RARUS'S GALLERY

Издание К. Солдатенкова и Н. Щепкина. Москва, типография Каткова и Ко, 1858. [2], 18 с., 37 л. илл. Печатать озволяется с тем, чтобы по отпечатании представлено было в Цензурный Комитет узаконенное число экземпляров. Цензор Н. Фон-Крузе. Москва, 25 августа 1857г. Цена 7 рублей. Издательская папка, oblong-(горизонтальный) формат. Folio. Издание составлено из титульного листа, девяти листов описаний и 37 листов литографий. Листы не переплетены и помещены в издательскую папку. Издание представляет собой собрание литографированных зарисовок видов Севастополя времен Крымской войны, предваряемых пояснениями на русском и французском языках. Во время Крымской войны (1853 – 1856) в Севастополе Николай Васильевич Берг служил сначала в 4-м казначейском отделении, заведуя наградами, а потом состоял переводчиком при штабе главнокомандующего. Участвовал в сражении на Черной речке, жил на бастионах во время осады. В 1858 году были опубликованы его «Записки об осаде Севастополя» и «Севастопольский альбом».

Севастопольское братское кладбище

Какой тут дышит мир! Какая славы тризна

Средь кипарисов, мирт и каменных гробов!

Рукою набожной сложила здесь Отчизна

Священный прах своих сынов.

Они и под землей отвагой прежней дышат…

Боюсь, мои стопы покой их возмутят,

И мнится, все они шаги живого слышат,

Но лишь молитвенно молчат.

Счастливцы! Высшею пылали вы любовью:

Тут что ни мавзолей, ни надпись — все боец,

И рядом улеглись, своей залиты кровью,

И дед со внуком и отец.

Из каменных гробов их голос вечно слышен,

Им внуков поучать навеки суждено,

Их слава так чиста, их жребий так возвышен,

Что им завидовать грешно…

Афанасий Фет

Объяснение рисунков:

1. СЕВАСТОПОЛЬ.

Рисунок представляет Севастополь в ту минуту, когда он имел два моста. Ближе к зрителям малый мост, через Южную бухту, построенный в апреле 1855, на плотах, вместо бывшего тут же на тендерах, потопленных выстрелами Английских батарей с Зеленой горки, в мартовскую бомбардировку. Первый быль построен в сентябре 1854, вскоре после высадки неприятеля. Подле изображенная на рисунке моста, по ту сторону, видны торчащие из воды мачты двух потонувших тендеров. Берег по сю сторону моста — это часть Корабельной слободки. За мостом, влево, Южная сторона Севастополя. Двухэтажный дом, стоящий выше всех — это библиотека. Влево от неё здание с колоннами — храм Свв. Петра и Павла. Церковь направо, недалеко от берега, — Михайловский собор. Длинное здание на самом мыске — это Николаевская батарея, или казармы. От них идет большой мост на Северную, упираясь в подножие Михайловской батареи. На оконечности Северной стороны, влево — Константиновская батарея.

2. ВНУТРЕННОСТЬ ПОЧТОВОЙ СТАНЦИИ НА СЕВЕРНОЙ СТОРОНЕ СЕВАСТОПОЛЯ.

Эта станция помещалась в одном из каменных бараков, неподалеку от бараков госпитальных. Можно сказать, это было первое здание, которое встречал въезжающий на Северную сторону от Бахчисарая. Изображаемая комнатка загромождена разными вещами: сундуками, чемоданами, седлами. В углу налево засыпан овес, и на нем спят офицеры, пришедшие с бастионов. На бочке стоят их полусабли; тут же торчит несколько казацких пик. За сундуком, на войлоке, также спит офицер. Потолка нет: вы видите прямо стропила крыши.

3. ОДЕССКАЯ ГОСТИНИЦА.

Так называли палатку нашего военного маркитанта Александра Ивановича Серебряникова. Это был почти единственный приют, где можно было закусить на пустынной Северной стороне. Она сделана была из паруса. Вы видите висящие рифсезни, или небольшие веревочки, посредством которых укорачивают парус во время сильного ветра. Одесская палатка стояла саженях в 200 от 4-го номера батареи, лицом к Куриной балке.

4. ДОМИК ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕГО КНЯЗЯ МЕНШИКОВА, НА СЕВЕРНОЙ СТОРОНЕ СЕВАСТОПОЛЯ.

Это был небольшой домик на самом берегу бухты, близь Куриной балки. Он стоял отдельно от всех других строений. Вдали видна Южная часть Севастополя.

5. МИХАЙЛОВСКИЙ СОБОР, НА ЮЖНОЙ СТОРОНЕ СЕВАСТОПОЛЯ.

Он стоит на первой половине Екатерининской улицы, если идти от Графской пристани к 4-му бастиону. В этом соборе, во время осады, мы отпевали трех адмиралов: Корнилова, Истомина и Нахимова, и всех офицеров, павших в Севастополе. Собор пострадал очень мало от неприятельских выстрелов: в него попала одна, или две бомбы и несколько ядер и гранатных осколков; он не был кончен постройкой, и потому вы видите леса около главы. Они оставались так во все время осады и после. Только теперь поставлен крест. Налево от небольшой новой часовни, примыкающей к собору и также неоконченной, видна часть каменной баррикады, род насыпи поперек улицы. Таких баррикад было устроено несколько, в разных пунктах города, на случай встречи неприятеля. — Башня подле собора принадлежала Адмиралтейству; на ней были часы, которые выломаны Французами.

6. ПАМЯТНИК КАЗАРСКОМУ.

Капитан-лейтенант Казарский, командуя 18-ти-пушечным бригом «Меркурий», крейсировал, в прошлую турецкую войну, близь Константинопольского пролива. 14 мая (1829), на рассвете, он увидел несколько турецких кораблей, из которых два тот же час устремились за ним в погоню и стали настигать. Один оказался 110-ти-пушечный, под Флагом капитана-паши, а другой 74-х-пушечный. Казарский , не видя никакой возможности уйти, собрал военный совет из своих офицеров, на коем штурманский поручик Прокофьев первый предложил взорваться на воздух. Это было принято. Положили защищаться до крайности и потом, свалившись к каким-нибудь судном, зажечь крюйт-камеру, для чего и был уже приготовлен пистолет и положен на шпиль. Сначала «Меркурий» терпел только от погонных выстрелов, но скоро был поставлен в два огня и с корабля капитана-паши предложили ему сдаться. Казарский отвечал огнем всей своей артиллерии и ружейным. Завязалась перестрелка насмерть. «Меркурий» выдержал трехчасовой, слишком неровный бой, и заставил противников удалиться. За этот подвиг Казарский получил капитана 2-го ранга, Георгия 4-й степени и звание флигель-адъютанта. Кроме того, ему и всему экипажу назначен пожизненный пенсион, состоящий из двойного жалованья. Казарский умер в 1833 году, в чине капитана 1-го ранга, 36 лет от роду, и похоронен в Николаеве. Через год ему поставили памятник на Южной стороне Севастополя, недалеко от Графской пристани, на возвышенном месте, где устроен бульвар, носящий имя этого героя. Памятник сделан из местного белого камня. Наверху древняя трирема, вылитая из чугуна. Барельефы бронзовые. В одном из них видно лицо Казарского. Все это совершенно уцелело, только в нескольких местах незначительно пострадала решетка, что показано в рисунке.

7. ВНУТРЕННОСТЬ ОФИЦЕРСКОГО БЛИНДАЖА НА 5-м БАСТИОНЕ.

Это была небольшая подземная комнатка лейтенанта Маркова, в которой едва можно было повернуться, но зато туда не проникали бомбы; там было тепло в осенние и зимние дни, когда наверху пронизывал насквозь дождь и ветер. Налево — кровать хозяина; направо печь; под потолком растянут парус, чтобы не сыпалась земля.

8. ВНУТРЕННОСТЬ ОДНОГО УГЛА 4-го БАСТИОНА.

Это правый исходящий угол, ближайший к неприятельским подступам, от которых было до него в то время, как я снимал рисунок, — около 60-ти сажень. Внутри видно нисколько блиндажей и пороховой погреб: самая большая насыпь. На дальнейшем фасе показываются орудия, прикрытые щитами. На правом фасе также есть орудия, но их не видно за траверсами, только торчат банники. На траверсах лежать земляные мешки, из-за которых стреляли штуцерные.

9. ПОДЗЕМНАЯ КОМНАТА КАПИТАНА МЕЛЬНИКОВА НА 4-М БАСТИОНЕ.

Это была ниша, в одном из минных рукавов бастиона, на глубине трех сажень. Стены, по причине сырости, были обиты войлоками и коврами, а на столе кипел вечный самовар. Налево, на печурке, сложены чертежи и книги хозяина.

10. МЕСТО, ГДЕ РАНЕН АДМИРАЛ КОРНИЛОВ, НА МАЛАХОВОМ КУРГАНЕ.

Оно было недалеко от башни. Там, где он упал, пораженный осколком бомбы в нижнюю часть живота, выложен был крест из ядер и бомб, который долго сохранялся, почти до конца осады. У блиндажа, направо, сделана была адмиралу первая перевязка.

11. КОНСТАНТИНОВСКАЯ БАТАРЕЯ.

На первом плане видна небольшая часть Нахимовской батареи, с низким бруствером из туров и фашин, засыпанных землей и обложенных снизу камнями. Константиновская батарея — на втором плане, за бухтой. Вдали, на краю горизонта, виден мыс, за которым скрывается нисколько бухт и между ними Камышевская.

12. ДОМИК ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕГО КНЯЗЯ ГОРЧАКОВА, В ЛАГЕРЕ НА ИНКЕРМАНЕ.

Это был небольшой каменный домик, служивший прежде почтовою станцией по дороге с Бельбека в Севастополь. По приходе в Крым 4-го корпуса (в 1854), в этом домике жил корпусный командир генерал Данненберг. Здесь обдумывался план Инкерманской битвы. Мимо этого домика, 23 октября, 1854, проходила колонна войск генерала Павлова, состоявшая из 6-ти полков, с их артиллерией; но немногим из колоны суждено было взглянуть опять на этот домик. — В последствие тут жил генерал Липранди, командовавший тогда 12-ю дивизией. В мае месяце, 1855, переехал сюда главнокомандующий, князь Горчаков. Рядом с домиком, налево, навес из плетня, под которым князь обедал в жаркие дни, вместе со своими адъютантами. За этим навесом, виден домик в два окна, где помещался начальник штаба. Направо — навес, палатка и коляска генерала Вревского. Вдали, на горизонте, показывается большая палатка Главного дежурства, которая, вместе с окружающими ее палатками, изображена в следующем рисунке.

13. ПАЛАТКИ ГЛАВНОГО ДЕЖУРСТВА В ЛАГЕРЕ  НА ИНКЕРМАНЕ.

Это был центр обширной деятельности штаба. Пространство между палатками налево и палатками направо — была одна из главных улиц лагеря. В первой большой палатке, помещалось 4-е и 5-е отделения; во второй такой же — 1-е, 2-е и 3-е. Между ними, в палатке, которая выглядывает из-за Фургона, работал начальник 4-го отделения, попросту казначей. В фургоне хранились ордена и разные вещи, принадлежащая 4-му отделению. Несколько далее — стоит денежный сундук, под особым навесом. Кругом — палатки офицеров, служивших в дежурстве. Одна из палаток направо огорожена срубленными деревьями и хворостом, в предохранение от жару.

14. ИНКЕРМАНСКИЙ МАЯК, ИЛИ ТЕЛЕГРАФ.

Это одна из высот, в версте от лагеря Главного штаба. С этого маяка, посредством Флагов, давали знать в Главный штаб, а также и на Южную сторону, о движениях неприятеля. На вершине белеют землянки офицеров, которые смотрели за маяком.

15. КАЗАЧИЙ БИВАК НА МЕКЕНЗИЕВОЙ ГОРЕ, ПЕРЕД БИТВОЙ 4-ГО АВГУСТА.

Здесь представлена часть нашего общего лагеря перед битвой на Черной Речке, именно часть казацкая. Офицеры Главного штаба, а также казаки и жандармы, прикомандированные к штабу, стояли вместе. Каждый устроился как умел. Кто мог распорядиться палаткой, ставил палатку. Казаки укрывались под наметами, сделанными из пик, на которые накидывались бурки и шинели. Этот бивак примыкал к палаткам штаба 6-го корпуса, стоявшего на Мекензиевой, неподалеку от дороги из Бахчисарая в Севастополь и Балаклаву. На первом плане виден тарантас сотника Попова, и влево его же намет из казацких пик.

16. МОСТ НА ЧЕРНОЙ РЕЧКЕ.

До открытия военных действий, через этот мост лежала дорога, по которой обыкновенно ездили из Бахчисарая в Севастополь. Влево, по сю сторону речки, стоял когда-то трактир, принадлежавший помещице Ревильотти., и существовавший до конца 1854 года. Он дал имя и самому мосту в военных бюллетенях Французов. Кто не знает Pont de Traktir? Иногда и самое сражение на Черной Речке называли они Combat de Traktir, хотя тогда уже не было тут никакого трактира. Кажется, часть его разобранных стен пошла в основание баррикады, которую Французы устроили за мостом. Ее видно на рисунке. Тут же стоят их сторожевые палатки. Вдали белеют Федюхины горы, на которые, в битву 4-го августа (1855), взошла наша 12-я дивизия, под самым сильным картечным огнем. Французы после спрашивали, какие полки умели так идти против картечи, и записали их имена. Эти полки были: Азовский, Одесский и Украинский. Говорят, прежде около моста было много зелени и разных Фруктовых деревьев. Теперь уцелели одни небольшие кустики.

17. МОСТ С ЮЖНОЙ СТОРОНЫ СЕВАСТОПОЛЯ НА СЕВЕРНУЮ.

Он был проведен от Николаевской батареи к Михайловской. На первом плане, справа, видна часть последней. — Это был один из замечательных плотовых мостов, какие когда-либо наводились для переправы войск, и построен чрезвычайно скоро: начат в самых последних числах июля (1855) и кончен к половине августа. 15-го августа, в Успеньев день, после обедни, его освятили и открыли. Он состоял из 6-ти участков, или 86-ти плотов, имея в длину 430 сажень, и 20 сажень пристаней. Полотно было шириною в 3 сажени. Несмотря на сильное волнение, бывшее в бухте 27-го августа, при нашем отступлении, мост выдержал переправу со славой: по нему прошла 50-ти-тысячная армия совершенно благополучно. По окончанию переправы, мост тотчас заворотили и потом притянули к берегу.

18. ГЛАВНАЯ УЛИЦА В БАЛАКЛАВЕ.

Направо — прежние балаклавские здания, налево — новые английские бараки. Вдали видны старые Генуэзские укрепления, которые внушили Мицкевичу сонет: Ruiny zamku w Baiaklawie. — Маленькой балаклавской бухты не видно за строениями направо. Из-за крыш показываются мачты судов.

19. ГЛАВНАЯ КВАРТИРА АНГЛИЙСКОЙ АРМИИ.

Это был дом генерала Бракера, на его хуторе, в шести верстах от Севастополя, по дороге в Балаклаву. Здесь жили, в разное время, трое главнокомандующих английской армии: Раглан, Симпсон и Кодрингтон.

20. ГЛАВНАЯ КВАРТИРА ФРАНЦУЗСКОЙ АРМИИ.

Она была неподалеку от английской, в версте с небольшим, на бугре, вправо от дороги, если ехать из Севастополя в Балаклаву. Все, что видно на рисунке, выстроено Французами вновь. Посередине — род бульвара, обсаженного деревьями. Налево, под флагом, небольшой деревянный домик маршала Пелиссье. Он был весь выкрашен серою краской, исключая фундамента, оставленного белым. Сзади виден каменный домик, где маршал обедал. Этот домик был белый, с красною крышей. За ним выступает деревянная башенка, на которой были часы, захваченные Французами в Севастополе, на адмиралтейской башне. Направо видны домики лиц, приближенных к маршалу. Все эти домики большею частью были деревянные и одинакового серого цвету. Мимо их, по бульвару, могли ходить только принадлежавшие к штабу маршала, и те из посторонних, кто имел до него прямое дело. Длинное каменное здание направо — это главная гауптвахта.

21. АНГЛИЙСКИЙ ЛАГЕРЬ.

Он отличается от нашего только Формой палаток и тем, что палатки перемешаны с бараками. У Французов под Севастополем были точно такие же остроконечный палатки, доставленные союзникам турецким правительством в ноябре 1854, в числе 6 тысяч.

22. МАЛАХОВ КУРГАН, ЕСЛИ СМОТРЕТЬ С ЮЖНОЙ СТОРОНЫ.

За бухтой, у самого берега, видны морские магазины, где, во время осады, были перевязочные пункты. Далее, над стеной показываются домики Корабельной и наконец сам Малахов — небольшая возвышенность, изрезанная траншеями. Воображали ли вы его таким незначительным и приземистым? Да, это он, тот самый курган, который так дорого стоил Французам и который дал Пелиссье титул герцога. Башни не видно, потому что она была в это время почти совсем сбита.

23. ОСТАТКИ ДОМА БЛАГОРОДНОГО СОБРАНИЯ, ГДЕ БЫЛ ГЛАВНЫЙ ПЕРЕВЯЗОЧНЫЙ ПУНКТ.

Это был большой каменный дом, в нескольких шагах от Графской пристани, начинающий собою правую сторону Екатерининской улицы. Здесь, во время осады, работал знаменитый Пирогов, со своими учениками. Посредине, в главной зале, помещались кровати для ампутированных. Самые же ампутации производились в комнате налево, где два окна. Тут же, за углом, вдали, виден выступающей холм, с бульваром и памятником Казарского. В комнате направо, где также два окна, помещалась прислуга для больных и всегда кипел самовар. Рядом с этою комнатой, и несколько далее, видны остатки разбитой ограды и ворот, которые вели на бульвар. Дом Собрания горел в пожар 27-го и 28-го августа, и потолок провалился внутрь.

24. ОСТАТКИ ДВОРЦА ГОСУДАРЫНИ ЕКАТЕРИНЫ.

Это был одноэтажный каменный дом, на площадке, между Графскою пристанью и Николаевскою батареей. Во время осады в нем помещался госпиталь. Домик уцелел до последнего дня, но при оставлении нами Севастополя, он потерпел от пожара. Безжизненные развалины стояли долго грудой камня, громимые не редко нашими выстрелами с Северной стороны. Когда заключили мир, эта мертвая масса камней ожила опять: Французы пристроили к остаткам домика род балагана, где явилось у них cafe restaurant, удобное и выгодное заведение в таком близком расстоянии от пристани. Все, что причаливало у Графской, — видело тотчас привлекательную вывеску. Тут угощались зачастую и наши матросы и солдаты, приезжавшие с Северной стороны. Хозяин выходил на крыльцо и безмолвно манил их рукой. Посередине балагана, внизу, виден не заделанный досками серый четвероугольник: это остатки каменного балкончика, примыкавшего к дому. На него всходили с двух сторон, по ступенькам. Но прежний и, кажется, главный вход, был сзади, изнутри двора.

25. ЕКАТЕРИНИНСКАЯ УЛИЦА.

Это, можно сказать, середина улицы. Влево видны развалины дома Красильникова, где в начале 1855 года, в верхнем ярусе, жил граф Остен-Сакен. Внизу помещались караимские лавки и известная всем Севастопольцам кондитерская Йогана, как раз против дерева. Направо — гостиница Шнейдера; немного далее гостиница Томаса. За нею, большой двухэтажный дом: это опять лавки Караимов. На верху, здание в виде пантеона, — это храм Свв. Петра и Павла.

26. ОСТАТКИ СЕВАСТОПОЛЬСКОГО ТЕАТРА.

Пройдя Екатерининскую улицу до конца, вы встречали это здание. Театр сильно потерпел еще во время осады: он стоял едва не рядом с 4-м бастионом, который находился в правой стороне, на возвышенности, где прежде был бульвар. По площади, мимо театра, нельзя было ходит от штуцерных пуль, летавших здесь роями, и для того была вырыта в боку траншея, в которую спускались, не доходя до театра сажень 200.

27. ЧЕТВЕРТЫЙ БАСТИОН С НЕПРИЯТЕЛЬСКОЙ СТОРОНЫ.

Кто поверит, что это остатки того неприступного 4-го бастиона, который выдерживал осаду в продолжении стольких месяцев, и выдержал ее со славой до конца? Неприятель никогда не переступал его парапетов, хотя на него, около полугода, было обращено все внимание Французов: они подошли к нему на тридцать сажень, и все-таки ничего не могли сделать. Под эти валы велись бесчисленные мины, но мы, искусными контрминами и камуфлетами (взрывами, обращенными в сторону врага) заставили его отказаться от подземной войны. Много было жарких схваток перед этими осевшими мерлонами, уже не похожими ни на что! Прошу читателя взглянуть на рисунок, под № 8, чтобы сравнить, что это было и что стало: это тот же самый уголь, только взятый сперва изнутри, а потом снаружи.

28. ТЕАТР В КАМЫШЕ.

Все знают о Камыше и вероятно помнят, что там была улица Славы, — неизбежная улица всех французских городов такого рода. Читатель мог видеть её изображение в разных иллюстрациях. Против этой то улицы, через площадь, стоял театр, построенный по желанию императора Французов, для чего был прислан в Камыш некто Шово, которого бесчисленные театры забавляли французскую публику в пустынях Африки. Шово был истинный гений на создание театра. Где являлся он, там являлся и театр. Он мастерил их живо и ловко, чисто по-походному. На построение камышевского театра дано ему было только три недели. Чтобы выиграть время и не потратить лишнего материалу, Шово схитрил таким образом: так как театральная зала к сцене должна спускаться, — Шово вырыл часть её в земле, остальное довел досками, и все это снизу доверху оштукатурил и окрасил. Не было никаких средств узнать его архитектурно-походной хитрости. Я насилу поверил даже и тогда, когда он мне сам во всем признался. Театр был хоть куда, и вмещал в себе 1.200 человек. Первые места и паркет были по 5 франков; партер — 2 Франка. Играли актеры и актрисы, выписанные из Парижа, и играли очень сносно для Камыша. Вечером, всякий день, вокруг театра толпился народ; у дверей и в коридорах становились часовые с ружьями; и в этом пункте, горевшем огнями и видном издалека, — было что-то манящее, подзадоривающее, как всегда бывает с местами зрелищ, где много жизни и много народу. Так и хотелось взять билет... Сначала представления шли всякий день, но после два дня в неделе были исключены, именно понедельник и пятница. Подле дверей видны прибитая афишки, которые печатались при главном штабе французской армии. Шово ставил на них для курьозу: imprimerie imperiale.

29. УЛИЦА НАПОЛЕОНА В КАМЫШЕ.

Это вторая улица, влево от улицы Славы, то же довольно неизбежная для Французов. — Она была также широка, как и та. В ней находилась гостиница для иностранцев, большой одноэтажный дом, или балаган — как хотите. В доме, под вывеской: Au bel air cafe-spectacle, обыкновенно сходились после представления, но засиживались недолго: часов до 12-ти. Потом прислуга начинала тушить лампы, одну за другой, по мере пустения столов; гости понемногу выбирались, и Cafe spectacle, и весь Камыш погружались в тишину и мрак. — Здесь также у дверей прибиты афишки. Все эти дома — не дома, лавки — не лавки смотрели по-летнему, блестели на миг. Это был Макарьев de l’armee d’Orient, где можно было все купить, найти веселый кружок в уютной, освещенной комнате, покрытой яркими ситцевыми обоями, с коленкоровым потолком... вокруг столы, белые скатерти, блестящий хрусталь; на стенах картины; на полках ряды бутылок... закутишься и подумаешь, что ты и в самом деле в каком-нибудь городе.

30. ФРАНЦУЗСКАЯ ЦЕРКОВЬ В КАМЫШЕ.

Она стояла на одной площадке, вправо от улицы Славы. Это было тоже деревянное строение. На углу, подле церкви, всегда стоял часовой.

31. БАТАРЕЯ № 22.

Она была построена на мыске между Сухою и Северною балками, незадолго до оставления нами Севастополя. Вид её был довольно оригинален, и я срисовал ее ради этой оригинальности, чтобы показать все разнообразие Севастопольских батарей. Вдали, за бухтой, видна Южная часть города.

32. БАТАРЕИ: МИХАЙЛОВСКАЯ И КОНСТАНТИНОВСКАЯ.

Вот еще батареи, что общего между ними и 22-м номером? Это уже дома, или крепости, какими, впрочем, обыкновенно воображают батареи. Настоящая, характерная батарея Севастополя, какие защищали его одиннадцать месяцев сряду, будет представлена несколько ниже.

33. ОСТАТКИ МАЛАХОВОЙ БАШНИ.

Это самая передняя часть Малахова кургана. Перед башней, от которой уцелел только нижний ярус, была когда-то площадка, самая большая на всем кургане, прозванная Чёртовой, потому что на ней очень сильно било. В день штурма, в остатках башни, которые видит перед собой читатель, засела кучка наших солдат, всего 30 человек, с поручиком Юнием, с подпоручиками: Данильченко и Богдзевичем, и двумя кондукторами морской артиллерии: Дубининым и Венецким. Наши отстреливались несколько часов, и Французы ничего не могли им сделать, потому что ход в башню был загражден потерной, глубокою ямой, служившей сообщением с минами. Мак-Магон, начальник 1-й дивизии 2-го корпуса, которая брала Малахов, велел было обложить башню Фашинником, и зажечь, чтобы выкурить наших, как они выкуривают арабов, — но потом спохватился, что огонь может дойти до пороховых погребов, и приказал снова потушить фашинник. Французы поставили против входа в башню орудие и стали пускать в наших гранаты. Первую гранату наши успели залить водой, но вторая разорвалась и переранила половину осажденных; причем один её кусок разбил образ Николая Чудотворца, висевший в углу и потушил горевшую перед ним лампаду. Это было дурным знамением для русских людей. Тогда Юний выслал парламентером кондуктора Венецкого и сдался. Это было уже в 7-м часу вечера. — Заняв курган, неприятель, на другой же день, устроил на башне телеграф, с домиком для наблюдателей. Когда я снимал рисунок (в апреле, 1856), телеграфа уже не было; оставался только домик и при нем часовой, для которого встащили наверх русскую будку.

34. ЮЖНАЯ СТОРОНА СЕВАСТОПОЛЯ ПО ЗАКЛЮЧЕНИИ МИРА.

Снята в апреле, 1856, с парохода Андии, стоявшего тогда на якоре у Михайловской батареи. В это время уже не было Николаевской батареи, которая тянулась прежде вдоль всего берега от Южной бухты до Артиллерийской слободки.

35. ВНУТРЕННОСТЬ ОДНОЙ БАТАРЕИ 3-ГО БАСТИОНА.

Эха батарея снята тотчас по оставлении нами Корабельной. Вот настоящая Севастопольская батарея! Разбросанные туры, фашины, доски, бревна, картечные заряды, бочонки, веревки. Испорченное орудие, с разбитою губой, отодвинуто прочь; на его месте уже другое, но щит оторвало ядром... вправо блиндаж командира батареи. Все смотрит легко; кажется, чего тут брать! А между тем эта батарея неприступнее каменной, особенно при таких защитниках, какие стояли у орудий. Каменную батарею починить трудно: нужен готовый, обтесанный камень, цемент, и мало ли что; а тут — разбили мерлонь, срыли траверс: починка под руками — в час, в два поставлены свежие туры, накиданы мешки, явился новый бруствер — и очищенное орудие опять громит неприятеля!

36. ЧАСТЬ АЛЕКСАНДРОВСКИХ КАЗАРМ, ПО ОСТАВЛЕНИЮ СЕВАСТОПОЛЯ.

На первом плане представлены госпитальные строения, примыкавшие к казармам. Самые казармы видны вдали. Однажды в них (в Апреле месяце 1855) попала бомба и прошла все этажи, начиная от крыши до подвала, где спала в это время женщина с двумя детьми. Конечно, под четырьмя потолками, ей не снилось о смерти. — Бомба подкатилась под кровать и там разорвалась, причем одним осколком пробила два потолка вверх. Женщина была жестоко изранена, а дети убиты наповал. Все эти здания находились вблизи бастионов, подвергались сильному огню неприятельских батарей, а потому представляли почти такой же разрушенный вид еще гораздо раньше сдачи города.

37. БЛИНДАЖ НАЧАЛЬНИКА 3-го ОТДЕЛЕНИЯ.

Это одно из роскошных строений в этом роде. Обыкновенные блиндажи начальников отделений походили снаружи на простые солдатские; словом, были точь-в-точь такие, как изображенный в рисунке № 35.

Берг, Николай Васильевич - писатель, родился 24 марта 1823 г. в Москве, умер 16 июня 1884 г. в Варшаве. Фамилия Бергов происходит из Лифляндии, но уже дед писателя, Владимир, был православным, служил в артиллерии, совершил под начальством Суворова несколько кампаний, под Силистрией был ранен и умер в чине штык-юнкера. Отец Николая Васильевича, Василий Владимирович, писал и печатал стихи и прозу, когда еще был холостым и служил в Иркутске, помещая свои произведения в «Вестнике Европы» (в 1820-х годах, за подписью «Иркутск»). Особенно любил он Державина и заставлял сына заучивать его стихи. Первые семь лет Николай Васильевич прожил в Москве, а затем, вместе с родителями, уехал в Сибирь, где отец его получил должность председателя Тобольского губернского правления (в 1830 г.). Восьми лет мальчик начал сам писать стихи, зная множество отрывков из разных од Державина. В начале 30-х годов отец Берга поселился в тамбовской губернии в своем имении, и отдал сына в тамбовскую гимназию, а по переезде в 1838 г. в Москву, перевел его в I-ю московскую гимназию, в которой он и окончил курс в 1843 г. и поступил на историко-филологический факультет московского университета. В московской гимназии Берг особенно подружился с школьным товарищем, А.Н. Островским, с которым во всю жизнь сохранял самые сердечные отношения. Будучи студентом, Берг напечатал свое первое стихотворение в «Москвитянине» (перевод из шведского поэта Рунеберга: «Жалоба Девы»). Первые стихотворные опыты его были одобрены М.П. Погодиным, который направил Берга на изучение западно-европейской и славянской народной поэзии. Затем, он начал печатать в других журналах стихотворения и переводы из Мицкевича, Байрона, Шиллера, Гете, с чешского, сербского, болгарского. В 1846 г. Берг перевел «Краледворскую рукопись» и напечатал ее в «Московском сборнике» Панова (этот перевод перепечатан в «Переводах и подражаниях» 1860 г.), а в 1847 г. — «Сербские песни». Перевод «Краледворской рукописи так понравился чехам, что они перепечатывали его в Праге несколько раз. Оставив университет, но не кончив его, Берг продолжал заниматься славянскими наречиями, посвящая большую часть времени литературе. Вместе с тем, он некоторое время, до 1849 г. состоял преподавателем в московском училище живописи и ваяния, а отсюда перешел на службу в московскую контору государственного банка, где до 1853 года был сначала секретарем, а потом помощником бухгалтера. В 1853 г. Берг перевел ряд пьес с 28-ми языков, начиная от санскритского, арабского, персидского и баскского и до французского и славянских наречий. Эти переводы вышли в 1854 г., под заглавием: «Песни разных народов». Оставив в 1853 г. службу в банке, Берг превращается в туриста. Наступившие военные действия увлекли его в южную армию, потом в крымскую, в Севастополь, где он служил сначала в 4-м казначейском отделении, заведуя наградами, а потом состоял переводчиком при штабе главнокомандующего, участвовал в сражении на Черной речке, живал и на бастионах во время осады. Все это Берг описал в «Записках об осаде Севастополя», с приложением «Севастопольского альбома», которые появились в свет в 1858 г. После сдачи Севастополя и перехода главного штаба крымской армии в Одессу, Берг оставил службу и до 1868 г. не служил нигде, ведя жизнь туриста. Война 1859 г. между Италией и Австрией увлекла Берга в Ломбардию, где он находился при разных штабах: французском, итальянском и под конец у Гарибальди, в отряде альпийских стрелков, о чем написал ряд корреспонденций в «Русский Вестник» в 1859 г. Движение в 1860 г. в Ливанских горах между друзами и маронитами увлекло Берга на восток. Он жил в Бейруте, Дамаске, посетил Иерусалим, Саид, Александрию. Каир, пирамиды и на Хеопсовой оставил свою надпись, тогда еще первую на русском языке. Плодом этих странствований было несколько статей в московских и петербургских изданиях и книга «Путеводитель по Иерусалиму и его ближайшим окрестностям» (1863 г.). Во время этой поездки Берга изучал жизнь бедуинов, с которыми скитался по пустыням. В 1861 г. он воротился в Россию и перевел значительную часть «Пана Тадеуша» (напечатано в «Отечествен. Записках» 1862 г.). После этого Берг опять уехал на восток, жил снова в Бейруте, Дамаске и Иерусалиме и напечатал об этом путешествии несколько статей в «Отечественных Записках», «Русском Вестнике», «Нашем времени» и Спб. Ведомостях«. Осенью 1862 г. Берг вернулся в Россию, жил то в Москве, то в Петербурге и отсюда, в самом начале 1863 г., когда только что вспыхнуло польское восстание, отправился в Варшаву, потом в Краков и Львов. Он вел записки о движении поляков во всех этих местах и печатал их в «Спб. Ведомости» и в «Библиотеке для Чтения» (1864 г.). В конце 1864 г. он получил приглашение наместника в Царстве Польском, графа Ф.Ф. Берга, собрать материал для истории последнего польского восстания, что и было им исполнено. Любопытнейшие материалы, собранные им, были только отчасти напечатаны в «Русском Архиве» (с 1870 г.) и затем вышли в 1873 г. отдельным изданием, под заглавием: «Записки о польских заговорах и восстаниях 1831-1862 гг.». Вторая и обширнейшая часть труда Берга о польской смуте 1863-1864 гг. напечатана в «Русской старине» 1879 г., тт. XXIV-XXVI. В 1865 г. в Варшаве вышли переводы Берга из Мицкевича, а несколько раньше (в 1860 г.) Гербелем изданы «Переводы и подражания». Сюда вошли все переводы с чешского, сербского, болгарского и польского, не вошедшие в книгу «Песни разных народов». Между 1865-1872 гг. Берг кончил перевод «Пана Тадеуша», С 1868 г., со времени открытия главной школы в Варшаве, Берг был приглашен туда в качестве преподавателя русской грамматики студентам младшего курса и до самой смерти оставался в должности лектора русского языка при варшавском университете, возникшем впоследствии из главной школы. Кроме того, с 1874 по 1877 г. Берг редактировал газету «Варшавский Дневник». В последнее десятилетие своей жизни он печатал свои работы в «Русской Старине» и «Историческом Вестнике». Из вещей, помещенных в первом журнале, наиболее любопытны биографические очерки: «Граф Ф.Ф. Берг (1881 г., т. XXXI),»Граф М.Н. Муравьев-Виленский (1883 г., т. XXXVIII). Кроме того, весьма любопытны для характеристики некоторых наших актеров и художников (Садовского, Горбунова, Рамазанова и др.) «Московские воспоминания» Берга, напечатанные в «Русской Старине» 1884 г., тт. XLII и XLIV; для биографии же самого Берга весьма важны его «Посмертные записки», которые начали печататься в 1890 г., книга 2-я и продолжались в 1891 г. Статьи Берга, помещавшиеся в 1880-84 гг. в «Историческом Вестнике», служат дополнением к истории польской смуты 60-х годов. Эти статьи поименованы в «Систематическом указателе содержания «Исторического Вестника» за 1880-1889 гг., на стр. 14-15. Похоронен Берг на Вольском православном кладбище.