RARUS'S GALLERY

Paris. L’Etoile Boitante. 1928. Ларионов. «Путешествие в Турцию». Альбом пошуаров. Париж, Этуаль-Буатан, 1928. 32 пошуара. Бумага, трафарет, шелкография, гуашь. Печать гуашью, в формате оригиналов на кремово-матовой бумаге.  В картонажной папке с печатной наклейкой на передней крышке. Формат: 41,5х29,5 см. Пошуары: 32,8x25,3 см. Тираж 30 экз. Полные комплектные экземпляры являются величайшей редкостью! Архив продаж этой папки незначителен. Экземпляр профессора Н.Л. Окунева, Прага продавался на Сотбис 10.06.2009, lot № 399. При оценке 30,000 — 50,000 GBP, лот был продан за 31,250 GBP. Это в переводе на доллары всего около $51 260. Конечно, очень слабый результат для такой уникальной комплектной позиции и его можно списать на разгар мирового экономического кризиса …

"Турчанка".

"Фрукты на тарелке".

Натюрморт. "Груша, лимон и салфетка".

"Кофейник".

 

Для справки: пошуар (фр. pochoir — "трафарет") отбивка краской по трафарету способ ручной трафаретной печати — подкраски гравюры или рисунка через «окошки», прорезанные в бумаге. Как для изготовления трафаретов, так и для последующей по ним раскраски требуется высокая квалификация мастеров художников. Тираж ручных трафаретных репродукций (это относится так же к шелкографии) обычно не превышает трехсот - четырехсот экземпляров, в редких случаях доходя до пятисот; стоимость их в три - четыре раза выше стоимости цветных фотомеханических репродукций такого же формата.

Сам цикл  живописных работ "Воображаемое путешествие в Турцию" выполнен в 1907-09 годах, а отпечатан по его мотивам был ровно через 20 лет. В России есть экземпляр этой папки пошуаров в ГРМ. Привидем несколько примеров живописной версии этого интересного цикла, которая очень сильно отличается от графической:

Турок. Из цикла «Воображаемое путешествие в Турцию». 1910.

Холст, масло 88,5х44,5 см.

Из бывшего собрания А. К. Томилиной - Ларионовой. Париж

Пастораль. Турецкая идиллия.

Из цикла «Воображаемое путешествие в Турцию». 1911.

Бумага, масло, гуашь 67,5х98,5 см.

Национальный музей современного искусства, Центр Жоржа Помпиду.

Турок и турчанка. Из цикла «Воображаемое путешествие в Турцию». 1910.

Холст, масло 72х51,5 см. Государственный Русский музей.

Ларионов, Михаил Федорович родился в Тирасполе, который сыграл огромную роль в его творческой жизни...". Уехав в 1893 году из Тирасполя, Ларионов не оставил свой родной город, и по мере того, как возникала возможность, приезжал и подолгу (особенно в летние дни) жил и творил в своем родном Тирасполе и не только в доме бабушки или дедушки, но и на улицах и бульваре. Тому подтверждение его многочисленные картины и даже целые серии работ. Но прогуляемся по годам его тираспольского вдохновения и не забудем, что и в далеком блестящем Париже Ларионов с тоской смотрел (по его собственным воспоминаниям) на старые работы из Тирасполя. Теперь обратимся к условно названным национальным полотнам художника.

"Фрукты".

"Турок"

"Визит".

Тирасполь был и остается по сегодняшний день многонациональным городом. В настоящее время нет такого расселения — сугубо национального, как было при Ларионове. Город, как и все другие города в ХХ веке, смешался и утратил свои ярко выраженные национальные черты. Хотя и сегодня еще остался "цыганский" район города. Ларионов оставил нам документальные свидетельства "национального паспорта" Тирасполя начала ХХ столетия. В 1908 году он пишет свою ставшую известной картину "Цыганка". Молодая цыганка (говорили даже, что он писал ее лицо с Натальи Гончаровой) с голой грудью идет то ли по улице, то ли по большому двору и за ней шагает голый цыганенок. Яркие сочные южные краски, как будто прожаренная солнцем до желтого раскаленного песка земля. И на заднем плане опять появляется свинья. Что этим хотел сказать художник — остается загадкой. Ларионов потом создаст цикл работ, который назовет "Воображаемым путешествием в Турцию". "Белые акации и абрикосовые деревья! - Вся моя жизнь от рождения связана с этими двумя деревьями, самую большую любовь и все счастье, какое я себе могу вообразить, я несу к корням этих деревьев, чтобы они их подняли в голубое небо ... Когда я смотрю на некоторые мои очень старые этюды из Тирасполя, эти чувства возникают с такой болью, что у меня  наворачиваются слезы ... я вспоминаю окна крыльца маленького нижнего дедушкина дома ... в этих окнах отражались последние цвета гаснущего вечернего неба и те же потемневшие ветки акаций ... Не знаю, может быть теперь ни крыльца, ни окон давным-давно нету, и мне их никогда не увидеть ... но они мне снятся, не часто, но сняться, если бы часто, это вряд ли бы можно выдержать ... И вместе с тем я люблю возвращаться к этим так волнующим меня моментам ... Я бы хотел их задержать до бесконечности, и так и остаться в них жить, только в них!"

"Задний двор".

"Скибка арбуза".

Сам художник никогда не был в Турции. Путешествие, абсолютно, воображаемое. Уж не воспоминания ли детства станут той самой питательной средой для этого "фантастического путешествия"? Следы турецкого пребывания, впрочем, были не только в Бендерах. В самом Тирасполе турки работали во многих пекарнях и лавках. С 1907 года Ларионов начнет серьезно работать в другой манере — русского примитивизма — и когда в Москве он будет вместе с другим известным художником Кандинским бегать по базарам в поисках мужицких лубков и радоваться, найдя что-нибудь с изображением "Царя Салтана" или "Бовы Королевича". Евгений Ковтун неоднократно подчеркивал: "Особенно привлекали художника живописные городские вывески, которые в изобилии украшали многочисленные лавочки провинциального Тирасполя...". Интересно, что уже с 10 лет Миша начал собирать гравюры старых мастеров, особенно после того, как в 12 лет переехал в Москву и стал завсегдатаем московского рынка Сухаревской башни. По гравюрам будущий художник изучал наглядно историю искусств. С этих же лет он начал рисовать с натуры и по памяти, и до 1913 года написал более 20 тысяч рисунков и около трех тысяч холстов маслом. Серия "Путешествие в Турцию" была практически написана по памяти. Величайшая редкость!

"После игры в карты".

"Курильщик".

"Фрукты с ковра".

"Турецкий писец уличный".

"Купальщица".

Переезд по приглашению С. Дягилява в 1915 году сначала в Швейцарию, чтобы присоединиться там к его труппе, а потом во Францию ощутимо разделил жизненный путь художника. Знаменитый балетмейстер собирает творческую группу художников, в которую, помимо М. Ларионова и Н. Гончаровой, входят Л. Бакст и молодой хореограф Л. Мясин. Позже к ним присоединится Игорь Стравинский. Этой творческой группе предстояло разработать на несколько лет вперед репертуар балетной труппы. Со своей задачей они справились замечательно. Были осуществлены  восемь балетных постановок, включая мистическую «Литургию», «Садко», «Полуночное солнце», а также постановку на музыку оперы Римского – Корсакова «Снегурочка». В мае 1919 года Михаил Ларионов и Наталия Гончарова окончательно оседают в Париже, переехав в собственную квартиру на улице Жака Коло. Надо было приспосабливаться к новой окружающей обстановке, новым людям, думать о средствах к существованию. Эти средства могла дать только работа в театре. Ларионов стал ближайшим советником Дягилева по части пластического решения танца, практически исполняя обязанности хореографа. Более же эффектные сценографические находки принадлежали Гончаровой. Вместе супруги работали над множеством постановок дягилевской антрепризы, среди которых были «Шут», «Классическая симфония» С.С. Прокофьева, «Байка про лису» И.Ф. Стравинского и другие балеты. Станковая живопись в последние годы в России их не давала, тем более нельзя было рассчитывать на нее во Франции, где Ларионова сравнительно мало знали. Его известность в те годы ограничивалась кругом передовых художников. Театр, привлекавший его всегда своей своеобразной волнующей жизнью, на много лет становится местом приложения его сил. Вплоть до своей болезни он работал как театральный художник, режиссер и хореограф балетов. В дягилевской антрепризе Гончарова оформила такие спектакли как «Русские сказки» на музыку А.К. Лядова, «Шарф Коломбины» Г. Гофмансталя. Но лучшими её творениями стали декорации и костюмы к «Свадебке» и «Жар-птице» И.Ф. Стравинского.

"Цветы".

"Яблоки".

"Венера".

"Европейская барышня".

"Девушка греческая".

Изощренная фантазия и тонкий вкус художников, пиршество красок, образность и удивительная красочность их театрально-декоративной живописи оказали большое влияние на сценическое искусство, открыв не просто новые горизонты, но новую эру в искусстве, о чем писали А. Франс и М. Метерлинк, О. Роден и К. Дебюсси, М. Равель и Р. Роллан. Сергей Дягилев в рамках Saisons Russes находил у Гончаровой именно талант театрального декоратора и стремился работать с нею в театре. Так, в Лозанне и Сан-Сабастьяне в 1915—16 гг. он всячески вдохновлял ее на подготовку четырех балетов, а именно «Liturgie», «Espaca», «Triana» и «Foire Espagnole», к сожалению, работа над ними так и не была завершена. Результатом интенсивной деятельности пары Ларионов - Гончарова стали не только многочисленные работы над декорациями и костюмами, но и четыре папки с пошуарами: гончаровские «Liturgie» (Лозанна, 1915), «Album de 14 Portraits Théâtraux» (Париж: La Cible, 1916) и «L'Art Théâtral Décoratif Moderne» (Париж: La Cible, 1919) — последний был исполнен Гончаровой совместно с Ларионовым, а альбом с 32 пошуарами  «Путешествие в Турцию», (Париж: Этуаль-Буатан, 1928) -  целиком в активе М. Ларионова. С. П. Дягилев, с которым, главным образом, ему приходилось работать в эти годы, веривший в его способности театрального деятеля и художника, был человеком, близким ему по духу: было общее притяжение в этих двух людях и взаимное глубокое уважение. Только это взаимное чувство симпатии у обоих могло сохранить отношения нерушимой дружбы в течение многих лет их совместной деятельности, несмотря на все возникавшие частные разногласия в ходе работы, несмотря на азартную горячность, иногда доходящую до бешенства в характере как одного, так и другого. Смерть Дягилева, последовавшая в 1929 году, была очень тяжелым ударом для Ларионова. Он лишился друга, которого уважал и любил. Говорить подробно о театральном искусстве Ларионова не представляется здесь возможным, но, конечно, можно указать на главную черту его постановок: это — их новый язык, новый и вместе с тем вековечный, родство его с народным театральным лицедейством, его стихийной основой в национальном русском представлении, с древнерусским скоморошеством, с балаганом, с уличными театрализованными сценами и так далее.

"Европейская прислуга".

"Банщица".

"Девочка"

Женская голова и птичка с веткой в клюве. Из альбома «Путешествие в Турцию». 33х27 см.

"Любовная баня".

В противовес рафинированному, «модернизированному» направлению последних десятилетий, его деятельность шла от исконных театральных начал; она была свободна от всяких стилизаторских представлений. Можно удивляться, до какой степени естественно его чувство народного действа, чувство языка народной формы, которое было воплощено в самом утонченном театре и в самое изысканное время в театральном искусстве. Бездна изобретательности и вкуса, талантливости и смелости сопутствовала этим постановкам. И надо всем этим возвышалось чувство связи с древним, вечным языком Театра, каким его переживали эпохи, еще не угасившие природных огней искусства. Оценить характер и дух этих постановок в их исключительности не могли ни тогдашние зрители, ни, вероятно, сам Дягилев. Но еще долго, если позволят материалы, оставшиеся от театральной деятельности Ларионова, будут возвращаться к этим чудесам театрального искусства и придут, наконец, к ее действительной и достойной оценке. Ибо на фоне всяких стилизующих, отраженных, призрачных попыток деятельность Ларионова в театре является дыханием жизни, в том роде искусства, где так легко фальшивое принимается за подлинное. Нет надобности отделять деятельность Ларионова — театрального художника — от его призвания станкового живописца, но его существование, как и всякого художника, было связано в первую очередь со станковой живописью, с картиной.

"Девка. Маня курва".

"Старуха выпускает голубей".

"Собаки на берегу гавани" или  "Константинопольские собаки".

Из альбома «Путешествие в Турцию». 32,8х25 см.

"Турчанка, закуривающая трубку".

"Белые индюшки".

Было легко проследить отношения Ларионова с художниками Москвы до его отъезда в Париж. Другого рода отношения сложились у Ларионова с художниками Парижа. В первые годы пребывания Ларионова в Париже кубизм и эксперименты на его фоне составляли главное содержание художественной жизни столицы Франции. Ларионов по своим устремлениям, характеру своей деятельности, своим симпатиям даже, был связан с деятельностью этого крыла французских живописцев. Многое в их деятельности было родственно тому, что переживал он сам. Общим было также непонимание и нападки прессы и тому подобное. В те годы позиция этой левой части французских художников еще не была упрочена, и симпатии Ларионова были, без сомнения, на их стороне. То, что в их деятельности могло вызвать отрицательное отношение, сдерживалось, так как это могло бы показаться ударом в спину. Личные отношения с главными деятелями этого движения также стесняли и критику его, и выражения несогласия по тому или иному поводу.

"Курильщица".

"Молодая девушка".

"Женщина".

Нельзя забывать и того, что в начале он чувствовал себя пришельцем, и почва Парижа не была той родной и знакомой, как это было в Москве. Незнание языка, несвободное им владение способствовало, несмотря на всю его общительность,  некоторой замкнутости его в отношениях с французскими художниками, с которыми он встречался. Было и еще одно обстоятельство, которое заставляло его быть осторожным в проявлении своих отрицательных чувств: это опасение, что обнаружение их может быть принято за выражение зависти. Одним словом, все заставляло и учило его быть сдержаннее, и это постепенно превращалось в привычку поведения, раньше ему мало свойственную. На фоне расширяющегося влияния передовых деятелей кубизма, на фоне его успехов и экспериментов с его почти механической плодовитостью, художественная деятельность Ларионова как бы замыкалась в себе, углублялась, становилась наиболее личной. Вероятно, в силу внутреннего протеста ко многим явлениям этого движения, вскоре широко рекламируемого и прославляемого, у него появилось желание отстраниться от этого увлечения, ставшего массовым.