RARUS'S GALLERY

2-е изд. СПб.; М.: Т-во М.О. Вольф, [1910]. XIX, 543 с., [1] л. фронт. (портр.), [7] л. ил. Иллюстрации выполнены в технике фототипии. В издательском цельнотканевом (коленкор) переплёте кремового цвета. На передней крышке золототиснёные название книги, издательство и рамка, выполненная тиснением чёрной краской. На корешке тиснениями золотом и чёрной краской: название книги, марка издательства и название издательства. Узорный обрез. 20х13,5 см. Редкость в хорошем состоянии!

 

 

Дневник, изданный впервые в 1887 году во Франции, на французском же языке, вызвал настоящую сенсацию. Дневником болели, восторгались, его отрицали, над ним посмеивались и даже сомневались в подлинности, но не оставались равнодушными. Дневник написан предельно откровенно, подобных ему почти нет в истории, и, может быть, поэтому он подвергался столь яростной критике. Этот уникальный по драматизму человеческий документ раскрывает сложную душу гениально одаренного юного существа, обреченного на раннюю гибель.

Первое вольфовское издание "Дневника" вышло в 1901 году и стоило в переплёте 2 р. 50 коп.:

Мария Башкирцева, судя по найденным в Национальной библиотеке Франции записям родилась 24 ноября 1858 года в имении Гавронцы (Гайворонцы) недалеко от Полтавы Полтавской губернии Российской империи, в семье местного предводителя дворянства Константина Башкирцева и Марии Бабаниной. В посмертных изданиях дневника ее возраст был убавлен. Детство Марии прошло в селе Черняковке (владения полковника Черняка), по современному административному делению — Чутовского района Полтавской области Украины. Ежегодно, на День молодёжи, происходит международная ярмарка в Марииной долине, названной в честь Башкирцевой. После развода мать уезжает с Марией, которой на тот момент было двенадцать лет, в Европу: Вену, Баден-Баден, Женеву. Там девушка влюбилась в герцога Гамильтона, а позднее, в Ницце — в аристократа Бореля. Вскоре увлечение Борелем проходит, и в 1873 году гувернантка 15-летней девочки сообщает ей страшную новость: герцог Гамильтон женится, но, увы, не на ней.

"Точно нож вонзается в грудь", — пишет Мария в своём дневнике.

Cледующими объектами её девичьих влюбленностей оказываются граф Александр де Лардерель, Поль Гранье де Кассаньяк, граф Пьетро Антонелли (племянник кардинала Джакомо), Одифре и другие. Увлекшись де Кассаньяком, депутатом и оратором, Мария всерьёз обращается к политике. Существуют свидетельства, что Башкирцева пишет под псевдонимом статьи о феминизме, ибо даже в Академии Жюлиана, где девушка изучает живопись, идеи феминизма вызывали смех. В возрасте шестнадцати лет Мария узнаёт, что у нее туберкулёз. Теперь она проводит много времени на курортах и чувствует приближение скорой смерти. Тем не менее, девушка задумывается и о судьбе своего дневника, который решает издать. К этому же периоду (1884) относится её известная переписка с Ги де Мопассаном, который, впервые получив письмо от некоего скромного учителя Жозефа Савантена, от этой «писанины» отмахивается. В ответном письме, уже от имени девушки, а не учителя, Башкирцева отказывается от предложенного самим писателем. Последние страницы дневника драматичны — умирает от рака учитель Марии, знаменитый французский художник Жюль Бастьен-Лепаж. Муся, как ласково называли девушку, ухаживает за своим учителем и… умирает первой. Последняя её запись в дневнике:

«…Горе нам! И пусть только здравствуют консьержки!.. Уже два дня койка моя стоит в салоне, но он так велик, что его разгородили ширмами, и мне не видны рояль и диван. Мне уже трудно подняться по лестнице».

Мария Башкирцева скончалась от туберкулёза 31 октября 1884 года в возрасте 25 лет. Похоронена в Париже, на кладбище Пасси. Мавзолей Марии Башкирцевой, построенный Эмилем Бастьен-Лепажем, является также местом захоронения многих других членов семьи Башкирцевых-Бабаниных. Над входом в него — строчка из Андре Терье, а внутри хранятся её мольберт, мебель, скульптура и некоторые картины, в том числе одна из последних работ Башкирцевой — «Святые жёны». Мопассан, посетив её могилу, сказал:

Это была единственная роза в моей жизни, чей путь я усыпал бы розами, зная, что он будет так ярок и так короток!

С двенадцати лет и до смерти Мария вела на французском языке дневник (сто пять тетрадей), ставший впоследствии знаменитым и неоднократно переведённый на многие языки, в том числе и на русский. Дневник проникнут тонким психологизмом, романтической «жаждой славы» и вместе с тем трагическим чувством обречённости. В начале XX века эта книга была очень популярна в России, а самой известной поклонницей творчества и личности Башкирцевой была Марина Цветаева, в молодости переписывавшаяся с матерью Башкирцевой (умершей в 1920-х годах) и посвятившая «блестящей памяти» Башкирцевой свой первый сборник стихов «Вечерний альбом». На обложке своей второй книги «Волшебный фонарь» Цветаева анонсировала целый сборник под названием «Мария Башкирцева. 3-я книга стихов», однако он не вышел из печати. Валерий Брюсов писал в своем дневнике:

Ничто так не воскрешает меня, как дневник Башкирцевой. Она — это я сам со всеми своими мыслями, убеждениями и мечтами.

Мастерская Марии Башкирцевой.

Высочайшую оценку дневнику Башкирцевой дал в своей литературной автобиографии «Свояси» (1919) Велимир Хлебников:

Заклинаю художников будущего вести точные дневники своего духа: смотреть на себя как на небо и вести точные записи восхода и захода звёзд своего духа. В этой области у человечества есть лишь один дневник Марии Башкирцевой — и больше ничего. Эта духовная нищета знаний о небе внутреннем — самая яркая чёрная Фраунгоферова черта современного человечества.

М.К. Башкирцева. Осень. 1883 г. Русский музей, СПб.

Имение Башкирцевых было продано в 1900 году графу С.Д. Шереметеву. В 1917—1919 годах имение было разрушено; в годы войны от него не осталось и следа. Башкирцева оставила более 150 картин, около 200 рисунков. Какую-то часть их после двух выставок, устроенных в Париже Французским обществом женщин-художниц, приобрели музеи Франции и Америки: так, одна из ее лучших картин, «Митинг», находится в Люксембургском музее Парижа; в музее Массена в Ницце есть отдельный зал ее работ.

М.К. Башкирцева. За чтением. 1880 г.

Харьковский художественный музей, Украина.

Несколько картин хранится в Русском музее, Третьяковской галерее, днепропетровском,
саратовском, харьковском музеях. В 1908 году мать Башкирцевой передала в музей Александра III большую коллекцию работ Марии (141 работу: среди них — рисунки, эскизы, полотна, пастели, скульптурные этюды). В 1930 году из этой коллекции в Днепропетровский музей было передано две картины Башкирцевой, в 1932 году по запросу Наркомпроса УССР Русский музей передал на Украину 127 работ Башкирцевой.

М.К. Башкирцева. Вопрос о разводе. 1880 г.

Украинский Фонд памяти М. Башкирцевой.

Несколько работ было передано в 1929 году в Красноярск. В Русском музее осталось 8 живописных полотен и 13 рисунков Марии Башкирцевой. Во время эвакуации Харьковской картинной галереи бесследно пропали 66 полотен Башкирцевой. Сегодня на Украине осталось только три её картины: в музеях Харькова, Днепропетровска и Сум.

М.К. Башкирцева. Женский портрет. Музей А. Сутцос, Афины.

Оригинальные работы Башкирцевой ныне являются редкостью ввиду того, что большая их часть погибла во время Второй мировой войны при бомбёжке Гавронцев. В 1980-х годах в Национальной библиотеке Франции был обнаружен оригинальный текст дневника, ранее считавшийся утраченным. При его изучении обнаружилось, что большая часть дневника Башкирцевой неизвестна публике, а уже опубликованная содержит ряд лакун и явных искажений (в том числе и год рождения художницы), внесённых семьёй, не желавшей оглашения своих семейных тайн. О ней написано несколько романов. Не за горами фильмы.

М.К. Башкирцева. Женский портрет. 1878 г. Musee Ziem, Martigues, France.

Поначалу дневник производит странное и даже несколько отталкивающее впечатление - супер-эгоизмом и сверх-самовлюбленностью. Но это лишь первое впечатление, которое проходит по мере чтения. Остается другое - шок от той степени обнаженности человеческой души, с которой эта барышня, не таясь и не стесняясь, рассказывает о себе - как бы со стороны. Кажется, что это не Мария Башкирцева, а ее двойник записывает жизнь ее души и тела, не скрывая ничего того, чего нас учили стесняться и скрывать с детства. А ведь Муся писала сто с лишним лет назад, когда "неприличного" было гораздо больше.

М.К. Башкирцева. Жан и Жак. 1883 г. Музей искусств, Чикаго.

Через год после ее смерти, в 1885 году, известный писатель и драматург Франсуа Коппе опубликовал очерк «О Марии Башкирцевой»:

«Я видел ее только раз, видел только в течение одного часа — и никогда не забуду ее, — признавался писатель. — Двадцатитрехлетняя, она казалась несравненно моложе. Почти маленького роста, пропорционально сложенная, с прекрасными чертами кругловатого лица, со светло-белокурыми волосами, с темными, будто сжигаемыми мыслью глазами, горевшими желанием все видеть и все знать, с прекрасным, с твердо очертанным мечтательным ртом, с дрожащими, как у дикого скакуна, ноздрями — Башкирцева с первого взгляда производила так редко испытываемое впечатление: сочетания твердой воли с мягкостью и энергии — с обаятельной наружностью. Все в этом ребенке обнаруживало выдающийся ум. Под женским обаянием чувствовалась железная мощь, чисто мужская».

М.К. Башкирцева. Три улыбки. Малыш. 1883 г.

М.К. Башкирцева. Три улыбки. Девочка. 1883 г.

М.К. Башкирцева. Три улыбки. Женщина. 1883 г.

Франсуа Коппе передавал свои впечатления от посещения мастерской молодой художницы, где в темном углу он

«неясно видел многочисленные тома книг, беспорядочно расположенные на полках, разбросанные на рабочем столе. Я подошел и стал рассматривать заглавия. Это были лучшие произведения человеческого гения. Они все были собраны тут на их родном языке —французские, итальянские, английские, а также латинские и даже греческие, и это вовсе не были «библиотечные книги», книги для мебели, но настоящие употребляемые книги, читанные и перечитанные. На конторке лежал Платон, раскрытый на одной из самых чудных страниц».

М.К. Башкирцева. Дождевой зонт. 1883 г. Русский музей, СПб.

Русская поэтесса Ольга Чюмина в 1889 году посвятила памяти Башкирцевой сонет, в котором описала полотна, виденные в мастерской художницы в Париже:

От мелких драм из жизни бедняков,

Записанных и схваченных с натуры,

Где все живет: и лица и фигуры —

И говорит красноречивей слов,

До чудных сцен евангельских преданий

Иль эпопеи Рима роковой

И Греции: весь цикл ее созданий —

Все истиной проникнуто одной.

«Святые жены», «Цезарь», «Навзикая».

Повсюду мысль, везде душа живая.

М.К. Башкирцева. Портрет девочки.

Убедитесь сами: достаточно почитать предисловие "Дневника":

Предисловие

К чему лгать и рисоваться! Да, несомненно, что мое желание, хотя и не надежда,- остаться на земле во что бы то ни стало. Если я не умру молодой, я надеюсь остаться в памяти людей как великая художница, но если я умру молодой, я хотела бы издать свой дневник, который не может не быть интересным. Во-первых, я очень долго писала, совершенно об этом не думая; а потом - я писала и пишу безусловно искренно именно потому, что надеюсь быть изданной и прочитанной. Если бы эта книга не представляла точной, абсолютной, строгой правды, она не имела бы никакого смысла. И я не только все время говорю то, что думаю, но могу сказать, что никогда, ни на одну минуту не хотела смягчать того, что могло бы выставить меня в смешном или невыгодном свете. Да и наконец, я для этого слишком высоко ставлю себя. Итак, вы можете быть вполне уверены, благосклонный читатель, что я вся в этих страницах. Быть может, я не представляю достаточного интереса для вас, но не думайте, что это я, думайте, что это просто человек, рассказывающий вам все свои впечатления с самого детства. Это очень интересный человеческий документ. Спросите у Золя, или Гонкура, или Мопассана. Мой дневник начинается с 12 лет, хотя представляет интерес только с 15-16 лет. Таким образом остается пополнить недостающее, и я намерена написать нечто вроде предисловия, которое даст возможность лучше понять этот литературный и человеческий памятник. Итак, предположите, что я знаменита, и начнем. Я родилась 11 ноября 1860 года.

М.К. Башкирцева. Восточная красавица (L'orientale).

Музей Жюля Шере, Ницца.

Отец мой был сын генерала Павла Григорьевича Башкирцева, столбового дворянина, человека храброго, сурового, жесткого и даже жестокого. Он был произведен в генералы после Крымской войны, если не ошибаюсь. Он женился на приемной дочери одного очень знатного лица, которая умерла тридцати восьми лет, оставив ему пять человек детей - моего отца и его четырех сестер. Мать моя вышла замуж двадцати одного года, отвергнув сначала несколько прекрасных партий. Она - урожденная Бабанина. Со стороны Бабаниных мы принадлежим к старому дворянскому роду: дедушка всегда похвалялся тем, что происходит от татар времен первого нашествия. Боба Нина - татарские слова, изволите видеть; я могу только смеяться над этим... Дедушка был современником Пушкина, Лермонтова и др. Он был поклонник Байрона, человек образованный, поэт. Он был военный и жил на Кавказе... Еще очень молодым он женился на m-lle Жюли Корнелиус, кроткой и хорошенькой девушке, пятнадцати лет. У них было девять человек детей. После двух лет супружества мать моя переехала со своими двумя детьми к своим родителям. Я оставалась всегда с бабушкой, которая обожала меня, и с тетей, которая, впрочем, иногда уезжала вместе с моей матерью. Тетя - младшая сестра моей матери - женщина некрасивая, готовая жертвовать и действительно жертвующая собой для всех и каждого. В Ахтырке, где поселилось все семейство, мы встретили Р-ва. У него была там сестра, с которой он не виделся в течение двадцати лет и которая была гораздо богаче его. Здесь-то и явилась впервые идея женить его на моей тете. В Одессе мы жили с Р-вым в одном отеле. В один прекрасный день было решено, что дело нужно покончить, потому что тетя моя никогда не найдет лучшей партии. Их женили, и все вернулись в Ахтырку, а через три дня по возвращении бабушка скончалась.

М.К. Башкирцева. Женский портрет. 1882 г.

В 1870 году, в мае месяце, мы отправились за границу. Мечта, так долго лелеемая матерью, исполнилась. Около месяца провели мы в Вене, упиваясь новостями, прекрасными магазинами и театрами. В июне мы приехали в Баден-Баден, в самый разгар сезона роскоши, светской жизни. Вот члены нашей семьи: дедушка, мама, муж и жена Р-вы, Дина (моя двоюродная сестра), Поль и я; кроме того, с нами был милейший, несравненный доктор Валицкий. Он был по происхождению поляк, но без излишнего патриотизма,- прекрасная, но очень ленивая натура, не переносившая усидчивого труда. В Ахтырке он служил окружным врачом. Он был в университете вместе с братом моей матери и не переставал бывать у нас в доме. При отъезде за границу понадобился доктор для дедушки, и Валицкий отправился вместе с нами. В Бадене я впервые познала, что такое свет и манеры, и испытала все муки тщеславия. У казино собирались группы детей, державшиеся отдельно. Я тотчас же отличила группу шикарных, и моей единственной мечтой стало - примкнуть к ним. Эти ребятишки, обезьянничавшие со взрослых, обратили на нас внимание, и одна маленькая девочка, по имени Берта, подошла и заговорила со мной. Я пришла в такой восторг, что замолола чепуху, и вся группа подняла меня на смех обиднейшим образом... Но я еще недостаточно сказала о России и о себе самой, это главное. По обычаю дворянских семей, живущих в деревне, у меня были две гувернантки, одна русская, другая француженка. Первая (русская), о которой я сохранила воспоминание, была некто m-me Мельникова, светская женщина, образованная, романтичная, разъехавшаяся с мужем и сделавшаяся гувернанткой скорее всего по безрассудству, под влиянием чтения бесчисленных романов.

М.К. Башкирцева. Портрет мадам Х (Армандина). 1884 г.

Музей д'Орсе, Париж.

Она была другом дома, и с ней обходились, как с равной. Все мужчины за ней ухаживали, и в одно прекрасное утро она бежала после какой-то удивительно романической истории. У нас в России романтизм в моде. Она могла бы преспокойно проститься и уехать, но славянская натура, приправленная французской цивилизацией и чтением романов, - странная вещь! В качестве несчастной женщины эта дама должна была обожать малютку, порученную ее попечениям; я же - одной своей склонностью к рисовке уже отплачивала ей, в ее глазах, за это обожание... И семья моя, жадная до всяких приключений, вообразила, что ее отъезд должен был пагубно отозваться на моем здоровье: весь этот день на меня смотрели не иначе, как с состраданием, и я даже подозреваю, что бабушка заказала для меня, в качестве больной, особенный суп. Я чувствовала, что действительно бледнею от этого изливавшегося на меня потока чувствительности... Я была вообще худа, хила и некрасива, что не мешало всем видеть во мне существо, которое несомненно, неизбежно должно было сделаться со временем всем, что только может быть наиболее красивого, блестящего и прекрасного. Однажды мама отправилась к гадальщику-еврею.

"У тебя двое детей, - сказал он ей, - сын будет как все люди, но дочь твоя будет звездою..."

Один раз, когда мы были в театре, какой-то господин сказал мне, смеясь:

- Покажите-ка вашу ручку, барышня! О! Судя по перчатке, можно с уверенностью сказать, что вы будете ужаснейшей кокеткой! Я была в полном восторге! С тех пор как я сознаю себя - с трехлетнего возраста (меня не отнимали от груди до трех с половиною лет) - все мои мысли и стремления были направлены к какому-то величию. Мои куклы были всегда королями и королевами, все, о чем я сама думала, и все, что говорилось вокруг моей матери,- все это, казалось, имело какое-то отношение и этому величию, которое должно было неизбежно прийти.

М.К. Башкирцева. «Встреча» (1884).

Люксембургский национальный музей.

В пять лет я одевалась в кружева моей матери, украшала цветами голову и отправлялась танцевать в залу. Я изображала знаменитую танцовщицу Петипа, и весь дом собирался смотреть на меня. Поль не был ничем выдающимся, да и Дина не заставляла предполагать в себе ничего особенного, хотя была дочерью любимого дяди Жоржа. Еще один эпизод. Как только Дина появилась на свет Божий, бабушка без всяких церемоний отняла ее у ее матери и оставила у себя. Это было еще до моего рожденья. После m-me Мельниковой моей гувернанткой была m-lle Софи Д., барышня шестнадцати лет - о, святая Русь!!! - и другая, француженка, по имени m-lle Брэн. Она носила прическу времен Реставрации, имела бледно-голубые глаза и выглядела весьма томной со своими пятидесятые годами и со своею чахоткой. Я очень любила ее. Она заставляла меня рисовать. Помню, я нарисовала с ней маленькую церковь - черточками. Вообще, я часто рисовала; когда взрослые садились за карты, я присаживалась рисовать на зеленом сукне. M-lle Брэн умерла 1868 году в Крыму. Что до молоденькой русской, считавшейся членом семьи, то она чуть было не вышла замуж за одного молодого человека, которого привел доктор и который был известен своими неудачными попытками жениться. На этот раз дело, казалось, шло прекрасно, как вдруг, однажды вечером, войдя зачем-то в ее комнату, я увидела m-lle Софи, которая рыдала, как безумная, уткнувшись лицом в подушки. Собралась вся семья:

- Что такое? Что случилось?..

Наконец, после долгих слез и рыданий, бедняжка говорит, что она никогда не могла бы... нет, никогда! И снова слезы! Но что такое? Отчего?

- Оттого что... оттого что я никак не могу привыкнуть к его лицу!

Жених слышал это из соседней залы. Через час он уже упаковывал свой сундук, обливая его слезами, и уезжал. Это была семнадцатая неудачная попытка вступить в брак! Я так хорошо помню это - "я не могу привыкнуть к его лицу", это до такой степени исходило из души, что я тогда же поняла, до какой степени должно быть ужасно выйти замуж за человека, к лицу которого не можешь привыкнуть. Когда была объявлена война, мы перебрались из Баден-Бадена в Женеву. Я уезжала с сердцем, полным горечи и проектов мщения. Каждый вечер, ложась спать, я читала про себя следующую дополнительную молитву:

"Господи! Сделай так, чтобы у меня никогда не было оспы, чтобы я была хорошенькая, чтобы у меня был прекрасный голос, чтобы я была счастлива в семейной жизни, и чтобы мама жила как можно дольше!"

В Женеве мы жили в "Hotel de la Couronne" на берегу озера. Здесь мне взяли учителя рисования, который приносил мне модели для срисовывания хижинки, где окна были нарисованы в виде каких-то палочек и не имели ничего общего с настоящими окнами настоящих хижин. Мне это не нравилось, я не могла допустить, чтобы окна были сделаны таким образом. Тогда добрейший старик предложил мне срисовать вид из окна прямо с натуры. Как раз в это время мы переехали из отеля в один семейный пансион, откуда открывался вид на Монблан, и я срисовала тщательнейшим образом все, что было видно из окна - часть Женевы и озера; но все это так и осталось там, не помню уж хорошенько почему... В Бадене успели снять с нас портреты, которые показались мне просто безобразными, уродливыми в их усилии казаться красивыми... Когда я умру, прочтут мою жизнь, которую я нахожу очень замечательной. (Впрочем, иначе и быть не может.) Но я ненавижу всякие предисловия (они помешали мне прочесть много прекрасных книг) и всякие предуведомления этих извергов издателей. Поэтому-то я и пишу сама мое предисловие - без него можно было бы обойтись, если бы я издавала все, но я желала бы ограничиться тем, что начинается с 18-ти летнего возраста: все предшествующее слишком длинно. Итак, я даю вам заметки, достаточные для понимания дальнейшего: я часто возвращаюсь к прошедшему по поводу того или другого. Если я умру вдруг, внезапно захваченная какой-нибудь болезнью!.. Быть может, я даже не буду знать, что нахожусь в опасности,- от меня скроют это. А после моей смерти перероют мои ящики, найдут этот дневник, семья моя прочтет и потом уничтожит его, и скоро от меня ничего больше не останется, ничего, ничего, ничего! Вот что всегда ужасало меня! Жить, обладать таким честолюбием, страдать, плакать, бороться и в конце концов - забвение... забвение, как будто бы никогда и не существовала... Если я и не проживу достаточно, чтобы быть знаменитой, дневник этот все-таки заинтересует натуралистов: это всегда интересно -- жизнь женщины, записанная изо дня в день, без всякой рисовки, как будто бы никто в мире не должен был читать написанного, и в. то же время со страстным желанием, чтобы оно было прочитано; потому что я вполне уверена, что меня найдут симпатичной; и я говорю все, все, все. Не будь этого - зачем бы... Впрочем, будет само собой видно, что я говорю все. Париж, 1 мая 1884 года.

Усыпальница М. Башкирцевой на кладбище Пасси в Париже

На могиле художницы была построена часовня, где хранятся некоторые памятные вещи: мраморные бюсты ее родителей, бюст самой Башкирцевой работы скульптора Сен-Марсо, кресло, молельный стул, ее палитра, фотографии, а главное - одна из самых важных её работ, полотно "Святые жёны", которое она так и не успела завершить.