RARUS'S GALLERY

Футурград [М.]: Издательство ЫГЭХАЫХЮ, [1914]. [4] с. с ил., 23x18,6 см. В 1914 году в Москве вышла брошюра под названием «Писанка футуриста Сергея Подгаевского», в которой ее автор, Подгаевский, заявил: «Нет больше блох и бездарных поэтов!» Критики немедленно опознали в нем подражателя А. Крученых. В самой известной книге «Писанка футуриста...» автор использовал в качестве коллажа вырезки из журнала «Вестник моды» и других изданий. Создавая свои рукодельные книги и открытки, Подгаевский применял в качестве иллюстраций цветные оттиски с резиновых штампов на бумаге различной фактуры. Весь тираж «Писанки футуриста...» представлен экземплярами с различными текстами, рисунками и наклейками. Фактически под одним названием получилось множество разных книг или вариантов одной и той же книги. Чрезвычайная редкость!

 

Библиографические источники:

1. Поляков, № 65;

2.  The Russian avant-garde book/1910-1934 (Judith Rothschild foundation, № 83), р. 79;

3. Крусанов А.В. Русский авангард: 1907-1932 (Исторический обзор). тI. СПб.: НЛО, 1996. с. 186;

4. Тарасенков, с. 302;

5. Тарасенков, Турчинский, с. 546;

6. Розанов, 3612;

Подгаевский, Сергей Антонович — поэт, художник, изобретатель нового течения  суммизма, близкий в 1913-1914 гг.  к группе Михаила Федоровича Ларионова. Как художник, представил 18 работ для выставки «№4», прошедшей в Москве в 1914 году. Приведём одну из газетных рецензий о московской выставке картин «№ 4» [футуристы и лучисты—1914 г.] -  («Московский листок», № 70. 1914 г.):

«Гардеробщики едва успевают раздевать. Все страшно торопятся. Скорее, скорее! Как-будто боятся пропустить самое интересное. Быстро подымаются по лестнице. И на первой площадке вдруг замирают. Широко раскрытые глаза, разинутые рты. Полнейшее недоумение.

- Что это? – растеряно спрашивают друг друга…

А это – творчество Сергея Подгаевского. Кажется, самый разносторонний из футуристов. Он ни на секунду не задумывается над материалом для своих картин. Драная рогожа? Давай драную рогожу! Газетные вырезки? Вырезки сюда! Ангелочек с коробки конфет? И ангелочек годится. Туда же пошли визитные карточки, обрубки досок, обрывки написанных пальцем слов и месиво из красок, самых пестрых, самых неожиданных. Над названиями для своих произведений С. Подгаевский размышляет тоже недолго. «Собачья песнь», «Пещерный вопль», «Спазма оргии»,- таковы имена картин «даровитого» живописца.  Минутная растерянность публики сразу сменяется припадком неудержимого веселья. – Ха-ха-ха, - несется по лестнице. – Да они превеселые, ей Богу! Идем быстрее дальше, там должно быть ещё интереснее! И публика ошибается. С. Подгаевский чуть ли не самый весёлый из всех футуристов, открывших свою новую выставку «№ 4» на Б. Дмитровке. Очевидно, его живопись развешана с расчетом - сразу ошарашить! После подвигов С. Подгаевского картины в выставочных залах кажутся уже скучноватыми».

Немного позднее, в 1916 году,  Сергей Подгаевский ответил на эту критику так:

«Не вдаваясь в оценку этой «художественной критики», укажу на то, что в некоторых из выставленных тогда моих произведениях были лишь скромные зачатки того суммизма, который я открываю и провозглашаю теперь, пройдя длинный тернистый путь опытов и исканий в этой области искусства. Живопись начинает отступать от обычной принятой техники, в картину вводятся для усиления впечатления, для получения большей глубины и остроты, различные цветные плоскости разнородных материалов. Живопись начинает уклоняться в сторону своеобразной, необычной конструкции – фактуры и структуры; она приближается к живописному барельефу, в котором дается сумма многих красочных материалов.

Живописный суммистский барельеф: Все живописные стили, выступающие раньше порознь, сливаются, суммируются в живописном суммистском барельефе. Новая концепция в стремительном творчестве прокладывает себе новую дорогу, рождается – суммистский стиль. Творчество развивается бешенным потоком, воплощая в произведениях, сверхиндивидуальный дух культуры. Произведения этого порядка являются функцией всеобщей мировой воли – в них многосложная сумма предыдущих стилей, живописи и барельефа. Таким образом, мы получаем произведение абсолютно особого вида и ценности, мощного своей внутренней мотивировкой».

Выставлялся также вместе с «Союзом молодежи» в Санкт-Петербурге в 19130-1914 г.г. Был завсегдатаем студии В. Татлина «Башня» (1914-1915) и выставлялся в Полтаве в 1916 году. Сергей Подгаевский, как и другие русские футуристы – Хлебников, Крученых, Каменский, Бурлюк, Лифшиц, Бобров и даже Малевич, - писал «заумные» стихи. Его издательская деятельность до сегодняшнего дня остается абсолютно неисследованной. Находясь под сильным влиянием поэтических опытов Крученых и Хлебникова, он выпустил в декабре 1913 г. три поэтических сборника:

Бисер. Зеньков: Тип. Василевского, 1913.41 л., 320x110. Тираж но экз. Кн. л. 33559- Текст на одной стороне листа;

Шип. Зеньков: Тип. Т.Н. Подземского, [1913]. 14 с. из них i л. илл., 220x170. Тираж 2оо экз. Кн. л. 33560;

Эдем. Зеньков: Тип. Г.Н. Подземского, [1913]. [1] л. илл., 6 л., 220x170. Тираж 200 экз. Кн. л. 33561. Текст на одной стороне листа.

У  И.Н. Розанова описана еще одна редчайшая книга Сергея Подгаевского под № 3613:

«Сие посвящается закоренелому обывателю». Рис. С. Подгаевского. Б.м. и г. 26 л. с ил.

Но наиболее известным является его каталог:

Подгаевский, Сергей. Суммизм: Каталог выставки картин новейших течений в живописи художника-новатора Сергей Подгаевского. Импрессионизм, пуантилизм, плоскостный стиль, романтическая фаза стиля, кубизм, рунд, кубо-рунд, футуризм, кубо-футуризм, лучизм, сумизм: — живописный суммистский барельеф, живописная суммистская скульптура, живописная суммистская поэзия. — Полтава: Электрическая тип. Г.И. Маркевича, 1916. — 20 с.; 23,5х 15 см. На тит. л.: Павильон в саду Дворянского Полтавского Дома. Александровская площадь.

Печатный текст в них соседствовал с абстрактными композициями, выполненными в манере, близкой фроттажу (под одной подпись — “Автопортрет”), а также со страницами, на которых “заумные” строчки были исполнены вручную акварелью. Этот же “коллажный” принцип лежит в основе и “Писанки” — самой известной рукодельной книги Подгаевского. На оборотной стороне обложки помещена наклейка, на которой красными, зелеными и синими чернилами оттиснут абстрактный рисунок. Справа от нее — черной тушью начертаны строки “заумного” стихотворения:

сифини

роз

сифини

стр

уй

но

ззз

В этой же манере автором решены третий и шестой листы. Однако, наряду с рисунками и рукописным текстом, они содержат наклейки, для которых были использованы вырезки из журнала “Вестник моды” (реклама) и из неизвестного издания (пастух и пастушка в костюмах XVIII в.). Второй и четвертый листы книги — печатные. В действительности они являются фрагментами книги Подгаевского “Шип”. “Заумные” строчки, напечатанные на них, в отличие от приведенных выше, включают в себя и “обычные” слова, зачастую близкие табуированной лексике (“шлюхи”, “волосок”, “онана”, “блошки” и т.д.). Четвертый лист с обеих сторон имеет наклейки из тонких тетрадных листов, на которых наборными штампами (коричневым тоном) нанесены строки типа:

No ОДАЮ СЪБА НА ПАСМЕ

ЯНИЕ ОБЫЗЯНАМЪЪЪ

Некоторые экземпляры не имеет никаких выходных данных, в то время как на других (из собрания Музея книги РГБ, Музея современного искусства в Нью-Йорке) на обложке резиновыми штампами, часто в перевернутом виде, набрано название места (Футурград) и издательства. На оборотной стороне обложки первых трех сборников Подгаевского были помещены выходные данные частных типографий г. Зенькова Полтавской губернии. Экземпляр из собрания Музея современного искусства в Нью-Йорке также состоит из четырех страниц, но несколько отличается от описанного; наклейки, использованные в нем, также взяты из сборников “Шип” и “Эдем”. Это же относится и к экземпляру Музея книги, однако он включает в себя 12 страниц.

Суммизм

Уроженец Полтавской губернии Сергей Подгаевский, получивший известность выступлениями в Петербурге и Москве, участник выставок «Союз молодежи» (1913—1914) и «№ 4» (1914), автор заумных книг «Шип», «Эдем», «Бисер» и «Писанка футуриста», выступавший на выставке «синтезостатических композиций» Татлина (май 1914) с «динамодекламацией» своих «постзаумных рекордов», после отъезда из Москвы (лето 1914) перенес свою деятельность на Украину. Весной 1915 года он организовал две гастроли в Харькове (театр Сарматова). Согласно анонсам, футуристы братья Сергей и Василий Подгаевские выступали 10 и 11 апреля 1915 с «Динамо-декламацией». Один из сотрудников местной газеты откликнулся на эти выступления любопытным воспоминанием:

Те, кто часто бывал в прошлом году в лучших книжных магазинах, наверное, видели на витринах тоненькую и пестренькую брошюрку с названием «Кваква». Ни рисунки, ни стихи даже не напоминали футуризм и были донельзя плохой имитацией бездарных творений Крученых. Самым оригинальным в этой книжонке Сергея Подгаевского была цена... 5 рублей. Были еще «творческие» опыты выступающих в театре Сарматова «футуристов», но в них не было ни капли футуризма.

Автор этой заметки — харьковский поэт Сергей Богомолов, безусловно, был знаком с творчеством эго- и кубофутуристов, поскольку публиковал рецензии на их книги. Но, очевидно, его представления об «истинном» футуризме склонялись к воззрениям Северянина, незадолго до этого гастролировавшего в Харькове. С таких позиций, заумь, конечно, не только не футуризм, но и вовсе не искусство. Впрочем, заметка интересна не этим. Она содержит единственное упоминание о существовании книги С. Подгаевского «Кваква». Ни самой книги (по-видимому, самодельной, малотиражной), ни других свидетельств, подтверждающих ее существование, разыскать пока не удалось. В том же 1915 году С. Подгаевский основал новое направление — суммизм, воплощавшийся сначала в «живописном суммистском барельефе», «живописной суммистской скульптуре» и чуть позже в «живописной суммистской поэзии». Согласно Подгаевскому, «все живописные стили, выступавшие ранее порознь, сливаются, суммируются в живописном суммистском барельефе», в этих произведениях — «многосложная сумма предыдущих стилей, живописи и барельефа». «Живописный суммистский барельеф, постепенно развиваясь, преображается в живописную суммистскую скульптуру. В архитектурных построениях живописной суммистской скульптуры суммируются в одно целое с особенной силой и экспрессией все предшествовавшие школы в современном искусстве; они лишь элементы для достижения глубокой выразительности индивидуальных суммистских задач. Дерево, железо, вата, материя, уголь, кости, камни, перья, стекло и проч. и проч. бесчисленные технические материалы суммизма раскрепощаются, выводятся из своего “безжизненного плена” и в общей красочной конструкции суммистского произведения, постигаются интуитивно, как таинственные символы потустороннего, неведомого нам мира». Проповедуя самоценность каждого материала в суммистском произведении, Подгаевский в то же время подчеркивал, что сущность суммизма в едином впечатлении от этого самоценного материала и красочной формы, красочной гармонии картины. Это не беспредметность и не «предметность, как таковая», лишенная какой-либо утилитарности, функциональности, логичности, разумности. Подгаевский придавал своим живописно-предметным композициям символическое или идейное значение, апеллируя не к «материалу как таковому», а к идее или концепции, реализованной на языке живописно-предметной композиции. Последовательно включив заумное слово в число материалов живописного суммизма, Подгаевский получил «живописную суммистскую поэзию». Он считал, что «соединение в одно целое заумной поэзии и живописного суммизма», конструирование об щей гармонии из заумного слова, красочного жеста и «сумм-материала» повышает экспрессию слова, силу его выражения и приводит «к ярким неожиданным эффектам». Провозглашение суммизма состоялось в Полтаве 25 января 1916 в павильоне сада Дворянского дома. В этот день прошел «суммистский вернисаж», открытие выставки картин С. Подгаевского «Суммизм». Для пущей важности объявление о выставке было дано от имени «дирекции суммистского движения». Экспонировались работы 1907—1916 годов, разбитые на группы: импрессионизм (63 работы 1907—1909 гг.), пуантилизм (11 работ 1910 г.), плоскостной стиль (13 работ 1911 г.), романтическая фаза стиля (33 работы 1912 г.), кубизм (34 работы 1912—1913 гг.), рунд (27 работ 1913—1914 гг.), кубо-рунд (18 работ 1913—1914 гг.), футуризм (140 работ 1914—1915 гг.), кубо-футуризм (6 работ 1914—1915 гг.), лучизм (4 работы 1914—1915 гг.), живописный суммистский барельеф (11 работ 1915—1916 гг.), живописная суммистская скульптура (7 работ 1915—1916 гг.), живописная суммистская поэзия (3 работы 1916 г.). В каталоге к каждой группе произведений было предпослано авторское предисловие. Кому скучно, тот найдет для себя много веселящего на выставке «суммиста»— Подгаевского. Смеяться можно откровенно. Можно автора выставки обозвать сумасшедшим — и также не будет обидно: ведь на манифесте итальянского футуриста Карра начертано — «Нужно считать почетным титулом кличку “сумасшедшие”». Да и сам Подгаевский говорит, что художник должен быть «головокружительным вихрем всех ощущений», должен находиться в состоянии почти безумия. Не ищите «заумных» мотивов в произведениях Сергея Подгаевского. Не ищите смысла. Вы видите, как запуталась вон там, ближе к правому углу, одна дама. Веселыми глазами она разглядывает картину «поэт, его любовница и “попка”». И, разливая вокруг себя веселый смех, жалуется, что любовницы поэта она никак не может найти.

— На то вам и футуризм, чтоб непонятно было.

Впрочем, если вы уж очень любопытны, обратитесь к самому художнику: он любезно вам даст объяснения. Вот, например, последний крик искусства — суммистский барельеф «Автопортрет». Здесь вы видите распятого Христа. Но распятый Христос — это он, Подгаевский, это они, носители новых форм, нового света (и новой тьмы?) и сверхиндустриальной культуры, они, — «распинаемые толпою»... Трагично, не правда ли?

А вот на другом барельефе — Смерть моего отца — собрано несколько предметов: разбитая чаша, сделанная покойным; гнездо ос, свидетельствующее о его любви к пчеловодству. Дата 23 марта — день его кончины. Одинокая острая оса, покидающая свое гнездо — это, надо уразуметь, Подгаевский, собирающийся бросить миру свои откровения. Как видите, ряд предметов в сумме дают одно изображение. В этом сущность нового течения в искусстве, открытого самим Подгаевским. Суммистское произведение состоит из многих материалов — слагаемых, которые выражают мысль, будучи связаны в одно целое, в сумму. На выставке есть еще много других «жемчужин» новаторского искусства. Укажу на наиболее интересные, на мой взгляд. «Злой выпад» представляет собою сорванный с конфетной коробки ангелочек на синей бумаге. Внизу надпись:

проклятие нормальн.

ыiww ъутьвержд. дайю.

В живописной суммистской поэзии найдете такие строки: «Вирши сопя ковыряют нос», «сургуч, пли, вонюч, ачхи, бей, алкоголей». Поэзия? Чтоб понять такую поэзию, — говорит тот же Подгаевский, — нужно углубиться, нужно, ее почувствовать, а его — авторские — объяснения будут про-токольны, невыразительны, как невыразительна, например, словесная передача похоронного марша Шопена. Заканчивая настоящую заметку, я должен все же прибавить, что у автора отчетной выставки есть несомненно искра Господня. За это говорят его импрессионистские произведения. Они вызывают строй мыслей и настроений, в них виден мятущийся дух, видна тревога. Эти картины относятся к тому времени, когда художник находился только в преддверии исканий. В другой заметке с характерным названием «Выставка работ дома для умалишенных» более подробно описывались некоторые из произведений:

№ 53 «Мое разрушенное царство» — «нарисованы: сломанный стул, обрывки одежды, мантии, обувь, части и куски обстановки и т.д., все это густо перемешано» (работа была помещена в импрессионистском разделе); № 13 «В саду» — «сад ему, несчастному, представляется в виде размалеванного яркими красками пятна» (работа была помещена в импрессионистском разделе); № 349 «Лучистая ночь» — ночь «представляется в виде бесконечного числа восклицательных знаков, направленных в разные стороны» [работа из раздела лучистских произведений, в каталоге значится как «Лучистая ночь (пневмо-лучизм)»]; «на своей “скульптурной” работе — “здравомыслящий остановись!” № 370 — вывел русскими буквами: “Трели кобылу луне извержение противно скрючил не пели скот нюхнул идиот выпучил пылу”. “Оыдв свернись бубликом вши шут и хи ликом вопись”» (раздел живописной суммистской поэзии, в каталоге названа «Здравомыслящий, опомнись!»); «На “скульптуре” долженствующей изобразить “Денатурат” — № 369 — пишет: “Сургуч или вонюч бел пей лучи ачи бельмо тли удави куч болотн спич алкоголей”» (раздел живописной суммистской поэзии); «Изваял “Моим последователям — мое страдание и радость” — № 371, сделал такое к работе нравоучение: “Вирши сопя ковыряют носы козы лопну зрим Герострат кукиш козы рели хлопну фат я”»364 (раздел живописной суммистской поэзии); № 368 «Воспоминания копченой воблы» — «на куске картона приклеена “натуральная” копченая вобла из мелочной лавки, а кругом расположена непонятная и безвкусная неразбериха, о коей, несмотря на свое копченое состояние, якобы вспоминает бедная вобла» (раздел живописной суммистской скульптуры); и снова № 369 «Денатурат» — «на этой последней “картине-скульптуре” мы видим <...> чучело птицы, окруженное надписями: “Сургуч... пли, вонюч... бель... Пей... мри... Ач... Бельмо” и т.д. Тут же отчасти замазанное краской печатное объявление, на котором остались части надписи: “...я жидкость заключает в себе вещества, от которых не ... ить нельзя...”».

Еще одна саркастическая заметка гласила:

Картины г-на Подгаевского — вне конкуренции: замысел их до того глубок и исполнение их до того талантливо, что полтавской публике их не понять. Да разве может какая-нибудь ветреная малоросска вообразить, что велосипедное колесо, будучи прилажено к разбитой миске, есть не что иное как — «Последняя любовь». Понять ли ей, что безобразные тени туманного полотна должны изображать «Три грации» или в лучшем случае «шум электрического вентилятора».

В общем, все происходило как обычно. Начиналось привычное зубоскальство. Но неожиданно череда стандартных ругательных откликов была нарушена, и началось нечто необычное. Сначала появилась статья в защиту творчества Подгаевского. Художник — пророк; он призван открывать толпе глаза на прекрасный Божий мир и средством для этого может избрать все, что кажется ему наиболее подходящим. Условные формы живописных произведений не должны связывать его, — рисунок ему не нужен, — он имеет дело идеей, настроением, впечатлениями. Внутренний мир человека настолько богат, что нельзя его запечатлеть в шаблонных формах, — для выражения его нужны особые условные знаки. Для большей наглядности я позволю себе остановить внимание читателя на одном из номеров выставки (№ 336), в котором художник Подгаевский в скульптурном произведении представил себя и отношение к нему публики, почему и № этот в каталоге его обозначен: «Моя суммистская биография». На небольшой четырехугольной доске наклеены: небольшая рамка, окрашенная в три символических цвета (красный, зеленый и желтый); сквозь стекло рамки видна визитная карточка художника; над рамкой распростерлось какое-то чудовище, с острой хищнической головой и змеиным хвостом, вырезанное из кордона. Под рамкой кусок ржавой пилы и зубчатое колесо; еще ниже кусок зеркала, обвитый зеленью. Все эти предметы охвачены деревянной рамой, неправильной формы, сделанной из куска старого багета, обломка тротуарной доски и еще какой-то завали. По словам художника Подгаевского, все это означает следующее: его, художника, отделяет от публики непроницаемая стена (стекло); толпа издали видит его, читает его имя (визит, карточка); возмущается им, негодует на него (хищное чудовище). Его жизненный путь, — от коварства и злобы людской, — тернист и мучителен (пила); страдания бесконечны (зубчатое колесо). Люди смотрят на меня, говорит он, и на мои произведения, смеются, бранят; но смеются они и бранят самих себя (зеркало), и это венчает меня только славой победителя (гирлянда вокруг зеркала). Уродливая рама — это символ разрушения старой художественной школы с ее отжившей рутиной. Жалкий кусок старого багета, который когда-то горделиво украшал художественное произведение, теперь приравнен к обломку тротуарной доски, потоптанной, грязной, — они вместе оплакивают прошлый свой блеск и былое величие. Художник Подгаевский, бесспорно, человек убежденный, горячо преданный исканию нового пути в искусстве; но по многим из его произведений видно, что у него нет твердой, определенной художественной школы; этим, по-нашему мнению, и объясняется, что многие из выставленных им вещей далеко не художественны; в иных из них слишком грубая комбинация тонов, — мало в них художественного вкуса. Многие произведения, особенно суммистские, уж слишком наивны по своему замыслу и выраженной в них идее; а иные вещи даже грубы и оскорбительны, напр. № 261-й— «Сенсационная рогожа» — «на посмеяние обезьянам», т.е.— публике. После такого пролога началось настоящее театральное действо. Ежедневно с 7 по 20 февраля 1916 С. Подгаевский стал устраивать на выставке публичные объяснения своих суммистских произведений, опубликовав программу, в какой день какие произведения он объясняет. В ответ со стороны противников он получил рассерженный отклик: «Наглость ли безграничная, глупость ли непроходимая?» и панегирик со стороны приверженцев. Последний рисует Подгаевского в позе пророка. Именно эту роль художник исполнял перед полтавской публикой. И его проповедь имела успех.

Я несколько раз был на выставке «Суммизм», на объяснениях художника и теперь смело и открыто заявляю, что в лице С. Подгаевского мы должны видеть богато одаренного художника-новатора, горячо преданного искусству. И больно становилось за полтавское общество, за его злобное отношение к выставке «Суммизм», больно и стыдно было за тех «критиков», которые не перестают слать по адресу С. Подгаевского свою, ни на чем не основанную, грубую, иногда даже неприличную брань. «Суммизм — мое святая святых. Суммизм — мое божество — лик обновленной живописи. Суммизм — мое искание, верование, тоскование по грядущему синтезу всей жизни. Суммизм пустил свой росток, стал органически-гармоническим. Близок светлый, радостный и лучезарный суммизм, близок суммизм — эпос — стихия. Быть может мне не суждено жить в период его ярчайшего расцвета, но я глубоко чувствую его приход. Огненная заря надо мною! Я тоскую еще больше, чем раньше, но в моей тоске есть Вера!», пламенно говорил художник-фанатик. И в каждом его слове чувствовалась большая мощь и убежденность. О смехе и брани публики и недалеких критиков С. Подгаевский говорит: «Ко всему этому я привык. Так привыкает слепой к своей слепоте — мраку, но желание — жажда увидеть свет — солнце никогда не покидает его». В этих простых словах — большая правда и трагедия автора! Художник в своих объяснениях говорит ярким «импрессионистским» языком, обобщая детали, и неумолимо ведет мысль слушателей к своей основной цели — к идее произведения. Невольно отдаешься ему, идешь за ним и прощаешь ему все. Прощаешь ему все его крайности и подчас слишком грубые образы. Постепенно суммистское произведение оживает, «предметность» его, даже самая грубая, приобретает, как говорит художник, «душу» и «живое тело». Символы — предметы сливаются в нечто общее и в результате перед нами пышно расцветает особое, никогда никем не виданное творение. Забываешь и холод и неудобное для выставки помещение, весь погружаешься в экзотические, фантастические грезы художника, удивляешься ему, бранишь и благодаришь его в душе. Но возникает вопрос, почему С. Подгаевский открыл и провозгласил свой суммизм не в Москве, не в Петербурге, а в Полтаве, этом небольшом, далеко «не художественном» городе? На это С. Подгаевский отвечает так: «Я родился в Полтавской губернии. И поэтому хочу, чтобы из Полтавы, из моей дорогой Украины впервые зазвучал мой суммизм, отсюда пустил бы свой росток». Быть может и в самом деле на долю Полтавы выпадает такая большая честь, как зарождение в ней нового искусства, новых идей в живописи, а мы, полтавцы, не умеем оценить этого, не умеем по достоинству вознаградить художника-новатора. Перед нами человек железной воли и бесстрашной энергии! «Так было — так будет», говорит художник по поводу нападков. — «Такова участь новаторов, — это старо, как наш мир». «Для того чтобы воспринять суммизм, воспринять не только техническую сторону его и примириться с его новыми сочетаниями красок, форм и материала, чтобы понять сущность его, его содержание, идеи, нужно быть не только современником, но и ранним предтечей суммизма. Нужно отыскать в себе тоску по будущей красоте литургического искусства. В вашей разобщенной многогранности (обращается он к слушателям) должны быть грани, обращенные в грядущее, должны быть моменты ожидания. Должны вы зажечь светильники и ждать Жениха и готовиться. Мне уже открылось пророчески то, что примирит противоречия и сольет раздробленные грани в единый лик. Синтез и примирение всех сил, мятущихся ныне, органическое и гармоническое слияние всех стилей и направлений в искусстве — суммизм. В самой глубине и стихийности грядущего суммизма родится новый художник — Мировой Суммист. Я верю! И ничто не может поколебать моих глубоких новаторских убеждений. Они — «соль» обновленного чуда — искусства, они — терновый венок мой». И нельзя не верить тому, о чем с таким энтузиазмом и страстностью говорит художник-пророк. Можно не соглашаться, можно спорить, наконец, но нельзя не поверить искренности художника, искренности его творчества и исканий. Нельзя, говорю, не увидеть в лице С. Подгаевского мученика идеи. «Если можете, если есть у вас хоть немного чуткости и много тоскующей влюбленности в каждый кусочек красоты (обращается он к слушателям) — с открытой душой подходите к каждому творению моего изумительного детища — суммизма, в котором столько достойной привета красоты. Привет ей долгожданной!». С такими словами обращается художник к публике, а публика в большинстве своем... заплевала его! — Не поняла его.

Концепция произведения, данная художником, становилась одним из существенных компонентов суммистского произведения, поскольку раскрывала символику предметов и устанавливала взаимосвязи между отдельными частями произведения. Именно концепция сливала «раздробленные грани в единый лик», играя роль ключа к зашифрованному посланию. Но все ключи Подгаевский хранил у себя, выдавая их лишь во время публичных объяснений. На закрытии выставки 20 февраля 1916 он объяснял свою работу «Моим последователям мое страдание и радость», завершив этим выступлением первую проповедь суммизма в Полтаве. Действо закончилось весьма торжественным финалом, возможно, инспирированным самим С. Подгаевским. В полтавской газете от имени «группы, посетивших выставку “Суммизм”» было опубликовано «Открытое письмо художнику-новатору Сергею Подгаевскому»:

Дорогой гость!

С глубоким прискорбием прочли мы вчера, что Вы со своей выставкой оставляете наш город. Не остаться мы вас просим. Нет, слишком много незаслуженных плевков и брани выпало на Вашу долю. Цель этого письма выразить Вам глубокую признательность и горячую благодарность за новые пути, указанные Вами, и светлые горизонты, Вами открытые. Творите, дорогой учитель! Покуда живо искание, покуда появляются новаторы, подобные Вам, — до тех пор будет процветать искусство, всем нам близкое и дорогое! Шлем Вам искренние пожелания успеха в Вашем тяжелом, но славном пути.

Противники Подгаевского не могли позволить, чтобы суммистская акция завершилась на торжественной ноте, и опубликовали напоследок ряд резко отрицательных статей о выставке. После удачного дебюта длительное время С.А. Подгаевский не устраивал выступлений. Только почти через полтора года, 10 июня 1917 он устроил в Москве (Большая аудитория Политехнического музея) вечер о грядущей красоте с лекцией «Суммизм» (интернациональное искусство зрительного восприятия — последнее достижение) и с динамо-декламацией. Отчета о вечере в прессе не появилось. Еще через год, 18 (5) июня 1918 С. Подгаевский вновь устроил в Полтаве (Городской театр) «Суммистский вечер», рекламируя его как «колоссальную сенсацию», как «спектакль нового искусства». Никаких подробностей о нем не найдено. Не располагая информацией о том, в какие формы развился суммизм более чем за два года существования, можно все-таки с уверенностью сказать, что он, будучи в идейном родстве со всечеством и «оркестровой живописью», представлял собой боковую ветвь в развитии живописного авангарда и не имел сколько-нибудь значительного числа последователей. Автор статьи: А. Крусанов.