RARUS'S GALLERY

Москва, издание Центрального еврейского комиссариата, 1919. 30 с. с ил. В издательской литографированной обложке. Oblong. 14х18,5 см. Одна из самых редких детских книг Лисицкого!

Долгопольский, Цодик Львович (1879, Городок Витебской губ. (г. Городок) – 1959, Минск), еврейский прозаик. С 13 лет работал на щеточной фабрике, рано включился в бундовское движение. В 1909 г. сдал экстерном экзамены на учителя и основал в родном городе еврейскую школу. В литературе дебютировал в 1898 г. корреспонденцией в нелегальном бундовском органе. С тех пор стал печататься в разных периодических изданиях. В 1914 г. в Вильне вышел его первый сборник рассказов и очерков «Билдер фун штетл» («Картинки из местечка»). Расцвет творчества Долгопольского пришелся на послереволюционный период. Автор книг «Бам геэфнтэ тойерн» («У раскрытых ворот», 1928), «Ойф советишер эрд» («На советской земле», 1931), роман «Зайд» («Шелк», 1933) и др. Долгопольский работал также в поэтическом жанре, выпустил в 1932 г. сборник стихотворений «Мит майн пэн ин hант» («С пером в руке»), и в драматургии. В 1919 г. в Москве была издана его комедия «Дэм зэйдес клолэс» («Дедушкины проклятия» с иллюстрациями художника Эль Лисицкого). Наибольшим успехом пользовались его пьесы «Машинен-герангл» («Сражение машин»), «Биз дэм лэцтн» («До последнего) и др. Арестован 27 апреля 1938 г. Приговорен: судебный орган 27 сентября 1938 г., обв.: 72а УК БССР - член БУНДа, а/с агитация. Приговор: 8 лет ИТЛ, 5 лет п/п Реабилитирован 5 августа 1993 г.  С подросткового возраста вплоть до расформирования Ц.Л. Долгопольский был активным членом еврейской рабочей партии «Бунд». Неоднократно подвергался арестам. Его не миновал большой террор конца 30-х годов. В 1938 году он был арестован и вплоть до начала Отечественной войны находился в заключении. Когда же к территории лагеря уже подходили фашисты, узников отпустили. Он ушел пешком в советский тыл, там случайно встретился с семьей своей сестры Зины, а затем – воссоединился с семьей дочери (нашей семьей). В 1948 году его выслали из Ленинграда за судимость по 58-й статье. Цодик Львович прожил до 1959 года. Несмотря на преклонный возраст, это были годы непрерывного писательского труда. Ему пришлось пережить время гонений на его родной язык идиш. После этого ему пришлось создавать авторизованные переводы с идиша на русский. В последние годы жизни он, таким образом, выпустил несколько книг на русском языке. Хотелось бы также добавить, что дедушка до самого конца был активным, веселым, жизнерадостным человеком. Таким мы его видели и помним всегда. И никогда он не переставал верить, что евреи СССР вернутся к своим корням, к своему языку.

Цодик Долгопольский: автобиография, составленная им в 1947 году.

Я родился в городе Городок бывшей Витебской губернии, в низеньком покосившемся домике на Пометной улице, в нескольких шагах от Петербургского шоссе, по которому пароконная петербургская конка, громыхая бубенцами, прибывала в наш сонный чистенький Городок на четвертые сутки. За длинным столом с двумя полуовальными крыльями, которые никогда не опускались, каждое утро рассаживалось десять и более небогато одетых еврейских мальчиков, которых мой отец обучал грамоте, чтению Библии, а более старших и способных – толкованию Талмуда. Такая школка называлась хедером, а ее учитель – меламедом. Труд меламеда оплачивался весьма низко. Поэтому на помощь отцу пришла наша мать, с раннего детства служившая приказчицей в одном из богатых мануфактурных магазинов города. Главной опорой семьи была мать. Но и труд обоих был недостаточен, чтобы прокормить семью: после учебного дня отца и рабочего дня матери за хедерным, накрытым белой скатертью  столом, размещалось одиннадцать человек: ветхая старушка бабушка, племянница-сирота, отец, мать, я, три моих брата и три моих сестры. Трапеза протекала весьма торжественно… Когда я подрос, а вместе со мною росла и нужда, росли и мои братья и сестры, я попрощался с родительским домом. Тринадцатилетним мальчиком я поступил учеником на щетинную фабрику в Невеле, куда был доставлен в кибитке балаголы и где сильно наживались на непосильном труде подростков и даже детей. Скудное полуголодное питание в течение ряда лет, длинный рабочий день в смрадных, лишенных света и свежего воздуха помещениях подорвали мои силы, и я свалился с ног. Я заболел острым малокровием и больной возвратился домой в Городок. Хворый, я много читал и занимался самообразованием, пользуясь читальней и библиотекой Общества народной трезвости, где наряду с погромными газетами были и классики, и полезные книги. Я еще тогда не знал русского языка и, тем более, правил стихосложения. Но именно тогда я сочинил четверостишие:

Больной, усталый, я отдыхаю,

Но отдых мой впрок не идет:

Отдыхая, я хорошо знаю,

Что голод коварный в пекло вернет.

Я тогда увлекался Некрасовым. Я его много раз перечитывал. На меня произвели потрясающее впечатление его призывы: «Иди к униженным, иди к обиженным, по их стопам. Где трудно дышится, где горе слышится, будь первым там» или: «Сейте разумное, доброе, вечное». В это время я усиленно начал готовиться к экзамену на звание учителя. Такой экзамен я держал и выдержал в Великих Луках в реальном училище. Между мной и директором произошел такой разговор:

– Вы экзаменуетесь ради права жительства?

– Учитель не пользуется правом жительства, – ответил я.

– Так зачем же вы экзаменуетесь?

– Чтобы иметь право обучать детей.

– Очень похвально. Но экзаменовать мы вас будем строго. Вы хорошо подготовлены? Право жительства – это одно. Тут мы снисходительны, но к будущим учителям мы требовательнее.

Летом 1909 года (ровно 100 лет назад!) я получил напечатанное на пергаменте свидетельство за подписью попечителя Петербургского учебного округа, давшее мне право обучать детей «своих единоверцев». Таким образом, я десять с лишним лет был учителем начальных еврейских школ.  На первом съезде отделов нацменьшинств Наркомпроса, которым руководил А.В. Луначарский и куда я был делегирован Городокским исполкомом, меня, учителя, выдвинули, назначив разъездным школьным инструктором. В это время я часто печатал свои путевые заметки в еврейской советской прессе. И тут моя работа была отмечена: в конце двадцать четвертого года я был приглашен на постоянную работу в республиканскую еврейскую газету «Октябрь», орган ЦК КП(б) Белоруссии. В этой газете я проработал около восьми лет. Хотя я и раньше довольно часто печатался, но началом своей литературной деятельности считаю 1924 год, когда я начал свой роман «У раскрытых ворот». За 20 с лишним лет я оставил значительный след в еврейской прозе, как советский писатель. Во время Отечественной войны меня постигло большое горе: погибли в гетто моя жена и два сына-подростка. В это же время пропало дорогое мне произведение – книга  в 25 печатных листов (автобиографический роман), бывшая в наборе. В текущем 1947 году я закончил большую повесть, получившую весьма высокую оценку. Повесть включена в план Госиздата БССР на 1948 год. Принимаю решительные шаги, чтобы моя книга печаталась и на русском языке. Минск, 1947.