RARUS'S GALLERY

С присовокуплением исторического очерка погребений царей и императоров всероссийских и некоторых других европейских государей. Санкт-Петербург, в типографии Journal de Saint-Petersbourg, 1856. [4], 129, X стр. + «Description des funerailles de feu l’Empereur Nicolas I, de glorieuse memoire, precede d’un apercu historique sur les funerailles des Tsars et des Empereurs de toutes les Russies et de quelques autres souverains europeens». Planches (с 47 рисунками). St.-Petersbourg, Journal de St. Petersbourg, 1856. Оба тома в издательских п/к переплетах. Формат тома описания: 23х14 см. Надо особо отметить Альбом похоронного шествия (27 февраля 1855 г.): «Description des funerailles de feu l’Empereur Nicolas I, de glorieuse memoire, precede d’un apercu historique sur les funerailles des Tsars et des Empereurs de toutes les Russies et de quelques autres souverains europeens». Planches. St.-Petersbourg, Journal de St. Petersbourg, 1856, XLVII double-page литографий раскрашенных от руки на толстой веленевой бумаге. В издательском черном п/к переплете с тиснением блинтом на передней крышке и корешке. Oblong in 4°. Красные с разводами муаровые форзацы. Один из нескольких экземпляров Императрицы Александры Феодоровны (старшей), жены усопшего.

Библиографические источники:
1. Обольянинов Н. Каталог русских иллюстрированных изданий. 1725-1860. Спб., 1914, №1913.
2. В.А. Верещагин. Русские иллюстрированные издания XVIII и XIX столетий. (1720-1870). Библиографический опыт. Спб., 1898, №621.
3. Библиотека Императрицы Александры Федоровны (Старшей) в собрании РГБ. Москва, 2002, стр. 72.
4. Дуров В.А. Книга в Семье Романовых. Москва, 2000, стр. 34-35.
5. Бурцев А.Е. Обстоятельное библиографическое описание редких и замечательных книг. Том IV, Спб., 1901, №1126.
6. Антикварная книжная торговля П.П. Шибанова. Каталог №XCV. Ценные книги и автографы замечательных лиц. Москва, 1899, №297.

Церемониальные альбомы российских императоров из дома Романовых делятся на серии «Коронационные альбомы российских императоров» и «Погребальные альбомы российских императоров» (которые, кстати, представлены только тремя альбомами погребения Императрицы Марии Фёдоровны, супруги Павла I, Императоров Александра I и Николая I и редчайшей официальной книгой (in-Folio) — «Описание порядка, держанного при погребении блаженной высокославной и высокодостойной памяти всепресветлейшего державнейшего Петра Великого, Императора и Самодержца Всероссийского и блаженной памяти Ея Императорского Высочества Государыни Цесаревны Натальи Петровны». Москва, 1726), изданных в XVIII–XIX веках. Русские коронационные альбомы и сборники — это издания, посвященные коронациям русских монархов. Формально коронация представляла собой процедуру принятия монархом символов принадлежащей ему власти. Фактически она являлась торжественным актом закрепления территориальной целостности государства, его политической независимости и единства нации. В русской традиции акт Священного коронования помимо этого был еще и важнейшим сакральным обрядом, утверждавшим божественность царской власти. В процессе коронования совершалось церковное таинство миропомазания, после которого монарх считался «помазанником Божьим», наместником Бога на земле. История коронационных альбомов начинается с упоминаний о первых «постановлениях на великое княжение» на страницах древнерусских летописей. Активное развитие книгоиздательского дела в Петровскую эпоху обусловило появление целого комплекса коронационных изданий — роскошно иллюстрированных описаний церемоний, оформленных лучшими художниками и типографами своего времени. Эта тенденция получила развитие и в XIX веке. Содержание и оформление изданий, посвященных коронационным торжествам, за почти два столетия претерпели значительные изменения, что было обусловлено развитием книгоиздательской базы, увеличением читательской аудитории и, как следствие, изменением читательского и целевого назначения самих изданий. Коронационные альбомы первой половины XVIII века представляют собой книги, выпускавшиеся государственными учреждениями Москвы и Санкт-Петербурга небольшими тиражами. Во второй половине XIX века наряду с дорогими памятными подарочными изданиями крупного формата в дорогих переплетах, с многочисленными иллюстрациями по рисункам известнейших художников активно начинают выпускаться коронационные сборники, ориентированные на самые разные слои населения. Яркими примерами произведений искусства книгоиздания своего времени являются коронационные сборники, посвященные торжествам в честь вступления на престол императриц Анны Иоанновны, Елизаветы Петровны, Екатерины II, императоров Александра II, Александра III и Николая II. Подобные издания — большие библиографические редкости, бесценные предметы эпохи.

Его Величество Император Николай I родился 25 июня 1796 года, а скончался после кратковременной болезни в пятницу 18 февраля 1855 года, в 12 часов 20 минут по полудни в своем кабинете Императорского Зимнего Дворца в Санкт-Петербурге. Сохранились воспоминания о похоронах умершего в самый разгар Крымской войны Императора Николая I. Очевидица этого события, фрейлина Императрицы Александры Федоровны (Старшей) Анна Тютчева, старшая дочь поэта Ф.И. Тютчева, подробно рассказывала в своих мемуарах о последних часах жизни Николая Павловича и обо всех событиях февраля 1855 г., связанных с этим печальным обстоятельством. Император умер 18-го числа, а в воскресенье, 27 февраля, состоялся вынос тела покойного из Зимнего дворца. В полдень похоронная процессия двинулась к Петропавловской крепости — месту захоронения российских самодержцев. Наш альбом, посвященный церемонии, в которой участвовали многие десятки и сотни людей, весьма подробно характеризует акт похоронного шествия в Петропавловскую крепость. На таблице XXXVII изображена Траурная («печальная») карета Императрицы Александры Федоровны и ее дочерей Марии Николаевны и Ольги Николаевны. Анне Тютчевой, сидевшей с другими фрейлинами в пятой от гроба карете, эта процессия показалась нескончаемой. Особенно ей запомнились идущие пешком за гробом Николая I новый Император Александр II и его брат, великий князь Константин Николаевич. Погребальная процессия пересекла Адмиралтейскую площадь, перешла через Неву по Ново-Николаевскому мосту и через Тучков мост проследовала в Петропавловскую крепость. Вдоль всего пути процессии стояли войска и толпы народа, звонили колокола и играла военная музыка. Переход от Зимнего дворца до крепости занял целых два часа. В Петропавловском соборе гроб был поставлен на обтянутое красным бархатом возвышение под огромным балдахином из серебряной парчи, отделанным горностаем. При этом горела тысяча свечей. Гроб с телом Николая I стоял открытым до 5 марта, когда наконец новый Император и его братья на своих руках опустили его в могилу здесь же, в соборе, под орудийные залпы. Коронация нового Императора, Александра II, проходила более чем через год после смерти Николая I, 26 августа 1856 г. Остановимся более подробно на организации погребальной процессии Императора Николая I. Бренные останки Императора, покрытые императорской мантией из золотой парчи, украшенной орлами и подбитой горностаем, покоились на той постели, на которой почил Император, до тех пор, пока не изготовлен был траурный амвон в одной из зал нижнего этажа того же самого Дворца. В воскресенье, 20-го числа, в 8 часу вечера, они были перенесены в сию последнюю и выставлены для народа, спешившего напоследок поклониться останкам любимого Монарха. На другой день смерти Государя Императора, Печальная Комиссия под начальством Верховного Маршала, Действительного Тайного Советника графа Александра Дмитриевича Гурьева, начала печальные свои обязанности. Вскоре церемониал похоронного шествия и погребения был составлен, все нужные приготовления окончены и вынос тела в Бозе почившего Императора в Петропаловский собор совершился в воскресенье 27 февраля в следующем порядке, изображенном на 47 таблицах нашего альбома. Помещаем здесь описание того, что происходило тем временем в Императорском Зимнем Дворце. В 11 часов собравшиеся в половине Великой Княгини Ольги Николаевны, Их Императорские Величества и Их Императорские Высочества, с августейшими детьми и все прибывшие Принцы, вышли в последовании дам и кавалеров своей Свиты, в траурный зал, где Высокопреосвященный Никанор, митрополит Новгородский и Санкт-Петербургский, совершил краткую литию; по окончании оной Их Императорския Величества и Их Императорские Высочества подходили для прощания с Августейшим усопшим. Затем 8 флигель-адъютантов покрыли крышкой гроб, который гренадеры Дворцовой роты сняли потом с катафалка и Его Императорское Величество с Великим Князем Константином Николаевичем и старшие генерал-адъютанты с помощью гренадер Дворцовой роты понесли для постановления на Печальную колесницу. После того, Его Императорское Величество сел на лошадь, скомандовал собранным на большом Дворе войскам отдать последнюю воинскую почесть Монарху, столь часто водившему их к победам, слез с лошади и пошел за гробом Августейшего Своего Родителя. Их Императорские Величества и Их Императорские Высочества Великие Княгини Мария Николаевна и Ольга Николаевна в траурной карете, запряженной 8 лошадьми, облеченными в черные попоны, на которых, равно как и на дверях кареты, были Государственные орлы, представленные в овальных шиитах, окруженных лаврами. За каретой, на облучках находились 2 камер-казака. По сторонам кареты ехали верхом обер-шталмейстер барон Фредерикс и генерал-адъютант граф Апраксин. Камергеры и камер-юнкеры Двора, назначенные нести шлейфы Их Императорских Величеств Государынь Императриц и Их Императорских Высочеств, следовали за каретой пешком. Конец шлейфа Е.И.В., вдовствующей Государыни Императрицы нес обер-камергер Рибопьер, а Е.И.В., Государыни Императрицы Марии Александровны, обер-гофмейстер Олсуфьев. Их Императорские Высочества Великие Княгини Александра Иосифовна, Елена Павловна и Екатерина Михайловна и Ея Королевское Высочество Вдовствующая Герцогиня Мекленбург-Шверинская ехали в карете, запряженной 6 лошадьми, по сторонам коей шталмейстер граф Бобринский и егермейстер граф Ферзен ехали верхом; позади кареты-два придворных лакея. За каретой следовали 12 камер-юнкеров, назначенных нести шлейфы Их Императорских Величеств и Высочеств. Их Императорские Высочества Государь Наследник Цесаревич и Великий Князь Николай Александрович, Великие Князья Александр Александрович, Владимир Александрович и Алексей Александрович с генерал-адъютантом Зиновьевым ехали в карете, запряженной 6 лошадьми, позади коей два придворных лакея. Их Императорские Высочества Князья Романовские, Герцоги Лейхтенбергские Николай Максимилианович и Княжна Романовская Мария Максимилиановна с наставницей ехали в карете, подобной предшествующей. Статс-Дамы, гофмейстеры, камер-фрейлины и фрейлины ехали в 6 каретах, подобно предыдущим. Камергеры и камер-юнкеры, не имевшие особых поручений и обязанностей, шли по три в ряд. Лейб-медики и ближайшие служители покойного Императора шли по три в ряд. Камергер Попов, заступивший место Верховного Маршала в Печальной Комиссии, шел с жезлом, наверху коего государственный орел; с ним и за ним следовали коллежский советник Инсарский, правитель Канцелярии Печальной Комиссии, надворный советник Б.Кене, статский советник Новицкий, титулярный советник Толстой, коллежский ассесор Ребезов, титулярный советник Нечаев и губернский секретарь Прокопович-Антонский и все чиновники упомянутой Печальной Комиссии. Далее шли 4 Гренадерская рота Лейб-Гвардии Преображенского полка, 4 Гренадерская рота Лейб-Гвардии Семеновского полка, 4 Гренадерская рота Лейб-Гвардии Измайловского полка, Лейб-Гвардии I-я резервная батарея, эскадрон Лейб-Гвардии Конного полка и полуэскадрон школы Гвардейских юнкеров. Все эти войска держали оружие на погребение, барабаны били во время шествия тоже на погребение, а крепостные орудия делали по выстрелу каждую минуту. Это величественное шествие, коего первые 11 отделений занимали места от Конно-Гвардейских казарм до Главного Штаба, а два последних отделения собрались еще в Зимнем Дворце, следовало через Николаевский мост по первой и кадетской линиям Васильевского острова, через Тучков мост по Большому проспекту Петербургской стороны до Ивановских ворот Петропавловской крепости. Собор крепости не мог вместить в себе столь многочисленной процессии, поэтому первые одиннадцать отделений, не доходя крепостного моста, поворачивали налево, а несшие знамена и другие эмблемы размещали их в местах, заранее для этого отведенных. Два же последние отделения, за исключением войск, вошли в Собор, где несшие орденские знаки и регалии разместили их на приготовленных для этого случая табуретах. По прибытии Печальной Колесницы к паперти Собора, Архиепископ Григорий Казанский с Духовенством Петропавловского Собора встретил гроб с крестом и Святой водой, а Высокопреосвященный Митрополит Никанор окропил и совершил литию. Гренадеры Дворцовой роты сняли гроб с Печальной Колесницы, а от них его приняли Его Императорское Величество Государь Император, Е.И.В. В.К. Константин Николаевич и иностранные принцы при помощи старших генерал-адъютантов, и поставили на катафалк, устроенный в центре Собора. По окончании панихиды, новый Император, Великие Князья и иностранные принцы отбыли из во Дворец, равно как и Их Императорские Величества Государыни Императрицы и Их Высочества Великие Княгини, в тех же каретах, в которых приехали в сопровождении Кавалергардского полка. Посмертные останки Императора были выставлены в Соборе до Субботы 5-го марта. У гроба дежурили генерал-адъютанты, генерал-майоры, флигель-адъютанты, камергеры, камер-юнкеры, камер-пажи, штаб-офицеры, обер-офицеры от полков Лейб-Гвардии. На поклонение в Соборе к останкам Императора, допускались всякий день, от 4 до 8 часов утра нижние воинские чины, от 8 до 12 часов воспитанники Училищ, от 16 до 19 часов и от 21 до 2 полуночи — люди всякого звания. От 14 до 16 часов полудня — особы первых 6 классов, имевшие для этого особые билеты. Их Величества, Их Высочества, принцы со свитами и Придворные Особы присутствовали каждый день на панихидах от 12 часов до 14 часов полудня и вечером от 19 до 21 часа. И народ и войско и лица всякого возраста и звания толпами стекались в Собор, чтобы проститься с телом любимого монарха. Внутренность Собора была богато украшена придворным архитектором статским советником Монфер[р]аном Анри Луи Огюст Рикар де (1786–1858). Гроб стоял на катафалке, покрытом красным сукном с золотыми галунами, под огромным серебряным глазетовым и украшенным горностаем балдахином, с императорской короной наверху. Вокруг гроба лежали на табуретах регалии и кавалерские знаки, а в головах, Евангелие на аналое и государственный штандарт. Гербы государственный, Царства Польского и Великого Княжества Финляндского украшали стены; под ними группировались многочисленные знамена и другие трофеи, сохранившиеся в этом Соборе и напоминающие собой воинскую славу Императора Николая I и августейших предков его на престоле Всероссийском. Погребение Императора совершилось в пятницу 5-го марта; о чем жителям северной столицы накануне возвестили те же самые герольды, которые накануне похоронной процессии читали объявления о ней в разных частях города. В день погребения, утром, в 9 часов по данному в Санкт-Петербургской крепости сигналу тремя пушечными выстрелами, собрались в Петропавловский Собор: Духовенство, по назначению Высокопреосвященного Митрополита Никанора, духовник Императора протопресвитер Бажанов, придворные дамы и кавалеры, генерал-адъютанты, генерал-майоры Свиты и флигель-адъютанты, члены Госсовета, министры, статс-секретари, сенаторы, все с супругами и прочие именитые особы в полном трауре. Придворные дамы поместились на сделанном возвышении по правую сторону от катафалка, а напротив, по левую сторону — особы Дипломатического Корпуса с супругами, которые были приглашены особыми извещениями от Экспедиции Церемониальных Дел. Ближайшие служители в Бозе почившего Императора собрались на особо назначенном для них месте слева возле стола, на котором лежала крышка от гроба.

Герольды занимали места у дверей внутри Собора. Почетный караул составляли: рота Дворцовых Гренадер, а также по одному фельдфебелю, вахмистру и рядовому из тех полков, которых усопший Император был шефом. По прибытии в Собор, Святейшего Синода Митрополит Никанор начал отправление Божественной литургии, по окончании которой присутствующие особы подходили для последнего поклонения телу Августейшего усопшего. В 11 часов 20 минут отправились из Императорского Дворца через Неву в Собор главные действующие лица: Их Императорские Величества, Их Императорские Высочества, Их Королевские Высочества и иностранные Принцы. (Государь Император, в сопровождении В.К. Константина Николаевича, Николая Николаевича и Михаила Николаевича; Эрц-герцог австрийский Вильгельм, Принц Ольденбургский, Наследный Принц Вюртембергский и Карл, Принц Прусский; герцоги: Георгий Мекленбург-Стрелицкий, Вильгельм Мекленбург-Шверингский, Германн Саксен-Веймарский и Принц Вильгельм Баденский; Принц Бернгард Зольмс-Браунсфельдский; дежурные генерал-адъютанты и флигель-адъютанты — все верхом отправились к Собору немного ранее 11 часов, где и дожидали их на паперти две Императрицы в сопровождении В.К. Марии Николаевны и Ольги Николаевны. Царствующие особы прибыли на карете, запряженной 8 лошадьми. По бокам кареты сопровождали верхом граф Апраксин, барон Фредерикс и граф Сухтелен. За каретой стояли два камер-казака, впереди и сзади кареты были по полуэскадрону Кавалергардов. Во второй траурной карете сидели В.К. Александра Иосифовна и Екатерина Михайловна, вдовствующая Великая Герцогиня Мекленбург-Шверинская и Государь Наследник Цесаревич В.К. Николай Александрович. В третьей карете находились В.К. Александр Александрович, Владимир Александрович и Николай Константинович. В четвертой — князья Николай и Евгений Максимилиановичи Романовские, все со своими кавалерами. В пятой — княжны Мария и Евгения Максимилиановны Романовские, а все остальные в 6 каретах, большинство из которых были придворный дамы. Каждая карета была запряжена 6 лошадьми и за каждой стояли по два камер-лакея. При входе в Собор Высочайших особ встречал Митрополит Никанор с крестом и Святой водой, обрызгивая их по церковному обычаю. Императрицу-вдову в сопровождении В.К. Марии Николаевны и Ольги Николаевны отвели в приготовленную комнату на левой стороне, где уже находилась В.К. Елена Павловна. Новый Государь Император Александр II с Императрицей Марией Александровной и все Высочайшие Особы стали по правую сторону от гроба, а Митрополит Никанор с протопресвитером Бажановым и прочим знатным духовенством начал отпевание с подобающими Высокому сану Августейшего усопшего обрядами. Перед чтением Св. Евангелия В.К. Николай Николаевич и Михаил Николаевич сопровождали Августейшую Родительницу свою к телу почившего Императора, с которым последними простились и Августейшая Семья и иностранные принцы. Когда обе Государыни Императрицы и Великие Княгини отбыли из Собора в Зимний Дворец, генерал-майоры Свиты сняли покров и отнесли его в алтарь; Александр II уложил порфиру в гроб, который генерал-адъютанты покрыли крышкой и затем Император со своими братьями, иностранными принцами и старшими генерал-адъютантами сняли его с катафалка и в предшествии митрополита Никанора с крестом, личного духовника Императора Бажанова с иконой и членов Св. Синода понесли к могиле. Здесь гренадеры Дворцовой роты и фельдфебели тех полков, которых усопший был шефом, приняв его, поставили на доске над могилой, при этом Александр II возложил на гроб лавровый венок, который подал на серебряном блюде комендант крепости генерал от инфантерии Мандерштерн. После напутствия при подобающей молитве, совершенного митрополитом, гренадеры Дворцовой роты и фельдфебели опустили гроб в могилу. В это время на часах было 12-20. В эту минуту стоящие в крепости и около нее войска выстрелили беглым огнем и все бывшие в строю и в крепости орудия учинили пальбу, по 6 выстрелов из каждого. Находившиеся при гробе дежурные особы и лица оставались в Соборе до тех пор, пока могила не была совершенно заделана. Могила Императора Николая I находится во главе могилы Августейшего Родителя его, Императора Павла I. Она покрыта золотой парчой, украшенной Государственным орлом и личным вензелем Императора.
После погребения Императора, верховный маршал граф Гурьев вручил императорские регалии следующим особам:
1. Государственное знамя — генералу от инфантерии барону Оффенбергу.
2. Корону Грузинскую — действительному тайному советнику Кочубею
3. Корону Таврическую — генерал-адъютанту Шипову.
4. Корону Сибирскую — генералу от инфантерии Обручеву.
5. Корону Польскую — д.т.с. Стрекалову.
6. Корону Астраханскую — д.т.с. Безобразову.
7. Корону Казанскую — д.т.с. графу Блудову.
8. Государственную державу — обер-шенку князю Долгорукову.
9. Государственный скипетр — генералу от инфантерии князю Шаховскому.
10. Императорскую корону — генералу от инфантерии Ермолову.
Регалии эти, в каретах запряженных в 6 лошадей каждая, в сопровождении обер-церемонимейстера и церемонимейстера, четырех камергеров и стольких же камер-юнкеров и при конвое из четырех взводов Лейб-Гвардии Конного полка были отвезены в Зимний Дворец, где были встречены обер-гофмаршалом графом Шуваловым и в должности гофмаршала князем Кочубеем и положены в Георгиевском зале. Императорская корона, скипетр и держава были снесены в Бриллиантовую комнату теми же самыми особами, которые их привезли и за них отвечали; здесь они были встречены самим Императором Александром II. Другие императорские регалии отвезены были в Москву для хранения в Оружейной Палате. Российские и иностранные орденские знаки и медали почившего Императора сданы были Церемонимейстером Хитровым в Печальную Комиссию, откуда российские — доставлены в СПБ Арсенал для хранения, а иностранные — Государственному Канцлеру для возвращения тем Дворам, которым они принадлежали. Похоронная медаль, по Высочайшему повелению вырезанная академиком Лялиным, под наблюдением Министра Финансов, представляет: на лицевой стороне чрезвычайно похожее поясное изображение Императора Николая I, обращенное вправо и осеянное лучами, исходящими от Всевидящего Ока; кругом надпись: «Николай I Император и Самодержец Всероссийский, внизу имя художника: рез. А. Лялин. На оборотной стороне — православный крест в лучах, стоящий на полумесяце и на верху надпись: «Да будет воля Твоя». Внизу — род. 25 июня 1796, воцарил 19 ноября 1825, скончался 18 февраля 1855 года. Диаметр медали 68 мм.
Краткий очерк погребения российских Царей и Императоров . Смертные останки Российских Царей и Царевичей, а ровно Цариц и Царевен, были переносимы в самый день их кончины, или на другой день, из Московского Кремлевского Дворца: Цариц и Царевен — в Вознесенский Монастырь. Собор и Монастырь находятся также в Московском Кремле. Это было строго соблюдаемо со времен вступления на престол Дома Романовых до Петра Великого. Бренные останки усопших Царей и Царевичей были выносимы в Собор 25-ю стольниками, принадлежавшим к знаменитейшим фамилиям. Тотчас по внесении тела и по постановлении оного в Церкви, начиналась панихида. Погребение происходило в день выноса, а панихиды продолжались 40 дней, в продолжение коих 12 бояр, окольничьих, думных дьяков и стольников дневали при могиле. Такой порядок соблюдался по кончине Царевичей Иоанна и Василия Михайловичей, из коих первый скончался 9 января, а второй 25 марта 1639 года. В «Дворцовых разрядах» при описании погребения Царевича Симеона Алексеевича, скончавшегося 19 июня 1669 года, заключается церемониал, бывший в обыкновении при подобных случаях. Гроб сего Царевича, покрытый золотой объярью, был несен комнатными стольниками и выставлен первоначально у переградных дворцовых дверей на санях, покрытых красным сукном. Там гроб и сани покрыли бархатным золотым покровом, и те же лица понесли их по середней лестнице в Архангельский Собор. Во главе церемонии шествовали священники, дьяконы с святыми московскими иконами, певчие, митрополиты, архиепископы, епископы, архимандриты и игумены. Позади гроба шествовал Царь, отец усопшего Царевича, в трауре (в печальном и смирном платье), а сзади Его грузинский и Сибирский Царевичи, бояре, стольники, стряпчие и другие. Придворные чины, дворяне и дьяки, в черных однорядках и охабнях со свечами. На церковной паперти тело Царевича было встречено Патриархом Иоасафом, который потом предшествовал до того места, где тело было поставлено на время панихиды, после коей оное благословлено Патриархом и предано погребению. Панихиды были отправляемы 40 дней, до 28 июля. Подобный же церемониал был соблюдаем при погребении Царей, Цариц и их детей. О кончине и погребении их обьявлялось жителям столицы колокольным звоном. Взять к примеру, Царя Феодора Алексеевича (30.5.1661–27.4.1682), который был сыном Государя Алексея Михайловича «Тишайшего» от первого брака с Марией Ильиничной Милославской. С детства он был слабым и болезненным, но уже в 12 лет был официально объявлен наследником Престола. Получил блестящее образование, знал латынь, древнегреческий, польский, его учителем был известный Симеон Полоцкий. Царь разбирался в живописи и церковной музыке, имел «великое искусство в поезии и изрядные вирши складывал», сделал стихотворный перевод псалмов для «Псалтири» Полоцкого. Однако частная жизнь Царя была несчастливой. Первый брак с Агафьей Семеновной Грушецкой (1680) закончился через год — Царица умерла в родах вместе с новорожденным сыном. Бездетный Царь женился через полгода на Марфе Матвеевне Апраксиной, но через два месяца после свадьбы, Государь скоропостижно скончался в Москве 27 апреля 1682 года на 21-м году жизни, не оставив наследника. Царями были провозглашены два его брата — Иоанн и Петр Алексеевичи. Похоронили Феодора в Архангельском соборе Московского Кремля. Феодор Алексеевич был последним Царем допетровской эпохи с ее истинно русским православным укладом жизни, единым для всего народа: от крестьянина до Царя. В статье о его кончине мы видим порядок погребального шествия. Патриарх, в сопровождении Духовенства, вышел из Собора в сретение телу. Шествие встречено пением священников и колокольным звоном во всех церквях, и было все в следующем порядке:
1) Хоругви.
2) Дьяконы.
3) Дворяне, несущие крышку гроба.
4) Священники.
5) Священники с крестами.
6) Запрестольный образ Божьей Матери.
7) Дьяконы с патриаршими рипидами.
8) Соборные священники и протопопы.
9) Настоятели монастырей (игумены).
10) Архимандриты.
11) Патриаршие певчие.
12) Патриарх, а впереди его икона Божьей Матери при гробе.
13) Архиереи.
14) Царские певчие.
15) Тело Царя Феодора Алексеевича.
16) Царь и Великий Князь Петр Алексеевич, в сопровождении матери его, Царицы Натальи Кирилловны, Царицы Марфы Матвеевны, вдовы погребаемого и Царевны Софьи Алексеевны.
17) Бояре и другие особы Царской Свиты.
Гроб был поставлен на амвоне среди Успенского Собора. Царь и мать его, отдав последнее лобзание телу, удалились во Дворец, тогда как другие особы присутствовали при литургии, отправляемой Патриархом, по приказанию которого были поставлены у гроба подсвечник со свечей в ногах и четыре погребальных подсвечника вокруг. Во время литургии и погребальной процессии лицо усопшего было открыто; присутствовавшие целовали руку своего бывшего Царя; потом Патриарх вложил в руку усопшего прощальную (отпускную) молитву и закрыл лицо его покровом. Тело было погребено при звоне колоколов и в продолжении 40-дневной панихиды, Патриарх отправлял оную в 3-й, 9-й, 20-й и 40-й дни, что и описано в новиковской «Древней Российской Вифлиофике», т.XI, с. 207. Для Цариц и Царевен порядок шествия и похоронного богослужения был почти тот же самый. Во время литургии 6 боярских жен и 6 дворянских дневали всякий день в Церкви Вознесенского Монастыря; они были назначаемы Царем и Царицей. При погребении Царевны Татьяны Михайловны, тетки Петра Великого, скончавшейся в Москве 24 августа 1706 года, были допущены некоторые перемены. Тело усопшей было выставлено на ложе, покрытом алым сукном. Гроб был покрыт золотистым атласом с разводами; гробовая крышка под покровом брусничного цвета с золотыми и серебряными разводами была несена дворянами. Порядок шествия был прежний, только с каждой стороны гроба шли 8 Дьяконов с кадилами. За гробом шествовали: Царевич Алексей Петрович, Царицы Марфа Матвеевна и Прасковья Феодоровна, равно как и Царевны, все в трауре, в сопровождении бояр, окольничих и других чинов в черных одеяниях французского или саксонского покроя. На время отправления 40-дневной панихиды (сороковин) назначаемы были, на каждый день по две жены боярские или других важных чинов, да по шести дворянские; но большая часть из них не являлась за болезнью или из-за того, что находились в деревне. Петр Великий отступил от этого древнего обычая. Утвердив за своим государством важное значение в истории, он преподал оному правила, бывшие в обыкновении в других более цивилизованных странах, изменив их при этом сообразно с нуждами России. Он ввел в Империи и погребальный церемониал, существовавший в Германии, Франции и других государствах, и следовал оному при погребении знаменитых особ, помогавших ему в великих трудах его. Петр Великий сам составлял церемониалы погребальных процессий, например, адмирала Лефорта и генерала Гордона, скончавшихся в течение 1699 года.
Император Петр Великий умер 28 января 1725 г. Болезнь, смерть и погребение Императора были подробно описаны в двух современных событиям сочинениях: в официальном «Описание порядка, держанного при погребении блаженной высокославной и высокодостойной памяти Петра Великого и Ея Императорского Высочества Государыни Цесаревны Натальи Петровны». Москва, 1726 и так называемой «Краткой повести о смерти Петра Великого» Феофана Прокоповича. Обо всем, что происходило в России в начале 1725 г., иностранные посланники, находившиеся в Петербурге, подробно рассказывали в донесениях своим дворам. Погребение Петра, как подчеркивают исследователи, не было традиционным. В «московский» период похороны царя назначались на день смерти или на следующий день и имели чисто религиозный характер. Именно такими уже при Петре были похороны царя Ивана Алексеевича 30 января 1696 г. и царевны Татьяны Михайловны 24 августа 1706 г. (в последнем случае традиция была нарушена только тем, что члены Сената явились в черных траурных одеяниях). Тело Петра I, вопреки существовавшей традиции, было выставлено в «печальной зале» уже 28 января, где и находилось вплоть до погребения, назначенного на начало марта. Кроме того, украшения «печальной залы», и похоронная процессия были посвящены светской тематике — имперской и милитарной по преимуществу. К этим наблюдениям можно сделать небольшие дополнения. Срок похорон еще ранее был предметом специальных размышлений Петра. 2 декабря 1723 года Царь внес в записную книжку: «Чтоб ранее не хоронить трех дней». Рядом Петр записал: «О гробах дубовых»; запрет на изготовление гробов из дуба царь намеревался ввести с целью сохранения ценного для кораблестроения материала. Речь в «Записной книжке» определенно идет о введении целой системы правил погребения. Петр, как мы видим, намеревался ввести по крайней мере трехдневный срок с момента смерти до похорон для всех классов населения, включая, разумеется, и членов царской семьи. Что же касается самого погребения членов царской семьи при Петре, то здесь следует выделить похороны Марфы Матвеевны, подробное описание которых сохранилось в «Записках» Вебера. «14 января, — пишет Вебер, — скончалась вдовствующая царица, супруга царя Федора Алексеевича (сводного брата настоящего царя). Хоронили ее в вечерние сумерки с большим великолепием. От ее печального дома до церкви было расстояние с небольшую четверть мили, и весь этот путь по льду уставлен был двойным рядом факелов, между которыми и совершалась процессия. Богатую корону, всю усеянную драгоценными камнями, нес тайный советник Толстой, а гроб и провожатых (числом более 500, из которых 200 были в похоронных плащах), везли на санях. Тело, по совершении над ним последнего погребального обряда, погребено в новой царской усыпальнице в крепостной церкви, где таким образом покоятся вместе сын и две дочери Е.Ц.В., и сия последняя царица. На этих похоронах впереди тела шло все русское духовенство». Как мы видим, похороны царицы Марфы Матвеевны уже содержали ряд элементов, которые мы встречаем при погребении Петра. Вебер упоминает «печальный дом», из которого тело царицы было торжественно перенесено в церковь. Неизвестно, как этот «печальный дом» был украшен, и какого рода ритуалы в нем совершались, но определенно можно говорить, что тело царицы, как позднее и Петра, до перенесения в церковь было выставлено здесь. Царская корона, которую нес во время похорон граф Толстой, указывает на то, что Петр стремится подчеркнуть династическое и политическое значение ритуала. Наконец, траурные плащи и факелы, которые Петр использовал и до 1715 г. при организации похорон представителей военной элиты (в большинстве иностранцев), также будут иметь место в погребальной процессии Петра I. В «Краткой повести о смерти Петра Великого» Феофан Прокопович писал, что Яков Брюс «принял на себя труд об устроении погребения императорского по обычаю прочих в Европе государств». Следуя указанию Феофана, Ричард Вортман подчеркивает, что «Брюс берет за основу образец, который был выработан самим Петром для погребения генералов (речь идет о похоронах генералов Франца Лефорта и Патрика Гордона в 1699 г. ) и дополняет его элементами, заимствованными из европейского королевского церемониала». Учитывая похороны царицы Марфы Матвеевны, можно утверждать, что ритуал погребения Петра I не был изобретен Брюсом, Брюс взял за основу погребение царицы, одобренное, если не самостоятельно разработанное, самим Царем. Черные траурные одежды участников процессий при погребении Татьяны Михайловны и Марфы Матвеевны также не были абсолютным новшеством. Они использовались при Петре Великом и ранее, например, во время похорон Франца Лефорта. «Его величество, — пишет Гизен, — вел те три полка сам, и был в черном платье, а у офицеров ружье и знамена перевязаны были черным флером». Использование черного платья в связи со смертью царя, как кажется, не является простым распространением при Петре практики, известной в России по похоронам иностранцев, на членов царской семьи. Во время пребывания в Вене русского посольства в 1696 г., умер царь Иван Алексеевич. Слухи о смерти царя дошли в Вену довольно быстро, однако никаких официальных сведений и распоряжений из России посольство не получило. Глава посольства Козьма Нефимонов в связи с этим писал в Москву: «Спрашивали: есть ли к нему посланнику указ о преставлении блаженныя памяти Царя и Великого Князя Иоанна Алексеевича цесарю объявить? А у двора де, чрез посланниково объявление, ожидают: и стал бы де цесарь в печальном одеянии ходить». Однако ответ задерживался, поэтому «платьишко свое и дворяне, и все государевы люди переменили, и учали ходить в черном. А переменил посланник платьишко, не дождався о том из Посольского приказу указу для того, что ему в том зазирали». Траурные одежды, как мы видим, использовались в дипломатической практике в соответствии с нормами европейских дворов. Наконец, говоря об ориентации устроителей погребения Петра на практику европейских дворов, Ричард Вортман подчеркивает, что к шведской традиции можно отнести участие в процессии большого количества военных, к французской — 40-дневный интервал со дня смерти до дня похорон монарха. Последнее наблюдение Ричарда Вортмана кажется неточным. Еще И.И. Голиков ошибочно указал, что погребение Петра I приходилось не на 10-е, а на 8-е марта. С.М. Соловьев, опиравшийся в своем рассказе о погребении Петра на сочинение Голикова, повторил эту ошибку. Опираясь на это известие, И.П. Еремин предложил даже считать указание «марта 10 дне» в «Слове на погребение Петра Великого» Феофана Прокоповича опечаткой и исправил его на «марта 8 дне». О том, что погребение происходило именно 10-го марта, пишет не только Феофан, на эту дату указывают в своих донесениях иностранные посланники. Так, Кампредон, например, писал 24 марта 1725 г.: «В прошлую среду, 21 сего месяца (10-го по старому стилю), происходило перенесение тел покойного Царя и принцессы Наталии, дочери его». Примеры можно умножить. На 10 марта указывает и целый ряд официальных документов. По подсчетам Ричарда Вортмана, который относит погребение Петра к 8-му марта, тело Императора было выставлено в «печальной зале» 40 дней (и этот срок находит соответствие во французской традиции). Но церемония погребения имела место только 10 марта, следовательно, срок был на два дня длиннее. Приведенные уточнения ни в коей мере не отменяют основных выводов Ричарда Вортмана и Линдси Хаджес относительно характера и генезиса церемониала, разработанного для погребения Петра I. Однако для нашего рассуждения важно было подчеркнуть, что Яков Брюс, работая над планом погребальной процессии, опирался на опыт, с одной стороны, практики организации торжественных шествий различного рода, ставшей при Петре I неотъемлемой частью столичного быта, с другой — погребения лиц царской семьи и высших сановников, которые уже в самом начале XVIII в. заметно отличались от традиционных. На деталях организации траурного шествия и самого погребения далее мы специально останавливаться уже не будем. Погребение Петра будет интересовать нас в иной перспективе — в перспективе организации траура в целом и той системы мемориальных мероприятий, которые должны были, наряду с похоронным церемониалом, увековечить память почившего монарха. Они составляли самостоятельный цикл в рамках придворного календаря 1725 г. и были первым шагом к его переосмыслению и трансформации. Утром 28 января 1725 г. население Санкт-Петербурга было оповещено о смерти монарха «печальным звоном». Первый указ новой Императрицы Екатерины I, изданный в тот же день, гласил: «Во всей Российской империи, как в градских и уездных церквах, так и в монастырях при вседневных службах, Государя нашего Петра Великого Императора и Самодержца Всероссийского, поминать, от получения в каждом месте указа, целый год, и впредь поминовение с прочими преставившимися Российскими государи творить по церковному чиноположению». Формальный траур в Петербурге должен был продолжаться до 28 января 1726 г. (в отдаленных губерниях, где указ был получен позднее, начало и конец траура, в соответствии с указом, отодвигались). Важной на этом этапе оказывается, как мы видим, протяженность траура, а не приуроченность его к конкретной дате: траур еще не получил «календарного» значения. Форма траура была определена только 10 февраля, когда было издано «Объявление ко известию всем о уборах, каковы употребляти при нынешнем печальном случае» (Спб., 1725). «Царица, — доносил Кампредон, — приказала обнародовать распоряжение, повелевающее всем одеваться в черное, а высшим сановникам, до генерал-лейтенантов включительно, обтянуть черным по две комнаты в своих домах». Но еще 30 января Лефорт писал о том, что вещи, необходимые для траура, трудно достать в Петербурге. «Царский двор и двор герцога Голштинского, — доносил он, — забрали все, что было в магазинах, почему все стоит теперь очень дорого. Иностранные министры хлопочут о траурных экипажах и ливреях своей прислуги, хотя нам еще не объявили ни о смерти, ни о порядке траура». Феофан Прокопович в своей повести очень кратко останавливается на событиях, предшествовавших погребению. 29 января, указывает он, была подготовлена зала: было сделано возвышение («амвон»), его покрыли «кармазинным бархатом и золотыми коврами». На амвоне «был поставлен одр, золотою парчею посланный, под зело богатым балдахином». Стены первоначально были украшены шпалерами, «на которых некие чудеса Христовы зело искусным мастерством истканы». Однако шпалеры помещены были здесь «на малое время токмо, понеже скоро потом черным сукном все убрано было». К телу был открыт доступ для всех желающих. «Положену тако сущу телу его величества, — пишет Феофан, — позволен и всему обществу вход с последним к государю своему целованием: отворена была палата всем, даже до погребения и по все дни множество людей стекалось плачуще и руку своего государя целующе». Посещение, как сообщает Лефорт, было разрешено «с утра до четырех часов пополудни». Когда именно «печальная зала» была декорирована заново, Феофан не сообщает. 2-го февраля шпалеры еще не были убраны. В этот день Лефорт доносил: «Тело царя еще до сих пор покоится на малиновом бархатном ложе, обшитом золотым галуном, в зале обтянутом обоями из гобеленовой фабрики, подаренными ему Людовиком XV». В тот же день Мардефельд писал: «Император лежит еще на парадном ложе, но его перенесут в скором времени в церковь». Оба посланника, как можно заметить, считают, что тело остается на «парадной постели» слишком долго («все еще»). Кроме того, Мардефельд передает слухи о том, что в скором времени тело должно быть перенесено в церковь. Показательно здесь то, что, во-первых, публика не представляет себе, каким будет церемониал (то есть об этом не было объявлено, и, по-видимому, еще не было ясно самим устроителям церемониала); во-вторых, по одной из версий следующий этап будет соответствовать традиции — тело царя будет из дворца будет перенесено в церковь. Однако и к 9-му февраля ничего не было предпринято. «Труп покойного императора, — доносит Мардефельд, — лежит еще на парадном ложе, несмотря на то, что он уже позеленел и течет. Раньше будущего воскресенья, как это требует здешний обычай, его не положат в гроб; он поставится в той же зале на катафалк. Все желают, чтобы это совершилось. Императрица посещает своего покойного супруга еще ежедневно и оплакивает его, и при этом вдыхает в себя много вредного испарения и подвергает опасности свое здоровье». Как следует из донесения Мардефельда, к 9-му февраля уже решено, что тело Петра не будет перенесено в церковь, а будет положено в гроб и останется во дворце в «печальной зале». Остается загадкой, почему Мардефельд считает, что тело царя должно быть помещено в гроб через две недели после смерти в соответствии с местным обычаем (не ранее «будущего воскресенья», то есть 11-го февраля). Кроме того, в донесении подчеркнуто, что все с нетерпением ждут следующего акта церемониала: ни жители столицы, ни иностранные посланники, по-прежнему, не знают ни того, что произойдет далее, ни когда именно. Однако, для всех уже очевидно, что далее тело не может оставаться в прежних условиях. Первоначально бальзамировать тело не планировали. 2-го февраля Лефорт записывал: «Его не будут бальзамировать, так как он это запретил», 30 января об этом же писал голландец де Вильде. Но уже в конце февраля тот же Лефорт доносил: «Несмотря на запрещение Царя, его вскрыли и набальзамировали, но это было сделано тайно». О том, что бальзамирование имело место, писал также И.И. Голиков. Можно предположить, что первоначальное намерение не бальзамировать тело Петра было оставлено из-за состояния тела. В таком случае, бальзамирование должно было происходить во второй половине февраля. Голиков же (хотя, как мы видели, его известия не всегда точны) сообщает, что 13 февраля гроб Императора перенесли из малой в большую «печальную залу», декорация которой была только что окончена. То есть тело императора перенесли из залы, украшенной гобеленами, в залу, стены которой были покрыты черной тканью. Можно предположить, что непосредственно перед этим тело Петра и было набальзамировано и положено в гроб. Не было официального объявления и о месте захоронения, хотя воля Императора была широко известна. Уже 30 января Мардефельд доносит: «Был горячий спор о том, похоронить ли его здесь или в Москве. Князь Меншиков, Толстой и епископ Новгородский решили, что он должен быть похоронен здесь, в крепостной церкви, так как это было желание покойного Императора». По сведениям прусского посланника, таким образом, решение похоронить Петра в Петербурге было принято почти сразу после его смерти. Об этом, однако, не объявляли, и 2 февраля Лефорт пишет: «Говорят, что он будет похоронен в церкви св. Петра, потому что он сам желал этого; теперь приготовляют великолепную мраморную гробницу». Не были известны и сроки погребения. 2-го февраля Лефорт доносит: «Делают большие распоряжения и приготовления для торжественного погребения царя, которое будет не раньше Пасхи и одно из самых великолепных». Он же 2-го марта сообщает: «Торжественное погребение Царя назначено в будущее воскресенье 18-го числа (7-го по старому стилю) сего месяца». Скорее всего, точной даты погребения не знал ни Брюс, ни сама императрица. Точный срок мог быть назначен только после того, как все приготовления будут закончены. Возможно, что от первоначального плана погребения «не раньше Пасхи» пришлось отказаться из-за состояния тела Петра. О том, что погребение состоится 10-го марта, было объявлено за два дня — 8-го числа. Наконец, состоялась погребение: тело покойного Императора было перенесено в Петропавловский собор. «Церемония совершилась, — записал французский посланник, — в большом порядке и весьма торжественно, но иностранных министров на нее не пригласили. Была сильная снежная метель с градом, и однако Царица все время пешком шла за гробом. Тело поставлено в церкви на амвоне, на имеющем форму трона катафалке, где и останется в течение шести недель под охраною такого же почетного караула, какой находился около него во дворце». За шестью неделями, в течение которых тело Петра было выставлено во дворце, должны были, как мы видим, последовать шесть недель, в течение которых гроб будет стоять в церкви: церемониал не закончился 10 марта. Следует подчеркнуть, что погребение имело символический характер: тело императора посыпали землей («предали земле»), закрыли гроб и оставили на катафалке в Петропавловском соборе. Кроме того, собор не был достроен, и помещение гроба Петра «на амвоне» в центре храма было временным. Погребальное шествие, подготовкой которого руководил Брюс, было своего рода театральным представлением, оно было четко выстроено и носило, как и масштабные торжества при жизни Петра, отчетливо концептуальный характер. Петр, как указывает Ричард Вортман, был представлен в процессии как Император и как воин. Однако траурная процессия была только частью длинной цепочки погребальных мероприятий, которые, как мы видели, не столько следовали определенному плану, сколько зависели от обстоятельств и разовых решений императрицы и ее окружения. Причиной этой ситуации, без сомнения, было отсутствие готовых образцов такого рода церемониала: с самого начала никто не знал, что именно следует делать. Однако и отсутствие первоначального плана, и отсутствие фиксированного конца церемониальных действий (окончательное погребение было отнесено ко времени, когда постройка храма будет завершена) осмыслялись современниками не как знак слабости или нерешительности правительства, а как результат особой трагической экзальтации. Именно как форма выражения всеобщего безграничного горя эти факты придворного быта становились фактами придворной культуры. Иностранные посланники при русском дворе доносили, что все, начиная от императрицы и кончая последним подданным Петра, переживают кончину императора как глубокое личное горе. «Легче вообразить себе, чем описать пером крайнюю печаль и скорбь императорского семейства», — писал сразу после смерти Петра Мардефельд. И далее: «Были приведены к присяге гвардейские полки, выстроенные около дворца. Майор от слез не мог вымолвить ни слова; не было ни одного рядового, который бы горько не плакал»; тело Петра «постоянно осматривает огромная толпа народа, при чем стоят раздирающие сердце плачь и вопли». Ему вторят и другие посланники. «Зала, — пишет, например, Лефорт, — постоянно наполнена множеством людей, приходящих целовать руку Царя. Жалко смотреть на их рыдания и слезы». О «плаче и воплях» во время погребения Императора писал Голиков, Феофан Прокопович сообщает о «вопле и стенании». А.А. Матвеев в письме к А.В. Макарову из Москвы сообщает, что по получении известия о кончине императора поднялся «вой, крик, вопль слезный, что нельзя женам больше того выть и горестно плакать, и воистину такого ужаса народного от рождения моего я николи не видал и не слыхал». Конечно же, слезы, рыдания и даже вопли были искренним выражением горя. Но нужно учитывать и традицию публично оплакивать умерших. Вебер, в уже цитированном рассказе о похоронах Марфы Матвеевны, писал: «В подобных случаях у русских искони в обыкновении были громкие рыдания, плач и разные причитания Царь решительно хочет вывести этот обычай, и на упомянутых похоронах строго приказано было, чтобы никто громко не плакал и не причитал». Действительно, в конце 1715 г. Петр издал указ, запрещавший «выть» во время похорон. Речь здесь, конечно, идет не о запрете на выражении горя вообще, а об одном из традиционных элементов погребального обряда — оплакивании умершего (часть похоронного обряда, которая исполнялась не только близкими умершего, но и профессиональными плакальщицами). Эту форму публичной экзальтации, по мнению Петра, должен был заменить гражданский погребальный ритуал, и царь законодательно закрепил свои интенции. Однако к 1725 г. традиционные формы проявления скорби не были вытеснены гражданским ритуалом. Характерны воспоминания И.И. Неплюева, который в 1725 г. находился с дипломатическими поручениями в Константинополе: «1725 году в феврале месяце получил я плачевное известие, что отец отечества, Петр, Император I-й, отыде сего света. Я омочил ту бумагу слезами, как по должности моей о моем государе, так и по многим его ко мне милостям, и ей-ей, не лгу, был более суток в беспамятстве; да и иначе бы и мне и грешно было: сей монарх отечество наше привел в сравнение с прочими; научил узнавать, что и мы люди; одним словом, на что в России ни взгляни, все его началом имеет». Неплюев описывает свои слезы и беспамятство не только как выражение личного чувства к государю, «милости» которого он обязан своей карьерой, но и как реакцию подданного, исполнение «должности». Феофан Прокопович в «Слове на погребение Петра Великого» делает главной темой горе подданных Петра, при этом он не отделяет себя от слушателей и говорит «мы», «россиане». «Слово» открывается рядом риторических вопросов, которые должны имитировать острое эмоциональное переживание и утрату в горе способности ясно мыслить: «Что видим? Что делаем? Петра Великого погребаем! Не мечтание ли си? Не сонное ли нам привидение?». В таком состоянии человеку кажется, что утрату можно пережить, только забывшись: «летаргом некиим, некиим смертообразным сном забыть нам возможно». Такое горе лишает подданного способности выразить словами все «славы» своего монарха. «Простирать речи, — пишет Феофан, — не допускает настоящая печаль и жалость». Очень похожие переживания, как мы помним, описывает Неплюев. К концу «Слова» Феофан приводит слушателя к мысли, что горе не должно быть безутешным: Петр оставил своих подданных «не нищих и убогих», а с «духовными, гражданскими и воинскими исправлениями»; не «осиротелых», а с «матерью всероссийской». Для благополучия России необходимо, чтобы Екатерина пережила свое горе. «Якова ты от всех видима была в присутствии подвизающегося Петра, — обращается Феофан к императрице, — понудися такова же быти и в прегорьком сем лишении». Подданные должны обращаться с молитвой ко Всевышнему, чтобы он «отер» Императрице «неутолимые слезы» и всех россиян «милостивне утешил». Наконец, Феофан подчеркивал, что всеобщая скорбь не должна помешать императрице продолжать «дела петровы». «Как нам не надеяться, — обращался он к Екатерине, — что сделанное от него утвердишь, недоделанное совершишь и все в добром состоянии удержишь». Еще до погребения Екатерина издает ряд указов и распоряжений, направленных на то, чтобы закончить дела, начатые Петром. В конце февраля был издан именной указ «О достройке линейного корабля, начатого собственными трудами Императора Петра I». «Понеже мы всемерно желаем, — читаем в указе, — все дела, зачатые трудами высокославной и вечнодостойной памяти государя императора, с Божиею помощию совершить, для того зачатой в Адмиралтействе девяносто-шестипушечный корабль, по чертежу собственных трудов Е.И.В., который сам изволил заложить и делать, надлежит доделывать всем корабельным мастерам с общего согласия». Показательна здесь формулировка «доделывать всем корабельным мастерам с общего согласия». Работа над кораблем становится своего рода корпоративным мемориальным предприятием: каждый из мастеров имеет право почтить память Петра, продолжая начатое Петром дело. Почти одновременно был издан указ «О приглашении ученых людей в Российскую Академию наук», который гласил: «Его Величества высокославной и вечнодостойной памяти было желание устроить Академию для высших наук и художеств». Образцом для подданных Петра, публично демонстрировавших свое горе, служило поведение императрицы и ее ближайшего окружения. Екатерина появлялась на публике «вся окутанная черным крепом», «казалась убита горем и притом обливаясь слезами». Официально поощряемой публичной экзальтации соответствовал и стихийный характер погребальных мероприятий с невыраженным «концом». В рамках придворной культуры эта экзальтация получает совершенно определенное осмысление, которое сформулировано в «Слове» Феофана Прокоповича, прочитанном 10 марта 1725 г.: демонстрация скорби является нарушением уставов Петра, но может быть оправдана трагизмом ситуации; она лишает подданного способности говорить о монархе; для блага России она должна быть преодолена всеми верными подданными Петра, которые, вслед за императрицей, готовы продолжать «дела петровы». В «Слове на погребение Императрицы Екатерины Алексеевны» (произнесено 16 мая и напечатано 14 июня 1727 г.) Феофан Прокопович специально подчеркивает, что Императрица после смерти Петра I не предалась «вдовьей» скорби, не забыла «высокого долженства своего». Памяти Петра были посвящены старые «годовые» праздники. Так, 30 мая, в день рождения Императора, было объявлено поминовение Царя по всему государству. Важным этапом стало тезоименитство Петра I. К этому дню правительство готовило ряд мемориальных акций. Так, происходит разбор и отсылка в Академию наук книг Петра. 2 июня 1725 г. была составлена «Роспись книгам, которыми Е.И.В. Императрица библиотеку государственную из книгохранилища императора Петра Великого обогатить повелела». Заметим, что вещи Виллема Монса Императрица начала разбирать раньше. Уже 9 февраля Екатерина отдала распоряжение: «Из пожитков бывшего камергера Монса статую Марсову золотую, с каменьи, отослать в кунст-камору». Приблизительно тогда же, в июне, идет работа над восковой статуей Петра. К этому списку можно добавить изготовление в июле 1725 г. новых оттисков гравюры «Родословная роспись великих князей и царей Российских до государя Петра Великого, с кратким описанием знатнейших дел их». Она была исполнена еще в 1717 г., текст для нее составил Феофан Прокопович . Для поднесения Екатерине один экземпляр был отпечатан «на атласе», остальные 102 «на александрийской большой руки бумаге». В день тезоименитства Петра в Троицком соборе состоялась поминальная служба, после которой Прокопович произнес «Слово на похвалу памяти Петра Великого». 28 января, в годовщину смерти Петра, поминальная служба была в Петропавловской церкви. После нее Гавриил Бужинский произнес «Слово на день годичного поминовения государя Петра Великого, проповеданное над гробом его». Наконец, в годовщину погребения императора, 10 марта 1726 г. была совершена «последняя заупокойная служба по умершем Царе». А на следующий день указом было объявлено «о перемене траура». «Марта с 11, — гласил указ, — о трауре чинить следующее:
1) Министрам и прочим, которые в рангах, носить черные кафтаны с цветными камзолы, или, кто похочет, цветные кафтаны с черным прикладом.
2) Всякого чина знатным персонам, у кого были палаты обиты черным, оные обитья снять и цветными обить, и с карет черные обитья снять же; и цветные либереи употреблять.
3) Всякого чина дамам, которые в рангах обретаются, надлежит носить шелковое черное платье и белые камордковые, или кисейные фантанжи, без шнипкинов». Траур по Петру окончился. Церемониал Петра Великого служил основанием при составлении похоронных церемониалов потомков его.