Баннер

Сейчас на сайте

Сейчас 176 гостей онлайн

Ваше мнение

Самая дорогая книга России?
 

Гумилев Н.С. Путь конквистадоров. Стихи. Спб, 1905. У истоков акмеизма.

Я стал кочевником, чтобы сладострастно прикасаться ко всему, что кочует. Андрэ Жид. Спб., типо-литография Р.С. Вольпина, 1905. 76, [2] стр. Тираж 300 экз. В печатных издательских обложках. Формат: 21,5х14 см. Первая книга поэта! В продаже практически не встречается. Чрезвычайная редкость!

Будем ждать и фиксировать аукционную продажу этой важной редкой книги ...

 

 

 

 


Библиографические источники:

1. Библиотека русской поэзии И.Н. Розанова, М., 1975, отсутствует!

2. Тарасенков А. «Русские поэты XX века», М., 1966, стр. 116.

3. Книги и рукописи в собрании М.С. Лесмана, М., 1989, №733.

4. Тарасенков А.К., Турчинский Л.М. «Русские поэты XX века», М., 2004, стр. 212

5. The Kilgour collection of Russian Literature ( 1750 – 1920 ). Harvard & Cambridge, 1959, отсутствует!


Я конквистадор в панцире железном,
Я весело преследую звезду,
Я прохожу по пропастям и безднам
И отдыхаю в радостном саду.

Как смутно в небе диком и беззвездном!

Растет туман... но я молчу и жду
И верю, я любовь свою найду...
Я конквистадор в панцире железном.

И если нет полдневных слов звездам,

Тогда я сам мечту свою создам
И песней битв любовно зачарую.

Я пропастям и бурям вечный брат,

Но я вплету в воинственный наряд
Звезду долин, лилею голубую.


Несмотря на свою антисоветскую судьбу, Гумилев не входил в списки лиц, все произведения которых подлежат изъятию. В каталоге спецхрана БАН числятся только зарубежные издания его стихотворений, в том числе сборник «Костер» (Пб; Берлин: изд-во З.И. Гржебина, 1922), тогда как в таком же каталоге РНБ он отсутствует (хранился в общих фондах, как и другие его книги). Это лишний раз свидетельствует о произволе, царившем в то время. В 1-м секретном «Бюллетене Главлита», вышедшем в феврале 1923 г., в разделе «Отзывы о книгах зарубежных издательств», имеется (с пометкой «не разрешать») такая позиция: «Гумилев Н. Шатер. Стихи. Ревель. 1921. - Африканская экзотика, проникнутая мистикой и оппортунизмом». В то же время такой же сборник (Шатер: Стихи 1918г.) вышедший в Севастополе, находившемся еще во власти Врангеля, в списки Главлита не входил. Точно так же не подвергались изъятию «Избранные сочинения.Т. 1» А.К. Толстого (М.; Берлин: изд-во З.И. Гржебина, 1923), вышедшие под редакцией Гумилева и сопровождаемые его вступительной статьей и примечаниями. Издательство «Никитинские субботники», по-видимому, пыталось перепечатать в 1926 г. второй прижизненный сборник Гумилева «Романтические цветы» (1908), однако он попал в «Сводку рукописей, запрещенных к печати Главлитом к печати за период с 1.12.1926 по 1.1.1927 гг.». Все же надо отметить, что немногие стихи Гумилева появлялись 20-50-е годы в печати и даже входили в «красноармейские хрестоматии», «чтецы-декламаторы» (см. Часть 2), хрестоматии по русской литературе для филологических факультетов вузов. Полностью его творческое наследие возвратилось к читателю только в конце 80-х годов.


Николай Степанович Гумилев (1886-1921) жил и творил в тот период русской жизни, когда наконец после долгого затишья наступил момент подлинного расцвета поэзии, который носит название серебряного века.

...И Господь воздаст мне полной мерой

За недолгий мой и горький век,-

писал Гумилев в апреле 1916 г.— в тон молитве «серебряного века» русской поэзии, в которой звучало пророчество собственной гибели и ожидание того, что «придет черед». Его поэзия всегда имела горький фатальный привкус, который не перебивали даже экзотические запахи — Африки, Индии, Китая, Абиссинии,— пропитавшие творчество Гумилева (очень точно сказал о поэте Ю.Айхенвальд: «Гумилев — поэт географии ... вселенную он воспринимает как живую карту... он принадлежит династии Колумба»). Не спасал и «дым сражений», когда «страна, что могла быть раем, стала логовищем огня»,— сквозь его завесу очерчивался роковой образ:

И умру я не на постели,

При нотариусе и враче...

Наконец, вернувшись из странствий и «окурив свою лиру порохом», Гумилев словно случайно посмотрел на Россию — и что же увидел?

В красной рубашке с лицом, как вымя,

Голову срезал палач и мне,

Здесь в ящике скользком, на самом дне,

Она лежала вместе с другими...


Он сам себе все напророчил, и даже не успел заметить, что Гумилева-человека в этих пророчествах уже не было... У Гумилева не оказалось «личной жизни» — в том смысле, какой мы обычно придаем этому сочетанию. Предопределенность была с самого начала. В ночь на 3 апреля 1886г. набережные Кронштадта тонули в штормовых волнах; старая нянька, принявшая младенца, сказала:

«Бурная будет у него жизнь».

Бурная «по-северному» — холодное сердце, пристальный взгляд, жесткие жесты, непреклонный характер. Был и «фамильный бунт»: Гумилевы переводили свою фамилию как «смиренный»; Николай Гумилев, вслед за своим властным, решительным и самоуверенным отцом, корабельным врачом Степаном Яковлевичем, возьмется опровергнуть это.

«Кронштадтского детства» не было — будет царскосельское, в тишине «колыбели русской поэзии»; стихия обручалась со стихами—в творчестве Гумилева они окажутся синонимичными. В остальном — почти обычное детство, с няньками, играми, первыми книжками. Смущало, пожалуй, лишь одно: «упрямая воля», которой окрашены все его детские, опыты. Так он учился плавать, наслушавшись рассказов отца о путешествиях, так он учился стрелять, ездить верхом; даже верил, что силой воли может переделать свою внешность. Природа, наградившая его неутомимым духом, словно взамен посмеялась над ним: Гумилев был некрасив, худ, военная форма висела на нем как на «штрафирке»; наконец, его преследовали болезни. Но Гумилев себя строил — каждый день, каждый час. Вся его судьба есть жизнестроительство. Иногда даже кажется, что все случайности его жизни — нечто запрограммированное, задуманное заранее. Он писал свою жизнь как стихотворение — четкое, с отточенной рифмой, не нарушаемым метром.

Я конквистадор в панцире железном...—

таков его первый образ, который станет его гербом, словно взятым из средневековья.

Между тем в его жизни началась чересполосица: сначала он учился в классической гимназии Гуревича в Петербурге и остался на второй год; затем — в Тифлисе, куда семья переехала в связи с тяжелой болезнью брата Мити. Здесь, в газете «Тифлисский листок», в 1902г., то есть в 16 лет было опубликовано его первое стихотворение с характерной первой строкой: «Я в лес бежал из городов». Наконец — учеба в Царскосельской гимназии, которой «управлял» тогда поэт Иннокентий Анненский (его Гумилев назовет главным своим учителем) и в стенах которой была написана первая книга стихов, изданная на средства родителей, «Путь конквистадоров» (1905). Этот сборник удостоил своей отдельной рецензией Валерий Брюсов, один из авторитетнейших поэтов того времени. Хотя рецензия не была хвалебной, мэтр завершил её словами:

«Предположим, что эта книга только „путь“ нового конквистадора и что его победы и завоевания — впереди», - именно после этого между Брюсовым и Гумилёвым завязывается переписка. Долгое время Гумилёв считал Брюсова своим учителем, брюсовские мотивы прослеживаются во многих его стихах (самый известный из них — «Скрипка», впрочем, Брюсову и посвящённый). Мэтр же долгое время покровительствовал молодому поэту и относился к нему, в отличие от большинства своих учеников, добро, почти по-отечески.

"По выбору тем, по приемам творчества автор явно примыкает к "новой школе" в поэзии. Но пока его стихи — только перепевы и подражания, далеко не всегда удачные", — писал В. Брюсов о первом сборнике Гумилева.


В какой-то мере Брюсов был прав. И все-таки юношеские, "конкистадорские" стихи имели свой настрой. Новый подход Н. Гумилева к миру виден в следующих строках:

Как смутно в небе диком и беззвездном!

Растет туман, но я молчу и жду,

И верю, я любовь свою найду...

Я конкистадор в панцире железном.

"Конквистадор" завоевывал не земли, не страны, а новую любовь, проникая в "тайны дивных снов", добывая звезды с "заснувшего небосклона". В его первом сборнике видны следы символистской поэзии: "голубая высота", "вечное блаженство мечты", "чары красоты". Царское Село в жизни Гумилева оказалось знаменательно еще одной встречей — с Аней Горенко, Анной Ахматовой... Эта повесть о любви вышла неудачной. Более того — она стала для него поражением, как все, к чему бы в его жизни ни прикасалась женщина. В его поэзии были все красоты мира, кроме одной — красоты любви и страсти. Он находил себе «подруг из породы лебедей», но любовь всякий раз оказывалась с подрезанными крыльями. Ане Горенко, начиная с 1906г., он сделает множество предложений, она множество раз ответит ему отказом. Между тем его юность была наполнена яркими событиями, в том числе — поездка в Сорбонну изучать французских поэтов (1906—1908) и сборник «Романтические цветы» (1907), в который был включен «Жираф». Гумилев несколько раз приезжал в Киев, где жила тогда Аня, получал в ответ «ни да, ни нет», уезжал мрачный и подавленный, а однажды даже сбежал на несколько недель в Африку. Его поэтические «притязания» пока тоже не находили особого признания, пока в 1909 г. он (на «Башне» у Вяч. Иванова) не задумал издавать журнал «Аполлон». С «Аполлоном» была связана одна неприятная история. Возник «звонкий» роман — Гумилева с поэтессой Елизаветой Дмитриевой,— «встреча, которой не должно было противиться». Затем Гумилев сделал ей предложение (словно делать предложения было его хобби), но она ответила отказом — любила не только его, но и, совершенно искренне, Максимилиана Волошина. Вскоре в редакцию «Аполлона» пришли стихи некоей испанской монахини Черубины де Габриак. Вскоре мистификация открылась—Дмитриева призналась, что Волошин сделал из нее Черубину; вместе с тем заговорили и о ее отношениях с Гумилевым, чуть ли не требуя от него женитьбы. Объяснение вышло печоринское: Гумилев публично сказал Дмитриевой, что она была всего лишь любовницей, а на таких не женятся. А 19 ноября 1909г. в театре Волошин дал ему пощечину. Дуэль была неизбежной — и обязательно на Черной речке (где же еще стреляться русским поэтам), причем стрелялись на каких-то старинных пистолетах. Гумилев промахнулся, а у Волошина дважды вышла осечка. Дуэлянтам присудили по десять рублей штрафа — тем дуэль и завершилась, если не считать того, что все отношения между ними были прекращены. Дмитриева-Черубина в итоге не осталась ни с кем из них, перестала писать стихи, поскольку каждая строчка причиняла боль. С таким багажом Гумилев снова приехал в Киев, снова сделал Ане Горенко предложение — и на этот раз получил ее согласие. Он ехал тогда в Африку — окрыленный. Вообще, экзотическое в творчестве Гумилева было не просто фиксацией мимолетных впечатлений, которых было предостаточно: охота на диких животных, ежедневный риск, реки, кишащие крокодилами, чучела пантер, кромешная тьма по ночам, старинные предания и сама топонимика: Джибути, Дауа, Харрар, Джедда; экзотика являлась одной из теоретических основ акмеизма — школы «вершин», разработанной Гумилевым. Будет и его личная поэтическая вершина: вышедший много позднее (1921) сборник «Шатер», «живая карта вселенной». Еще одно путешествие состоится в 1913г. (тогда он отправится в Африку с поручением Академии наук). Но и помимо Африки горячее воображение поэта рисовало множество картин: одна из арабских легенд стала сюжетом поэмы «Дитя Аллаха», он переводит стихи китайских поэтов («Фарфоровый павильон»)... Если и не в действительности, то в поэзии «все моря целовали его корабли». Он жил этим мифом, любил его и лелеял; Россия казалась ему слишком прозаичной... Весной 1910 г. Гумилев и Ахматова сыграли свадьбу — тихо, незаметно. Аня была молчалива и замкнута, на все смотрела отрешенно и в семье Гумилевых не прижилась; Гумилев продолжал вести прежний образ жизни, даже не утаивал своих «побед». Ничего не изменило и рождение сына Льва — его попросту сдали нянькам. Наконец, появилась и особая — «поэтическая» — трещина: Аня писала стихи, сначала в стол, затем опубликовала «Вечер» и «Четки»,— критика заговорила о ее даровании, которое было много выше мужниного. Самолюбие Гумилева было уязвлено... Между тем осенью 1911 г. сложился «Цех поэтов» — объединение, которым Гумилев руководил и в которое «играла» Ахматова; стихи перемежались выступлениями и полночными бдениями в кабаре «Бродячая собака», здесь даже была прочитана лекция «Символизм и акмеизм». И все же поэзия не сближала — к 1916г. этот брак почти распался. Совершенно иные ощущения принесла осень 1914г.— начало первой мировой войны. Гумилев писал в те дни:

Победа, слава, подвиг — бледные

Слова, затерянные ныне,

Звучат в душе, как громы медные,

Как голос Господа в пустыне...

Гумилёв буквально продрался сквозь препоны медицинской комиссии и добился зачисления в лейб-гвардейский уланский полк. На фронте был храбр, иногда до бравурности — мог закурить на бруствере под огнем неприятеля. Его военные «трофеи» — два Георгиевских креста, «Записки кавалериста» и книга стихотворений «Колчан».

И так сладко рядить Победу,

Словно девушку, в жемчуга,

Проходя по дымному следу

Отступающего врага...

К 1916г. эта сладость обернется горечью — война затягивалась, становилась кроваво-рутиной: дезертирство, разочарование, апатия. Гумилёв ждет любой возможности вернуться в Петербург. Возвращается он словно в неизвестность — неизвестно к кому. Жизнь с Ахматовой разладилась; был парижский, 1917 года, роман с Еленой Дюбуше (ей посвящен цикл стихотворений «К синей звезде», изданный уже после смерти Гумилева), завершившийся ничем — ее не интересовала ни Африка, ни герои, ни романтика (Дюбуше прагматично выйдет замуж за делового американца — «зачем Колумб Америку открыл?»). Была, со времен «Бродячей собаки», любовь к экзальтированной Ларисе Рейснер, которой Гумилев писал сумасшедшие любовные письма, а следом — предложение молоденькой, «чирикающей», капризной и недалекой Ане Энгельгардт. После развода с Ахматовой в 1918г. она «займет» ее место: Гумилев отправит новую жену вместе с маленькой дочкой к матери в Бежецк. И все же ей будет посвящен сборник «Огненный столп» — одна из лучших его книг. Революцию — событие, переиначившее Россию,— он просмотрел: рвался тогда в Персию, Месопотамию, где шли бои, был в Лондоне и Париже; возвращаясь (с рукописью «Отравленной туники»), в графе «Политические убеждения» написал: «Аполитичен». Это, пожалуй, соответствовало истине — если и была у Гумилева «политика», то звалась поэзией. Каким запомнился Гумилёв в последние три года своей жизни? Ю. Анненков вспоминал:

«Он всегда был элегантен, нравился женщинам, всегда слегка надменен. Но я никогда от него не слышал, чтобы он повышал голос. Его надменность была надменностью художника».

Гумилев возобновил деятельность «Цеха поэтов», оброс всевозможными подмастерьями - «гумилятами» (Ахматова говорила ему: «Обезьян растишь...»). Последний роман Гумилева — с Ириной Одоевцевой, одной из его учениц. Он посвятит ей стихотворение «Лес»; она напишет воспоминания, где сделает себя «единственной» любовью Николая Гумилева. В 1920 г. произошел спор Гумилёа с Блоком. Гумилёв считал символизм и поэзию Блока отжившими формами поэтического мышления — и хоронил их в каждом своем выступлении; Блок же считал акмеистов поэтами «без божества, без вдохновенья», превративших само существо поэзии в бездушное ремесло. Этот спор закончился ничем; зато судьба примирит двух «спорщиков», по очереди председательствовавших в Петроградском отделении Союза поэтов, ставших сотрудниками «Всемирной литературы» Горького. Наконец, оба погибнут в августе 1921 г. Летом 1921 г. ездил в Севастополь, на Черное море, по приглашению наркома морских сил В.А. Павлова. Был арестован по делу Н.С. Таганцева, сфабрикованному от начала и до конца. Оно рассматривалось стремительно; обвинения в контрреволюционной деятельности, участии в боевой организации, составлении белогвардейских прокламаций и получении денег на эти нужды практически не оставляли Гумилеву никакого шанса. 24 августа 1921 г. в числе других шестидесяти «участников заговора» он был расстрелян на одной из глухих станций недалеко от Петербурга. Через неделю — 1 сентября — в газете «Петроградская правда» было опубликовано сообщение о расстреле «врагов революции». А сколько их, поэтов и писателей, еще расстреляют в страшных 30-х. Могила Гумилёва не найдена...

Этот сборник удостоил своей отдельной рецензией Брюсов, один из авторитетнейших поэтов того времени. Хотя рецензия не была хвалебной, мэтр завершил её словами «Предположим, что она [книга] только „путь“ нового конквистадора и что его победы и завоевания — впереди»[10], именно после этого между Брюсовым и Гумилёвым завязывается переписка. Долгое время Гумилёв считал Брюсова своим учителем, брюсовские мотивы прослеживаются во многих его стихах (самый известный из них — «Скрипка», впрочем, Брюсову и посвящённый). Мэтр же долгое время покровительствовал молодому поэту и относился к нему, в отличие от большинства своих учеников, добро, почти по-отечески.

Листая старые книги

Русские азбуки в картинках
Русские азбуки в картинках

Для просмотра и чтения книги нажмите на ее изображение, а затем на прямоугольник слева внизу. Также можно плавно перелистывать страницу, удерживая её левой кнопкой мышки.

Русские изящные издания
Русские изящные издания

Ваш прогноз

Ситуация на рынке антикварных книг?