарисовок. Но дело не только в этом. В обширной программе, как мы уже могли убедиться, не находил» места вопросы эстетического воспитания. Следуя за известными высказываниями Л. Толстого, работники издательства склонны были рассматривать художественную литературу исключительно как материал, служащий просвещению и воспитанию. Отсюда и та наивная решительность, с которой урезывались и перерабатывались многие произведения, и та механичность, с которой они сочетались. А отсюда и еще одно качество. В свое время его чутко подметил Корней Чуковский, характеризуя журнал «Маяк», издававшийся И. Горбуновым-Посадовым.

«Есть такой тайный порок у „Маяка“... это скука... Никакой фантастики, все трезво и всюду факты. Без пляски, без смеха, без лакомств, без сказок...».

Внешний вид книг «Библиотек» для детей и юношества» не отличался какими-либо достоинствами. И. Горбунов-Посадов стремился сделать их привлекательными, снабжая иллюстрациями, одевая в яркую хромолитографскую обложку. Обложки были, как правило, исполнены с большим вкусом и тщательнее, чем, скажем, у Сытина. Иллюстрации чаще всего — сборные; впрочем, это находило свое оправдание в самом жанре сборника. Преобладание научно-популярных и классических произведений позволяло широко использовать уже имеющиеся иллюстрационные материалы, поэтому круг художников, создающих оригинальные рисунки, сравнительно узок. Это уже известная нам Е. Бем, сделавшая немало акварельных обложек в характерном для нее стиле (в том числе и для «Красного солнышка» и «Золотых колосьев»), Н. Живаго, иллюстрирующая чаще всего свои собственные произведения, Кл. Лебедев. Эстетическая узость взглядов И. Горбунова-Посадова препятствовала ему ставить какие-то обновительские задачи в оформлении книги, тем более, что все наиболее яркие попытки в этой области (Г. Нарбут, А. Бенуа, И. Билибин) были для него совершенно неприемлемы — тематически, идейно, стилистически. В целом оформление «Библиотеки для детей и юношества» не поднимается над средним весьма невысоким уровнем того времени. В какой-то степени приближалось к «Посреднику» издательство Д.И. Тихомирова. Известный прогрессивный педагог, автор многих учебных пособий, был основателем журнала «Юная Россия» (до 1906 года — «Детское чтение»), поэтому книг» издательства Д.И. Тихомирова составляют единое целое с книгами, выпускаемыми редакцией этого журнала (а также журнала «Педагогический листок») под названием «Библиотека для семьи и школы». Все эти книги носят явно просветительский характер. Значительно преобладают издания по истории, географии, природоведению, издания биографические. Художественной литературы сравнительно мало. Лучше всего представлены иностранные авторы: Жюль Верн, Брет-Гарт, Уайльд (сказки), Дж. Лондон, Киплинг (сказки). Из отечественных авторов можно отметить П. Инфантьева — автора многих книг этнографического характера, И. Любич-Кошурова — сентиментального бытописателя, В. Немировича-Данченко. Несколько раз издавались детские повести и рассказы И. Шмелева, впрочем, значительно уступающие известным произведениям последнего,— правдивые, искренние, но с заметной тягой к благополучности разрешения. Большой заслугой Д. Тихомирова явилось издание по дешевой цене (5—10 копеек за книжку) библиотечек сочинений Д. Мамина-Сибиряка, а затем А. Серафимовича. В целом же, при общей симпатии, которое вызывает направление издательства, продукция его несла на себе «печать какой-то художественной скудости и педагогической благонамеренности», что, конечно, сказывалось и на действенности его изданий. Этому способствовала внешность книг Д. Тихомирова, очень скромных и неказистых, с тонкой обложкой, а подчас даже с неразрезанными листами. Оба этих «идейных» издательства, выпускавших книгу для бедноты, при всем различии их масштабов и многих деталей близки в одном — в следовании определенным педагогическим принципам, что приводило к отказу от большинства профессиональных детских писателей. В результате деятельность издательств значительно отрывалась от непосредственных интересов детской жизни. Эти попытки не были связаны с обновлением детской литературы (и книжной графики также), а, значит, были обречены на неудачу. Нельзя, впрочем, недооценивать той пользы, которую приносили они делу просвещения и пропаганды высоких гуманистических идеалов, того влияния, которое оказали они на формирование поколения. Вместе с тем некоторые издательства пытались вести борьбу за новую детскую книгу, оторваться от «традиций», изменяя и самую литературу. Издательства эти очень разнородны, но все они в той или иной мере связаны с «новыми» течениями в литературе, разделяя, естественно, и противоречивость их позиций. По объему продукции они не могут быть сравнимы ни с каким другим издательством, даже не очень крупным, но деятельность их требует, тем не менее, особого рассмотрения. Наиболее значительным и наиболее отчетливым по программе явилосьиздательствожурнала«Тропинка». Выпусккниг продолжался и после того, как в 1912 году журнал прекратил существование — в серии «Библиотека «Тропинки», или с указанием: «Издание «Тропинки», «Издания журнала «Тропинки», «Книгоиздательство «Тропинка». Журнал предпринял энергичную попытку отказаться от детских писателей-ремесленников и пошляков, от традиционного круга образов детской литературы, объединив вокруг себя значительных мастеров слова. Идейно-художественной платформой журнала явился символизм. Ту же направленность, естественно, во многом сохраняют и книги «Тропинки». Они рассчитаны преимущественно на детей средней и мелкой трудовой интеллигенции. Они слишком скромны для избалованного богатого ребенка, но по тематике, мировосприятию слишком далеки от интересов рабочих и крестьянских детей. «Тропинка» издает только современную литературу, преимущественно русскую. Иностранных авторов мало: Л. Кэррол, Дж. Лондон, М. Оду, А. Франс, Т. Шторм — каждый по одной книге. Состав русский писателей специфичен. Произведения руководителей журнала П. Соловьевой-Allegro и Н. Манасеиной занимают около половины всей книжной продукции. Остальные авторы — М. Безобразова, О. Беляевская, Ив. и Ст. Кондурушкины. Тематически книги неоднородны, однако, в них легко выявляются основные группы. Тематика религиозно-сказочная сильнее всего представлена творчеством П. Соловьевой. Талантливая поэтесса создала ряд сказок откровенно мистического характера и небольших стихотворений, очень близких к символической поэзии («...Ночь как серенькая мышь, День — большой блестящий кот...»).

Религиозность «Тропинки»—не церковническая ортодоксальность Клюкина и не морализирующее проповедничество Ступина, а крайне характерная для того времени попытка осмыслить религию поэтически. Прежде всего — через пантеистичность, слияние бога с природой. Отсюда и своеобразный культ природы, вообще характерный для книг «Тропинки». В творчестве П. Соловьевой он приобретает религиозный оттенок. С этим пантеистическим, несколько языческим восприятием религии смыкается иной аспект — апокрифичность. На этом пути «Тропинка» приходит и к фольклору, к легендам, обрядам, видя в них религию, пытаясь связать народное, национальное, русское, поэтическое — все с той же религией.Тема городской жизни более всего разрабатывалась Н. Манасеиной. С большой правдивостью и теплотой описывает она жизньнебогатой городской детворы, чаще всего — все той же интеллигенции, иногда мещанства. Порой — естественно, но ограниченно, замкнуто в кругу житейских мелочей. Все это без слащавости и фальши. Религиозные мотивы возникают здесь значительно реже — чаще всего в связи с Пасхой, окраской яиц и другими событиями в детской жизни. Такое же бытовое, психологическое обоснование здесь находит и культ природы, противопоставления города и деревни (как «природы»). Небольшое место на страницах книг «Тропинки» занимает и непосредственно тема деревенской жизни: очень острое и трезвое описание деревенского быта у Ив. Кондурушкина, значительное усиление религиозно-мистических настроений у Ст. Кондурушкина. Изданы книги «Тропинки», за редкими исключениями, скромно, порой — скучновато, без выдумки и яркости, впрочем и без удручающей серости клюкинских изданий. Крупные мастера не работали для «Тропинки». Средние иллюстраторы, примыкавшие к «Миру искусства» — А. Линдеман, Т. Гиппиус, М. Чемберс; бытовики— П. Захаров, П. Воронцов; сама П. Соловьева — художница менее квалифицированная, чем поэтесса. Эпизодически привлекались Г. Нарбут, Д. Митрохин, но они выступали значительно ниже своего обычного уровня. Хочется отметить простые и изящные иллюстрации М. Замирайло, заметно отличающиеся от разрабатываемых им обычно мистико-декадентских мотивов. По-видимому, не только какие-то организационные моменты препятствовали тесному сотрудничеству «мирискусников» с «Тропинкой». Изощренноестилизаторство Г. Нарбута, И. Билибина, Е. Лансере, А. Бенуа явно шло вразрез с символической направленностью издательства. Менее четкими были позиции Товарищества О. Н. Поповой. Репертуар издательства формировался главным образом из лучших произведений зарубежной литературы. Топпелиус, Перро, бр. Гримм, Додэ, Мало, д’Эрвильи, Уйда, Ожешко. Часты, Сетон-Томпсон, Марк Твен и Андерсен. Из отечественных авторов выпускали М. Моравскую, Е. Балобанову, М. Алтаеву-Ямщикову. Явно предназначенные для городских детей, книги эти (исключая исторические произведения М. Алтаевой-Ямщиковой) тематически близки к той группе, которую в «Тропинке» представляла Н. Манасеина. Жизнь городской бедноты — мещанства, небогатой интеллигенции, редко — крестьян; совсем редко — рабочих. Как правило, это произведения, написанные на добротном литературном уровне, правдиво, не без сентиментальности кое-где, но не фальшиво и без утешительных окончаний. В качестве каких-то идеалов эти книги, обнаруживающие большую общность, выдвигают идеи труда, гуманности, знания. Честность и трудолюбие поощряются и возвеличиваются, но — такова жизнь — ничем реальным не вознаграждаются. Отсюда — грустный тон большинства книг. Это не заостренный социальный пессимизм, а созерцательная грусть при виде безрадостной жизни и невозможности ее изменить. Грусть эта очень заметна в известном сборнике М. Моравской «Апельсинные корки».

Это очень талантливые стихи, может быть, наряду со стихами Саши Черного,— лучшие, созданные до революции. Даже в разделе «Звери веселые» (самом маленьком) то и дело всплывают печальные задумчивые интонации. Как разительно отличаются звери М. Моравской от «Деток в клетке» С. Маршака — между ними не десятилетие, но целая эпоха! Оформление книг Товарищества О.Н. Поповой разнокалиберно и не всегда удачно. Серия «Библиотека наших детей» издавалась в стандартной обложке, отпечатанной в две краски, с окошком для иллюстрации — неинтересно, перегруженно. По-видимому, сколько-нибудь постоянных художников у издательства не было, как не было и достаточно цельных взглядов на оформление. В одном издании сплошь и рядом сталкиваются разномастные иллюстрации, виньетки, инициалы. Отдельные книги были оформлены В. Фалилеевым («Цветы в подвале» М. Моравской, «Голубая книжка») и другими мастерами, близкими к стилю, «мирискусников»: Э. Кверфельдтом, В. Левитским. Особой характеристики заслуживает книга «Апельсинные корки», оформленная С. Чехониным. Это произведение отлично характеризует деятельность талантливого мастера. Изумительное мастерство, великолепие штриха, щедрая декоративная фантазия — но все это холодно, каллиграфично и слишком изысканно для детского восприятия. Кое-где прорываются (в пределах того же стилистического решения) эмоциональные впечатляющие образы: «Похороны цыпленка» (наглый грубый ворон), «Попрошайки» (смешные белые медвежата), но они тонут в изобилии цветочных гирлянд, венков. Нельзя сказать, что книга перегружена декором,— она скомпонована свободно и просторно, «о нас не оставляет впечатление декоративности ради декоративности, оторванной от сути текста. Это видно уже в решении переплета. Название книги послужило опорой для великолепной декоративной композиции из пяти оранжевых апельсинов. Но само стихотворение, давшее название сборнику и чрезвычайно характерное для него, начинается словами:

Горько жить мне, очень горько —

Все ушли, и я один...

Шебаршит мышонок в норке,

Я грызу, вздыхая, корки,—

Съел давно я апельсин...

— и становится ясно, что художник шел самым внешним путем, отталкиваясь от названия, но не вдумываясь в содержание текста. «Тропинка» и Товарищество О.Н. Поповой были наиболее крупными издательствами из всех, связанных с «новейшими» веяниями в литературе. Наряду с этими издательствами, некоторыедругие также выпускали эпизодически книги для детей, стремясь как-то противопоставить себя «традиционной» детской литературе. Несколько книг вышло в издательстве «Шиповник».

Позиции издательства весьма эклектичны, с заметным уклоном к декадентству. Такой декадентской была сказка А. Ремизова «Морщинка» с иллюстрациями М. Добужинского — в ней все темно, страшно и непонятно: какая-то Клешня, обитающая в реке; какое-то чудовище «маленькими колбасинками что-то ужасное: змея не змея, рак не рак, бог знает что...». Неспособность «чистого декадентства» создать детскую книгу сказалась здесь в полной мере. Значительно больший интерес представляет сборник «Жар-птица» (1912).

Вот что вспоминает его инициатор, К. Чуковский:

«Я давно носился с соблазнительным замыслом — привлечь самых лучших писателей и самых лучших художников к созданию хотя бы одной-единственной «Книги для маленьких», в противовес рыночным изданиям Сытина, Клюкина, Вольфа. В 1912 году я даже составил подобную книгу под сказочным названием «Жар-птица», пригласив для участия в ней А. Толстого, С. Сергеева-Ценского, Сашу Черного, Марию Моравскую, а также многих первоклассных рисовальщиков, но книга эта именно из-за своего высокого качества (а также из-за высокой цены) не имела никакого успеха и была затерта базарной дрянью».

Предполагалось выпускать аналогичные сборники периодически, но осуществлено это не было. Определенную преемственность со сборником обнаруживает «Живая азбука» Саши Черного с рисунками В. Фалилеева. Преемственность эта даже подчеркнута в оформлении (на форзаце повторен рисунок Ю. Судейкина «Жар-птица», украшавший обложку сборника). Эта книга — один из интересных опытов работы поэта и художника, во многом приближающийся к практике современной детской книги. Но она была недоступна основной массе детей. Отдельные детские книги выпустило издательство «Общественная польза». Солидное издательство, специализирующееся в основном на философии, социологии, литературоведении, обладало широким, если не сказать больше, диапазоном: от Белинского и Плеханова до Мережковского и Милюкова. Позиции его можно было бы определить как свободомыслие кадетского оттенка. Детские книги, кроме «Детского альманаха» (хрестоматия отрывков из Достоевского, Тургенева, Толстого, Станюковича, Короленко, Чехова, Горького, Куприна, Андреева), «Рыжика» А. Свирского и четырех традиционных книг Олькотт,—отмечены сильным влиянием декадентства:«В царстве сказок» Е. Чирикова — нагромождение ужасов, ночных видений, страшных фантасмагорий; «Сказки» А. Рославлева — модернистские и совершенно «недетские» вариации на темы русских сказок; наконец «Сорочьи сказки» А. Толстого. Большинство этих сказок для детей не было приемлемо. Оформление книг «Общественной пользы» не представляет ничего интересного. Можно отметить иллюстрации И. Билибина к «Сказкам» А. Рославлева (1911). Исполненные с постоянным для этого художника высоким мастерством, они заметно обнаруживают дальнейшую утрату элементов непосредственности, движение по пути безжизненной стилизации под лубочную гравюру. Изящное строгое оформление и простые реалистические иллюстрации сделал М. Добужинский к «Детскому альманаху».Книгоиздательство В.М. Саблина выпускало исключительно современные зарубежные книги: Киплинг, Коллоди, Лагерлеф (Легенды о Христе), Лонг, Уайльд, Дж. Лондон, Сетон-Томпсон. Оформление книг было выдержано в стиле модерн. Все это, по-видимому, давало издательству основание полагать, что оно стоит на позициях новаторских и сугубо современных. Уже по данной краткой характеристике можно судить о том, что издательства, ориентирующиеся на «новые течения», были неоднородны и сочетали в себе самые различные идейно-художественные принципы. Они не сыграли в истории детской книги той реформаторской роли, на которую рассчитывали. Издания их, обладая художественными достоинствами, как правило, были недоступны, непонятны детям. Исключение представляли книги «Тропинки», но крайне узкое читательское назначение сводило и их роль к минимуму. Детская книга в подавляющем большинстве была рутинна, пошла, безвкусна. Между тем попытки перестроить ее не достигали цели, не опирались на всесторонний процесс перерождения литературы, книжной графики, издательского дела. Самые опыты эти, как правило, страдали односторонностью подхода к книге. Попытки обновить литературную основу книги совершались в отрыве от задач художественно-полиграфического оформления, а отдельные опыты «мирискусников» не сопрягались с поисками нового в литературе. Те же немногие издания, где эта гармоничность достигалась,—страдали идейной ущербностью. Тематико-идейная ограниченность детской книги тяготела и над ними —ограниченность, порожденная существующим строем, не зависящая от способностей и благих намерений отдельных лиц.

«...И лучшие образцы детской художественной книги не вытесняли той дешевой, безвкусной, безымянной, а подчас и безграмотной книжки, которую выбрасывали на рынок, минуя все заставы литературной и художественной критики, предприимчивые издатели. Все больше разрасталась пропасть между сравнительно дорогими книгами для избранных и грошовыми книжками „для народа". Заполнила эту зияющую пропасть — да и то далеко не сразу — революция».

Только социальная буря, перевернувшая этот строй, способна была обновить и детскую книгу. Именно потому такой свежей, такой новой, яркой явилась детская книга социалистической страны, возникшая чудодейственно за какое-нибудь десятилетие. Разломав шаблоны, въедавшиеся в литературу, она распахнула дверь в большой мир настоящих людей, настоящей жизни. Трезвая и умная, она несла детям цельность восприятия, пафос созидания, восторг перед могуществом жизни — все то, чего лишена была старая, подгнивающая детская книга. Как мы уже успели убедиться, перед художниками этой новой детской книги стояли трудные задачи. О какой-либо преемственности и учебе у основной массы дореволюционных оформителей не могло быть и речи. Но и наследие «мирискусников» не давало опоры, не становилось тем фундаментом, на котором можно было бы строить и дальше. Какие-то отдельные приемы и тенденции, сильно переработанные, нашли свое место в творчестве некоторых художников (таких, как В. Конашевич). Но все дело надо было поднимать заново. Новая литература, новая тема, новое отношение к жизни, новая интонация, новые ритмы требовали и новых форм. И на пути этих поисков революционный плакат и лубок, газетная карикатура дали советской детской, книге неизмеримо больше, чем Г. Нарбут или А. Бенуа.