RARUS'S GALLERY

Москва, Московский рабочий, 1925. 26 с. c ил. 30х22 см. Тираж 10000 экз. Первая из детских книжек поэта. Вышла в мае 1925 года. Чрезвычайная редкость!

 

 

 

 

 

В 1918 году Маяковский задумал написать книгу стихов для детей. Он даже составил смету издательских расходов, но осуществить замысел тогда не удалось. Через пять лет поэт возвратился к прежнему намерению, о чем упомянул в предисловии к сборнику «Вещи этого года». Весной 1927 года, будучи в Польше, Владимир Владимирович дал интервью сотруднику варшавской газеты «Эпоха». Рассказывая о своем творческом труде, поэт сказал, в частности:

«...я сейчас с особым увлечением работаю над книжками для детей».

— О, это интересно... И в каком духе вы пишете эти книжки?

— Я стремлюсь внушить детям самые простейшие общественные понятия, делая это как можно осторожнее...

— Например?

— Скажем, я пишу об игрушечном коне. Тут я пользуюсь случаем, чтобы объяснить ребенку, сколько людей должно было работать, чтобы изготовить такого коня,— допустим: столяр, художник, обойщик. Таким путём ребенок знакомится с коллективным характером труда. Или описываю путешествие, в ходе которого ребенок не только знакомится с географией, но и узнает, что одни люди бедны, а другие — богаты, и т. д.».

За четыре года (1925—1929) Маяковский написал тринадцать стихотворений для детей. Большинство их выходило отдельными изданиями. Осваивая новый жанр, автор настойчиво искал доступную юному читателю поэтическую форму. До публикации стихотворения он обычно показывал его педагогам и советовался с ними. Поэт начал цикл детских стихов «Сказкой о Пете, толстом ребенке, и о Симе, который тонкий». В конце марта 1925 года он прочитал сказку на заседании комиссии по созданию новой книги. Эта комиссия была организована при Отделе детской литературы Госиздата. Маяковский читал сказку по записной книжке. В черновом тексте есть карандашные поправки и некоторые сокращения. Эти исправления поэт сделал позже, согласившись с критическими замечаниями педагогов. Только внеся рекомендованные исправления, он отдал стихи для издания книжкой. Через два месяца — в мае — она вышла в свет. Педагогическая печать отнеслась к начинанию Маяковского с большим вниманием. Его опыт получил положительные отклики и по сей день ставится в пример. Критик, анализируя этот опыт, пишет: «...Необходимо было найти совершенно новые, близкие детям, формы воплощения нового содержания, нового социального материала. Поиски таких форм отражены в «Сказке о Пете...». Стремительно, гиперболично, по-маяковски и очень по-детски разворачиваются фантастические события сказки. Тут и сказочные звери — они приходят, откуда ни возьмись, на помощь обиженному собрату-щенку, и комиссии свою «Сказку о Пете». Имена присутствовавших на заседании указаны в подписи под снимком. О предстоящем выступлении Маяковского знал редактор «Огонька» Михаил Кольцов. По его распоряжению фотокорреспондент журнала С. Тулес присутствовал на заседании и произвел съемку. Тогда же, в 1925 году, фотография появилась в апрельском номере «Огонька» (№ 16).

В. Маяковский читает сказку «О Пете» на заседании Госиздата.

Присутствуют писатели Л. Завадовский, А. Новиков-Прибой, П. Низовой,

Я. Мексин и педагоги А. Чучина, И. Вторая, Ю. Фомина, Т. Глебов и др.

Москва, апрель 1925 г. Фото С. Тулеса

В предисловии к сборнику «Вещи этого года», датированном 25 июля 1923 г., Маяковский в числе произведений, над которыми ведется работа, упоминает: «Сейчас пишу „О Сене и Пете“ (детское)». В марте 1925 г. Маяковский сдал «Сказку о Пете, толстом ребенке, и о Симе, который тонкий» в изд-во «Московский рабочий». В конце марта 1925 г. читал это произведение на заседании комиссии по созданию новой книги при отделе детской литературы Госиздата. Ряд пожеланий и критических замечаний, высказанных участниками обсуждения, были им учтены. В Библиотеке-Музее Маяковского хранится записная книжка с текстом, по которому он тогда читал «Сказку…», с пометками и рядом поправок, внесенных в результате обсуждения. В мае 1925 г. «Сказка о Пете, толстом ребенке, и о Симе, который тонкий» вышла в свет отдельным изданием с рис. худ. Н. Купреянова.

Первой книгой поэта для детей стала «Сказка о Пете, толстом ребенке, и о Симе, который тонкий» (1925) в остроумном, сатирически заостренном оформлении Н. Купреянова. В автобиографии художник вспоминал, что чувствовал в те годы интерес и симпатию к ЛЕФу, хотя и принимал программу объединения с некоторыми оговорками. «Произведение Маяковского Купреянов прочел как поэтический плакат, как митинг в стихах. Рисунки к сказке художник выполнил в манере плакатной графики, сблизив ее с книжной. Плакатный лаконизм и митинговая страстность политических характеристик определили образы главных персонажей». Но, помимо публицистической патетики, в работе художника проявились зоркая наблюдательность и изобретательность, безупречное чувство ритма. Данные качества делают иллюстрации гораздо более содержательными, чем это может показаться на первый взгляд. Даже отрицательные герои, в том числе и патологический обжора Петя (его огромные челюсти вызывают ассоциации с гофмановским Щелкунчиком), не лишены своеобразного обаяния. Обобщенные пластические решения оживляются забавными деталями. При этом график проявляет творческую инициативу, не всегда он следует тексту буквально. На одном из рисунков почтальон несет конверт, на котором написана фамилия адресата — критика П. Эттингера, с которым переписывался в те годы сам Купреянов. На обложке графические характеристики героев выразительно подчеркнуты шрифтовыми средствами. Критика встретила появление сказки с откровенной враждебностью, аттестовала ее как «просто глупую и грубую книгу». Первое выступление Маяковского в роли детского поэта было настолько неожиданным, что некоторые рецензенты даже усомнились в искренности и серьезности намерений автора, заподозрили в его работе коварный подвох.

«Не есть ли эта книга пародия на всю ту литературу, которая под знаком барабана, серпа, молота, пионера, октябренка и всех прочих политсовременных атрибутов детской книги наводняет советский книжный рынок? — таким вопросом задавалась некто А. Гринберг. — Не вздумал ли Маяковский дать читающей публике крепкую сатиру, которая отразила бы политдошкольные литературные измышления издательств и авторов, в глубине души чуждых политике нового воспитания? Книга Маяковского и Купреянова представляет собой злостный сгусток из этих издательств и этих авторов».

Особенно возмущали критиков элементы фантастики в тексте и иллюстрациях. После подобных отзывов поэт не обращался больше к жанру детской сказки.

Сказка о Пете, толстом ребенке, и о Симе, который тонкий.

Жили были

Сима с Петей.

Сима с Петей

были дети.

Пете 5,

а Симе 7 -

и 12 вместе всем.

1

Петин папа

был преважным:

в доме жил пятиэтажном

и, как важный господин,

в целом доме

жил один.

Очень толстый,

очень лысый,

злее самой злющей крысы.

В лавке сластью торговал,

даром сласти не давал.

Сам себе под вечер в дом

сто пакетов нес с трудом,

а за папой,

друг за другом,

сто корзин несет прислуга.

Ест он,

с Петею деля,

мармелад и кренделя.

Съест

и ручкой маме машет:

- Положи еще, мамаша! -

Петя

взял

варенье в вазе,

прямо в вазу мордой лазит.

Грязен он, по-моему,

как ведро с помоями.

Ест он целый день,

и глядь -

Пете некогда гулять.

С час поковыряв в носу,

спит в двенадцатом часу.

Дрянь и Петя

и родители:

общий вид их отвратителен.

Ясно

даже и ежу -

этот Петя

был буржуй.

2

Сима

тоже

жил с отцом,

залихватским кузнецом.

Папа - сильный,

на заводе

с молотками дружбу водит.

Он в любую из минут

подымает пальцем пуд.

Папа явится под вечер,

поздоровавшись для встречи,

скажет маме:

- Ну-ка,

щи

нам с товарищем тащи! -

Кашу съев

да щи с краюшкой,

пьют чаи цветастой кружкой.

У рабочих денег нету.

Симе

в редкость есть конфету.

Но зато

она и слаще,

чем для Пети

целый ящик.

Чай попив,

во весь опор

Сима с папой

мчат во двор.

Симин папа

всех умнее,

всё на свете он умеет,

Колесо нашел

и рад,

сделал Симе самокат.

Сима тоже деловит:

у него серьезный вид.

Хоть ручонки и тонки,

трудится вперегонки.

Из мешка,

на радость всем,

Сима сам смастачил шлем;

Красную надев звезду,

Сима всех сумел бы вздуть!

Да не хочет -

не дерется!

Друг ребячьего народца.

Сима чистый,

чище мыла.

Мылся сам,

и мама мыла.

Вид у Симы крепыша,

пышет, радостью дыша.

Ровно в восемь

Сима спит.

Спит, как надо -

не сопит.

Птицы с песней пролетали,

пели:

"Сима - пролетарий!"

3

Петя,

выйдя на балкончик,

жадно лопал сладкий пончик:

словно дождик по трубе,

льет варенье по губе.

Четверней лохматых ног

шел мохнатенький щенок.

Сел.

Глаза на Петю вскинул:

- Дай мне, Петя, половину!

При моем щенячьем росте

не угрызть мне толстой кости.

Я сильнее прочих блюд

эти пончики люблю.

Да никак не купишь их:

заработков никаких.-

Но у Пети

грозный вид.

Отвернуться норовит.

Не упросишь этой злюни.

Щен сидит,

глотает слюни.

Невтерпеж,

поднялся -

скок,

впился в пончиковый бок.

Петя,

посинев от злости,

отшвырнул щенка за хвостик.

Нос

и четверо колен

об земь в кровь расквасил щен.

Омочив слезами садик,

сел щенок на битый задик.

Изо всех щенячьих сил

нищий щен заголосил:

- Ну, и жизнь -

не пей, не жуй!

Обижает нас буржуй.

Выйди, зверь и птичка!

Накажи обидчика! -

Вдруг,

откуда ни возьмись,

сто ворон слетают вниз.

Весь оскаленный, шакал

из-за леса пришагал.

За шакалом

волочится

разужасная волчица.

А за ней,

на три версты

распустив свои хвосты,

два огромных крокодила.

Как их мама уродила?!

Ощетинивши затылки,

выставляя зубы-вилки

и подняв хвостища-плети,

подступают звери к Пете.

- Ах, жадаба!

Ах ты, злюка!

Уязви тебя гадюка!

Ах ты, злюка!

Ах, жадаба!

Чтоб тебя сожрала жаба!

Мы

тебя

сию минутку,

как поджаренную утку,

так съедим

или иначе.

Угнетатель ты зверячий! -

И шакал,

как только мог,

хвать пузана

за пупок!

Тут

на Петю

понемногу

крокодил нацелил ногу

и брыкнул,

как футболист.

- Уходи!

Катись!

Вались! -

Плохо Пете.

Пете больно.

Петя мчит,

как мяч футбольный.

Долетел,

от шишек страшный,

аж

до Сухаревой башни.

Для принятья строгих мер -

к Пете милиционер.

Говорит он грозно Пете:

- Ты ж не на велосипеде!

Что ты скачешь, дрянный мальчик?

Ты ведь мальчик,

а не мячик.

Беспорядки!

Сущий яд -

дети этих буржуят!

Образина милая,

как твоя фамилия? -

Петя стал белей, чем гусь:

- Петр Буржуйчиков зовусь.

- Где живешь,

мальчишка гадкий?

- На Собачьевой

площадке. -

Собеседник Петю взял,

вчетверо перевязал,

затянул покрепче узел,

поплевал ему на пузо.

Грозно

вынул

страшный страж

свой чернильный карандаш,

вывел адрес без помарки.

Две

на зад

наклеил марки,

а на нос

- не зря ж торчать! –

сургучовую печать.

Сунул Петю

за щеку

почтовому ящику.

Щелка узкая в железе,

Петя толст -

пищит, да лезет.

- Уважаемый папаша,

получайте

чадо ваше!

4

Сказка сказкой,

а щенок

ковылял четверкой ног.

Ковылял щенок,

а мимо

проходил известный Сима,

получивший

от отца

что-то вроде леденца.

Щений голод видит Сима,

и ему

невыносимо.

Крикнул,

выпятивши грудь:

- Кто посмел щенка отдуть?

Объявляю

к общей гласности:

все щенята

в безопасности!

Я защитник слабого

и четверолапого. -

Взял конфету из-за щек.

- На, товарищ!

ешь, щенок! -

Проглотил щенок

и стал

кланяться концом хвоста.

Сел на ляжечки

и вот

Симе лапу подает.

- Спасибо

от всей щенячьей души!

Люби бедняков,

богатых круши!

Узнается из конфет,

добрый мальчик

или нет.

Животные домашние -

тебе

друзья всегдашние. -

Замолчал щенок,

и тут

появляется верблюд.

Зад широкий,

морда уже,

весь из шерсти из верблюжьей.

- Я

рабочий честный скот,

вот штаны,

и куртка вот!

Чтобы их тебе принесть,

сам

на брюхе

выстриг шерсть.

А потом пришел рабочий,

взял с собою

шерсти клочья.

Чтобы шерсть была тонка,

день работал у станка.-

За верблюдиной баранчик

преподносит барабанчик

собственного пузыря.

- Барабаньте, чуть заря! -

А ближайший красный мак,

цветший, как советский флаг,

не подавши даже голоса,

сам

на Симу прикололся.

У зверей

восторг на морде:

- Это

Симе

красный орден! -

Смех всеобщий пять минут.

В это время,

тут как тут,

шла четверка

из ребят,

развеселых октябрят.

Ходят час,

не могут стать.

- Где нам пятого достать?

Как бы нам помножиться? -

Обернули рожицы.

Тут фигура Симина.

- Вот кто нужен именно! -

Храбрый,

добрый,

сильный,

смелый

Видно - красный,

а не белый.

И без всяких разногласий

обратился к Симе Вася:

- Заживем пятеркой братской,

звездочкою октябрятской? -

Вася,

Вера,

Оля,

Ваня

с Симой ходят, барабаня.

Щеник,

радостью пылая,

впереди несется, лая.

Перед ними

автобусы

рассыпаются, как бусы.

Вся милиция

как есть

отдает отряду честь.

5

Сказка сказкою,

а Петя

едет, как письмо, в пакете.

Ехал долго он и еле

был доставлен в две недели.

Почтальон промеж бумажками

сунул в сумку вверх тормашками.

Проработав три часа,

начал путать адреса.

Сдал, разиня из разинь,

не домой, а в магазин.

Петя,

скисши от поста,

распечатался и встал.

Петя

плоский, как рубли.

Он уже не шар,

а блин.

Воскресенье -

в лавке пусто.

Петя

вмиг приходит в чувство

и, взглянув на продовольствие,

расплывается от удовольствия.

Рот раскрыл,

слюна на нем.

- Ну, - сказал, -

с чего начнем? -

Запустил в конфеты горсти

и отправил в рот для скорости.

Ел он, ел

и еле-еле

все прикончил карамели.

Петя, переевши сласть,

начал в пасть закуски класть

и сожрал по сей причине

все колбасы и ветчины.

Худобы в помине нет,

весь налился,

как ранет.

Все консервы Петя ловкий

скушал вместе с упаковкой.

Все глотает, не жуя:

аппетит у буржуя!

Без усилий

и без боли

съел четыре пуда соли.

Так наелся,

что не мог

устоять на паре ног.

Петя думает:

"Ну, что же!

Дальше

буду

кушать лежа".

Нет еды,

но он не сыт,

слопал гири и весы.

Видано ли это в мире,

чтоб ребенок

лопал гири?!

Петя -

жадности образчик;

гири хрустнули,

как хрящик.

Пузу отдыха не дав,

вгрызся он в железный шкаф.

Шкаф сжевал

и новый ищет...

Вздулся вербною свинищей.

С аппетитом сладу нет.

Взял

губой

велосипед -

съел колеса,

ест педали...

Тут их только и видали!

Но не сладил Петя бедный

с шиною велосипедной.

С грустью

объявляю вам:

Петя

лопнул пополам.

Дом

в минуту

с места срыв,

загремел ужасный взрыв.

Люди прыгают, дрожа.

"Это, - думают, - пожар!"

От велика до мала

все звонят в колокола.

Вся в сигналах каланча,

все насосы волочат.

Подымая тучи пыли,

носятся автомобили.

Кони десяти мастей.

Сбор пожарных всех частей.

Впереди

на видном месте

вскачь несется

сам брандмейстер.

6

Сказка сказкою,

а Сима

ходит городом

и мимо.

Вместе с Симою в ряд

весь отряд октябрят.

Все живут в отряде дружно,

каждый делает что нужно, -

как товарищ,

если туго,

каждый

выручит друг друга.

Радуется публика -

детская республика.

Воскресенье.

Сима рад,

за город ведет отряд.

В небе флаг полощется,

дети вышли в рощицу.

Дети сели на лужок,

надо завтракать ужо.

Сима, к выдумкам востер,

в пять минут разжег костер.

Только уголь заалел,

стал картошку печь в золе.

Почернел картошкин бок.

Сима вынул,

крикнул:

- Спёк! -

Но печален голос Оли:

- Есть картошка,

нету соли. -

Плохо детям,

хоть кричи,

приуныли, как грачи.

Вдруг

раздался страшный гром.

Дети

стихли впятером.

Луг и роща в панике.

Тут

к ногам компанийки

в двух мешках упала соль -

ешь, компания,

изволь!

Вслед за солью

с неба

градом

монпасье

с доставкой на дом.

Льет и сыплет,

к общей радости,

булки всякие

и сладости.

Смех средь маленького люда:

- Вот так чудо!

чудо-юдо!

Нет,

не чудо это, дети,

а - из лопнувшего Пети.

Все, что лопал Петя толстый,

рассыпается на версты.

Ливнем льет

и валит валом –

так беднягу разорвало.

Масса хлеба,

сласти масса -

и сосиски,

и колбасы!

Сели дети,

и отряд

съел с восторгом всё подряд.

Пир горою и щенку:

съест

и вновь набьет щеку -

кожицею от колбаски.

Кончен пир -

конец и сказке.

Сказка сказкою,

а вы вот

сделайте из сказки вывод.

Полюбите, дети, труд -

как написано тут.

Защищайте

всех, кто слаб,

от буржуевых лап.

Вот и вырастете -

истыми

силачами-коммунистами.

Купреянов, Николай Николаевич (1894—1933) — советский художник-график. Является пра-пра-правнуком Павлы Матвеевны Лермонтовой и внучатым племянником М.Ю. Лермонтова. Н.Н. Купреянов приходится также внучатым племянником известному социологу и публицисту XIX века Николаю Константиновичу Михайловскому (1842—1904) и племянником поэту Серебряного века Михаилу Алексеевичу Кузмину. В 1912 году окончил Тенишевское училище, после чего занимался в мастерских Академии художеств у А.П. Остроумовой-Лебедевой (1912—1917), Д.Н. Кардовского (1912—1914), К.С. Петрова-Водкина (1915—1916). В эти же годы (1912—1916) закончил юридический факультет Петербургского университета. Посетил Италию, Германию. С 1922 жил в Москве. Владел усадьбой Селище в Костроме, в которой был один из культурных центров русской интеллигенции. С 1931 по 1933 год жил в Москве, Малый Знаменский переулок, дом 7/10, кв. 14. Работал в мастерской Рождественка 11, кв.10. Благодаря Остроумовой-Лебедевой окрепли связи Купреянова с «Миром искусства», деятельность которого сыграла большую роль в формировании художественных вкусов молодого графика. Но более серьёзное воздействие на его творчество оказало древнерусское искусство. Изучая старинные гравюры и лубок, он почувствовал силу и художественые возможности ксилографии. В первых гравюрах Купреянова — «Богоматерь», «Царь Давид» (обе — 1915) отразилась сложность становления мировоззрения художника. Он, как и многие его современники, испытал влияние религиозной философии. В письме к А.А. Блоку Купреянов писал: «Я не знаю, каково взаимоотношение переживаний религиозных и эстетических, и, кажется, не всегда умею отличать их друг от друга». Формирование художественной индивидуальности Купреянова шло быстро. Его гравюры, несмотря на некоторую скованность техники, становятся самостоятельными уже к 1916 году. Теперь в основе его работ лежат пейзажи родного Селища (Кострома), реже города, переданные с такой значительностью, что позволяют думать о их своеобразной символике. Взволнованность и драматизм произведений отражают мироощущение художника, в котором не могли не сказаться переживания, связанные с поисками своего пути в жизни, предчувствия надвигающих перемен. В ксилографиях «Пейзаж с мельницей и коровой» (1916), «Битюг» (1916) мастер усиливает физическую мощь натуры, создавая образы большой силы и активности. Резкие контрасты света и тени, беспокойный ритм пятен создают тревожное настроение. В 1930-31 художник создает серию «Путина». Он пишет прозрачной, текучей акварелью закутанных азербайджанок в струящиеся ткани с детьми на руках, лоснящихся розово-бирюзовых рыбин. Графический дневник Купреянова этой поездки полон впечатлений кавказской природы, быта. Он был издан в 1937 в виде книги уже посмертно. Николай Николаевич утонул в подмосковной речке в 1933. Похоронен в Москве, на Новодевичьем кладбище.