Баннер

Сейчас на сайте

Сейчас 150 гостей онлайн

Ваше мнение

Самая дорогая книга России?
 

Грибоедов А.С. Горе от ума. Комедия в четырех действиях, в стихах. Москва, в Тип. Августа Семена, при Императорской Медико-Хирургической Академии, 1833.

Price Realized: $ 19 826

Гравированный портрет, 167 с., факс. 23,5х14,6 см. В роскошном подносном марокеновом переплете с блинтовым тиснением готического орнамента, тройной золотой обрез, цветные вощеные форзацы. В экземпляр вложена гравированная издательская обложка. В хорошем состоянии. Экземпляры с гравированным портретом и факсимиле чрезвычайно редки. Как пишет Н. Смирнов-Сокольский:

" В литературе известно несколько экземпляров с портретом и факсимиле, однако являются ли оба эти листа органическими элементами издания 1833 года или только внешним приложением к нему, остается спорным". Большая редкость. См.-Сок. № 796.

Уход: 650 000 руб. С учётом 10% премии: 715 000 руб. $19,826 при курсе: 32,7848. Аукцион «В Никитском» № 20. Редкие книги, рукописи, автографы, государственные бумаги и фотографии. 11 декабря 2013 года. Москва. Лот № 64.

Фронтиспис — великолепный портрет А.С. Грибоедова, гравированный Николаем Уткиным, советником Имп. Академии Художеств Октября 20 дня 1829 года.  Издательские печатные обложки сохранены. На задней обложке написано:

«Продается в книжном магазине Николая Николаевича Глазунова».

Первое издание бессмертной комедии!

Библиографические источники:

1. The Kilgour collection of Russian literature 1750-1920. Harvard-Cambrige, 1959, № 404.

2. Смирнов–Сокольский Н.П. Моя библиотека, Т.1, М., «Книга», 1969, № 643.

3. В.А. Верещагин Русские иллюстрированные издания XVIII и XIX столетий. 1720-1870. Библиографический опыт. Спб., 1898, №166 — экземпляр с портретом Н. Уткина! «Первое и редкое издание комедии. Портрет Грибоедова отличается большим сходством».

4. Книги и рукописи в собрании М.С. Лесмана. Аннотированный каталог. Москва, 1989, № 680.

5. Библиотека русской поэзии И.Н. Розанова. Библиографическое описание. Москва, 1875, № 512 — экземпляр с портретом!

6. Русская словесность с XI по XIX столетия включительно. Составила А.В. Мезиер. Спб., 1899, № 6175.

7. В.Г. Готье. Каталог большей частью редких и замечательных русских книг. Москва, 1889, № 595 — экземпляр с портретом! (7 рублей 50 копеек).

8. Дар Губара. Каталог Павла Викентьевича Губара в музеях и библиотеках России. Москва, 2006, №№ 445-446 — присутствует особый корректурный экземпляр!

9. Собрание С.Л. Маркова. Спб., 2007, № 368 — экземпляр в печатных обложках!

10. Книжные сокровища ГБЛ. Выпуск 3. Отечественные издания XIX- начала XX веков. Каталог. Москва, 1980, № 25.

11. Библиотека Д.В. Ульянинского. Библиографическое описание. Том III. Русская словесность преимущественно XIX века до 80-х годов. Москва, 1915, № 4160.

12. Чертков А.Д. Всеобщая библиотека России. Москва, 1838, стр. 413, № 62.

Цензор: А как-с заглавие, позвольте вас спросить?

Сочинитель: «О разуме».

Цензор: Никак-с не можно пропустить.

«О разуме»! нельзя-с; оно умно, прекрасно,

Но разум пропускать, ей-богу! Нам опасно…


В середине марта 1823 года, по самому последнему пути, Грибоедов въехал в Москву. Столица мало изменилась за прошедшие пять лет. Жизнь течет — но только великие катастрофы преображают Москву. В Новинском все было как в детстве. Деревья, посаженные после пожара, стали уже большими. И люди по соседству жили почти те же самые. Сестра Мария встретила брата с искренней радостью. Зато мать Настасья Федоровна едва скрывала раздражение: ничего не наслужив, ни денег, ни чинов, сын вздумал покинуть генерала Ермолова, хотя, по слухам, пребывал у него в милости. Но она не высказывалась открыто; Александр имел важное оправдание для приезда. Свадьба лучшего друга — повод сам по себе значительный, уважаемый, притом Бегичев женился на очень богатой невесте, должен был вскоре зажить открыто и роскошно, и Настасья Федоровна отнюдь не желала пресекать подобное знакомство. И более того. Младший брат Степана Бегичева Дмитрий недавно взял в жены родную сестру знаменитого Дениса Васильевича Давыдова, приходившегося каким-то кузеном Ермолову. Конечно, лучше бы было действовать около самого главнокомандующего, но авось! и в Москве Александр не потеряет времени даром. Но летом надобно будет непременно ехать назад! Грибоедов, по давней привычке, постарался пропустить матушкины излияния мимо ушей. Едва отойдя от дороги, он бросился к Бегичеву. Они с жаром обнялись, даже сдержанный Степан не скрывал душевной радости. Если не считать короткой встречи в Петербурге, друзья не виделись с августа 1817 года. Оба мало переменились внешне, только повзрослели. (Бегичеву было уже далеко за тридцать.) Но сколько всего произошло за истекшие годы! Бегичев вышел в армию, стал полковником, влюбился и готовился к свадьбе. Ни о чем ином он толком говорить не мог. Он мечтал представить Александру свою невесту и в глубине души молился, чтобы они нашли общий язык, чтобы жена не встала между ним и другом. Грибоедов в свою очередь хотел бы многое рассказать Степану; скитаясь по горам, он когда-то сочинял письма к нему, мечтал, что «Бог даст свидимся, прочтем это вместе, много добавлю словесно — и тогда столько удовольствия!». Но то было четыре года назад. Большую часть он теперь сам забыл, заметки поистрепались, да и не до того было. Он жаждал прочесть Степану начерно готовые первые сцены комедии, имевшей уже название — «Горе уму» — и план, великолепный по простоте и значительности.

Бегичев рад был бы послушать сочинение друга, но портные, обойщики московского и деревенского домов, каретники, ювелиры, родные жены и прочие посетители бесконечно осаждали его. Предсвадебные заботы утомительны, а вечера он, само собой, проводил у невесты, и времени ни на что не доставало. Грибоедов, которого он просил стать его шафером, сам оказался в хлопотах. Надо было обновить гардероб, заменив потуги тифлисских портных более приличной одеждой. Пока он сидел в Персии, в моде свершилась революция: мужчины начали носить не короткие брюки до колен, а белые длинные обтягивающие панталоны до щиколоток. Старухи были глубоко шокированы — прежде подобная одежда предназначалась только для спальни. Зато молодые люди веселились вовсю, хотя панталоны приходилось заказывать в Петербурге. Грибоедов облачился в них с нескрываемым удовольствием — в конце концов, в них было удобнее!

В Москве собралось несметное множество старых друзей, но Александр со всеми виделся мельком, голова его шла кругом от внезапного возврата к позабытой московской жизни, к тому же весенняя распутица мешала разъезжать по городу. За время его отсутствия в семействе Грибоедовых произошли перемены: кузина Елизавета родила Паскевичу уже двух сыновей — Михаила и Федора и двух девочек-близняшек, а кузина София стала совсем взрослой, красивой и такой же веселой и живой, как в детстве. Будущая жена Бегичева, Анна Ивановна Барышникова, Александру понравилась. Она оказалась очень милой, приветливой, доброй и прекрасно образованной. Ее дед происходил из мещан, приобрел огромное состояние и «говорящую» фамилию, отец вложил капитал в дворянский титул (в конце царствования Екатерины порой дозволялось покупать места в Табели о рангах, что Император Павел пресек), в крестьян и земли и в воспитание единственной дочери и наследницы. Анна Ивановна соединяла мещанские добродетели, не вовсе изжитые в ее семье, с изяществом балованной московской барышни — сочетание получилось очаровательным. Прошло несколько дней, прежде чем Александр со Степаном нашли время для серьезной беседы. Грибоедов прочел другу первый акт пьесы, с которым отчасти уже познакомил Кюхельбекера. Тот в свое время не сделал никаких замечаний, и Александр оказался совершенно не готов к разгромной критике Бегичева. Замысел, исполнение, характеры действующих лиц, отношения между ними, стихи, рифмы — все подверглось строгому разбору Степана, и все получило весьма низкую оценку. Особенно не понравилось Степану, что в пьесе были заметны следы французского влияния. Например, горничную звали Лизанька — явный перевод традиционного для французской субретки уменьшительного имени Лизетта. Где видано, чтобы так ласково обращались к крепостной девушке, хотя бы наперснице барышни, в московском доме? Грибоедов был несколько ошарашен градом упреков, спорил, старался доказать свою правоту, едва ли не почувствовал обиду и расстался поздней ночью со Степаном холодновато. Оба были огорчены размолвкой. Бегичев всю ночь раскаивался в резкости суждений, хотя понимал, что не был бы столь прямолинеен, если бы не верил в великие способности друга, нуждавшегося не в огульном одобрении, а в вызове своему мастерству. Рано утром он поехал в Новинское — то ли извиняться, то ли оправдываться, то ли мириться. Не может же какая-то комедия разрушить мужскую дружбу!

Он нашел Александра только что вставшим с постели; неодетый, тот сидел у растопленной печи и бросал в нее свой первый акт лист за листом!

— Послушай, что ты делаешь?!! — закричал Степан в ужасе.

Грибоедов взглянул на него весело:

— Я обдумал — ты вчера говорил мне правду, но не беспокойся: все уже готово в моей голове.

Александр заметно воспрянул духом; теперь он был уверен, что у него найдется умный и нелицеприятный критик, и всё, что заслужит его одобрение, заслужит и одобрение будущих читателей и зрителей. Через неделю он переписал большую часть акта по-новому, оставив только несколько прежних сцен, которые, как ему казалось, получились лучше других. Замечания Бегичева были Грибоедову очень важны. Степан знал свет лучше юного Кюхельбекера, лучше самого Александра, на пять лет оторванного от России. Бегичев живал и в деревне, и в Петербурге, и в Москве, и в захолустных городках — и мог верно судить, удается ли автору отразить российскую действительность, или он искажает ее в угоду сценическим традициям. Грибоедов приступил к своей пьесе, находясь в необычном положении. Он не был штатным драматургом какого-нибудь театра, как Шекспир, Мольер, Шаховской... да кто угодно. В Петербурге он выполнял порой просьбы актрис и пожелания дирекции, но в Персии и даже в Тифлисе отголоски столичных театральных событий до него не доходили. Менялись актеры, менялись члены репертуарных комитетов, менялись вкусы зрителей — он ничего об этом не знал. И-тем лучше! Он писал для себя, выражал свои мысли и чувства, не думая, куда и кому отдаст будущее сочинение. Он творил, не оглядываясь на возможности определенных исполнителей, на суждения цензоров, на все, что сковывает творческую мысль и направляет ее в заранее заданное русло; если он не сумел бы достичь высоты, к которой стремился, он просто сжег бы свой труд, но не опустил до уровня толпы. Грибоедов не видел нужды определять, что он хочет создать: трагедию, комедию или, может быть, даже драму. Пусть герои соберутся в одном месте, начнут действовать — там и выяснится, к чему приведут их отношения. Что типичнее в русской жизни: неразрешимые конфликты со смертельным исходом? полные драматизма ситуации, улаживаемые до поры? или веселая борьба по пустякам, любовные интриги и дурачества? Или все вместе, как в несравненных творениях Шекспира? Пусть не автор, а сама жизнь выберет жанр пьесы! Автор же только поднесет обществу зеркало, где оно увидит себя таким, как оно есть.

Правда, никто никогда не творил подобным образом, а попытка Шаховского сделать что-то похожее в «Липецких водах» провалилась, — но всегда ли полезно оглядываться на предшественников?! Предшественники иначе понимали задачи искусства. Гении Возрождения создавали образы огромной обобщающей силы, воплотившие в себе какое-то одно чувство, равно присущее всем векам и народам: любовь, ревность, трусость, честолюбие, отношения родителей и детей. Эти чувства вечны, и образы этих чувств вечны — Гамлет, Отелло, Ромео и Джульетта, Макбет, Дон Кихот, Дон Жуан... кто может встать рядом с ними?! Но такими образами не нарисуешь портрет общества. Они возвышаются над прочими героями произведения, притягивая внимание к себе и только к себе. Вероятно, не каждый сразу вспомнит, в чем, собственно, заключаются переживания Гамлета; кто, кроме Ромео и Джульетты, действует в пьесе Шекспира и как зовут бесчисленных женщин, соблазненных Дон Жуаном? Противопоставить «вечному образу» можно только равнозначный «вечный образ», однако невозможно же представить мир, населенный одними титанами единовластного чувства. Души большинства людей устроены сложнее. Долгие раздумья привели Грибоедова к мысли, что сочинять пьесу надо в вольных стихах, которые ближе всего стоят к разговорной речи и в то же время образнее, ярче, афористичнее ее. Жизнь кратна четырем: существуют четыре времени суток, четыре времени года, четыре возраста человека. Поэтому он решает изобразить один день из быта московской семьи, что легко и просто — и правы были древние, настаивая на единстве времени, когда действие пьесы укладывается в 24 часа. Это требование не следует понимать буквально: неразумно втискивать в сутки события, которых бы хватило на три года! Но в одном дне русского дома столько событий и не окажется. Первое действие покажет утро в доме: волей-неволей его обитатели покинут спальни, с началом дня оживут хлопоты, возникшие не сегодня, но притаившиеся в ночной тиши. Второе действие — время от завтрака до обеда; в доме, по принятому обычаю, появятся утренние посетители, без особого приглашения, поэтому их выход на сцену не потребует никакой мотивировки. Третье действие — вечер. Поскольку нельзя будет опустошить сиену, отправив обитателей дома в театр или в гости, можно будет собрать гостей у них в доме (это вполне оправданный ход; ведь редкий вечер дворяне проводят в узком семейном кругу). На праздник, естественно, съедутся все те типы общества, которых не оказалось среди обитателей дома. Четвертое действие — ночь; волей-неволей гости разъедутся, их уход со сцены не потребует иного объяснения, кроме боя часов. Хозяева останутся одни, воскреснут их утренние проблемы, если не были прежде решены, но ночь их притушит, заставит отложить на завтра. День закончится... Земля продолжит безостановочное вращение, неизбежно наступит новый день, принесет те же или подобные трудности... И день уйдет в вечность, воплощая бесконечный ряд обычных дней. Зеркало отразит не один день одного дома, но множество дней множества домов, словно отражение зеркала в зеркале, создающее иллюзию мириад зеркал... 29 апреля 1823 года Бегичев женился. Молодые позвали Грибоедова с собой в деревню Лакотцы. Рядом расстилалось Куликово поле — незасеянный, незастроенный памятник великого прошлого Руси. Так летними месяцами 1823 года рождалось «Горе от ума». В эти же дни, где-то далеко на юге, в Кишиневе и Одессе, среди развеселой светской суеты и служебных неприятностей Пушкин писал свою первую главу «Евгения Онегина»:

«Счастливые часов не наблюдают».

В сентябре Грибоедов возвращается в Москву. Необходимо было для пользы комедии снова окунуться в московский большой свет; отпуск, сначала краткий, потом продленный и в общем охвативший почти два года, привел Александра Сергеевича к желанной цели. Радость свидания с друзьями увеличивалась возможностью благодаря им наблюдать жизнь. Не было общественного собрания в Москве, где бы не показывался он, прежде избегавший всех подобных сборищ; со множеством лиц. Всю последующую зиму Грибоедов исправно посещал обеды и балы, чтобы вернее схватить все оттенки московского общества, побольше слушать разговоры в гостиных и оттачивать монологи Чацкого. Попутно Грибоедов в порыве вдохновения переменил едва не половину строк: где-то сократил, где-то расширил текст, исправил шероховатые рифмы и почувствовал, что теперь все гладко, как стекло. В качестве последнего штриха он изменил заглавие, поскольку слова «Горе уму» казались прямолинейно-мрачными, почти трагическими, и их было трудно произнести. Новое звучало лучше. Конец комедии остался прежним — его просто не было. Комедия «Горе от ума» к лету 1824 года была завершена. Грибоедов посвятил в эту тайну только сестру. Пустая случайность огласила на весь город появление беспощадной сатиры, направленной, как говорили, против москвичей вообще и влиятельных людей в особенности. Сохранить рукопись в тайне было невозможно, и Грибоедов изведал на себе «славы дань»; наряду с восторгами слышались ропот, брань, клевета; люди узнавали себя в портретах, увековеченных комедиею, грозили дуэлью, жаловались местному начальству, ябедничали в Петербург. По словам самого Александра Сергеевича, с той минуты, как приобрело такую гласность его заветное произведение — о судьбе которого он сначала не загадывал, зная, что тяжелые цензурные условия не допустят его на сцену, и в лучшем случае мечтая лишь о его напечатании в виде «комедии для чтения», — он поддался соблазну слышать свои стихи на сцене перед той толпой, образумить которую они должны были, и решил ехать в Петербург хлопотать о ее постановке. С сожалением расставался он с лучшими украшениями пьесы, урезывал, ослаблял и сглаживал, сознавая, что в первоначальном своем виде «Горе от ума» было «гораздо великолепнее и высшего значения», чем теперь, в «суетном наряде, в который он принужден был облечь его». Но это самопожертвование было тщетно. Враждебные влияния успели настолько повредить ему в правящих сферах, что все, чего он мог добиться, было разрешение напечатать несколько отрывков из пьесы в альманахе Булгарина «Русская Талия» на 1825 г., тогда как сценическое исполнение было безусловно запрещено, причем запрет безжалостно был распространен и на келейный спектакль учеников театральной школы (в том числе известного впоследствии П. Каратыгина), желавших хоть где-нибудь дать возможность автору увидеть свое произведение в лицах. Нападки старомодной критики, часто являвшейся выражением озлобленных светских счетов; ропот задетых комедиею или вообще ратовавших за приличие и нравственность, будто бы ею оскорбленную; враждебность властей, не выпускавших на волю ни печатного, ни сценического текста комедии и тем самым вызвавших беспримерную ее распространенность в десятках тысяч списков; наконец, непосредственные впечатления реакции, обрушивавшейся и на него лично, и на все, что ему было дорого, — все это сильно подействовало на поэта. Веселость его была утрачена навсегда; периоды мрачной хандры все чаще посещали его; теснее прежнего сблизился он с передовыми людьми в обществе и литературе и, по-видимому, был посвящен во многие из их планов и намерений. Если в эту пору им написано несколько стихотворений (преимущественно из природы и жизни Кавказа) и даже вместе с кн. Вяземским — небольшая пьеска: «Кто брат, кто сестра» (приключение на станции, с переодеванием молодой девушки в офицерский мундир как главным эффектом), то эти мелкие работы, в которых лишь изредка мелькнет изумительная талантливость автора, как будто и написаны только, чтобы чем-нибудь наполнить душевную тревогу и разогнать тоску. Когда пришлось возвращаться в Грузию, Грибоедов выбрал опять окольный путь, побывал в Киеве и в Крыму, в путевых записках оставил живой след своей любознательности и начитанности по вопросам истории и археологии и художественного отношения к природе, приближался уже к цели своего путешествия и съехался с Ермоловым, когда до него дошла весть о событиях 14 декабря, в которых участвовало столько близких ему людей. Вскоре прислан был фельдъегерь с приказом немедленно доставить его в следственную комиссию. Ермолов успел предупредить Грибоедова, и все компрометирующие бумаги были уничтожены. Снова совершив путь на север и безбоязненно идя навстречу ожидавшей его участи, Александр нашел даже в числе следователей и крепостного начальства людей, высоко ценивших его талант и готовых выгородить и спасти его. По совету одного из них он в ответах на вопросные пункты отозвался полным неведением. В июне 1826 г. он был выпущен на свободу и должен был опять возвращаться на свою службу, ни в чем не пострадавшую от возникшего подозрения и долгого ареста. Но возвращался уже другой человек. Только ближе знавшие Грибоедова догадывались, что творилось под тою сдержанной, деловой внешностью, которую он усвоил теперь себе; только они знали, какою грустью томился он, как жалел о своих несчастных товарищах, как осиротел без них; только они, взглянув «на его холодный лик», видели на нем «следы былых страстей» и вспоминали (как это сделал Баратынский в прекрасном стихотворении к портрету Грибоедова), что так иногда замерзает бушевавший прежде водопад, сохраняя и в оледенелом своем состоянии «движенья вид». Литературная деятельность, по-видимому, прекратилась для Грибоедова навсегда. Творчество могло бы осветить его унылое настроение; он искал новых вдохновений, но с отчаянием убеждался, что эти ожидания тщетны. «Не знаю, не слишком ли я от себя требую, — писал он из Симферополя, — умею ли писать? Право, для меня все еще загадка. Что у меня с избытком найдется что сказать, за это я ручаюсь; отчего же я нем»? Жизнь казалась ему бесконечно томительной и бесцветной; «не знаю, отчего это так долго тянется», — восклицал он. Чтобы наполнить ее сколько-нибудь полезным трудом, он с большим рвением занялся деловыми обязанностями. А Время стало отсчитывать его последние два с половиной года жизни... К счастью для нас, после Грибоедова осталась его комедия, которую сам автор при жизни не увидел ни в печати, ни на сцене. Первое русское издание «Горя от ума» вышло в Москве в 1833 году (впервые комедия была напечатана на немецком языке в Ревеле в 1831 году). Написанная в 1824 году комедия, как мы уже писали, частично была опубликована в булгаринском театральном альманахе «Русская талия» за 1825 год. Попытки полностью напечатать текст ее, предпринятые при жизни автора и в первые годы после его смерти, оказались безуспешными. В 1833 году цензура также не хотела выпустить комедию. Ее судьбу решила неожиданная резолюция Императора Николая I: «Печатать слово от слова, как играется, можно, для чего взять манускрипт из здешнего театра». Этим царь, по словам А.И. Герцена, попытался лишить комедию привлекательности запрещенного плода и противодействовать распространению ее в многочисленных списках. Текст комедии в издании 1833 года сильно сокращен и значительно изменен театральной цензурой. Так появилась на свет «театральная» редакция комедии. Впервые без цензурных купюр «Горе от ума» напечатали за границей в 1858 году и лишь в 1862 году — в России. Что касается приложенного к некоторым экземплярам портрета: П.А. Ефремов, описывая в «Библиографических записках» 1861 года, т. III, столб. 387-394, известные ему тогда издания «Горя», указывает, что к его экземпляру издания 1833 года был приложен портрет Грибоедова, гравированный Уткиным в 1829 году, но здесь-же оговаривается, что он не знает наверное, был-ли этот портрет приложен ко всему первому изданию, т.к. в самом издании указаний на это нет, приложенный же к его экземпляру портрет мог быть присоединен к нему прежним владельцем книги. Библиографы положительно отрицают, чтобы Уткинская гравюра прикладывалась к изданию 1833 года, как обязательное приложение. Их убеждения основываются на том, что при покупке многих неразрезанных экземпляров — портрет отсутствовал. Ровинский, перечисляя разные отпечатки гравированного Уткиным портрета Грибоедова, утверждает, что к «Горю от ума» он впервые был приложен в издании Смирдина 1854 года. Вывод один — его там не должно быть, а вставлялся он туда в массовом порядке позднее. Равным образом при издании 1833 года не должно быть никаких факсимиле Грибоедова, как утверждают некоторые.

СОДЕРЖАНИЕ

Пьеса Грибоедова — это комедия в четырех действиях с несложной интригой. Александр Андреевич Чацкий, молодой человек, возвращается из путешествия по Европе в дом воспитавшего его Павла Афанасьевича Фамусова, крупного чиновника, «управляющего в казенном месте». Чацкий давно влюблен в дочь Фамусова, Софью, с которой они вместе выросли, и надеется по возвращении найти взаимность. Выясняется, однако, что сердце Софьи уже не принадлежит Чацкому, — она предпочла ему Алексея Степановича Молчалина, бессловесного и лицемерного секретаря Фамусова. Молчалин же волочится за Лизанькой, служанкой Софьи. Ночью, после бала, на котором Чацкого с легкой руки Софьи объявили сумасшедшим, девушка открывает двуличие Молчалина, подслушав его разговор с Лизанькой. Чацкий наблюдал всю сцену, спрятавшись за колонной... Софья выговаривает Молчалину, выходит из укрытия Чацкий — на шум является Фамусов: он обещает сослать дочь «в деревню, к тетке, в глушь, в Саратов», а Чацкого (его он принял за возлюбленного Софьи) обещает ославить на весь город. Впрочем, тот и не собирается более оставаться в столице:

«Вон из Москвы! Сюда я больше не ездок.

Бегу, не оглянусь, пойду искать по свету,

Где оскорбленному есть чувству уголок!..

Карету мне, карету!»

ЦЕНЗУРНАЯ ИСТОРИЯ

Первые списки раннего варианта комедии, впрочем, немногочисленные, появились в конце 1823 года. Тем не менее о «Горе от ума» уже очень скоро заговорили. Друг Грибоедова С. Н. Бегичев вспоминал, что «слух об его комедии распространился по Москве, он волею и неволею читал ее во всех домах». Летом 1824 года Грибоедов везет сочинение в Петербург в надежде на покровительство своих высокопоставленных знакомых:

«Василий Сергеевич Ланский, министр внутренних дел, ценсура от него зависит, мне по старому знакомству, вероятно, окажется благоприятен. Александр Семенович Шишков тоже. Частию это зависит от гр. Милорадовича», - пишет он Бегичеву из столицы.

Однако современники сомневаются в возможности публикации комедии и их сомнения оправдываются ходом событий. А.М. Скабичевский, сам бывший цензором, пересказывает свидетельство своего коллеги:

«...в 1824 году в приемную к министру явился однажды высокий стройный мужчина, во фраке, очках, с большою переплетенною рукописью. Это былГрибоедов. Рассказчик, случившийся в приемной, спросил вошедшего, чего он желает?

— Я хочу видеть министра и просить у него разрешения напечатать мою комедию «Горе от ума».

Чиновник объяснил, что дело просмотра рукописи принадлежит цензуре, и он напрасно обращается к министру. Грибоедов, однако, стоял на своем, а потому был допущен к министру. Тот, просмотрев рукопись, перепугался разных отдельных стихов, и комедия на многие годы была запрещена».

Эта драматизированная история в одном совершенно неоспорима — судьба комедии была нелегка. В письме Бегичеву Грибоедов сетует, что по требованию цензуры вынужден менять в пьесе «дело на вздор».

«Коли цензура ваша не пропустит ничего порядочного из моей комедии, нельзя ли вовсе не печатать? Иль пусть укажет на сомнительные места, я бы как-нибудь подделался к общепринятой глупости, урезал бы, и тогда весь 3-й акт можно поместить в альманахе», — писал драматург Н.И. Гречу, который участвовал в издании «Русской Талии на 1825 год», первого русского театрального альманаха.

Здесь комедия наконец была опубликована в декабре 1825 года. Однако ни хлопоты, ни автоцензура не помогли пьесе появиться в печати полностью: в «Русской Талии» были напечатаны только сцены 7-я—10-я первого действия и все третье действие — с большими цензурными пропусками и искажениями. Опасения цензоров понятны: московский генерал-губернатор князь Голицын говорил, что Грибоедов «на всю Москву написал пасквиль». А сам автор в феврале 1826 года был арестован по делу декабристов. На следствии Грибоедов отрицал свою причастность к заговору, ссылаясь на фигуру Репетилова, жалкого и смешного «заговорщика», изображенного в четвертом действии комедии. Следствие оправдало его лишь четыре месяца спустя — все это время он провел в заключении. Поэтому не удивительно, что, по едкому замечанию Скабичевского, «первое представление бессмертной комедии произошло в доме персидского сатрапа». В 1827 году офицеры играли пьесу в крепости Эривани, в одной из комнат дворца, - в присутствии автора. Князь Паскевич-Эриванский велел прекратить спектакли.

«...Грибоедову не пришлось видеть свою пьесу в печати; не удалось ему поставить ее и на сцену», — пишет А.М. Скабичевский.

Гибель драматурга и дипломата в 1829 году помешала ему увидеть профессиональные постановки комедии, которые в 1831 году одна за другой появились в Петербурге и в Москве. В 1833 году в Санкт-Петербурге был издан текст «Горя от ума», разрешенный для постановки; он известен обилием лакун и искажений. Вот некоторые заслуживающие внимания поправки цензора Л. Цветаева: вместо «Он вольность вздумал проповедать» — «Вот что он вздумал проповедать»; вместо «Да он властей не признает» — «Он ничего не признает»; или вместо

«Ведь надобно ж зависеть от других

В чинах мы не больших» —

«Ведь надобно ж других иметь в виду,

Чтоб не попасть в беду»...

Издание «Горя от ума» (любого качества) не могло не вызвать гула одобрения в литературной прессе. В первом томе журнала «Библиотека для чтения» за 1834 год появилась восторженная рецензия:

«Подобно »Свадьбе Фигаро", это комедия политическая: Бомарше и Грибоедов, с одинаковыми дарованиями и равною колкостью сатиры, вывели на сцену политические понятия и привычки обществ, в которых они жили, меряя гордым взглядом народную нравственность своих отечеств...»

Отзыв этот сослужил «Горю от ума» дурную службу — в последующих изданиях 1840 — 1850-х годов цензоры с удвоенной бдительностью следили за изданиями «политической» комедии. В середине 1830-х годов, правда, появилось одно бесцензурное издание, но и оно изобиловало искажениями, вызванными некомпетентностью издателя.

Книжные сокровища России

Листая старые книги

Русские азбуки в картинках
Русские азбуки в картинках

Для просмотра и чтения книги нажмите на ее изображение, а затем на прямоугольник слева внизу. Также можно плавно перелистывать страницу, удерживая её левой кнопкой мышки.

Русские изящные издания
Русские изящные издания

Ваш прогноз

Ситуация на рынке антикварных книг?