RARUS'S GALLERY

Издание третье. Санкт-Петербург-Москва: Издание Товарищества М.О. Вольф, [б.г.]. 237 с. с иллюстрациями, 15 л. иллюстраций, [3] л. книжной рекламы, фронтиспис - иллюстрация к повести по рисунку Э.К. Соколовского. В издательском коленкоровом переплёте с цветной автотипией работы Табурина на верхней крышке. Обрез мраморированный. 25,5x17,5 см. Первое издание повести в издании Товарищества М.О. Вольф появилось в 1903 году, второе - в 1905-м, третье и четвёртое не имели указаний на дату выпуска и проходили как допечатка тиража. В повести К.М. Станюковича (1843-1903) отражены батальные события Крымской войны, свидетелем которых он явился будучи ее непосредственным участником.

 

Допущено в ученические, среднего возраста, библиотеки средних учебных заведений ведомства Министерства Народного Просвещения и в бесплатные народные библиотеки и читальни, а также и для выдачи в награду ученикам означенного возраста. (Отзыв Департамента Народного Просвещения, № 15804 за 21 мая 1904).

Рекомендовано для чтения кадет I и II классов кадетских корпусов. (Отзыв Главного Управления В.-Уч. Заведений, №  10367 от 26 апреля 1905 г.)

В "Полном каталоге т-ва М.О. Вольф. 1853-1905", Спб. - Москва, 1905, столбец 212 смотрим обозначенную цену на это издание ... В переплете – 3 р. 50 к. Много это или мало? По сравнению с ценами основных конкурентов на аналогичные издания – это много. Что же давало право М.О. Вольфу задирать немного цены? Итак, на рубеже XIX и XX столетий одним из лидеров на российском рынке детской литературы по праву считалось «Товарищество М.О. Вольф». Оставив конкурентам дешёвые («копеечные») книжечки на газетной бумаге, директора компании сделали ставку на солидные, «одетые» в фирменные переплёты, богато иллюстрированные, отпечатанные на добротной бумаге тома.  Образцом такого типа изданий может служить прекрасно оформленная историческая повесть К.М. Станюковича «Севастопольский мальчик», выпущенная «Товариществом М.О. Вольф» в 1903 году, к пятидесятилетию Крымской войны, а затем неоднократно переиздававшаяся. Судя по всему, книга писалась по заказу издательства, регулярно приглашавшего к сотрудничеству известных литераторов. И если это так, то нет ничего удивительного, что для написания повести из жизни моряков оказался выбран именно Константин Михайлович Станюкович (1843-1903). Сын известного на российском флоте адмирала (морскими офицерами были также его дед и прадед), Станюкович с детства готовился к карьере военного моряка. Отучившись сначала в пажеском, а затем в морском корпусе, он уже в шестнадцать лет принял участие в кругосветном плавании.

Перед молодым способным офицером, имевшим к тому же прекрасные родственные связи, открывалось блестящее будущее, но, захваченный либеральными идеями 60-х годов, он, преодолев упорное сопротивление отца, в возрасте двадцати лет вышел в отставку, чтобы посвятить себя литературе. Впрочем, годы службы на флоте не прошли даром. Лучшее из созданного писателем, то, что принесло ему признание публики, - очерки, рассказы и повести из жизни моряков. «Севастопольский мальчик» - история двенадцатилетнего матросского сына Маркушки Ткаченко. Мать Маркушки умерла от чахотки в самом начале Крымской войны. Отец, формарсовый фрегата «Константин», после затопления корабля сражавшийся на четвёртом севастопольском бастионе («баксионе», как говорили матросы), погиб от осколочного ранения. Мальчика приютил старый яличник Степан Трофимович Бугай, взявший Маркушку к себе рулевым. Они и есть главные герои книги, события севастопольской эпопеи читатель видит их глазами - глазами старика и ребёнка. Однако совершенно очевидно, что для Станюковича его повесть - не просто приключенческая книжка из военной жизни. «Севастопольский мальчик» - это своего рода «Война и мир» для детей.

Как и в толстовской эпопее, у Станюковича появляются исторические персонажи - адмиралы В.А. Корнилов и П.С. Нахимов, командующий русской армией А.С. Меншиков и сменивший его на этом посту М.Д. Горчаков. Как и Толстой, Станюкович обильно цитирует мемуары участников событий и работы военных историков. Но главное, что роднит эти два столь разных произведения, - неприятие войны и осознание её бессмысленности. Двенадцатилетний «севастопольский мальчик» не похож ни на Андрея Болконского, ни на Пьера Безухова, а потому трагедия войны осмысливается им иначе. Пытаясь понять происходящее, он идёт к взрослым. С вопросом, которым герои Толстого задаются на Бородинском поле: «Зачем, для кого убивать и быть убитому?», Маркушка обращается к раненому матросу, которого перевозит через бухту на ялике. Между ними происходит разговор, из которого становится очевидно, что причины кровавой бойни одинаково непонятны им обоим:

- «И зачем, дяденька, убивают друг друга?»

- «Война».

- «А зачем война?»

- «А зачем ты дерёшься с мальчишками?.. Значит, расстройка... Так, братец ты мой, расстройка и между императорами. Наш-то один против императора, султана и королевы».

- «Нашего, значит, зацепили?»

- «Из-за турки... Обидно, что Нахимов под Синопом турку ожёг. И пошла расстройка... Ну и французского императора наш государь оконфузил... Опять он в амбицию».

- «А как оконфузил?»

- «Очень просто. Французский император не из настоящих. А так, из бродяг. Однако потребовал, чтобы все ему оказали уважение. И все уважили. Стали называть, по положению, братцем. А наш Николай Павлович император не согласился.

«Какой, говорит мне, братец из бродяг»...

Вот и дошло до войны. Французский император подбил аглицкую королеву и пишут нашему:

«Не тронь турку!»

А наш ответил вроде как:

«Выкуси, а я не согласен!»

Самому Маркушке тоже пришлось убивать. После гибели старика яличника он пришёл на батарею, где когда-то служил его отец, и начал помогать канонирам.

«Через неделю Маркушка был общим любимцем на бастионе. Он отлично стрелял из мортирки и злорадно радовался, когда бомба падала на неприятельскую батарею. Он делал то, что делали все, и гордился, что и он, мальчик, убивает людей. И в то время никакой внутренний голос не шептал ему:  “Что ты делаешь, Маркушка? Опомнись!”»

Детские книжки обязаны иметь счастливые концовки. Однако финал этой повести трудно назвать безусловным хеппи-эндом.

...Севастополь оставлен русскими войсками. Маркушку взял на воспитание артиллерийский офицер. И однажды утром мальчик, проснувшись, ощущает, что его переполняет радость: оттого, что долгая одиннадцатимесячная осада осталась позади, оттого, что небо синее, а солнце яркое, оттого, что ему двенадцать лет... Повесть К.М. Станюковича «Севастопольский мальчик» пользовалась бешенным успехом у читателей.

Леонид Сомов

...Отдельным изданием.

Пройдет чуть менее полутора месяцев, и стукнет ровно сто лет, как в далеком Неаполе слепой, еле передвигающийся самостоятельно Константин Станюкович покинул сей мир, чтобы навсегда успокоиться на местном греческом кладбище. На его мраморном черном надгробии славяне-эмигранты выбьют слова "Станюковичу от русских". В одном из ранних рассказов "Побег" Константин Михайлович сочными и точными мазками описывает свои детство и юность, которые прошли в Севастополе, в доме по ул. Екатерининской (ныне это ул. Ленина, 38), в семье "грозного адмирала" николаевской закваски. Родовое гнездо главного командира Севастопольского военного порта утопало тогда в тенистом саду, окаймленном деревянными балюстрадами. У парадного подъезда внушительного двухэтажного особняка летом радужными бликами переливалось под солнцем озерцо роз.  Но далеко не в розовом свете адмиральскому сыну представлялось начало его жизни. На глазах у впечатлительного мальчика его отец, не стесняясь, награждал зуботычинами посыльных и вестовых - рабов в матросских тельняшках. В доме царил поистине деспотический порядок, и у маленького Кости навсегда осталось занозой в сердце это унизительное, щемящее чувство безысходности - видеть явное зло, не имея сил и возможности, способных это зло пресечь, вытравить.   ...Порой мы совершенно не отдаем себе отчета в том, почему избираем именно ту стезю, которая станет нашей главной дорогой в жизни. Наверное, Константин Станюкович, чьи смоленские (как и у Нахимова) морские корни вроде бы не позволяли ему "осквернить" адмиральские традиции биографий многих его предков, все же рискнул нарушить веками устаканенный семейный фарватерный строй именно благодаря тому ужасу, на который он насмотрелся, взрастая "под парусами" своего пресловутого родителя-деспота.  Вначале, что строго соответствовало логике биографий многих мальчиков в его роду, он был отдан в пажеский, а затем в кадетский Морской корпус. Но в самый канун выпуска К.М. вдруг обращается к отцу с просьбой продолжить учебу в университете. Грозное ответное "нет" было подкреплено направлением строптивого гардемарина в целое трехлетнее кругосветное плавание на винтовом корабле "Калевала".  За три года "океанской ссылки" мичман Станюкович хорошо познал морскую службу, как говорится, изнутри. И эти впечатления послужили добротной основой для его будущей карьеры писателя-мариниста и публициста, чьи отдельные произведения до конца еще основательно не исследованы, т.к. многие его работы все еще хранятся в архивах, в частности Пушкинского дома...   ...Мы как-то привыкли считать Константина Станюковича эдаким добрым детским писателем, тяготеющим к морской тематике, а ведь целое советское поколение 60 - 70-х годов прошлого века, с удовольствием и не единожды просмотревшее в кинотеатрах его трогательного "Максимку", так и остается, пожалуй, в неведении относительно, скажем, творчества Джонни Смита, автора "Писем знатного иностранца", англичанина, попавшего в Россию и регулярно посылающего послание своей жене в Лондон.  Между тем за этим псевдонимом скрывался севастополец Станюкович, и "письма" эти напоминали скорее всего острейшие фельетоны, направленные на бичевание существующего правопорядка на Руси...  После "кругосветки" Станюкович резко рвет с отцом и до конца своих дней с ним никогда уже не встречается. Не надеясь добром получить требуемого по уставу благословения родителя, он все же уходит после долгой борьбы со службы в отставку в чине лейтенанта и...начинает свое "автономное плавание" по волнам жизни.  Куда и в качестве кого только не закидывала его судьба! Сельский учитель и капитан коммерческого парохода, канцелярист и служащий железнодорожного ведомства, ревизор и репортер... Но верный (хотя и периодически!) кусок хлеба все же дает ему писательская карьера.  Начав (и вовремя сообразив, что это "не его чемодан") с написания нескольких десятков весьма худосочных стихотворных опусов в подражание Некрасову, он вскоре стал сотрудничать во многих отечественных журналах. Особую известность как либеральному писателю в 1870 годах принесли ему рассказы и романы "Без исхода", "Омут", "Два брата". В России уже заявили о себе очередные "новые люди", и Станюковичу удалось метко подсмотреть и высветить их главные черты, уловить их настроение на фоне обличения старых нравов и порядков. Под псевдонимами "Пимен" и "Откровенный писатель" он регулярно помещал во многих журналах "Картинки общественной жизни", и российский читатель вскоре успел его выделить и полюбить... Об особой роли этой, по сути, мало оцененной критикой повести как в жизни и творчестве Константина Станюковича, так и в историографии Севастополя и всей Крымской кампании, разговор будет особый. Но прежде чем его начать, следует понять, что же мешало Станюковичу на ранних стадиях всей его более чем 35-летней писательской карьеры создать свое самое самобытное, самое сокровенное, самое желанное произведение о Первой севастопольской обороне?  Обратим внимание на строки из Указа об отставке мичмана К.М. Станюковича, датированного 2 июля 1867 года:

"В походах и делах против неприятеля находился в составе войск ...где занимался приготовлением для больных корпии и доставкой ее на перевязочные пункты раненым...".

В 14 лет юный Станюкович был удостоен, оказывается, двух медалей за оборону Севастополя и на всю жизнь сохранил трепетные воспоминания о своей военной юности в нашем славном городе.  Вот почему он всегда имел страстное желание, как говорится, высказаться начистоту, явив российскому читателю сплав конкретных воспоминаний очевидца и участника Первой обороны Севастополя и исторически честно обнаженных оценок и причин того позора 1856 года, который ему довелось пережить вместе со своим народом.  Но логика его судьбы и писателя, и гражданина оказалась более чем суровой. Уже в конце 70-х годов в департаменте полиции его "вычислили" и четко занесли в разряд неблагонадежных подданных Его Императорского величества. А потому все его мало-мальски антиправительственные произведения неизменно читались сквозь сильную цензорскую "лупу". Вполне логично, что она была заменена на стекло с двукратным увеличением после препровождения Станюковича в 1884 г. за связь с русской эмиграцией в административную ссылку в Томск, где он тесно общался с народовольцами.  Именно в Сибири К.М. впервые серьезно обращается к своей основной, материковой, теме - распечатывает знаменитый цикл "Морских рассказов". Привычно "нырнув" в псевдоним "М.Костин", Станюкович начинает их публиковать в журналах "Вестник Европы", "Северный вестник" и "Русская мысль". Рассказы "Дедушка Лунь", "Отставной солдат", повесть "Маленькие моряки" были лишь первыми камешками, которые он вознамерился тогда положить в основание фундамента серьезной, идеологически заостренной работы, посвященной подвигу Севастополя, с раскрытием истинных причин сдачи города и поражения России в Крымской баталии...  Но писателя, как мы уже говорили, "обложили" давно и надежно. 25 ноября 1880 г. в письме к жене он пишет о том, как охарактеризовала цензура его статью, посвященную 25-летию событий Севастопольской обороны:

"Фельетон представляет собой памфлет против правительственных лиц и мероприятий..."

Уже тогда К.М. понял, что путь к большой публицистической повести о Крымской войне ему заказан.  В 1882 г. из департамента полиции в Главное управление по делам печати направляется рескрипт:

"Станюкович известен департаменту полиции как личность противоправная...". В буржуазной критической литературной периодике появляются такие ярлыки в отношении творчества Константина Станюковича: "тенденции господствуют в ущерб художественности", "нехудожественное и нежизненное творчество"...

В 1894 г. С.-Петербургский цензурный комитет запрещает печатание отдельным изданием для народа его рассказ "Беглец". Он пишет по этому поводу жене:

"В России жить тяжело... В Америке же - не то..."

В 1896 году Московский цензурный комитет в своем донесении в Главное управление по делам печати иллюстрирует факт появления в "Русской мысли" его "Картинок современных нравов" следующим отзывом:

"Статья имеет вполне определенный характер сатиры..."

В апреле 1897 г. из Главного управления по делам печати во все публичные библиотеки и читальни России посылается циркулярное письмо:

"Отпечатанное собрание сочинений господина К.М. Станюковича (издание Карцева, М., 1897 год) не допускать к обращению".

И все же "первую партитуру" своей главной песни о Севастополе он написал в 1884 году в виде 28-го "Письма знатного иностранца". Это произведение в первозданном виде так и не увидело свет. В отделе рукописей Пушкинского дома в фонде 432 хранится корректура очерка о Крымской войне, почти что целиком изувеченная цензорским карандашом. Особенно рьяно вымарывались главки о причинах неспособности царской России к серьезному противостоянию врагам, о роковых ошибках князя Меншикова, о видах на коренное переустройство империи после Крымской войны. Очерк носил явные черты памфлета, раскрывавшего реалистическую картину плачевного состояния русского флота до и после реформ 1861 года, "чудовищных вещей, творившихся при мертвом молчании..."  В начале 90-х годов XIX века писатель уже был серьезно болен - развивался диабет. И посему торопился завершить и издать, как он полагал, главное дело его жизни. В 1893 году у Станюковича завязывается переписка с С.Н. Шубинским - редактором "Исторического вестника". Писатель, отвечая на вопрос, мог бы он предложить в журнал небольшую повесть о Севастопольской эпопее, указывал:

"Кроме моих воспоминаний, у меня в памяти сохранились рассказы участников..."

Однако явно консервативно-монархическая направленность "Исторического вестника" так и не позволила Станюковичу приступить к работе. Да и глупо было не предполагать тогда, что именно по завершении его труда "скажет цензура". А кривить душой Станюкович не умел.  Между тем его 28-е "Письмо знатного иностранца" в полном варианте получило отмашку, а жизнь неуклонно катилась под откос. Одолевала и официальная критика: в ноябре 1901 года в "Новом времени" появился грязный пасквиль В. Буренина - Станюкович обвинялся во всех смертных грехах перед власть предержащими...  И вот тогда-то, как мне представляется, в качестве весьма хитроумного варианта Станюковичем был избран...обходной путь. Он приступает к написанию с виду невинной повестушки "Севастопольский мальчик". Уже само название несло некий благопристойный камуфляжный оттенок. Раз "мальчик" - значит это сугубо детское чтиво.  Но Константин Михайлович, как говорится, хорошо подготовился к возможным неприятностям со стороны цензуры. Он и для издания избрал такой журнал, который не вызвал бы абсолютно никаких подозрений, - "Юный читатель".  И действительно, на публикацию первой главы повести во втором номере "Юного читателя" в начале 1902 года никакой официальной реакции не последовало. Хотя там были вкраплены и такие абзацы, о которые бдительный цензор должен был по идее не источить, а обломать свой карающий карандаш...  В двадцатом номере журнала в ноябре 1902 года появляется извещение:

"Вследствие болезни автора окончание "Севастопольского мальчика" откладывается до следующего номера".

Однако Станюкович не смог дождаться "следующего номера". Мучительно подбирая слова (он их уже забывал), писатель успел продиктовать своей дочери Зинаиде эпилог повести и уехал в Рим. Там он 30 марта 1903 года и умер, описывая в бреду белый парусник, который постоянно являлся ему во сне... Не Севастополь ли?  "Севастопольский мальчик" вышел 15 сентября 1903 года в типографии М.Вольфа с подзаголовком "Повесть из времени Крымской войны, со снимками и портретами". Но "хитрость" Станюковича уже - где надо - раскусили. А потому изъяли из первоначального журнального варианта немало острых, полемически заостренных публицистических главок, достаточно явно "сгладили" некоторые однозначные суждения и высказывания людей, которые окружали главного героя повести - матросского сына Маркушу. Однако по всем признакам невинная повесть "для детей и юношества" все-таки увидела свет, и в ее журнальном варианте писатель добился-таки главной цели в своем творчестве - создать такое произведение о Севастополе и севастопольцах, которое пролило бы настоящий свет на печальные события эпопеи 1854 - 1855 годов.  Сегодня же можно вполне определенно говорить о том, что настало время вообще-то "собирать камни". В преддверие 220-летия города-героя и 150-летия начала Крымской войны есть полный резон соединить, наконец, воедино все фрагменты "Севастопольского мальчика" - и 28-е "Письмо знатного иностранца" (по сути - это 15-я глава повести), и полный, неперлюстрированный журнальный вариант, и явить севастопольцам эту книгу в рамках издания 100-томника, посвященного нашему славному городу.  И воздать дань нашему замечательному земляку. Ведь в царское время его имя так и не вошло в авторитетный и солидный "Русский биографический словарь", изданный в 1913 году, где были, кстати, указаны его отец - адмирал-"дантист" и брат - заштатный журналист.  Помимо "детских" боевых медалей К.М. Станюкович не был на официальном уровне как при жизни, так и после кончины удостоен какого-либо доброго слова. Ни "Морской сборник", ни "Крымский вестник" в марте 1903 года, как говорится, не издали ни единого "прощального слова". И это на фоне трех золотых медалей, врученных ему в день 35-летия писательской деятельности Академией Наук, Императорским вольным экономическим обществом и С.-Петербургским комитетом грамотности как флагману отечественной маринистики.

...Повесть "Севастопольский мальчик" была издана в канун русско-японской войны. С таким великим трудом, по сути, одурачив цензуру и все-таки спев свою лебединую песнь, Константин Станюкович как бы провидчески обратился к русскому народу с призывом заблаговременно извлечь горький урок из реалий Севастопольской страды. Ведь все повторялось вновь...