RARUS'S GALLERY

[Karl Friedrich Moritz Paul Brühl, Graf von; Thomas Moore;  Karl Friedrich Schinkel; Samuel Heinrich Spiker; Heinrich Stürmer]. Aufgefiihrt auf dem Konigl. Schlosse zu Berlin am 27-sten Januar 1821 bei der Anwesenheit I. I. К. К. Н. H. des Grossfursten Nicolaus und der Grossfurstin Alexandra Feodorowna. Mit 23 colorierten Kupfern. Berlin, L. W. Wittich, 1822. 27 с. In Gr. 4°. Dedication signed by the editors, Karl Graf Brühl and S.H. Spiker. An account of a pageant based on Thomas Moore's Lalla Rookh, with scenery and direction by K.F. Schinkel, costumes by Brühl, music by G.L.P. Spondini and lyrics by Spiker. Illustrations: hand-colored aquatints of the costume designs, comprising 22 full-page plates by H. Stürmer and one panoramic view of the procession (2 sheets joined to form a strip 27x80 cm. and folded to form 4 leaves) engraved by Laurens and Jügel after A. von Kloeber's vase designed for the Berliner Königliche Porzellan-Manufactur. Издание вышло также и на французском языке: Lalla Rookh. Divertissements meles de chants et de danses..." Berlin, 1822.

Библиографические источники:

1. Библиотека императрицы Александры Федоровны (Старшей) в собрании РГБ. Москва, тип. Августа Борга, 2002, с.с. 36-37.

2. Lipperheide: Kat. der Kostümbibl., 2d ed., Sbb25

3. Упомянул в своей монографии Н. К. Шильдер ("Имп. Николай Павлович. Его жизнь и царствование", т. 1. СПб., 1903, с. 149 и 491). Два рисунка в красках, изображающие принца Алириса (Николай Павлович) и Лаллу Рук (Александра Федоровна), воспроизведены Шильдером (с. 136--137) именно из этого немецкого издания.

4. Taschenbuch der auktionspreise Alter Bucher. Ausgabe 1994. Band 20. Page 172 ... 4800 d.m.

5. Антикварная книжная торговля Соловьева Н.В. Каталог №105, Спб., 1910, «Редкие книги», Livres Rares, № 311.

«Лалла-Рук» (Lalla-Rookh от перс. لاله رُخ‎ [lālaroḵ] — румяная; любимая, возлюбленная) — ориентальная романтическая повесть в стихах и прозе, сочинённая в 1817 году англо-ирландским поэтом Томасом Муром и вскоре снискавшая большой успех в континентальной Европе. Произведение состоит из четырёх повествовательных поэм, объединённых рамочным рассказом в прозе. Прекрасная дочь Аурангзеба по имени Лалла-Рук (что в переводе с персидского значит «тюльпанные щёчки») обещана в жёны будущему царю Бактрии, однако сердце её принадлежит поэту Фераморсу. По вступлении в чертоги неведомого жениха Лалла-Рук лишается чувств. Очнувшись при звуке любимого голоса, царевна сознаёт, что владелец дворца — Фераморс: поэт и бактрийский царевич — это одно и то же лицо. 27 января 1821 года в королевском театре дворца Шарлоттенбург /Königliches Charlottenburg-Schloßtheater/ для находящихся в то время в Берлине Великого князя Николая (будущего императора Николая I) и его супруги  Александры Федоровны (до замужества  принцессы Шарлотты Прусской) состоялась премьера музыкального представления "Lalla Rûkh" на музыку Гаспаре Спонтини, который написал музыку для театрализованного представления в этом Берлинском замке, где Фераморса изображал будущий Николай I, а Лаллу-Рук — его жена, Шарлотта Прусская (в православии Александра Фёдоровна).

Мавританские декорации и «живые картины» для представления придумал Карл Шинкель. За будущей императрицей с тех пор закрепилось светское прозвище Лаллы-Рук. Пушкин изъял из последней главы «Евгения Онегина» одну из лучших, по мнению В. В. Набокова, его строф, которая начиналась словами:

И в зале яркой и богатой

Когда в умолкший, тесный круг

Подобна лилии крылатой,

Колеблясь входит Лалла-Рук

И над поникшею толпою

Сияет царственной главою

И тихо вьется и скользит

Звезда-Харита меж Харит

И взор смущённых поколений

Стремится ревностью горя

То на нее, то на царя…

Как известно, представление было увековечено в альбомах 1822 и 1823 годов, рассказывающих о придворном маскараде в Берлине, все участники которого были облачены в восточные одежды, и в фарфоровом гарнитуре, выполненном на королевской мануфактуре по рисункам Шинкеля в экзотической стилистике, навеянной темами «Лаллы-Рук». Памятный гарнитур из трех персидских ваз и 20 тарелок был преподнесён великокняжеской чете и до поступления в эрмитажное собрание хранился в Аничковом дворце. Зимою 1821 г., причисленный к свите вел. княгини Александры Федоровны, жены в. кн. Николая Павловича (будущего императора Николая I), Жуковский находился в Берлине. С 1817 г. он преподавал русский язык Александре Федоровне: она была дочерью прусского короля, Фридриха-Вильгельма IV, и до отъезда в Россию и свадьбы именовалась принцессой Шарлоттой. Путешествие Александры Федоровны было предпринято по совету врачей для поправки здоровья на водах Германии, и первая остановка ее, со всей русской свитой, предполагалась в Берлине, в родном доме принцессы. На свою поездку - это было первое путешествие Жуковского за границу - поэт возлагал большие надежды; он хотел освежить себя новыми впечатлениями и, отдохнув, вновь приняться за поэтическое творчество. Правда, именно Берлин и прусский королевский двор, с которым ему надлежало ознакомиться прежде всего, не возбуждали в нем никаких радостных ожиданий. Он писал А. П. Елагиной (2 октября 1820 г.), отправляясь за границу. "Теперь еду прямо в Берлин, где пробуду до начала марта. Это не лучшая часть моего вояжа: буду видеть прусский двор - тут нет поэзии, но буду видеть Шиллеровы и Гетевы трагедии, буду слушать лучшую музыку - это поэзия". Хотя первые впечатления Жуковского от прусского двора и на самом деле оказались не очень ободряющими, но вскоре затем он стал свидетелем таких событий, которые всколыхнули всю тихую и размеренную берлинскую жизнь и вспоминались долго; все пережитое Жуковским в то время осталось памятным для него на всю жизнь. Эти события связаны были с великолепными празднествами, устроенными в Берлине, для развлечения великокняжеской четы, прибывшей из России, и ее свиты. По предложению герцога Мекленбургского, Карла, сделанному им при прусском дворе, тема театрализованного празднества в честь гостей заимствована была из "восточной повести" Мура "Лалла Рук", только что ставшей известной и во Франции, и в Германии. Очень вероятно, что поводом для возникновения этого проекта явилась незадолго перед тем вышедшая книга альтонского юриста Фридриха-Иоганна Якобсена "Письма к одной немецкой благородной даме о новейших английских поэтах" (Altona, 1820). В этой книге было дано, впервые на немецком языке, подробное изложение этой "восточной повести" Мура и, кроме того, приведены отрывки из всех ее частей в английском подлиннике и в немецком переводе. Мур представлен здесь Якобсеном как "самый блестящий" и обладающий "самой сильной фантазией" поэт "нынешнего времени".    Напомним, что "Лалла Рук" состоит из прозаического текста - "обрамляющей" повести - и вставленных в нее четырех стихотворных поэм. Прозаическое обрамление позволило постановщикам берлинского спектакля 1821 г. допустить в нем прозрачные намеки на присутствовавшую в Берлине великокняжескую чету, в честь которой и устраивался праздник, да и сама Александра Федоровна, несомненно, вспоминала при этом историю своего свадебного путешествия из Берлина в Петербург. В повести Мура бухарский хан Абдалла сватает в жены своему сыну, Алирису, "тюльнанощекую" Лаллу Рук, дочь могольского владетеля Индии, Ауренгзеба. Жених и невеста, по уговору родителей, должны встретиться и познакомиться друг с другом в Кашмире и только после этого сыграть свадьбу. В прозаической части повести Мура и рассказывается об этом путешествии. Невесту сопровождает обширная бухарская свита, а вместе с ней находится молодой поэт, Фераморс (под личиной которого скрывается молодой бухарский принц). Он пользуется продолжительной поездкой, чтобы развлечь скучающую индийскую принцессу Лаллу Рук. Праздник в Берлине и задуман был как театрализация произведения Мура. В лицах должен быть представлен свадебный поезд Лаллы Рук. На пути его следования, по замыслу постановщиков, устраивались живые картины - эпизоды из четырех поэм, входящих в эту "восточную повесть": "Покровенный пророк Хорассана" ("The Veiled Prophet of Khorassan"), "Рай и пери" ("Paradise and the Peri"), "Огнепоклонники" ("The Fire-worshippers") - из истории гебров древнего Ирана и их борьбы против мусульманских завоевателей; четвертая, последняя, поэма Мура "Свет гарема" ("The Light of the Haram")давала заключительную тему: праздник роз в Кашмире. Во время представления каждой картины за сценой должно было раздаваться пение специально сочиненных для данного случая и положенных на музыку романсов: их словесный текст должен был пояснить застывшее в картине действие. Перемена картин, со своей стороны, должна была свидетельствовать, что принцесса совершила часть пути. После последнего эпизода, запечатленного в живой картине, принцесса должна была прибыть к озеру; празднично убранная барка должна была переправить ее вместе со свитой к другому берегу, на котором стоит дворец. По ступеням высокой лестницы, навстречу Лалле Рук, должен был спуститься ее нареченный, принц Алирис; она же должна была узнать в нем поэта-певца, услаждавшего ее своим искусством во время всего пути.

В Берлине решили, что праздник, осуществленный по изложенному плану, может получиться на славу и вполне соответствовать поставленной цели: в задуманном представлении могли принять участие и члены королевского дома, и большая часть свиты, главными же исполнителями должны были явиться знатные гости. Общее руководство представлением король поручил графу Брюлю (Briihl); декорациями, костюмами и расположением групп участников заведовал художник-архитектор Шинкель; музыку к специально сочиненным объяснительным текстам доверено было написать придворному композитору прусского короля Гаспаро-Луиджи Спонтини, исполнение вокальных номеров поручалось четырем известным немецким певицам того времени (Миллер, Шульц, Зейдлер и Бадер). Главными лицами этого маскарадного шествия, перемежаемого живыми картинами, были в. кн. Александра Федоровна в роли Лаллы Рук и ее супруг, Николай Павлович, будущий император, позировавший в живых картинах в роли принца Алириса. Остальные роли были распределены между находившимися в то время в прусской столице принцами, принцессами и знатными гостями. В роли Ауренгзеба, например, выступал принц Вильгельм (брат короля Фридриха-Вильгельма III), сестру могольского владетеля Индии представляла герцогиня Камберлендская, роли ее сыновей исполнял кронпринц Вильгельм - будущий король; бухарского хана Абдаллу, отца Алириса, изображал герцог Камберлендский, супругу хана -- княгиня Луиза Радзивилл и т. д. Все они были одеты в специальные, хорошо подобранные восточные костюмы и прекрасно загримированы. Праздник этот потребовал весьма сложных приготовлений. В течение двух недель предстояло изготовить сложные костюмы и декорации, написать стихотворные тексты к живым картинам, сочинить к ним музыку, разучить их, распределить между участниками 123 роли, устроить несколько репетиций театрализованной части этого торжественного представления и т. д. Праздник состоялся в Берлине 27 января 1821 г. в большом королевском дворце. Для этой цели в нем избран был ряд комнат, окнами своими выходивших в сад - Люстгартен. В большом зале построен был помост для живых картин; за кулисами воздвигнуто возвышение для певиц и музыкантов. Между помостом и зрителями оставлено было свободное пространство для танцев, которыми заполнялись антракты между живыми картинами. Праздник удался на славу и был описан многими свидетелями. Король остался им доволен настолько, что решил повторить его, чтобы приобщить к нему более широкий круг участников и зрителей. Это вторичное представление состоялось через короткий промежуток времени - 11 февраля 1821 г. Во дворец было приглашено тогда более трех тысяч человек. За день до того пышным балом открыта была вновь отделанная парадная театральная зала. Гости из России присутствовали на обоих празднествах. Очевидцы в своих рассказах об этом празднике свидетельствуют, что центром его являлась в. кн. Александра Федоровна. Ей было тогда 23 года, и она была в расцвете своей красоты. У нас есть все основания полагать, что ее преподаватель русского языка Жуковский испытывал к своей ученице тайное чувство влюбленности. Год спустя в память об этом празднике появилось обильно иллюстрированное гравюрами издание графа Брюля на немецком и французском языках под заглавием: "Лалла Рук. Представление с песнями и танцами, данное в Берлине в Королевском дворце 27 января 1821 г. в присутствии их имп. высочеств, вел. кн. Николая и в. кн. Александры Федоровны. С 23 раскрашенными гравюрами" (Берлин, 1822). Присутствовавший на празднике немецкий поэт, барон Фридрих де ла Мотт Фуке, вероятно, в связи с тем же событием, выпустил в свет "восточную повесть" Мура "Лалла Рук" в своем стихотворном немецком переводе. Кроме издания альбомов гравюр графа Брюля, в 1823 г. в Берлине выпущено было еще одно роскошное издание: "Живые картины и пантомимические сцены на празднике Лаллы Рук, рисованные с натуры В. Гензелем" ("Die lebenden Bilder und pantomimischen Darstellungen bei dem Festspiel: Lalla Rukh nach der Natur gezeichnet von VV. Hensel"). Все эти издания были у Жуковского, и это для нас очень существенно: они разъясняют несколько темных мест в его стихотворениях 20-30-х годов. Дошли эти издания и до самого Томаса Мура. "Несравненный праздник",- записал Жуковский в своем дневнике под 27 (15) января 1821 г., имея в виду представление, устроенное в Берлине в честь Александры Федоровны; теми же словами определено оно Жуковским в письмах к друзьям, например в письме к А. И. Тургеневу (от 19/6 февраля 1821 г.), в котором он подробно описывал это торжество. Приведем полностью это описание, так как в русской печати оно никогда целиком не воспроиводилось.

"Здесь был несравненный праздник, который оставил во мне глубокое впечатление,- пишет Жуковский.

- Ты знаешь Мурову поэму Лалла Рук. Дочь Ауренгзеба едет к своему жениху в Бухарию; он встречает ее в долине Кашемира. Дорогою молодой поэт, чтобы не скучно было принцессе, поет ей исторические песни; поэт нравится принцессе, и она приближается с чувством грусти к тому месту, т.е. к Кашемиру, где должна встретить своего жениха; но на поверку выходит, что жених и поэт одно лицо. Берлинский праздник был не иное что как праздник, который молодая Лалла Рук дала будто в Кашемирской долине своему супругу и своему отцу Ауренгзебу, и в воспоминание тех минут, которые она так приятно провела дорогою, слушая песни своего мужа, она велит представить в картинах то, что он описывал ей в своих песнях. Эти картины, которые были сочинены живописцем Ш ***, были несравненны; во время их представления пели романсы, для которых музыка сочинена была Спонтини и прелестна. Но всему давала очарование великая княгиня; ее пронесли на паланкине в процессии - она точно провеяла надо мною, как Гений, как сон; этот костюм, эта корона, которые только прибавляли какой-то блеск, какое-то преображение к ежедневному, знакомому; эта толпа, которая глядела на одну; этот блеск и эта пышность для одной; торжественный и вместе меланхолический марш; потом пение голосов прекрасных и картины, которые появлялись и пропадали, как привидения, живо трогали, еще живее в отношении к одному, главному, наконец, опять этот марш - с которым все пошло назад, и то же милое прелестное лицо появилось на высоте и пропало в дали - все это вместе имело что-то магическое! Не чувство, не воображение, но душа наслаждалась, и я воротился к себе с каким-то унынием, которое имело свою сладость..."

В дневнике Жуковского 1821 г. нашли свое отражение все важнейшие этапы его знакомства с повестью Мура "Лалла Рук". Под 13(25) января 1821 г. отмечена репетиция живых картин, на которой Жуковский, очевидно, присутствовал; под той же датой сделана и дальнейшая запись: "вечер дома; читал Lalla Roukh. На другой день, накануне праздника, в дневнике выписаны тридцать два стиха из "Лаллы Рук" в английском подлиннике. Однако переводом поэмы "Рай и пери" Жуковский начал заниматься только месяц спустя: 16(28) февраля в дневник внесено начало его перевода под заглавием "Пери и ангел". Затем Жуковский продолжал этот перевод почти каждый день, вплоть до 6(18) марта 1821 г. Этим числом датирована запись: "Кончил Пери". Образ Лаллы Рук, каким он явился Жуковскому на Берлинском празднике, владел им в течение целого года. Так, в апреле 1821 г. Жуковский издавал рукописный журнал "Лалла Рук": подобно предшествующему подобному же изданию Жуковского "Для немногих", он предназначался для Александры Федоровны. Еще в октябре того же года, посылая своей высокопоставленной ученице большое письмо, Жуковский сообщал в нем: "Предвижу, что будет еще несколько No Лалла Рук и Для немногих". В том же году вторая вставная поэма из "Лаллы Рук" в переводе Жуковского, под заглавием "Пери и ангел" (у Мура - "Рай и пери"), в первый раз напечатана была в журнале "Сын Отечества" - без имени Мура и с сокращением фамилии переводчика до одной буквы: "с английского Ж."

Русская императрица, супруга императора Николая I (1796-1855) Александра Федоровна Романова (принцесса Шарлотта Прусская) родилась 1 (13) июля 1798 года в Потсдаме (Пруссия). Урожденная принцесса Фpедеpика-Луиза-Шаpлотта-Вильгельмина была третьим ребенком в семье прусского короля Фридриха Вильгельма III из династии Гогенцоллернов и его супруги, королевы Луизы. Ее отец, Фридрих Вильгельм III (1770-1840), был добрым и искренне верующим человеком, но оказался слабым и нерешительным правителем, натурой, в общем, совсем не примечательной. Став в 1797 году прусским королем, он обещал содействие Австрии, но ничего не предпринял после вторжения в Австрию Наполеона в 1805 году. После сокрушительного поражения прусской армии под Иеной и Ауэрштедтом (1806), потеряв половину своих владений, Фридрих Вильгельм был вынужден подписать в 1807 году Тильзитский мир. Мать принцессы Шарлотты, прусская королева Луиза-Августа-Вильгельмина-Амалия (1776-1810) была дочерью дочь герцога Карла Мекленбург-Стрелицкого. Фридрих Вильгельм и королева Луиза женились в 1793 году, и у них родилось трое детей. Два сына от этого брака, Фридрих Вильгельм IV (1795-1861) и Вильгельм I (1797-1888), впоследствии стали прусскими королями, а Вильгельм — ещё и первым германским императором (с 1871 года). Шарлотта была младшим ребенком в семье и единственной их дочерью. Став королевой, Луиза вскоре привлекла к себе сердца подданных и примкнула к партии реформ. Она пыталась вскружить голову Наполеону, ей самой вскружил голову русский царь Александр. Когда осенью 1806 года Фридрих Вильгельм выступил в поход против французов, Луиза последовала за ним в Тюрингию. После битвы при Иене Луиза бежала в Кенигсберг, забрав с собой троих детей, в том числе и младшую — 8-летнюю Шарлотту. В январе 1807 года Луиза была уже в Мемеле. Наполеон преследовал королеву, которую считал зачинщицей войны за своего нерешительного мужа, сопровождая погоню самыми недостойными оскорблениями. Несмотря на это, королева Луиза решила лично просить Наполеона в Тильзите о более мягких условиях мира, но все её усилия были напрасны. Тяжёлые страдания, выпавшие на долю государства и королевского дома, Луиза переносила с мужеством, поддерживая убитого горем короля. Хорошо понимая, отчего произошло несчастье Пруссии, она с радостью приветствовала реформы и государственных людей, работавших над возрождением Пруссии. В декабре 1809 года Луиза с детьми наконец вернулась в Берлин, но через несколько месяцев заболела и умерла в возрасте 34 лет. Её останки погребены в дворцовом саду в Шарлотенбурге, где ей и её супругу воздвигнут мавзолей. Памяти королевы в XIX веке был посвящён институт Луизы в Берлине, готовящий воспитательниц, и орден Луизы. Несчастной Шарлотте, уже в детстве познавшей на себе, что такое война и изгнание, было 12 лет, когда умерла ее мать. Лоттхен, как ее звали в семье, была невероятно красивой девочкой — беленькая, румяная, нежная, с удивительно тонкой талией, она казалась неземным существом. После победы над Наполеоном ей можно было подумать и о браке, а одним из потенциальных женихов был младший брат русского императора Александра I — Николай Павлович. Хотя Николай и не считался наследником, Александр I приобщал его к государственным делам с ранней юности. В 1814 году семнадцатилетний Великий князь вместе с императором въезжал в Париж, а затем присутствовал на Венском конгрессе четырех великих держав — победительниц Наполеона. Позже он сопровождал брата-венценосца в его визитах в Англию, Австрию, Пруссию. Именно в Пруссии, в 1814 году, Николай встретил и влюбился в юную дочь короля Фридриха Вильгельма III Шарлотту. Уже 4 ноября 1815 года в Берлине, во время официального обеда российский император Александр I и прусский король Фридрих Вильгельм III объявили о помолвке принцессы Шарлотты и брата русского царя — царевича и великого князя Николая Павловича. Все было до ужаса мило и по-немецки сентиментально: юные Николай и Шарлотта считались едва ли не самой красивой парой в Европе и влюбились друг в друга с первого взгляда. Конечно, этот союз «крепил русско-германскую дружбу» на том этапе, но был со стороны «молодых» совершенно лишен даже намека на прагматизм. Российская императорская корона Лоттхен вроде бы не светила: наследником Александра считался Константин. Но Шарлотта и не расстраивалась по этому поводу: своего жениха она сразу предупредила, что ей нравятся лишь «маленькие, милые, уютные и удобные вещицы». Ни один из этих эпитетов к российской императорской короне, конечно, не подходил. Николай называл свою невесту «моя птичка», его первым чувством была не страсть, не жажда обладания ее красотой, а желание защитить ее, согреть, уберечь от треволнений мира. Венчание состоялось 1 (13) июля 1817 года в церкви Зимнего дворца. Замужество предполагало переход невесты в православное исповедание и наречение нового имени, имеющегося в православных святцах. Так принцесса Шарлотта Прусская стала именоваться великой княгиней Александрой Федоровной. Брак преследовал в первую очередь политические цели: укрепление политического союза России и Пруссии, — однако оказался счастливым и многодетным. От этого бpака pодилось семь детей, в том числе их первенец — будущий император Александр II (1818-1881). Материнство захватило ее полностью и сделало счастливой. В отличие от супруги царя Александра I Шарлотта сразу пришлась русскому Двору «ко двору». Свекровь полюбила ее все с той же немецкой сентиментальностью, — Лоттхен отвечала ей тем же. Не слишком образованная, любезная, очень «понятная» и «своя», веселая, красивая, умопомрачительно грациозная, Александра Федоровна стала украшением русского Двора. Царь Александр любил именно с ней открывать балы. Юный Пушкин пленился ею и оставался шутливым почитателем «А.Ф.» всю жизнь. В дневниках поэта (1834) приведен разговор Пушкина с Александрой Федоровной и его признание: «я ужасно люблю царицу, несмотря на то, что ей уже 35 лет, или даже 36». И она тоже платила ему большой симпатией. При Дворе молодую царицу за красоту и изящество прозвали Лалла-Рук в честь героини романтической поэмы Т. Мура. Такой и запечатлел ее Пушкин в первоначальной редакции восьмой песни «Евгения Онегина» (строфа 16):

И в зале яркой и богатой,

Когда в умолкший тесный круг,

Подобно лилии крылатой,

Колеблясь, входит Лалла-Рук,

И над поникшею толпою

Сияет царственной главою

И тихо вьется и скользит

Звезда — харита средь харит.

Настоящая дружба связала Александру Федоровну и с ее учителем русского языка — В.А. Жуковским. Вероятно, это была единственная в XIX веке русская государыня, которая даже при помощи Жуковского не смогла «превозмочь» русский язык, зато человеческие качества Василия Андреевича она оценила сполна и именно ему поручила воспитание своего первенца. А в «тесном кругу» семьи и придворных она прекрасно обходилась родным немецким и общеупотребимым французским. Хотя русские стихи она читала и любила, и понимала их сердцем больше, чем муж — «коронованный инженер». Трудно сказать, до какой степени Александра и Николай были «не в курсе» планов царской семьи именно им передать императорскую корону. Согласно официальной версии, только в 1819 году Александр I объявил им об этом. И молодожены разрыдались, — так они не хотели вылезать из уютного мирка своего счастья в мир большой политики! Однако же когда в 1818 году Александра Федоровна рожала своего первенца, то рожать свекровь погнала ее в Москву, — а это уже был знак того, что ожидается появление на свет не просто члена царской семьи, но возможного будущего государя. С немецкой аккуратностью Александра Федоровна «не подкачала» и родила сына Александра. Правда, роды были непростыми, а главное, Александра Федоровна вдруг испытала огромную тревогу за будущее младенца. Вещее сердце матери: ведь родился будущий Александр II, убитый затем революционерами! Это ощущение тревоги ей запомнилось навсегда. Однако счастливые и во всех смыслах «безукоризненные» Николай и Александра больше подходили на роль императорской четы, чем взбалмошный, бездетный Константин и его морганатическая супруга полячка княгиня Лович. Итак, когда Александр I умер, все узнали, что императором должен стать по его завещанию Николай. Прекрасно известно, что тогда это вызвало «смуту»: восстание гвардейских частей на Сенатской площади 14 декабря 1825 года. Этот день был самым страшным в жизни Николая и Александры: оба понимали, что не только корона, но и сама их жизнь висит на волоске. С того дня императрица Александра Федоровна стала страдать нервным тиком, а император Николай I сделался упрямым и жестоким, что пугало ее. На робкие просьбы жены помиловать декабристов Николай гневно вскричал: «Как ты можешь говорить мне об этом, — ты, ты! Ведь они хотели убить твоих детей!..» Это был веский «аргумент»: Александра отступила. Но волнения тех дней еще скажутся. Вскоре Александра Федоровна родит третью дочь, которую назовут в ее честь. Александра-младшая будет разительно отличаться от упрямых и бойких старших своих сестер Марии и Ольги тихим нравом, задумчивостью, мягкостью. Она станет любимицей матери и всей семьи, и угаснет в 18 лет, — это будет второй страшный удар для Александры Федоровны. Эта «семейная» подоплека многое объясняет в политике Николая. Болезненная и инфантильная, Александра Федоровна мало интересовалась государственными делами. Она вела активную светскую жизнь, с 1828 года стала попечительницей благотворительных учреждений, перешедших в ее ведение после смерти свекрови — жены Павла I императрицы Марии Федоровны. Государыня была также покровительницей Императорского женского патриотического общества и Елизаветинского института. Ее именем назван Александринский театр в Санкт-Петербурге. Николай I окружал Александру Федоровну вниманием и любовью, создав настоящий культ «белой дамы» (символом императрицы была белая роза). Ей посвящена строка В.А. Жуковского «Гений чистой красоты», повторенная затем А.С. Пушкиным. Летом 1828 года Николай и Александра делают визит в Берлин. Здесь, при дворе отца, русская императрица отпразднует свое 30-летие. Праздник этот войдет в историю немецкой культуры: лучшие поэты воспоют выдержанный в духе средневековых турниров праздник Белой Розы, — так поэтически называют саму Александру Федоровну. Правда, на торжестве не будет любимого мужа: он срочно уедет в Россию «по делам». Среди этих «дел» — подготовка главного подарка для супруги. Вскоре после возвращения в Петербург Александра Федоровна стала хозяйкой нового дворца. Шотландец А. Менелас воздвиг в Петергофе здание в духе английских загородных коттеджей, — так его и прозвали: Коттедж. Конечно, герои диккенсовских произведений сочли бы эти апартаменты чересчур пышными, но с точки зрения русской царицы, здесь все было так, как любила она: «маленькое, уютное, удобное и милое». Дворец был отделан в псевдоготическом стиле, его гербом стала белая роза, — любимый цветок Александры Федоровны. Воздвигая этот дворец, Николай как бы говорил жене: молодость позади, начались семейные будни зрелости, — пускай же они будут безмятежными!.. После создания для нее дворцово-паркового ансамбля Александрия в Петергофе, императрица стала называть себя «петергофской помещицей». По традиции именно сюда, а не в Большой Петергофский Дворец все венценосное семейство вместе с детьми выезжало на лето. Александра Федоровна как-то признавалась маркизу де Кюстину: «Жизнь в Петергофском дворце для меня была невыносима. Чтобы отдохнуть от его тяжеловесной позолоты, я выпросила у государя эту обитель. Никогда я не была так счастлива, как здесь». Речь в письме шла о парке Александрия. Со временем быт высших слоев и Двора демократизировался. Появились публичные маскарады, где высшие сословия могли смешиваться с прилично одетыми «простолюдинами», затевать там интрижки, непринужденно общаться. Публичные маскарады — «хит» петербургских бальных сезонов в 1830-е годы. Это нашло отражение, как минимум, в двух крупных произведениях М.Ю. Лермонтова — в драме «Маскарад» и в стихотворении «Как часто, пестрою толпою окружен…» Между тем, мало кто знает, что расцвет маскарадов был связан с определенной очень существенной переменой в интимной жизни августейшей четы. Александра Федоровна любила танцевать буквально «до упаду»: в результате, частые роды (4 сына, 3 дочери и два выкидыша на «почве» балов) подточили ее здоровье. В 1832 году врачи категорически запретили ей вести интимную жизнь… «Ради жены» Николай смирился с необходимостью воздержания. Некоторое время супруги развлекались его рассказами о том, как та или иная светская красавица пытается соблазнить царя. Как бы демонстрируя незыблемость своих супружеских уз, Александра намеренно окружает себя прелестными фрейлинами. Кроме того, она искренне любит все прекрасное и изящное. Отсюда и ее настойчивое желание познакомиться и ввести в придворный круг Н.Н. Пушкину. Царская чета постоянно участвует в маскарадах Энгельгардта. Но затем на этих же маскарадах царь заводит одну интрижку, другую, третью, — и уже не рассказывает об этом жене. Зато, как всякий деспот и собственник, он ревниво следит за своей супругой. К ней приставлена графиня Софья Бобринская. Правда, она становится лучшей подругой царицы, — именно Бобринская иногда сопровождает и ее на маскарад. Впрочем, в отличие от мужа и рано повзрослевших дочек императрица может позволить себе разве что легкий флирт, «мазурочную болтовню», — не больше. На официальных балах царь сам утверждает список тех, с кем будет танцевать его жена, причем чаще раза в два года ни одна фамилия в списке не повторяется… Самое большее, на что смогла отважиться «А.Ф.», было ее увлечение князем А.Трубецким, которого она в переписке с Бобринской называет Бархатом. И хотя Лалла-Рук и Бархат — лишь партнеры по редким танцам, конспирация не излишня: царь в конце концов отсылает Трубецкого за границу. Ходили слухи, что со временем царь «осчастливил» всех более или менее хорошеньких дам и девиц во дворце. Одна придворная дама объяснила путешественнику маркизу де Кюстину, что если б она отказала царю, то первым бы осудил ее за это собственный муж… Теперь становится ясным, как задевали, как бесили царя — завзятого лицемера всякие упоминания о «разврате» в высших сферах, которые столь часты у Лермонтова! Отсюда и неожиданно злобная эпитафия Николая I поэту: «Собаке собачья смерть». А между тем, Николай не на шутку влюбился, да так, что уже не стал скрывать этого. Ее звали Варварой и она была родной племянницей фаворитки его отца знаменитой Нелидовой. Варенька Нелидова была фрейлиной Александры Федоровны. И тут царица вдруг потеряла самообладание, почувствовав, что грянуло не очередное увлечение мужа, а большое чувство. Императрица устроила форменный бунт. Она собралась в Италию и забрала с собой Вареньку. Две недели шли приготовления к поездке. Две недели Николай не говорил жене ни слова, — это единственная, но какая размолвка в их долгой совместной жизни!.. Через несколько дней после отъезда жены царь сорвался с места и полетел вослед путешественницам. В Неаполе они соединились. О чем говорили все трое, знают только они. Но в Петербург троица возвращается вроде бы примиренной. Нужно отдать должное Вареньке: она — сама деликатность, никогда не афишировала свои особые отношения с царем. Николай также соблюдал абсолютную корректность к жене, и, кажется, еще больше баловал ее, строя для нее прелестные дворцы и даря массу «милых маленьких» (и весьма дорогих) вещей. В московском Кремле по проекту К.А. Тона возводится главный дворец империи, где самые роскошные помещения (несравнимые с его собственными) — апартаменты императрицы. Главный праздник страны — по-прежнему ее день рождения в Петергофе. Современники отмечают, между тем, болезненный вид Александры Федоровны и в то же время то, что она одевается, «как молодая». А в интерьерах романтический антураж молодости сменяется тяжеловесной роскошью нового, буржуазного века. В 1854 году эта новая буржуазная Европа продемонстрирует свою мощь «жандарму» Европы Николаю: разразится война. Из окон Коттеджа можно будет видеть английские военные корабли. Падет Севастополь, вовсю обсуждается возможность высадки англо-французского десанта в окрестностях Петербурга. Бывшие союзники Николая Пруссия и Австрия предают его. В отчаянии царь ищет смерти: на парадах он в одном мундире стоит на пронизывающем зимнем ветру. Наконец, успех достигнут: царь простужается и быстро сгорает в огне болезни. У постели умирающего — Александра Федоровна. В коридоре бродит совершенно обезумевшая от горя Варенька. Царица просит мужа проститься с Нелидовой, — но верный долгу и приличиям, Николай не допускает любовницу к своему одру. Испуганному заплаканному сыну Александру он хрипит: «Держи все!» и сжимает кулак. Это были последние слова Николая. Для России начинается новая эпоха. Новая эпоха начинается и для обеих женщин — вдовствующей императрицы и экс-фаворитки. Нелидова отдает все деньги, которые ей завещал царь (200 тысяч), на благотворительные нужды, оставшись не только без средств к существованию, но и без крова, — ведь до этого, как большинство фрейлин, она жила во дворце. И тут происходит удивительное: на следующий день после смерти Николая его вдова предоставляет сопернице придворную должность! Больше того: теперь обе женщины не расстанутся до смерти Александры Федоровны. Память о любимом человеке сделает их лучшими подругами! После смерти мужа Александра Федоровна унаследовала Аничков дворец и Александрию, владела также мызами Ропша, Кипень, Дудергофка и Знаменка. Она носит титул вдовствующей императрицы, окружена прежним почетом, — сын, новый император, любит ее, да и характером он, кажется, больше в мать. Но силы с каждым годом уходят из когда-то прекрасной женщины. Теперь она многие месяцы проводит на немецких и французских курортах. Но она по-прежнему олицетворяет блеск и роскошь императорского двора. Если сам император Николай I был непритязателен в быту и мог спать, накрывшись старой шинелью, то Александра Федоровна окружала себя изысканными вещами работы лучших мастеров и жила в роскоши как в России так и за границей. В июле 1857 года в статье «Августейшие путешественники. Вдовствующая императрица», опубликованной в «Колоколе», Герцен резко порицал ее за «зрелище истинно азиатского бросанья денег, истинно варварской роскоши… Каждый переезд августейшей больной и каждый отдых ее — равняется для России неурожаю, разливу рек и двум-трем пожарам». Однако в начале июля каждого года она возвращается в «гнилой» Петергоф, где по-прежнему царит на главном празднике России, — своем дне рождения. Она все так же любезна, мила, грациозна, она сама заваривает чай гостям. Последний раз императрица-мать делает это в июле 1860 года. Осенью Александра Федоровна слегла окончательно. На призыв священника простить всем обидчикам она возразила: «Да, я прощаю всем, кроме императора Австрии!..» Предательства им Николая она не смогла забыть и на смертном одре. 19 октября 1860 года в Александровском дворце в Царском Селе, эта такая «обыкновенная» и все-таки по-своему замечательная женщина умерла. Последними словами ее были: «Ник, я иду к тебе…» Похороны императрицы состоялись в Петропавловском соборе рядом с мужем, Николаем I. Варенька Нелидова пережила и ее сына, и ее внука, и увидела коронацию последнего русского императора Николая Второго — правнука своей августейшей подруги. Нелидова ушла из жизни в 1897 году. Одна из самых красивых женщин первой половины XIX века, немецкая принцесса Шарлотта, ставшая русской императрицей Александрой Федоровной, была творческой натурой. Она замечательно рисовала, писала портреты, занималась резьбой по камню, чеканкой и пр. А когда она умерла, в «Полярной звезде» были опубликованы стихи без подписи:

Умерла императрица…

Что же вышло из того?

Будет горько плакать Ницца,

А Россия — ничего.

Учитывая, что браки царственных особ — прежде всего дело политики, сердечные предпочтения государей обычно во внимание не принимались. Но тем не менее брачный союз Николая I и Александры Федоровны можно считать одним из наиболее удачных. Трудно поверить, что романтичная и сентиментальная принцесса была полностью счастлива с Николаем, вошедшим в историю под прозвищем «жандарма Европы». Наблюдавшим их семейную жизнь, было трудно определить, где дань условностям, а где начинается искренняя привязанность — Александра Федоровна стремилась усердно блюсти весь этикет дворцовой жизни. Некоторым она казалась даже чопорной и строгой. Однако это не было врожденными ее чертами, а диктовалось лишь трогательной преданностью государю и тем самым «уважением святыни семейной жизни», о котором говорил В.А. Жуковский.