RARUS'S GALLERY

Перевод с французского А.Н. Ильинского. Под редакцией и с предисловием В.Н. Сперанского, приват-доцента С.-Петербургского университета, профессора Психоневрологического института. С рисунками, портретами и автографами. СПб.-М.: М.О. Вольф, 1911. - [4], 8, 315, [2] с.: 1 л. фронт. (портр.), 9 л. портр., факс.; 22,1х15,7 см. В коленкоровом издательском художественно-оформленном переплете с золотым тиснением на корешке и крышке. Тройной мраморный обрез. 22,5х16 см.

Фридрих Ницше (1847—1900) — один из самых ярких и трагических мыслителей Нового времени. Его идеи во многом определили духовную и политическую атмосферу XX века. Его поклонниками были Бернард Шоу и Максим Горький, Томас Манн и Андрей Белый, Альбер Камю и Адольф Гитлер. В настоящем издании представлена одна из самых полных биографий "певца сверхчеловека", принадлежащая перу французского философа Галеви. Автор беспристрастно и свежо, сжато и документально излагает жизнь Ницше — воплощение самой его философии во всей ее суровой величественности и трагичности. Книга — серьезное и в то же время исключительно захватывающее повествование о жизни и духовном росте знаменитого немецкого мыслителя. Драгоценная оригинальность работы Галеви состоит, прежде всего, в том, что характеристика Ницше на всем пространстве его тернистого жизненного пути сделана везде его собственными словами. Галеви не выступает перед нами самозванным судьей вольных и невольных прегрешений прославленного отрицателя, но и не остается равнодушным компилятором. Его повествование не случайная пестрая мозаика, а стройное органическое целое, скрепленное одной проникновенной мыслью. Он мудро брал у своего оригинала то, что нужно для творческого портрета. Певец недопетых песен Заратустры дождался, наконец, для себя вполне нелицеприятного биографа. Да будет правдивый талантливый труд последнего оценен по достоинству в России — стране, к которой Фридрих Ницше относился всегда с живейшим интересом и заочной сердечной симпатией.

Валентин Сперанский, приват-доцент Санкт-Петербургского университета и профессор Психоневрологического института пишет в предисловии:

Много раз в литературе делались попытки истолковать жестокий душевный недуг, отравивший последнюю четверть жизни Фридриха Ницше, как праведную божественную кару за его нечестивое вольнодумство, как достойное искупление его сатанинской гордыни. В 1892 году редакция московского журнала “Вопросы философии и психологии”, неизменно пользующегося всеобщим уважением, уступила неблагожелательной духовно-полицейской цензуре и предпослала изложению нравственной доктрины Фр. Ницше следующие предохранительные замечания:

“Какой великий и поучительный пример представляет судьба этого несчастного гордеца, попавшего в дом умалишенных… Истинный ужас наводит это великое и заслуженное наказание злополучного безбожника, вообразившего себя богом…”.

Владимир Соловьев в сатирической заметке под заглавием “Словесность или истина” серьезно утверждает, что тяжкой психической болезнью Ницше “спас свою душу”. Думаем, что даже нравственно гениальный автор “Оправдания добра” – недостаточно полномочен для разгадывания вневременных судеб мятежной души, безверием крушимой. Ницше, действительно, заплатил безумием за героическую непокорность своей вопрошающей мысли, отдал невольно жизнь за свое запоздалое бессмертие. Непроницаемое темное облако окутало навсегда горделивую вершину его духа именно тогда, кода он, казалось, дождался возрождающего озарения от мирового светила -–Логоса и запел восторженный победный гимн. Точно леденящий вихрь Хаоса погасил навсегда этот трепетный Прометеев огонь. В сумерках надвигающегося безумия Фридриху Ницше стало казаться, что душевные и плотские страдания ниспосланы ему, как Спасителю человечества, он видел самого себя в золотом нимбе и так странно отождествлял себя с Распятым… Было бы справедливо применить буквально к нему слова великого Толстого о Мопассане, о том Мопассане, которого Ницше столь любил и считал столь родственным себе духовно (Ecce Homo, 1, 3):

“Он дожил до того трагического момента жизни, когда начиналась борьба между ложью, которая окружала его, и истиною, которую он начинал сознавать. Начинались уже в нем приступы духовного рождения… Если бы ему суждено было не умереть в муках рождения, а родиться – он бы дал великие поучительные произведения, но и то, что он дал нам в своем процессе рождения, уже многое. Будем же благодарны этому сильному правдивому человеку и за то, что он дал нам”.

Такая трагическая фигура поверженного, но не побежденного Ницше нашла теперь для себя достойного духовного ваятеля. Скорбный и привлекательный облик гениального скептика-страдальца, сгоревшего на жертвенном пламени своего неугасимого духа, встанет перед внимательным читателем прекрасной книги Даниэля Галеви. Переведенный нами автор обнаружил везде замечательное психологическое и художественное чутье. Нравственный силуэт Ницше воспроизведен им бережно и любовно во всей прихотливой извилистости его таинственных очертаний. Драгоценная оригинальность работы Галеви состоит прежде всего в том, что характеристика Ницше на всем пространстве его тернистого жизненного пути сделана везде его собственными словами.

Фотопортрет Даниэля Галеви работы Э. Дега.

Галеви не выступает перед нами самозванным судьей вольных и невольных прегрешений прославленного отрицателя, но и не остается равнодушным компилятором. Его повествование не случайная пестрая мозаика, а стройное органическое целое, скрепленное одной проникновенной мыслью. Он мудро брал у своего оригинала то, что нужно для творческого портрета. Певец недопетых песен Заратустры дождался наконец для себя вполне нелицеприятного биографа. Да будет правдивый талантливый труд последнего оценен по достоинству в России – стране, к которой Фридрих Ницше относился всегда с живейшим интересом и заочной сердечной симпатией.