RARUS'S GALLERY

М.: И. Кнебель, [1911-1914]. 4°. Цветные репродукции исполнены способом трехцветной автотипии в Праге и помещены на отдельных вклеенных листах серого паспарту. Тоновые репродукции в тексте, исполненные способом автотипии, и сам текст печатались в типографии т-ва Р. Голике и А. Вильборг (Спб). Вып. 1-3 выходили в издательских переплетах и суперобложках. Вып. 4 вышел в сериальной издательской обложке без переплета. Вып. 5 вышел уже в мягкой печатной издательской обложке, отпечатанной на желто-серой (или на зеленоватой) бумаге, и по дизайну не попадал в серию. Первые 3 выпуска выходили в издательских переплетах, как картонажных, так и в коленкоровых.

Вып. 1: Яремич С.П. Михаил Александрович Врубель: Жизнь и творчество / Предисл. И.Э. Грабаря — [1911 ]. — 188 с., ил., 7 отд. л. цв. ил.; 1 л. портр. (фронт.). — (В коленкоровом переплете: 4 р. 50 к.; В картонажном переплете: 3 р. 50 к.), [Тираж: 15000 экз. ]. — Библиография в конце выпуска.

Вып. 2: Глаголь С. Исаак Ильич Левитан: Жизнь и творчество / Предисл. И.Э. Грабаря. — [1913 ]. — 120 с., ил., 15 отд. л. цв. ил., 1 л. портр. (фронт.). — (В коленкоровом переплете: 4 р. 50 к.; В картонажном переплете: 3 р. 50 к.), [Тираж: 18000 экз. ]. — Библиография в конце выпуска.

Вып. 3: Грабарь И.Э. Валентин Александрович Серов: Жизнь и творчество. — [1913]. — 300 с., ил., 22 отд. л. цв. ил.; 1 л. портр. (фронт.). — (В коленкоровом переплете: 7 р. 50 к.; В картонажном переплете: 6 р.), [Тираж: 18000 экз. ]. — Библиография в конце выпуска.

Вып. 4: Ростиславов А.А. Андрей Петрович Рябушкин: Жизнь и творчество. — [1914]. — 96 с., ил. — (В обл.): [3 р.], [Тираж: 10000 экз.]. — Библиография в конце выпуска. В составном индивидуальном переплёте. Обычно, иллюстрированная издательская обложка наклеена на обе крышки такого твердого переплёта.

Вып. 5: Глаголь С. Михаил Васильевич Нестеров: Жизнь и творчество.— [1914]. —126 с., ил., 6 л. ил.— (В обл.): [4 р. ], [Тираж: 10000 экз. ].— Библиография в конце выпуска.

"Есть не мало любителей, которые хотели бы как можно подробнее ознакомиться с жизнью и творчеством крупных русских мастеров былых времен, как есть, с другой стороны,  и лица, определенно тяготеющие к новейшему искусству, симпатизирующие тому или другому из ныне живущих или недавно от нас ушедших художников, или известной художественной группе. Предлагаемая серия монографий должна ответить этому понятному тяготению людей различных темпераментов и симпатий к различным мастерам" - так сформулировали цель своего начинания издатели.

Леонид Юниверг

«Русские художники»

«Нет худа без добра» — гибель одного издательского начинания неожиданно способствовала рождению другого, еще более значительного. В июне 1906 года Грабарь сообщал Бенуа:

«Я же, огорчившись гибелью "Вестника искусства", подбил Кнебеля купить клише "Мира искусства" и теперь сижу над оборудованием монографий, вроде, скажем, Кнакфуса или, вернее, Мутеровской серии "Die Kunst". Разумеется, только большего, поневоле, формата, т.к. клише большого размера».

Речь шла об издании собрания иллюстрированных монографий, которое бы включало исследования о русских живописцах последних двух столетий, обзоры русской и зарубежной графики, а также описания наиболее значительных архитектурных ансамблей XVIII века (Архангельское, Павловск, Петергоф и др.). Позже издатели решили ограничиться только искусством России, о чем свидетельствовало заявленное ими название серии: «Русские художники». Была скорректирована и жанровая тематика монографий: помимо исследований о жизни и творчестве живописцев, в серию должны были включаться также работы, посвященные выдающимся скульпторам и архитекторам России. Отдельной серией предполагалось издавать монографии о древнерусских городах. А.Н. Бенуа горячо поддержал идею создания серии.

«Эту затею весьма и весьма приветствую, — писал он Грабарю в июле 1906 года, — ибо она является осуществлением одного из моих небезумных мечтаний, и нечто подобное я и присоветовал даже Кнебелю в прошлом году».

Письмо И. Кнебеля к И. Грабарю от 18 сентября 1909 года.

Одобрение предполагаемой серии Александром Бенуа — наиболее авторитетным тогдашним художественным критиком и историком искусства — окончательно укрепили Кнебеля и Грабаря в целесообразности и своевременности задуманного издания, и с августа того же года начались энергичные поиски авторов будущих монографий. Открывать серию было решено выпусками, посвященными М.А. Врубелю, И.И. Левитану, В.А. Серову, К.А. Сомову и М.В. Якунчиковой, то есть тем художникам, чьи произведения многократно воспроизводились в журнале «Мир искусства». (Напомним, что клише репродукций с их работ были, по совету Грабаря, приобретены Кнебелем после ликвидации самого журнала). Первым автором нового серийного издания стал Степан Петрович Яремич (1869-1939), взявшийся за подготовку монографии о М.А. Врубеле. На примере ее создания можно проследить не только за этапами рождения первой серийной художественной монографии Кнебеля, но и за становлением самого монографического жанра книги о художниках, традиции которого в России тогда еще только складывались. Выбор Яремича в качестве автора монографии о Врубеле не был случайным. Грабарь знал, что Степан Петрович был не только давним и весьма страстным почитателем таланта Врубеля, но также человеком, хорошо лично его знавшим: они вместе участвовали в росписи Владимирского собора, а позже — какое-то время гостили у художника Н.Н. Ге под Черниговом. Игорь Эммануилович был также знаком с искусствоведческими работами Яремича — постоянного автора «Мира искусства» и двухмесячника «Художественные сокровища России», в том числе с двумя его статьями о Врубеле30. Немаловажным являлось и то, что Яремич отличался большой художественной культурой, начитанностью, незаурядными познаниями в области изобразительного искусства, наконец, сам он был профессиональным живописцем и графиком. Обладал Степан Петрович и еще одним ценным качеством — безошибочной интуицией и чутьем прирожденного коллекционера, что помогало ему как при составлении собственного уникального собрания русской и западноевропейской графики, так и при атрибутировании ценнейших экспонатов многих музеев, куда он часто приглашался в качестве эксперта. Впервые с предложением о подготовке монографии Грабарь обратился к Яремичу в августе 1906 года:

«Не возьметесь ли Вы написать текст к Врубелю? Нужен лист, приблизительно. Немножко меньше, немножко больше. Гонорар 100 карбованцев. Нужно поменьше фельетона и побольше обстоятельности, как можно больше биографического материала. Войдите с кем нужно в сношения. К концу должен быть приложен по возможности полный список произведений, с указанием собственников, года написания, выставления, а также литературы о Врубеле, конечно, более или менее значительных статей о нем».

В письме указывались и сроки подготовки рукописи — «конец октября, самое большее — половина ноября».  Это было, по существу, заведомо нереально: Яремич жил в то время в Париже и о скором возвращении в Россию не думал, а за границей необходимых для работы материалов явно не хватало. Единственное, что можно было сделать, — обратиться за дополнительными биографическими сведениями к сестре Врубеля, находившейся в то время в Париже. Грабарь также предложил Яремичу наиболее рациональную, с его точки зрения, систему работы над монографией:

«взял бы по годам и заполнял бы пока, все это для того, чтобы сгруппировать фактический материал».

Аналогичные переговоры были проведены также с будущими авторами ряда других монографий (в том числе с А.Н.  Бенуа и С.С.  Голоушевым), а весной 1907 года в печати появилось сообщение, что с осени в издательстве И. Кнебеля начнет выходить серия «Русские художники», первые выпуски которой посвящаются А. Бенуа, М. Врубелю, К. Коровину, И. Левитану, В. Серову и К. Сомову. Причем автором четырех из них был назван Грабарь... Однако ни в 1907, ни в последующие три года ни одна из заявленных монографий так и не появилась. Причиной этому стало начало работы над еще более грандиозным издательским предприятием — многотомной «Историей русского искусства», целиком захватившей Грабаря и Кнебеля. В связи с этим сроки подготовки монографической серии отодвинулись и она как бы переместилась на второй план. Только весной 1910 года, когда первый выпуск «Истории русского искусства» был сдан в печать, издатели вновь обратились к серии «Русские художники». К тому времени интерес к изобразительному искусству, несколько упавший в годы революционных событий, вновь стал повышаться. Заметно возросло число художественных музеев и всевозможных выставок, расширился круг их посетителей, среди которых впервые появились рабочие34. Необычайно быстро и небывалыми тиражами расходились каталоги выставок, появился устойчивый спрос на книги и альбомы по искусству. В Петербурге, Москве и других культурных центрах России создавались новые художественные объединения, пытавшиеся оказывать посильную материальную и иную помощь различным художественным обществам, кружкам и отдельным деятелям искусства [например, «Общество имени А.И. Куинджи» (СПб.), «Общество искусств» (М.), «Общество любителей художеств» (Феодосия) и др. ]. Коренное изменение форм художественной жизни переживало и само русское искусство, происходила переоценка понимания целей и методов творчества. ...В апреле 1910 года Грабарь вновь предложил Яремичу взяться за работу над текстом монографии о Врубеле. На этот раз речь шла о подготовке уже не одного, как ранее, а трех или четырех печатных листов35. Яремич тотчас откликнулся, предупредив, однако, что до осени будет занят сбором материала, поскольку «если его не собрать теперь, то он будет потерян навсегда»36. Такая обеспокоенность была вызвана смертью М.А. Врубеля, последовавшей 1 апреля 1910 года. Начиная с этого времени переписка автора и редактора изобилует множеством деловых подробностей, касающихся подготовки монографии. Так, в майском письме Грабарь сообщил Яремичу о высылке ему сотни оттисков с клише врубелевских работ («главная масса которых, разумеется, из "Мира искусства"») и о подготовке четырех клише в технике трехцветной автотипии для красочных вклеек. В число последних вошли репродукции с двух акварельных эскизов фресок Киевского Владимирского собора (1887), а также с картин «К ночи» (1900) и «Царевна Лебедь» (1900). Сумма гонорара оставалась прежней — 100 рублей за 1 печатный лист. Позже, в одном из июньских писем, Грабарь поделился с Яремичем своими соображениями о содержательной стороне монографий вообще и врубелевской в частности:

«Самым существенным я считаю вот что:

1) Чтобы жизнь и творчество данного лица не были взяты как нечто самодовлеющее, ибо этого никогда не бывает даже и с Микельанджело. Нужно все время ткать фон эпохи, условий, встреч, обстановки и пр. и уже на этом фоне рисовать контур лица, которому монография посвящена.

2) Вопрос о влияниях — чрезвычайно важен. Тут, конечно, окажется далеко не один только Ал. Иванов, но, например, — и очень! — Чистяков со своей чистотой "цвета" и "мозаикой", и многое-многое другое. Все это желательно привести в систему и отчетливо прорисовать.

3) Никаких выпадов и драки, окунающих в современные нравы: французы никогда не ругаются».

К осени 1910 года Яремич завершил, наконец, затянувшуюся работу над рукописью монографии. Ее первыми читателями стали Кнебель, Грабарь и его друг — художник Николай Мещерин, на даче которого жил в то время Игорь Эммануилович. Непредвзятое мнение этого человека — одного из тех, кому, собственно, и адресовалась монография, — чрезвычайно интересовало всех участников издания. После разговора с Мещериным Грабарь сразу же поспешил обрадовать Яремича:

«Ваш "Врубель" произвел на него совершенно потрясающее впечатление. Он говорит, что это не монография в обычном смысле слова, а поэма о философе, поэте и художнике».

Монография «Михаил Александрович Врубель. Жизнь и творчество» увидела свет в апреле 1911 года. Она была отпечатана тиражом 15000 экземпляров и имела три варианта переплета:

1) коленкоровый (зеленый или коричневый) с суперобложкой;

2) картонажный, обклеенный обложечной бумагой, с рисунком-раппортом М.Добужинского;

3) кожаный (в части тиража, предназначенной для библиофилов).

Позаботился Грабарь и о серийной марке издания. Ее выполнил Е Лансере: на фоне вписанных в овал кремлевской стены и парящего над ней орла были начертаны гордые слова:

«Скована жизнь — свободно искусство».

Если сравнить монографию, изданную Кнебелем и Грабарем, с ее немецкими прототипами (сериями Г. Кнакфуса и Р. Мутера), легко можно заметить, что при многих чисто внешних параллелях организаторы московского издания пошли значительно дальше своих берлинских и лейпцигских коллег. Тщательно подготовленный справочный аппарат, включающий, помимо хронологического перечня работ художника, летопись его жизни и литературу о нем; прекрасно исполненные в пражских мастерских цветные вклейки («трехцветки»), наклеенные на серое паспарту и воспроизводящие основные работы художника; фигурный набор концевых полос и, наконец, нарядная обложка — все это ставило кнебелевские монографии в ряд лучших художественных изданий своего времени. Примечательно, с этой точки зрения, высказывание Грабаря в одном из писем Яремичу:

«Задуманная серия монографий должна быть Кнакфусовской категории и от Кнакфусовских должна отличаться только тем изяществом и нарядностью, которая заключается в присутствии вкуса и в любви к книге, а не дороговизне. Словом, мне приятнее, чтобы красоту ее делало творчество человека, которому монография посвящена, и этому всячески содействовали бы мы, а не Голике и Вильборг или Мейзенбах», то есть чтобы наибольшей художественности книги способствовали бы его издатели, а не только типографы.

Уже первые печатные отклики свидетельствовали о несомненном успехе монографии о Врубеле.

«В русской критической литературе книга Яремича займет одно из самых почетных мест, — писал рецензент журнала «Новая жизнь». — Читается монография с неослабевающим до конца книги интересом. Издана книга превосходно».

Доброжелательный тон преобладал в большинстве рецензий. Но, пожалуй, наиболее авторитетно и веско отозвался на выход книги киевский журнал «Искусство», проявлявший неизменный интерес к памяти Врубеля. Здесь впервые были опубликованы воспоминания о художнике Б.К. Яновского, Е.И. Ге, В.А. Александровой и др.; здесь же появился и первый серьезный опыт биографии Врубеля, написанный А.П. Ивановым. Вот почему мнение этого, по выражению Грабаря, «пресимпатичного журнала» особенно радовало и автора и издателей. «Главная ценность книги Яремича, — читаем на страницах летнего номера журнала за 1911 год, — заключается в том, что в ней собрано все более или менее ценное, касающееся мастера. Книга обильно иллюстрирована прекрасными снимками с произведений мастера». Интересен и дошедший до нас отзыв о монографии И.Е. Репина, хорошо знавшего Врубеля еще со времен его ученичества в Академии художеств. В письме К.И. Чуковскому он писал:

«Прекрасная вещь —  умно, интересно и даже с художественностью написана  И Врубеля мне стало еще жальче и еще жальче».

Справедливости ради, следует отметить, что в том же 1911 году, но несколькими месяцами раньше чем книга Яремича, появилась первая монография о Врубеле (автор А.П. Иванов), выпущенная петербургской издательницей Н.И. Бутковской в серии «Современное искусство». При положительной, в целом оценке содержания книги, многие рецензенты отмечали общий невысокий уровень ее художественного и полиграфического исполнения (неудачные обложка и шрифт, плохое качество репродукций, их несоответствие формату набора и т.п.). Это же подчеркнул и Грабарь в одном из писем к Яремичу:

«А Бутковская-то провалилась — ведь довольно неважная вышла книжка».

Касаясь же содержания монографии, Игорь Эммануилович добавил:

«у Иванова слишком уж много "сезамов", "ликов", "безликих" и прочих жупелов модернизма, который — увы, уже давно старая труха».

Не исключено, что некоторая предвзятость в этой характеристике Грабаря все-таки была, поскольку выпускавшаяся Бутковской серия по своему замыслу и тематике в значительной мере дублировала кнебелевскую серию «Русские художники». В то же время, ввиду меньшего объема монографий петербургской издательницы и наличия у нее собственной цинкографии, она могла более оперативно издавать очередные серийные выпуски и, как в случае с «Врубелем», даже «перебегать дорогу» своему московскому коллеге. В целом, книгу Яремича о Врубеле, судя по предисловию к ней, Кнебель и Грабарь рассматривали как первое звено в серии монографий, которая «не есть "история искусства", но она дает возможность осветить известные стороны "истории" с такой исчерпывающей полнотой, с какой сделать этого не в состоянии и не вправе книга по истории». В 1913 году вышло еще две монографии серии, посвященные И.И. Левитану (авторы - С. Глаголь и И. Грабарь) и В.А. Серову (автор — И. Грабарь). Особенно большой успех выпал на долю монографии о Серове, что отразилось и на ее небывалом по тому времени (для изданий подобного рода) тираже - 18000 экземпляров! Современники отмечали:

«Книга исключительно богата воспроизведениями, отлично подобранными, всесторонне характеризующими творчество Серова, в большинстве очень удачными. Достоин художника и текст очерка, который трудно не проглотить сразу: до такой степени написан он живо, любовно, с особым чувством простоты и серьезности» (А.А. Ростиславов);

«С выходом грабаревской монографии можно сказать, что серовская литература не только существует, но почти богата, ибо труд Грабаря охватил жизнь Серова чрезвычайно полно и широко. В этом главное и непреходящее значение книги; он сумел настолько быть "историком", что именно от грабаревской постановки серовской проблемы и от анализа его решений должны будут исходить все дальнейшие работы по изучению Серова» (Россций [А.М.Эфрос ]);

«Получил "Серова" и прочел его со страшным интересом. Такие книги как хороший кнут для ленивой лошади» (Из письма художника К.Ф. Богаевского).

К началу первой мировой войны в издательском портфеле Кнебеля лежали готовые рукописи работ И.О. Дудина о К.П. Брюллове, Я.А. Тугендхольда о В.Э. Борисове-Мусатове, А.П. Иванова о Н.К. Рерихе и др. — всего около 20 монографий из намечавшихся 52-53. Негативы и часть клише для них были уже подобраны и находились на складе. Оставалось только издавать выпуск за выпуском. Однако этому не суждено было осуществиться. 28 мая 1915 года, во время немецкого погрома, устроенного черносотенцами, книжный магазин и «Школьный музей" Кнебеля, а также находившиеся при них склады наглядных пособий и клишехранилище были разгромлены.

«У Кнебеля с…  все погибло, — писал Грабарь Лансере 14 июня 1915 года, - а многого не снимешь ни за какие деньги, потому что оно тоже погибло в 1905 году и позже. Материал для 30 монографий был уже почти собран полностью. Что будет дальше, не знаю».

Оправиться до конца от майской трагедии Кнебель так и не смог. Однако им все же предпринимались попытки продолжить издание серии, но из-за отсутствия то готовых рукописей, то клише, а также из-за резкого подорожания бумаги осуществить это не удалось. Вот один из характерных эпизодов деятельности издателя в то нелегкое время:

«Кнебель умудрился, правда, за безумные деньги и на чудовищных условиях, закрепить за собой заказ на большую партию бумаги, — писал Грабарь Яремичу в конце мая 1916 года. — Финляндцы слупили с него вдесятеро против прежних цен, да к тому же потребовали деньги вперед, но бумага обеспечена. Посему и по его усердной просьбе, и по собственному побуждению взываю ныне к Вашим лучшим чувствам: ради Бога, не теряйте обратно момента и помогите хорошему издателю несколько выпутаться из бедствий, принесенных разгромом, засаживайтесь за "Сомова” и давайте его не позже, как через два месяцам».

К сожалению, первая мировая война, социальные потрясения 1917 года, а также гражданской войны, так и не позволили завершить издание серии «Русские художники». Даже монографии А.А. Ростиславова об А.П. Рябушкине и С. Глаголя о М.В. Нестерове, еще в 1914 году доведенные почти до полной типографской готовности, из-за отсутствия цветных вклеек-репродукций с главнейших произведений художников не могли быть пущены в продажу. Впрочем, в начале 1920-х годов они в том же незавершенном виде все-таки появились на книжном рынке, чем глубоко травмировали организаторов издания. Вот что писал по этому поводу Грабарь в журнале «Среди коллекционеров»:

«В начале 1914 года монографии были отпечатаны и издатель И.Н. Кнебель поджидал только транспорта приложений, главным образом трехцветок, заказанных за границей, чтобы вклеить их в уже сброшюрованную и готовую к выпуску книгу. Но тут разразилась мировая война, приложения застряли по ту сторону фронта и продолжают оставаться в Праге. Ни издатель, ни я не допускали мысли о возможности выпустить в свет монографии, в которых воспроизведены одни лишь второстепенные вещи художника. Но вот в 1920 году в открывшихся тогда первых кооперативных книжных лавках всяких наименований появилась монография Рябушкина, а позднее, как мне говорили, и Нестеровская, хотя лично я этой последней в руках не имел. Читатель может себе представить то смешанное чувство негодования, обиды и брезгливости, которое я должен был испытать при виде этого чудовищного кастрационного деяния. Мне смертельно хотелось узнать имя обидчика — человека столь нагло надругавшегося и над Рябушкиным и надо мною, хотелось узнать, прежде всего, для того, чтобы предать его суду. Увы, — несмотря на все усилия — мне этого не удалось узнать и до сегодняшнего дня».

Неизвестно — узнал ли Грабарь имя обидчика, но тот факт, что обе эти монографии не были уничтожены, можно только приветствовать. Рад был этому и Михаил Васильевич Нестеров, который в апреле 1923 года писал П.П. Перцову:

«Наконец-то вышла и моя монография (из серии Грабаря) с текстом Сергея Глаголя, но, к сожалению, без цветных репродукций: они остались в Праге. Внешний вид книги бедный, она в какой-то серой обложке. Текст приличный с.. .».

Михаил Васильевич не случайно обратил внимание на обложку посвященной ему монографии, которая разительно отличалась от серийных обложек четырех предыдущих выпусков. На песочного цвета плотной оберточной бумаге черной краской был воспроизведен текст титульного листа с той только разницей, что вместо издательской марки Кнебеля по чьему-то распоряжению впечатали безымянный восьмиугольник с изображением крылатого пылающего факела, у основания которого, как символ мудрости, — две змеиные головы. Что скрывалось за этой маркой — до сих пор неизвестно... Монографии о Рябушкине повезло больше — до сих пор встречаются ее экземпляры с кнебелевской издательской обложкой: по-видимому, ее успели отпечатать и складировать вместе с блоками двух почти готовых выпусков (впоследствии обложку, как правило, владельцы наклеивали на самодельный переплет). Безусловно, интересны и судьбы рукописей написанных, но неизданных монографий. Чаще всего, они попадали в печать, правда, в виде публикаций в сборниках или журналах. Так поначалу случилось и с рукописью М.А. Волошина, посвященной В.И. Сурикову, над которой автор начал работу еще в 1913 году, а закончил спустя три года. В прикнижном объявлении нестеровского выпуска, в перечне осуществленных и задуманных монографий рукопись Волошина была по счету восьмой, однако последующие события, как уже говорилось, нарушили все планы Кнебеля и, хотя он выплатил автору гонорар, до выпуска монографии дело так и не дошло. Первая публикация отрывка из нее появилась в 1916 году в журнале «Аполлон» (№ 6-7). В 1922 году Волошин, живший в Коктебеле, потерял из виду Кнебеля, а вместе с ним и надежду увидеть свою монографию в серии «Русские художники». И тогда он решился передать свой экземпляр рукописи в Госиздат.

« Я вовсе не хочу роскошных и иллюстрированных изданий, — писал Максимилиан Александрович 15 июля 1922 года давнему другу, художнику К.В. Кандаурову. — Я хочу видеть, наконец, свою книгу напечатанной хотя бы в самом простом виде. Мне надо только это».

И все же в конце письма, вспоминая, по-видимому, о предыдущих кнебелевских выпусках, Максимилиан Александрович откровенно признался:

«Мне очень жаль, что Кнебель прозевал мою монографию».

Однако Госиздат также не оправдал надежд автора и не выпустил его работу. С тех пор отрывки из рукописи Волошина дважды появлялись в периодической печати — в журнале «Огонек» (1958) и в газете «Литературная Россия» (1964). Два года спустя, в 1966 году, киевский журнал «Радуга» опубликовал, с небольшими сокращениями, основной текст монографии. И лишь через 70 лет по завершении рукописи, то есть в 1985 году, увидело свет полное отдельное издание монографии Волошина о Сурикове.