RARUS'S GALLERY

Price Realized: $78 697

Swift, Jonathan. Travels into Several Remote Nations of the World, in Four Parts. By Lemuel Gulliver, First a Surgeon, and then a Captain of several Ships. 2 vols. London, Printed for Benjamin Motte, 1726. PMM 185.

Уход: £49,250. Аукцион Sotheby's. English Literature, History, Children's Books & Illustrations. London, July 14, 2011. lot 47.

Описание лота: 8vo (183x118 мм.), 2 volumes, first edition, Teerink's "a" edition, Martha Blount's copy, signed on the upper paste-down of each volume ("Martha Blount | her Book", "Martha Blount"), frontispiece portrait in volume1 in second state (with legend around the oval frame), 5 engraved maps, one engraved diagram, cancels G6 and 2E8 in volume 2, contemporary calf, spines misnumbered in gilt ("1" and "2" reversed), preserved in modern quarter morocco folding box, joints cracked, head and base of spines slightly chipped, corners slightly worn, volume 2 without spine label, very minor wormhole to first three leaves of volume 2, occasional slight spotting to text.

Судя по переписке Джонатана Свифта, замысел книги у него сложился около 1720 года. Начало работы над тетралогией относится к 1721 году; в январе 1723 года Свифт писал:

«Я покинул Страну Лошадей и пребываю на летучем острове… два моих последних путешествия вскоре закончатся».

Работа над книгой продолжалась до 1725 года. Бенджамин Мотте, первый издатель "Путешествий Гулливера". Рукопись была вручена  Мотте неизвестным лицом в августе 1726 года. В этом же году первые два тома «Путешествий Гулливера» (без указания имени настоящего автора) выходят в свет; остальные два были опубликованы в следующем году. Книга, несколько подпорченная цензурой, пользуется невиданным успехом, и авторство её ни для кого не секрет. За несколько месяцев «Путешествия Гулливера» переиздавались трижды с допечатками и атрибуция изданий 1726 года стала достаточно сложной. Учитываются размер томов, состояние портрета-гравюры и т.д. Для этих целей даже вышли книги:

1. H. Teerink “A Bibliography of Jonathan Swift”. The Hague, 1937. (2-nd edition, Philadelphia, 1963)

2. Harold Williams “The Motte editions of Golliver’s Travels. Oxford, 1925.

Но все книготорговцы пользуются первой библиографией.

У литератора А. Аникста читаем: Вот книга, которая читается всегда: в детстве, в зрелые годы и в старости. Юное воображение она увлекает веселой фантазией и невероятно забавными приключениями, которые выпадают на долю героя. Зрелый ум восхищается тем, как верно и остро осмеяны в ней пороки общества и государства. В преклонном возрасте воздают должное мудрому скепсису автора и поражаются его непримиримости к злу; поражаются, потому что на склоне лет невольно примиряешься со многим. «Путешествия Гулливера» — самое значительное произведение Свифта. Это одна из величайших сатирических книг в мировой литературе. Писатель изложил в ней горькие выводы своей деятельной жизни, на протяжении которой он отдал много сил тому, чтобы в его стране было больше человечности и справедливости. Сам Свифт считал свою жизнь неудавшейся. В зрелые годы, достигнув известности и влияния, он писал одному из друзей: «Я вспоминаю, что, когда я был еще мальчиком, однажды крючок моей удочки дернула большая рыба, я ее почти уже вытащил на берег, как вдруг она сорвалась в воду. Разочарование мучает меня по сей день, и я верю, что то был прообраз всех моих будущих разочарований». Неудачи начались с самого рождения.

Джонатан Свифт появился на свет в Дублине 30 ноября 1667 года, а за семь месяцев до того его отец скончался. Матери было не по средствам содержать его, и мальчик попал на попечение дяди, взявшего на себя заботы о его воспитании и образовании. Джонатану Свифту не довелось жить в обычной семейной обстановке, в какой растут дети. Он был сиротой, не испытавшим ласки. Суровое детство дало ему раннюю закалку. Начатки знаний Свифт получил в школе в местечке Килькени, которую посещал с шести до тринадцати лет. В четырнадцать лет он стал студентом колледжа Тринити (Троицы) в Дублине. Там учили, главным образом, богословию, и прямой путь оттуда вел в священники. Юношу Свифта больше интересовала история. К тому же он увлекался поэзией. Когда подошел срок окончания, педагоги твердо убедились в том, что к карьере священника Джонатан не был готов. Ему дали диплом «по особой милости». Это значило, что держать его дольше в стенах колледжа не считали возможным, но и свидетельства об окончании дать тоже не хотели. Юность Свифта совпала с тем периодом истории Англии, который получил название Реставрации. Родители Свифта пережили буржуазную революцию, гражданскую войну, казнь короля Карла I, суровые пуританские порядки, военную диктатуру Кромвеля. Все эти события произошли в средние десятилетия XVII века, но, хотя Свифт родился после них, отголоски революции звучали еще долго, и многое в жизни последующих поколений определялось памятью о бурном времени великого мятежа. Джонатан родился и вырос при новом режиме, когда была восстановлена монархия Стюартов. На смену пуританизму революционного времени пришла пора вольных нравов, нередко переходивших в распущенность. Вольности не ограничивались сферой быта и личных отношений. Они проникли и в сферу мысли. В пуританский период Библия считалась и учительницей нравов, и законодательницей в политике, и сводом коммерческих правил. Реставрация возродила светский дух. Началось бурное развитие науки и философии. Ни до, ни после этого никогда, пожалуй, не было в Англии такого свободомыслия, как в ту пору. Веяния духа времени донеслись и до угнетенной провинциальной Ирландии. Не мудрено, что юноше Свифту не шли в эти годы на ум богословские премудрости. Вскоре после того, как его вежливо выставили из университета, Британские острова пережили еще один переворот, на этот раз сравнительно мирный и совершенно бескровный. Произошла «славная революция» 1688 года. Династию Стюартов навсегда согнали с английского престола. Новые богачи из городских капиталистов договорились с родовитой земельной знатью, и на трон Англии пригласили голландца Вильгельма III Оранского. Англия стала конституционной монархией. Власть короля была ограничена парламентом, в котором образовались две партии— тори и виги. Первые были ближе к сельской знати, вторые — к городским наживалам. В то время, как в стране происходили эти большие перемены, молодой Свифт пытался найти себе место в жизни. Диплом, не дававший никаких прав, он получил в девятнадцать лет. Некоторое время спустя Свифт перебрался в Англию, где жила его мать. Так начались его переезды из Ирландии в Англию и обратно, происходившие время от времени на протяжении всей жизни Свифта. Англичанин по происхождению, он был многими узами связан с Ирландией, тогдашней колонией Англии. Его заслуги равны перед Англией и перед Ирландией. Впрочем, мы забежали вперед. Пока что перед нами молодой человек двадцати одного года без средств к существованию, без профессии, без определенных занятий и склонностей и без каких бы то ни было перспектив на будущее. В это время на помощь Свифту пришел дальний родственник сэр Уильям Темпль, вельможа и государственный деятель прошлого режима, удалившийся на покой в свое поместье Мур-Парк. Темпль взял молодого человека в дом, чтобы он помогал ему в его литературных делах. Фактически Свифт был не то секретарем, не то просто слугой. Тяготясь унизительным положением, Свифт сбежал было в Ирландию в надежде получить должность с хорошим жалованьем, но попытка не удалась, и он вернулся в Мур-Парк. Темпль ввел Свифта в круг своих политических и литературных интересов. Джонатан усердно читал классиков,— главным образом, именно их, так как Темпль уверял, что все лучшее создали древние авторы, а новые написали мало толкового. Хотя Свифт и получил в доме Темпля возможность удовлетворять свои духовные запросы, мечта о независимости не покидала его. Для него, бедняка, путь был один — стать священником и получить приход, который давал бы средства к существованию. Свифт сдал в Оксфорде экзамен на степень магистра, получил сан священника и приход в местечке Кильрут (Ирландия). Свифт чуть не умер там с тоски и очень обрадовался, когда Темпль позвал его к себе. Еще один переезд из Ирландии в Англию! Три года после этого Свифт жил в Мур-Парке и написал там свое первое сатирическое сочинение «Битва книг», напечатанное позднее. После смерти Темпля в 1699 году Свифт снова едет священником в Ирландию.

По желанию Свифта вблизи от его нового прихода в Ларакоре поселилась его возлюбленная Эстер Джопсон, которую он в своих стихах называл поэтическим именем Стелла. Неизвестно, были ли они связаны официальным, браком, но Стелла была верной спутницей жизни Свифта более четверти века, до самой ее смерти в 1728 году. В жизни Свифта потом появилась другая женщина — Эстер Ваномри. В его стихах она фигурирует под именем Ванессы. Что она любила Свифта, несомненно, однако характер его отношения к ней остался загадкой. Во всяком случае, когда Ванесса попыталась посягнуть на близость Свифта со Стеллой, он решительно порвал с ней, и она умерла,— как говорили, с горя. Когда Свифт поселился в Ларакоре, ему было тридцать три года, и он еще ничего не сделал для бессмертия. Следя из своей глуши за политической жизнью столицы, Свифт отдал предпочтение одной из двух враждующих партий — вигам. Он написал памфлет в поддержку проводимой ими политики. Виги оценили неизвестного памфлетиста. Он стал бывать в Лондоне и надолго расставался со своим приходом, проводя время в салонах и кофейнях, где обсуждались вопросы политики и литературы. В 1704 году, наконец, была напечатана «Битва книг» и увидела свет сатирическая «Сказка бочки», одно из самых смелых творений Свифта, содержавшее резкую критику католицизма, пуританства и англиканской церкви. Свифту исполнилось в то время тридцать семь лет. Он завоевывает признание как один из лучших публицистов. Впрочем, он часто скрывал свое авторство и издавал памфлеты под вымышленными именами. Но его почерк и манеру письма легко распознавали. Такого острого и ядовитого пера не было ни у одного из лондонских литераторов. Виги не оправдали надежд Свифта. Его не устраивала их церковная политика. К тому же он обиделся на них за то, что они не оценили должным образом поддержки, которую он им оказывал своим пером. Он ожидал, что, находясь у власти, виги извлекут его из захолустного Ларакора и дадут какую-нибудь почетную (а также доходную) синекуру. Свифт метил в епископы, но слишком хорошо было известно, что он написал «Сказку бочки», и королева Анна, правившая в то время Англией, не пожелала оказать покровительства богохульнику, а министры-виги не шевельнули пальцем в его защиту.

Большая рыба выскользнула из рук Свифта. Он удалился в Ларакор, где его ждала верная Стелла. Но Свифту не сиделось в его ирландском захолустье. В 1710 году он снова в Лондоне, где политическое положение изменилось: к власти пришли тори. Свифт стал на их сторону, и теперь его памфлеты защищают их политику. Ближайшие три-четыре года Свифт находился в самом центре политической жизни Англии. Он обосновался в Лондоне, где его политическими соратниками стали министры Генри Сент-Джон виконт Болингброк и Роберт Харли граф Оксфордский. Не занимая никакого официального положения, Свифт оказывал немалое влияние на политику правительства. Он сыграл важную роль в том, что Англия прекратила участие в долгой войне за испанское наследство. Свифт рассчитывал, что его близость с министрами хотя бы теперь доставит ему епископство в одном из английских округов. Но большая рыба снова выскользнула из рук. Вместо этого его назначили настоятелем кафедрального собора св. Патрика в Дублине. Свифт отправился в Ирландию принять должность, но вскоре вернулся в Лондон. Здесь в числе его друзей были поэт Александр Поп, врач и литератор Джон Арбетнот. К этому кружку насмешливых и вольнодумных людей принадлежал и министр Болингброк, который оставил о себе память как незаурядный мыслитель, более интересный, чем политик. Члены Этого кружка любили литературные забавы. Вместе они придумали персонаж— Мартина Скриблеруса, от имени которого написали сатирическое сочинение; главная доля в нем принадлежала Попу. Политическому влиянию Свифта в Лондоне вскоре пришел конец. Пало правительство тори, прежние министры оказались в опале. Болингброк бежал во Францию, чтобы не оказаться в тюрьме вместе с Харли. Свифта не тронули. К тому времени он находился «вне игры» и уже занимался дублинскими делами в качестве настоятеля самой большой церкви в Ирландии. Снова Ирландия, и на этот раз навсегда, до последних дней. В 1729 году, в памфлете «Скромное предложение», Свифт дал выразительное описание Ирландии и ее главного города — Дублина:

«Печальное Зрелище предстает перед теми, кто прогуливается по этому большому городу или путешествует но стране, когда они видят на улицах, на дорогах и у дверей хижин толпы нищих женщин с тремя, четырьмя или шестью детьми в лохмотьях, пристающих к каждому прохожему за милостыней. Эти матери, не имея возможности честным трудом заработать себе на пропитание, вынуждены все время блуждать по улицам, вымаливая подаяния для своих беспомощных младенцев; а те, когда вырастают, за отсутствием работы или становятся ворами, или покидают родину для того, чтобы сражаться за претендента на трон в Испании, или же продают себя на Барбадос».

Ирландский народ страдал от двойного гнета — своих помещиков и английских чиновников, грабивших «Зеленый остров». Свифт не мог равнодушно смотреть на то, что творилось в несчастной стране. Он снова берется за перо, на этот раз оно служит не отдельной политической партии, не интересам небольших групп правящего класса, а народу, беззащитным простым людям Ирландии. В памфлетах, написанных с 1720 года, Свифт обличал грабительскую политику англичан в Ирландии. Особенно большое значение имели его «Письма суконщика», в которых он разоблачил мошенничество некоего Вуда, которому английское правительство предоставило право чеканить монету для Ирландии. Вуд наживал огромные деньги тем, что чеканил неполновесные монеты. Памфлеты печатались анонимно. Однако как ирландцы, так и англичане знали, кто скрывается под скромным псевдонимом «суконщика». Власти не посмели тронуть Свифта, так как вся Ирландия была теперь за него, видя в нем своего главного заступника. Свифт долго искал применения своим силам. Много лет ему казалось, что его место среди политиков, стоящих у кормила власти. Он думал таким образом добиваться разумных законов и справедливости по отношению к народу. В целом эта деятельность разочаровала его. В нем жил дух настоящего общественного борца, и закулисные интриги при дворе, в парламенте и министерстве были не по нем. В Ирландии в последние годы Свифт нашел свое подлинное призвание «ревностного поборника мужественной свободы». Такими словами он сам определил свое значение в эпитафии, заранее приготовленной для себя. Именно в эти годы, когда Свифт отошел от политиканства тори и вигов, став народным политиком большого масштаба, подводя итоги своим наблюдениям и опыту общественной жизни, он написал книгу, сделавшую его имя бессмертным «Путешествия Гулливера».  Книга вышла в 1726 году, когда Свифту было пятьдесят девять лет. В таком возрасте, казалось бы, пора уже примириться с несовершенством жизни. Но это было не в природе Свифта. Его всегда возмущали проявления неразумности и несправедливости. Он не умел таить в себе недовольство. Видя, как издеваются над здравым смыслом, как попирают первейшие права людей, он вспыхивал гневом и брался за перо. Свифт еще долго жил после появления «Путешествий Гулливера». Он успел вкусить сладость настоящей литературной славы, но сам он уже шел под уклон. В 1728 году умерла верная Стелла, и Свифт остался одиноким до конца дней. Еще раньше его мучили приступы меньеровой болезни: непрерывный шум в голове, головокружения, глухота. В старости болезнь усилилась. В 1742 году Свифт стал невменяем, и его взяли под опеку. Агония длилась долго. 7 октября 1745 года Свифт скончался, семидесяти восьми лет от роду.

Литературное наследие Свифта наполняет несколько томов. Это его памфлеты, трактаты, статьи по разным вопросам, стихи и поэмы. Он оставил обширную корреспонденцию, среди которой выделяется его «Дневник для Стеллы» — письма из Лондона, ежедневные отчеты, направляемые ей, обо всем, что случилось в период его наибольшей близости к правительству (1710—1713). Памфлеты и «Путешествия Гулливера» стяжали Свифту славу одного из величайших сатириков в мировой литературе.

Поначалу «Путешествия Гулливера» похожи па забавную сказку. Постепенно, однако, тон повествования становится более серьезным, и в конце читатель уже отлично понимает, что речь идет о самом главном — о природе человека и общества. «Путешествия Гулливера» — притча, иносказание. Только самые наивные читатели могут понять рассказ буквально. «Путешествия Гулливера» несут неизгладимую печать своего времени. Читатель, хоть сколько-нибудь осведомленный об эпохе Свифта, быстро догадывается, что Лилипутия похожа на Англию, враждующие там партии подобны тори и вигам, остроконечники и тупоконечники напоминают католиков и протестантов. Более того, оказывается, король лилипутов — это не кто иной, как Георг I, а принц — это принц Уэльский, тогда как лилипутский министр Флимнап — сатирическое изображение вождя вигов Роберта Уолпола. Современники догадывались обо всем этом без всякой помощи, нынешним читателям помогают расшифровать намеки комментарии, которыми обычно сопровождается книга. Хотя осмеяние отдельных лиц имеет место в «Путешествиях Гулливера», личности интересовали Свифта гораздо меньше, чем вопрос о строе жизни в целом. В размышлениях Свифта о характере общества его времени главная ценность этой великой сатирической книги. Политический смысл «Путешествий Гулливера» не вызывает никаких сомнений. Свифт не приемлет политического строя, в котором вся власть сосредоточена в руках одного человека, правящего по произволу. Познав на собственном опыте механику такой власти, Свифт показывает, что она рождает раболепие нижестоящих по отношению к вышестоящим что там, где решение важнейших вопросов жизни государства зависит от одного человека, открыты величайшие возможности для прихоти, каприза и произвола, наносящих прямой ущерб стране. Не лучше выглядит этот политический мир от того, что в нем есть разные партии, ибо различия между враждующими группами несущественны — один носят высокие каблуки, другие — низкие, а, в сущности, каждая из сторон добивается лишь того, чтобы, став у кормила власти, использовать ее для своей выгоды. Свифт верно понял природу политического строя своего времени. Виги и тори представляли две группы господствующей верхушки, договорившиеся держать народ в узде, но соперничавшие между собой я стремлении использовать власть себе на пользу— для обогащения за счет большинства подданных. Но сатира Свифта имеет не только историческое значение. Она не привязана к одному лишь периоду и к одной стране. Свифт пригвоздил к позорному столбу всякую власть, подавляющую народ. Ему глубоко ненавистна завоевательная политика милитаристских государств. Пожалуй, нигде сатира Свифта не является столь язвительной, как там, где он обличает полицейский режим, создаваемую им атмосферу всеобщей подозрительности и слежки. В стране лилипутов сам Гулливер становится жертвой такого рода преследований. Когда же он посещает Великую Академию в Лагадо, один из ее профессоров показывает ему «обширную рукопись инструкций для открытия противоправительственных заговоров». Однако к тому времени и сам Гулливер уже был не так наивен, как в бытность в Лилипутии, и он стал поучать собеседника, рассказав ему о королевстве Трибниа (переставьте буквы, и вы получите название — Британия), где «...большая часть населения состоит сплошь из разведчиков, свидетелей, доносчиков, обвинителей, истцов, очевидцев, присяжных, вместе с их многочисленными подручными и прислужниками, находящимися на жалованье у министров и их помощников. Заговоры в ртом королевстве обыкновенно являются махинацией людей, желающих укрепить свою репутацию тонких политиков, вдохнуть новые силы в одряхлевшие органы власти, задушить или отвлечь общественное недовольство...» Иначе говоря, заговоры эти мнимые, и организуются они властями и полицией:

«...они соглашаются и определяют промеж себя, кого из заподозренных лиц обвинить в заговоре; затем прилагаются все старания, чтобы захватить письма и бумаги таких лиц, а их собственников заковать в кандалы. Захваченные письма и бумаги передаются в руки специальных знатоков, больших искусников по части нахождения таинственного значения слов, слогов и букв».

Гулливер не сразу обрел понимание природы современного ему государства. Сначала он верил в незыблемость его основ. Даже в Лилипутии ничто не возмущает его. Попав к великанам, он по-прежнему верит и то, что порядки в Англии самые лучшие, и с воодушевлением рассказывает о них. Король великанов, выслушав его, по-своему истолковал сказанное Гулливером:

«...вы ясно доказали, что невежество, леность и норок являются подчас главными качествами, присущими законодателю; что законы лучше всего объясняются, истолковываются и применяются на практике теми, кто более всего заинтересован и способен извращать, запутывать и обходить их. В ваших учреждениях я усматриваю черты, которые в своей основе, может быть, и терпимы, но они наполовину истреблены, а в остальной своей части совершенно замараны и осквернены. Из сказанного вами не видно, чтобы для занятия у вас высокого положения требовалось обладание какими-нибудь достоинствами; еще менее видно, чтобы люди жаловались высокими званиями на основании их добродетелей, чтобы духовенство получало повышение за свое благочестие или ученость, военные — за свою храбрость и благородное поведение, судьи — за свою неподкупность, сенаторы — за любовь к отечеству и государственные советники — за свою мудрость».

Суждения Свифта о государственном строе основаны на глубоком знании его изнутри. Он не сторонний наблюдатель, а человек, долгое время сам принимавший участие в работе этого механизма. Как видим, выводы, к которым он пришел, весьма печальны. Что же противопоставляет он действительности? Верит ли Свифт в возможность иных порядков? Да, у него есть свой идеал общества и государства. С точки зрения этого идеала он и судил о современной ему Англии. Образцовым, с точки зрения Свифта, является порядок в стране великанов, Бробдингнеге. Король этой страны — мудрый правитель. По его мнению, искусство управления требует «...здравого смысла, разумности, справедливости, кротости, быстрого решения уголовных и гражданских дел...». Обладателем высших гражданских добродетелей н глазах Свифта был римлянин Брут. Попав в страну волшебников Глаббдобдриб, Гулливер видит призрак этого героя древности:

«...в каждой черте его лица нетрудно было увидеть самую совершенную добродетель, величайшее бесстрастие и твердость духа, преданнейшую любовь к родине и благожелательность к людям».

Даже Цезарь, призрак которого появляется здесь об руку с призраком Брута, считает, что последний поступил правильно, убив его. И это вполне согласуется со словами Гулливера, комментирующими его рассказ о том, кого он увидел в Глаббдобдрнбе:

«Больше всего я наслаждался лицезрением людей, истреблявших тиранов и узурпаторов и восстановлявших свободу и попранные права угнетенных народов».

Из своего участия в политической жизни Свифт вынес глубокое отвращение к политиканству. Он, несомненно, разделял мнение короля великанов, считавшего, что «...всякий, кто вместо одного колоса или одного стебля травы сумеет вырастить на том же поле два, окажет человечеству и своей родине большую услугу, чем все политики, взятые вместе». Свобода и труд на благо людей — таков общественный идеал Свифта. Отчасти он представлен в описании королевства Бробдингиег, населенного добродушными и разумными великанами. Еще одна часть «Путешествий Гулливера» содержит описание разумного общества — рассказ о стране, населенной умными разговаривающими лошадьми — гуигнгнмами. Уже во второй части противопоставляются отвратительные и неразумные существа, населяющие Англию, и прекрасные обитатели Бробдингнега. Король великанов, выслушав рассказ Гулливера об общественной жизни Англии, приходит к заключению:

«...большинство ваших соотечественников есть порода маленьких отвратительных гадов, самых зловредных из всех, какие когда-либо ползали по земной поверхности».

В четвертой части книги это суждение превращено в выразительное описание диких существ еху, которые во всем подобны людям. Общие у них с людьми одни лишь пороки. Добродетелей у них нет никаких. Разум, честность, доброта — все это есть у других обитателей необыкновенной страны — у лошадей. Еху — отвратительные существа. Это дало повод считать, будто, изображая их, Свифт выразил свое полное осуждение человеческого рода. На основании этой части книги некоторые критики объявляют Свифта человеконенавистником. Что Свифт сопоставляет еху с людьми, не подлежит сомнению. Когда Гулливер возвращается в Англию, ему непереносимо тяжело общение с тамошними еху:

«Мысль, что благодаря соединению с одной из самок еху я стал отцом еще нескольких этих животных,— пишет Гулливер,— наполняла меня величайшим стыдом, смущением и отвращением».

Чуждаясь общества еху, Гулливер приобретает двух жеребцов и беседует с ними на их языке, по меньшей мере, четыре часа ежедневно. Можно ли на основании сказанного в книге считать, что Свифт полностью и безоговорочно осудил человечество? Сам Свифт в письме к Александру Попу (29 сентября 1725 года) признавался: «Я всегда ненавидел все нации, профессии и общества, и вся моя любовь направлена только на отдельных лиц». Яснее трудно сказать: Свифт любит человека, но полон ненависти к тем формам общественного бытия, которые сами же люди построили на протяжении своей истории. Они создали условия жизни, в которых получили развитие худшие стороны человеческой природы. Человек далек от совершенства, считает Свифт. Известные изречения, определяющие сущность человека, пересматриваются Свифтом, отрицающим чрезмерно оптимистическое понимание природы человека. Формулу — «человек — мыслящее существо» — Свифт уточняет: человек — существо, способное мыслить, но не всегда пользующееся этой способностью. Эта точка зрения выделяла Свифта среди его современников, передовых мыслителей, принадлежавших к просветительскому направлению общественной мысли. Те исходили из того, что человек изначально добр и для устроения разумного общества достаточно просветить головы людей; поняв свою пользу, они сами согласятся перестроить жизнь па более справедливых основаниях. Свифт тоже считал, что людям надо разъяснять истину о них самих и о существующих общественных отношениях. Но он был убежден в том, что люди строят жизнь, исходя не из требований разума. Вокруг него было общество, в котором господствовали корысть, эгоизм, злоба и хищничество. Свифт смотрел па современников трезвым, реалистическим взглядом. У пего пе было иллюзий, будто зло является наносным и его легко устранить. Но примириться с существующим положением вещей он тоже не мог. Ему виделась возможность совершенно иного строя жизни. Поэтому в Свифте сочетаются реалист и утопист, беспощадный обличитель существующего мира и мечтатель, желающий видеть его совершенно другим. Он Зло смеялся над пороками общества, но в глубине души любил людей; строил планы более совершенных социальных отношений, но, будучи реалистом, понимал их неосуществимость. Вот почему глубоко прав советский исследователь творчества Свифта, который писал:

«В вопросе о разуме, как и вообще во всех проблемах просветительства, Свифт мучительно колеблется между верой и неверием, между утопией и отчаянием, переходя от одной крайности к другой, горько издеваясь над самим собой и тем мистифицируя читателя»

В «Путешествиях Гулливера», несомненно, есть некоторая непоследовательность в вопросе о природе человека и о возможностях улучшения общественных условий. Но Свифт был последователен в своей ненависти ко всем формам зла и несправедливости, и в этом главная ценность его книги. Это не только книга великого гнева, но и творение большого искусства. Не только в общественном пафосе, но и в несравненном мастерстве секрет бессмертия «Путешествий Гулливера». Главное орудие Свифта — смех. Он использует все оттенки смешного, от добродушного юмора и мягкой иронии до гневных сарказмов и ядовитых насмешек. Основу повествовательной формы романа Свифта составляет пародия. Распространенным видом тогдашней литературы были описания путешествий. Свифт пародийно использовал приемы, типичные для книг мореплавателей и открывателей новых земель. Так и рекомендуется читателям Гулливер — «сначала хирург, а потом капитан нескольких кораблей». Описания морских путешествий, бурь и кораблекрушений выдержаны в тоне, обычном для повествований мореходов. Но всякий раз вполне правдоподобный поначалу рассказ переходит в фантастическое описание необыкновенной, вымышленной страны. Впрочем, и тут Свифт для видимости сохраняет точность: указывает географическое местоположение своих выдуманных стран. Фантазии Свифта имеют ясно выраженный сатирический характер. Иносказания автора прочитываются легко. Маленький рост обитателей Лилипутии — достаточно выразительный знак их человеческого ничтожества. А когда Гулливер пишет, что император Лилипутии «ростом... почти на мой ноготь выше всех своих придворных»,— какая это топкая ирония по поводу мнимого величия иных монархов и правителей государств! Точно так же превосходство обитателей Бробдингнега над людьми выражено внешним образом в том, насколько опи превосходят их своим ростом. Воображение Свифта сочетается с точным расчетом. Так, сообщив читателям, что лилипуты в двенадцать раз меньше людей, он затем на протяжении всей первой части книги вплоть до мельчайших деталей выдерживает эту пропорцию. Великаны, наоборот, в двенадцать раз больше людей, и во второй части все размеры находятся в соответствии с этой мерой. Самые невероятные выдумки преподносятся читателям так, что они принимают их не то чтобы веря, но, по крайней мере, будучи подготовленными к ним. В стране лилипутов Гулливер замечает, что трава удивительно низкая, на острове великанов она, наоборот, очень высокая. Прежде чем встретить гуигнгнмов, Гулливер видит большое количество следов копыт на земле. Эти и другие детали вполне реалистического характера придают выдумкам Свифта некоторое правдоподобие. Однако читатель все время понимает, что имеет дело с вымыслом. Между ним и автором устанавливается молчаливый сговор: понимать все описываемое как шутку. Он охотно вступает в игру, предлагаемую ему автором,— разгадывать, какие явления действительности напоминают все эти фантастические образы и положения. Свифт жил в эпоху, когда образованные люди ценили и культивировали шутливость. За несколько десятилетий до того суровые пуританские правители страны требовали от всех неуклонной серьезности, не допускали веселья, преследовали самые невинные развлечения. Они уверяли, что строят царствие божье на земле и обеспечат людям всеобщее благополучие. Благодать, однако, не сошла на землю. Наоборот, народ оказался в новом рабстве, в чем-то даже более безрадостном, чем прежний вековечный гнет, к которому люди как-то приспособились. Чем больше видели люди, что обещанного рая на земле ждать не приходится, тем более развивалось в них сомнение в идеалах, которые не так рьяно и настойчиво проповедовали. Естественным ответом на пуританскую святость явился скептицизм и его всегдашний спутник — насмешка. Смех Свифта всеобъемлющ. Он охватывает все стороны действительности. Вместе с тем самые формы смеха универсальны у него в том смысле, что мы встретим в его книге невероятно тонкую изощренность сатиры, а. рядом — грубые площадные формы насмешки, связанные с физиологическими отправлениями организма, о которых приличия запрещают говорить. Смех Свифта обладает огромной разрушительной силой. Нет таких святынь аристократическо-буржуазного общества, которые не утратили бы своего ореола после того, как их коснулась сатира Свифта. Мы убеждаемся в неразумности всего существующего строя, в его бесчеловечности, мы видим нелепость установлений этого глупого общества. Но смех Свифта обладает и огромной созидательной силой. Он избавляет от предрассудков, учит видеть вещи такими, как они есть, возвышает нас, и, заканчивая чтение книги, мы уже не те, какими были, начиная ее. С нами происходит нечто подобное тому, что совершается с героем книги. У Свифта была манера: каждое сатирическое повествование вести от имени вымышленного лица, которому придавался тот или иной характер. Здесь рассказчиком является мореход, искатель приключений Гулливер. Было бы неверно отождествлять Гулливера с самим Свифтом. Герой и рассказчик, Гулливер — интересный художественный образ, развитие которого происходит на глазах читателя, причем наше отношение к Гулливеру на протяжении книги меняется, по мере того как меняется он сам. В стране лилипутов Гулливер, человек обыкновенный и рядовой, оказывается в положении необыкновенном в том смысле, что неожиданно для себя обретает большую значительность. Любопытно наблюдать, как он, великан, вместе с тем оказывается, в общем, мелким человеком, боящимся нарушить законы пигмеев, которых он легко мог бы раздавить. Если порядки Лилипутии кажутся нам нелепыми и неразумными, то и Гулливер не вызывает нашего уважения, ибо мы видим его раболепие, законопослушность, хотя в чем-то он умнее и разумнее лилипутов. В стране великанов он сам оказывается пигмеем. Дело не в физических размерах, а в том, что Гулливер искренне верит в разумность английских порядков, о которых он рассказывает королю Бробдингнега. В обеих частях Гулливер — рядовой англичанин, зараженный всеми предрассудками аристократического и буржуазного общества. В третьей части он преображается. Это уже не прежний простак, не склонный к сомнениям и глубоким размышлениям. Гулливер с явной иронией рассказывает о чудных нравах Лапуты, страны, населенной учеными. Гулливер саркастически повествует о людях, занятых нелепыми научными изысканиями, не приносящими никакой пользы людям. Здесь следует отметить, что Гулливер выражает точку зрения самого Свифта, враждебно относившегося к науке своего времени. Это одно из тех противоречий Свифта, которые являются неразрешимыми, хотя объяснить их можно. Сын века Просвещения, горячий проповедник разума, как единственной силы, способной улучшить жизнь, Свифт со всей яростью, на какую он был способен, обрушился против ученых своей эпохи. Отношение Свифта к ним объясняется тем, что он считал бесплодными и ненужными их отвлеченные премудрости, от которых не было прямой пользы народу. Более того, как не без основания считал Свифт, достижения науки нередко применялись во вред народу. Так, в частности, обстояло дело тогда, когда мошенник Вуд грабил ирландцев, сбывая им неполновесную монету. Власти привлекли в качестве экспертов ученых и среди них самого Исаака Ньютона. Великий математик и физик дал заключение, благоприятное для Вуда. То, что академическая наука оправдала этого мошенника, раз и навсегда определило отношение к пей Свифта. Летучий остров, населенный учеными, в случае необходимости служит для того, чтобы буквально подавлять недовольство народа: стоит какому-нибудь городу взбунтоваться, как этот остров при помощи магнитных приспособлений опускается на него, неся угрозу гибели населению. Науку, которая враждебна народу, Свифт отвергает. Вот почему он неистощим в насмешках против ученых с их пустыми и бессмысленными проектами. Когда же Гулливер попадает в страну волшебников Глаббдобдриб, то здесь он быстро извлекает лажные уроки из того «наглядного обучения» истории, которую ему преподают, показывая царей и правителей стран за много веков.

«Особенно сильное отвращение почувствовал я к новой истории,— признается Гулливер.— И в самом деле, тщательно рассмотрев людей, которые в течение прошедшего столетия пользовались громкой славой при дворах королей, я понял, в каком заблуждении держат мир продажные писаки, приписывая величайшие военные подвиги трусам, мудрые советы дуракам, искренность льстецам, римскую доблесть изменникам отечеству, набожность безбожникам, целомудрие содомитам, правдивость доносчикам. Я узнал, сколько невинных превосходных людей было приговорено к смерти или изгнанию благодаря проискам могущественных министров, подкупавших судей, и партийной злобе; сколько подлецов возводилось на высокие должности, облекалось доверием, властью, почетом и осыпалось материальными благами...»

На Гулливера, который так стал понимать вещи, читатель уже не смотрит со снисходительной улыбкой сверху вниз. В его речи появляются ноты истинной гражданственности. Этот Гулливер не станет раболепно целовать руку монарху Лилипутии. Он рассуждает как демократ и, увидев все ничтожество великих мира сего, просит глаббдобдрибских волшебников показать ему нечто более приятное. По его просьбе ему вызывают «...английских поселян старого закала, некогда столь славных простотою нравов, пищи и одежды, справедливостью своих поступков, подлинным свободолюбием, храбростью и любовью к отечеству. Сравнив живых с покойниками, я не мог остаться равнодушным при виде того, как все эти чистые отечественные добродетели опозорены из-за мелких денежных подачек их внуками, которые, продавая свои голоса и орудуя на выборах в парламент, приобрели все пороки и развращенность, каким только можно научиться при дворе».

Свифт скорбит о том, что безнравственность, царящая в верхах общества, оказала разлагающее влияние и на народ. Вот что имеет в виду Гулливер, когда сравнивает английских простолюдинов прежних времен с нынешними, столь же подверженными порокам эгоизма, хищничества и бездушия, как и правящие ими господа. Это объясняет нам пессимистическую тональность последней части «Путешествий Гулливера». Дикие хищные инстинкты господствуют во всем обществе, правители и народ стоят друг друга. Отсюда рождаются отчаяние Свифта и отвращение Гулливера ко всем еху. Читая четвертую часть книги, нельзя не отдать должного справедливому негодованию Свифта по поводу пороков общества. Но, как правило, читатели не могут вполне сочувствовать Гулливеру в его полном отрицании каких-либо достоинств за людьми. Непримиримость Свифта и ожесточение Гулливера несколько раздражают нас. Мы невольно становимся на защиту человеческого рода, не хотим, чтобы нас отождествляли с еху. Мы не хотим быть, как они. Этого и добивался Свифт. Его право — право художника! — со всей наглядностью представить, как отвратительно, когда люди теряют человеческое подобие. Он это делал не столько из желания сказать: люди — еху, а для того, чтобы пробудить в каждом стремление не быть, как еху. Свифта часто упрекали в пессимизме, неверии в человека. А что сказал бы новый Гулливер, если бы ему показали историю столетий, протекших после смерти Свифта, и он увидел бы кровопролитные войны, массовые уничтожения мирных, ни в чем не повинных людей? Не был бы его приговор еще более суровым, чем тот, который вынес путешественник, изучавший историю у волшебников Глаббдобдриба? Мир все еще далек от совершенства, и живы пороки, осужденные Свифтом. В этом печальная причина того, что его книга сохраняет свою обличительную силу. Но в наше время более могущественны силы, желающие положить конец этим порокам, чем то было в эпоху, когда жил создатель «Путешествий Гулливера». Нам нет нужды хитроумными способами перетолковывать Свифта и находить в конце его книги больше оптимизма, чем его было у автора. Пусть в нем было больше горечи и ощущения безнадежности, чем хотелось бы нам. Наш исторический оптимизм питается не книгами, а самой действительностью. В ней, в нашей жизни, видим мы залог таких возможностей социально-политического развития во всем мире, которые превратят в конечном счете книгу Свифта в анахронизм. Наш оптимизм питается растущей активностью народных масс всей планеты. В самых отдаленных и забытых уголках ее пробуждается стремление к новой, более справедливой и более красивой жизни. И пока борьба за это идет, книги, подобные «Путешествиям Гулливера», будут нужны. Людям надо побольше книг, учащих распознавать зло, побуждающих бороться против него. В числе таких книг одно из первых мест принадлежит «Путешествиям Гулливера» Свифта.

«Путешествия Гулливера» (англ. Gulliver's Travels) — сатирико-фантастическая книга Джонатана Свифта, в которой ярко и остроумно высмеиваются человеческие и общественные пороки. Полное название книги: «Путешествия в некоторые удалённые страны мира в четырёх частях: сочинение Лемюэля Гулливера, сначала хирурга, а затем капитана нескольких кораблей» (англ. Travels into Several Remote Nations of the World, in Four Parts. By Lemuel Gulliver, First a Surgeon, and then a Captain of several Ships). Первое издание вышло в 1726—1727 годах в Лондоне. Книга стала классикой нравственно-политической сатиры, хотя особенно широкой популярностью пользуются её сокращённые переделки (и экранизации) для детей. Путешествия Гулливера» — программный манифест Свифта-сатирика. В первой части книги читатель смеётся над нелепым самомнением лилипутов. Во второй, в стране великанов, меняется точка зрения, и выясняется, что наша цивилизация заслуживает такого же осмеяния. В третьей высмеивается, с разных сторон, самомнение человеческой гордыни. Наконец, в четвёртой появляются мерзкие йеху как концентрат исконной человеческой природы, не облагороженной духовностью. Свифт, как обычно, не прибегает к морализаторским наставлениям, предоставляя читателю сделать собственные выводы — выбрать между йеху и их моральным антиподом, причудливо облечённым в лошадиную форму.

Часть I: Путешествие в Лилипутию.

Судовой врач Лемюэль Гулливер попадает в страну Лилипутию, в которой живут маленькие, в двенадцать раз меньше людей, человечки. (В оригинале Лилипут — Lilliput — это название самой страны, а её жители называются «лилипутийцы» — Lilliputians). Они захватывают Гулливера в плен, позже местный император принимает от него вассальную клятву с обещанием послушания и освобождает.В этой части тетралогии Свифт саркастически описывает непомерное самомнение лилипутов и их нравы, карикатурно копирующие человеческие. Многие эпизоды здесь, как и в других частях книги, сатирически намекают на современные Свифту события. Есть, например, конкретная сатира на короля Георга I (вычеркнутая редактором в первом издании) и премьера Уолпола; выведены также политические партии тори и вигов («высококаблучники» и «низкокаблучники»). Религиозные разногласия между католиками и протестантами изображены знаменитой аллегорией бессмысленной войны «остроконечников» и «тупоконечников», спорящих, с какого конца надо разбивать варёные яйца. В конце I части Гулливер, принесший присягу Лилипутии, ввязывается в войну между ней и соседним государством Блефуску, населённым той же расой (комментаторы полагают, что имеется в виду Франция, хотя есть гипотеза, что Свифт подразумевал Ирландию). Гулливер захватывает военный флот неприятеля и решает войну в пользу Лилипутии. Однако император решает полностью поработить Блефуску и требует от Гулливера угнать все остальные корабли неприятеля. На этот раз Гулливер отказывается. За это его приговаривают к ослеплению, и он вынужден бежать из Лилипутии. Иногда здесь видят намёк на биографию государственного деятеля и философа виконта Болингброка, близкого друга Свифта, обвинённого Георгом I в измене и бежавшего во Францию. Из-за этой (самой популярной) части тетралогии в современном языке слово «Гулливер» часто используется как синоним гиганта, хотя на самом деле Гулливер — обычный человек нормального роста, который лишь попадает в страну карликов. В следующей книге Гулливер оказывается в стране великанов, и там уже сам выглядит лилипутом.

Часть 2. Путешествие в Бробдингнег (Страну Великанов).

Исследуя новую страну, Гулливер оставлен своими спутниками и найден великаном-фермером, ростом 22 метра (в Лилипутии все размеры в 12 раз меньше наших, в Бробдингнеге — в 12 раз больше). Фермер относится к нему как к диковинке и показывает его за деньги. После ряда неприятных и унизительных приключений Гулливера покупает королева Бробдингнега и оставляет при дворе в качестве забавной разумной игрушки. Между небольшими, но опасными для жизни приключениями — такими, как борьба с гигантскими осами, прыжки на крыше в лапах обезьяны и т. д. — он обсуждает европейскую политику с королём, который иронически комментирует его рассказы. Здесь, так же как в I части, сатирически критикуются человеческие и общественные нравы, но уже не аллегорически (под маской лилипутов), а прямо, устами короля великанов. Мой краткий исторический очерк нашей страны за последнее столетие поверг короля в крайнее изумление. Он объявил, что, по его мнению, эта история есть не что иное, как куча заговоров, смут, убийств, избиений, революций и высылок, являющихся худшим результатом жадности, партийности, лицемерия, вероломства, жестокости, бешенства, безумия, ненависти, зависти, сластолюбия, злобы и честолюбия… Потом, взяв меня в руки и тихо лаская, обратился ко мне со следующими словами, которых я никогда не забуду, как не забуду и тона, каким они были сказаны:

«Мой маленький друг Грильдриг, вы произнесли удивительнейший панегирик вашему отечеству; вы ясно доказали, что невежество, леность и порок являются подчас единственными качествами, присущими законодателю; что законы лучше всего объясняются, истолковываются и применяются на практике теми, кто более всего заинтересован и способен извращать, запутывать и обходить их… Из сказанного вами не видно, чтобы для занятия у вас высокого положения требовалось обладание какими-нибудь достоинствами; ещё менее видно, чтобы люди жаловались высокими званиями на основании их добродетелей, чтобы духовенство получало повышение за свое благочестие или учёность, военные — за свою храбрость и благородное поведение, судьи — за свою неподкупность, сенаторы — за любовь к отечеству и государственные советники — за свою мудрость. Что касается вас самого (продолжал король), проведшего большую часть жизни в путешествиях, то я расположен думать, что до сих пор вам удалось избегнуть многих пороков вашей страны. Но факты, отмеченные мной в вашем рассказе, а также ответы, которые мне с таким трудом удалось выжать и вытянуть из вас, не могут не привести меня к заключению, что большинство ваших соотечественников есть порода маленьких отвратительных гадов, самых зловредных из всех, какие когда-либо ползали по земной поверхности».

Король великанов — один из немногих благородных персонажей в книге Свифта. Он добр, проницателен, умело и справедливо управляет своей страной. Предложение Гулливера использовать порох для завоевательных войн он с возмущением отверг и запретил под страхом смерти всякое упоминание об этом дьявольском изобретении. В главе VII король произносит знаменитую фразу:

«Всякий, кто вместо одного колоса или одного стебля травы сумеет вырастить на том же поле два, окажет человечеству и своей родине бо́льшую услугу, чем все политики, взятые вместе».

Страна великанов носит некоторые черты утопии. Знания этого народа очень недостаточны; они ограничиваются моралью, историей, поэзией и математикой, но в этих областях, нужно отдать справедливость, ими достигнуто большое совершенство. Что касается математики, то она имеет здесь чисто прикладной характер и направлена на улучшение земледелия и разных отраслей техники, так что у нас она получила бы невысокую оценку… В этой стране не разрешается формулировать ни один закон при помощи числа слов, превышающего число букв алфавита, а в нём их насчитывают всего двадцать две; но лишь очень немногие законы достигают даже этой длины. Все они выражены в самых ясных и простых терминах, и эти люди не отличаются такой изворотливостью ума, чтобы открывать в законе несколько смыслов; писать комментарий к какому-либо закону считается большим преступлением. Последний абзац заставляет вспомнить обсуждавшееся почти на столетие раньше «Народное соглашение», политический проект левеллеров времён Английской революции, в котором говорилось:

«Число законов должно быть уменьшено для того, чтобы все законы поместились в один том. Законы должны быть изложены на английском языке, дабы каждый англичанин мог их понять. Во время поездки на побережье коробка, сделанная специально для его проживания в пути, захвачена гигантским орлом, который позже роняет её в море, где Гулливер подобран моряками и возвращён в Англию».

Часть 3. Путешествие в Лапуту, Бальнибарби, Лаггнегг, Глаббдобдриб и Японию.

Гулливер попадает на летающий остров Лапуту, потом на материковую часть страны Бальнибарби, чьей столицей Лапута является. Все знатные жители Лапуты слишком увлечены математикой и музыкой, поэтому донельзя рассеяны, уродливы и не устроены в бытовом отношении. Только простонародье и женщины отличаются здравомыслием и могут поддерживать нормальную беседу. На материке есть Академия Прожектёров, где пытаются претворить в жизнь различные смехотворные псевдонаучные начинания. Власти Бальнибарби потворствуют агрессивно настроенным прожектёрам, вводящим повсеместно свои улучшения, из-за чего страна находится в страшном упадке. Эта часть книги содержит едкую сатиру на спекулятивные научные теории его времени. Ожидая прибытия корабля, Гулливер совершает поездку на остров Глаббдобдриб, знакомится с кастой чародеев, способных вызывать тени умерших, и беседует с легендарными деятелями древней истории, сравнивая предков и современников убеждается в вырождении знати и человечества. Далее Свифт продолжает развенчание неоправданного самомнения человечества. Гулливер приезжает в страну Лаггнегг, где узнает про струльдбругов — бессмертных людей, обречённых на вечную бессильную старость, полную страданий и болезней. В конце повествования Гулливер попадает из вымышленных стран во вполне реальную Японию, в то время практически закрытую от Европы (из всех европейцев тогда туда пускали только голландцев, и то лишь в порт Нагасаки). Затем он возвращается на родину. Это единственное в своём роде описание путешествий: Гулливер посещает сразу несколько стран, населённых такими же людьми, как он, и возвращается, имея представление о направлении обратного пути.

Часть 4. Путешествие в страну гуигнгнмов.

Гулливер попадает в страну разумных и добродетельных лошадей — гуигнгнмов. В этой стране есть и люди-животные, омерзительные йеху. В Гулливере, несмотря на его ухищрения, узнают йеху, но, признавая его высокое для йеху умственное и культурное развитие, содержат отдельно на правах скорее почётного пленника, чем раба. Общество гуигнгнмов описано в самых восторженных тонах, а нравы йеху представляют собой сатирическую аллегорию человеческих пороков. В конце концов Гулливера, к его глубокому огорчению, изгоняют из этой Утопии, и он возвращается к своей семье в Англию. Возвращаясь в человеческое общество, он испытывает сильнейшее отвращение ко всему человеческому, встреченному им, и всем людям, включая и своих домашних.