RARUS'S GALLERY

Санкт-Петербург. 13 марта 1826 года. Спб, в типографии А. Плюшара, 1826. + Церемониал печальной процессии во время прибытия в столичный город Москву тела Государя Императора Александра I-го. С дозволения правительства. Москва, в типографии П. Кузнецова, Генваря 30 дня 1826 года. Большая редкость!

Более подробное описание: Траурный кортеж блаженной памяти Его Величества Императора Александра I. Санкт-Петербург. 13 марта 1826 года. Спб, в типографии А. Плюшара, 1826. Cortege funebre de feu S.M. (Sa Majeste) L’Empereur Alexandre I-er, de glorieuse memoire. Saint-Petersbourg, de la typographie de A. Pluchart, 13 Mars, 1826. Permis d’imprimer par Charles de Poll, Censeur (Цензор). Титульный лист и все надписи на французском языке. Издание представляет собой альбом литографий с изображением траурной процессии, предшествовавшей захоронению Императора Александра I. 25 гравированных разворотных иллюстраций (double-page) в черной траурной рамке, 1 раскладывающийся лист текста — список лиц, несших регалии и ордена (liste des personnes qui portaient les ordres de Russia et reggae), где упоминаются практически все высшие сановники того времени. Подробная детализация с помощью подписей на французском языке участвующих в печальной церемонии важных особ, духовных, военных и гражданских делегаций. Весь траурный кортеж разбит на XIII секций. Цензурное разрешение от 22 апреля 1826 года — указано на первой иллюстрации. Экземпляр в черном полукожаном библиофильском переплете новейшего времени с бинтами и золотым тиснением, полностью имитирующем образцы 1820-х годов. Издательская верхняя обложка сохранена под переплетом. Формат: 10х30 см. Редкое церемониальное издание!
Церемониал печальной процессии во время прибытия в столичный город Москву тела Государя Императора Александра I-го. С дозволения правительства. Москва, в типографии П. Кузнецова, Генваря 30 дня 1826 года. 20 стр. в траурной рамке на «тряпичной» бумаге. В красном сафьяновом переплете, богато тисненом золотом на крышках. Форзацы — белая мелованная муаровая бумага с разводами. Экземпляр из библиотеки Великого Князя Михаила Николаевича (1832-1909) с суперэкслибрисом на передней крышке и экслибрисом на переднем форзаце. Формат: 33х22 см.

2-го (14-го) июня 1825 года, Александр выехал из Варшавы и через Ковну, Ригу и Ревель возвратился, 13-го (25-го) июня, в Царское Село. Однако Государь не долго оставался в Петербурге; вскоре доктора признали для Императрицы Елисаветы Алексеевны пребывание в южном климате настоятельно необходимым и для этой цели избрали Таганрог. Император Александр решил также предпринять поездку на юг России, в Крым, на Кавказ, а затем даже посетить Сибирь. Двор начал готовиться к продолжительному отсутствию из Петербурга, а князю Волконскому поручено сопровождать Императрицу в Таганрог. Донос, полученный графом Аракчеевым, незадолго до отъезда Императора Александра, открыл правительству замыслы южного тайного общества, главные руководители которого принадлежали к составу второй армии. Донос прислан унтер-офицером 3-го Украинского полка Шервудом; он был вызван в Грузино, а затем доставлен в Петербург. Государь лично выслушал его сообщения, в присутствии графа Аракчеева, и приказал снабдить Шервуда всеми средствами к открытию злоумышленников. Вследствие полученных этим путем сведений, Император Александр отменил смотр, назначенный войскам второй армии у Белой Церкви. Незадолго перед отъездом в Таганрог, Александр поручил князю Голицыну привести в порядок бумаги в своем кабинете. Во время этой работы завязался откровенный разговор, и князь Голицын, изъявляя несомненную надежду, что Государь возвратится в Петербург в полном здоровье, осмелился, однако, заметить, как неудобно акты, изменяющие порядок наследования престола, оставлять, при продолжительном отсутствии, не обнародованными и какая может произойти от того опасность в случае внезапного несчастья. Александр сперва, казалось, был поражен справедливостью замечаний Голицына; но после минутного молчания, указав рукой на небо, тихо сказал: «Remettons nousen à Dieu. Il saura mieux ordonner les choses que nous autres faibles mortels». 28-го августа Карамзин имел последнюю беседу с Императором Александром и сказал ему: «Sire, vos années sont comptées. Vous n'avez plus rien à remettre, et Vous avez encore tant de choses à faire pour que la fin de Votre règne soit digne de son beau commencement». «Движением головы и милой улыбкой, — пишет Карамзин, — он изъявил согласие, прибавил и словами, что непременно все сделает: даст коренные законы России». Императрица Елисавета Алексеевна отправилась в Таганрог 3-го (15-го) сентября. За два дня до ее отъезда, 1-го (13-го) сентября, Император Александр из Каменноостровского дворца поехал в Александро-Невскую лавру, где в начале пятого часа утра отслушал напутственный молебен, беседовал с схимником Алексием и затем отправился в дальнейший путь. Государя сопровождали генерал-адъютант Дибич и лейб-медик Виллие. 14-го (26-го) сентября Александр прибыл в Таганрог и встретил здесь 23-го сентября (5-го октября) Императрицу, благополучно совершившую переезд из Петербурга. О своем путешествии Император Александр писал, 16-го (28-го) сентября, графу Аракчееву следующее: «Благодарю Бога, я достиг до моего назначения, любезный Алексей Андреевич, весьма благополучно и могу сказать даже приятно, ибо погода и дороги были весьма хороши. В Чугуеве я налюбовался успехами в построениях. Об фронтовой части не могу ничего сказать, ибо кроме развода и пешего смотра поселенных и пеших эскадронов и кантонистов, я ничего не видел. Здесь мое помещение мне довольно нравится. Воздух прекрасный, вид на море, жилье довольно хорошее; впрочем, надеюсь, что сам увидишь». Но едва Александр отправил графу Аракчееву это письмо, как в Таганроге получено было известие о трагическом происшествии, совершившемся в Грузине. 10-го сентября дворовые люди убили домоправительницу Аракчеева, Настасью Минкину. 12-го сентября граф Аракчеев писал Императору Александру: «Случившееся со мной несчастье, потерянием верного друга, жившего у меня в доме 25 лет, здоровье и рассудок мой так расстроило и ослабило, что я одной смерти себе желаю и ищу, а потому и делами никакими не имею сил и соображения заниматься. Прощай, Батюшка, вспомни бывшего тебе слугу; друга моего зарезали ночью дворовые люди, и я не знаю еще, куда осиротевшую свою голову преклоню; но отсюда уеду». Но этим граф Аракчеев не ограничился; в такое тревожное время, названное им даже «бурным», этот «верный слуга» нашел для себя, однако, возможным, под впечатлением личного горя, самовольно передать командование поселенными войсками — генералу Эйлеру, а вверенные ему гражданские дела — статс-секретарю Муравьеву. В предписаниях этим двум лицам от 11-го сентября, такое распоряжение оправдывается одной и той же причиной, а именно: «по случившемуся со мной несчастью и тяжкому расстройству моего здоровья, так что я никакого соображения не могу делать по делам мне вверенным». Известие, сообщенное графом Аракчеевым, и распоряжения его крайне огорчили и встревожили Императора Александра. По свидетельству Дибича, Государь полагал, что убийство в Грузине совершено из ненависти к графу Аракчееву, для того чтобы его удалить от дел. 22-го сентября Император Александр поспешил ободрить и утешить графа Аракчеева и писал: «Твое положение, твоя печаль, крайне меня поразили. Даже мое собственное здоровье сильно оное почувствовало... Приезжай ко мне: у тебя нет друга, который бы тебя искреннее любил. Место здесь уединенное. Будешь ты жить, как ты сам расположишь. Беседа же с другом, разделяющим твою скорбь, несколько ее смягчит. Но заклинаю тебя всем, что есть свято, вспомни отечество, сколь служба твоя ему полезна, могу сказать необходима, а с отечеством и я неразлучен. Ты мне необходим... Вспомни, сколь многое тобой произведено, и сколь требует все оное довершения». 11-го (23-го) октября, Государь на несколько дней отправился в Землю Войска Донского и посетил Новочеркасск, Аксайскую станицу и Нахичевань. 15-го (27-го) октября Александр возвратился в Таганрог. Между тем из южных поселений прибыл генерал граф Витт и сообщил Государю весьма важные сведения, как относительно последних замыслов тайных обществ, так и лиц, руководивших этим движением. Император приказал графу Витту продолжать открытия свои, и затем, в сопровождении генерала Дибича, отправился 27-го октября (8-го ноября) в Крым. Во время поездки по южному берегу, Императору Александру особенно понравилось местоположение Орианды; Государь купил ее и предполагал выстроить здесь дворец. «Я скоро переселюсь в Крым, — сказал Александр, — и буду жить частным человеком. Я отслужил 25 лет, и солдату в этот срок дают отставку. Приближаясь к Севастополю, Александр, в 6 часов пополудни, верхом, совершенно один, в сопровождении только одного татарина, отправился без шинели, в мундире, в Георгиевский монастырь. К вечеру стало холодно, поднялся ветер; не подлежит сомнению, что здесь Государь простудился, и потому эту поездку следует признать исходной точкой поразившего его смертельного недуга. Прибыв в 8 часов вечера в Севастополь,

Александр, против обыкновения, отказался от обеда и удалился в кабинет. Тем не менее, Государь произвел подробный осмотр флота, укреплений и посетил госпиталь и морские казармы; только 30-го октября, в Бахчисарае он признался Виллие, что страдает расстройством желудка. Затем, по прибытии в Мариуполь вечером 4-го (16-го) ноября, Государь потребовал к себе Виллие, который нашел его, по словам Тарасова, «в полном развитии лихорадочного сильного пароксизма». 5-го (17-го) ноября последовало возвращение в Таганрог. Виллие записал в своей памятной книжке: «La nuit mauvaise. Refus de médecine. Il me désole. Je crains que cette opiniâtreté n'ait des suites mauvaises un jour ou l'autre». 8-го (20-го) ноября Виллие определил болезнь: «febris gastrica biliosa». 10-гo (22-го) ноября Виллие пишет: «C'est depuis le huit que je remarque que quelque chose l'occupe plus que sa guérison et qui lui tourmente l'esprit. Il est plus mal aujourd'hui». Виллие не ошибся в своем предположении, что какие-то заботы смущают его ум. Действительно, сведения о заговоре отравляли последние дни жизни Государя. 10-го (22-го) ноября Александр сделал последние распоряжения по этому делу и приказал Дибичу отправить полковника л.-гв. Казачьего полка Николаева в Харьков, для содействия Шервуду в его розысках. 11-го (23-го) ноября Виллие записал: «Quand je lui parle de saignée et de purger, il est furieux, et ne daigne pas me parler». — 12-го (24-го) ноября: «Il n'y а pas de puissance humaine qui pourra rendre cet homme raisonnable. Je suis malheureux». — Замечательна отметка Виллие против 14-го (26-го) ноября: «Tout est bien mal, quoiqu'il n'а pas de délire. J'avais envie de donner l'acide muriatique dans la boisson, mais j'ai eu du refus comme à l'ordinaire. «Allez vous en». J'ai pleuré et le voyant il me' dit: «mon cher ami, j'espère que vous ne m'en voulez pas pour cela. J'ai mes raisons». 15-го (27-го) ноября Государь исповедался у протоиерея Федотова и причастился Св. Тайн, после того как Виллие возвестил ему в присутствии Императрицы: «sa dissolution prochaine». В заключение священник умолял Государя исполнить предписания врачей. Александр согласился. «Tout me paraît trop tard», пишет Виллие 16-го (28-го) ноября, и присовокупляет 18-го (30-го) ноября: «Aucune espérance pour sauver mon adorable maitre». При таком безнадежном положении Государя, находившимся при нем сановникам представился вопрос, кого следует признать преемником. О существовании акта, назначавшего Великого Князя Николая Павловича Наследником престола, при жизни Императора Александра, никто не знал, за исключением трех лиц: графа Аракчеева, князя А.Н. Голицына и архиепископа Филарета. К несчастью, ни один из них не находился в Таганроге. Князь Волконский обратился в присутствии генерала Дибича к Императрице Елизавете Алексеевне с вопросом, к кому, в случае несчастья, следует относиться начальнику главного штаба? «Разумеется, что в несчастном случае надобно будет относиться к Константину Павловичу», — ответила Императрица. Мучительная агония продолжалась почти двенадцать часов. В четверг 19-го ноября (1-го декабря) 1825 года в 10 часов 50 минут, великий монарх испустил последний вздох. Императрица, не отходившая от августейшего больного, закрыла глаза его и, сложивши свой платок, подвязала ему подбородок, а затем удалилась в свои покои. Опочивший Император не открыл своего царственного завета и на смертном одре, а потому генерал-адъютант Дибич донес о печальном событии в Варшаву, Цесаревичу Константину Павловичу, как тому лицу, которое было теперь, по закону о престолонаследии, Императором Всероссийским. Тогда же Дибич написал об этом и в Петербург Императрице Марии Феодоровне, и в заключение своего письма прибавил: «с покорностью ожидаю повелений от нового нашего законного Государя Императора Константина Павловича». В Варшаве роковое известие из Таганрога получено вечером 25-го ноября (7-го декабря). Цесаревич на другой день в письмах на имя Императрицы Марии Феодоровны и Великого Князя Николая Павловича подтвердил свое отречение от престола, последовавшее 2-го (14-го) февраля 1822 года, и признал Императором Великого Князя Николая Павловича. Между тем известие о постигшем Россию несчастии получено было в Петербурге 27-го ноября (9-го декабря) во время молебствия за здравие Государя в большой церкви Зимнего дворца. Великий Князь Николай Павлович тотчас присягнул Императору Константину и подписал присяжный лист. С этого дня между двумя братьями началась неслыханная в истории борьба «не о возобладании властью, а об отречении от нее». Междуцарствие окончилось только 14-го (26-го) декабря вступлением на престол Императора Николая Павловича. Когда Меттерних получил известие о кончине Императора Александра, он высказал мнение: «Ou je me trompe fort, ou bien l'histoire de Russie va commencer Jà où vient de finir le roman». 20-го ноября происходило в Таганроге вскрытие и бальзамирование тела Императора Александра. Вскрытие подтвердило, как пишет Виллие, все, что он сказал а priori. «О если бы он был сговорчив и послушен, — прибавляет Виллие, — эта операция не происходила бы здесь». В протоколе о вскрытии тела сказано: «Сие анатомическое исследование очевидно доказывает, что августейший наш Монарх был одержим острой болезнью, коей первоначально была поражена печень и прочие, к отделению желчи служащие органы; болезнь сия в продолжении своем постепенно перешла в жестокую горячку с приливом крови в мозговые сосуды и последующим затем отделением и накоплением сукровичной влаги в полостях мозга, и было наконец причиною самой смерти Е. И. В.». (Госуд. Архив. Разряд III, №29). Протокол подписан девятью докторами и засвидетельствован генерал-адъютантом Чернышевым, прибывшим в Таганрог незадолго до кончины Императора Александра. 11-го (23-го) декабря тело Императора Александра было перенесено из дворца в церковь греческого Александровского монастыря. 29-го декабря 1825 года (10-го января 1826 года) печальная процессия двинулась из Таганрога через Харьков, Курск, Орел, Тулу в Москву. На козлах печальной колесницы сидел лейб-кучер покойного Государя Илья Байков. Шествием распоряжался, по желанию Императрицы Елизаветы Алексеевны, генерал-адъютант граф Орлов-Денисов. Все ночлеги были в селах или городах, так что гроб всегда ночевал в церквах. Усердием местных жителей сооружались великолепные катафалки. В каждой епархии на границе встречал архиерей с духовенством всего уезда и сменяли духовенство предшествовавшей губернии. В городах войска выстраивались шпалерами, и, где была артиллерия, во время следования печальной процессии производилась пальба. У колесницы народ нередко отпрягал лошадей и вез ее на себе. Переезды были обыкновенно не более 50-ти верст. На границе каждой губернии останавливались в поле и губернатор одной губернии передавал церемониал губернатору другой, который и провожал процессию через свои владения. На всем пути, даже в степных местах, стекались жители большими массами; в городах, а в особенности в губернских, стечение народа принимало обширные размеры. Не было недостатка и в разных нелепых слухах, которые распространялись среди народа неблагонамеренными гражданами и вызывали со стороны графа Орлова-Денисова принятие необходимых мер предосторожности. Так, например, когда шествие приближалось к Туле, то донесли, что фабричные люди намереваются вскрыть гроб, но все обошлось благополучно. Оружейники просили только отпречь лошадей и везти колесницу до города на расстоянии 5 верст. За гробом ухаживали со всей тщательностью. Постоянные осмотры тела при особом комитете производились ежедневно в полночь пять раз. Для постоянного мониторинга в гробе было сделано отверстие в виде клапана, через которое всегда можно было удостовериться о целостности тела. Когда же мороз понижался до 2-х или 3-х градусов по Реомюру, тогда под гробом постоянно держали ящики со льдом, нашатырем и поваренной солью для поддержания холода. В первопрестольную столицу тело прибыло 3-го (15-го) февраля 1826 года. На протяжении версты от Подольской заставы, по обеим сторонам дороги, были выстроены войска, пехота и кавалерия с заряженными ружьями. В Коломенском тело покойного Императора встречали: знаменитое московское духовенство, Главноначальствующий Кремлевской экспедицией действительный тайный советник князь Юсупов, военный генерал-губернатор князь Голицын, военные чиновники по назначению военного начальства и назначенные из Петербурга, как для встречи тела, так и для дежурства 8 персон из первых 4-х классов, 2 камергера и 2 камер-юнкера с военным караулом. В местной церкви императорский гроб поставили на амвон и учинили панихиду; после чего было читано Св. Евангелие. Затем на следующий день рано поутру в Даниловской слободе гроб был поставлен на парадную колесницу. Прежних лошадей заменили восемью придворными лошадьми цугом, в сбруе с глубоким трауром; дорожную прислугу заменила прислуга придворная, вышколенная. Управлять новой печальной колесницей полез все тот же лейб-кучер покойного Императора Илья Байков. Но случился скандал. Когда Илья Байков поспешил и на новой парадной колеснице занять свое место на козлах, то назначенный в Москве парадный в трауре кучер подошел к нему и попросил его уступить место. Илья Байков положительно и настойчиво отказывает ему в требовании. На этот спор подходит унтер-шталмейстер и приказывает Байкову оставить место; лейб-кучер не повинуется приказанию. Наконец, это упорство Байкова доведено было до сведения самого московского Генерал-губернатора князя Голицына, который приказал было удалить Байкова силой, сказав ему, что он с бородой не может быть в этой церемонии. На это Байков, с чувством преданности своему Императору, отвечал: «Я возле Императора с лишком тридцать лет и хочу служить ему до могилы, а если теперь мешает только моя борода, то прикажите сейчас ее сбрить». Князь Голицын, тронутый такой преданностью, приказал оставить Байкова на козлах.

Москва загодя готовилась встречать траурный кортеж с телом Императора Александра I. От Серпуховской заставы, где было назначено место сбора всей знати первопрестольной в 9 часов утра, до самого Кремля расчищали от сугробов дорогу, в витринах появились портреты покойного. На Кузнецком мосту шла торговля принадлежностями для траурного костюма. Можно было купить все — от платья из черного крепа до муаровой похоронной ленты. Утром золотая колесница, покрытая черным балдахином, въехала в Первопрестольную. У Серпуховской заставы ее встречали: 2 взвода Каргапольского драгунского полка, карета в 6 лошадей, в коей находились на подушках короны Сибирская, Таврическая и Грузинская, карета в 6 лошадей, в коей находились на подушках короны Казанская, Астраханская и Польская; карета в 6 лошадей, в коей находились на подушках Императорская корона, Государственный скипетр и Государственная держава. Произведен был сигнал тремя выстрелами из поставленных близ заставы пушек и начался во всех церквях перезвон, а в самом Кремле пальба из пушек, каждую минуту один выстрел, до самого прибытия в Архангельский собор. По обеим сторонам улиц от самой заставы до кремлевских ворот сплошной цепочкой стояли солдаты держащие ружья «на погребение», причем, согласно секретному приказу, заряженные. По городу усиленно муссировались слухи, будто во время проезда траурного кортежа произойдут выступления недовольных. Ничего подобного, однако, не случилось. Процессия, во главе с церемонимейстерами всех 10 отделений: полковником Апушкиным, князем Волконским, камергером князем Голицыным, князем Кольцовым-Мосальским, чиновником 10-го класса Гурьяновым, коллежским асессором Жеребцовым, коллежским асессором Горяиновым, камер-юнкером Шиповым и штабным ротмистром Карцевым с шарфами через плечо из черного и белого крепа, мирно проследовала от заставы по Большой Пятницкой улице через Москворецкий мост, мимо Лобного места в Спасские ворота к Архангельскому собору Кремля. Наконец, гроб был установлен в Архангельском соборе посреди гробниц царей русских, где отпевали российских самодержцев. Три дня город прощался с телом с 9-00 до 13-00, и с 15-00 до 19-00, исключая время Богослужения. В карауле у Собора все время находилась одна рота со знаменем. При теле в Соборе дежурили денно и нощно по 8 персон первых 4-х классов, по 2 камергера и по 2 камер-юнкера. Несколько раз в день отправлялись или Божественная Панихида или обычная. В 21-00 запирали ворота в Кремле, и у каждого входа стояли заряженные орудия. Пехота расположилась в Кремле, а кавалерийская бригада в экзерциргаузе с оседланными лошадьми. По городу всю ночь ходили военные патрули. Однако, ни малейшего шума или беспорядка замечено не было. 6-го февраля шествие в обратном порядке из Архангельского собора, через Спасские ворота Кремля по Красной площади, через Воскресенские ворота по Большой Тверской улице направилось до Тверской заставы и далее через Тверь и Новгород к Петербургу. Императрица-мать Мария Феодоровна встретила 26-го февраля тело Императора Александра в Тосне. Лейб-медик Виллие послан был Государем, чтобы осмотреть тело покойного Императора. Виллие исполнил это поручение в Бабине, 26-го февраля, и донес, что «не нашел ни малейшего признака химического разложения и тело находится в совершенной сохранности». 28-го февраля (11-го марта) Император Николай Павлович из Царского Села выехал верхом на встречу печальному шествию; Государя сопровождали: Великий Князь Михаил Павлович, принц Вильгельм Прусский и принц Оранский. В Царском Селе гроб был внесен в церковь Императорского дворца. Процессию сопровождали:

1). Полицеймейстер Царского Села с отрядом полицейских.
2). Отряд гарнизона Царского Села.
3). Сословие ямщиков по 3 в ряд.
4). Цеховые купцы со своими значками по 2 в ряд.
5). Сословие мещан городов Царского Села и Павловска по 2 в ряд.
6). Сословие купцов обоих этих городов по 2 в ряд.
7). Магистраты, Думы и Ратуши с их городскими головами по 2 в ряд.
8). Воспитанники Царскосельского лицея по 3 в ряд, а за ними инспектор.
9). Воспитанники пансиона Царскосельского лицея по 3 в ряд с директором и наставниками.
10). Директор лицея с чиновниками конференции.
11). Служители Высочайшего Двора в Царском Селе и Павловске.
12). Главноуправляющий Царским Селом генерал-майор Захаржевский и комендант Павловска генерал-майор Фридерици с чиновниками Дворцового Управления.
13). Уездный стряпчий.
14). Землемер и уездный казначей.
15). Земский Суд.
16). Уездный Суд с Дворянской Опекой, а за ними Уездный Судья.
17). Предводители дворянства Губернский и Уездный Царскосельский с дворянством всего уезда.
18). Гражданский губернатор с Земским исправником.
19). Знаки российских орденов и Императорская корона, находившаяся в пути при смертных останках Императора.
20). Придворные певчие.
21). Духовенство обоих городов.
22). Обер-Вагенмейстер верхом.
23). Печальная колесница с гробом Императора.

По окончании панихиды все присутствовавшие удалились из церкви; осталась одна императорская фамилия. Тогда вскрыли гроб. При этом присутствовал также принц Вильгельм, бывший впоследствии германским императором; по его рассказу, Императрица Мария Феодоровна несколько раз целовала руку усопшего и говорила: «Oui, c'est mon cher fils, mon cher Alexandre, ah! comme il а maigri». Трижды возвращалась она и подходила к телу. Принц был глубоко потрясен видом усопшего Императора. 5-го (17-го) марта тело Императора Александра перевезено было в Чесменскую дворцовую церковь; здесь тело переложено генерал-адъютантами покойного Государя в новый парадный гроб. 6-го (18-го) марта печальное шествие продолжало путь в Петербург, в Казанский собор. Здесь, закрытый уже гроб Императора был выставлен на поклонение народу в продолжение семи дней. Затем 13-го (25-го) марта 1826 года, в 11 часов, во время сильной метели, тело перевезено в Петропавловский собор; шествие направилось по Невскому, Большой Садовой, Царицыну лугу, через Троицкий мост. Это событие и отражено в виде траурного кортежа на страницах описываемого нами альбома. Шествие открывалось ротой Преображенского Гвардейского полка, за которой следовали литаврщики и трубачи Кавалергардской и Конной Гвардии. Гоф-фурьеры верхом были отменены, а за пажами ведены были две верховые лошади, сопровождавшие Государя Императора еще в Таганроге. Затем следовали знамена и лошади с гербами: Ольденбургским, Дитмарсенским, Штормарнским, Шлезвиг-Голштейнским и Норвежским; (герб Дельменгорстский был опущен). За ними – военное знамя с верховой лошадью и 43 областные знамена те же самые, что были и при Императоре Павле, только прибавлено Финляндское и Польское. Еще две верховые лощади, обе белые, бывшие с Государем два раза в Париже, находились перед гербовыми щитами. Эмблем Великого Магистра ордена Св. Иоанна Иерусалимского при погребальной процессии Императора Александра не было, ибо Государь сей не был главой этого ордена. В VII отделении шествия перед Магистратом шли депутации от сословий: ямского, мещанского и купеческого; за Магистратом- выборные из ремесленного цеха со своими значками, дворяне и чиновники Губернского Правления. VIII отделение составляли: Северо-Американская Компания, Общества: Экономическое, Благотворительное, Тюремное и Комитеты Инвалидов и Военных Поселений. В IX отделении находились чиновники Воспитательного дома института Мариинского и других заведений, находившихся под покровительством вдовствующей Императрицы-матери. В X отделении находились чиновники Придворной Конторы, Кабинета, Уделов, Министерства юстиции, департамента МПС и Госконтроля. Министерство финансов, Почтовое управление, министерства: Народного просвещения, Внутренних дел, Морское и Военное; Сенат, Госсовет, Статс-секретари Великого княжества Финляндского и Царства Польского составляли XI отделение. XII отделение открывал взвод Конной гвардии. Перед гробом Императора Александра I несено было 35 знаков Кавалерственных орденов, из коих главные были: Баденский — Верности, Прусский — Черного Орла, Португальский — Христа, Англии —  Подвязки, Французский — Св. Духа, обеих Сицилий — Св. Януария, Испанский — Золотого Руна, Датский — Слона и т.д. Из русских — знаки ордена Св. Анны несены были перед знаками ордена Св. Владимира. Духовенство шло после после регалий, непосредственно впереди печальной колесницы, за которой следовали: Император Николай, В.К. Михаил Павлович, Принц Оранский, Принц Карл Прусский, Принцы Александр и сыновья его: Евгений, Александр и Эрнест Виртембергские, Герцог Велингтон и вся военная их Свита. Все в мантиях и опущенных шляпах. Мантия нового Императора была без шлейфа. В траурной карете, запряженной 6 лошадьми, следовали: Императрица Александра Феодоровна, вдовствующая Императрица Мария Феодоровна, Его Императорское Высочество Великий Князь Наследник Александр Николаевич (будущий Император Александр II) и Принцесса Мария Виртембергская. Позади кареты этой шли служители в Бозе почившего Императора и выборные от таганрогских татар. В других каретах, запряженных тоже шестериком, ехали две Имеретийские Царицы, Правительница Мингрелии, Гофмейстерина и другие дамы Двора. Затем Верховный Маршал Печальной комиссии с ординарцами и участниками комиссии. Шествие замыкалось: ротой Лейб-Гвардии Семеновского полка, эскадроном Кавалергардов, Конной Гвардейской артиллерией и Конногвардейским эскадроном. В тот же день происходило отпевание и погребение. Тело Императора Алесандра I Павловича погребено по правую сторону от алтаря близ Царских врат, против северных дверей в одном ряду с могилою блаженного родителя Его Императора Павла I Петровича. В то время, когда схоронили Александра, его вдова, Императрица Елизавета Алексеевна, еще находилась в Таганроге; она чувствовала себя все хуже и хуже. Несомненно, что на нее резко повлияла смерть Александра, с которым у нее наладились было уже отношения во время пребывания в Таганроге; такой удар перенести было не легко и она его не перенесла. 12-го апреля 1826 года Волконский пишет Императору Николаю из Таганрога следующее: «Долгом почитаю вашему Императорскому Величеству всеподданнейше донести, что слабость здоровья вдовствующей Государыни Императрицы Елизаветы Алексеевны вновь увеличивается. Сверх того, Ее Императорское Величество чувствует в груди иногда сильное удушье, которое препятствует даже говорить, и она сама изъявила г. Стофрегену опасение водяной болезни в груди. Хотя г. Стофреген не уверен, что таковая болезнь существует, но начинает однако сильно беспокоиться, предложил Ее Величеству лекарства для предупреждения оной и надеется, что предпологаемое путешествие может отвратить эту болезнь. В прошедшую субботу, 10-го числа, Государыне Императрице угодно было повелеть переставить походную церковь в ту комнату, где покойный Государь Император скончался; может легко быть, что воспоминание горестного происшествия производить сие действие над Ее Величеством; не менее того не могу скрыть пред Вашим Императорским Величеством крайнего опасения худых от сего последствий». 21 апреля Елизавета Алексеевна выехала из Таганрога; она направилась в Петербург на Харьков, Калугу. Здесь должно было состояться у нее свидание с Императрицей Марией Феодоровной, выехавшей к ней навстречу из Петербурга. Слабость Елизаветы Алексеевны все увеличивалась и скоро дошла до того, что она могла с трудом лишь говорить. Волконский в письме к Вилламову, сопровождавшему Императрицу Марию Феодоровну, просил ее предупредить, что положение Императрицы Елизаветы Алексеевны становится все хуже, «оно так худо, что Ее Величество найдет ужаснейшую в ней перемену.- Не могу описать вам, милостливый государь», — пишет он, — «всех беспокойств моих насчет здоровья Ее Императорского Величества во время путешествия и беспрестанно молю Бога, чтобы сподобил благополучно доехать до Калуги». 3-го мая прибыли на ночлег в Белев, уездный город Тульской губернии; крайняя слабость препятствовала Ей продолжать путь. Императрица Мария Феодоровна была уже в Калуге, но по письму Волконского выехала немедленно в Белев, как того желала Елизавета Алексеевна. А уже 4-го мая в 6-м часу утра камер-юнгфера застала Императрицу мертвой. Было ей 47 лет от роду. Таким образом, Мария Феодоровна уже прибыла в 10 часов утра только к панихиде по умершей невестке. Гениальный русский поэт А. С. Пушкин посвятил самой загадочной из всех русских императриц в 1818 году стихотворение «На лире скромной, благородной, земных богов я не хвалил»:

На лире скромной, благородной
Земных богов я не хвалил
И силе в гордости свободной
Кадилом лести не кадил.
Свободу лишь учася славить,
Стихами жертвуя лишь ей,
Я не рожден царей забавить
Стыдливой музою моей.
Но, признаюсь, под Геликоном,
Где Касталийский ток шумел,
Я, вдохновенный Аполлоном,
Елисавету втайне пел.
Небесного земной свидетель,
Воспламененною душой
Я пел на троне добродетель
С ее приветною красой.
Любовь и тайная свобода
Внушали сердцу гимн простой,
И неподкупный голос мой
Был эхо русского народа.

Граф Бенкендорф в своих записках так характеризовал покойную Императрицу: «Прекрасная собой, любезная, умная, Елизавета Алексеевна показала большую твердость духа в ту эпоху, когда нашествие Наполеона угрожало целости империи. Она имела свои слабости, свои вины перед супругом, и хотя сначала играла роль, всегда вызывающую участие женщины покинутой, ревностной патриотки, но Ее холодность и совершенное удаление от общества внушили всей почти нации полное к ней равнодушие; под конец своей жизни Император Александр, разочарованный суетностями мира и увлеченный мистицизмом, возвратился к своей супруге. Таганрогское уединение возобновило между ними прежние узы».